Прихватило меня, естественно, ночью - закон подлости никто не отменял. Однако дядя Лёша оказался на высоте - привык к ночным тревогам. Пока маманя помогала мне одеться (на улице вовсю падал снег), он быстренько прогрел свою видавшую виды "ауди" (вообще-то машина была не его, а фонда бывших офицеров, где Петрович работал, но он пользовался ею постоянно), помог нам забраться на заднее сидение и дал по газам.
- Лучше я сам тебя отвезу, дочка, - сказал он, поглядывая на меня в зеркальце заднего вида, - знаю адрес. Одного моего сослуживца невестка недавно там родила - проверено. А то по "скорой" попадешь невесть куда, что там да как - кто его знает?
Меня уже вовсю колбасило, но слова дяди Лёши помогли мне больше, чем мамина рука, лежавшая на моих плечах. Дочка... Меня ещё никто и никогда (мама не в счёт) так не называл - по-настоящему, а не мимоходом. "Дочка" - как это, оказывается, приятно...
Водить Петрович умел - Шумахер отдыхает, - но сейчас он мчался хоть и быстро, но не сломя голову. Не то чтобы он опасался ночных охотников из гибэдэдэ - просто не хотел рисковать. Дороги в Питере хоть и привели более-менее в порядок, однако по тому самому закону подлости, который никто не отменял, могла попасться под колесо какая-нибудь особо подлая колдобина.
В общем, мы успели - рожать в машине мне не пришлось.
В приёмном покое крупная рыжая тётка в белом халате окинула Петровича зорким оком.
- А вы кто, собственно, будете? - подозрительно поинтересовалась она.
- Дедушка, - ответствовал дядя Лёша. - Будущий.
- Угу, - неопределённо буркнула рыжая в белом: типа, знаем таких дедушек, охочих до девушек. - Ждать будете?
- Буду, - коротко бросил Петрович, ища глазами, где бы сесть.
Дальнейшей дискуссии я не слышала - отчаянно трусившую меня повели наверх.
Если вам скажут, что рожать - это райское наслаждение, плюньте в рожу такому агитатору. Плющило меня не по-детски - как будто какой-то садюга выворачивал наизнанку. Ну почему природа так несправедлива? Кататься мужики соглашаются с очень большой охотой - сами зазывают, - а как дело доходит до саночки возить, так отдуваться приходится бедным нам. Я прокляла всё на свете, измучилась по самое некуда, и даже не заметила, как всё кончилось - это получилась почти неожиданно.
- Сын у вас, - сказала акушерка, показывая мне крохотное тельце. - Поздравляю!
Я только слабо кивнула, уплывая в сонную дрёму...
Проснулась я уже в палате, где кроме меня было ещё пять штук баб разной масти и возраста. Они успели скорешиться между собой и активно обсуждали свой новый статус. Я разбирала отдельные слова, но вмешиваться в счастливую воркотню этих глупых куриц у меня не было ни малейшего желания. Отвернувшись носом к стенке, я думала, и мысли мои были невесёлыми.
Забирать ребёнка мне никак нельзя - это было ясно как божий день при хорошей погоде. Кто я есть на земле нашей грешной? Ни типа работы, ни как бы мужа - что я буду делать с этой крохой в гордом одиночестве? Родовые муки - это только увертюра (я о них уже и забыла), а вот все эти предстоящие визги-писки-какашки-болячки... На моей молодой жизни можно ставить большой и очень жирный крест - куда я с четырёхкилограммовым камнем на шее? Ни погулять, ни оттянуться, ни развеяться... Конечно, особи мужского пола, желающие забраться ко мне в койку, найдутся - не я первая, не я последняя, - вот только надолго ли? Во всяком случае, рассчитывать на заарканивание бесхозного сироты-дипломата более не приходится - эти сироты весьма разборчивы. И самостоятельную карьеру сделать не получится - какая может быть карьера при ребёнке? Какому работодателю я такая нужна? А денег дитятко требует немеряно... Да, мама и Петрович помогут, я в этом не сомневалась, но не буду же я, великовозрастная девица (да ещё с непонятно откуда взявшимся киндером), вечно висеть у них на шее? Вот ведь жизнь гадская...
От тяжких дум меня отвлекло прикосновение к моему плечу мягкой женской руки и голос:
- Как вы себя чувствуете? Пора кормить вашего малыша.
