Когда снег на земле не нужен
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
история спасения слепой старухой своего раненного в перестрелке внука
|
Моей любимой маме Мараш, посвящаю:
КОГДА СНЕГ НА ЗЕМЛЕ НЕ НУЖЕН
(РАССКАЗ)
Сумерки выдались темными. Из-за дальних холмов тянул холодный ветер, беспощадно отрывая с сирых тополей последние листья. Черные, будто обугленные ветки, стыло телепались, издавая смутные шорохи. Небо казалось, исчезло, слившись, с подступающей ночью и растворилось в ней. И если бы не редкий свет в окнах, не грустный лай дворняжек, можно было подумать, что все вокруг умерло. Аул судорожно погружался в сон, но в каждом доме кто-то не спал, прислушиваясь к воющему, мечущемуся от дома к дому, ветру. День ушедший не дал ответов, но принес кучу новых вопросов, еще более безысходных. Вновь по степи катились тревожные дни.
Старуха Калампыр, как всегда в это время суток, лежала на своей узкой, железной кровати и незрячими глазами глядела в потолок. Она давно привыкла к темноте в глазах и поэтому всегда забывала включать в комнате свет. Но зато, в свои девяносто лет она сохранила поразительный слух и тонкий рассудок.
"Почему-то, не слышно Айбара?" - протащилась в ее мозгу тянучая мысль, но тут-же другая, наплывшая сверху, еще более беспокойная, заслонила первую. С раннего утра, как, только отряхнувшись от сна, ее мозг заработал, она жила в тяжелом предчувствии и, не понимая, откуда ожидать беду, злилась на себя. Несколько раз в течение дня она выходила на улицу и подолгу стояла у калитки, вслушиваясь в слабую толкотню аула. Старый пес Айбар волоча за собой цепь, подходил к ней и стоял рядом.
В дальнем конце улицы, в доме взбалмошного алкаша Казыбека, взблеяли и тут-же смолкли худые овцы. Видимо, он в сердцах запустил в них что-то тяжелое, даже глупые бараны боятся его. Да что бараны, высушенная, словно корень саксаула жена Батима, уехала в райцентр к родичам, чтобы не мозолить ему глаза. Потому что, вот уже два месяца, как он пьет, а когда человек пьет, то разве же до овец ему.
Чьи-то легкие шаги на мгновение остановились напротив нее, и усиливающийся, промозглый ветер защелкал платьем женщины. В том, что это была женщина, Калампыр не сомневалась, но она по запаху определила ее молодость. Айбар не взлаял, а даже вильнул обрубленным, тугим, точно палка хвостом, задев голень старухи, чем очень ее рассердил.
- Эй, что с тобой, собачье дитя? Кому это ты виляешь хвостом? Если бы та, кто остановилась, была достойным человеком, она бы в первую очередь поздоровалась со мной!
Калампыр услышала быстрые, уходящие шаги, но не стала кричать вдогонку, ее самолюбие было утешено. Она направилась в дом, перебирая в уме десятки вариантов, размышляя над тем, почему не зарычал, чертов пес? Она искала ответа.
Так сложился ее ум, особенно, после того как она ослепла. Старуха знала, что Айбар никогда не ест из чужих рук, он берет пищу у нее, или же ее внука. А это значит, что та, на которую он не зарычал, была близка к Ардаку.
- Чья же она дочь? - стала размышлять Калампыр. Внук ничего о девчонке ей не рассказывал, он вообще стал замкнутым в последнее время.
- Видать достается ему, моему бедному жеребеночку! - прошептала старуха.
В раздумьях, она погрузилась в прошлое, в которое словно в путешествие отправлялась ежедневно, и, увлекшись воспоминаниями, оторвалась от действительности.
Калампыр вспомнила свою ненаглядную Ботагоз, единственную дочь, и ее отвратительного мужа Есжана. Сгинула в городе, закатилось ее солнышко, так и не успев понять, что такое материнское счастье.
