Кронштадт лета 1919 года являл собой зрелище грустное.
Балтийский флот, оставивший все свои передовые базы, вернулся в своё родовое гнездо в Финском заливе - туда, откуда двести лет назад вылетали на морские просторы белокрылые петровские фрегаты. Численно - на бумаге - в 1919 году флот этот представлял собой внушительную силу: в феврале-мае 1918 года из Гельсингфорса в Кронштадт удалось вывести свыше двухсот тридцати боевых кораблей и судов. Дредноуты, крейсера и эсминцы прошли, обдирая стальную кожу обшивки, сквозь тяжёлые льды Финского залива и замерли, упершись бронированными спинами в кронштадтские пирсы, прикрытые орудиями фортов.
Корабли были, однако флота не было: его сложный механизм не выдержал ударных нагрузок, обрушенных революцией на всю страну. Корабли не могут жить без нефти и угля, без снарядов и продовольствия, без ремонта и организации, превращающей эти железные конструкции, способные держаться на воде и передвигаться, в грозную силу, имя которой - военно-морской флот. В 1919 году в Кронштадте ничего этого не было, точнее, было, но в явно недостаточном количестве.
И главное - люди, тот необходимый компонент, без которого нет (и не может быть) ни армии, ни флота, ни дела, ни государства. Людей не хватало: на кораблях Балтийского флота был большой некомплект личного состава. Часть матросов, воодушевлённая идеями мировой революции и грядущего счастья для всех и каждого, отчаянно дралась на фронтах гражданской войны с белогвардейцами, не менее отчаянно дравшимися за свои идеалы; часть подалась в родные деревни делить землицу или ловить рыбку в мутной водичке; часть, наименее энергичная, отсиживалась на полумёртвых кораблях (подальше от разноцветной всероссийской смуты) в ожидании лучших времён.
Ещё хуже обстояло дело с командным составом. Одни офицеры были перебиты матросами, сводившими старые счёты с ненавистными "золотопогонниками"; другие бежали к белым или за границу. Остались единицы - из числа тех, кто приняли Советскую власть, искренне веря, что она принесёт их стране светлое будущее. Эти люди, для которых слова "флот" и "Россия" не были пустым звуком, продолжали нести службу на своих кораблях. А это было совсем не просто: на "бывших" косились, и малейшая их ошибка расценивалась как предательство (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Понятие "дисциплина" было отменено как "старорежимное", и сплошь и рядом бравые "красные военморы" вместо того, чтобы выполнять боевой приказ, собирали митинг, на котором долго и нудно обсуждалось, а надо ли его выполнять.
Всё это привело к тому, что некогда сильный и сбалансированный Балтийский флот усох до размеров ДОТа - Действующего Отряда, - в состав которого входили линейные корабли "Петропавловск" и "Андрей Первозванный", крейсер "Олег" и несколько эсминцев, тральщиков и подводных лодок. Одна из этих лодок называлась "Пантера".
* * *
Заложенная 3 июля 1914 года в Ревеле, подводная лодка "Пантера" была спущена на воду 16 апреля 1916 года, 23 июля вступила в cтрой, а спустя две недели вышла в первый боевой поход. Таких походов за годы Первой Мировой войны она совершила несколько, но все они были безрезультатными - лодка ни разу не вступала в боевое соприкосновение с противником. "Пантера" принадлежала к лодкам типа "Барс" - к многочисленной серии лодок Бубнова, насчитывавшей 24 единицы.
По тем временам "барсы" были очень неплохими лодками, не уступавшими по своим тактико-техническим характеристикам субмаринам других стран. Надводное водоизмещение "Пантеры" составляло 650 тонн, подводное - 780 тонн; длина 68 метров, ширина 4,5 метра. Два дизеля по 250 л.с. и два электромотора по 450 л.с. позволяли подлодке развивать скорость надводного хода до 12 узлов*, подводного - до 9 узлов при дальности плавания 2500 миль над водой и 30 миль под водой (полным ходом без подзарядки аккумуляторной батареи). Вооружение состояло из двенадцати 457-мм торпедных аппаратов (четырёх внутренних - два в носу и два в корме - и восьми решётчатых наружных Джевецкого), двух орудий (калибром 75мм** и 37 мм) и зенитного пулемёта. Экипаж насчитывал 33 человека.
