Константин родился в среднестатистическом советском городе, в среднестатистической советской семье, ничем не выделяющейся из тысяч таких же семей где-то в одной из западно-средне-южной части необъятной советской Родины. Отец был отставным военным, офицером, с неудачно сложившейся карьерой, мать - работала на одном из градообразующих заводов в одной из рядовых должностей низшего звена градообразующезаводсткой иерархической лестнице.
Свое детство Константин помнил отрывочно. Что-то отдельное более точно, что-то очень далекое не так ясно. В памяти всплывали отдельные картины глубокого детства. Вот он в пассажирском вагоне в одном из поездов дальнего следования. За окном медленно проплывает незнакомая железнодорожная станция, маленький мальчик, обернутый в пеленку, по типу подгузников, радостно ползает по столику купе. То ли этот мальчик он сам, то ли его младший брат... Потом картина железнодорожной станции меняется на полотна непревзойденного мастера пейзажной лирики - живой природы. Мимо все быстрее и быстрее проплывают поля, леса, степи и конечно же вездесущие коровы, которым дела нет куда едет маленький мальчик. А на душе у мальчика безграничная радость и счастье. От того ли это счастье, что рядом мама и папа, его братик и старшая сестра. От того ли, что в конце путешествия их всех ждет сказочное, райское место, так отличающееся от привычного окружения его обычного места обитания. Нет, конечно, конечный пункт путешествия - это не сказочное тридевятое царство, не заграничное государство, но малая Родина его мамы, до которой на поезде ехать ровно три дня и две ночи или три ночи и два дня. Это Константин помнил очень хорошо. А потом еще полдня езды на скоростном катере, который почему-то гордо назывался "Ракета", и возвышался над водой, стремительно унося мальчика к самым теплым воспоминаниям. Потом слезы радости, обнимашки и назойливые поцелуи таких незнакомых, но почему-то сразу таких родных людей, которые своей внешностью немного отличались от тех людей, которые жили в том, обычном месте, в его городе. А потом чехарда переездов, и в конце каждого пути всегда слезы радости и снова такие назойливые, но теплые обнимашки и поцелуйчики.
В тех грезах Константин хорошо помнил небольшой городок на быстрой реке, той реке, которая уносила их дальше и дальше в глухую деревушку, затерянную среди могучих кедров. И эта деревня не становилась исключением, разве что слезы старушки, встречавшей их у калитки, были самыми кристально чистыми из всех слез, которые он мог видеть раньше в том сказочном месте, у себя дома и тех слез, которые будут преследовать мальчика, как и любого другого человека, всю его сознательную жизнь. И эти глаза... Глаза бабушки по имени Абика. Подумать только, Абика. "Баба Абика", как ее с любовью называли все, и дети, и взрослые. И не было человека добрее и отзывчивее во всем мире. Почему люди плачут? Нет, конечно, мальчик знал, что, иногда, люди могут плакать от того, что им больно от падения, или, скажем, от укола в мягкое место противной медицинской сестры в больнице, или, когда ломаешь руку. Тут почему-то Константину вспомнилась одна тетя, которая, увидев его, проходящего мимо со своей мамой за ручку, умиленно воскликнула: "Ах, разбойник! Рука в гипсе, коленки забинтованы. Но все равно, сам весь в припрыжку, и на каждом прыжке ногой в сторону дрыг, дрыг!". Но, вдруг, Константин узнал, что люди могут плакать и от того, что им очень хорошо. "С другой стороны", - думал Константин, вероятно, в этой радости все же есть чуточка печали, какой-то непознанной, которая вот так, сама по себе не являет себя никому, но каждый взрослый человек ее чувствует и отражает своими глазами и слезами...
Но вот она, сказка наяву. Деревянный домик на излучине теплой реки, лодки, на дне которых непременно стояла вода, всегда, при любых условиях и это вызывало у мальчика огромное удивление. А потом, непременный вечерний костер на берегу реки, разговоры взрослых и сказки для детей, волшебство зимней снежной вьюги над летней теплой речкой, ковры из мелких дикорастущих цветов, брусника, голубика, земляника, малина и кедры, могучие кедры, уходящие ветвями прямо в бездонные небеса. И счастье, безграничное, ничем не омраченное, всепоглощающее. Этот мир был создан для него, из него самого, он сам был этим самым миром. Каждый повстречавшийся зверек, каждый запыхавшийся муравей были ему друзьями. И как могло быть иначе, если даже кусты дикой малины не кололись и не обжигали детские ладошки, а малину можно было есть прямо с кустов. Представляете, прямо с кустов! И никто не заставлял мыть эти маленькие, но такие сладкие ягодки.
Однажды мама ему сказала: "Никогда не заходи за эту просеку. Ведь за ней начинается не просто лес, за ней начинается великая бескрайняя сибирская тайга". И мальчик видел эту тайгу. Она манила и страшила одновременно. Вот он с такими же любопытными мальчишками как бы случайно пересекает эту самую границу миров - просеку, и тут же мелюзга бросается наутек обратно в свой мир, испугавшись только им известных придуманных ими чудищ, сказочных персонажей и медведей. Та, неизведанная часть вселенной за просекой имела голубовато-коричневый оттенок, и кедры в той части казались выше и темнее. Да и что греха таить, и малина слаще и брусника с земляникой крупнее. Знал ли тогда маленький Константин, что этих эмоций и глубины чувств безбрежного счастья ему уже никогда не испытать. Ведь детство заканчивается, как и любая даже самая длинная сказка. В один прекрасный момент она выбрасывает тебя одного в огромный безжалостный мир, который постепенно поедает тебя изнутри. Сначала он выедает твои светлые наивные мечты, трансформируя твое мироощущение и отношение ко всему происходящему. Потом принимается за душу, перемалывая ее вместе с несбыточными мечтами, друзьями и родственниками. И никому не избежать этой участи. Никому. Вопрос лишь только в том, сколько у кого на том пути останется человеческого!? Но сейчас он там, в мире детских грез, самым страшным реальным чудищем, в котором, вдруг, оказывается соседская собачонка, такая маленькая, мерзкая, все норовившая укусить мальчика за лодыжку.
Пробовал ли кто-нибудь в детстве настоящие домашние, деревенские сметану, сливочное масло или творог? "Фууу!!! Бабушка" - кривился маленький мальчик, - "Это же отвратительно, я хочу нашу "домашнюю" сметану, из магазина!". И все взрослые почему-то вспыхивали продолжительным звонким, искренним смехом.