"А ведь уезжала в город, переполненная надежд и мечтаний! И откуда же на пути ей встретился тот напыщенный барчук? Уж лучше бы она вышла замуж за свою ровню. Все-же не зря из глубины веков дошла до них поговорка, что если даже, байский сын будет криворотым, то, как ни крути, он все равно будет прав!"
Так и получилось, с ее единственной дочерью, с ее кровинушкой, родной Ботагоз.
Вначале шло все честь по чести: приехали сватья, сытые, на собственных машинах. Привезли согласно традициям подарки: ей, близким родственникам, но уже тогда она заметила, как они морщились, словно от зубной боли, при виде ее скудного хозяйства. Хотела шепнуть Калампыр Ботакоз о ее поспешном решении, да давний сверстник Боранбай отговорил ее тогда. Сколько времени прошло с тех пор, а он бедняга, до сих пор стесняется глаза поднять на нее. А уже и жизнь прошла! Насколько оказывается длинна человеческая память!
Как только родила Ботакоз крохотного Ардака, так
и пошло в их с Есжаном жизни, все наперекосяк. И уже конечно, виной всему был новоиспеченный зятек. Да и сватьям не угодила кровинушка Ботакоз, стали они ее со света сживать и сынку своему лить в уши, мол, не пара она тебе, отпусти ее с миром. А вскоре так и случилось!
Осталась одна ее доченька с ребенком на руках, ютясь в тесных общежитиях, и все скрывала от нее, от родной матери правду. Стыдилась бедная!
Говорят, на двух работах работала, едва поспевая за нуждой, как ее, переходящую дорогу и сбил пьяный водитель.
С тех пор, она и воспитывает внука Ардака одна.
Да не пускает его ни в какой город. Провались он пропадом, город! Прожила же она, Калампыр, без города девяносто лет, и ничего, не умерла.
Ойбай! Уже ведь поздно и ужин давно остыл на столе, а ее жеребеночка все нет и нет. Ведь он, даже если и задерживался, то все равно забегал ее попроведывать и успокоить. Где же он?
Откуда ей было знать, что в эту самую минуту, ее внук выкопал то, чего ему, лучше бы и не надо было находить!
******
В полутьме, точно в преисподней, при тусклом свете керосиновой лампы, едва освещавшей узкий забой, мелькали человеческие тела. Надсадные выдохи, вылетавшие из глоток, сопровождались глухими ударами железа. Слышались звуки обваливаемой руды и крепкие ругательства. Звякнув, прямо в луч света на почву полетела кирка, и кто-то в забое радостно воскликнул:
-Вот это удача!
Тут-же, следом за первой, на свет вылетела другая, и на стене, преломляясь, появились две изогнутые тени.
- Что, бычок?
- Ка-жет-ся д-д-а...
Из черноты показались две пары ног в стоптанных бутсах, а еще через мгновение проступили обнаженные потные торсы. Перепачканное лицо парня, склонилось над черной ладонью, на которой, завораживая, лежал кусок желтого металла. Худое, гибкое, змеиное тело второго парня просунулось над его плечом, и в продолговатых глазах, сверкнул лихорадочный алчный блеск.
******
Еще днем, старуха Калампыр, в сопровождении Айбара ходила по улице, томясь от дурных предчувствий, в надежде встретить его. Старый пес беззлобно ворчал, когда видел, что старуха сбивается с пути и может наткнуться на острые колья заборов. Как назло, Калампыр не встретила никого из дружков внука, никого.
"То отбою от них нет, а то днем с огнем их не сыщешь!"
Она специально никого не спрашивала об Ардаке, чтобы не подумали люди, будто выжившая из ума старуха, только тем и занята, что ищет по аулу взрослого джигита, своего внука.
Сколько же раз она говорила ему, чтобы он оставил свое занятие.
Разве доводило кого-нибудь на этой земле, золото, до добра?
С тех пор, как начался этот проклятый капитализм, так и полезли местные парни в заброшенные шахты за желтым металлом. А что им еще делать? Как выживать?
