Теннисонъ А.. Пеллеасъ и Этарра

Пеллеасъ и Этарра

Король Артур, дабы заполнить брешь,

Оставленную Поиском Святым, ввел новичков средь Круглого Стола,

И вот, когда он возседал в палате

В Каэрлеоне древнем, вдруг высокие открылись двери,

И юный Пеллеас явился, принося с собою

Полей приятный аромат и яркий солнца свет.

"Прими меня средь рыцарей твоих, о Государь,

Я знаю все, что рыцарь должен знать и я люблю",

Так он воскликнул, ибо, слышал, что Король

Турнир назначил и наградой обещал

Златую диадему, с нею - рыцарский клинок.

И преисполнился решимости добыть

Для дамы Пеллеас златую диадему, для себя же - меч.

И были с Государем те, кто знал его,

И поручились за него, и сделал рыцарем его Артур.

И новый рыцарь сей, сэр Пеллеас,

Властитель Островов, - он лишь недавно получил наследство

И был властителем немалого числа пустынных островов, -

За день или за два пред тем, верхом в полуденное время,

По лесу, что зовется Дином, ехал

Ища Каэрлеон и Короля, - и солнца луч, как рыцаря копье

Его ошеломил, от головокруженья

Он еле из седла не выпал; но увидел

Поблизости курган с покатым ровным склоном,

Поросшим буками высокими и пышными кустами остролиста;

А вкруг него на милю простиралось поле, -

Все папоротник с вереском, и тихо, медленно сэр Пеллеас подъехал

Под сень холма, и к дереву тут доброго коня оставив

Привязанным, на землю бросился, и лежа,

Водил разсеянным, усталым взором по коричневой земле,

Покрытой сумраком зеленым в той живой пещере,

И виделось ему, как будто папоротник в поле

Пылает пламенем живым блестящих изумрудов,

И взор его от этого затмился. Туча вслед за тем

Сгустилась над тем местом, и тотчасже промелькнула птицы тень,

А после - фавна; и глаза его сомкнулись,

И возлюбив всех дев, но ни одной - особо, в полудреме,

Он прошептал: "О где же, где? Тебя люблю я,

Хоть и не знаю. Ибо ты прекрасна и чиста, как Гвиневера.

И столь же знаменитой сделаю тебя

Копьем я и мечом моим! - о Королева

Моя и Гвиневера, я, когда мы встретимся, твоим Артуром буду".

Разбуженный внезапно шумом разговора

И смеха на границе леса, бросив взгляд среди седых стволов,

Увидел диво он, - таким необычайным седовласому пророку

Явилось бы видение, парящее над морем

Огня, - девиц в цветных нарядах, точно дымка

Заката иль разсвета, и верхом, все до одной,

На лошадях в убранстве пышном, ярком, высотой по грудь,

И все девицы говорили без порядка, и одна в одну

Указывала сторону, еще одна - в другую,

Зане оне с дороги сбились.

Пеллеас поднялся,

И отвязал коня, и вывел в свет. И та,

Что средь девиц казалась главною, сказала: "Вот,

И кормчая звезда в счастливый час над нами! Юный воин,

Мы - девы в странствиях и едем,

С оружием, как видишь, биться с рыцарями на турнире в Камелоте,

Но сбились мы с пути: куда теперь - направо?

Налево? Или прямо? Иль назад? Куда?

Скажи скорее",

Пеллеас, взгляда не сводя с нее, подумал:

"Сравняется ли с красотою этой Гвиневера?"

Зане огромные глаза фиалкового цвета видел он,

И нежный розовый разсвет, горящий на ея щеках,

Как будто в чистом небе, члены гибкие ея,

Исполненные женственности зрелой, тонкие запястья

И пальцы, маленькое тело; но в очах огромных

Пренебрежение с презрением устроили себе притон,

И оттого она могла внушить лишь мимолетное влеченье,

Желанье поиграть, а после прочь уйти, не обернувшись.