* Проектом предусматривалась установка на "барсы" двух дизелей фирмы Нобеля по 1.320 л.с., что позволило бы обеспечить скорость надводного хода 18 узлов, однако из-за нехватки этих двигателей на лодки ставили что попало (гораздо меньшей мощности).
** Артиллерийское вооружение первых "барсов" состояло из одного 57-мм и одного 37-мм орудий, на последующих лодках серии калибр 57 мм был увеличен сначала до 63, а затем и до 75 мм.
Командовал "Пантерой" лейтенант (теперь уже с приставкой "бывший") Александр Николаевич Бахтин. Потомственный дворянин Александр Бахтин родился 4 июня 1894 годав селе Орловской губернии. В возрасте десяти лет его отдали в Орловский кадетский корпус, основателем которого был его прадед. В 1914 году Бахтин окончил Санкт-Петербургский Морской корпус, а в 1916 году - подводный класс. Во время Первой Мировой войны он служил старшим офицером на подводных лодках Балтийского флота "Кайман" и"Волк" и за боевые походы был награжден орденами "Святой Анны" 4-й степени, "Станислава" 3-й степени и "Святой Анны" 3-й степени с надписью "За храбрость".
После революции двадцатитрёхлетний лейтенант перешёл на сторону советской власти. Бахтин принадлежал к третьей категории офицеров российского императорского флота: он продолжил службу в Красном Флоте. Офицеры, подобные Бахтину, ждали свежего ветра перемен и не подозревали, что ветер этот обернётся ураганом и сдует их без следа.
Взаимоотношения между офицерами и матросами на подводных лодках были лучше, чем на надводных кораблях, - их можно было назвать взаимопониманием. Это объяснялось спецификой службы на субмаринах: на лодках гораздо острее ощущалась общность судьбы всей команды, без различия чинов и званий, и цена ошибки любого члена экипажа - как офицера, так и матроса, - была высокой. Не только неверное распоряжение, но и обычный поворот маховика не того клапана мог привести к тому, что лодка становилась просторным стальным гробом для всех, кто был на её борту (причём как в ходе боевых действий, так и в мирные дни). И такое случалось: из четырёх "барсов", погибших во время Первой Мировой войны, только одна лодка - "Гепард" - погибла, подорвавшись на мине. "Единорог" села на камни в устье Финского залива, "Львица" пропала без вести в районе шведского острова Готланд - мин там не было, - а "Барс", головная лодка серии, провалилась за предельную глубину погружения возле острова Готска-Сандэ.
Кроме того, офицеры-подводники были демократичнее - заносчивые аристократы, свысока поглядывающие на "нижних чинов", предпочитали избавленную от повышенного риска службу на надводных кораблях, оставляя лодки энтузиастам. Другими были и матросы подплава - они были более грамотными, толковыми и развитыми. Теснота подводных лодок и малочисленность их экипажей не подразумевала наличия на борту лишних людей - все матросы-подводники были специалистами. Этим они выгодно отличались от многих своих товарищей с линкоров и крейсеров, для которых основным квалификационным критерием было умение выдерживать правильный зазор между шваброй и досками палубного настила.
В итоге общность риска и меньшая разница в интеллектуальном уровне привела к тому, что диких расправ над офицерами-подводниками практически не было, и большинство субмарин Балтийского флота к лету 1919 года сохранили свою боеспособность. Последнее обстоятельство было немаловажным - противник имелся: на смену кайзеровскому флоту на Балтику прибыли английские военные корабли.
* * *
Благополучно завершив в марте 1918 года "Ледовый поход", "Пантера" всё лето того же года плавала в Ладожском озере, исполняя специфические поручения, и благодаря этому имела исправные механизмы и сплоченный и бодрый личный состав. Зимой 1918-1919 годов "Пантера" несколько раз выполняла разведывательные выходы в Балтику, к Ревелю, борясь со штормовой зимней погодой и возникающими неполадками. Последний поход в ту зиму лодка совершила в ночь с 15 на 16 января и в феврале стала на ремонт. К середине лета 1919 года ремонт был закончен (в основном благодаря усилиям экипажа), и "Пантера" вошла с состав ДОТа.
