Контровский Владимир Ильич : другие произведения.

Пролог и Глава первая. Утративший память

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 5.83*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заброшенный за тридевять Миров и измерений, он никак не мог понять, где он. И самое главное - кто он?


П Р О Л О Г

  
   ОТКРОВЕНИЕ ПЕРВОЕ
   СТРАННЫЕ СНЫ
  
   Сны приходят ночью.
   Светлое время суток, период активности наделённых разумом биологических организмов, наполнено самой разнообразной деятельностью (или, по крайней мере, считающейся таковой). Шумят громадные мегаполисы, населённые миллионами существ. Узкие просветы задрапированных в асфальт улиц - ущелья меж стеклобетонных утёсов-домов - забиты стадами металлических повозок, приводимых в движение энергией, высвобождающейся при сгорании углеводородных соединений. А в недрах строений снуют тысячи и тысячи живых - думают, делают, спорят, сталкиваются между собой, приходят к соглашению или же нет, клянутся друг другу в искренности намерений и тут же с очаровательной лёгкостью обманывают друг друга. Принимают решения, за которыми следуют деяния того или иного масштаба - от локального до глобального. Обмениваются знаниями и осведомлённостью - сети дрожат под напором пульсирующей в них информационной крови, выплёскивающейся в виде видимых и слышимых символов на экраны и дисплеи, в звуковоспроизводящие и печатающие устройства.
   Этот населённый Разумными Мир (ничтожнейшая частичка Познаваемой Вселенной) уже тесен для них. Расстояния между обитаемыми материками с лёгкостью пожираются летающими машинами, пронзающими газообразный океан атмосферы и оставляющими далеко позади медлительные плавающие машины, прокладывающие свой путь через жидкие океаны. Взоры всё чаще обращаются к чёрному бархату звёздного неба, но пока, к сожалению (или же к счастью?), звёздные просторы малодоступны (не говоря уже о Других Мирах). Всему своё время.
   В подавляющем большинстве своём поступки людей определяются шкалой ценностей, принятой в их Мире. Законы общества довлеют над сознанием и заставляют делать именно то-то и так-то, а не иначе. Простейший набор необходимого ограничен: пища, одежда, жилище, здоровье, ощущение защищённости. И есть ещё один древнейший Закон - взаимотяготение Янь и Инь, мужского и женского начал Вселенной. Закон продолжения Жизни - во многом, если не во всём, развитие сообщества Разумных в первую очередь подчинено именно ему. Почти все сферы деятельности человека несут на себе отпечаток влияния этого Закона. Отсюда пришло понимание прекрасного, родились и выросли культура и искусство, и многое, многое другое.
   Но есть ещё Закон Власти. Страшный Закон, требующий, подобно древним идолам, кровавых жертвоприношений. Формула проста: есть Власть над себе подобными - будет и всё остальное. Успех (менее агрессивная форма власти) притягателен, его пытались, пытаются, и будут пытаться достичь, причём зачастую любой ценой. Хитроумные обитатели Мира людей создали себе фетиш и истово поклоняются ему. Для очень и очень многих разноцветные бумажки с портретами когда-то добившихся успеха или с изображениями архитектурных сооружений минувших эпох являются единственной целью, к которой стоит стремиться и которой абсолютно необходимо достичь. Причём достичь любой ценой, не останавливаясь ни перед чем, даже перед прерыванием физического воплощения других Разумных посредством приспособлений, появившихся в незапамятные времена и с той поры весьма усовершенствованных этими самыми Носителями Разума.
   День заполнен делами - большими ли, малыми ли. Функционирует сложнейшая Система, составленная из мириадов её частичек. И для каждой такой разумной частички его дело является наиболее важным (для него самого), и занятия других, мешающих ему, раздражают. Ведь ему-то, единственному, так необходимо, чтобы воплотилось в реальность именно им задуманное и принесло бы творцу замысла как можно больше тех самым разноцветных клочков бумаги, которые так легко превратить в вещи, приносящие удовольствия, и в удовольствия как таковые. День бурлит - сталкиваются противоположные устремления, кипят эмоции (и зачастую накал связанных с любовной интрижкой страстей выше, нежели таковой, относящийся к проблеме вооружённого столкновения держав или к экономическому вопросу стоимостью во много миллиардов предельно условных единиц). Но день (как и всё во Вселенной) имеет обыкновение кончаться, и тогда наступает вечер. Время собирать камни, время пожинать плоды, время собирать урожай удовольствий - результат усилий, затраченных днём на посев.
   Но проходит и вечер, и выпито вино, и замолкает музыка, и остывают от любовной горячки тела. Гаснет и навязчивый фон реклам, призывающих приобретать немедленно вещи, без которых жизнь разумного существа считается (кем же, интересно знать?) убогой и неполноценной (а посему-то и нужно добывать те самые разноцветные бумажки). И тогда-то и наступает время снов.
   Сны многоразличны. Череда неясных видений, отражений уже виденного и пережитого (или же того, что хочется - или не хочется - видеть и пережить). Размытые образы, составленные из обрывков привычного, смутные и малопонятные символы. Бредовые кошмары, заставляющие учащённо колотиться усталое сердце. А иногда с пугающей отчётливостью приходит Необъяснимое, никогда ранее не изведанное (так, по крайней мере, подсказывает так называемый жизненный опыт и мудрость прожитых лет). И тогда просыпаешься, как от толчка, вскидываешься на смятой постели, секунду-другую прислушиваешься к тихому дыханию спящего рядом с тобой человека, вглядываешься в темноту за окном и ложишься снова и пытаешься заснуть (в тайной надежде увидеть это опять). Или же встаёшь (осторожно, чтобы не разбудить того, другого, ведь сон твой - это только твой сон) и идёшь на кухню, и ставишь кофе, и следишь, как кольца сигаретного дыма слагаются в причудливые зыбкие образы. В сонниках искать ответы бесполезно - там и понятий-то таких нет. И не менее бесполезно обращаться к трудам маститых учёных от психиатрии, объясняющих всё просто-напросто спонтанной и хаотичной игрой слабых электрических импульсов в коре головного мозга и в нервных окончаниях.
   Не будем спорить с маститыми. В конце концов, убеждать их в чём-то таком - не наше дело. Но откуда эта пронзительная ясность, и ощущение утраты, и боль Памяти? Легче всего отмахнуться и списать всё на неустойчивость психики и особенности натуры, нежели попытаться и рискнуть разобраться. А разобраться надо, непременно надо. Впрочем, каждому своё, и каждый решает сам за себя. Хотя, конечно, очень и очень соблазнительно попытаться решать за других - вот только эти другие почему-то такой образ действий отнюдь не приветствуют (были уже прецеденты - но об этом разговор совсем особый).
   Сны приходят ночью.
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ. УТРАТИВШИЙ ПАМЯТЬ
  
   ...Лавина пришла так, как всегда приходили Лавины - внезапно. Ничто не предвещало начала вселенского бедствия, ни малейшего возмущения не отмечалось ни в потоках энергии, пронзающих плоть Мира, ни в магических составляющих Мироздания. Привычная картина структуры Вселенной - во всей её многомерной сложности - оставалась безмятежно спокойной до того рокового неуловимо-краткого мига, который разорвал настоящее на "до" и "после" катастрофы. Никогда ещё ни одному самому искусному Магу, ни даже сообществу Магов не удавалось хотя бы за короткое время до наступления беды почувствовать её приход, предсказать, предупредить...
   О самой природе Лавин также известно было очень и очень немногое. Знали только, что они есть порождения неукротимого Внешнего Хаоса, проявления его прорывов, вторжений в плоть Сущего. В сфере воздействия Лавины все, что составляло Познаваемую Вселенную, все её понятийные компоненты - Пространство, Материя, Время, Разум - нивелировались до Первозданного Состояния, в коем они пребывали до Первого Мига Творения. Причём распад шёл и вглубь, захватывая смежные измерения (в отличие от того эффекта, который возникал при применении Абсолютного Оружия, когда разрушения бывали гораздо более локальными). Лавина же громадным языком вылизывала огромные области Бытия, выгрызая в плоти Мироздания чудовищную рану, которая врачевалась потом многие и многие тысячелетия, причём рубец от этой раны отпечатывался навечно. Лавина могла проявиться в любой области Познаваемой Вселенной, в любом из сочленённых Смежных Миров. Каких-то зафиксированных закономерностей места и времени Прихода Лавины не существовало...
  

* * *

  
   Неширокая река катила свои мутноватые, окрашенные изрядной примесью ила и глины воды между пологих, поросших кустарником и чахлым лесом берегов. Клочья утреннего тумана жались к водной глади, и первые лучи просыпающегося неяркого солнца путались в буро-зелёной листве деревьев с причудливо искривлёнными стволами. Пронзительно заверещала в гуще растительности какая-то тварь, стылый с ночи воздух прочертила быстрая крылатая тень. Под притиснутыми друг к другу кронами прочавкали тяжёлые шаги - кто-то большой и грузный неспешно шествовал на водопой, уверенный в своей силе и не опасающийся нападения. Из воды под травянистым береговым откосом высунулась змеиная голова с немигающими глазами, изо рта рептилии выскользнул длинный раздвоенный язык. Змея бесшумно метнулась к травяным зарослям, окаймлявшим берег, вырвала из переплетённых стеблей что-то небольшое, живое, трепыхавшееся, и проворно скрылась вместе с добычей под водой.
   В нескольких шагах от реки, там, где заросли разрывала невысокая каменная гряда, на земле лежал человек. Определить его возраст было бы весьма затруднительно - в спутанных седых волосах застряли вырванные стебли и комки грязи, на лице засохли бурые пятна крови. Одежда - нечто вроде длинной хламиды с рукавами - изорвана, сквозь прорехи просвечивало покрытое царапинами и ссадинами жилистое тело. Человек был широкоплеч, по-видимому, достаточно силён, что позволяло предположить - он не так уж и стар, просто до предела измождён. Как он оказался здесь, в сердце леса, так далеко от редких человеческих поселений? Дорог в чаще нет, и пройти в одиночку, без оружия, кишащие опасным зверьём леса не так-то просто. А плыть по реке ничуть не менее опасно. Но ведь не с неба же он свалился...
   Из травы выпрыгнуло голенастое паукообразное, постояло и засеменило к лежащему, перебирая суставчатыми лапками. Насекомое добежало до бессильно вытянувшейся на мелких камнях руки, ткнулось в неё и поползло по тыльной стороне ладони. Человек вздрогнул и открыл глаза. Он шевельнул рукой - паука как ветром сдуло. Человек приподнялся и сел, недоуменно озираясь вокруг. Где он? И вообще, кто он?
   Лес просыпался - начинался новый дневной круг в череде бесконечно сменявшихся дней. Голоса невидимого зверья звучали всё чаще и резче, стайка птиц прошла низко-низко над водой, часто взмахивая короткими крыльями. Солнце пригревало, и от реки поднимался пар. Человек встал и встряхнулся - на землю посыпались мелкие камушки и прилипший к одежде сор. Хотелось пить и есть - надо было куда-то идти, всё дело только в том, что любое выбранное направление ничуть не лучше другого...
   Память человека было чиста, как белый лист бумаги. Он не знал, кто он, как его зовут, откуда он взялся и как оказался здесь, в сердце необитаемых джунглей. Человек не стал уходить далеко от реки, а пошёл вдоль берега - ведь должна же река куда-нибудь привести. Он шёл против течения - плывущие по реке щепки и ветви указали направление. Идти было трудно, зачастую приходилось продираться сквозь колючие заросли, рвущие одежду и царапающие тело, но человек не сворачивал, упорно придерживаясь избранного пути. Через некоторое время ему повезло - он натолкнулся на небольшой ручеёк, впадавший в реку, и вволю напился прозрачной чистой воды. Жажда отступила, но голод давал о себе знать всё сильнее. И тут человек увидел зверя.
   Зверь не прятался. Он стоял у воды, прямо на пути человека. Стоял, широко расставив крепкие лапы и оскалив клыки. Серая густая шерсть вздыбилась на загривке, глаза светились недобрым жёлтым огнём. В холке зверь был человеку выше пояса и весил наверняка не меньше его - если не больше. Явно хищник, любой другой пище предпочитающий горячую плоть. Почему он не спал сейчас, при свете дня, когда пора ночной охоты давно прошла, человек не знал, да и не мог знать. Может быть, просто пришёл на водопой, а может, охотился и днём - сейчас всё это не было самым главным.
   Свернуть было некуда, да человек и опасался повернуться к зверю спиной - жёлтые глаза отслеживали любой движение двуногого, и человек не сомневался, что зверь прыгнет тут же, как только почует малейший признак слабости, страха или неуверенности в человеке.
   У человека не было ничего - только голые руки. Глубинная память предков подсказывала ему, что неплохо было бы взять в эти руки камень или увесистый древесный сук, но рядом ничего такого не имелось, и времени на поиски самого примитивного оружия не оставалось.
   Зверь глухо зарычал, из пасти на могучую серую грудь капнула горячая слюна. Между острых клыков затрепетал шершавый красный язык. Зверь взрыкнул снова и сделал шаг вперёд. Хищник не напал до сих пор только потому, что не мог понять до конца, кто же перед ним. Он уже сталкивался с двуногими, и те всегда вели себя по-другому. Они или с криками убегали, пытались вскарабкаться на деревья или же сопротивлялись, держа в передних лапах полосы блестящего металла или длинные палки с блестящими же наконечниками. Двуногие могли быть опасными противниками - зверь знал это. Но в то же время их нежное мясо так приятно на вкус...
   А этот человек просто стоял, не двигаясь, и смотрел на зверя странными глубокими глазами. Он не боялся - это точно, но в то же время не делал попытки напасть, да и в руках у двуногого не было ничего. И тогда зверь решился - голод делал своё дело - и прыгнул. Тяжёлое серое тело вытянулось в полёте, растопырив передние лапы со страшными когтями, готовыми вонзиться в незащищённое тело потенциальной добычи и рвать её на трепещущие клочья.
   Человек не успел или не сумел уклониться. Прыжок зверя сбил его с ног, когти глубоко пропороли бок, смрадное дыхание из раззявленной пасти пахнуло в лицо. Острые белые клыки оказались совсем рядом с незащищённым горлом. И тогда человек инстинктивно вскинул навстречу этим страшным клыкам обе руки - такие слабые по сравнению со стальными мышцами зверя. В голове у человека что-то взорвалось, и руки его неожиданно сделались горячими. Оскаленная пасть зависла на расстоянии ладони от горла двуногого, словно упёрлась в невидимую преграду. А потом руки человека двинулись вперёд. Зверь дёрнулся, но мускулы его, всегда такие послушные, почему-то отказались повиноваться. Голову зверя вдруг завернуло набок, могучий хищник завизжал, как щенок, которому наступили на хвост. Руки человека по-прежнему не касались шерсти зверя, но продолжали своё неумолимое движение, медленно поворачивая голову хищника.
   Раздался резкий хруст, как будто сломалась толстая ветка, и обмякшее серое тело бессильно повалилось, придавив ноги человека - ему стоило немалых трудов выбраться из-под тяжёлой туши. Встав на ноги и прижав левую руку к кровоточащему боку, человек склонился над поверженным зверем и провёл над ним правой ладонью. Брызнула кровь, и когда человек выпрямился, в руке его был зажат непонятно каким образом вырванный из тела зверя кусок мяса. Человек поднёс мясо ко рту и впился в него зубами, пачкая губы и щёки ещё тёплой кровью. Человек не понял, как ему удалось одержать победу, но с этого момента он знал, что обладает силой, которая способна его защитить. А пределы этой Силы, и то, как ею правильно пользоваться, он узнает позже - времени у человека достаточно.
  