А поиски сокровищ? Самых настоящих сокровищ древности. Проходя под высоким обрывистым берегом, подмываемым быстрой ласковой речкой, у самой кромки воды то и дело можно было найти старинные монеты. Вот екатериненские полкопейки, денежка, и даже две 10 копеечные монетки. На каких-то с трудом можно было разобрать хоть что-то, другие читались как открытая книга истории. Со временем у Константина в коробочке собралось их не менее двух дюжин. Печалило лишь одно. Берег в этой части реки все сильнее и сильнее обрушивался под напором ласковой реки. И деревня медленно, но уверенно уходила в историю вместе с ее песчано-глинистыми берегами. Вот уже и до дома Абики оставалось каких-то 50-60 метров. А ведь когда-то, во времена, как рассказывала Константину его мама, дом этот находился в центре большого и богатого поселения, расположившегося где-то в центре бесконечной российской Сибири.
А потом, воспоминания переносят мальчика на несколько лет вперед, и сразу, мальчик идет в первый класс. Такие новые противоречивые чувства! Девочка Катя, с которой так отчаянно хочется сидеть за одной партой. Но она избирает своим сопартником мальчика хулигана по имени Дима. И это разочарование кажется концом мироздания. Одинаковые, но такие милые школьные пиджаки и платья. И босоножки, одинаковые босоножки у всех, у тех, кто ходит в школу, и тех, кто ходит просто по улице. И новая беда - мама приготовила мальчику другой школьный пиджак. Мама сказала, что он моднее всех. Действительно, у него было больше карманов, он больше походил на взрослый, но мальчику было почему-то больно и унизительно его носить. Как можно вот так сильно отличаться ото всех?! И, казалось, каждый ученик в школе считает его белой вороной.
Он помнил первую боль от осознания, что он не совсем такой, как все другие дети, хотя сам он этого и не замечал. Но многие почему-то стали называть его ускоглазым и другим словом, имеющим созвучие с черным цветом. Какое-то время, даже упоминание о черном цвете, вызывало у мальчика страх, что именно в этот момент все мысленно и не только называют его плохими и обидными словами. Его боль разделяла его мама, сказавшая ему, что в огромной стране много национальностей и все они равны и достойны хорошей жизни. Она всегда говорила, что он очень красивый мальчик, и мальчик верил ей, немного. И от этого становилось немножечко легче.
А потом он, вместе со всем своим классом, торжественной обстановке получил звездочку октябренка. Он был очень горд и с радостью принял это новое для него звание - Октябренок. И песню о Чапаеве в классе музыки он пел с вдохновением, скрывая от всех чистую детскую слезу, предательски выступающую из глаз в том месте, где так несправедливо погибает герой гражданской войны. И не было споров, кто были наши в той далекой войне, а кто были откровенные враги. Все было ясно и понятно. Были красные и белые, были русские и немцы, было белое и черное, была правда и ложь, добро и зло...
Потом яркую красную звездочку сменил алый галстук. Это был не просто галстук, это был символ веры в непорочность взрослых, в их праведность, справедливость и вечную чистую любовь ко всем без исключения детям страны. И почти каждый из детей старался от чистого сердца сделать что-то доброе и чистое, светлое и достойное подвигов своих великих предков. И дети с упоением зачитывались Жюлем Верном, Марком Твеном. И достойным подражания героем был неизменный гайдаровский Тимур со своей командой. Константин еще помнил упоительные ощущения от осознания собственной значимости, когда нес в школу вязанки старых газет и журналов для их сдачи "на макулатуру". Помнил единый порыв, с которым его папа и мама вместе с жителями всего города выходили на дорогу с красными флагами, и ото всюду была слышна музыка... Были это лишь детские чувства Константина, или все взрослые действительно верили во что-то светлое, огромное и по-человечески ценное во всем, что они тогда делали? Константину было неизвестно. Но это было и не важно! Потому, что папа был счастлив, и мама была счастлива, и мальчик чувствовал это. А значит, все было правильно, а значит, была уверенность у юных и надежда у взрослых!
Серые тучи.
А потом что-то пошло не так. Кто-то сказал, что его страны больше не существует. Мальчик не мог понять почему, вдруг, что-то должно измениться, и что именно в его жизни должно меняться. И мир вокруг, действительно, стал стремительно преображаться, подхватывать хрупкие кораблики еще не окрепшей жизни, поднимать на гребни волн жестокой действительности России начала 90-х годов, и бросать их о камни безразличия взрослых. И дети тонули, захлебывались действительностью, даже не успев осознать, что же в действительности с ними происходит.
В одночасье школьную форму носить стало не модно и даже стыдно. Еще недавно символ непоколебимой веры и предел мечтания любого ребенка - алый пионерский галстук, стал нестерпимо обжигать каждое неокрепшее детское тело. В первое удивительное время перемен учителя школы еще пытались бороться с повальным отказом школьников носить этот символ уходящей эпохи. Повсеместно на уроках и переменах шла непримиримая война за право носить или не носить на груди алый треугольник шелковой ткани. Но постепенно по какой-то причине взрослые сдались и красный пионерский галстук перестал появляться на одежде школьников. А еще, немного времени спустя, за его ношение можно было нарваться на серьезные неприятности от неизвестно откуда взявшихся из рядов бывших пионеров, огрызков, праздно шатающихся по школе и вокруг нее, отбирающих карманные деньги у их редких обладателей. И вот в одно прекрасное утро к мальчику пришло осознание, что в школу ходить стало не просто невыносимо неприятно, но и опасно для здоровья всех без исключения обитателей школы.
Постепенно мальчик стал замечать, что и домашняя жизнь стала стремительно меняться. И он стал с ужасом понимать, что меняться она стала к худшему. Сначала его отец все чаще стал приходить с работы сердитый и пьяный. Потом еще более сердитый и еще более пьяный. Каждый день казалось, что еще пьянее и еще сердитее быть просто невозможно. Но каждый следующий день опровергал предыдущую гениальную мысль.
В один прекрасный день детство закончилось. Кончилось оно от осознания собственного бессилия и безысходности. Уже не мальчик, но еще не юноша, как всегда с все еще детской наивностью прибежал на кухню и сказал маме: "Мам, я кушать хочу!", но в ответ получил совсем не то, что привык слышать от нее. Вернее сказать, ответа не последовало вовсе, потому, что мама села на табуретку и заплакала, закрыв лицо своими пухлыми ладошками. Понимал ли он тогда, всю суть происходящего, сказать сложно, но конечно чувствовал, что что-то идет не так, как рисовали ему его невинные детские грезы.