Еще долго Калампыр прислушивалась к звукам за стенами дома, вновь и вновь забываясь и улетая в далекие воспоминания. Неожиданно она развернула лежащую на подушке голову к окну и напряглась, вслушиваясь в завывания ветра. Она отчетливо расслышала, как один за другим раздались несколько сухих, словно удары бича о землю, щелчка. Изборожденное морщинами лицо старухи исказилось и превратилось в гримасу тревоги. Она придала им значение, потому что жила лишь звуками и невольно подумала об их происхождении.
"Откуда бы им взяться, похожим на удары бича пастуха Сакена звукам, в нашем дворе?"
Он то уж, наверняка спит, прижавшись к теплому боку своей толстячки Замзагуль.
Сквозь вой ветра, раздался летящий из горла, сквозь оскаленные клыки грозный рык, а через секунду послышались звуки борьбы собаки и человека. Только Айбар мог так яростно терзать, не на жизнь, а на смерть. И еще один звук бича, вспорхнул приглушенно, будто им не успели, как следует размахнуться, а следом послышался не визг, но стон верного пса, короткий как всхлип.
- Бул не? Что это? А - а - а?
Старуха проворно, точно не ей было девяносто лет, поднялась с постели и вытянула вперед руки. До ее слуха донеслись убегающий топот и звук упавшего на крыльцо тела. Калампыр обеспокоено повернулась в сторону двери и замерла. Кто-то точно поскребся в нее, и она, звякнув металлическим крючком, с протяжным скрипом распахнулась в комнату.
Калампыр прожгла страшная догадка. Разомкнув слипшиеся от волнения губы, она прошептала:
- Ардак, внучек, ты? Я слышала удары бича во дворе?
В ответ донеслось лишь шарканье тела об пол и сжатый выдох из легких.
- Проклятое золото - отчетливо произнесла Калампыр - в тебя стреляли! Куда они в тебя попали жеребеночек мой? Я иду к тебе, сейчас, сейчас...
Старуха сорвала с постели простыню, только вчера ею постеленную, сделала шаг, другой, вытянула руки, точно пыталась обнять воздух комнаты и вдруг присела возле тела внука. Она осторожно ощупала его голову, лицо, шею и коснулась груди. Пальцы старой Калампыр наткнулись на горячую липкость.
Губы старухи жутко изогнулись в кривой судороге, веки дернулись в желании пролить горючие слезы, но она взяла себя в руки и прикусила губы зубами.
Подобно опытному хирургу она продолжила ощупывать и, то хмыкала, то затаивала дыхание, а когда перенесла коричневую ладонь на спину, вдруг облегченно вздохнула:
- Навылет. Обе пули навылет, это хорошо - подумала она и приложила к ране край простыни.
"Вот опять приходится возвращаться к прошлому" - мелькнула в ее голове мысль - "прошлое не отпускает. Сколько их прошло через мои руки, в годы войны, когда я была санитаркой, раненных, простреленных! Теперь вот и до моего жеребеночка добрались свинцовые осы!"
Внук Ардак, в миг ее кратких раздумий протяжно застонал. Она почувствовала, что он теряет последние силы, но теперь она точно знала, что надо было делать, и больше не отвлекалась.
Калампыр расслышала как прямо под ее пальцами, там, где были входные отверстия ран, булькнула кровь. Вытянув простыню на ширину рук, она стала рвать ее на длинные полосы. Затем потянула неподатливое, тяжелое тело внука на себя и, уперев его спиной об свою острую коленку, начала перевязывать. Оборот за оборотом Калампыр запеленовывала грудь Ардака в тряпочный панцирь. На лбу и верхней губе старухи проступили капельки пота от напряжения.
- Тауба, тауба! Что руки мои еще сохранили силы, иначе как бы я смогла помочь моему жеребеночку?