* * *

  
   Селение открылось за очередным поворотом реки. Человек шёл уже почти весь день: жёлтый шар солнца, лучи которого с большим трудом пробивались сквозь зелёный плащ джунглей, мало-помалу начинал клониться к закату. Человек шёл через дебри, кожей ощущая неприязненные и плотоядные взоры из чащи, однако больше его никто не потревожил - серый зверь, поплатившийся шеей за попытку преградить человеку дорогу, оказался единственным безумцем, не сумевшим побороть чувство голода. Вероятней всего, - хотя человек об этом не задумывался, - хищные обитатели леса, ползающие, летающие и прыгающие, неосознанно ощущали ту странную Силу, которой владел человек (или Сущность, принявшая облик человека?), и благоразумно избегали с ним (с Ней?) встречи. Человек не думал об этом, он просто шёл, придерживаясь один раз выбранного направления вдоль берега реки, вверх по течению. Пару раз над самой его головой проносились какие-то крылатые твари, потом, ломая кустарник и древесные стволы, грузно протопала мимо тяжёлая бронированная туша, и ещё он встретил громадную змею, переползавшую прибрежную тропу. Точнее, человек видел только часть огромного скользкого тела толщиной в его ногу. Хвост чудовища скрывался где-то в зарослях, а голова уже погрузилась в воду и двигалась к середине реки, оставляя за собой бурлящую дорожку. Человек равнодушно перешагнул через живое двигающееся бревно и пошёл дальше. Кровососущая мошкара также не слишком досаждала человеку, словно она тоже ощущала странную ауру путника.
   Хижины селения скучились на небольшом пространстве, совсем недалеко от уреза воды. Стены жилищ образовывали вертикально вбитые в мягкую землю древесные стволы в руку толщиной, искусно и плотно переплетённые лианами, крышами служили огромные листья или плетёнки из тростника, который в изобилии рос в воде у самого берега. В селении явно жили люди - над крышами поднимались дымки, на песчаной косе у воды лежало несколько лодок, целиком выдолбленных из дерева или сплетённых из того же тростника. Возле селения лес отступал (или был оттеснён), образуя поле, поросшее толстыми зелёными стеблями высотой в половину человеческого роста. И похоже, что стебли эти не выросли сами по себе, а явились результатом целенаправленного посева.
   Расстояние до ближайших хижин - точнее, до бревенчатого частокола, окружавшего селение, - было не слишком большим, однако из-за подступавших сумерек и густоты зарослей человека заметили не сразу, хотя он и не скрывался умышленно. Но в конце концов обитатели лесной деревни увидели чужого.
   Нет, особой паники не было. Жители посёлка привыкли к тому, что лес часто извергает из своей утробы странных существ - как правило, опасных. Поэтому и реакция обитателей деревни была соответствующей. Сновавшие между хижинами женщины и дети моментально исчезли, попрятались. Бревенчатый мост через ров - только сейчас человек заметил, что от реки был отведён искусственный канал, окольцовывавший всё селение и вновь впадавший в реку, - со скрипом приподнялся на толстых плетёных канатах и закрыл собой проём в частоколе, служивший входом в деревню. Но перед этим те, кто работали на поле, успели укрыться за бревенчатыми остриями ограды. И теперь оттуда, из-за ограды, за человеком следили насторожённые глаза и наконечники стрел и копий.
   Человек вздохнул и двинулся прямо к деревне через поле, раздвигая упругие сочные стебли. За время своего путешествия сквозь джунгли он привык к постоянному ощущению опасности, и оно его не тревожило, тем более что в глубине души жила странная уверенность в том, что никто не сможет причинить ему серьёзного вреда. И теперь он спокойно приближался к бревенчатой ограде селения.
   Первая стрела скользнула над плечом, вторая мягко воткнулась в землю у самых ног. Тростниковое древко ещё подрагивало, когда человек остановился. Его явно предупреждали - в этом сомнений не было. И тогда человек сделал то единственное и естественное, что надлежало сделать, хотя он не смог бы объяснить, почему он поступил именно так, а не как-то иначе. Человек поднял над головой пустые руки, развернув их ладонями вперёд, и развёл руки в стороны, показывая тем, кто скрывался за частоколом, что он безоружен и не несёт с собой никому никакой угрозы.
   За бревенчатой оградой молчали, однако взгляды скрывавшихся там человек продолжал ощущать всей кожей. Затем над стеной поднялась высокая фигура с луком в руке. Стрела лежала на тетиве, хотя лук и не был натянут, а наконечник стрелы смотрел вниз. Какое-то время два человека - один наверху ограды, другой внизу, у рва, в котором струилась тёмная вода, - молча смотрели друг на друга. Тишину нарушало только шуршание лёгкого ветерка в прибрежном тростнике и в зелёных растениях на поле. Потом обитатель деревни заговорил, обращаясь к пришельцу. Его речь походила на птичью трель - быстрая череда свистящих и щёлкающих звуков. Человек ничего не понял и в знак этого помотал головой. Житель селения ещё несколько раз прищёлкнул-присвистнул, затем, поняв, вероятно, тщетность своих усилий, замолчал и сделал какой-то жест правой рукой - в левой он держал лук и стрелу. Раздался скрип - деревянный мост пополз вниз, перекрывая ров. Человек повернулся и пошёл к мосту - первый шаг к пониманию сделан, хотя он и не понял ровным счётом ничего из того, что пытался сказать ему обитатель посёлка.
  