А потом на многие годы небо заволокло серыми тучами. В этом месте воспоминания всегда становятся тяжелыми. Юноша видел по телевизору седых важных умных мужчин. Видел горящее здание, какого-то важного государственного органа. Видел людей на улицах городов, военных, их танки и бронетранспортеры, точно такие же, как стояли у него на полке. Конечно, сказать, что там, где стояли его игрушечные танки, бронетранспортеры, ракетницы и прочая военная техника, было его место, сказать было нельзя. Так как своей комнаты, также как и своего личного шкафчика у юноши никогда не было. А вся игрушечная бронетехника была не куплена заботливыми родительскими руками, но приобретена у таких же мальчишек, как и он за несколько лет. Где-то выменяна за значки или редкую пачку из-под сигарет, найденную в соседнем дворе. Но в основном она выменивалась за обертки от заграничных конфет и жевательной резинки. Так уж вышло, что самих конфет или этой самой резинки у Константина никогда не было, но иногда и ему улыбалась удача. А оберток у него было в достатке, уж больно удачлив он был в одной детской забаве. Суть игры состояла в том, чтобы каждый из игроков складывал условленное количество разглаженных оберток-вкладышей в одну стопку на стол и пол, после чего игроки условными знаками разыгрывали очередность хода, а потом по очереди ударяли ладонями по лежащим оберткам и резко поднимали от них руку, таким образом, чтобы большее число из них переворачивалось на оборотную сторону. Перевернутые таким образом обертки-вкладыши становились наградой их перевернувшего. Игра приносила Константину неплохой выигрыш оберток-вкладышей, которые потом выменивались на различные более насущные материальные предметы, будь то конфеты, жевательная резинка или, что самое главное, металлические игрушки-солдаты и игрушечные модели военной техники. В какое-то время этой техники у Константина скопилось несколько десятков, а металлических игрушечных солдат и того больше. И все это игрушечное воинство, с таким трудом заработанное, еще сыграет свою роль в жестокой борьбе за выживание в условиях середины 90-х годов.
А потом танки поехали на юг, на Кавказ. Но танки были настоящие, и юноша четырнадцати лет все это видел по телевизору, и, не разбираясь, с нетерпением ждал выпуска новостей, чтобы услышать неутешительные новости о боевых потерях, и более утешительные о верности избранного пути, скорого уничтожения злых непонятно откуда взявшихся чеченских боевиков и светлом будущем для всей России.
И снова вечер. Скоро должен прийти с работы отец. Мама с тревогой смотрит в окно. День зарплаты. Она плачет, а Константин знает наперед, все что произойдет сегодня вечером. Он знает каждый сценарий возможного развития событий. В то время в России только зарождалась мода ставить вторые железные двери, и единственная деревянная дверь квартиры четвертого этажа видавшей виды хрущевки позволяла слышать все, что происходило в подъезде. И вот, наконец, послышались тяжелые шаги, они неумолимо приближаются к двери. Пауза. Кажется, слышно чье-то такое знакомое усталое сопение и горькую смесь алкоголя и пота. Но еще есть надежда, такая призрачная, такая несбыточная, но есть... Лязганье связки ключей, пауза, скрежет ключа о металл замка... мама затаила дыхание, Константин превратился в слух, секунда кажется вечностью... Снова скрежет металла о металл, но поворота ключа в замке не последовало. Последняя призрачная надежда разорвана в клочья - отец пьян. В глазах матери больше нет страха и слез, но есть пожирающая душу обреченность и безысходность. Снова скрежет металла о металл, такой знакомый за тысячи раз, такой противный и злой. И снова отсутствие проворота механизма замка. О чем может думать в такие моменты четырнадцатилетний юноша? Куда бежать, что делать? Есть ли жизнь лучше этой? Можно ли вот так оставить маму один на один с пьяным отцом? Он хорошо помнил, как в приступах пьяной неоправданной ярости отец срывал обои со стены, кидался с топором на телевизор "Радуга". О, этот телевизор, он был огромен, но не в привычном современном понимании ширины его экрана. Напротив, он был огромен в его толщину или глубину, неподъемен по весу. С вечно вываливающимся механизмом переключения каналов, и отсутствием задней крышки, по причине того, что в случае долгого отсутствия изображения на экране телевизора, домочадцам необходимо было с обратной стороны "пошатать" один из механизмов, некую лампу, как ее они называли, и изображение снова, как правило, возвращалось на его выпуклый экран. Он помнил маму, лежащую на диване, со ссадинами на лице, после очередного разговора по душам с пьяным отцом. Отступать было некуда! Бежать было некуда! И вот отец вошел в квартиру. Ну как вошел!? Константин слышал, как войдя в коридор, отец буквально "стек" по стене на пол, издав характерный довольный смешок, и что-то пробормотал. В тот вечер Константин в первый раз сказал своему отцу: "Тронешь маму, я тебя убью!". Отец посмотрел на него затуманенным взором. Трудно было понять, о чем он думал в тот момент. И отец в очередной раз "стек" по стенке на пол у туалета и уснул, не поднимаясь до самого утра, хоть и ворочался, и кряхтел.
Сложно предположить от чего так произошло, но отец перестал поднимать руку на маму и стал чуть реже пить. Но разговора с Константином не последовало ни через день, ни через неделю, ни через месяц.
Время шло. Мама где-то доставала муку, бульонные кубики и растительное масло. Иногда в доме появлялось что-то более съедобное. И обычные мучные лепешки, казались самым вкусным лакомством на свете. А еще был огород, в черте города, целых двенадцать соток. Константин искренне ненавидел его, потому, что все свободное время приходилось работать руками, ногами, мотыгами, лопатами, граблями. Но юноша понимал значимость той работы и весомость овощей, фруктов, ягод и таких спасительных кабачков.
Вот так, мальчик становился взрослым, фактически, минуя юношеские праздники. Сначала под Новый год исчезли подарки от деда Мороза, потом с праздничного стола исчезла жареная курица и салат "Оливье". А пару новогодних праздников и вовсе обходились без мясных блюд. Он помнил, как в один из таких праздников вместо курицы и окорочков были зажарены куриные лапки и немного крылышек. Но это было так важно и невероятно вкусно!
В один день отца уволили с работы. И вот, под Новый год, отец и мама впервые вынесли на рынок домашние консервы - трехлитровые банки с огурцами и помидорами. Константин хорошо помнил, как и отцу, и матери было стыдно. Но стыд перед детьми перевалил за разумные пределы, и решение было принято. На удивление, консервы разошлись на ура. И в тот Новый год на праздничном столе вновь появилось что-то кроме скатерти.
Следующие несколько лет прошли в отсутствие постоянного голодного бурчания в животе. Мама и отец стали торговать всем, что можно было продать с огорода. Затем игрушками, которые они брали для реализации у каких-то коммерсантов. Вот тут-то и пригодилась вся игрушечная армия Константина, собранная с таким трудом и усердием. Константин лично упаковывал свою коллекцию, расфасовывая пакетики с игрушками по несколько солдатиков и одной машинке в каждый пакетик. Со временем игрушки сменились одеждой и обувью.
