Когда кочевники пришли в Эль Лолу, у них не было больше песен, и вопрос о том, чтоб украсть золотую коробку встал во всей своей величине. С одной стороны, многие искали золотую коробку хранилище (как известно эθиопам) поэм баснословной ценности; и их судьба до сих пор - предмет разговоров по всей Аравии. С другой стороны, одиноко было сидеть у костра становища ночью без новых песен.
Обсуждали это в племени Хеθ однажды вечером на равнинах у подножия пика Млуны. Их родная земля была дорогой через мiр незапамятных странников; и между старейшинами кочевников шла смута из за того, что не было новых песен; меж тем как, нетронут человеческою смутой, нетронут и ночью, скрывавшей дальния равнины, пик Млуны, спокойный в отсветах заката, глядел на Сомнительную Страну. И там, на равнине на известной стороне Млуны, как раз когда вечерняя звезда мышью прокралась на обозрение, и языки костра в становище вознеслись, безрадостные без песен, и был поспешно составлен кочевниками тот набросок плана, который мiр назвал Поиском Золотой Коробки.
Нельзя было старейшинам кочевников предпринять более мудрой предосторожности, чем избрать их вором того самого Слиθа, того именно вора, о коем в стольких школьных классах учительницы разсказывают (в то самое время, как я пишу), как он украл марш у короля Весталии. Однако коробка весила столько, что ему были приданы спутники, и Сиппи и Слорг были ворами не более шустрыми, нежели сегодня отыщутся среди продавцов антиквариата.
И так эта троица взобралась на следующий день на уступ Млуны и проспали во всю мочь среди ея снегов, не рискуя провести ночь в Сомнительной Стране. И утро встало, сияя, и птицы не иссякали песнями, но лес внизу и пустошь за ним, и голыя зловещия скалы лишь изъявляли видимость немой угрозы.
Хотя Слиθ имел двадцатилетний опыт воровства, он был немногословен; только если под ногою у кого нибудь из них скатывался камень, или потом, в лесу, когда кто нибудь из них наступал на ветку, он резко шептал им одни и те же слова: "Это не дело". Он знал, что ему не сделать из них лучших воров за два дня пути и при всех сомнениях не мешался больше.
С утеса Млуны они упали в облака, а из облаков - в лес, для зверей рожденных в котором, как хорошо знали три вора, всякая плоть была мясом, будь то плоть рыбы или человека. Там воры идолопоклоннически достали из карманов каждый своего бога и помолились о защите и оттого возымели троекратную надежду спастись, поскольку ежели кто съест одного из них, то конечно он съест и всех остальных, и они уповали на то, что верным последствием из этого окажется то, что если один спасется, то и остальные тоже. Один ли бог был благоприятен и бдителен, или все три, или удача провела их сквозь лес непожранными отвратительным зверьем, это никому не ведомо; но несомненно ни посланцы того бога, которого они боялись больше всего, ни гнев удельного бога этого зловещего места не стали там и тогда роком для трех искателей приключений. И так вот они пришли в Громыхающую Пустошь в сердце Сомнительной Страны, где холмы под бурным небом были наростами в земле и вымоинами от убаюканного на какое то время землетрясения. Нечто столь громадное, что на взгляд человека казалось нечестным, что оно движется так легко, проползло мимо них, и так едва-едва они избежали быть им замеченным, что лишь одно слово пролетело эхом в воображении всех троих: "Если - если - если". И когда эта опасность наконец прошла мимо, они осторожно вновь двинулись вперед и наконец увидели маленького безобидного мипта, полэльфа-полугнома, издававшего пронзительные, смятенные вопли на краю мiра. И они проползли от него незримо, ибо говорят, что пытливость мипта сделалась притчей во языцех, и что, каким бы безобидным он ни был, он плохо обращается с секретами; хотя возможно, им стало сильно не по душе от того, как он рылся носом в белых костях мертвецов, но не признавались в этом отвращении, ибо не пристала искателям приключений забота о том, кто сгложет их кости. Как бы там ни было, но они уползли от мипта и почти сразу же оказались у высохшего дерева, меты в их приключении, и поняли, что они рядом с мiровой разселиной и мостом от Плохого к Худшему, и что под ними стоит каменный дом Владельца Коробки.