Но юноша, взирая на нее, был ослеплен красою плоти,

Как если б то была краса ея души; зане, тому подобно,

Как низкий человек, судя о добром, собственную низость

Ему приписывает, по ничтожности своей природы и желаний,

Так Пеллеас всей юной красотой души своей

Ее снабдил, и верою в нее; когда же с ним

Она заговорила, он же, запинаясь, не ответил ей, зане

На островах безлюдных, там, откуда прибыл он, лишь сестер

Своих он знал, да грубых жен островитян немногих,

Что вместе с чайками смеялись и кричали,

Сплетая сети, дабы пропитанье брать у моря.

Тогда с улыбкой вялой отвернулась дама

На спутниц бросив взгляд и тут, как происходит,

Когда бросают камень в сонный пруд, круги

Бегут все шире к берегу, так и ея улыбка

Утратив быстро вялость, сделалась широкой,

И появилась на лице у каждой девы:

Три рыцаря явились между ними, также улыбаясь

С презрением к нему, зане она звалась Этарра

И славилась богатыми владеньями в своей стране.

И вновь она промолвила: "О дикий, вышедший из леса,

Неужто незнаком ты с человеческою речью?

Иль Небеса, тебя смазливым наградив лицом,

Не дали языка?"

"О барышня", он отвечал, "от сна

Я пробуждаюсь; и из мрака выходя, вдруг ослеплен

Я ярким светом, умоляю о прощеньи; но в Каэрлеон

Вы едете? Я тоже; не могу ли я отвести вас к Государю?"

"Веди", она сказала; и они поехали сквозь лес,

И по пути значенье его взоров, нежность

Манер и ужас целомудренный, отрывистыя речи,

Застенчивость ей только досаждали, и в душе

Она шептала: "Я воспламенила дурака,

Сырого, но уже протухлого!" Но думая о том лишь,

Чтоб услыхать, как трубы протрубят и имя

Ея провозгласят, а с ним и титул "Королева Красоты" -

И видя, как силен он, показалось

Этарре, что он сразиться сможет за нее и диадему

Добыть ей; и поэтому с ним ласкова была

И столь мила, что он почти поверил,

В их сердцах живет одно желанье; и любезны

С ним были рыцари ея и девы, ведь она

Была большою дамой.

И когда они достигли

Каэрлеона, прежде чем разстаться по квартирам,

Она, его за руку взяв, "О крепкая рука!", сказала,

"Взгляни-ка, вот, сравни с моею! Но ведь ты сразишься

И принесешь мне эту диадему, Пеллеас,

Чтоб я тебя любила?"

И его безпомощное сердце

Запрыгало, и он воскликнул: "Ты меня полюбишь,

Когда я буду победителем?" "О да",

Она ответила и разсмеялась, и резко ущипнула руку

И от себя отбросила, и косо бросив взгляд

На рыцарей своих троих, и фрейлины ея тогда с ней разсмеялись вместе.

"О мiр счастливый", Пеллеас подумал, "все как будто

Здесь счастливы, и всех счастливей - я". И в эту ночь

Не спал от радости в крови, и видел лишь все тропы

В лесу зеленом, да сквозь листья - очи. Утром,

При посвященье в рыцари поклялся

Любить ее одну. Когда ж он возвращался,

Встречавшие его, остановившись, вслед ему

Смотрели с изумлением: его лицо

Сияло, словно древле лик священника над жертвой,

Что пожирало пламя, посланное Небом: был он радостью так полон.

И пышные пиры затем Артур устроил, и на них

Собрались чужеземцы-рыцари от четырех ветров, и каждый,

Хоть были на столе пред ним избрАнные дары

Земли, реки, воздушных сфер и моря, всеж нередко

В разгар застолья на соседа взор

Бросал, оценивая мощь его и стать; и Пеллеас

Глядел из благородных благородным, ведь в его мечтах

Его владычица его любила, и он знал,

Что любит Государь его, и новозданный рыцарь

Артуру поклонялся, и малейший шепот Короля

Его сильнее увлекал, чем все на свете прочия причины.

И вспыхнув, просияло утро битв турнира,

Что назван был "Турниром Юности", зане Артур,

Любя юнейшего из рыцарей своих, старейших и сильнейших

От схваток этих удержал, чтоб Пеллеас

Любовь своей владычицы стяжал, по слову своему и стал

Турнира властелином. И Артур назначил биться

В низине на полях равнинных, возле Уска; золоченныя перила

Венчали лица, а большая башня вся исполнена очей

Была до верха, и взыграли трубы. Целый день

Там Пеллеас с почетом поле боя

Удерживал, и так его десницей крепкой

Стяжал стальной клинок златую диадему.