90е не сахар. После школы Константин шел к родителям на рынок и как мог помогал им в их нелегком деле. Иногда ему даже самому приходилось становиться за прилавок, если разложенные на земле листы картона можно считать прилавком. Поначалу он робко вглядывался в лица идущих с одной и другой стороны людей, готовый за секунду спрятаться, если увидит знакомое юношеское или девичье лицо. Однако потом, привыкнув, перестал сильно переживать по этому поводу. И уже деловито прогуливался по рынку не боясь быть узнанным знакомыми и друзьями, в отцовских огромных унтах, приобретенных в неизвестных истории годах для поездки на зимнюю рыбалку, и пахнущим потом и сигаретами тулупе, приобретённом примерно тогда же и для тех же целей.
Приватизация.
По телевизору все чаще стали говорить о скором выходе России из экономического, социального, культурного, общечеловеческого, космически-галактического кризиса. Вот так, просто, если верить всем тем государственным мужам, в одночасье, скоро наступит то самое всеобщее счастье. И Константин верил, верила его сестра, верил его младший брат. Ему казалось, что верила его мама и его отец. И вот однажды отец принес несколько листов бумаги и деловито разложил их на столе перед домочадцами. Они были похожи на денежные купюры, но гораздо больше по размеру, с водяными знаками, номерами, все как положено для важной государственной бумажки.
- На эти ваучеры, как мне сказали, можно приобрести долю в любой бывшей государственной собственности, - пожал плечами отец.
- Как это?
- Если бы я только это знал!
- Говорят за них можно выручить неплохие деньги, - неуверенно сказала мама.
- Давай не будем спешить! Нас так часто обманывали, я не верю ничему и никому.
Давай все внимательно изучим и посмотрим, что к чему. Жизнь покажет!
Так или примерно так происходило знакомство семьи Константина с загадочными бумажками с надписью: "Приватизационный чек". И жизнь показала! И изучение вопроса началось! Константин помнил эти красочные названия: "МММ", "Русский дом Селенга", "Русская недвижимость", "Хопер-Инвест" и многие, многие другие. Повсюду: на экране телевизора, по радио, на улице, всюду были красочные картинки одна другой прекраснее, сулившие невероятные богатства счастливцам, кто успеет передать им свои обесценивающиеся с каждым днем бумажки-ваучеры. Да и как им было не верить? Ведь с экранов государственных каналов постоянно говорили, что это лучшие компании. В их рекламах участвовали знаменитые актеры, видные деятели какого-то там искусства и даже некоторые политики. И люди несли эти бумажки, и отдавали их радостно и безропотно, подсчитывая в уме сказочные проценты от существующих лишь на бумаге невероятных богатств. И родители Константина отнесли их в самую уважаемую в городе организацию под названием "Русская недвижимость". Ведь это наверняка вся русская недвижимость. Вся, понимаете?! Ведь никто не говорил, что они мошенники, напротив, все кругом твердили, что их какие-то акции куда-то постоянно растут. А государство, вдруг, никого не обманывает и честно раздает такую нужную всем собственность. Ведь государство не должно выпускать рекламу "фирм-однодневок", или позволять это делать другим. Да и кто тогда знал, что такое "фирма-однодневка"?! Ведь должно же государство контролировать порожденного собой монстра. Ведь не может все быть такой грандиозной аферой! Никто никогда не простит такое государство. Ну не могло быть иначе просто! Ну, никак не могло!
И люди верили, и люди несли, и люди вкладывали. Но что сделало государство?! Верило ли оно, что простые вчерашние колхозники или учитель математики, строитель, крановщик, сапожник, швея, да кто угодно, вдруг, в одну минуту стали обладателями высшего экономического образования, стали разбираться в хитросплетениях финансового инвестирования. Имели ли они понятия о капитале, капитализме? Может быть, государство у нас было наивным, молодым, неопытным? Кто сейчас в этом станет разбираться? Те ли, кто стал обладателем реальной собственности того самого государства?! А как они вообще стали их обладателями? Не в их ли руки перешли те самые приватизационные чеки?! Ведь реальные фабрики и заводы переходили к ним, о ужас, за те самые ваучеры, те самые, которые вкладывались доверчивыми гражданами в "Русскую недвижимость"! Невероятно?! И вот они, становясь коммерсантами высшего звена, одетые с иголочки, вдруг, рассказывают о том, какие они умницы и красавцы, своим умом заработали на заводы и фабрики, недвижимость и движимость когда-то мощнейшего в мире государства... И посмотрите, они стоят и ныне рядом с первыми лицами этого самого государства, гарантами честности и справедливости! И никто никогда не задаст им простой вопрос: "Как ваучеры, в количествах, достаточных для приобретения гигантов производства, попали в ваши руки?".
И вот, на руке юного Константина красовались часы с логотипом "Русская недвижимость". И не важно, что стрелки часов вывалились из циферблата через два месяца. И не важно, что офисы компании бесследно исчезали один за другим. Они ждали, верили, надеялись, даже тогда, когда у других надежда исчезла. Что мог сделать юный Константин, что мог изменить? Понимал ли он тогда, что все они стали участниками одной огромной аферы в масштабах огромнейшего государства, дела "великого комбинатора" всех времен меркнут перед которой, как детские грезы перед пожирающей души неповоротливой системой государственной власти.
Предательство.
Однажды мама пришла домой в слезах. Не то, что бы слезы мамы были в ту пору чем-то удивительным, но те слезы были другими. Мама плакала не о своей жизни. Она собрала часть того, что было в доме съестного: немного кабачков, бутылку растительного масла, что-то еще, что росло на огороде, и ушла. Вечером она рассказала Константину историю, которая до сих пор упрямо стоит перед его глазами из воспоминаний той поры.
Мамина хорошая знакомая и соседка по имени Валентина, которая в надежде на лучшую жизнь, а может быть и от безысходности, продолжавшая работать на том же заводе, что до недавнего времени и мать Константина, рассказала ей о том, что одна из женщин перестала выходить на работу. Вот так просто, без уведомления о болезни и звонков. Денег на заводе не платили очень долго, а того, что редко удавалось получить, хватало лишь, чтобы хоть как-то прокормить детей. У женщины их было трое. Растила она их одна, без мужа, но она не роптала, никогда не опаздывала на работу, в последнее время много плакала, но никому о своих бедах не рассказывала. Валентина и мама Константина отправились к той женщине домой.
