Бурное развитие портовой промышленности, рост числа лесопилок, химических и металлургических заводов в Петербурге, Риге, Архангельске и на Волге создали парадоксальную ситуацию. Страна, ещё недавно считавшаяся аграрной с избытком крестьянских рук, внезапно столкнулась с острой нехваткой рабочих в городах. Крепостное право, эта вековая основа уклада, теперь стало мощным тормозом: оно жёстко сдерживало естественный отток населения из деревень, привязывая миллионы к помещичьей земле. Спрос на каменщиков, плотников, кузнецов, машинистов и просто чернорабочих рос с каждым месяцем, а свободных рук не было.
Правительство, вспомнив практику времён Екатерины Великой, вновь открыло двери для иностранных колонистов. Однако теперь им предлагали не пустующие степи Новороссии, а места на стройках и заводах в уже обжитых портовых городах. Взоры естественным образом обратились к раздробленным немецким землям, где множество квалифицированных ремесленников искали лучшей доли.
Транспортная проблема была решена просто и гениально. Балтийский флот, чьи корабли регулярно совершали учебные и патрульные рейсы, стал совмещать эти походы с доставкой людей. Казённые парусники брали на борт десятки семей, везя их в Кронштадт и Ревель без какой-либо платы за проезд — их труд должен был окупить перевозку в будущем. Частным судовладельцам, ведшим активную торговлю с балтийскими портами, также настоятельно рекомендовали брать обратным рейсом «несколько душ на пополнение рабочих артелей», обещая льготы на портовые сборы.
Россия неожиданно вступила в конкуренцию с Америкой за человеческий капитал. И имела козырь: попасть в Петербург из Гамбурга было в разы дешевле, быстрее и безопаснее, чем плыть через Атлантику. В Америке переселенца ждали необжитые земли и суровая борьба за существование. В России же его сразу встречал шум стройки и верфи портового города, где работа и кров были гарантированы с первого дня. Путь из Европы в Европу, пусть и восточную, был психологически ближе и понятнее.
Результат не заставил себя ждать. Если прежде поток немецких, а также шведских и датских мастеровых устремлялся преимущественно за океан, то теперь он заметно дробился. Значительная его часть стала оседать на балтийских берегах Российской империи. Данные из портов Северной Германии показывали новый тренд: доля людей, отплывавших на восток, росла, в то время как число желающих пересечь Атлантику стало сокращаться.
Так началось тихое, но масштабное перераспределение миграционных потоков в Европе. Россия неожиданно превратилась в мощный магнит для европейских трудовых ресурсов. Это было следствием не войны или голода, а мирного промышленного бума, порождённого стуком конских копыт по рельсам и запахом дёгтя от новых заводов. Государство, создавшее условия для роста, теперь пожинало и его неожиданные плоды — приток свежих сил, умений и амбиций со всей Европы.
**Глава 10. 1842-1845 гг. Великое переселение.**
Сеть конных железных дорог, подобно корням, пронизала центральные губернии. И там, где она проходила, земля преображалась. Поместья, даже в северных, некогда малодоходных районах, за счёт интенсификации сельского хозяйства и бурного придорожного промысла — постоялых дворов, складов, мелких мастерских — стали приносить огромные доходы. Цена на такие земли взлетела. Это породило новую, невиданную алчность к просторам. Взоры помещиков, купцов и правительства устремились к истинным житницам — к южным плодородным степям Причерноморья, Кубани, к предгорьям Кавказа.
Но на сей раз экспансия обрела новую форму. Её остриём стал не только военный штык, но и деревянный рельс. Логика была простой и железной: сначала — путь, потом — люди. От основной магистрали вглубь степи отводили тупиковую ветку. На неё выкатывали и ставили жилые вагоны колонистов — и новое поселение начинало жить. Это был иной уровень: люди прибывали не измождёнными долгим переходом в кибитках, а с силами и скарбом; смертность в таких организованных «рельсовых станах» была заметно ниже, чем в растянутых обозах.
Вокруг конечной станции быстро вырастали необходимые постройки: амбар для семян и будущего урожая, склады для инвентаря, ветряк для воды из новой скважины, казённый медицинский пункт. Это были однообразные, типовые строения, сколоченные из заранее заготовленных деталей где-нибудь в казённой мастерской и перевезённые сюда в разобранном виде. Конка обеспечивала регулярное снабжение и связь.
Экспансия на юг пошла не лоскутным крестьянским земледелием, а мощными, хорошо организованными латифундиями. Крупные помещики и капиталисты, объединив капиталы, выкупали или получали от казны огромные участки целины и, опираясь на проложенный рельсовый путь как на ось, начинали их планомерное освоение.
К этому потоку присоединился и второй — поток немецких колонистов, которых теперь направляли не только в порты, но и в степи, где их трудолюбие должно было дать образцовые урожаи.
Параллельно развивалась и восточная ось — по Волге. Пароходы везли людей и грузы на юго-восток. А от волжских пристаней в глубь заволжских степей и к берегам Каспия тянулись ветки конки. Каспийский регион, с его незамерзающими гаванями, стал новой стратегической целью.
Этот грандиозный процесс потребовал перекройки старых укладов. Чтобы освободить плодородные земли в низовьях Дона под латифундии, донское казачество было в организованном порядке переселено на новые земли Северного Кавказа и по реке Урал. Это было удобно и для власти: вольницу отправляли на границу, где её боевой дух мог принести пользу, а освободившуюся землю — делили между влиятельными людьми.
Великое переселение, движимое рельсом и пароходом, резко ускорило завоевание Кавказа. Военные операции теперь могли опираться на постоянно подпитываемые по рельсам и рекам передовые блокгаузы. Горные аулы оказались в кольце не только военных укреплений, но и быстро растущих вооружённых поселений колонистов, связанных с метрополией стальными нитями путей. Проблемы горцев усугубились и с севера: на их земли, по тем же рельсам, прибывали переселенные донские казаки, чья экспансия теперь тоже встала на рельсы. Старинный «гуляй-город» — подвижное укрепление — возродился в новой форме: как цепь рельсовых станций-крепостей, способных быстро усиливаться и снабжаться. Южные окраины империи не просто расширялись — они методично и необратимо осваивались, подчиняясь ритму конской упряжки, везущей по рельсу новые партии людей, пушек и плугов.