Она туго затянула конец тряпки на узел и опустила Ардака на спину. Калампыр не прекращала беззвучного бормотания, со стороны могло казаться, будто она что-то напевает. Скользнувшие по бедрам парня кончики пальцев нервно остановились, точно обожглись. Еще одну кровоточащую рану обнаружила старуха. Она не стала подниматься на ноги, а поползла на четвереньках к шкафу и достала из него пахнущую улицей, свежевыстиранную простыню. Но как она не силилась, ткань не рвалась, и тогда ей пришлось вцепиться в нее, стертыми за долгую жизнь, затупившимися зубами. Наконец Калампыр победила неподатливую материю и вернулась к внуку. Перевязывать ногу оказалось легче. Когда все было закончено, она сидела посреди комнаты, прямая и страшная, с окровавленными руками, с беспорядочно разбросанными седыми волосами. Калампыр напряженно думала. До ее сознания внезапно дошло, что убийца внука может вернуться, и тогда она принялась поднимать свое старое, но вдруг налившееся силой, тело. Она быстро выставила вперед ногу, оперлась об нее руками, затем подтянула другую и разогнула закостеневший с годами позвоночник.
Мелкими шажками Калампыр направилась к висящему на стене запыленному ружью. Почти безошибочно старуха нащупала приклад и сняла оружие с гвоздя. Она подержала его в руках, словно бы взвешивая, затем полезла под кровать и выволокла оттуда промасленный деревянный ящичек.
Скрюченные пальцы Калампыр сдвинули крышку и вынули две темных латунных гильзы. Калампыр разломила ружье и принялась вталкивать в стволы тяжелые цилиндрики. У нее тряслись руки, потому что она расслышала лай соседской собаки и до ее слуха донеслись шаги. Она торопилась, и один из патронов никак не хотел влезать в ствол. Но вот, наконец, когда взведены были курки, она наполнилась решимостью оборонять внука. На лице ее резко обозначились скулы, а вечно прикрытые веки вдруг распахнулись чернотой пустых глазниц, зияющих даже в темноте комнаты. Держа оружие наперевес, Калампыр поспешила к двери и накинула крючок на петлю.
В дверь постучали. Калампыр направила ствол и требовательно спросила:
- Кым бул? (Кто это?)
- Это я, Куралай, дочка Сыздыка.
- Если ты и Куралай, так что же?
- Апа, я услышала, что в вашем дворе были выстрелы. Не случилось ли чего с Ардаком?
- А тебе что за дело до моего внука?
- Апа - молодой голос за дверью дрогнул и зазвучал надтреснуто.
- Апажан, что с ним?
- Не дождетесь собачьи дети его смерти. Вначале убейте меня! - прошептала Калампыр, губы ее вздрогнули от обиды.
- Апа-жан, вам нужна моя помощь?
- Ардака нет дома, он еще не приехал - Калампыр машинально стала врать - а твоя помощь, разве может пригодиться такой старухе как я? Иди домой и не беспокой меня больше. Ночь на дворе.
Калампыр услышала, что ноги девушки нерешительно двинулись в сторону калитки, хрустя мелким щебнем.
Еще долго она стояла, прислушиваясь к обманчивой тишине, как неожиданно заторопилась. Решение в ее мозгу вызрело мгновенно, и она прочувствовала его так-же, как тусклый свет луны, затоплявший комнату. Единственным спасением для ее любимого внука, могла послужить редкая в этих местах трава: - кара щоп!
- Кара щоп, кара щоп! - стала бормотать Калампыр и, не выпуская из рук оружия, поспешила в конюшню. Сонный гнедой, которого Ардак любовно готовил к кокпару, насторожился и тревожно всхрапнул. Но, учуяв запах старухи, успокоился, позволяя ей отвязать себя. С большим трудом она надела на него хомут, затем в поисках упряжи стала ощупывать руками стены конюшни, и вдруг уперлась шеей в леденящее жало.
Калампыр замерла и осторожно оттянула голову назад.
"Литовка" - догадалась она, но не испугалась, а взяла ее и засунула за иссохшийся сундук.
- Апау! Это я, Куралай - раздался тихий шепот с порога.
- Ойпырмай! Ну, чего тебе настырная девчонка?
- Вы хотите увезти Ардака, но без меня вы не найдете дорогу, апа.
- Э-э-э, молодая, глупая! Ты думаешь, я выжила из ума? Ради спасения внука, я разыщу по запаху то, что мне необходимо ...
Куралай приблизилась к старухе и осторожно коснулась ее плеча.