Дверь в квартиру долго время никто не открывал. Валентина была настойчива, но взгляд предательски выдавал тревожные мысли. Вдруг, за дверью послышались медленные шаркающие шаги. Дверь открыла та самая женщина. Мама не рассказывала Константину имени той женщины и в его воспоминаниях она так и осталась той женщиной. Сказала лишь, что та женщина выглядела очень уставшей в старом домашнем халате на голое изможденное тощее тело. В глазах ее не было страха, но лишь пустота и безнадега и большие черные круги вокруг них. Наверное, такая безнадега бывает в глазах людей, приговоренных к смерти, но не боящихся ее, а ждущих от нее лишь освобождения... Не говоря ни слова, женщина вернулась обратно в комнату, легла на спину и закрыла глаза. В квартире было чисто и прибрано. У дивана, на котором лежала женщина, стоял пустой таз, вероятно, ее рвало, и кружка с чистой водой. В соседней комнате на двух кроватях лежали без движения ее дети: 3, 5 и 10 лет. Они были живы, но сильно истощены, глаза были черными без дна, каждый из них смотрел на маму Константина и на Валентину, не выражая никаких эмоций. Они лежали без движения. Старший мальчик лишь чуть приподнялся и поздоровался. Трехлетний мальчик и пятилетняя девочка даже не пошевелились. Маму Константина и Валентину сковал ужас, какое-то время они не могли проронить не слова.
Первой из оцепенения вышла Валентина.
- Да что же это?! - Валя бросилась к малым детям, трогая их поочередно за лицо, руки и ноги, словно не веря, что они все еще у них на своих местах.
- Да что же это?! - захлебываясь слезами все повторяла Валя. Слезы все лились и лились из ее глаз, заливая то лицо мальчика, то девочки.
Следом навзрыд зарыдала мама детей в соседней комнате. Она уже сидела на старом обветшалом диване, укрыв ладонями свое лицо, и вздрагивала всем телом, захлебываясь собственными слезами.
- У вас есть что-нибудь покушать?! - тихо спросила девочка.
Старший лишь стыдливо опустил в пол глаза, а младший попытался робко улыбнуться.
- Ну конечно, Господи! Конечно, есть! - суетилась рядом Валентина.
- Ну не стой же ты истуканом! - вырвала она из неведомой вселенной маму Константина обратно в суровую российскую действительность.
Из глаз мамы Константина полились слезы. Заплакал и младший мальчик. Но это не были детские слезы. В три его года это были слезы юного, познавшего предательство взрослых, мужчины.
Через 30 минут на кухне еще шкворчали на сковородке оладьи из кабачков, а первые пожаренные уже с удовольствием уплетали преданные своим государством трех, пяти и десятилетние дети.
Потом их мать рассказывала на кухне историю про нелегкую жизнь, про безуспешные попытки заработать на еду своим уже не молодым телом, иные попытки, снова безуспешные. И слезы, слезы, и опять слезы, наверное, в чем-то благодарности. Конечно, никто с голоду умереть им не позволил. И Константин хорошо запомнил и взгляд той девочки, и запах тех самых спасительных кабачковых оладий.
Что это, если не война?! Как можно это понять и уж тем более принять?! А если война, то кого и с кем?! Если геноцид от кого могут исходить эти страшные, бесчеловечные действия?! Должен ли кто-то в государстве помогать людям?! Как такое может быть возможным, когда в государстве есть люди, наделенные властью, разъезжающие на дорогих автомобилях, кушающие изысканную еду?! И почему эта еда не становится поперек их бездонного горла?! Ушли ли эти люди вместе с минувшей эпохой??? Нет, не ушли!!! Они все также повторяют нам ту же абракадабру, но другими, более умными словами... Что было бы с этими детьми не приди к ним мама Константина со своей подругой?! Ведь вполне возможно, что этот трехлетний мальчик новый Альберт Эйнштейн, эта девочка - Мария Склодовская-Кюри, а старший тот самый российский Николай Коперник, который еще откроет всем нам новую главу современной истории, эпоху справедливости и доброты. Верно ли, что все они, то есть мы, не нужны своему государству настолько, что всех нас можно уничтожать, обманывать, истреблять во имя нерушимости своей власти?! Или всеми нами можно вот так просто взять и пренебречь или сократить, как цифры в безжалостной бесчеловечной статистике?! Эти мысли и многие другие не давали уснуть Константину долгие ночи напролет. И не найдя на них однозначного ответа юноша устремился в дальнейшую жестокую и не очень современную российскую действительность.
2. Взросление.
Окончательное прощание с детством.
Подходило время выпускных экзаменов и принятия решения о поступлении в высшее учебное заведение. В журнале за 10 и 11 классы красовались лишь оценки отлично и хорошо с уверенным большинством первых. Отец все также уходил в запой, но маму уже не трогал. Константину даже иногда казалось, что новая совместная базарная судьба вдохнула в отношения его родителей новую жизнь. Константин стал любимчиком у учителя по математике, даже вопреки вечному отсутствию у мальчика нормальной готовальни, и двух карандашей: твердого и мягкого. Он уверено получал по алгебре и геометрии только отличные оценки. Первым завершал задания, соревнуясь в этом с редкими умницами класса. Принимал участие и побеждал в различных олимпиадах... Успехи Константина не остались без внимания его классного руководителя. Позже, от мамы Константин узнал, что классная учительница обещала его маме большое будущее для ее сына, но просила за подготовку к этому будущему определенное количество настоящего. Мама сказала, что они приложат для этого все усилия. Но то самое настоящее так и не повстречалось с предначертанным классной блистательным будущим, по причине его (настоящего) фактического отсутствия. Выяснилось, что настоящего не хватает даже на подготовительные курсы. Но вопреки его отсутствию желаемое будущее все же забрезжило на небосклоне в виде успешно выдержанных выпускных экзаменов и полученного диплома о полном среднем образовании синего цвета, с недостающими балами для красного по предмету все той же классной руководительницы.
Удивления не было, когда некоторые самые "успешные" в плане внутреннего семейного валового продукта подали документы в самые престижные вузы города. И, конечно же, с успехом в них поступили, хоть такими успехами в школе похвастаться и не могли.
Константин подал документы вместе со своим другом в местный политехнический на один из уважаемых по тем временам факультетов. Знание иностранного языка был выдержано на "хорошо". История России - на "отлично". Далее предстояло держать экзамен по математике. Задания удачно укладывались в юной голове и неплохо отражались на экзаменационном листе. До окончания установленного на экзамен времени оставалось 10 минут, когда все задания были выполнены в полном объеме. Молодая девушка, контролирующая процесс экзамена проходила несколько раз мимо Константина и заглядывала в его листок. Перед самым окончанием его работы подмигнула ему и шепнула: "Молодец!". Друг Константина выглядел на экзамене слегка озадаченным, но в конце уверенно протянул девушке листок и экзаменационный билет.