* * *

  
   Миновало несколько дней. Человек обжился в посёлке и нашёл общий язык с его обитателями - в переносном смысле, конечно, поскольку их птичьего языка он так и не понял. Более того, его гортань просто не в состоянии была воспроизвести те щебечущие звуки, при помощи которых жители деревни общались между собой.
   Но в принципе языковой барьер не создавал слишком уж много неудобств - жизнь в селении текла просто и размеренно, понятия были простыми: еда, сон, опасность. Незатейливый быт не требовал от лесных людей сложных философских понятий, хотя они, несомненно, являлись разумными существами, сделавшими громадный шаг вперёд от полуживотного первобытно-стадного состояния. Они владели огнём, умели строить жилища и лодки, ловили в реке рыбу и возделывали поля, охотились при помощи лука, копий и ловушек, использовали довольно сложные орудия труда - топор и серп, долото и иглы, ножи и гвозди. Большинство этих предметов изготавливались из дерева, камня и кости, однако в ходу были медь и даже железо.
   Это последнее обстоятельство удивило и заинтересовало человека, поскольку он не видел в селении никаких следов или даже намёков на добычу и обработку металла - печей для плавки руды или кузницы. Откуда человек знал про обработку металла? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос (впрочем, как и на очень многие другие), просто знание о том или ином предмете или понятии всплывало из потаённых глубин его сознания в определённый момент времени. Похоже, что человек знал очень и очень многое, но почему-то неким странным образом забыл почти всё.
   И ещё на одно обстоятельство человек обратил внимание: обитатели лесной деревушки использовали одежду из шкур животных (умело выделанных) или из растительной ткани, делали посуду из обожжённой глины, которую выкапывали на речных откосах, следовали определённым ритуалам, регламентирующим жизнь посёлка, но не исполняли никаких религиозных церемоний. Не было ни храма, ни святилища, ни капища - как в самом посёлке, так и вне его. Вождь (им, кстати, был тот самый, который первым заговорил с человеком при его появлении из леса) и совет старейшин - да, а вот жреца или колдуна не наблюдалось. Был знахарь-травник с несколькими учениками, кои в силу своих знаний, опыта и умения врачевали раны и болезни, были охотничьи обряды на удачу, были амулеты и обереги, явно была вера в потусторонних могущественных существ, а вот штатного, так сказать, священнослужителя не было.
   Всё племя насчитывало несколько сотен мужчин, женщин и детей. Моногамная семья, в которой мужчина-охотник обеспечивал пропитание, а женщина-мать хранила огонь очага. Никакого приниженного положения женщины человек не заметил - просто существовало чёткое разделение обязанностей, при котором только и могла выжить эта небольшая кучка людей в сердце леса. А что за чудища могли появиться из-под зелёного полога, человеку довелось увидеть очень скоро.
   Человек быстро стал своим - или почти своим - для людей воды и леса. Язык жестов помогал придти к взаимопониманию в тех простых ситуациях, из которых было соткано незатейливое существование племени. С ним делились едой, но он отнюдь не сделался нахлебником. Наоборот, он делал любую работу, которую делали мужчины племени: тянул сети с рыбой, рубил в лесу деревья и таскал их в посёлок, очищал ров от плавучей травы, которую затягивало туда течением. Делал с удовольствием, наслаждаясь силой тела и крепостью мышц. Простодушные обитатели посёлка были по сути своей детьми с открытыми сердцами, и первоначальный ледок настороженности и отчуждения если и не исчез до конца, то уж наверняка пошёл трещинами и подтаял.
   ...В то утро человек собирался с мужчинами на охоту - впервые. Ещё накануне вождь сумел объяснить ему жестами, что предстоит. Кроме того, в ход пошли рисунки заострённой палкой на сыром песке, и ситуация прояснилась окончательно. Но выйти в лес охотничьему отряду не пришлось.
   Над полем, где трудились женщины и молодёжь-подростки, вдруг повис отчаянный звенящий крик. Крик этот мгновенно сорвал всех жителей деревни с мест, заставив бросить всё, чем бы они ни были заняты.
   От края леса к деревне со всех ног бежали двое - девушка и парень. Искали ли они в лесу съедобные коренья и целебные травы, или просто хотели уединиться под кронами - в настоящий момент было неважным. А важным было то, что вслед за беглецами, ломая деревья как тростник, вывалилось из чащи отвратительное создание.
   Глыбоподобное чешуйчатое тело с шестью толстенными лапами, поросшими густой рыжей шерстью, передвигалось волнообразно. Хребет зверя то вздымался до высоты в почти два человеческих роста, то опускался до самой земли, и тогда казалось, что тварь растеклась по траве. Тяжёлые чёрные когти глубоко вспахивали почву, с корнем вырывая сочные стебли ра-ра (одно из немногих слов-звуков, которые человек запомнил и понимал - так называлось это съедобное растение на языке племени). Длинную гибкую шею венчала уродливая широкоротая голова, пасть щерилась жёлтыми клыками размером в ладонь.
   Потревожила ли незадачливая парочка сон чудовища, или эта тварь охотилась днём, в любом случае сейчас она неумолимо двигалась прямо на посёлок, а её размеры внушали серьёзные сомнения в том, что частокол выдержит удар этого громадного тела. Причём двигалось существо достаточно проворно, и то, что оно ещё не поймало беглецов, объяснялось только лишь тем, что внимание чудовища отвлекли крики людей и сам вид деревни с множеством обитателей.
   Беглецы почти достигли рва у самых ворот, которые уже медленно закрывались, подтягиваясь на верёвках, когда страшилище очнулось. Оно издало глухой булькающий рык и в несколько перетекающих движений на своих шести лапах настигло несчастных. Девушка у самого края рва зацепилась ногой за сплетение стеблей и упала ничком, жалобно вскрикнув, как пойманный зверёк.
   Но её спутник не растерялся. Он схватил подругу в охапку, поднял и с неожиданной силой, рождённой отчаянием и смертельной опасностью, бросил лёгкое тело на семь локтей вперёд через ров, прямо в сужающуюся щель между частоколом и поднимающимся мостом-воротами. Девушка скользнула в проём, по-кошачьи цепляясь за брёвна, и кубарем скатилась по ним внутрь ограды, обдирая локти и коленки.
   Ворота запахнулись, а юноша рухнул в ров и скрылся под водой за долю мига до того, как чудовищная лапа впечаталась в землю там, где он только что стоял. Самые концы когтей прошлись по его одежде - в волоске от тела парня - и распороли её на полосы сверху донизу. Чудовище соображало тупо, и ему понадобилось несколько мгновений для того, чтобы понять - добыча осмелилась улизнуть из-под самого его носа. Поняв же это, тварь взревела снова, уже гораздо громче и яростнее, наклонила башку набок и занесла надо рвом одну из передних лап с растопыренными когтями, явно намереваясь выудить пловца из воды, как мелкую рыбёшку. При своих размерах гигантская лапа запросто могла бы перегородить ров и вычерпать из него жертву вместе с травой и речным илом. Но тут в воздухе запели стрелы.
   Все жители посёлка, способные натянуть лук, уже стояли на деревянном помосте с внутренней стороны частокола - и человек был среди них. Вождь выкрикнул что-то резко-пронзительное, и человек увидел знахаря, спешившего к стене. В руках травник держал глиняный горшок с крышкой, и когда целитель оказался на помосте среди стрелков и откинул крышку сосуда, человек заметил внутри густую чёрную жидкость. Подбегавшие к знахарю охотники торопливо обмакивали наконечники стрел - всем пучком сразу - в вязкую жижу и спешили назад к остриям частокола, на ходу накладывая стрелы на тетиву.
   Растительный яд! Ну конечно же, племя жило в этих дебрях много лет и неизбежно должно было научиться обороняться от подобных жутких созданий, против которых жалкие копья-прутики более чем бессильны. Теперь вопрос состоял только лишь в том, как долго продержится частокол - чудовище великолепно забронировано, и стрелам нелегко отыскать уязвимые места в плотной чешуе. И как долго эта тварь ещё будет сопротивляться действию яда? Скольких людей оно успеет убить? Глядя на чёрные когти и жёлтые клыки, человек легко представил себе, что могут сотворить эти совершенные орудия убийства с хрупкой человеческой плотью в мгновение ока.
   Стрелы летели. Промахнуться в исполинскую тушу с такого близкого расстояния было невозможно, однако большинство стрел бессильно скользило по роговым чешуйкам, ломалось и отскакивало. Вот если бы железные жала несли в себе магию... Ещё одно невероятно знакомое понятие! Шлюзы памяти дрожали под напором воспоминаний. Казалось, ещё немного, и человек вспомнит всё...
   Рёв разъярённой твари походил на грохот камнепада! Меткая стрела впилась в кроваво-красный левый глаз, вторая проколола язык, трепетавший в распахнутой пасти между чуть загнутых назад смертоносных клыков. Чудовище напрочь забыло про жертву во рву. Оно вздыбилось, поднявшись на задние лапы и опираясь на толстый хвост, волочившийся по траве, и всей тяжестью рухнуло через ров на брёвна ограды, выбросив при этом вперёд две передние пары мощных когтистых лап.
   Частокол содрогнулся. Человек надеялся, что чудище с размаху напорется на заострённые верхние концы брёвен, однако хоть тварь и была глупа, но не настолько, чтобы насадиться самой на деревянные острия - тут уж не спасла бы и её костяная броня. Нет, зверь вцепился в концы брёвен лапами, кроша дерево когтями, а всей грудью ударил в бревенчатую изгородь.
   Брёвна ломались, как сухие стебли травы. Помост с внутренней стороны частокола, на котором стояли стрелки, зашатался и начал разваливаться. Люди посыпались вниз, роняя оружие. Знахарь тоже скатился с разваливающегося помоста, не выпустив, однако, из рук горшка с ядом и даже успев закрыть крышку, чтобы не пролить ни капли зелья - ведь в его руках было сейчас спасение всего рода! На остатках рухнувшего помоста устояли только вождь и пришелец.
   Целый кусок стены повалился внутрь. Уродливая чудовищная голова просунулась в пролом, передняя пара лап перетягивала через ров брюхо, вторая пара доламывала бревна по сторонам, расширяя брешь. Задние лапы соскользнули в ров, который не служил чудовищу серьёзной преградой. Чешуйчатое тело снова начало вздыматься над развороченной стеной - тварь готовилась прыгнуть внутрь деревни. Вождь шагнул вперёд, целя копьём в налитый кровью правый глаз твари, но та лишь мотнула головой - лапы были заняты, - и лесной воин отлетел далеко в сторону и покатился по земле. И тогда человек метнулся прямо к огромной башке.
   Он не прыгнул, а скорее перенёсся, просто со стороны это выглядело как прыжок. Громадная пасть оказалась совсем рядом, человека обдало отвратительным смрадом из утробы чудовища. Копьё человек бросил - какая польза в таком поединке от палки с медным наконечником! У человека оставались только голые руки - и ещё кое-что. Он снова, как тогда, в схватке с серым зверем, выбросил ладони вперёд.
   Ощущение было таким, как будто на плечи обрушилась тяжесть целой скалы. Человека шатнуло, но он устоял и продолжал удерживать голову чудовища у самой земли, не давая твари выпрямиться во весь свой рост. По лицу человека градом катился едкий пот, а распахнутая пасть с клинками жёлтых зубов приближалась пядь за пядью. И всё-таки человек держал зверя - сил свернуть ему шею, как тому серому у реки, явно не хватало.
   Человек напрягся. Ему казалось, что с кончиков его пальцев струится некая голубоватая субстанция, обволакивающая и парализующая чудище. Человек пил силу зверя и становился всё сильнее по мере того, как слабел его враг.
   Ещё две выпущенные в упор стрелы вонзились в шею твари между роговыми пластинами - человек был не один на один со страшной тварью. Он видел, как толчки крови внутри исполинского тела перегоняют отраву по всему организму чудовища, и понимал, что от него, человека, требуется сейчас только одно - удерживать тварь, пока яд не подействует.
   Но человеку отчего-то хотелось гораздо большего. Глаза его встретили горящий красным взгляд единственного уцелевшего глаза зверя, взгляд, в котором перемешалась голодная злоба и страх перед непонятным - чудовище явно не сталкивалось раньше ни с чем подобным. И тогда в сознании человека зазвучал Голос, холодный и полнящийся властной силой: "Ты, неразумная хищная бестия, груда мышц, созданная для пожирания плоти! Отступи перед силой Разума, покорись тому, кто стократ сильнее тебя, и умри!"