И восклицания, любимыя владычицей, гремели: жаром славы и гордыни

Ея лицо пылало, заблистали очи; диадему

Она с его копья схватила и пред всем народом

Себя венчала ею; и в последний раз

Любезна к Пеллеасу и мила явилась.

А после некий срок еще - бросая взгляды

Светлей на всех вокруг, и сумрачней на Пеллеаса -

В Каэрлеоне пробыла Этарра; и увидев, как поник

Тот, Гвиневера молвила: "Мы удивляемся изрядно

Вам, барышня, лицо, покрытое туманом

Обращающей к тому, кто славу Вам стяжал!" А та

В ответ: "Когда бы, Государыня, в беседке Вашей, Вы

Не удержали Ланселота Вашего, не видеть бы мне славы".

Услышав это, Королева, - словно б муравей

Ей впился в ногу, - бросив на Этарру быстрый взор,

Спиной к ней обернулась и ушла, ее оставив.

Потом, когда ея девицы и она сама,

И те три рыцаря ея в обратный путь собрались,

Сэр Пеллеас последовал за ними. Увидав его,

Этарра закричала: "Фрейлины, невыносим мне сэр Младенец, -

И даже говорить об этом мне постыдно! Удержите

Его меж вами. Было б лучше, если б нам навстречу

Попался старый рыцарь, грубый, но знакомый

С путями мiра, хоть бы и седей медведя, чтобы забавлял

Он нас в дороге; а этого себе возьмите,

Держите дальше от меня и с ложечки кормите,

Коль есть желанье, кашицей мясною

Да баснями старинными и приторными про овцу и волка,

Какия добрыя мамаши сказывают деткам. Нет,

Пожалуй, лучше что нибудь с концом хорошим - так

Его предобрый нрав покажется; а если улетит

От нас он прочь, - великая печаль! Пускай" И слыша это,

Девицы, помня о ея руке, и маленькой и жесткой,

Вокруг него собравшись плотно по пути домой,

По повелению ея, его к Этарре не пускали близко

Любыми ухищреньями, и он не мог промолвить ей и слова.

Когда ж она в свой замок въехала, подъемный мост

Одним прыжком поднялся, а железная решетка

Скользнула, грохоча, по желобам в стене,

И Пеллеас один остался в поле.

"Пути владычиц таковы", подумал Пеллеас, "по отношенью

К тем, кто их любит, испытанье нашей веры.

О да, пускай меня до крайнего предела испытает,

Ведь до предела крайнего я верен".

Так он, стеная, рек; когда ж спустилась тьма, он отыскал

Невдалеке аббатство, там остановился, но вставал

С разсветом каждый день и в дождь иль в ведро

В вооруженье полном на коне сидел до ночи

Под замка стенами, но врат ему не отворяли.

Но постоянство это обратило в гнев

Ея презренье, и она, призвав своих трех рыцарей, велела им:

"Ступайте и от стен моих его гоните!"

И вышли рыцари, но Пеллеас их выбил из седла,

По одному во встречной схватке; и они вернулись в замок,

Но он остался бдение под стенами нести.

Тогда Этарры гнев стал ненавистью; и однажды

Спустя неделю, по стене гуляя в окружении троих

Тех рыцарей, она им указала вниз: "Смотрите,

Он не дает покоя мне, - я не могу дышать, - он взял меня в осаду;

Туда! Его сразите! Ненависть мою вложите

В удары ваши и его от стен моих гоните прочь". Они спустились вниз,

И Пеллеас их выбил из седла по одному; и сверху

Этарра закричала с башни: "Путы на него!

И связанным сюда ведите!"

И ея услышав голос,

Он опустил десницу сильную, свалившую с седла

Ея миньонов-рыцарей, и дал им снять себя с коня

И накрепко связать, и так они его ввели за стены замка.