На следующий день у информационного стенда было многолюдно. Константин со своим другом принялись усердно искать свои фамилии в списках. И каково же было их удивление, когда напротив фамилии Константина была надпись "удовлетворительно", напротив фамилии друга - "неудовлетворительно". Друг вздохнул, пожал плечами и выдал: "Не судьба, видимо придется идти в юридический колледж. Мама уже все устроила. Я попытался... Удачи, друг!", и направился в сторону выхода. Константин не мог поверить в увиденное. "Опротестовать, судиться, что делать? Неужели это провал, конец? Что я сделал не так?". Кровь прилила к лицу, в висках и затылке стало очень больно и холодно одновременно.
Через десять минут девушка в приемной комиссии уверяла Константина, что ошибки никакой быть не может, и что беспокоиться, собственно, не о чем, при этом сам листок и экзаменационный билет выдать ему они не могут. Его баллов и без того хватает, чтобы попасть на бюджет. Через несколько дней стало ясно, что баллов все же не хватает, хоть и совсем немного. И достаточно лишь заплатить сущие копейки и формально поступить на платный факультет, после чего, через каких-нибудь полгода, можно будет легко вернуться на бюджет. Выбора не было. И в этот же вечер маме была озвучена "сущекопеечная" сумма, на что незамедлительно последовал категоричный ответ: "У нас нет таких денег!". И вот, предначертанное классной блистательное будущее на глазах менялось на не столь блестящее, обутое в кирзовые сапоги, с большой красивой кокардой во весь лоб.
Идеология 90-х.
Какая была идеология у подростков, росших в эпоху 90-х годов? Сложный, достаточно, вопрос. Все то, что могло глобально занимать мысли молодежи, вести ее за собой, вдохновлять, объединять, вдруг, престало существовать физически. Еще совсем недавно такие, казалось бы, нужные своей огромной стране маленькие люди, совершенно перестали кого бы то ни было в ней интересовать, полностью. Что происходит с личностью, с разумом отдельно взятого человека, когда он начинает осознавать свою ненужность обществу, свою никчемность, бесполезность? "Кто знает, Уотсон!? Кто знает!?". Но совершенно точно, что это самое общество становиться ему, этому самому разуму враждебным. А как нужно поступать с таким обществом? А как поступают с врагами!? Вся дальнейшая жизнь начинает по инерции катиться в сторону враждебности к любым символам этого самого общества. И она как снежный ком обрастает со всех сторон все большими обидами, несправедливостью и ложью самого государства. Инерции все больше, скорость все выше, ненависть все чернее...
Модно было в конце 90-х иметь знакомство с настоящим бандитом. Кто в то время в общении не говорил: "А ты знаешь Васю-Хромого?!" или "Колю-Деревянного"? Или: "Этот из Молодцовских!", тот из Солнцевских, Кировских, Люберецких, да каких угодно! Бандиты уверенно брали бразды правления в свои руки, успешно заменяя охранные, судебные и другие государственные органы. С первым настоящим бандитом Константин познакомился как с парнем своей сестры. До этого ему приходилось лишь слышать их имена "Бисер", "Коля", "Долган", "Бахур". Этот гордо именовался "Руль" или "Руля". Достаточно лишь сказать с какой гордостью его сестра шла на прогулку под руку с "Рулей", и как завидовали ей ее подруги.
"Руля" исчез также неожиданного, как и появился. Разное поговаривали. Но "Руля" просто исчез. У него наверняка были свои мечты, свои несбыточные надежды на светлое будущее. Он забрал их вместе с собой. За ним стали уходить другие, все, как один молодые сильные мужчины...
Среди друзей Константина были и те, кто открыто мечтал стать бойцом одной из местных группировок, кто-то бравировал тем, что не побоялся бы стать и даже наемным убийцей, лишь бы за это хорошо платили. Кто-то уже пробовал наркотики, а кто-то мечтал о своем бизнесе, возможно, даже криминальном. В общем, космонавтами и учеными становиться было немодно. По крайней мере, никто не решался откровенно озвучивать свои стремления в данном направлении. Константин открыто не высказывал своих намерений стать бандитом, может быть потому, что особой модностью и смелостью он не отличался, прилежно учился, редко дрался. Он был скорее ботаником, нежели модным хулиганом. А может потому, что не было человека, который позвал бы его за собой в столь романтический по тем меркам мир криминала. И когда во двор приезжала старая иномарка с тонированными стеклами, друзья мечтательно затягивали такое сладкое: "Молодцовские, наверное!". И как могло быть иначе? Бандиты ходили с иголочки, в вареной джинсе и модных кроссовках, спортивных костюмах от "Addidas" или красных пиджаках, разъезжали на таких желанных стареньких иномарках, сидели в модных кафе и ресторанах. Рядом с ними всегда были самые красивые девушки. Одним словом, любили бандиты быть на виду. И эта жизнь манила к испепеляющему огню не только молодежь, но и видавших виды и жизнь умудренных той самой жизнью мужчин, не нашедших себя в тяжелых тисках 90-х.
Первая взрослость.
Год до службы в армии Константину было вспоминать достаточно приятно, но не без иронии, конечно же. Что толку было в печали от неудачной попытки поступления в институт!? Было решено идти зарабатывать деньги. Куда в семнадцать лет может пойти крепкий юноша. Конечно же, на местный большой рынок грузчиком. И вот она, почти взрослая жизнь, первые деньги, которые Константин исправно получал из рук толстого важного Азербайджанца по имени Низам. Низам имел в различное время от 7 до 12 торговых точек на рынке. Торговал в основном оптом сигаретами, конфетами, шоколадом и всем, чем можно было, не угодив при этом за решетку. Имел, как и положено, старенькую иномарку и казался Константину просто миллионером. Первые деньги обжигали Константину руки и надолго в них не задерживались. За полгода были приобретены почти все фантастические сокровища, до которых ранее он мог дотянуться лишь в своем самом сладком фантастическом сне. Таким образом, впервые в семье появился первый китайский магнитофон-мыльница - огромный, шуршащий и дребезжащий на большой громкости, но на тот момент, казавшийся верхом человеческой техники, игровая видео приставка "Сега Мега Драйв 2". О, да! Уже взрослому ребенку так хочется всего того, что не доставалось ему в детстве. Первые китайские джинсы и первая серебряная цепь на шею.