- Апа, я поведу гнедого - ее голос был тверд.
- Хорошо. Тогда помоги мне запрячь его.
Гнедой заупрямился, не желая становиться под дугу, но легкий шлепок Калампыр по морде, заставил его подчиниться.
С низкого неба за действиями юной девочки, выпучено наблюдала холодная луна, а усиливающийся ветер, терзал ветхое платье вцепившейся в уздцы, Калампыр. Наконец закончив запрягать, они, истратив все силы, волоком вытащили тело Ардака и подтянули его к арбе.
- Япырау, какой же он тяжелый - выдохнула Калампыр, призывая на помощь аруахов.
- Апа, я сильная, я тюки с сеном вилами поднимаю, сейчас, я только хорошенько ухвачусь!
Калампыр слышала рваное дыхание девчонки, тянувшей тело внука вверх, и как могла, помогала. Откуда в ее немощных руках появилась такая упругость?
Но вот им удалось перекинуть раненого через борт арбы и уложить на дно, застеленное соломой.
Ардак невнятно простонал. Боль внука резанула по сердцу старухи.
Они еще долго возились со скользкой от крови собакой, а когда уложили и ее, обе облегченно вздохнули.
- Беги в дом и собери теплые вещи, а мне дай в руки мылтык.
- Я мигом апа! - Куралай метнулась к дому. Калампыр занесла ногу через борт арбы и стала устраиваться на передке. В ее седой голове, нарастая, вызревал план спасения внука. Она увезет его и спрячет на дальнем кыстаке старого чабана Боранбая. Он никогда никому не сболтнет про Арбака. Под его внимательным оком и рос Ардак, помогая ему пасти, и поэтому бездетный Боранбай любит ее внука. Там, в тех краях растет трава - кара щоп! Если приложить кара - щоп к ране, она остановит кровь, обеззаражит ее и постепенно затянет. Только вот кроме ее самой, эту траву никто не сумеет отыскать, даже старый Боранбай.
"А эта девчонка, похоже, неравнодушна к Ардаку. Это она сегодня днем останавливалась напротив нее. Вот почему Айбар вилял хвостом" - догадалась Калампыр.
"Пусть поможет мне, а там видно будет. Проклятая слепота!" - с горечью вздохнула Калампыр и вновь насторожилась.
Хрустнула веточка, раздался легкий шорох.
- Куралай, это ты? - старуха вновь напряглась.
- Я это апажан, я все взяла, можно ехать.
- Тогда клади собранное в арбу и веди гнедого. Да иди быстро, иначе мы потеряем моего жеребеночка! Аттенай, аттен! Была бы я зрячая, сама бы отомстила за кровь внука - вырвалось из нее в сердцах.
Куралай потянула за узду, и гнедой подчинился. Он шагнул вперед, натягивая заскрипевшие оглобли, арба тронулась с места, качнув назад сухое, словно у высохшей мумии, тело Калампыр.
- Танир жарылкасын! Пусть благословит нас небо - прошептала она.
Холодный ветер, метавшийся в ауле между редкими домами, в степи вовсе остервенел. Калампыр слышала, как словно обрывок паруса, щелкает широкое платье идущей впереди девчонки.
"Бедная, зачем она то влезла в мое горе?" - протащилась мысль. Калампыр пожалела ее.
- Куралай! - позвала она ее негромко.
- Что апа?
- Куралай! Между тобой и Ардаком что-то есть?
- Что вы имеете в виду апа? - голос Куралай осекся, а может ветер, унес окончание фразы, но старуха продолжала допытываться.
- Я спрашиваю, у тебя с Ардакжаном что-то есть?
- Нет апа, ничего у нас нет. Он даже иногда меня не замечает.
- Тогда почему сегодня увидев тебя, Айбар завилял хвостом? Это ведь ты останавливалась напротив меня?
- Как вы догадались апа?
- Я хорошо чувствую запахи. Твой запах ни с чьим другим, не спутаешь. Ты пахнешь свежестью. В нашем ауле мало кто так пахнет - заявила старуха.