Когда же он предстал перед Этаррой, созерцая

Красы ея богатство, его сердце вмиг

Почувствовало узы крепче тела, но в веселье

Он молвил: "Вот, Владычица, я пред тобою, узник

И твоего желания вассал; и если в главной башне здесь

Держать меня ты станешь, буду я доволен тем,

Что лик твой видеть буду, пусть однажды в день:

Ведь я принес обет, и ты дала мне обещанье,

И знаю я, что эти муки - только испытанье веры

Моей, и что, когда увидишь ты,

Что я вишу на дыбе и размолот в прах, в конце концов

Меня своей любовью ты одаришь, рыцарем своим признав".

Тогда Этарра разразилась едкими издевками так бурно

С девицами своими вместе, что его уста сковала немота; когда же

Насмешками она пустилась поливать его обеты

И Короля великого, он вспыхнул: "Сжалься над собою!

Владычица, прошу тебя о мире: он ведь Государь и твой и мой?"

"Глупец", она в ответ, "всегда, его заслышав только голос,

Я убежать хотела. Развяжите же его и прочь

За двери вытолкайте; ибо, если только он

Не глуп до мозга костного, он больше не вернется". И те трое,

Со смехом развязав его, прогнали за ворота.

Потом, спустя седмицу, вновь призвала их Этарра

И молвила: "Он тут опять на страже, точно пес

У двери своего хозяина! Гони его пинком, - придет назад;

Еще ль не ненавидите его вы? Знаете себя

Вы: как вы можете спокойно выносить

Его невинность безпредельную? Вы созданы лишь для того ли,

Чтоб есть да спать, а не разящими мужами? На него тотчасже

Скачите, а убьете - я печалиться не стану; если ж

Вы с ним не сладите, то передайте этому холопу

Мое веление надеть веревки; и так связав его, как в прошлый раз,

Сюда ведите: может быть, вы связанным его убьете".

Она рекла; и по ея желанию они, уставив копья,

Втроем на одного помчались; и Гавейн, что мимо проезжал,

Скитаньем одиноким занят, увидал

Внизу, под сенью башен тех, злодейство: трех на одного,

И в сердце пламя страсти и деяний благородных возгорелось,

И крикнул он: "На стороне твоей я бьюсь -

Презренные!" "Нет", Пеллеас ответил, "Воздержись!

Тот помощи не ищет, кто владычицы своей желанье исполняет".

Тогда Гавейн сдержался, видя, как свершается злодейство,

Но всеж в пылу и напряженье, весь дрожал,

Как пес дрожит, что пред собой увидев злобных тварей,

Был остановлен за мгновение до смертоносного прыжка.

И Пеллеас их опрокинул всех, один троих;

И те, поднялись, и его связали и ввели к Этарре.

И тут впервые гнев ея, его оставив, воспылал всецело

На рыцарей ея обилием имен поносных

Псов малодушных, полудохлых, трижды битых:

"И всеж возьмите вы его, способные едва ли

Его коснуться, победителя над вами, а не то, связать чтоб, -

И вытолкайте прочь, и пусть кто хочет, его узы снимет.

А если он придет опять", - и тут она замолкла;

И Пеллеас ответил: "Госпожа, ведь я поистине любил Вас

И Вас прекрасной почитал, мне не по силам видеть,

Как портит Вашу красоту дурная злоба; и когда

Я Вам нелюб, я и во сне не допускаю вероломства в Вас:

По мне, пускай Вы будете любви моей достойной,

Чем Вами я любим опять, - прощайте;

И хоть надежду Вы мою убили, все же - не мою любовь,

Не гневайтесь: Вы больше не увидите меня".

Когда он говорил, она глядела, широко раскрыв глаза,

На мужа стати княжеской, хотя и в узах, думая: "Зачем

Его я оттолкнула от себя? Он любит, если только есть любовь

На свете: и его я всеж не полюбила. Отчего?

Его сочла глупцом я? Да, и чтож? Иль было

В нем нечто, - в чем меня он благородством превзошел?

И мне упреком показалось? Не моей породы он.

Меня любить бы он не смог, когда б узнал получше.

Нет, пусть уйдет, - и быстро". И три рыцаря ея

Уж не смеясь, его толкнули связанным из замка.