С первыми деньгами появились первые трудности, выразившиеся в тяжелой конкурентной борьбе за дополнительный заработок грузчика на Центральном рынке города. К счастью, та борьба не закончилась для Константина чем-то более тяжелым, чем пару синяков на его еще не окрепшей физиономии.
Армия.
А вот и время "двух лет в сапогах", или "отбытия" долга Родине! Повестка пришла, как и положена через два дня, после Дня рождения. Так что и праздник получился, и проводы одновременно. Несколько суток, проведенные в областном военкомате, пролетели стремительно, опустошив не только наивно взятые с собой с гражданки личные вещи, деньги и съестные припасы, но и привычные гражданскому мысли и вольности. Такое знакомое: "Можно Машку за ляжку!", не оставляет равнодушным всех, кому пришлось отдавать тот самый долг Родине в тот период, а может и не только в тот. Служба в армии дело хорошее и нужное, наверное. Вот только непонятно, почему долг этот образовывался только у семей с небольшим внутренним валовым семейным продуктом. Вероятно потому, что долг, как говорится, и в Африке долг! Кто-то натурой отдает, а кто-то, как и положено, наверное, деньгами! Если, естественно, они у кого-то в то время оказывались в достаточном количестве.
Так или иначе, такие были мысли в голове восемнадцатилетнего Константина или примерно такие, но поезд упрямо увозил юношу в сторону вынужденного двухлетнего кирзовосапожного возмужания.
Курс молодого бойца расставил жизненные приоритеты. Оказывается, мужчинам в армии больше всего не хватает не женской, казалось бы, ласки, но жареной картошки, карамелек, и еще хоть десять минуточек где-нибудь поспать или просто спокойно посидеть. Потом общая со старослужащими казарма. Первые оплеухи от "черпаков" и "дедушек", вечная строевая и караульная, и повсеместное, повальное воровство друг у друга любых мелочей, от талисманов и журналов до казенных мыла и иголок с нитками. Ну и, конечно же, постоянное доказывание кулаками, своего казарменного положения. Как и у любого солдата-срочника в ходе службы были у Константина и настоящая армейская дружба, и подлое коварное предательство. Где первый год заканчивается, там, как ни странно начинается второй. Что ни говори, но суровая армейская жизнь быстро приучает к порядку, обучает и иным полезным навыкам, таким как умение засыпать стоя, облокотившись на громоздкий военный телефонный аппарат, прикрепленный к стене, просыпаться в условленное время, что бы не быть обнаруженным, зарабатывать и экономить деньги, ценить каждую минуту свободного времени. Ближе к концу службы Константин и испытал прелести местной гарнизонной гауптвахты, и заслужил уважение определенных офицеров войсковой части.
В любом случае, как и в жизни, в части из числа офицеров были и откровенные негодяи, воры с большой дороги, и офицеры с большой буквы. Грянула вторая чеченская компания. Многие сослуживцы Константина и он сам написали заявления о направлении их на службу в сторону юга. Что за порыв двигал ими в тот момент сказать сложно. Возможно, только в ранние молодые годы человек ничего в жизни не боится и им движет пока еще не только холодный расчет, но и молодое чистое горячее сердце. В любом случае из части набора на Северный Кавказ не было, и Константину с товарищами пришлось добирать срок службы вечным караулом и штыковой лопатой.
Горячая точка. Рубеж 90-х и начала 2000-х годов.
Вернувшись из армии Константин не потерял духа романтики военной или около того службы. И не прошло и года, как волею судьбы ему представилась такая возможность.
Перед отъездом отряд прибыл на полигон для проведения учений. Ничего особенного в те дни не происходило. Изучение технической части вооружения, некоторых норм права и физическая подготовка. Единственным утешением были мысли о скором отъезде и стрельбы. Особенно запомнились Константину ночные. Именно тогда он окончательно понял, что показанные в кино сцены стрельбы из автоматического оружия не имеют ничего общего с действительностью. Конечно, служба в армии оставила свой отпечаток на понимании смысла стрелкового оружия. Автомат системы Калашникова за два армейских года стал поистине продолжением тела Константина. Но то понятие было каким-то иным, каким-то бытовым. Автомат можно было снаряжать патронами, вернее его магазины, разряжать после караульной службы, можно было даже спать на автомате, но стрелять... Стрелять было нельзя. И тот десяток выстрелов, размазанный на трех учебных стрельбах за два года, конечно, не добавлял понимания реалий стрелкового боя. Пуля - удивительная вещь, она просто так сама по себе не останавливается, а непременно ищет объект, в котором стремится упокоиться. И очередь трассирующих пуль, выпущенных в цель, при встрече с твердым объектом разлетается в разные стороны, словно капли раскаленного железа от удара молота по жидкому металлу на наковальне. Мгновенные частички света летят с невероятной скоростью, замедляясь лишь визуально, уходя в бесконечное ночное небо. За ними другие стремительно изменяют траекторию движения при ударе о твердый предмет, который по какой-то причине не смог их задержать в себе...
Пока еще в несплочённом коллективе сложно угадывались настроения и причины, по которым каждый уезжал в Чеченскую Республику. Однако было ясно, что всех без исключения заставляло брать в руки оружие желание заработка, тех самых пресловутых полуторных окладов, премий и возможных иных выплат. Было ли у кого-нибудь желание безусловно служить своей Родине, очень сомнительно. Впрочем, служить Родине - всегда пожалуйста, с удовольствием и даже где-то с самопожертвованием, но бесплатно почему-то никто это делать не желал. Так что любовь к Родине, и даже с гипотетической возможностью пасть жертвой борьбы за ее идеалы, среди государственных мужей росла пропорционально взаимной любви Родины, облаченной в звонкую монету.
Таким образом, в извечном вопросе: "Что есть служение отечеству? Цель или средство?!", чаша весов все больше склонялась в сторону второго. И тут, конечно, не может быть прямых ответов и легких путей. С одной стороны война это всегда чей-то прямой умысел. Следовательно, встает вопрос, а является ли сам носитель этого самого умысла Родиной или Отечеством? Государством, да. Родиной или Отечеством, скорее нет! Да, и, вообще, мало кто тогда задумывался, правильно, неправильно, можно, нельзя... А победителей, как говорится, не судят! Но есть все же одно очень важное обстоятельство, которое в то время еще не было известно Константину, ввиду его наступления лишь в далеком будущем, над которым мы еще не раз порассуждаем с читателем и Константином...
Держать в руках гранатомёт было непривычно, и неудобно. Учебная болванка то и дело перевешивала гранатомет вперед, и что бы удержать его в руках, и прицелиться по учебному объекту, стрелку необходимо было сильно отклониться назад.