24 июля "Пантера" была послана в Копорский залив, где периодически появлялись английские и эстонские суда, базировавшиеся на Биорке. Там она встретила две английские подводные лодки, шедшие в надводном положении. Встреча закончилась вничью: англичане заметили на гладкой поверхности моря следы торпед, выпущенных Бахтиным, и уклонились от них, но и английская торпеда прошла мимо "Пантеры". После этого "Пантере" пришлось отрываться от преследования и преодолевать линии минных заграждений, чтобы вернуться в Кронштадт и пришвартоваться к борту старого крейсера "Память Азова", служившего базой подводных лодок.
Стоянка у борта "Памяти Азова" была далеко не безопасной: английские самолёты в июле-августе 1919 года постоянно совершали налёты на Кронштадт, проявляя повышенный интерес к тому углу гавани, где стояли подводные лодки. Бахтин перешёл к внешней стенке, и эта спасло "Пантеру": в ночь на 18 августа в гавань Кронштадта ворвались английские торпедные катера, старый крейсер-плавбаза был торпедирован и затонул.
В конце августа ранним утром "Пантера" вышла в очередной боевой поход к Биорке. После шести часов хода под водой Бахтин обнаружил в перископ английский миноносец, направляющийся в Копорский залив. Условия для атаки были неблагоприятными - эсминец атаковать не стали.
Однако терпение командира "Пантеры" вскоре было вознаграждено: в девять вечера неподалёку от острова Сескар он увидел два английских эсминца, стоявших на якорях.
Прозвенел звонок боевой тревоги. Лодки типа "Барс" были безотсечными, и Бахтин хорошо видел, как подобрались все его матросы, стоявшие на боевых постах. Дистанция до кораблей противника быстро сокращалась, и когда до эсминцев осталось полмили...
- Носовые минные аппараты, товсь!
- Носовые минные аппараты - на товсь!
- Правый аппарат, пли!
И через полминуты:
- Левый - пли!
Рывок - лодку подкинуло вверх. Часть рубки выскочила из воды. Грохот сильного взрыва, а затем - серия взрывов меньшей мощности. Один из эсминцев, получив торпедное попадание в среднюю часть корпуса, тонул; второй открыл яростный огонь из всех орудий ныряющими снарядами. "Пантера" ушла на спасительную глубину, к полуночи добралась до линии минных заграждений и до утра отлеживалась на грунте. Утром осторожно, малым ходом, двинулись к Кронштадту - англичане преследовали лодку, в её поиске принимали участие девять миноносцев и несколько аэропланов. "Пантера" всплыла только возле самых сетевых заграждений кронштадской базы, пробыв под водой свыше тридцати часов (рекорд для лодок того времени).
В штабе Балтфлота уже знали о боевом успехе Бахтина. Жертвой "хищницы" стал новейший английский эскадренный миноносец "Виттория" водоизмещением 1365 тонн. Так был открыт боевой счёт советских подводников - Александр Бахтин был первым.
* * *
За потопление "Виттории" командир "Пантеры" первым из подводников Красного Флота был награждён орденом Красного Знамени, были награждены и другие участники этой атаки. В последующие годы Александр Бахтин командовал дивизионами подводных лодок на Балтике и Чёрном море, был профессором Военно-морской академии, преподавал на специальных курсах командного состава Военно-Морских Сил РККА. А затем...
В 1926 году он был арестован, лишён наград и осуждён по 58-й статье на пять лет с отбыванием наказания на Соловках. В 1927 году лагерь ему заменили ссылкой, а в 1929 году досрочно освободили по состоянию здоровья. Первый герой-подводник Красного Флота был тяжело болен и, вернувшись в Ленинград, прожил недолго: он умер в 1931 году в возрасте всего тридцати семи лет и был похоронен на Смоленском кладбище. Можно сказать, что ему "повезло" - его не расстреляли.