И подбежал к нему Гавейн, и узы развязал,

И за стену их зашвырнул; а после, за руки тряся,

Как будто отрясая рубища остатки: "Тела своего спасеньем

Клянусь", сказал, "не ты ли - да, ты тот,

Кого Артур совсем недавно сделал рыцарем Стола;

Да, и тот самый, что добился диадемы? Почему же

Ты так свое безславишь братство предо мной и остальными,

Что дал тем негодяям делать все по их хотенью?"

И Пеллеас ответил: "Их хотенье -

Владычицы хотенье, для которой я добился диадемы;

И мое хотенье - всеж ея, быть связанным, чтоб так лицо ея увидеть,

Пускай оно искажено сейчас презреньем и насмешкой,

Не то, что встретил я в лесу; и хоть она меня связала,

Лишь из презренья, чтобы только поглумиться надо мною,

Когда те трое к ней ввели меня; пускай

Я буду связан, я лицо ея увижу,

Иначе неизбежно я умру от горького несчастья".

И отвечал Гавейн участливо, но всеж с презреньем:

"Чтож, пусть моя владычица меня, коль ей угодно, свяжет,

И ежели захочет, пусть и бьет; но если

Она пошлет кого нибудь с приказом рабской службой

Унизить эти руки, что сражаются - пускай Христос

Меня убьет тогда, но я посланца по запястья

Безруким сделаю, и дама пусть культи ему припалит,

Пока он завывает, что есть мочи. Но меня ты другом

Считай. Ты ничего не знаешь: здесь тебе клянусь

Я честью Круглого Стола, тебе быть верным и твое

Исполнить дело, и твою тюремщицу-княгиню приручить

Твоей руке. На время дай мне твоего коня

И твой доспех, и я скажу, что я тебя убил. Она

Меня в свой замок пустит, чтоб услышать

О том, каким был бой и как ты пал; тогда, проникнув

В ея советчики, от утрени и до вечерни

Я буду петь тебе хвалу, предоблестному рыцарю, в любви -

Преискреннему, как никто при жизни о тебе не пел,

Пока ей не захочется, чтоб вновь

Ты жизнерадостным явился здесь и крепким, не для уз,

А если и для уз - то чистых, теплых, что дороже и свободы.

Поэтому сейчас давай мне твоего коня

И твой доспех, и я пошел: утешься.

Три дня мне дай на то, чтоб оживить, расплавив,

Ея воображенье, и надейся: третья ночь, считая

От этой, принесет тебе златыя вести".

И Пеллеас ему отдал коня и все свое оружье,

Лишь добрый меч, свою награду, при себе оставив,

И взял коня Гавейна и доспехи, и сказал: "Не обмани

Меня, но помоги: не тот ли ты, кого прозвали "легким на любовь"?

"Да", отвечал Гавейн, "ведь женщины так легкомысленны". Затем

Он устремился к стенам замка, и свой рог, свисавший с шеи,

К устам поднес и протрубил, и музыке его

В стене сокрытое, ответило могучим звуком эхо

Старинное, как будто бы в лесах, в погоне на охоте.

И дюжина девиц взбежала тотчас в башню: "Прочь,

Прочь", оне кричали, "госпожа тебя не любит". Но Гавейн,

Подняв забрало, молвил: "Я Гавейн,

Гавейн, придворный Государя, и убил

Я Пеллеаса, вам столь ненавистного: вот конь

Его и вот его доспех. Врата мне отворите,

И я развеселю вас".

И оне бегом спустились,

Ея девицы, госпоже своей крича: "Смотрите! Пеллеас убит -

Нам он сказал об этом - тот, кто держит

Его коня с доспехом; должно ль нам

Его впустить? Он Пеллеаса насмерть поразил! Гавейн,

Гавейн, придворный, сэр Гавейн - он там

Ждет у стены и в рог трубит, и кто посмеет "нет" ему ответить?".

И, позволенье получив, в открытыя врата

Гавейн проехал прямо, и вежественно был привечен

Этаррой. И она спросил: "Мертв, ужели?" "Да,

Да", Гавейн ответил, "И неоднократно, умирая

Все Ваше имя выкликал". "Его мне жаль", она сказала,

"Добрый рыцарь, но покою не давал мне и на час".

"О да", Гавейн подумал, "ты довольно хороша собой, но я

Поклялся в том перед покойником твоим,

Что сделаю тобой любимым ненавистного тебе".

