Аннотация: Эти записи никак не тянут на серию "ЖЗЛ"... но ведь жизнь каждого человека по-своему замечательна, не так ли?
Алексей Корепанов. Путь к горизонту-2. Воспоминания. Из архива
Не было у меня никакого желания браться за эти заметки. За мемуары, понимаешь. И, вопреки моему собственному, более четверти века назад сделанному заявлению, я не испытываю теперь никакой потребности "взглянуть внутрь себя". Тогда мне было двадцать четыре, сейчас - пятьдесят один. Как говорится, "почувствуйте разницу". И если первая часть моих "излияний" создавалась все-таки в подсознательном расчете на какую-то читательскую аудиторию, то эта, вторая и, наверное, последняя часть, пишется, собственно, ни для кого. Никому она не нужна - включая и меня самого. Разве что сын когда-нибудь прочитает - если захочет. Кстати, он и предложил мне взяться за перо, и название подсказал - вполне в духе современных кинофильмов.
Да, между двадцатью четырьмя и пятьюдесятью одним - дистанция огромного размера... Сама собой угасла потребность в самокопании, жизненные повороты изведаны, финал понятен и не вызывает страха...
И, скорее всего, не смог бы я заставить себя тратить время на никому не нужное занятие, но такая уж натура: наметил - надо сделать. Поставить галочку - и успокоиться. И жить дальше. Потому, думается, удастся быть кратким: изложить некоторое количество фактов (как в автобиографии) - и закруглиться. Неуютное это дело - ворошить прошлое...
Помню, как писал первую часть повествования о себе - как будто все это было в другой жизни. Отводил Иру в детский сад, приходил на работу (тогда я работал инструктором горкома комсомола) и, располагая временем до девяти часов, писал себе потихоньку, втайне надеясь, повторюсь, на будущего читателя.
Кстати, московский журнал "Юность" этот мой опус отверг - и, наверное, вполне заслуженно. Каждый интересен только самому себе. Как правило.
Ладно, приступим. Не будем городить огород и разводить турусы на колесах. По возможности, сжато, скупо - именно "для галочки". Как говорится, "взялся - ходи"...
Сначала - цепочка фактов трудовой биографии, то бишь, практически, просто цитаты из трудовой книжки с некоторыми комментариями.
Закончил я свои заметки в феврале 1978-го. Прекрасное было время. "Не расстанусь с комсомолом"... "Как молоды мы были"... Занимался всякими "общественно важными мероприятиями", попивал винцо, не ладил с женой Татьяной, играл в футбол - ну и, конечно, писал. Послал, помнится, рассказы во всесоюзный журнал "Работница" - опубликовать не опубликовали, но ответили как-то оптимистично. Мол, не графоман ты, парень, и писать можешь. ("А писать Вам следует. Обязательно!" - из ответа "Работницы".) Это не могло не радовать. Рассказы были вовсе не фантастические, кроме, разве что, одного: "Зачем?" - о способности человека во сне видеть будущее. Тема сейчас уже езженая-переезженая, и даже нашедшая научное (точнее, паранаучное) объяснение, но тогда, по-моему, я пришел к ней вполне самостоятельно.
Полистал свой дневник того периода - оказывается, у меня было намерение поступать в Литературный институт! Мне ответили из Москвы, что лиц, окончивших гуманитарные вузы, не принимают... Вероятно, тогда я просто хотел почаще бывать на родине, вот и придумал себе этот Литинститут.
Летом 1978-го из старого дома переехали в район новостроек, потом была поездка на Черное море, в Скадовск. Я впервые был на море - и впечатления мои потом в какой-то степени получили отражение во второй части романа "Две стороны неба". Во всяком случае, Роберт прошел через остров Джарылгач по моим следам.
Предлагали мне идти в райком комсомола вторым секретарем, потом - инструктором в обком комсомола, но мне все эти карьерные передвижения были ни к чему, я великолепно чувствовал себя в горкоме...
Правда, через год я все-таки очутился в обкоме - лектором отдела пропаганды и культурно-массовой работы. Дневник того периода я потерял (вернее, у меня его утащили вместе с "дипломатом", когда я, испив вина, почивал на берегу Ингула; второй дневник я оставил то ли в харьковской гостинице "Турист", то ли в поезде Харьков - Одесса, возвращаясь в 2000-м с фестиваля фантастики "Звездный Мост" - после обильных и неизбежных фестивальных возлияний), так вот, дневник я потерял, потому не знаю, как там излагал мотивы своего перехода. (Наивный, я думал, что в комсомоле можно век сидеть на одном и том же месте!) Скорее всего, на переходе настояла Татьяна - зарплата в обкоме была больше, а жили мы отнюдь не в роскоши. И начались командировки по области и за ее пределы...