Дочь и сын Александра Николаевича умерли в 1942 году в блокадном Ленинграде, жена Ольга Петровна скончалась в 1963 голу. В 1956 году Бахтина реабилитировали - как водится, посмертно. В октябре 2006 года на Смоленском кладбище Петербурга в рамках губернаторской программы "100-летие подводного флота России" был открыт памятник Александру Бахтину, а чуть позднее на доме на Васильевском острове, где он жил со своей семьёй, установили мемориальную доску. Что ж, по заслугам и честь.
В России очень любят покойников - есть у нас такая национальная особенность.
Судьба вторая. Командир флота советского
Остров Западно-Березовый, расположенный у северного берега Финского залива, напротив небольшого городка Приморск, - место красивое и практически необитаемое. Мне довелось побывать на этом острове летом 1972 года, после окончания первого курса ЛВИМУ (Ленинградского Высшего инженерного морского училища имени адмирала Макарова - ныне, в свете новых веяний, названного академией). На Западно-Березовом существовало тогда что-то вроде летнего военно-спортивного лагеря, где курсанты "макаровки", перешедшие на второй курс, проходили шлюпочную практику и "курс молодого бойца" - автомат АКМ и прочее. И на этом острове я познакомился с человеком удивительной судьбы - с капитаном первого ранга Сергеем Прокофьевичем Лисиным.
Сергей Прокофьевич некоторое время тому назад был заведующим кафедрой военно-морской подготовки ЛВИМУ, но в семьдесят втором его уже сменил на этом посту капитан первого ранга Броневицкий, а Лисин остался офицером кафедры и читал будущим морякам факультативный курс истории военно-морского искусства. Именно этим он и занимался в то лето на острове Западно-Берёзовый.
Мне, восемнадцатилетнему парню, шестидесятитрёхлетний каперанг должен был бы казаться стариком, но - удивительное дело! - не казался. Сухощавый и поджарый, Лисин напоминал старого волка, сохранившего живость и стать. И очень выразительными были его глаза - в них горел огонёк, которому могли бы позавидовать очень многие мужчины лет на тридцать моложе Сергея Прокофьевича. Лисину довелось воевать ещё в Испании, где он был советником - помощником командира республиканской подводной лодки. Запомнилась мне фраза, сказанная им по-испански: "Диференто а ла попа!" ("Дифферент на корму!"), и не мне одному запомнились его слова об испанских девушках, приветствовавших моряков с балконов Картахены. При этих словах глаза Лисина вспыхнули чертенячьим огнём, и я был полностью согласен с кем-то из моих однокашников, сказавшим: "Дедка Лисин наверняка не одной сеньорите сердце разбил". Уверен, что так оно и было - ведь даже в семьдесят втором женский персонал пищеблока посматривал на бравого каперанга с вполне определённым интересом.
А сошлись мы с ним на военно-морской истории. Большинству моих товарищей были безразличны эти дела давно минувших дней, а я интересовался этим предметом с детства. И на Западно-Берёзовом я провёл с Сергеем Прокофьевичем немало времени, обсуждая с ним действия галеонов Непобедимой Армады, германских подводных лодок обеих мировых войн и авианосцев адмирала Ямамото. Конечно, о дружбе, учитывая разницу в возрасте и статусе, не могло быть и речи, однако, как выяснилось позже, Лисин меня запомнил.
* * *
Сергей Прокофьевич Лисин родился в 1909 году в Саратове. Службу в ВМФ СССР начал в 1931 году, а в 1936 окончил Высшее военно-морское училище им. Фрунзе. Служил штурманом на подводной лодке "Щ-311" (Балтийский флот), затем на "Щ-401" (Северный флот). В 1937-1938 годах в числе советских добровольцев участвовал в гражданской войне против фашистов в Испании. В конце 1938 года Лисин вернулся на Родину и был назначен командиром новой средней лодки "С-7" на Балтике. На борту "С-7" он и встретил Великую Отечественную.
Начало войны было горьким не только для Красной Армии, но и для Красного Флота. Мощный Балтийский флот (сильнейший из четырёх флотов Советского Союза), практически не имея противника на море, оказался бессильным перед минами и авиацией немцев и нёс тяжёлые потери, теряя одну за другой свои базы в Прибалтике.