- Позади стреляющего никто не должен находиться. Более того, сам стреляющий должен внимательно следить за тем, что бы позади него не было больших препятствий в виде стены, глухого забора и иных объектов. Так как пороховые газы при взрыве заряда, выбрасываемые с огромной силой, плюс звуковая волна большой интенсивности могут навредить и самому стреляющему, отражаясь от этих объектов, - монотонно говорил инструктор.
- Так что забудьте американские фильмы, где универсальные солдаты могут стрелять из гранатомета, даже находясь внутри фургона, в лучшем случае, контузия такому стрелку обеспечена! Бывали случаи, что со стрелявшего в положении лежа стрелка срывало сапоги, если его ноги не были при выстреле плотно прижаты к земле. Боец, выстрел по готовности!
- Открой рот, чтобы не оглохнуть! - напомнил кто-то из своих.
Константин нажал на спусковой крючок... Небо гулко грохнуло и немного покосилось в сторону. Больше ничего вперед не перевешивало. В ушах звенело и какое-то время никаких звуков слышно не было. Инструктор улыбался во все тридцать три зуба и жестом показал Константину отойти в сторону. Из оцепенения всех вывел новый хлопок, от которого все невольно пригнулись, за ним третий и четвертый. Затем метрах в тридцати загрохотали стволы зенитного орудия...
Потом был учебный марш бросок по пересеченной местности в полном обмундировании. Командиры о чем-то между собой то и дело переговаривались, тыкая пальцами в карту местности, и предупредили, что нужно быть очень внимательными и смотреть в оба глаза. В какие глаза нужно было смотреть, отряд интересовало очень мало, да и что могло случиться в учебном бою с учебным противником в мирное время в мирном месте. Примерно через полчаса после изнурительной прогулки по степи, справа раздался громкий хлопок, за ним еще один, и еще. В отряде ничего не поменялось, все шли, как и шли, не изменяя траектории движения. Впереди раздалось ироничное: "Вот придурки... Вспышка справа! К бою!". Все нехотя повалились на землю и принялись неспешно организовывать оборону в полевых условиях. Где-то метрах в двухстах раздавались автоматные очереди, но в отряде это уже мало кого интересовало. Так подходила к завершению славная подготовка к длительной командировке к южным частям необъятной родины.
***
Погрузка в автобусы больше походила на отъезд туристической группы к заранее условленному месту отдыха. Настроение у всех было приподнятым. Все шутили, улыбались, весело складывая огромные клетчатые сумки, прозванные в народе "мечтой оккупанта", в багажное отделение отведенного подразделению автобуса. Лица провожающих были не столь счастливыми, но никому не хотелось показывать хоть тень сомнения или печали. Дальше были прощания и долгая дорога в романтическую мужественную неизвестность. Колонна машин состояла из нескольких комфортабельных автобусов, двух "Камазов" с высокими бортами, укрытыми сверху тентом темно-зеленного цвета, гружеными всякими полезными вещами, нескольких разных легковых автомобилей и двух новеньких "Уазиков". В пути менялись дорожные знаки с цифрами, называниями больших и малых населенных пунктов. Но общая картина совершенно не менялась и казалось вот так можно проехать всю Россию насквозь и везде будет картины быта средней российской глубинки... В пути были короткие и долгие остановки. Быстрое: "Мальчики направо, девочки налево", и конкретное "обед", так как остальные перекусы происходили в автобусе по пути следования.
Позади остался Ставропольский край и почти позади небольшая часть территории Дагестана. В Ставропольском крае военных на автомобилях и пешком стало заметно больше. По мере приближения к границе с Чечней их концентрация только увеличивалась.
- Ну, все парни, приехали! - раздался уверенный голос откуда-то с передней части автобуса.
Колона автомобилей медленно, но верно продвигалась куда-то вперед. Сначала слева на обочине показался первый бронетранспортер, вокруг которого сидели и стояли молодые люди в военной форме. Дальше еще один бронетранспортер и еще один. За ними так же на обочине тарахтел БМП, а стоящий рядом с ним парень с погонами старшины что-то объяснял такому же молодому лейтенанту и показывал рукой куда-то вперед по движению колонны. Колонна медленно ползла и ползла вперед, не останавливаясь, а счет бронетранспортерам и БМП, по обеим сторонам дороги, перейдя отметку в полтора десятка, затерялся в своей бессмысленности.
Колонна остановилась.
- КПП... Похоже надолго! Дальше Чечня! Совсем другая жизнь, - уверенным, но задумчивым голосом сказал мужчина лет тридцати пяти, по имени Иван, и потянулся за рюкзаком, что покоился на верхней полке для багажа.
- Всем проверить вооружение. Разгрузки и подсумки с магазинами на себя. Оружие в секундной досягаемости!
Колонна стояла минут пятнадцать, и Константин визуально изучал новую для него архитектуру строений, расположенных за указателями "STOP", "Контрольно-пропускной пункт", бетонными плитами, лежащими на проезжей части так, что проехать сквозь них можно было только "змейкой" с небольшой скоростью и всего одному транспортному средству. Строения представляли собой сооружения из огромных бетонных плит с узкими проемами в них, для ведения стрельбы из укрытия. Внутренняя территория была огорожена высоким бетонным забором, вершину которого венчала закрученная в спираль колючая проволока, которая, в свою очередь, была еще и разложена на земле с наружной стороны ограждения по всему периметру, исключение для которой составляли лишь установленные места для проезда или прохода. Слышно было, как заревели двигатели бронетехники, и колона двинулась вперед, проезжая массивные бетонные ограждения, сооружения, отдельные огневые точки. Стало ясно, что отсюда и до места назначения колонна будет сопровождаться бронетехникой и выделенными для данной цели военнослужащими.
Дальше ехали молча, вглядываясь в ничем не выделяющийся пейзаж. Дорога проходила и сквозь густые заросли по обеим сторонам, и по степным участкам местности. Минут через тридцать колонна резко остановилась. Из автобусов было видно, как военнослужащие с бронетехники бегом рассредоточились с правой стороны колонны цепью, упав ничком по направлению в сторону лесополосы, и заняли позиции для стрельбы. Через несколько минут поднялись и быстро вернулись к бронетехнике. Колонна продолжила движение. Снова остановка и все повторятся. И так несколько раз за пару часов.
Один раз, где-то ближе к концу пути, колонна проезжала участок дороги, обочина которой местами была обгоревшей и обугленной. Чуть в стороне обгоревшие останки "Урала" и УАЗика-таблетки, угрюмо свидетельствовали о бессмысленной беспощадности происходящих в республике событий, вольными или невольными свидетелями которых, им всем еще предстояло побывать...