   Чудовище жалобно взвизгнуло - звук, который испустил огромный зверь, был именно взвизгом, звуком, столь не соответствующим размерам и свирепости твари. Средняя пара лап соскользнула с уцелевших брёвен ограды, оставляя на них глубокие борозды. Передние лапы взрыли землю и замерли. Хвост с силой ударил по воде во рву, подняв целый фонтан брызг, и с плеском скрылся под водой. Голова пару раз дёрнулась, глаз подёрнула мутная пелена, и когда подбежавший вождь с размаху всадил в десну чудовища топор, с лезвия которого стекали капли яда, тварь уже умерла. Огромная башка уткнулась в расщеплённые обломки брёвен - в остатки проломленной чудовищем ограды, и только лента тягучей дурнопахнущей слюны ещё сочилась между уже никому не угрожавших клыков.
   - Ты великий охотник, хан-шэ, чужеземец. Мне ещё не приходилось видеть, чтобы человек в одиночку удерживал одним копьём хугу-хугу, пока он не умрёт от яда красной травы. Это уже третий хугу-хугу, который приходит из Чащи в наш Дом с тех пор, пока я вождь ан-мо-куну. Первый раз умерло девятнадцать людей нашего рода, второй раз - двадцать два. Только Великому Небесному Охотнику ведомо, жизни скольких моих соплеменников пресеклись бы сегодня, если бы не ты, Хан-Шэ, - теперь мы будем звать тебя так, Пришедший-Из-Леса.
   Человек внезапно осознал, что он ясно понимает всё то, что говорил, обращаясь к нему, вождь лесного племени. Щёлканье и свист пропали, голос охотника ясно звучал в сознании человека. Что ж, Хан-Шэ так Хан-Шэ - это имя ничуть не хуже любого другого из тех, что дают друг другу разумные. Они полагают, что он одолел тварь копьём - пусть будет так. Лишнее знание в данном случае только помеха, и тёплая приязнь, ясно читавшаяся сейчас на лицах обитателей посёлка, которые собирались вокруг поверженного страшилища, легко может уступить место страху перед Непонятным. И тогда человек заговорил сам, ничуть не сомневаясь в том, что его поймут так же легко, как он сам понял речь вождя:
   - Благодарю тебя за имя, вождь племени ан-мо-куну. Вы приняли меня, когда Лес отпустил моё тело, и я оказался усталый и голодный у порога вашего Дома. Я выплатил свой долг приютившим меня, и пока я здесь, народ ан-мо-куну может всегда рассчитывать на мою руку, руку помощи в любой беде.
   - Учтивая речь, Хан-Шэ. Я не удивляюсь тому, что ты заговорил на нашем языке - дух хугу-хугу, уходя, отдал тебе это знание. Зверь этот редок и очень опасен, однако владеет волшебством, которое может быть в некоторых случаях полезным людям Леса и Реки - ан-мо-куну. Нам надо о многом поговорить с тобой, пришелец, но сначала... - и вождь повернулся к собравшимся сородичам. - Хи-Куру!
   Из толпы выступил тот самый молодой воин, который спас соплеменницу от чудовища и умудрился спастись сам. С одежды его, располосованной гигантскими когтями, стекала вода - воин проплыл по рву в реку и выбрался на берег уже в самой деревне. И девушка была тут же, она выглядывала из-за спины Хи-Куру, вся в царапинах и ссадинах, с глазами, из которых ещё не исчезла тень пережитого ужаса.
   - Хи-Куру и Джэ! Вы неосторожно разбудили хугу-хугу и навлекли страшную опасность на весь наш род. Сколько храбрых охотников и красивых женщин ушло бы в Хижины Предков, если бы не отвага и умение Хан-Шэ? Вы будете наказаны, оба!
   От смуглых лиц виновников, казалось, отхлынула вся кровь - они посерели. И юноша, и девушка прекрасно знали суровые законы племени, созданные только лишь для того, чтобы ан-мо-куну могли выжить перед лицом бесчисленных опасностей Леса, и приготовились к самому худшему. Вождь заговорил снова:
   - Сегодня никто не погиб, и поэтому солнце не увидит крови ан-мо-куну. Но знайте - вы не только не заговорите друг с другом до самого Месяца Свадеб, но даже не увидитесь. А если вы нарушите мою волю, то никогда - слышите! - никогда ты, Хи-Куру, не назовёшь Джэ своей женой, а она тебя своим мужем! А теперь идите и не знайте ни минуты отдыха, пока хугу-хугу не покинет наш Дом. Я всё сказал.
   Человек - или Хан-Шэ - не совсем понял последние слова вождя, но, оглянувшись назад, догадался, что они значили. Десятки лесных людей уже облепили загромоздившую пролом гигантскую тушу хугу-хугу, словно муравьи дохлую гусеницу. В руках ан-мо-куну проворно мелькали серповидные лезвия, которыми они ловко разделывали труп чудища.
   Труднее всего было вспороть неподатливую чешую, однако сноровка выручала. Пласты чешуйчатой шкуры отделялись от туши и складывались в кучу. Огромные куски мяса срезались и скатывались в ров, где их сплавляли в реку, подталкивая баграми и копьями. Целые ручьи чёрно-бурой крови также стекали в ров, расплываясь в воде грязными клубами. "Хорошо, что вода во рву проточная, - подумал человек, - а то от этой отравы наверняка приключилась бы какая-нибудь болезнь". Первые глыбы сероватой плоти поплыли по реке, странно подёргиваясь, - стаи мелких хищных рыбёшек жадно набросились на добычу, - а на огромной туше уже забелели проступившие под срезанными слоями жира и мяса рёбра. Человек отвернулся.
   - Мясо хугу-хугу несъедобно, Хан-Шэ, тем более после того, как в кровь попал яд. А вот кое-что из его внутренностей - мозг, печень... Ну, это дело знахаря. И конечно, шкура. Из неё выйдет хорошая защитная одежда для охотников. В Лесу найдётся немного клыков и когтей, которые могут пробить чешую хугу-хугу. А теперь пойдём, пришелец, имя которому отныне Хан-Шэ, - мы будем говорить.
   Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам.
   Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах.
   Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. "Какой-то хмельной напиток - и не из самых худших. Конечно, это не рубиновое вино из горных ягод...". Рубиновое вино... Откуда это? Человек попытался вспомнить, но внезапная резкая головная боль заставила его отступить. Ладно, попытаемся позже...
   - Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя, - вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле очага. - Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили... Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты... В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.
   - Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни, - ...прошлого воплощения, - прошелестело в мозгу, и человек помотал головой, отгоняя наваждение. - Я очнулся на берегу реки, один, без оружия, в той самой одежде, в которой я пришёл сюда. Я шёл через Лес вдоль берега Реки, шёл долго. Мне повезло - я не встретил никого из хищных тварей Леса на пути (человек благоразумно решил умолчать о встрече с серым зверем, а также о том, чем эта встреча закончилась - зачем вызывать ненужные вопросы старейшин, как он сумел безоружным выйти из этой схватки победителем) и к вечеру добрался до Дома ан-мо-куну. Остальное вы знаете. Это всё, что я могу сказать. В моем сердце нет места для зла по отношению к отогревшим и накормившим меня. Я могу быть полезен - вы видели сегодня.
   - А ты не помнишь корабля, Хан-Шэ? ...корабля... ...летящего в тёмной пустоте... ...холодные искры звёзд... Большой лодки со многими вёслами? - голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.
   - Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите, - человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари заглянуть внутрь него? Для этого нужно владеть магией...
   Однако ничего не произошло: видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.
   - Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, - на этот раз заговорил другой старейшина, - ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так.
   "Остаться среди вас... Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь - мне, который..." - и тут снова в виски человека плеснула боль, уже ставшая знакомой.
   - А ты не боишься, Старший Охотник, - третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, - что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.
   "Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени - это предел моих мечтаний?" - подумал человек, но ничего не сказал вслух.
   - Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.
   Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было - просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:
   - И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь... Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся - прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей - племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!
   В хижине, оказывается, было смежное помещение, вход в которое прикрывала ещё одна висячая циновка. Сейчас эта циновка отдёрнулась, и из-за неё, мягко ступая босыми ногами, появилась невысокая молодая женщина в платье из тонковыделанной кожи, расшитом бисером и перехваченном узким цветным пояском. Густые чёрные волосы дикарки спадали на плечи, полудетские губы были приоткрыты, а тёмные глаза смело глядели прямо на человека, который вдруг узнал её. Они уже виделись раньше, и каждый раз лесная красавица точно так же смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Оказывается, это дочь вождя... Хан-Шэ в полной мере оценил первобытную хитрость Старшего - вряд ли зять будет подсиживать тестя. Да и какой отец не пожелает для дочери мужа-охотника, способного в одиночку положить такое чудовище, как хугу-хугу? Система жизненных ценностей лесного народа проста и незатейлива. А почему бы и нет, собственно говоря? Она вполне привлекательна как женщина, тем более с таким зовущим взглядом...
   - Моя дочь, Хан-Шэ. Её зовут Хоэ. До Месяца Свадеб ещё далеко, но для вас мы решили сделать исключение.
   "Ещё бы! Если уж меня приняли в племя, то ждать просто неразумно - а вдруг взгляд Хан-Шэ остановиться на любой другой девушке племени! После того, что случилось сегодня у частокола, наверняка почти любая из невест сочла бы за честь разделить брачное ложе с таким могучим охотником. Да и зачем мучить молодую вдову, заставляя её беспокойно ворочаться в одиночестве на звериных шкурах?". Конечно, человек снова ничего не произнёс вслух. Ему всё равно некуда идти, точнее, он не знает, куда идти. Придётся ждать, пока не проснётся память. Так почему не сделать это ожидание приятным, насколько это возможно?
   С этими мыслями человек встал на ноги и подошёл к Хоэ, которая следила за его приближением блестящими чёрными глазами. На её смуглых щеках проступил лёгкий румянец, когда она протянула свою небольшую, но крепкую ладошку и взяла Хан-Шэ за руку. Следуя за Хоэ в полумрак соседней комнаты, человек услышал, как четыре голоса за его спиной хором произнесли-пропели: "Да будет благодать неба над вашим ложем!"
   Пол комнаты, которая была гораздо меньше по своим размерам, чем главная, с очагом, устилали мягкие звериные меха - целый ворох шкур. Хоэ опустилась на эти шкуры на колени и, не сводя с Хан-Шэ сверкающих глаз, медленно распустила стягивавший её одеяние ремешок. Затем она одним плавным рывком сняла через голову своё платье-рубашку, оставшись совершенно нагой. И по её движениям человек понял, что она истосковалась по мужской ласке ничуть не меньше, чем он сам по ласке женской...
   А потом, глубокой ночью, когда весь посёлок (за исключением недремлющих стражей) крепко спал, человеку приснился сон. Будто бы он взирал с головокружительной высоты на какой-то мир, расстилавшийся далеко внизу. Разноцветные пятна - голубые, жёлтые, бурые, - различимые в разрывах между клубящимися облаками, обозначали моря, пустыни и горы этого мира. А затем картина стала ближе, и всё поле зрения заняло одно большое зелёное пятно, перечёркнутое наискось узкой синей извилистой полоской.
   И вдруг человек понял, что это Лес и Река, только видимые с очень большой высоты, на которую не забираются даже птицы. Что было за границами Леса, человек различить не мог. Потом картина снова стала удаляться, замелькали разноцветные пятна, и, наконец, весь Мир, где были и Лес, и Река, и наверняка многое другое, превратился в сверкающую каплю. Капель этих становилось всё больше, они сливались в сверкающий поток, в водопад, низвергавшийся из ниоткуда в никуда. Перед потрясённым взором человека бушевал водоворот всей необъятной Вселенной...
   ...Звёзды, звёзды, звёзды... Звёзды без счёта... Алые всполохи и слепящие белые вспышки... Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды...
   Человек проснулся с колотящимся сердцем, переводя дыхание, как после долгого и трудного бега, и даже не понял поначалу, где он находится. Темнота и тишина в хижине были почти осязаемыми - казалось, их можно потрогать. Человек долго вглядывался, прежде чем начал различать нечёткие контуры предметов. Тихонько вскрикнула во сне Хоэ - наверное, маленькой лесной дикарке тоже приснилось что-то страшное: хугу-хугу с человеческим лицом или нечто подобное. Чёрные волосы Хоэ разметались и переплелись с мехом звериных шкур, покрывавших ложе.
   Хан-Шэ протянул руку и тихонько погладил её по голове. Женщина благодарно вздохнула-всхлипнула и прижалась к нему всем телом, как перепуганный зверёк, наконец-то отыскавший надёжное убежище в этом огромном и страшном мире...
  