"С-7" вышла в море 19 июня 1941 года для несения дозорной службы в Ирбенском проливе. В час ночи 22 июня Лисин получил сигнал о переводе флота на готовность N1, а в 15.45 - приказ "о несении дозора по военному времени", однако о начале войны на лодке узнали только в восемь вечера. А уже на следующий день, 23 июня, "С-7" вступила в свой первый бой: с двумя немецкими торпедными катерами.
Катера дали советские опознавательные, и поэтому лодка не погрузилась, тем более что её командир хотел передать на "свои" катера больного матроса. Но катера (ими были германские "шнельботы" "S-60" и "S-35" из состава 3-й катерной флотилии) почти в упор - с дистанции всего в два кабельтова - атаковали лодку торпедами, которые прошли в метре от борта "С-7". Субмарина погрузилась и оторвалась от преследования, отделавшись лёгкими повреждениями от огня вражеских зенитных автоматов. Повезло, хотя правильнее говорить не о везении, а об умении - о чётких и грамотных действиях командира лодки и всей верхней вахты. Другой нашей лодке - "С-3" - повезло куда меньше: спустя четыре часа эти же катера потопили её после часового боя.
Третьего июля "С-7" вышла в район между Виндавой и Либавой. Поход оказался безрезультатным (вечером 19 июля у Виндавы субмарина обнаружила немецкий конвой, но из-за мелководья атаковать его не удалось), и 22 июля лодка вернулась в бухту Триги.
В конце июля "С-7" перешла в Ленинград, где начала подготовку к перебазированию на Север, однако 31 августа немцы вышли к Неве, и переход отменили. К счастью для "С-7" и её командира, в сентябре был отменён и авантюрный план прорыва на Север через балтийские проливы. В октябре сорок первого советское командование ожидало появления тяжёлых немецких кораблей возле Кронштадта, и "С-7" находилась на "позиции ожидания" между Лавенсари и Гогландом. Стрелять по "Тирпицу" и "Шееру" Лисину не пришлось, зато в ноябре его лодка была использована в качестве надводного артиллерийского корабля - она неоднократно обстреливала район Нарвы, выпустив за несколько дней около трёхсот 100-мм снарядов. Всю первую военную зиму "С-7" простояла в Ленинграде у Дворцового моста, где 16 декабря получила незначительные повреждения от близкого разрыва трёх снарядов.
Настоящая боевая работа лодки началась в тысяча девятьсот сорок втором.
* * *
Строго говоря, лодкам типа "С" нечего было делать на закрытых морских театрах - на Балтике и Чёрном море. По своим тактико-техническим данным (водоизмещение 840/1070 тонн, длина 78 метров, ширина 6,5 метров, скорость хода 19/9 узлов, два дизеля по 2.000 л.с., два электродвигателя по 550 л.с., четыре носовых и два кормовых 533-мм торпедных аппарата с боекомплектом из 12 торпед, одно 100-мм и одно 45-мм орудие, экипаж 36-46 человек, автономность 30 суток) "эски" были близки к немецким океанским лодкам IX серии и к американским "эскадренным" лодкам и предназначались для действий в открытом море, вдали от своих берегов, - для атак конвоев и соединений крупных надводных кораблей. А в тесном и мелководном Финском заливе, нашпигованном тысячами мин, этим субмаринам было не развернуться - их высокая надводная скорость оказалась невостребованной. Однако война пошла совсем не так, как предполагалось, и советским подводникам пришлось воевать там, где пришлось.
5 июля 1942 года "С-7" покинула передовую базу Балтийского флота - Лавенсари (остров Мощный). Пройдя ночью в надводном положении минное заграждение "Юминда", лодка направилась к западу от острова Готланд - в Норчёпингскую бухту, - имея задачу "уничтожать все транспорты и неприятельские военные корабли за исключением военных кораблей шведского флота". Утром 9 июля, когда "С-7" находилась в международных водах, она была атакована шведским патрульным самолётом. Шведы весьма своеобразно понимали свой нейтралитет - их корабли и самолёты преследовали и атаковали советские подводные лодки. И наши подводники не церемонились с грузовыми судами под шведским флагом, перевозившими железную руду для фашистской Германии.
