И не имело значения то, что из Нас - был один только Я, с болванчиком в правом кармане.
Юг сосредоточенно перетасовывал карты. Он был внимателен, не суетлив, и карты в его руках льнули друг к другу, словно нежный сатин - к женской бархатной коже.
Юг не смотрел по сторонам. Казалось, стол для игры был его миром... И вдруг, будто услышав мои мысли, он замер - и бесстрастным, почти механическим голосом промолвил:
- Это не стол. Это мост. На нём я слежу за потоком.
Снова Юг перемешивал карты, но тогда я уже не наблюдал за его чёткими выверенными движениями, задумавшись о нарушивших время тишины словах. Представив себя на мосту, смотрящим на пену ревущих порогов реки, я ощутил себя частью чего-то стихийного и стремительного - одной из тех рыб, которые, разбиваясь о подводные камни, умирают, так и не поверив, что кто-то способен жить на земле.
Сколько можно вот так простоять на мосту, глядя вниз? Минуту, десять, день? Почти как в пробке машин - живёшь иллюзией движения - пока не пересохнет русло потока, и ты, может быть, поймёшь это раньше, чем услышишь под ногами треск стёкол песочных часов - столь многих, что их пески уже сотворили пустыню.
Юг, завершивший раздачу, смотрел сквозь меня немигающим взглядом, ожидая, когда начнётся торг.
- Две трефы, - объявил я, с улыбкой заметив, как занервничал Север.
Увлечённый изучением Юга, я почти забыл о его скромном партнёре в сером клетчатом пиджаке, тут же стушевавшемся при виде моего к нему внезапного интереса.
- П-пп-па-а-с, - растерянно пролепетал он, испуганно поглядывая в сторону очевидно авторитетного Юга, которого, впрочем, мало кто волновал кроме его самого.
- Удвоить, - и Север воспрянул, сверкнул огонёк обожания в маленьких глазках - надежда на сильную руку партнёра, враз улетучившаяся с моими словами:
- Три. Без козыря.
Болванчик, отныне стоявший напротив меня, словно маленький Будда в одеждах восточного солнца, задорно кивал головой, как будто посмеиваясь над Севером, отчаявшимся решиться на новую ставку в этой сложной и едва ли понятной ему игре. Если бы Юг был мальчиком, он бы бросал с моста камни, целясь в контуженых рыб. Они - камни и рыбы - похожи на Север. Различные лишь в направлении их применения.
Камни, исчезнув в бурлящем потоке, убивают последнюю волю ведомых, друг на друга похожих рыб. Ложатся могильными плитами на хрупкие слабые тельца существ, всю жизнь считавших, что они сами - хозяева своей свободы - вновь и вновь проносясь по реке под низко нависшим мостом, что - как едва прикрытое веко, кончиками ресниц ранящее их быстрый, но неизменчивый мир до алеющих брызг.
Север снова пасует. Он никогда не принимает решений, пока Юг не скажет своего слова. Но и тот качает головой, ибо знает: силы его руки недостаточно для повышения уровня торга.
И, спустя несколько долгих минут, я делаю гейм.
Мой Будда танцует. В нашей партии он всегда играет с открытой рукой. Медитируя в уютной аскезе кармана, он мечтает о том, чтобы выйти на мост и при всех, не стыдясь, танцевать. Почти как для Юга, этот мост - его мир; но, скорее похожий на радугу, связывающую малые и великие небеса.
Это странно звучит, и такой же, как Север, тотчас же воскликнет:
- Но, ведь вот оно, небо! Одни небеса! И других не бывает...
Так ему рассказали такие, как Юг, увлеченные слежением за потоком, трепещущим под ногами, словно тысячи крыльев, сношенных калечными бабочками. Опалённые, рваные, гнилые - испорченные крылья падают сверху. Для них не существует мастерской. Однажды перестав быть бабочкой, навсегда останешься гусеницей под саваном малых небес.
- Лишь одни небеса! И других... не бывает? - совсем немного сомневается Север, и эти сомнения приносят ему боль.
Уже этой боли достаточно, чтобы он почувствовал новое в жизни - спустя многие годы бездейственной северной мглы. Луч света ударит в глаза - стрелой с малых небес - принося с собой каплю познания, но... это сладкая боль перед смертью: для Юга нет ценности в тех, кто сомневается в мире, ему подходящем - удобном.
Мой Будда играет со мной. В этой партии бриджа противник ему безразличен - гораздо важнее партнёр. Танцуя на новом мосту, каждый раз он желает помочь мне сыграть только так, чтоб достигнуть великих небес. Тогда - он доволен, и вновь исчезает в кармане; а я изучаю места, постигаю себя, и в какой-то момент вновь встречаю наших с ним оппонентов. Тогда появляется мост: и мои небеса обращаются малыми, и другие великие дождевою прохладой зовут, словно шепчут:
- Иди.
Мы с моим Буддой не играем робберы - один только гейм. Север и Юг не встречаются нам, пока мы не уверены, что победим, несмотря на расклад.
Раздаёт всегда Юг. На каких бы великих небесах мы не встретились, он - всё тот же молчаливый философ, вновь и вновь постигающий аксиомы своих заблуждений.
Север так же, целым множеством зевак монологов Платона, мечется рыбьей икрой, до сих пор не вникая в нюансы игры.
Мой Будда - болванчик напротив - с присущей Востоку задумчивостью слагает эфирные хокку, время от времени отвешивая оплеухи и смешки Северу.
А я...
Придумываю новый танец для моего вечного партнёра. На новых великих небесах ему предстоит выучить ещё более сложные па.
- Гейм.
И снова мой Будда танцует. В такие моменты я представляю его женщиной - в томлении страстных и дерзких желаний. У каждого свои фантазии. Мой мост - постель для ласки и убийства. Нас трое на шелках: мой Будда, Я, и Смерть - и, чего таить, я бы не прочь записать наши танцы на камеру; но - неуловимо - приходит нирвана...
Прощай, Север и Юг, мы идём на восток - встречать новый восход ещё более яркого солнца. Подниматься всё выше и выше до новых великих небес невозможно - с обычными крыльями. Только с огненным шлейфом костров за ожогами плеч. Продираясь сквозь двери из розовых тёрн. Умирая всегда, но держась на ногах после смерти.