И так три дня, безцельно в той земле,

В сомнениях теряясь, Пеллеас блуждал и ждал,

И наконец, ночь третья распростерлась под луною

Надежду принося пролить поболе света на леса и обещанья.

Была ночь теплой и безмолвной; ни единый звук

Не говорил о возвращении Гавейна, - и баллада

Что Пеллеас услышал, стоя рядом с Королевой,

И видел на лице ея печаль при этом, - в сердце

Его печалью встрепенулась и покоя

Лишила - "Червь в цветущей розе".

"Одна лишь роза у меня была, всего одна, не боле,

Всего лишь роза, роза, чудо как прекрасна,

Один цветок, на радость небу и земле привольной,

Лишь роза, мой цветок мне делал воздух ясным,

А что же до шипов, они мне не были опасны.

Одна лишь роза, хочет кто - к груди приколет,

Всего лишь роза, и носил ее всечасно

Всего одна - какой иной цветок мне холить?

Лишь розу, что и смертной не избудет доли,

Но любящий умрет, червя увидев в ней, несчастный".

И песня эта нежная, а наипаче же - сомненья -

"Чтож медлит так Гавейн с вестями золотыми?" -

Так потрясли его, что полночи спокойно дожидаться

Уже не мог он и поехал к стенам замка и покрепче привязал

Коня у врат его. Врата стояли широко

Распахнуты, и стражи не было при них, и он прошел за стены,

И слышал лишь свои шаги и сердца стук, зане

Здесь только он в движеньи был, да тень его. Затем

Он пересек весь двор и ни в одном окне ни одного строенья

Он не заметил света, но зато увидел, что в палате главной

Дверь задняя распахнута зияет также, и вверх по склону сада,

Сплошь из алых роз и белых и высокой ежевики,

Средь розовых кустов, прошел, и там

Все оказалось тихо под луною зрелой, только ручеек

Из крошечной пещерки вытекал, сверкая,

И расточался между роз, и вновь терялся.

И тут он обнаружил три шатра,

Воздвигнутые над кустами, с золотой вершиной:

В одном из них, красны, пирушку отгуляв, лежали три

Убогих рыцаря Этарры, в мертвой дреме, и у ног

Их спали стремянные; во втором, с улыбкою коварства,

Застывшей на устах безбурных в сладком сне,

Лежали четверо ея девиц; а в третьем, с диадемой на челе,

Добытой на турнире, возлежала

Этарра на одном с Гавейном ложе.

И как рука, что сквозь листву проход найти пытаясь,

Почувствовав змею, отпрядывает, так и Пеллеас назад

Подался, точно трус, пред тем, с чем в страхе

Ему не совладать, иль как предатель обличенный,

Иль пес побитый, через двор, назад прокрался Пеллеас

И тень его, под тяжестью позора, рукоять меча

Сжимая в кулаке, пока не оказался на мосту подъемном

Опять, и там остановился и подумал:

"Я возвратиться должен и убить обоих там, на ложе".

И с тем вернулся, и увидев, что они все так же спят,

Сказал: "Да, через это так сквернится сон святой,

Смерть - вот ваш сон", и вынул меч, и тут подумал:

"Как! Рыцаря зарезать спящего? Король меня

Связал обетом с этим братством"; и опять:

"Увы, коль рыцарь может столь неверным стать!", потом

Он отвернулся, и вновь оборотился к ним, стеная,

И положил меч обнаженный поперек их шей нагих,

И с тем оставил спящих; и она лежала,

И на челе ея сверкал венец турнира, а у горла - меч турнира.