* * *

  
   Дни шли за днями, сливаясь в монотонную ленту Времени. Жизнь посёлка не отличалась разнообразием и подчинялась издревле установленному ритму, повторявшемуся из века в век. Жёсткая борьба за выживание диктовала свои законы, нарушать которые не следовало. Впрочем, больше никаких из ряда вон выходящих происшествий не случилось. Охота и рыбная ловля были удачными, и племя могло надеяться дожить до следующей весны относительно благополучно, тем более что урожай обещал быть обильным, зелёные стебли ра-ра на поле толстели и наливались янтарным соком.
   Даже нападение небольшой стаи летающих кровососов с телами обезьян, крыльями летучей мыши и полной пастью острейших зубов-иголок не причинило серьёзного вреда. Стаю заметили вовремя - и ни кто иной, как Хи-Куру, который после нападения хугу-хугу, когда смерть дважды прошла мимо него, только обдав своим ледяным дыханием, выполнял всё выпадавшее на его долю с удвоенным рвением. Женщины и дети мгновенно попрятались по хижинам, а охотники встретили крылатых вампиров стрелами. Мужчины действовали слаженно: одни сбивали мерзко пищащих тварей на лету из охотничьих луков, другие прикрывали стрелков со спины, принимая пикирующих кровососов на копья и топоры.
   Стаю перебили начисто, тушки сволокли в кучу и сожгли - ан-мо-куну верили, что вампиры не столько звероптицы, сколько злые духи, и поэтому обращаться с ними после смерти требуется соответственно. Погибших и раненых среди жителей деревни не было - на царапины лесные люди внимания не обращали, - и такую редкую удачу объяснили тем, что среди племени жил великий охотник Хан-Шэ, победитель хугу-хугу. Авторитет человека и его почитание племенем поднялись до небывалого уровня. Хоэ теперь предпочитала не оставлять мужа одного, на корню пресекая - без слов, одним только яростным блеском глаз, - любые попытки девушек и молодых женщин лесного народа заигрывать с ним.
   Хоэ... Дочь лесного племени была ненасытна в любви, ночи с ней превращались в жаркую череду изматывающего блаженства. Дикарка как будто ощущала своим звериным чутьём, что счастья ей отмеряно совсем немного, что Хан-Шэ не принадлежит ни ей, ни вообще миру Леса и Реки, что он неминуемо уйдёт, и поэтому спешила сполна получить причитающуюся ей долю любви и тепла. Иногда она сворачивалась клубком на груди человека и ощутимо покусывала его грудь своими острыми зубками, словно желая испить хотя бы капельку его крови.
   Человеку же было спокойно. Он ждал - что будет, то будет. События он не торопил, однако был готов к неизбежному, которое, как он предчувствовал, заявит о себе - рано или поздно. Иногда ему казалось, что он спит, точнее, пребывает в каком-то странном состоянии, когда всё окружающее кажется не слишком реальным - как будто человек оказался посередине некоего грандиозного спектакля, в котором он одновременно и актёр, играющий главную роль, и зритель. Причём зритель единственный, а спектакль может неожиданно прерваться - как только кто-то невидимый (а может, он сам?) решит, что время пришло. Человек ждал.
   Приближалось время сбора урожая, а вместе с ним - Месяц Свадеб. Всё чаще по вечерам в тени хижин обнимались и шушукались парочки - Лес, к сожалению, не самое лучшее место для романтических прогулок под луной, особенно ночью, когда многочисленные хищники выходят на тропу охоты.
   Хи-Куру и Джэ держались подчёркнуто отчуждённо, избегая встречаться даже взглядами, - у племени много глаз, и не стоит подвергать риску будущее счастье, - ведь любая случайность может быть истолкована как нарушение воли вождя и старейшин. Лучше ещё подождать, осталось совсем недолго, а уж терпения и умения ждать лесным людям было не занимать. В общем, всё шло относительно спокойно и мирно до того самого утра, когда на реке появился корабль.
   Ещё за несколько дней перед этим Хан-Шэ заметил, что Старший Охотник, выходя утром из хижины, первым делом бросает взгляд на речной плёс перед посёлком, однако не придал этому значения. Мало ли что: быть может, вождь опасается сезонного появления каких-то водяных тварей или следит за природными приметами. Зачем тревожить его вопросами? У вождя забот и так полон рот, сочтёт нужным - сам расскажет.
   А в то самое утро человек проснулся от ощущения опасности, которое буквально пронизывало воздух. Хоэ в хижине не было, человек торопливо оделся и вышел на площадь. Между хижинами не было никого - посёлок заполняла вязкая тишина и всё то же неосязаемое присутствие неведомой опасности. Обернувшись к берегу, Хан-Шэ разглядел у воды плотную людскую толпу - у воды собралось всё племя. А по водной глади скользил корабль.
   По форме он походил на лодки ан-мо-куну, только гораздо крупнее. Корпус корабля был сшит из досок внахлёст, посередине возвышалась мачта с парусом, сейчас свёрнутым. С каждого борта воду пенило по десятку вёсел, двигавшихся слаженно, как будто громадная птица взмахивала широкими крыльями. Нос корабля украшала вырезанная из дерева оскаленная морда неведомого зверя с прижатыми к голове короткими ушами и четырьмя длинными клыками, попарно торчащими с обеих сторон верхней челюсти подобно кинжалам. Глаза деревянного чудища взирали на мир с лютой злобой - это было заметно даже на расстоянии.
   Когда человек добежал до берега и протолкался к самой воде, корабль уже подошёл. Под деревянным килем заскрипел песок речного дна, с борта в воду с плеском упал трап, приподнялся, выдвинулся, задрожал и упёрся в берег, образовав надёжную опору. И по этому мостику на берег один за другим начали сходить странные люди.
   Странным прежде всего было их одеяние - люди явно были облачены для боя, причём для боя не со зверьём, а с себе подобными. Тела воинов надёжно защищали сплошные панцири из металлических пластин, спускавшиеся до коленей, гибкие и не стеснявшие движений. Головы прикрывали круглые шлемы с забралами, налокотники на руках и поножи довершали доспехи. В левой руке каждый держал окованный железными полосами овальный щит с острым шипом посередине, в правой - тяжёлое копьё с длинным стальным навершием. На поясах висели мечи - оружие, неведомое лесным обитателям. А на палубе корабля человек различил несколько тяжёлых арбалетов, заряженных и наведённых на толпу.
   На береговой песок тяжело ступили всего лишь двенадцать воинов, - однако человек не сомневался, что все охотники племени не сумеют одолеть их в открытом бою, - а потом по трапу спустился высокий человек в чёрном, с чертами лица острыми, как у хищной птицы. Пришельцам не мешали, наоборот, толпа лесных людей покорно расступалась, уступая место на берегу тем, кто сходил со звероголового корабля. Старший же Охотник шагнул навстречу тому, кто носил чёрное одеяние, и склонил перед ним голову.
   Хан-Шэ не поверил собственным глазам - гордый вождь вольного лесного племени покорно склонялся перед неведомым пришельцем! Человек почувствовал, как сзади к нему прижалась Хоэ, и ощутил спиной её бешено бьющееся сердце - женщина явно была напугана, причём смертельно. Хищнолицый в чёрном обвёл толпу недобрым взглядом и что-то коротко бросил вождю, а тот только покорно и как-то униженно кивнул в ответ.
   - Кто они? - Хан-Шэ обернулся к Хоэ и успокаивающе приобнял её за плечи. - Зачем они пришли и откуда? Почему твой отец...
   - Это слуги Наместника Бога, Властителя Земли, Живущего в Алмазном Дворце до Неба, - прошептала Хоэ. - Они приходят каждую осень, чтобы забрать то, что принадлежит Ему. Мы не можем и не смеем противиться, иначе они перебьют всех и сожгут всю деревню. Такое уже случалось...
   Да, подумал человек, на стороне бронированных чужаков не только превосходство в выучке и вооружении, но и самое надёжное оружие - парализующий волю к сопротивлению страх... "Во всех Мирах одно и то же, Власть и Страх перед этой Властью... Ты или властвуешь, или покоряешься...". Хан-Шэ почувствовал нарастающее раздражение - он и не подозревал, что лесные люди и их беды сделаются для него за столь краткий срок такими близкими и понятными. Хоэ несколько успокоилась, хотя еще вздрагивала под тяжёлой рукой мужа.
   А тем временем на берегу уже росла и росла куча того, что лесные люди отдавали Властителю: меха и шкуры, диковинные плоды в жёсткой кожуре, кости неведомых чудовищ и ...золото! Да-да, золото! Несколько округлых чаш, до краёв наполненных золотым песком. Человек и не знал, что лесные люди моют драгоценный металл. Вероятно, какие-то из впадавших в Реку ручьёв являются золотоносными. "...Золото... Вечный фетиш всех властителей... Откуда я всё это знаю?"
   С корабля тем временем вынесли увесистый тюк, развязали, и на плотный песок посыпались железные наконечники стрел и копий, ножи и прочие металлические изделия. Так вот откуда в посёлке металл! Что же, это вполне разумно. Данников следует беречь и в известной мере помогать им в их борьбе с Лесом - тогда будет больше мехов и больше золота. И отсутствие святилища в деревне также сделалось понятным - у Наместника Бога есть свои жрецы, связующие его с Богом. А наличие в селении языческого капища может вызвать раздражение слуг Властителя. Зачем злить того, кто сильнее?
   И всё-таки человек не понимал до конца, что же вызывало страх у обитателей деревни. Ну, приплыли, ну, забрали меха и золото (которое, кстати, для самих ан-мо-куну не имеет никакой особой ценности - денег они не знают, а женщины используют золото только для украшений, наряду с любыми другими материалами вроде ракушек, камня и кости). Но ведь никого не обидели, даже дали взамен необходимые лесному племени железные вещи - пусть даже и по явно завышенной цене, если рассматривать происходящее на песчаном берегу как товарообмен. Однако очень скоро человек всё понял, в том числе и то, почему на берег были нацелены арбалеты, а пришельцы одеты в доспехи.
   Дань (в том числе когти и зубы хугу-хугу, только об этом человек узнал гораздо позже) уже погрузили на корабль, железо оттащили в хижину вождя для последующей делёжки. Но толпа не расходилась, пришельцы не спешили вернуться на борт, а напряжение нарастало.
   И вот в тревожной тишине хищнолицый вновь обвёл лесных людей тяжёлым взглядом и вдруг резко выбросил вперёд сухую руку с крючковатыми пальцами. Пальцы указывали на широкоплечего юношу. Тот дёрнулся, а двое воинов опустили копья и двинулись к нему. Парень посмотрел на соплеменников, но их лица оставались каменно-спокойны, и тогда он вышел из толпы и медленно пошёл к сходне. А крючковатые пальцы уже отыскали следующую жертву - на этот раз ею оказалась стройная черноволосая девушка. По толпе пронёсся полувздох-полустон, а железные воины обнажили мечи.
   Так вот оно что! Дань людьми, самым ценным достоянием рода! "Племени нужны дети... наша жизнь коротка..." - всплыли в памяти слова Старшего Охотника. И вот теперь молодых, будущее племени отдавали для того, чтобы сыновья дробили камень в мрачных каменоломнях или до изнеможения вертели тяжёлые вёсла галер, а дочери грели постель изнеженным слугам Властителя и услаждали своей дикой красотой его пресыщенных сановников... Теперь всё становилось на свои места, страшная мозаика сложилась в жуткий узор. И тут тугую тишину разорвал отчаянный крик-вопль.
   Джэ кричала точно так же, как она кричала, убегая от хугу-хугу. Если разобраться, ситуация повторялась: девушке снова грозила ужасная участь - смерть или нечто ещё похуже. Во всяком случае, любой из лесных людей умирал для своих сородичей, как только ступал на борт звероголовой ладьи - назад не возвращался никто. У сходни уже стояли четверо: две девушки и два парня, а теперь двое тяжеловооружённых пришельцев волокли извивающуюся, царапающуюся и кричащую Джэ.
   Хан-Шэ заметил вырывавшегося из рук охотников Хи-Куру, ощутил, как прижавшуюся к нему Хоэ колотит крупной дрожью и резко переместился вперёд, оказавшись рядом с воинами, тащившими отбивавшуюся изо всех сил Джэ. Он ясно понял, что именно привело его в состояние холодного бешенства. Нет, не горе, которое принесли хищнолицый с его железнотелыми солдатами лесным людям, хотя человек и испытывал к простодушным Детям Леса искренне тёплое чувство. Основным было то, что кто-то осмелился поступать в его присутствии не так, как он хотел, как ему нравилось. Кто-то осмеливался навязывать ему свою волю! Они просто не знают, с кем они имеют дело!
   Первого воина Хан-Шэ просто оттолкнул левой рукой, но оттолкнул так, что тот отлетел на несколько шагов и тяжко рухнул к ногам человека в чёрном. Второго воина ударил по шлему дубиной Хи-Куру, воин повалился, а освободившаяся Джэ всем телом прижалась к жениху. И тогда в воздухе что-то гулко просвистело. Краем глаза Хан-Шэ успел увидеть медленно оседавших на песок Хи-Куру и Джэ. Влюблённые не разомкнули объятий, а их тела были плотно пришиты друг к другу тяжёлой стрелой чуть ли не в руку толщиной, пробившей насквозь обоих. Потом человек получил удар древком копья по ногам, споткнулся, и тяжкий удар по голове свалил его на мокрый песок.
   Когда Хан-Шэ вышел из краткого забытья, он увидел над собой хищное лицо человека в чёрном и железные спины воинов, замкнувших вокруг него и остальных пленников кольцо, отделившее их от толпы лесных людей. Чёрный человек разомкнул тонкие бескровные губы и прошелестел:
   - Червяк, как ты посмел сопротивляться, как осмелился поднять руку на воина великого Властителя, Наместника Бога... - последовало занудливое перечисление титулов. - Ты слишком стар, чтобы работать на Него, тебя следовало бы просто умертвить, но я оставлю тебе твою жалкую жизнь, как пример для непокорных, дабы... - и человек с лицом хищной птицы сделал знак воинам.
   Хан-Шэ подтащили к валявшемуся на берегу деревянному обрубку. Один из воинов крепко сжал его левую руку и положил на деревяшку, а чёрный повернулся к толпе:
   - Вам хорошо видно, лесные дикари? - с этими словами хищнолицый указал на распростёртого перед бревном Хан-Шэ и на мёртвые тела Джэ и Хи-Куру. - Я не слышу!
   По толпе пронёсся тихий стон-шёпот, и чёрный удовлетворённо кивнул.
   - Властитель суров, но и милостив. Эти двое наказаны: она за то, что отказалась принять оказанную ей честь служить Властителю, он за то, что ударил его воина. Этот же, - сухая рука небрежно указала на Хан-Шэ, - всего лишь оттолкнул слугу Властителя. Поэтому волей Его и Именем Его я оставляю ему жизнь, - по толпе снова пронёсся вздох, - но левая рука нечестивца, та самая, которой он посмел коснуться одного из моих воинов, будет отделена от тела. Давай!
   Последнее относилось к воину, стоявшему у импровизированной плахи. Тот не медлил с исполнением приказа господина. Клинок с лёгким шорохом вышел из ножен, описал в воздухе сверкающую стремительную дугу и упал на запястье человека, распростёртого на песке перед деревянным обломком.
   Раздался резкий металлический звон, как будто удар исполинского гонга. Воин-палач отлетел назад, с изумлением уставившись на то, что осталось у него в руке. Лезвие клинка выплавилось в том месте, где меч коснулся запястья Хан-Шэ, капли расплавленного металла с шипением падали на мокрый песок, а весь меч оплыл и утратил форму, словно был сделан из мягкого воска. Воинов разбросало в разные стороны, у хищнолицего от изумления - вероятно, самого большого за всю его жизнь, - отпала челюсть, открывая редкие гнилые зубы.
   Хан-Шэ медленно поднялся, отряхивая песок, подошёл к одетому в чёрное и так же не спеша взял его за горло. Всё тело Вышедшего-из-Леса обливало голубовато-алое сияние, чётко повторяющее все контуры и линии фигуры, как будто он находился в сверкающем коконе. На этот раз человек не позволял эмоциям взять над ним верх - ведь именно это подвело его и дало возможность врагам одержать над ним пусть временную, но всё-таки победу. Теперь Хан-Шэ действовал уже абсолютно хладнокровно. Когда он ещё шёл, с борта ладьи сорвалась вторая стрела, пущенная точно ему в голову. Но, не долетев пяди до лица человека, стрела вспыхнула в воздухе и осыпалась на песок невесомым пеплом. После этого и на корабле все застыли в полном оцепенении.
   А Хан-Шэ внимательно посмотрел в лицо чёрному и тихо, но очень внятно произнёс:
   - А теперь вели своим псам немедленно вернуть этим людям всё, что вы у них взяли - прежде всего пленников. После этого вы забудете сюда дорогу и никогда больше, слышишь, ни-ког-да, не осмелитесь даже просто приблизиться к этому месту. Иначе... - и Хан-Шэ повернулся к кораблю и вытянул вперёд левую руку с браслетом на запястье - с браслетом из неведомого металла, шириной в два пальца и с изображениями ветвящихся молний. Ту самую руку, которую только что безуспешно пытались отрубить.
   С пальцев сорвалась сверкающая молния и ударила в мачту. Парус вспыхнул, мачта треснула и рухнула за борт, ломая ограждение палубы. Поднявшиеся было и взявшиеся за мечи воины снова распростёрлись на песке, уткнувшись в него лицами и не смея поднять глаза. Хищнолицый побледнел так, что сравнялся цветом лица со своей собственной жидкой сединой. Единственное, что он смог сделать, это судорожно сглотнуть (жёсткие пальцы по-прежнему сжимали горло) и кивнуть. А Хан-Шэ повернулся к замершей в немом изумлении (к которому примешивалась значительная доля благоговейного страха) толпе Детей Леса и веско произнёс:
   - Дети Леса и Реки, никто не причинит вам зла!
  