Видит Бог, не стремился я совершенно к продвижению по служебной лестнице, не рвался в "начальники". Ну не такой я человек, не нужно это мне, и потому я совершенно не понимаю злодеев, книжных и киношных, которые жаждут власти над миром - нафига им эта власть? Но уже в 1980-м я стал заместителем заведующего, а в 1981-м - и вовсе заведующим все тем же отделом. Причем уговорили меня согласиться на этот пост мои же сотрудники - не хотели назначенца из области, считая меня вполне приличным человеком. ("Придет какой-то дурак и будет нами командовать...") Да и жена, узнав о моем отказе, была недовольна - мол, от более высокой зарплаты отказываешься, о нас с Ирой не думаешь... Пробыл я на этой должности до октября 1984-го, объездил пол-Украины, бывал в Москве и Калинине, и годы эти тоже были прекрасными...
С чем с трудом справлялся - так это с желанием заснуть, сидя в президиуме на комсомольских собраниях во всяких организациях, и особенно - при посещении в качестве представителя вышестоящей организации занятий в системе комсомольской политучебы. В сон клонило со страшной силой. А на заседаниях в обкоме комсомола писал шуточные стишки коллегам. Или думал о своем...
Мне казалось, что все мы, сотрудники комсомольских органов, играем в какую-то игру, и каждый ее участник отлично понимает, что это именно игра. В общем, относился я к своему труду с достаточной иронией, мне были безразличны решения партии (по-моему, в те времена так играла вся страна), - но на собраниях я, как и другие, говорил правильные вещи, то, что нужно говорить в этой игре... Даже был секретарем комсомольской организации аппарата обкома комсомола! Детские игры взрослых людей... Да, было, было у меня впечатление, что вот так же играют многие, и всерьез все эти руководящие и направляющие идеи КПСС вряд ли кто-то принимает... Впрочем, обо всех судить не берусь - наверное, попадались и "идейные". А вот кто был совершенно точно, так это карьеристы и желающие значительно улучшить свои жилищные условия...
А я играл себе, и попивал, и гонял мяч - всё, как и раньше! - и пребывал чуть ли не в перманентных душевных страданиях, и имел всякие-разные "романы", и, опять же, продолжал писать. Еще раз, благодаря стараниям жены, переехал - теперь мы жили без ее родителей, в отдельной двухкомнатной квартире.
Помнится, остро переживал приближающееся тридцатилетие. Не отпускало ощущение, что жизнь прошла... Наверное, такое кризисное состояние бывает у каждого, только никто ни с кем этим не делится, носит в себе. Позже (или тогда же?) вбил себе в голову, что доживу до возраста Христа - и все, финиш. Потом это прошло. Сорокалетие вроде встретил уже не в таком миноре, а полсотни пересек без тягостных размышлений. ("К чему раздумьем сердце мрачить, друзья, - предотвратим ли думой грядущее?.." - как говаривал Архилох.) Прошла пора метаний, томлений и душевных драм. Хотя, честное слово, не вижу каких-то радикальных отличий себя, пятидесятилетнего, от себя же, двадцатилетнего; мироощущение не изменилось и мозги вроде бы не закостенели. Во всяком случае, понимаю тех, кто в разных интервью говорит, что в душе чувствует себя молодым. Да, телесная оболочка изменяется, но не она является главным в человеке. Изменения своей морды - возрастные - довольно долго считал простыми следами похмелий (а напивался я, как истинный русский - хоть и наполовину удмурт - до отруба и от похмелий страдал весьма и весьма), и лишь потом сообразил: да просто старится твоя физиономия, милый друг...
Что касается тогдашних душевных страданий и душевной же неустроенности, то мне они отнюдь не мешали; напротив - без этих терзаний мне было бы гораздо скучнее жить. Вообще, это, по-моему, ужасно - механически вращаться на карусели жизни, изо дня в день делая одно и то же (вспоминаются грустные слова Сенеки - все того же Сенеки! - на этот счет, уже отнюдь не про тернии и звезды)... Я, наверное, так просто бы не смог - и слава Господу, что заронил он в душу мою пусть слабенькую, но все же искорку, которая делает жизнь мою по-настоящему (для меня) осмысленной.