Вечером того же дня "С-7" неудачно атаковала двумя торпедами пароход "Норег", принадлежащий Швеции, а через четыре часа потопила шведский транспорт "Маргарета", 1.300 брт, с грузом угля из Германии. При выстреле торпеда застряла в торпедном аппарате, и подводной лодке пришлось всплывать и догонять судно. Вторая атака оказалась успешной - транспорт затонул. 14 июля ко дну пошел шведский рудовоз "Лулео", 5.600 брт, шедший в охранении шведских сторожевиков "Снаппханен" и "Ягарен", которые безрезультатно сбросили на лодку около тридцати глубинных бомб. 14 июля "С-7" ещё дважды выходила в атаку, но оба раза неудачно.
Хотя оба судна были потоплены за пределами шестимильной зоны территориальных вод Швеции, шведы заявил протест. Чтобы не обострять международные отношения, "С-7" была отозвана и направилась в район Виндавы. Там она утром 27 июля атаковала германский транспорт "Эллен Ларсен", 2.000 брт, но торпеды прошли мимо. Тогда Лисин всплыл, чтобы уничтожить транспорт артиллерией, однако на втором залпе вышло из строя 100-мм орудие (заклинило замок). Тем временем транспорт выбросился на отмель, и подоспевшие немецкие сторожевые катера не дали его добить.
Реванш был взят 30 июля. У Павилосты, в районе с малыми глубинами, стреляя из позиционного положения, "С-7" на глазах у береговых постов наблюдения двумя торпедами потопила транспорт "Кате", 1.600 брт. Последняя оставшаяся торпеда была использована для атаки одиночного судна у мыса Стейнорт утром 5 августа. Им оказался финский пароход "Похьянлахти", 700 брт, шедший с грузом картофеля. Торпеда прошла мимо, и командир подводной лодки атаковал судно артиллерией. Решение было рискованным: исправить 100-мм орудие не удалось, а топить транспорт, пусть даже небольшой, из "сорокапятки" зенитными осколочно-трассирующими снарядами - дело долгое. И всё-таки Лисин рискнул.
Чтобы сделать из "Похьянлахти" решето, на него пришлось потратить 180 снарядов и более получаса времени. Транспорт загорелся и медленно начал погружаться. От гибнущего судна отвалили две шлюпки, в одной из них находился его капитан с комплектом судовых документов и карт. Взяв на борт пленных, "С-7" 11 августа благополучно вернулась в базу, завершив один из самых удачных походов советских субмарин в Великую Отечественную войну: лодка потопила четыре судна (9.200 брт) и одно (2.000 брт) повредила. Весь экипаж "С-7" был награждён, командир представлен к званию Героя Советского Союза, а сама лодка должна была стать гвардейским кораблем.
Лисин оказался одним из самых результативных советских подводников - его "С-7" на Балтике уступила только "С-13" Маринеско и "Л-3" Грищенко и Коновалова. Причём немаловажно, что такого результата Лисин добился всего за один полуторамесячный поход, проведя несколько торпедно-артиллерийских атак. Маринеско потопил два крупных судна - "Вильгельм Густлов" и "Генерал Штойбен" - общим водоизмещением 40.000 тонн, что резко увеличило итог, а на боевой счёт "Л-3" были записаны не только торпедированные суда, но и подорвавшиеся на выставленных ею минах (а таковых было немало).