* * *

  
   ...Грудь корабля раздвигала бурую воду с негромким шорохом, напоминавшим тихий стон, словно Река жаловалось кому-то неведомому на боль, причиняемую ей деревянным существом. Полог ночи наполняли звуки Леса, вопли его обитателей - пожираемых - и плотоядное урчание - пожирающих. Вечный круговорот жизни и смерти, рождения и гибели...
   Человек стоял на носу, у самой шеи звероголового чудища-украшения и смотрел во тьму невидящими глазами. Мысли его были далеко-далеко, вдали от Реки и Леса, и вообще от всего этого Мира со всеми его бедами и заботами.
   Нет, чувство простой человеческой благодарности не было чуждо тому, кого Дети Леса называли Хан-Шэ. Он отзывался на это имя, хотя уже догадался, что оно не настоящее. Человек надеялся, что скоро он вспомнит, как его зовут на самом деле, равно как и многое другое. Именно поэтому он и стоял сейчас здесь, на борту звериноголового корабля и плыл вместе с ним туда, куда этот корабль направлялся, - к центру страны, в столицу Властителя.
   После всего случившегося на берегу, железнотелые беспрекословно выполняли все приказы Хан-Шэ, даже не пытаясь отступить от их смысла ни на йоту.
   Он приказал вернуть отобранное и освободить пленников - исполнили тут же.
   Он приказал выгрузить на берег и установить на помосте частокола, окружавшего селение, четыре тяжёлых арбалета (больше похожих на баллисты) - пригодится, если вновь появится хугу-хугу или кто-нибудь ещё похлеще, особенно если щедро смазать гранёные железные наконечники ядом из красной травы, - установили быстро и сноровисто.
   По одному его слову воины отдали лесным охотникам мечи - не все, конечно, но добрую половину того оружейного запаса, который имелся на ладье.
   И самое главное: Хан-Шэ повелел остаться в племени четверым из пришельцев - мастерам работы с металлом. Человек не сомневался, что скоро ан-мо-куну освоят плавку и ковку металла - меди, а потом и железа, лишь бы нашлась поблизости руда ("руда" - откуда ему известно это слово?).
   Все его распоряжения выполнялись быстро и точно - и это было приятно.
   Неприятным был страх, поселившийся в сердцах наивных лесных людей.
   Если раньше они видели в Хан-Шэ просто могучего охотника, сильного среди равных, то расщепившая мачту молния (сборщики дани провозились с ремонтом ладьи несколько дней) одновременно выжгла настоящую пропасть, отделившую его от племени.
   Теперь победитель хугу-хугу и железных воинов выглядел в глазах ан-мо-куну то ли духом, то ли демоном, с которым лучше не иметь близких отношений. Исключение составляли только лишь Старший Охотник и его дочь.
   Вождь мыслил весьма рационально и прекрасно сознавал, что с таким защитником племя будет непобедимо, а тогда - почему бы не подумать о большем? Все люди, вкусившие власти, в принципе похожи на наркоманов - наркотика власти над себе подобными им требуется всё больше. Исключения из этого правила крайне редки, и они лишь подчёркивают это самое правило.
   А Хоэ... Она была просто любящей женщиной и не хотела вновь остаться одной, не хотела, чтобы её избранник - будь он хоть богом, хоть демоном - покидал её. Но Хан-Шэ уже знал, что уйдёт. А Хоэ - пусть её утешит то, что в ней зреет семя новой жизни, его семя. И окончательный толчок ходу событий дал тот самый чёрный человек с лицом хищной птицы.
   Хищнолицего звали Хануфер, и, как скоро выяснилось, он оказался совсем не так прост. Хануфер был сыном царедворца, рос при дворе Властителя и сам стал царедворцем. Искусство тонкой интриги буквально въелось в его кровь и плоть с детства, интрига была для него воздухом, которым он дышал и пищей, которую он ел. В непрерывной грызне скорпионов в банке он оказался в числе проигравших - что значил для него жалкий пост выколачивателя дани с полудиких племён, связанный к тому же с постоянным риском получить в лицо отравленную стрелу из зарослей!
   Хануфер бредил и грезил властью, нежил сам себя в сладких мечтах о том, что будет, когда он... И в неожиданной встрече в Лесу с незнакомцем, явно могущественным колдуном (сколько Хануфер помнил, - а память у него была хорошая, - никто из придворных магов не смог бы вот так запросто бросить молнию с руки и прикосновением запястья превратить в оплавленный огрызок меч из доброй стали), сборщик дани сразу увидел для себя Возможность - с большой буквы. Для начала он станет для Хан-Шэ проводником в мире, о котором тот не имеет ни малейшего представления, а потом... Но Хануфер решился на ещё одну проверку, прекрасно сознавая всю её опасность для себя самого.
   Несмотря на сковавший всех его людей страх перед загадочными сверхспособностями таинственного лесного чародея, Хануфер всё-таки оставался для них начальником, и ни один из его воинов не осмелился бы ослушаться его прямого приказа. И такой приказ был отдан.
   В то утро ремонт ладьи подходил к завершению. Из найденного в лесу подходящего прямоствольного дерева было вырезано бревно для мачты, очищено от коры и обстругано. И вот сегодня веревочными талями это бревно устанавливали в вертикальное положение, чтобы затем поднять на него подвесной рей с заштопанным парусом. Пострадавшие палубу и ограждение борта уже привели в исходное состояние. Пришельцы (без оружия - оно было уложено внутри корабля) суетились вовсю, стремясь поскорее покинуть страшное для них место.
   А в нескольких десятках шагов от ладьи на берегу собрались ан-мо-куну. Им не было никакого дела до железнотелых, таких грозных совсем недавно. Пусть уходят! Пришельцы заплатили дань за смерть, а люди Реки и Леса сегодня проводят к предкам своих мёртвых - несостоявшихся новобрачных Джэ и Хи-Куру.
   На песке лежала плетёная из прутьев лодка в форме большой корзины, и женщины полными горстями замазывали глиной зазоры между прутьями. Тела погибших - так и не разъятые - обильно посыпали порошком красной и жёлтой охры. Затем шестеро мужчин подняли мёртвых и перенесли их в погребальную лодку. Теперь уже десять мужчин приняли лодку-корзину с телами на руки и вошли в реку. Когда вода дошла передним до груди, а задним до пояса, носильщики разжали руки. Корзина с телами поплыла вниз по течению, слегка покачиваясь и поворачиваясь.
   Вот и всё. Не было ни криков, ни слёз - все поминальные обряды свершились раньше. Лодка недолго будет плыть по реке - текучая вода размоет сырую глину, корзина наполнится водой, и камни балласта потянут её на дно. Маленькие, но прожорливые рыбки хам-хам обглодают тела до чистых костей, и могилой Джэ и Хи-Куру станет вся Великая Река...
   Вождь с Хан-Шэ и Хоэ стояли у самой воды, провожая взглядами уплывающую погребальную корзину.
   - Я бы убил их! - Старший Охотник мотнул головой в сторону звериноголовой ладьи.
   - Нет. Пусть уходят, - возразил Хан-Шэ. - Они отдали вам щедрый выкуп за убитых.
   - Это только из-за твоей силы!
   - Пусть так. Но если убить этих, придут другие, и будут приходить снова и снова. А так - они передадут мои слова своим, и вас оставят в покое. - Хан-Шэ не стал говорить о том, что у него свои планы насчёт этой ладьи. Зачем обижать стоявшую молча Хоэ? Она и так, похоже, о чём-то догадывается. Во всяком случае, почти каждый раз, когда Хан-Шэ говорил с Хануфером (во время недолгого ремонта корабля пришельцы ночевали в селении на странном положении полугостей-полупленников), он ловил на себе её настороженный взгляд.
   А Хануфер открыто звал Хан-Шэ с собой, подчёркивая бессмысленность для такого человека жизни в лесных дебрях и расписывал, не жалея ярких красок, все прелести Хамахеры - столицы Властителя. Чародей внутренне улыбнулся: Хануфер мечтает обрести значимость и вес на представлении при дворе невиданного колдуна из лесных дебрей, а тому всего лишь надо выбраться из этих самых дебрей; и в данный момент наиболее подходящим средством для этого был корабль Хануфера - не идти же через Лес пешком. И в этот момент Хан-Шэ спиной почувствовал опасность.
   Чародей ещё поворачивался, когда Хоэ пронзительно закричала. Краем глаза Хан-Шэ увидел метнувшуюся к нему тень, и тут его глаза встретились с белыми от страха и бешенства глазами одного из пришельцев. В правой руке воин сжимал меч и уже заносил его для удара. Но как только горящий взгляд чародея упёрся в глаза убийцы, нападавший обмяк, как будто из него разом выпустили весь воздух. Меч выпал из безвольно разжавшейся руки и шлёпнулся наземь. И тут появился Хануфер. Хищнолицый молниеносно оказался рядом со своим воином, который мешком оседал на песок, и быстрым движением всадил ему в горло короткий нож. Воин без звука повалился ничком.
   - Зачем? Я в состоянии защитить себя и всех моих, - Хан-Шэ повёл рукой в сторону посёлка и людей на берегу, - от тысячи таких, как этот. Причём безо всяких этих железных палок, - чародей брезгливо пнул носком ноги упавший меч. - Или ты хотел проверить, а?
   - Прости, великий маг! - пробормотал Хануфер. - Этот... несчастный свихнулся. Здесь бывает вредное дыхание болот... Я не имел и тени сомнений в твоих силах, но он напал сзади! Я всего лишь хотел придти на помощь...
   - Что ж, пусть будет так. Мы ещё поговорим обо всём, Хануфер. Твои люди готовы к отплытию?
   - Да, великий, почти...
   - Иди к ним. Но не смейте отчаливать, пока я не разрешу! Ты знаешь, что я могу.
   - Повинуюсь, великий.
   Хан-Шэ поднял валявшийся меч, отёр с него песок и протянул рукоятью вперёд тестю.
   - Возьми от меня - на память. На долгую память...
   Потом он повернулся к Хоэ. Женщина молчала, но глаза её были полны такой болью, что чародею стало даже как-то не по себе. Где и когда он уже видел эти глаза, или нет, другие, но смотревшие с таким же выражением? Он должен вспомнить, он слишком многое должен вспомнить! А Хоэ повернулась и всё так же молча побрела вдоль берега. Слова были излишни, а гордость лесной красавицы взяла верх. Да, похоже, сегодня племя простилось не с двоими, а с троими...
  