Ну вот, хотел скупо перечислить факты, а уже начал растекаться... Ох, чувствую, не получится у меня этакий кавалерийский наскок, не удастся спихнуть с плеч долой сей мемуар за две-три недели. Ладно, один раз чуть ли не за тридцать лет можно.
О будущем я в те годы задумывался все меньше и меньше. Вернее, не хотел задумываться, наложил табу на эти мысли, потому что понимал: будущее в бытовом плане, в первом, так сказать, слое бытия, не будет лучше настоящего (речь не о материальном достатке, а об обыденном, повседневном течении жизни), а каждый проходящий год просто приближает неизбежный и одинаковый для всех финал. Такое табу, наверное, - защитная реакция организма или, в более общем плане, личности; если думать о жизни постоянно, можно, полагаю, в конце концов тронуться умом.
Кроме всяких романтических похождений (которые я, впрочем, никогда не ставил на первое место в жизни), была, да и сейчас, слава Богу, пока остается хорошая отдушина - футбол (хотя теперь после развлечений с мячом чертовски болит спина, чуть ли не два десятка лет уже болит, и все сильнее и сильнее). И за шахту "Северная" я играл, и за команду завода "Гидросила", и за пригородный колхоз, и за "Искру" - команду обкома комсомола, где играли, впрочем, не только комсомольские работники. Моя заметка о спортивных наших делах даже была напечатана в журнале ЦК ВЛКСМ "Комсомольская жизнь". Первенство города, области, игры на всякие кубки, поездки в Желтые Воды, где собирались команды горно-обогатительных комбинатов и их подразделений - в Кировограде добычей урана занималось рудоуправление ? 2 ВостГОКа, и при поездках в Желтые Воды я числился то ли проходчиком, то ли забойщиком участка шахты "С", хотя не только в шахте, но и в самом рудоуправлении никогда не бывал. Футбол - великолепная штука, и хорошо, что ноги пока еще носят, и кое-как по футбольному полю я еще могу перемещаться - теперь уже неподалеку от дома, на школьном стадионе...
Комсомол дал мне возможность совершить и единственную (и, может быть, последнюю) поездку за рубеж - в ГДР (через Польшу, с автоматчиками на варшавском вокзале - тогда в Польше было введено военное положение). Россия в те времена еще зарубежьем не считалась. Если исходить из сегодняшней географическо-политической ситуации, за рубежом я был все-таки несколько раз (не считая России). В Молдавии - ездил в Кишинев встречать болгарский ансамбль "Добруджанские звуки" из города-побратима Кировограда Добруджи, это было в 1980-м. В 1983-м летал в Минск, к Саше Ханевич, с которой познакомился на краткосрочной учебе в Высшей комсомольской школе в Москве. В 1985-м и 1987-м побывал в Латвии, в Дубултах, на всесоюзных семинарах молодых писателей-фантастов. В 1989-м на экскурсионном поезде посетил Литву и Беларусь (Вильнюс и Брест).
А тогда, в феврале 1982-го, я был руководителем группы, совершившей поездку по маршруту Лейпциг - Берлин - Галле - Потсдам. С нами ездил женский вокально-инструментальный ансамбль "Хорошее настроение" из технического училища ? 4. Хороший был ВИА, уникальный для Кировограда. Хотели принять участие в фестивале политической песни "Роте Фане" - но не получилось. И в самом центре Берлина, в кафе на Александер-плац довелось мне испить водки с советским офицером из Группы советских войск в Германии. А рядышком с нами из автобуса высаживались американские военные, приехавшие из Западного Берлина. Кстати, зимние ботинки, купленные за смехотворную цену в магазине "Югенд моден", до сих пор находятся во вполне приличном состоянии и пригодны для эксплуатации.
Да, вряд ли поеду я когда-нибудь еще за границу - да и тяги такой совершенно нет. Телевидение дает возможность бывать где угодно, не вставая с дивана, - а всякие поездки я не очень люблю.
Вообще, есть во мне что-то схожее с Иммануилом Кантом (не по уровню ума, разумеется, а по образу жизни, по модусу вивенди, так сказать). Кант всю жизнь просидел в своем Кенигсберге, и по его появлению на улице можно было сверять часы. Вот так и я: люблю четко упорядоченный быт, размеренный ритм каждодневной работы с ежевечерним сидением за письменным столом (до часа ночи), и отклонения от этого порядка выбивают меня из колеи (слава Богу, теперь это случается не часто - разве что поездки на харьковский "Звездный Мост"). Вообще, я аккуратист (ну прямо немец; может быть, отец мой был не из чистокровных удмуртов и в роду у него были немцы Поволжья?), страшно не терплю беспорядок, люблю, когда каждая вещь и бумажка лежит на своем, строго определенном месте, и периодически провожу чистку своих ящиков и шкафов.