И прочь ушел, и, на коня взойдя,

Взглянул на башни, что во тьме переросли себя

И громоздились на луну. И Пеллеас сдавил седло,

И стиснул руки, обезумев, и сказал со стоном:

"Востанут ли оне в своей крови противниками мне

В последний день? Я смог бы дать ответ

Перед Самим Всевышним Богом. Башни,

О вы, столь сильныя, огромныя и прочныя, что если

В тот самый миг, как я гляжу на вас, земля,

Вдруг сотрясется с треском и до основанья вас расколет,

И с воем Ад взметнется к вашим шлюхам-крышам

И вас спалит дотла, до углей черных, словно сердце шлюхи, -

Пустыми сделает, как череп! Пусть восток свирепый

Вопит сквозь дыры ваших окон-глаз и развевает прах

Блудниц за разом раз в навоз и лебеду! Шипи, змея, -

Его я видел там, - лай, лис, вой, волк, - но кто же воет

Еще, блаженной летней ночью здесь, когда не я,

Бедняга Пеллеас, кого она звала своим глупцом? Глупец,

Животное, - кто: он, она иль я? Я больше всех глупец

И зверь к тому же, потому что скуден человечьим разуменьем -

В позоре и стыде за то, что лишь пытался полюбить

Поистине - любить? Мы все похожи: один Король

Нас сделал глупыми и лживыми. О благородные обеты!

О род великий, чистый и простой - тупиц,

Не ведающих похоти, зане закона не имеют. Ибо

Зачем я полюбил ее, на свой же срам? Я ненавижу

Ее, как я любил ее, на свой же срам. Нет, никогда

Ее я не любил, но лишь питал к ней похоть -

Прочь, -"

Он шенкеля задал коню и как стрела

Умчался и во тьме ночной растаял.

И тут Этарра, ощутив холодное прикосновение на горле,

Проснулась и узнала меч и повернулась

К Гавейну: "Лжец, ты не убил его,

Жив Пеллеас! Здесь он стоял и мог меня убить

С тобою заодно". И говорит сказитель этого повествованья,

Что вечно путь свой путая, ея воображенье обернулось

Навстречу Пеллеасу, в нем узрев

Единственного верного на свете рыцаря и верного в любви,

И от любви своей всю жизнь

В страданиях растратила, его желая тщетно.

Но он, блуждая по дорогам и глухим местам полночи,

По камню и земле, с земли срезая дерн

И высекая искры из камней, скакал, доколе

Звезда над пробужденным солнцем близ той башни,

Где Персиваль надел клобук, не заблестела

На розовом челе восхода, ибо в сердце Пеллеаса яркой вспышкой

Слова пришли, откуда и к чему, - он сам не ведал:

"О милая звезда, столь чистая на девственном челе зари!"

И он хотел заплакать, но свои глаза он ощутил суровее и суше,

Чем ложе родника средь лета: из деревни девушки туда

Приходят и беседуют подолгу, но потом

Не возвращаются, пока благое небо тот родник

С высот живой водой вновь не наполнит, как заменит осень лето;

Глаза суровы, но суровее казалось сердце,

Но члены все настолько изнурились, что, едва вздохнув:

"Я из Артуровых палат, но здесь пускай,

Здесь лягу я и здесь умру", он рухнул наземь,

И точно бездна, все его печали поглотил бездонный сон;

И так лежал, покуда не проснулся, увидав во сне, как будто

Гавейн палату Мерлина поджег, и закружилась

Звезда разсветная в густом дыму, и канула в огонь.

Он пробудился, и заметив близ себя кого то, руки

Простер схватить и разорвать его, крича:

"Неверная душа! Тебя я столь же чистою считал, как Гвиневера!"

Но то был Персиваль, и он ответил:

"Я ль так неверен, как пречиста Гвиневера?

Иль ты еще не отошел от путаницы снов? Иль ты,

Принадлежа к вольноязыкой братии Стола, не слышал,

Что Ланселот", - и тут осекся и замолк.

И тут случилось с Пеллеасом то же, что бывает

С тем, кто, раненье получив в бою, вновь чувствует, как меч,

Нанесший рану, глубже проникает

В нее; и он затрепетал, стеная: "Ужели Королева неверна?",

И Персиваль был нем. "Есть хоть один средь Круглого Стола,

Кто свой обет сдержал?" И Персиваль в ответ

Ни слова не сказал. "А честен ли Король?" "Король!"

Рек Персиваль - "Тогда зачем он позволяет блуд людей с волками?"

"Что! Ты безумен?"

Пеллеас вскочил и из дверей

Бежал, и вспрыгнув на коня, помчался прочь;

Без жалости к коню, к себе или к кому иному, если ж

Ему встречался на пути калека, что с протянутой рукой

Молил о милостыне, скорчившись, как карликовый вяз,

Который от соленых отвернулся ураганов, Пеллеас

Не замедляя, с ног его сбивал, крича: "Ты лжец!