Я нехотя повернула голову. Возле моей постели стояла круглолицая медсестра, чем-то напоминавшая приснопамятную тётку-ватрушку, обслуживавшую меня у сотника Верта в далёком Ликатесе; на её губах играла доброжелательная улыбка.
"Чё лыбишься, дура" - зло подумала я, а вслух сказала:
- Я хочу поговорить с главврачом.
Врач выслушал меня внимательно и без улыбки. Когда я закончила свою пламенную речь, содержание которой сводилось к тезису "Ну и нах мне сдался этот ребёнок?", он чуть помолчал, потом вздохнул и произнёс устало:
- Это ваше право. Подпишете бумаги, и всё. Уговаривать я вас не буду.
Мне почему-то стало стыдно, и я ляпнула:
- Ну, я не насовсем хочу его оставить. Пусть он немного подрастёт, а я тем временем приподнимусь, и заберу его обратно.
- Нет, девушка, - это слово прозвучало как-то презрительно, - так не получится. Или вы берёте своего ребёнка, или вы от него отказываетесь. Насовсем - со всеми вытекающими.
В висках у меня нудно застучали назойливые молоточки. "Насовсем? Совсем-совсем насовсем?" - растеряно подумала я.
- А... А можно я его покормлю... напоследок? - робко спросила я, стараясь глядеть в сторону.
В глазах у доктора мелькнул странный огонёк.
- Можно. Даже, пожалуй, нужно. Марина Васильевна!
Ватрушка распеленала аккуратный свёрточек, и я увидела игрушечного человечка. Да, игрушечного, но - человечка... Человечек тихо покряхтывал и слегка шевелил ножками и ручками. И глаза у него были... Я слышала, что глаза у новорождённых бессмысленные, но у этого моего игрушечного человечка во взгляде ясно читался вопрос: "Ну что, Активиа? Что мы будем делать?". Я сглотнула засевший в горле комок.
Левая ручка малыша была стиснута в кулачок. Я осторожно разжала тонкие пальчики - на крохотной ладошке лежал маленький клочок ваты.
- Шепоток, - прошептала я. - Ах ты, хапуга...
А когда я приложила его к груди - я всё сделала правильно, хотя меня этому никто не учил, - и губы человечка обхватили мой набрякший сосок, на меня такое накатило - похлеще оргазма (хоть и по-другому, конечно). "Да чтобы я кому-то его отдала? - мелькнуло в моей голове. - А вот хрен вам - не отдам!"
Вслух я ничего не сказала, но главврач, похоже, умел читать мысли (или, что вернее, у него был большой опыт в таких делах).
- Отбой боевой тревоги, Марина Васильевна, - весело сказал он. - Молодая мамаша одумалась - в ней проснулся материнский инстинкт.
И улыбнулся по-доброму.
* * *
Здоровенные хлопья снега падали медленно и торжественно. Голые ветки деревьев обросли белой шубой, а фонари надели на головы пушистые ватные колпаки. Зима...
Я не спеша катила коляску по тополиной аллее, тянувшейся вдоль нашего дома. Мне некуда было спешить: проблемы надо решать по мере их поступления, а на ближайший час моей основной и единственной задачей было выгуливание Шепотка. Я его так и называла: во-первых, папаша его, Шумву-шах, проходил у меня под кличкой Шумок; во-вторых, его отпрыск оказался на диво спокойным ребёнком - диких визгов не устраивал, даже когда был мокрым по уши, а если и возмущался, то как-то негромко - шёпотом. И даже официальное имя сыну я дала по шелестящему созвучию: Шура, то есть Саша. Шепоток безмятежно спал (интересно, что за сны ему сняться, и снятся ли вообще?), а я знай наматывала метры между домами, школой и детским садом. Деревьев у нас в районе множество - целый парк, можно сказать, так что гулять - одно удовольствие, особенно когда не надо никуда торопиться.
На полог коляски шлёпнулась снеговая кучка.
Я смахнула её варежкой и подняла голову.
На ближайшем дереве сидела ворона - та самая. Здрасьте, давно не виделись...
- Ну что, - сказал я, глядя на птицу, - может, познакомимся? Или ты будешь и дальше хранить инкогнито?
Ворона высокомерно молчала, однако её молчание казалось многозначительным.