* * *

  
   Плеснувшая за бортом вода прервала плавное течение мысли. Крутая тёмная спина какой-то водяной твари выгнулась колесом у самого борта, медленно перекатилась и пропала. И тут же Хан-Шэ ощутил рядом присутствие Хануфера.
   - Ты всё ещё пытаешься проверять меня, чтобы убедиться в том, насколько ценную диковину везешь в Хамахеру, ко двору Властителя?
   - Нет, нет, о великий, нет, конечно же нет! Просто я не хотел тревожить бег твоих размышлений...
   - Тогда что?
   - Я хотел говорить с тобой.
   - О чём на этот раз? Многое было уже сказано в селении Детей Леса.
   - Через три солнечных заката - если будет на то милость вечного неба! - мы прибудем в Хамахеру. Я хотел знать...
   "Да прекрасно мне известно всё, что ты хотел знать" - мысль была отчётливой и холодной. С каждым уходившим днём чародей всё яснее ощущал, как возвращаются его возможности и умения, глубинная, давным-давно ставшая привычной способность управлять окружающим. А для обитателей этого Мира слова "управлять" и "повелевать" явно являются синонимами. Значит, он будет повелевать - для начала здесь, а потом... В принципе, Хануфер перестанет быть ему нужным в тот самый момент, когда нос ладьи ткнётся в причал порта в Хамахере.
   Заклятье Насторожённости чародей теперь носил постоянно - что поделаешь, этот Юный Мир таков, что без определённых мер предосторожности здесь просто не обойтись. Заклятье сделалось привычным, словно одежда. При не слишком значительном радиусе действия затраты Силы были невелики и вполне восстановимы непрерывно, зато за полсотни шагов Хан-Шэ чувствовал присутствие любого существа и общий настрой его мыслей. Некоторая фокусировка - и мысли существа (если оно, конечно, являлось разумным) становились легко читаемыми, словно написанные на листе папируса. Угроза же ощущалась мгновенно, даже когда чародей спал. Конечно, если противник тоже будет использовать магию - хотя бы маскирующую, - то... Однако пока ничего подобного не встретилось (что не исключало столкновения с магией в будущем, может быть даже в ближайшем будущем). Второй слой заклятия приводил в действие защиту от механического воздействия - именно эта защита испепелила стрелу тяжёлого арбалета, направленную в голову волшебника в тот день, когда погибли Джэ и Хи-Куру. Так что Хануфер давно был прочитан чародеем. И всё-таки...
   "...почему бы ни поговорить с хищнолицым? Время есть, а мысли разумного существа невозможно прочесть, если они не возникают - например, в ходе разговора".
   А разговор получился неожиданно интересным.
   То, что Хануфер жаждет власти, для Хан-Шэ не составляло секрета уже давно. Понял он и то, как именно собирается скромный сборщик дани с диких и полудиких племён добиться осуществления своих заветных желаний - через него, Хан-Шэ. Расчёт был верным - появление столь могущественного чародея не может пройти незамеченным. А раз так, то отражённый свет славы падёт и на Хануфера. Однако, судя по хищной ауре, Хануфера вряд ли окончательно удовлетворит вторая роль. Насколько Хан-Шэ успел разобраться в его мыслях, Хануфер желал воссесть на трон Наместника Бога - по меньшей мере. И вот тут-то царедворец весьма уповал на боевые способности чародея - самому ему была явно не по зубам прямая борьба с Властителем. Но была ещё и третья сила, о которой Хан-Шэ узнал только сейчас.
   Этой ночью, разговаривая с чародеем на носу корабля, легко скользящим по течению Великой Реки сквозь темноту и тишину, Хануфер впервые упомянул о Храме. И чем больше он говорил, тем больший интерес вызывали у Хан-Шэ его слова - и тем более мысли.
   По словам Хануфера выходило, что в этом мире жили довольно-таки могущественные чародеи - Хурру. Каста Хурру фактически являлась основной правящей силой страны: они занимали ведущие посты при дворе, в армии, в чиновничьем аппарате. Хурру диктовали свою волю Властителям, и ни одно мало-мальски важное решение не принималось без их участия. Жрецы Хурру легко устраивали дворцовые перевороты, если Властителю надоедала роль красивой марионетки, и он взбрыкивал, желая, наконец, выяснить, кто в доме хозяин. Неоднократно страна ввергалась в пучину смут и даже гражданских войн, возникавших в результате противоречий между Хурру и Властителями. В этих войнах сталкивались в прямом поединке меч и магия, и далеко не всегда магия однозначно одерживала верх. А кастовым гнездом Хурру, их святая святых и был Храм.
   Из всего услышанного от Хануфера и прочитанного в его мыслях в связи с Храмом, Хан-Шэ более всего заинтересовала именно магия Хурру, уровень её силы и её возможности. К сожалению, Хануфер мало что мог сказать вразумительного по этому вопросу, и он не лукавил - мысли не лгут. Он сказал только, что Хурру держат свои знания и умения в глубочайшей тайне. Хурру вербовали неофитов Храма из любых слоев населения, критерием отбора было лишь наличие магических задатков. Как это наличие определялось, Хануфер не знал. В ученики Храма отбирали детей обоего пола не старше десяти лет. Назад из Храма дороги не было - во всяком случае, Хануфер не знал ни одного случая, чтобы новообращённый Хурру вернулся бы к светской жизни.
   Храм не был как таковым святилищем какого-либо божества, хотя в стране, естественно, существовала религия: культ Вечного Неба. Храм скорее представлял собой штаб-квартиру некоего магического военизированного ордена, - при этих словах Хануфера голову Хан-Шэ словно взорвало изнутри вспышкой дикой боли, - чем просто культовое сооружение с конклавом жрецов. "Существуют Миры, где, несмотря на общую примитивность развития общества, несмотря на то, что выше меча и мотыги технология труда и военного дела ещё не поднялась, магия занимает совершенно особое, ведущее место. Кто сказал, что развитие расы Носителей Разума непременно должно идти по линии техники: костёр - паровой котёл - ядерный реактор - ГАЭ?" - эта чёткая мысль вдруг пропечаталась в сознании Хан-Шэ, когда Хануфер рассказывал о Храме, стараясь не упустить ни одной известной ему подробности.
   Откуда это?! Нет, пора разбираться с этими внутренними голосами, тайными знаниями, да и, кстати, с этими приступами головной боли тоже! И именно тогда, когда Хан-Шэ сказал это самому себе, ему вдруг стало ясно: а ведь этот совсем не простой Хануфер ещё пригодится - бросать его сразу по прибытии в Хамахеру рановато.
   Чародея очень заинтересовал сам факт существования Храма, и он понял, что в данной ситуации возможны только два варианта развития событий: либо открытое столкновение со жрецами Хурру - вряд ли местные колдуны потерпят наличие серьёзного конкурента, - либо сотрудничество с ними на взаимовыгодной основе. Правда, воплощение в реальность второго варианта Хан-Шэ на данном этапе представлял себе смутно. Поэтому-то ему и понадобится помощник, и помощником этим будет никто иной, как Хануфер. А что до взаимовыгодного интереса... Чародей не без основания предполагал, что его персона заинтересует жрецов, ему же самому требовалась помощь в просветлении памяти. Если Хурру могут, по словам Хануфера, не без успеха противостоять мечам, то почему бы им не оказаться способными и на такое деяние?
   Небо уже светлело, когда собеседники удалились отдохнуть, вполне удовлетворённые результатами ночного разговора. Хануфер понял, что Хан-Шэ будет ему помогать - до определённых пределов, естественно; а чародей, в свою очередь, осознал, что Хануфер ещё будет ему полезен - во всяком случае, пока.
  

* * *

  
   Гавань была забита кораблями. Хамахера расположилась в устье Великой Реки, там, где река разливалась на четыре тысячи шагов. Могучие белые стены и башни города видны были издалека - город уверенно наложил свою властную длань на вольный бег реки, не прячась, не боясь возможного нападения, а наоборот, открыто выставляя напоказ всю свою силу, мощь и богатство. Город не опасался никого, напротив, он желал устрашать и подавлять сам.
   Хан-Шэ уже знал, что в этом Мире (на этой планете?) существовали два крупных материка - северный и южный, причём оба располагались в благодатной экваториальной зоне. По огромным просторам океана было рассыпано множество островов, и только подёрнутые коркой плавучих льдов полярные области оставались необитаемыми. Северный континент - Хам-а-Хери - уступал по размерам южному, и большую его часть покрывали джунгли, таящие в себе массу загадочного. Почти все пригодные для обитания земли Хам-а-Хери после столетий кровопролитных войн объединились под эгидой Властителя, Наместника Бога, и так далее. Его многочисленный флот бороздил океан, добираясь до берегов Южного континента с торговыми целями - до поры до времени только с торговыми.
   Что же касается Южного материка, то Хан-Шэ узнал от Хануфера, что второй континент больше северного и плотнее заселён, особенно его северо-западная часть - Объединённое Королевство Изобильных Земель, конгломерат уделов, ещё сохранивших некое подобие независимости под верховной властью Короля. Зато юго-восточная часть Южного материка - Великая Пустыня - скрывала не меньше тайн, чем Великий Лес Хам-а-Хери. Не подлежало никакому сомнению, что уже в недалёком будущем военное столкновение между севером и югом неизбежно - таков закон развития почти всех Юных Рас. Однако пока отношения между соперниками не выходили за рамки интенсивных торговых контактов.
   Корабль приближался к берегу. У впадения в океан течение реки замедлялось, и кораблю не стоило большого труда пересекать водную гладь на вёслах, не опасаясь быть вынесенным в открытое море. Трёхнедельный путь заканчивался. За это время ладья неоднократно миновала точки слияния рек, так что сейчас Хан-Шэ не так-то просто было бы найти дорогу назад, к ан-мо-куну, захоти он вдруг такого.
   Причалы порта тянулись вдоль берега реки на десять-двенадцать тысяч локтей, от них к городским стенам вела паутина дорог, стягивавшаяся в узлы у пяти ворот. Корабль направлялся к центральным причалам - к месту стоянки военных судов. От военных причалов начиналась мощёная каменными плитами главная дорога, ведущая к ближайшим ко дворцу Властителя Срединным воротам. На взгляд - да и по словам Хануфера - в городе проживало не меньше полумиллиона обитателей, а может быть, и больше.
   На борту ладьи царила та возбуждённая суета, которая всегда сопутствует возвращению домой после долгого и опасного пути. И вместе с тем неуловимо менялась сама аура экипажа. Хануфер построжел, подобрался, даже стал как-то выше ростом. Воины взирали на Хан-Шэ без прежнего суеверного ужаса. Нет, они отнюдь не перестали бояться чародея, просто здесь, у стен великого города мощь лесного колдуна уже не казалась им столь всесокрушающей. И чародей почувствовал это.
   Они стояли рядом с Хануфером на носу корабля. Царедворец неотрывно вглядывался в береговую черту, словно отыскивая там кого-то. Хан-Шэ расслабил волю, вновь пружинисто напрягся, представляя, как солнечный свет без помех проходит сквозь его ставшее прозрачным тело, и окликнул Хануфера. Хищнолицый обернулся, и по тому, как округлились глаза сборщика дани, чародей понял, что всплывшее из неведомых глубин памяти заклятье сработало должным образом. Хануфер не увидел ничего! "Подобный холодный душ полезен, - подумал Хан-Шэ, вновь становясь видимым, - пусть не забывает, кто рядом с ним". Однако вслух он произнёс не слишком значащую фразу:
   - Итак, Хануфер, что будет дальше?
   - Мы скоро причалим, о великий ("Неплохо, титулование не забыто!".).
   - Затем?
   - Нас встретит береговая стража, я сделаю доклад начальнику...
   - Когда мы сможем попасть во дворец?
   - Не знаю, великий. Это зависит от многих причин.
   - Сегодня это будет зависеть только от меня. Я пойду вместе с тобой, и я очень надеюсь, что уже сегодня мы удостоимся радости лицезреть Властителя.
   - Пусть будет так, как ты пожелаешь, великий.
   - Да, пусть будет именно так.
   Берег уже был настолько близок, что Хан-Шэ уменьшил радиус действия Заклятия Насторожённости - слишком суматошный рой мыслей обрушился на него, это утомляло, - а затем почти убрал чары, сузив фокусировку и оставив только реакцию на непосредственную угрозу. Попробуем-ка сначала без ненужной демонстрации магических способностей, пока остаётся неведомым арсенал колдовства Хурру...
   Корабль двигался вдоль торговых пирсов, над которыми, несмотря на ранний час, висел плотный гул голосов, скрип, лязг и прочий привычный шум от большого скопления людей, занятых погрузкой и выгрузкой.
   Гребцы с правого борта убрали вёсла, ладья тихо скользила в непосредственной близости от вереницы пузатых торговых посудин, прибывших и с дальних островов, и с самого Южного континента. Далее начинался уже военный порт, здесь было гораздо тише и в то же время как-то напряжённее. Высокобортные парусные морские крейсера Дальних Морей грозно нацеливались во все стороны баллистами и огнеметательными приспособлениями. Длинные чёрные многовёсельные галеры вытянули хищные, окованные бронзой таранные носы. Тут же стояли ладьи Великой Реки, подобные их собственной. Эти корабли добытчиками сновали по всей паутине рукавов и притоков, пополняя казну Властителя данью лесных племён. Сюда и направился прибывающий корабль.
   Звериноголовый нос мягко коснулся каменной кладки набережной. Смуглые полуголые люди приняли брошенные на берег канаты и завели их за торчащие каменные тумбы. Выдвинулась с борта деревянная сходня. Прибыли.
   Первым на берег ступил Хануфер. Хан-Шэ сошёл вторым - не стоит до поры до времени раскрывать карты, тем более что их встречали. Группа воинов в полном боевом облачении, уже привычном ещё по первой встрече в Лесу, и высокий человек с пронзительными чёрными глазами, одетый в красный плащ, - они стояли в нескольких шагах от борта причалившей ладьи. И стоило Хан-Шэ и Хануферу приблизиться к человеку в плаще, как чародея буквально обдало запахом магии. "Так вот они какие, Хурру...".
   Ритуал был отработан годами. Сообщение сборщика дани о походе и его результатах, обильно сдобренное витиеватыми восхвалениями величия и славы Властителя, было принято в торжественной тишине. А затем, виртуозно умолчав о неприятном для этой самой славы поражении у маленькой деревушки ан-мо-куну, Хануфер перешёл к самому главному.
   На протяжении всего ритуала Хан-Шэ молчал. Он насторожился, даже прикрыл свои мысли лёгким магическим флёром - от высокого Хурру с пронзительными глазами так и веяло магией. "Да, похоже, это противник... Ну что ж, давай поиграем...".
   Высокий Хурру принял игру мгновенно. Он был искушён в магии - в тех пределах, в которых она была подвластна жрецам Храма. Поэтому он пропустил мимо ушей длинное славословие Хануфера и впился глазами в Хан-Шэ - тот ощутил всем сознанием касание холодных пальцев. Однако пальцы натолкнулись на преграду и бессильно соскользнули - глаза Хурру расширились от удивления.
   - ...и посему мы просим твоего высокого соизволения быть допущенными ко двору Великого Властителя, Наместника Бога, Живущего в Алмазном Дворце-до-Неба...- бормотание Хануфера внезапно прервалось, и сборщик дани замер с полуоткрытым ртом.
   - Кто ты? - Голос Хурру был сух и холоден, однако в нём явно скользили неуверенные нотки: пронзительноглазый понял, что столкнулся с чем-то необычным.
   - Меня зовут Хан-Шэ. Я вышел из Леса, но вот как я там оказался, я объяснить не могу. Мне почему-то кажется, что почтенный - не знаю твоего имени - знаком с тем, что называется "магия". Так вот, я полагаю, что оказался в Лесу магическим образом, и при этом я не помню ничего из своей прошлой жизни.
   Служитель-Хурру уже овладел собой после неудачи проникновения и внимательно оглядел пришельца с головы до ног. "Моя очередь, - подумал Хан-Шэ, выбрасывая вперёд узкий клинок мысли, - посмотрим, какова твоя защита...".
   Защита Хурру спружинила и поддалась - взвихрённый водоворот мыслей, таившийся под бронёй внешнего спокойствия Хурру, явился внутреннему взору чародея. И доминантой этих мыслей была встревоженность перед неведомой опасностью.
   - Ну что, почтенный, для начала достаточно? Так как всё-таки твоё имя? Ты убедился в том, что я что-то могу и представляю интерес для Храма? Я полагаю, что нам не придётся скрещивать мечи - ни магические, ни обычные.
   Хурру пришёл в себя после потрясения удивительно быстро - это вызывало уважение и уверенность в том, что магия Храма чего-то стоит.
   - Моё имя ничто пред могуществом Вечности, - выспренно ответил он. - Ты можешь называть меня служитель второго ряда - таково моё место в Храме.
   - Тогда вот что, служитель второго ряда. Первоначально я собирался в первую очередь нанести визит Властителю, однако сейчас я считаю, что лучше - для всех нас - будет, если я как можно скорее встречусь с кем-нибудь из ваших высших иерархов. А Властитель - Властитель может подождать, - и, не дожидаясь ответа, Хан-Шэ повернулся к замершему Хануферу:
   - Ты пойдёшь туда, куда велит тебе твой долг. Побываешь во дворце и расскажешь Властителю всё... почти всё. Скажешь, что я по доброй воле принял вежливое приглашение слуг Храма - конфликты нам пока ни к чему. Я найду тебя.
   - Повинуюсь, великий, - прошептал Хануфер, кивнул и отошёл. Чародей проводил его взглядом - помеченного заклятием сборщика дани он легко разыщет даже в этом огромном городе, среди множества аур и сознаний.
   Хурру молча ждал, такой же неподвижный, как и сопровождавшие его воины. Когда Хан-Шэ снова обернулся к нему, служитель Храма полностью владел собой и был бесстрастен, как каменная статуя. Он подал знак воинам эскорта и протянул руку в приглашающем жесте, предлагая волшебнику следовать за ним.
  