И лжец с Гавейном вместе!", и несчастного оставив

Лежать ушибленным жестоко, прочь скакал; и лес и горы

Летели перед ним, доколе мрак, что с обращеньем мiра

Сменяет день, широкий тракт не скрыл; поводья он

То влево стал тянуть, то вправо, дергая коня,

Который лучше знал дорогу; но когда увидел

Он в небе высоко палаты купол, той, что Мерлин

Возвел, чернеющий на мертвенно-зеленом

Вечернем фоне: "Черное крысиное гнездо",

Он прорычал, "ты вознеслось излишне высоко".

Затем, немного погодя, из городских ворот

Сэр Ланселот проехал налегке, приятным расставаньем с Королевой

Согрет, и с миром в сердце, глядя на звезду,

И удивляясь ей; и юноша по луговой траве

Безмолвной с ним столкнулся, и промолвил Ланселот: "Как имя

Твое, слепой и дикий всадник?". "Нет,

Нет имени", тот прокричал, "я бич,

Карающий измены Круглого Стола" - "Пускай, но имя

Твое?" - "Имен мне много", юноша воскликнул,

"Я гнев, и стыд, и ненависть, и злая слава,

Я пролетаю, как отравленное дуновенье ветра,

Чтоб заклеймить и вытравить грех Ланселота с Королевой".

"Сначала надо мною", рек Ланселот, "пройди". -

"Тогда сражайся", отрок возопил, и каждый

Из рыцарей назад подался, а едва они сошлись,

Скакун усталый Пеллеаса всадника на землю сбросил,

Споткнувшись, и из мрака поля крикнул тот: "Неверный

Ты, точно Ад: убей меня, со мною нет меча!"

И Ланселот: "Нет есть, - в устах, и острый, но сейчас

Я затуплю его твоею смертью" - "Так убей",

Воскликнул тот, "мое желанье быть убитым".

И Ланселот, пятою наступив упавшему на грудь,

Глядел с минуту, как глазами он вращал, а после молвил:

"Встань, слабосильный; Ланселот я, ты же говори, что хочешь".

И боевого скакуна неспешно Ланселот

Обратно к Камелоту повернул, и вскоре, вслед за ним,

Сэр Пеллеас, подняв несломанные члены с темных трав,

Пошел в столицу. Так случилось им в палату

Войти обоим вместе, утомленным, бледным. Там

Меж рыцарей своих и дам сидела Гвиневера.

В удивлении немалом посмотрела Государыня на Ланселота,

Так скоро возвратившегося, а затем -

На Пеллеаса: тот с приветом к ней не обратился,

Но, тяжело дыша, упал на лавку. "Вы сразились?"

Она спросила Ланселота. "Да, о Государыня моя",

Ответил он. "И Вы его повергли наземь?" - "Да,

О Государыня моя". Тогда она, оборотившись к Пеллеасу:

"О юный рыцарь, так ли сердце рыцарство великое ослабло в Вас,

Что Вы не в силах вынести, не хмурясь, от ЕГО копья паденья?"

Потом, не слыша от него ответа: "Или есть

У Вас иныя беды? Если я, как Королева, Вам могу помочь,

Снимите с уст печать, поведайте их мне".

Но Пеллеас вдруг поднял на нее такой свирепый взгляд,

Что вздрогнула она; и прошипев "Со мною нет меча",

Он выскочил за дверь во тьму. И Королева строго

Взглянула на возлюбленного своего и встретила в ответ

Его глаза, и оба впереди печали дни узрели;

И смолки разговоры, точно пенье в роще

От тени хищной птицы, и надолго

Безмолвие в палате воцарилось, и Мордред

Подумал: "Вот и время подоспело".

Оставить комментарий © Copyright Теннисонъ А. (перевод: Коновъ Н.) (syy1whsh@yandex.ru) Размещен: 06/11/2009, изменен: 13/01/2010. 39k. Статистика. Поэма: Переводы		Ваша оценка:

Теннисонъ А. : другие произведения.

Пеллеасъ и Этарра