Вообще-то я не очень верила, что эта пернатая тварь на самом деле не совсем птица, а совсем не птица, но уж больно назойливо она меня преследует. И к тому же у меня не было оснований сомневаться в том, что Эххленд существует - доказательство тихо посапывало в коляске. Шепоток был не простым ребёнком - в этом я уже успела убедиться.
Ворона слегка подпрыгнула, раскачивая ветку, на которой сидела, - снег посыпался прямо на меня миниатюрной лавиной.
- Хорош выпендриваться! - разозлилась я, отряхиваясь. - Или давай знакомиться, или лети куда подальше, не фиг тут мне снеговой душ устраивать. Ну? Как тебя зовут?
Ворона подумала и хрипло выдала:
- Каг-га!
Клёво... Я вспомнила, как года два назад мы с Кристинкой ездили в Хельсинки - ну, искупаться в аквапарке и вообще. А на границе, пока мы ждали, я увидела надпись над типа обменным пунктом (или чем-то в этом роде): "Kassa". Дело было поздно ночью, и я почему-то (наверно, с недосыпу) прочла эту надпись по-русски, повернув третью и четвёртую буквы. Мы потом с Кристой часа полтора не могли успокоиться - ржали на пару, как сумасшедшие: надо же - "Кагга"! Глупость вроде, а запомнилось...
- Кагга, значит, - протянула я, разглядывая птицу. - Очень приятно. Ну, а как меня зовут, ты, наверно, знаешь: Алина я, хотя там у вас меня звали немножко по-другому. Вот и познакомились...
Однако продолжить беседу с вороной мне не удалось - я услышала за спиной чьи-то шаги. Повернулась - и обмерла: Славик, собственной персоной! Ох, бли-и-и-ин...
Испугалась я здорово, врать не буду, - дяди Лёши рядом не было, за широкую спину не спрячешься. Но испугалась я не столько за себя, сколько за свою крохотульку - кто его знает, что у этого идиота на уме? Чувствуя, как у меня внутри всё холодеет, я поспешно загородила собой коляску, готовая защищать моего детёныша зубами и когтями, пусть даже без всякой надежды на победу в неравном бою.
- Не подходи! - прошипела я. - Орать буду на всю улицу!
Славка послушно остановился в трёх шагах от меня, не делая никаких агрессивных телодвижений.
- Не бойся, - проговорил он мятым голосом и замолчал.
Я молча ждала, что будет дальше.
А он тоже молчал, опустив глаза, и ковырял снег носком ботинка. Прям немая сцена какая-то...
- Ну, и что дальше? - не выдержала я. - Зачем пришёл?
- Слушай, Алин, я, это... - выдавил из себя Славик и снова замолчал. Удивительно было наблюдать этого самоуверенного парня в таком состоянии. И какого хрена припёрся, спрашивается? Всё вроде уже сказано, причём в очень доступной и понятной форме...
- Это ведь мой ребёнок, да? - услышала я и чуть не села в снег от неожиданности. - По времени сходится...
Ситуация была пикантной: скажи я "да", и дело в шляпе. Человек сам нарывается, я его за язык не тянула. И сосчитал всё верно, счетовод-любитель, математик хренов... Типа совесть загрызла, или как? А Славка смотрел на меня и ждал ответа.
- Нет, Слава, - я тяжело вздохнула, - не твой. Шёл бы ты своей дорогой, а? Что было, то прошло, ага?
Славка потоптался на месте, потом повернулся движением робота и побрёл прочь. Но не пройдя и нескольких шагов, вдруг резко остановился.
- Выходи за меня замуж, - пробормотал он, набычившись.
- Чего-чего?
- Мне всё равно, чей это ребёнок. Выходи за меня замуж. Я тебя попрекать не 6уду, только... Только ты, это, не делай больше так, ладно?
Отпад - сериал-мелодрама называется. Кто бы мог подумать, что в Славкиных очень прямолинейных извилинах вдруг появятся такие мысли? Он же на девчонок всегда смотрел как на закуску после выпивки, а тут вдруг - замуж, да ещё "мне всё равно, чей ребёнок"...
- Нет, Слава, - я снова вздохнула. - Так будет нечестно - не люблю я тебя, вот в чём фишка. Вот такая я дура, ты уж извини. Понимаешь?
Славик медлённо брёл по аллее, а я смотрела ему вслед и думала: эх, если бы на его месте был... Но это уже фантастика, дети. Ненаучная.