Низвергался беззвучно снѣгъ бѣлой стѣной,
На дубы, ѣли черныя, горы, дома и дороги
Подъ ушедшей за блѣдныя тучи луной,
И молчало холодное небо, извѣрясь въ подмогѣ  

Алыхъ съ золотомъ крыльевъ, несущихъ разсвѣтъ,
Какъ мечи королевской избранной дружины - побѣду 
Противъ тусклыхъ тѣней, что слѣпцами слѣдъ-въ-слѣдъ
Бродятъ въ гулкой ночи, то скуля, то рыдая, то бредя:

"Для чего тебѣ здѣсь, молви, Анна, вѣнецъ?
Что за радость средь лязга мечей возсѣдать королевой?
Данiилъ, твой супругъ, средь людей не жилецъ,
Смерть туманомъ его обложила и справа и слѣва.

Дикiй лучникъ-литвинъ, иль измѣна бояръ,
Или ханская воля, грознѣе чумы и безплодья,
Нанесетъ неожиданно-точный ударъ,
И падетъ сильный вождь бездыханною плотью.

И ни папская булла его не спасетъ,
Ни багровое корзно, ни желтый топазъ, ни рябина.  
В мигъ, какъ властно героя Судьба призоветъ
А тебѣ мiръ останется дикой пустыней.

Но не бойся: пускай холодна и желта
Кровь, что съ полной луны намъ вливается въ вены,
Лишь сорви съ шѣи цѣпь съ тяжкимъ знакомъ креста,
И застывъ, твое сердце спасется отъ страстнаго плѣна.

И разсыплется пепломъ твой здѣшнiй удѣлъ,
Унося за собою водой наведенное имя..."
-- "Отчего, моя Анна, бѣла ты какъ мелъ,
И глаза отчего пламенѣютъ огнями чужими?!"

Говорилъ, обнимая за плечи жену, Данiилъ,
И дрожала рубиновой искрой въ божницѣ лампада,
А за окнами день молодой возносилъ
Свой хрустальный вѣнецъ надъ смиряющимся снѣгопадомъ.