Чувствовалось, что Куралай смутилась, она долгое время ничего не отвечала.
Налетевший ветер грозил принести с собой снег, его близкое дыхание уже разлеталось по степи. Калампыр сползла на дно арбы и набросала соломы на тело внука. Ардак невнятно стонал, пес Айбар хрипел, собираясь вот-вот покинуть безжалостный мир, щелкало платье Куралай, а упорная старуха на ходу арбы палила кошму.
Это был старинный тысячелетний способ кочевников, обрабатывать раны паленой кошмой. На ветру кошма быстро тлела, пальцам Калампыр становилось горячо. Она притушила ее, сунув под ступню, обутую в резиновую калошу, а затем, оторвав от нее кусок, прижала к груди Айбара. Калампыр осторожно втирала сгоревшую шерсть прямо в рану, бросившегося на защиту хозяина пса. Он напрягся от боли, тело его стало твердым будто камень, но через мгновение оно вновь расслабилось, и Айбар стал издавать тонкие звуки. Бедный пес жалился.
А арба тем временем быстро спускалась к реке. Гнедой почувствовавший холодную воду заупрямился, не желая входить в нее и, невзирая на окрики Куралай, стал зашагивать вбок, грозя перевернуть арбу.
- Подожди Куралай! Так он не пойдет! Влезай-ка сюда на передок, я сама...
Калампыр не выпуская из рук вожжей, спустилась на холодный, влажный песок и стала продвигаться вдоль оглобли к морде гнедого. Она коснулась ладонью его упругой шеи, дотянулась до ушей и, притянув голову к себе, подула в них воздух.
- Муздай су жылы болады, кулыншагымызды апара жатырмыз - прошептала она в потное, нервно стригущее ухо коня - холодная вода станет для тебя теплой, ведь мы везем нашего жеребеночка.
Калампыр произнесла так, не отдавая себе отчет, что в эту минуту, она не разделяла себя с Куралай и с гнедым. Все было подчинено одной Великой миссии, миссии спасения!
И гнедой, этот вечно упрямый конь, понимающе тряхнул мордой, сверкнув глянцево-черным зрачком и ступил в ледяной, густеющий поток. Калампыр только и успела стать ногой на конец оглобли, где она соединялась с арбой. Река мгновенно взметнулась к самому брюху гнедого, он вздрогнул так, что в его судорогах забилась арба и гнедой громко, перекрывая шум реки, тоскливо заржал.
И калоши и даже длинный подол платья старухи погрузились в воду, и ногам Калампыр стало холодно.
- Апа, сейчас она хлынет под Ардака - молящим голосом вскричала Куралай в отчаянии, но старуха властно ее одернула.
- Не кричи, не призывай несчастий, мы уже переехали глубокое место.
И действительно, беспроглядная свинцовая река, подступившая к самому дну телеги, резко отступила, гнедой пошел шибче и вскоре вытянул арбу на усыпанный галькой берег.
- Апа, как же вы узнали, что мы переехали глубину? - Куралай была в очередной раз поражена провидением старухи.
И Ардак и старый пес Айбар, оба лежали в коме, находясь на грани жизни и смерти. Никто из них не издавал ни звука и старуха Калампыр точно капитан на мостике, не отрываясь, всматривалась вперед, словно могла там что - нибудь видеть.
Она тянула в себя запахи далекого кыстака и сердилась оттого, что их так долго не было, догадываясь, что проехали всего половину пути.
- Куралай, посмотри, справа от нас должен проступать горбатый холм Ольген-кулан.
-Да, апа, я вижу его.
- Чу! Апырай, можешь ты прибавить ходу - стала поругивать гнедого Калампыр.
Ночь вдруг стала рассеиваться, разлетаясь клочьями сгоревшей бумаги в разные стороны, и из-за горизонта неожиданно вырвалось воспаленное, блеклое солнце. Калампыр вновь потянула в себя налетающий холодный воздух.
- Куралай, жаным, надо очень торопиться. Совсем скоро выпадет снег, и тогда трава кара-щоп потеряет свою живительную силу. Бери вожжи и гони эту нерасторопную животину.