* * *
В свой последний поход "С-7" вышла 17 октября 1942 года. 21 октября подводная лодка благополучно форсировала минные поля. Следует отметить, что гидролокаторов на советских субмаринах не было, и лодки шли вслепую, слушая скрежет минрепов по обшивке и надеясь, что "рогатую смерть" не подтянет к корпусу. Вечером того же дня "С-7" дала короткую радиограмму о выходе в Балтийское море. Сообщение состояло всего из пяти слов, передатчик лодки был в эфире меньше минуты, но вражеской службе радиоперехвата этого хватило. Из Мариенхамна вышли финские субмарины, и в ночь на 22 октября 1942 года в Ботническом заливе "С-7", заряжавшая аккумуляторную батарею, была обнаружена и атакована финской подводной лодкой "Весихииси". "Финка" выпустила торпеду, которая попала в кормовую часть "С-7". "Эска" мгновенно затонула, унеся с собой на дно почти весь экипаж: сорок два человека. Финны подобрали четверых, выброшенных взрывом за борт: троих матросов и командира - капитана 3-го ранга Лисина. Так Сергей Прокофьевич попал в плен, где, по иронии судьбы, узнал о присвоении ему звания Героя Советского Союза (это случилось 23 октября 1942 года, уже после гибели "С-7").
Осенью 1944 года Финляндия вышла из войны, и Лисин был освобождён из плена. А дальше - дальше было так, как и случалось в те времена: герой-подводник был подвергнут жёсткой проверке в спецлагере НКВД. Говорили, что имелись листовки с фотографиями, на которых он был запечатлён в компании финских и немецких асов-подводников. Лисину повезло - в полном смысле слова - проверка не обнаружила в его действиях "состава преступления" и "признаков измены Родине". В январе 1945 года Сергей Прокофьевич был восстановлен в звании, получил свою Звезду Героя и направление на Тихоокеанский флот. Там он принимал участие в войне с Японией и командовал дивизионом подводных лодок.
Затем Лисин перешел на преподавательскую работу, готовил будущих офицеров-подводников. Стал доцентом, кандидатом военно-морских наук и начальником кафедры в Высшем морском училище имени адмирала С.О.Макарова. Вышел он в отставку в 1970 году в звании капитан 1-го ранга, однако продолжал работать в ЛВИМУ.
* * *
Последний раз я встретился с Сергеем Прокофьевичем Лисиным в январе 1976 года. По окончании четвертого курса я был на индивидуальной практике - плавал электриком на сухогрузе Балтийского Морского пароходства "Новгород" - и "немного" опоздал вернуться с этой практики. "Новгород" работал на австралийской линии, и я, уйдя в рейс в июле 1975 года, возвратился в Ленинград в первых числах января 1976 года. Мои однокашники тем временем успешно завершили последний семестр, сдавали зимнюю сессию и готовились отправиться на военно-морскую стажировку. Мне же, безнадёжно от них отставшему, светил академический отпуск.
Вот при таких печальных для меня обстоятельствах я и встретился с Лисиным - наша встреча состоялась в буфете столовой училища на Косой линии Васильевского острова. К моему удивлению, Сергей Прокофьевич меня узнал, тепло со мной поздоровался, и я в ответ на его вопрос "Как дела?" выложил ему все свои беды-невзгоды. Лисин немного подумал и сказал коротко:
- Пошли к Броневицкому (напоминаю, что завкафедрой ВМП был капитан 1-го ранга Броневицкий, брат мужа Эдиты Пьехи).
Сергей Прокофьевич зашёл в кабинете Броневицкого, а я остался ждать в коридоре, тревожно озирая свою форму одежды - всё ли в порядке?
Спустя какое-то время (недолгое) Лисин выглянул и кивнул мне:
- Заходи.
Каперанг Броневицкий посмотрел на меня взглядом немецкого подводника, увидевшего в перископ госпитальное судно и проклинающего Гаагскую конвенцию, запрещавшую торпедировать суда под флагом Красного Креста.
- Экзамены сдашь, курсант? - сурово спросил он.
- Так точно! - ответил я.
Вопрос был решён. Я занялся "свободной охотой" на преподавателей и когда мои сокурсники вернулись со стажировки, я уже подобрал все "хвосты", в том числе и военно-морские, и защищал диплом вместе со всеми.
Я был искренне благодарен Сергею Прокофьевичу за помощь, но, каюсь, редко его вспоминал. Молодость торопится жить, спешит вперёд и не оглядывается назад. А зря...
Умер Сергей Прокофьевич Лисин 5 января 1992 года, успев пережить развал страны, которой он служил всю жизнь.