За окном ветер яростно кружит осеннюю листву. Уродливо-морщинистая она, словно образ обезумевших хохочущих лиц, пускающихся в ежеминутный вальс. Распирающая злоба порождает в них дикое веселье. Ещё, ещё один пирует и гибель, скоропостижная гибель, и бал окончен.
Зависть. На их смену придут новые сочно-зелёные кроны деревьев, согретые нежными лучами весеннего солнца.
Осень всегда была себе на уме, и октябрьское светило по-особому равнодушно к умирающей природе. Ему также нет особого дела до замедливших шаг довольных прохожих, с улыбкой греющих под ним свои лица. А уж тем более начхать ядерным выбросом на тлеющие пережитки времени. Жизнь его не интересует, власть заставляет его злорадно сиять на небесно-голубом просторе.
Солнце, отражаясь, искриться в благодарных глазах горожан. Они укрепляют чувство его значимости. И это заставляет его нехотя, но довольного, всё-таки обратить на них своё внимание. Будучи смертными, они-таки подают надежды на продолжение жизни. Это Солнцу интересно. Это обеспечит ему востребованность на сотни световых лет и более.
Эти вечно спешащие, вечно недовольные, вечно жаждущие, вечно спорящие людишки особенно забавляют светило на закате. Когда пылающий солнечный шар триумфально удаляется с пьедестала, они спешат излить в небо все свои терзания, тревоги, ознаменования, вздрагивая и корчась от давящих слёз. Им не присуще отрицание действительности, они с горечью смотрят в завтрашний день, туже затягивая на горле петлю терпимости и смирения. Ярило, по обыкновению, оставляет луну дозорным на карауле. Вот она своим зорким во тьме глазом наблюдает картину людского бессилия. Она не в состояние что-либо предложить, кроме мимолетного облегчения в сонном забвении. И тогда своим тусклым светом она гладит их уставшие истрёпанные души, наставляя звезд курировать особо критичных, а порой безнадёжных.
Но и в тихом сумраке откуда-то доносятся отзвуки балагурского праздного веселья. Но это уже не листья, они смирно лежат в лунном свете под гнётом колёсных шин. За долгую ночь они успеют перегнить в асфальтную требуху и паутину. Виновники фееричного торжества среди ночи, те счастливцы, которым хватило сил и единомышленников обмануться и наплевать на мелочи жизни. Под её укоряющим дыханием они с трудом засыпают на рассвете.
Рассвет - это заря. На заре просыпаются простившие обиды, готовые сменить, менять, меняться, всё, сами и навсегда. Они полны решимости. Окрылённые они вступают в схватку с окружающим миром. Те, кто по пути, на бегу, внезапно споткнулся на чужое мнение, налетел на неожиданные обстоятельства, плашмя упал, негодующе встал и разочарованно присел, теперь наблюдают очередной день под солнцем: хоровод ссохшихся жухлых листьев, безразличное светило, за пробегающими мимо носителями воодушевлённых улыбок. Они грустно плетутся час за часом либо под холодное ночное одеяло, либо до жаркого застолья. Они не заметят, как пролетят все выпавшие на их долю времена года. Лишь у рубежной черты они покаются себе в малодушие и трусости. Страшась неудач, люди так часто сворачивали с намеченных троп и вконец заблудились. Испугавшись ветра, никогда не преодолеешь непогоду.
Наиболее удачливые же выходят из битвы на закате лет, подсчитывают потери, хвастаются реваншами, гордятся победами, умиляются так и оставшимися в планах надеждами. Они не заметили, как закончилась буря, и корабль причалил к берегу с бесценным грузом воспоминаний и того, что по праву принадлежит им.
Они неслись, по ветру рассекая волны, невзирая на погодные условия и лавирующие по соседству парусники. У них был курс, план следования. Кстати пришёлся и отборный, часто меняющийся экипаж. Ну, вот она долгожданная земля под ногами, а больше вроде ничего и не надо.
Они милосердны, счастливы и благодарны той единственной заре, вежливо теперь пожимая руку неизбежному закату.
Вместо пожелания: ЈЕсли ты всё-таки шлепнулся в полдень, забудь об этом до заката, вовремя отдайся сну, и не проспи свою зарю".