* * *

  
   Громада Храма возвышалась над всей Хамахерой, видимая из любой точки города, словно подчёркивая тот непреложный факт, что на деле не Властитель, а Хурру являются истинными хозяевами всей страны. Магия сильней меча - хотя на деле так оказывалось далеко не всегда.
   Город кишел народом, улицы были забиты, но небольшой кортеж с молчаливым Хурру во главе проходил через толпу, как нож сквозь масло, даже не прилагая к этому каких-то особенных усилий. Люди раздавались в стороны, словно текучая вода, и процессия без задержек продолжала свой путь. Храм становился всё ближе, словно вырастая из-под земли. Ещё несколько поворотов широкой мощёной мостовой - и они оказались на площади, посередине которой высился Храм.
   Первое впечатление, которое здание Храма произвело на Хан-Шэ - череп. Нет, по форме это величественное сооружение череп отнюдь не напоминало: строго прямоугольный контур крепостного форта, мощные квадратные башни по углам, бойницы, тяжёлые ворота. Вот разве что белый цвет и круглый купол посередине, поднимавшийся выше уровня стен... И всё-таки именно череп, нечто зловещее и даже несколько потустороннее.
   Ворота распахнулись бесшумно, как только маленький отряд приблизился к ним. За воротами царила непроглядная темнота, несмотря на то, что над городом ослепительно сияло солнце яркого дня. Воины сопровождения остались снаружи, а служитель-Хурру и Хан-Шэ вошли под своды Храма.
   Их встретила прохлада - и мощная магическая аура. Шаги гулко отдавались в темноте, наполненной ожиданием. Впереди забрезжил огонёк, другой, проступили очертания стен с тяжёлыми барельефами странных чудовищ. Ещё несколько шагов - и вошедшие оказались в просторном зале с колоннами.
   На стенах подрагивало пламя магических светильников, и вся махина Храма дышала магией. Да, Юная Раса здешнего мира сумела кое-чего достичь в этой области. А потом в полумраке зазвучал голос:
   - Ответствуй, вошедший, чего ищешь ты здесь?
   - Помощи.
   - Какой?
   - Магической.
   Холодное щупальце коснулось сознания Хан-Шэ, и прикосновение это было не в пример энергичнее, нежели та попытка проникновения, которую он легко отбил на причале. Однако и на этот раз чародей устоял.
   - Ты маг? - спросил бесстрастный голос.
   - Я надеюсь на это. Магия мой Бог - верните мне его.
   - Ты не таишь зла на Храм? Твой разум закрыт, и нам неведомо его содержимое.
   - Я не принёс с собой зло и войну. Наоборот, мы можем быть союзниками. Магия правит Вселенной, и она будет править здесь.
   Хан-Шэ был искренен. Сама атмосфера Храма пробуждала в нём нечто скрытое, таившееся в неведомых глубинах его Эго. Казалось, ещё чуть-чуть - и он всё вспомнит.
   Прямо перед волшебником засветился голубой овал, уплотнился и превратился в подобие двери. Хан-Шэ шагнул в голубое свечение, отметив краем сознания, что его провожатый исчез, и чародей остался один. Ощущения опасности не было - если, конечно, магия Храма не подавила его Заклятие Насторожённости.
   Волшебник оказался в небольшой комнате, наполненной голубым светом. В этой комнате в кресле у стены сидел человек в серебристом одеянии, с длинной седой бородой и глубокими внимательными глазами. Что-то в его облике вновь показалось Хан-Шэ до боли знакомым, но он тут же погасил эту мысль. Скоро он всё, всё будет знать, он должен знать!
   Человек - маг - в кресле разомкнул бескровные губы.
   - Садись, пришедший, - предупреждая недоумение гостя, хозяин чуть повёл сухощавой рукой: напротив него из пустоты медленно возникло второе кресло. - Я слушаю тебя, маг из Великого Леса.
   Хан-Шэ изложил свою историю, стараясь быть как можно более кратким и в то же время не упустить ни одной важной детали. В продолжение всего рассказа он ощущал прикосновение чужого разума к своему и даже несколько приоткрылся - пусть жрец Хурру (вероятно, один из верховных) видит, что он говорит правду. После того, как чародей закончил, Хурру некоторое время молчал. Хан-Шэ потянулся к его разуму и отшатнулся в недоуменном уважении: защита жреца была подобна ледяной броне, по которой бессильно скользнуло заклятье самого чародея. И тогда верховный жрец Хурру заговорил:
   - В твоём разуме много тайного, Пришедший-из-Леса. Хан-Шэ - это не настоящее твоё имя. Великий Охотник - на языке ар-ку-куну, нет, ан-мо-куну, да. В твоей ауре - точнее, в контуре сознания, - видны тёмные отпечатки, подобные синякам на рёбрах того, кто побывал в объятиях питона и чудом остался жив. Есть один способ прочесть тайное, но он опасен и, кроме того, требует твоего полного согласия. Я не могу, да и не хочу помогать тебе насильно, ибо это уже не помощь. Ко всему прочему, мне ясно, что ты принесешь нашему миру либо величайшую славу, либо гибель. Эта мысль будет сбивать меня - я могу пожелать тебе быстрой смерти, дабы избегнуть неведомых и невиданных бед. Как видишь, я с тобой вполне откровенен. Хурру верят в Предначертанное и не пытаются с Ним бороться...
   Если тот, кого ан-мо-куну называли Хан-Шэ, и сомневался, то все его колебания заняли мгновение, не больше. Он уже знал, что примет предложение жреца, в чём бы оно ни состояло. Ему надо вспомнить, кто он и обрести себя заново, иначе сама его жизнь утратит для него всякий смысл. Тот, кто когда-то летал, уже никогда не согласится ползать. Сокрушавшего Миры не устроит роль шамана жалкого племени лесных дикарей. Нелепо требовать от Хурру гарантий того, что жрец не прикончит его из-за собственных опасений, воспользовавшись тем, что гость (пленник?) беззащитнее ребёнка. Все эти мысли молнией мелькнули в сознании чародея, но вслух он произнёс всего лишь два слова:
   - Я согласен.
   Каменный пол под ногами ощутимо дрогнул. Жрец поднялся со своего кресла и протянул волшебнику сухую тонкую руку, оказавшуюся неожиданно сильной, - Хан-Шэ почувствовал это, когда без колебаний подал Хурру свою ладонь. Они начали медленно проваливаться прямо через каменные плиты. "Сквозьматериальная телепортация. Хурру достигли много в магии. Редкий случай в пределах Познаваемой Вселенной". Тьма вокруг сгустилась, отказали все органы чувств, даже магическое зрение, осталось лишь ощущение крепких сухих пальцев, сжимавших его собственные пальцы. А потом внизу начало медленно разгораться свечение - на этот раз оранжевого цвета, и в сознании чародея зазвучал голос жреца Хурру:
   - В недрах нашего Храма скрыт невероятно древний артефакт - он древнее самих звёзд на небе. Во многом мощь Храма зиждется именно на нём - я не скрываю этого от тебя, ибо ты и сам это почувствуешь, когда мы окажемся рядом. - Голос жреца был бесстрастным, но Хан-Шэ чувствовал нараставшее в нём напряжение, дрожавшее и вибрирующее, как перетянутая струна.
   Камень пола под ногами снова обрёл твёрдость и непроницаемость. Над головой нависал каменный сводчатый потолок; стены не просматривались, хотя неяркий оранжевый свет заполнял всё помещение, а прямо посередине зала (подвала?) на прямоугольном постаменте из золота покоился огромный серый шар в четыре локтя диаметром. Верховный жрец Хурру сказал правду - от величественного артефакта веяло невероятной древностью и мощью. И ещё: возникло странное ощущение пленённого времени, скованного под морщинистой, словно кожа глубокого старца, поверхностью серого шара. "Это же... Это... Темпоральная бомба! Так вот как она выглядит!". На этот раз тот, кого Дети Леса назвали Великим Охотником, не стал гадать, откуда у него это знание (память?). До решения всех загадок осталось совсем немного - назад дороги нет.
   - Назад дороги нет, - эхом отозвался Хурру, - ты сделал свой выбор. Теперь всё в руках Предначертанного. Подойди, и возложи свои ладони на Орб Силы, и расслабь путы, стягивающие твой разум. Назад дороги нет...
   Поверхность шара на ощупь оказалась холодной, но затем под ладонями волшебника она начала стремительно теплеть. А потом по глазам резанул ослепительный ярко-белый свет, всё тело скрючило чудовищной судорогой, затрясло, боль выкрутила суставы, и он увидел...
   ...Мириады звёзд пылали в бездонной черной пустоте ровным блеском, незамутнённым дымкой планетарной атмосферы, как будто одна из Звёздных Владычиц горделиво выставила напоказ все свои драгоценности... дни становились ночью от чёрного ядовитого дыма, а ночи превращались в багровые дни от зарева пожарищ пылающих городов... белая ослепительная вспышка, сопоставимая по яркости со взрывом сверхновой звезды... багровые плети... ...зловещий серый рой прямо перед ними... чистый и ясный голос, наполненный межзвёздным холодом...
   ...Величественная горная цепь, увенчанная белыми коронами ледников; справа, почти у линии горизонта блестела бирюзовая морская гладь, очерченная золотой песчаной каймой... дочь Владычицы смело встретила его взгляд, и в глубине её глаз мерцал загадочный огонёк... гроздь светящихся рубиновым цветом капель упала на голубую ткань... чувство наслаждения и тревожное ощущение идущего над пропастью, шёлк кожи Натэны и запах её волос, горячие объятия и холодок затаившейся до времени неведомой опасности...
   ...Яркая точка Цитадели, окружённая роем искорок-спутников... тринадцать величественных фигур в алых плащах поверх золотистых боевых одеяний со светящимися алым тонкими обручами вокруг голов... обвивающие тело Керстера туманные алые змеи плотоядно шевелились... средняя Волшебница сильнее среднего Мага... над выжженной, оплавленной твердью бушевал ледяной ветер... странное касание чужой мысли, смутный и неясный зов...
   ...Высокая фигура в воронёных доспехах... на белой капельке Инь пальцы ощутили крошечный, почти неосязаемый скол - частички амулета недоставало, она пропала, исчезла без следа... крик смертельно раненой птицы, крик, переворачивающий Миры, крик, в котором не было ни капли фальши... Дом истаивал. Материя трансформировалась, меняла структуру, вновь становясь землёй и травой Сказочного Леса... Лавина пришла так, как всегда приходили Лавины - внезапно... его поволокло... сознание того, что он всё-таки сделал всё возможное, чтобы избежать прямого сокрушающего удара, а значит... Искра его разума не фиксируется...
   Боль утихала, отступала, пряталась в свою нору, словно поджавший хвост хищник. Теперь он, Капитан Эндар, командир третьей когорты одиннадцатой фаланги Десятого легиона Ордена Алых Магов-Воителей помнил всё.
  
  

Оценка: 5.83*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"