Куралай выхватила из рук старухи негнущиеся брезентовые вожжи и стоя во весь рост принялась нахлестывать ими коня. Гнедой перешел в галоп, а Калампыр застывшими, фиолетовыми губами, молила Всевышнего, чтобы проклятая арба выдержала, не развалилась.
На фоне вырастающего полукружья светила, от края, к другому его краю, мчал запряженный в арбу гнедой конь, с тонкой фигуркой размахивавшей руками. Наконец, вдали забелели выкрашенные известью стены кыстака, и чуткое обоняние Калампыр выхватило запах горьковатого дыма.
- Кизяком топит Боранбай - догадалась она, как будто в этих безлюдных краях, было другое топливо.
Старый Боранбай давно уже овдовел, с тех пор, как похоронил свою мирную, как и сам старушку. Но он упорно не возвращался в аул, проводя лето на джайляу, а зиму в кыстаке. Никогда люди не слышали от него ни единого скверного слова, ни резкого окрика, ни сердитого высказывания. Даже с бестолковыми овцами он не ссорился, а коней понимал как никто другой. Гнедой сбавил ход и теперь бежал рысью, это чувствовалось, потому что арба дрожала, словно в приступе лихорадки. Залаяли и рванулись навстречу непрошенным гостям собаки Боранбая, как вдруг внезапно стихли. Калампыр поняла, что из дома на улицу вышел сам хозяин. Куралай резко натянула вожжи, гнедой остановился будто вкопанный, но еще некоторое время переступал копытами, уводя арбу куда-то в сторону.
- Тпру! - воскликнула обессилевшая девочка. Калампыр почудилось, что в ее голосе, зазвенели льдяшки и она от всего сердца пожалела упорную юную спутницу. Про себя она и думать забыла, хотя ее высохшее тело уже утратило чувствительность.
- Бореке, тырымысын? Ты жив еще мой давний друг? - вопросила Калампыр в морозную стылость и тут-же услышала в ответ:
- Что случилось Калеке? - но неожиданно голос хозяина пресекся, видно он рассмотрел под ворохом соломы безжизненную голову Ардака.
- Поднимайте его и несите в дом. Куралай, не стой, будто твои ноги приросли к земле - властно вскричала Калампыр.
- Бореке, вам, я довезла своего жеребеночка, он всего на один шаг от смерти, если уже не умер.
Она слышала, как двое завозились у арбы, как хрустнула когда-то могучая спина старого Боранбая, под тяжестью тела Ардака и, как, скрипнув, распахнулась входная дверь в дом.
Калампыр ни разу не споткнувшись, семенящими шагами проворно прошла к крыльцу и, наткнувшись ладонью на грудь Куралай, пробормотала:
- Быстро вскипяти воду и промой его раны. Бореке, они и Айбара, пса нашего прострелили, занеси позже и его. Я потороплюсь в степь, чтобы успеть отыскать кара - щоп, тогда и появится надежда на спасение.
- Поторопись Калеке, твой внук еще дышит, но ангелы смерти уже кружат вокруг него - проскрипел голос старого чабана.
Калампыр выслушала Боранбая. Она знала что опытный, перевидавший на своем веку многое, ее давний друг, сделает все как надо. Она запахнула камзол на все пуговицы и, раскинув руки в стороны, будто бы собиралась взлететь, пошла прямо в степь.
Кара - щоп в этих местах могла расти в глубоких трещинах, на склонах сопок, под которыми укрылся от буранов кыстак Боранбая. Но ужас ситуации был в том, что живительная сила травы мгновенно погибает, как только на нее упадут первые хлопья снега.
Так распорядилась природа, и с этим нельзя было ничего поделать!
Хотя именно в предзимье, она набирает самую свою могучую целебность, но вот только беда, в эти дни ее тяжело учуять.
А без этого, ей, слепой старухе ее не найти! Калампыр шла по степи с широко разбросанными руками, временами останавливаясь, жадно втягивая в ноздри воздух.