Вот каков был их простой план: проскользнуть в коридор в верхнем утесе, тихо пробежать по нему (босиком, разумеется) под надписью с предупреждением для путешественников, что вырезана в камне и которую большинство переводчиков читают как "Лучше Не Стóит"; не касаться ягод, что выставлены там специально, справа по ходу вниз; и так дойти до стражника на пьедестале, который спал тысячу лет и, должно быть все еще спит; и пролезть в открытое окно. Одному из них надлежало ждать снаружи у Мiровой разселины, пока прочие не подойдут с золотою коробкой, и, буде они закричат о помощи, должен будет угрожать тотчасже разжать железную скобу, удерживающую стороны разселины. Когда они завладеют коробкой наверное, им надо будет идти всю ночь и весь следующий день, пока облачные валы, укрывающие склоны Млуны, не окажутся между ними и Владельцем Коробки.
Дверь в утесе была открыта. Они спустились, не ропща, по холодным ступеням, и Слиθ все время шел впереди. Мимолетно-тоскливый взгляд, не более, каждый бросил на прекрасныя ягоды. Стражник все так же спал на своем пьедестале. Слорг взобрался по приставной лестнице, которую Слиθ знал, где найти к железной скобе на Мiровой разселине, и стал ждать там с зубилом в руке, тщательно прислушиваясь к любым доносившимся до него звукам; между тем как его приятели скользнули в дом; и ни единого звука не раздалось. И вот Слиθ и Сиппи нашли золотую коробку; все, казалось, шло по их плану, оставалось только удостовериться, та ли эта коробка, и уйти с ней из этого ужасающего места. Под прикрытием пьедестала, так близко к спящему стражнику, что они могли чувствовать его тепло, что парадоξальным образом сказалось в заледенении крови отважнейшего из них, они сломали изумрудный засов и открыли золотую коробку; и они стали читать при свете хитроумных искр, коими теперь Слиθ знал как пользоваться, и даже этот жлкий свет они скрывали своими телами. И какова была их радость увидеть, даже в этот опасный момент, когда они прятались между стражником и пропастью, что в коробке хранились пятнадцать безценных од в алкаической форме, пять сонетов, что были прекраснейшими в мiре, девять баллад в провансальском стиле, не имевших равных себе в человеческих сокровищницах, поэма к моли из двадцати восьми совершенных строф, и еще одна, белым стихом, более чем в сто строк, на уровне, превышавшем еще неведомом всем человеческим достижениям, а также пятнадцать текстов песен, которым ни один купец не отважился бы назвать цену. Им хотелось перечитывать их, ибо от этих стихов человеку приходили блаженныя слезы и дорогия воспоминания о том, что он делал в детстве, и пробуждались милые голоса из далеких могил; но Слиθ властно указал на путь, которым они пришли и погасил свет, и Слорг и Сиппи вздохнули и затем взяли коробку.
Стражник по-прежнему спал сном, пережившим тысячелетие.
Выходя, они заметили то снисходительное кресло, совсем рядом с краем мiра, в котором Владелец Коробки недавно сидел, читая эгоистично и совсем один, прекраснейшия песни и поэмы, когда либо бывшия в мечтах поэта.
Они подошли молча к подножию ступеней; и тут случилось, что когда они безопасно подбирались все ближе, в самый тайный ночной час, чья та рука зажгла ударивший по глазам свет в верхнем покое, зажгла, не издавая ни звука.
На мгновение это могло показаться обычным светом, в подобный момент могшим оказаться с самыми роковыми последствиями; но когда он последовал за ними, словно глаз, становясь все краснее и краснее, как будто наблюдая за ними, тогда даже их оптимизм пропал.
И Сиппи весьма немудро попытался бежать, и Слорг столь же немудро попытался спрятаться; но Слиθ, прекрасно знавший, почему этот свет был зажжен в верхнем покое и кто был тот, кто его зажег, спрыгнул с края Мiра, и доныне еще падает от нас сквозь неотражаемую черноту бездны.