Она была похожа на бездомную борзую, чуявшую близость длинноухого зайца и оттого, глубоко тянувшую в себя запахи замеревшей округи.
Но к ее отчаянию ни один запах, похожий на запах кара-щоп, не достигал ее обоняния.
- Девяносто лет прожившую, почему меня не заберет на небеса Всевышний, а не моего единственного внука, моего жеребеночка? Где же ты кара-щоп? Где ты?
Отчаянию Калампыр не было предела!
Она бежала по степи, даже не падая, в момент, когда спотыкалась о сурчиные норы. Уже прямо в лицо ей дохнул упругий ветер, несущий снег и из глаз Калампыр рванулись две светлые дорожки.
- Аттенай! Аттен! Аттен! Всю жизнь бродит по степи этот бестолковый зрячий Боранбай и не знает, где растет кара-щоп, аттенай, аттен! - взьярилась Калампыр.
Вдруг по ее лицу скользнула шаловливая улыбка, и неисчислимые морщинки на долю секунды распрямились и разгладились от крайнего напряжения. Она втянула в себя целую порцию дурманящего аромата кара-щоп и закружилась на месте от счастья.
Такой счастливой, она себя еще ни разу не ощущала, за свои долгие девяносто лет! Это мечущийся преследуемым вором ветер швырнул в нее нужный запах, да такой насыщенный, но в следующий миг он изменил направление и унес его вдаль. Калампыр долго стояла на месте, покручивая головой из стороны в сторону, проклиная судьбу, наконец, собралась и споро пошла. Она прошла не больше ста пятидесяти шагов, зигзагами меняя направление, и была похожа на безумную, как вдруг, опустилась на землю и поползла на коленях.
Вот и она, трещина с неровными, затвердевшими краями. Калампыр упала на край и стала нервно и быстро тянуть в себя запахи. А они тянулись густо навстречу ей, из самого дна ее, и тогда она стала спешно стаскивать с себя ватный камзол. Старуха сорвала с головы платок и накрыла им редкие, уже клонившиеся к земле драгоценные стебельки. Камзол тоже разлетелся в ее руках и опустился рядом с платком и в этот самый миг, на коричневое лицо Калампыр упала первая снежинка. Словно жирные мухи на падаль, они понеслись по косой, откуда-то из-за сопки и теперь спешно покрывали седую голову старухи и расстеленные по земле ее тряпки.
- Ха-ха-ха-ха! Ох-ха-ха, ай да молодец Калампырка, ай да молодец! Успела, успела! Кара щоптын жапырагын, жинап апарам кулыншагыма, кайнатып берем ем кущин, кулыншагым турып кетеды, апырау, апырау-у-у! - толи бормотала, толи напевала она - листья черной травы соберу и вскипячу, напою ее живительной силой своего жеребеночка, он выздоровеет и поднимется на ноги, апырау, апырау-у-у! - в словах ее литаврами звучала бравурность Величайшей победы жизни над смертью.
Калампыр стоя на коленках, сунула руки под платок и, нащупав стебли, стала быстро их рвать. Вскоре она сдвинулась к отяжелевшему под влагой камзолу и также тщательно выщипала под ним все до единого стебелька. Ветер внезапно утих, но зато снег повалил с неба крупными, тяжелыми хлопьями, преображая степь до самого горизонта. Калампыр все еще прилаживала листик к листику и прятала их себе за пазуху. Она знала, что вся округа сейчас погребается белым саваном и успокаивается, точно понимает, что теперь ей предстоит в нем пребывать, до самой ранней весны.
Калампыр напрягла волю и, собрав последние остатки сил, быстро пошла на запах дыма, неся за пазухой Великую траву кара-щоп. Трава дремала в тепле ее старого тела, такая нужная для спасения, ее единственного внука. Она расслышала топот копыт, храп гнедого и скрип арбы, это за ней торопилась юная девочка Куралай.
- Аллах мне послал эту девчонку, непременно спасем и внука и пса - пробормотала Калампыр и впервые, за последних несколько лет, рассмеялась так беззаботно, словно ей было не девяносто лет, а всего лишь шестнадцать.