...В комсомоле, увы, нельзя работать до пенсии, да и, наверное, все-таки поднадоели мне эти комсомольские дела (или подспудно думал о том, что вот-вот придется уходить), потому что, помнится, я даже подал заявление об уходе по собственному желанию - хотя, скорее всего, просто выделывался. Умерла мама, в семье были крупные нелады - Татьяна, по-моему, меня едва переносила, а я свой модус вивенди менять не собирался; бывало, и не ночевал дома, и мне было с кем проводить время. И попивал, попивал изрядно. Весьма...
Партийную карьеру я делать не собирался - Боже упаси! - в школу возвращаться тоже не думал - дважды Боже упаси! - да и вообще не планировал какого-то определенного будущего. Плыл себе по течению, жил по принципу "кривая вывезет", и было мне все как-то параллельно и фиолетово.
И когда поступило предложение вступить в новую должность, не отказался. В октябре 1984-го я стал ответственным секретарем Совета по делам иностранных учащихся при горисполкоме.
Что сказать об этой работе? Хорошая была работа; правда, платили меньше, чем в комсомоле, но зато - сам себе командир. И загруженность совсем не та. Иностранных учащихся, собственно, почти и не видел. Общался с их начальниками - работниками учебных заведений Кировограда, где были эти самые иностранцы. Особенно много было тогда афганцев - из-за известных событий в Афганистане. Да, с иностранцами почти не общался, зато писал (в том числе и прямо на рабочем месте) "Обыкновенную прогулку" и перевел "Улялюм" Эдгара По, чем был чрезвычайно доволен. Помнится, балдел от этого творения, от его мелодичности, образов - имею в виду творение Эдгара По, а не свой перевод. Но и перевод, по-моему, получился не из самых плохих. Впоследствии перевел еще "Аннабель Ли" - но такого удовлетворения от своей работы не получил. Близок мне был Эдгар По жизнью своей, творчеством... Близок и сейчас.
А еще успел съездить, пребывая в этой должности, на республиканскую конференцию в Киев и на всесоюзное совещание в Москву. Жил в гостинице "Москва", у самой Красной площади, в той самой гостинице, запечатленной на водочных этикетках советских времен (водка "Столичная"), которую недавно снес Лужков. Помню московский мороз (а я, как всегда, ходил зимой без шапки), а вот само совещание не помню.
Жаль, что такая жизнь, независимая и ненапряжная в смысле работы, длилась недолго - всего пять месяцев без двух дней. Потому что заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии при встречах настойчиво намекал, что, мол, пора бы тебе, Алексей, и потрудиться на благо страны в партийных органах. Я то отмалчивался, то отшучивался, но он в конце концов припер меня к стенке одной-единственной фразой: ты же, мол, коммунист, у тебя же партбилет есть.
В общем, партия сказала: "Надо!" Помнится, в пору моего учительствования в школе ? 14 позвонил мне домой первый секретарь райкома комсомола и сказал: "Есть мнение..." И пошел я в люди, то бишь в райком, хотя ни сном ни духом не предполагал, что доведется мне работать в этих органах. Достаточно сказать, что в комсомол я вступил уже после окончания школы, собираясь поступать на истфак: бродили слухи, что не комсомольцев на такой факультет не принимают. Сам тогда сходил в Новопромышленный, кажется, райком - и был принят. И эта вот принадлежность к комсомолу позволила мне бросить ненавистную работу в школе. Правда, потом подрабатывал в вечерней школе, но это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Работал "на точках", то есть в общежитии "Кировоградтяжстроя" и в воинской части в Канатово - там если и приходило на уроки 2-3 человека, то это считалось чуть ли не стопроцентной явкой. А потом и вовсе распрощался со школой - думаю, навсегда.
Во-от... И стал я нежданно-негаданно инструктором отдела пропаганды и агитации горкома партии.
Отношение мое к работе ничуть не изменилось - я считал ее просто средством зарабатывать деньги (а платили там побольше, чем в горисполкоме), и делал ее добросовестно, выполнял свои обязанности. Я вообще халтуры не признаю; работать - значит, работать. А главное свое дело (для себя главное) делал по вечерам, сидя на кухне у окна, с тетрадкой на колене - писал, творил, понимаешь. И, как и раньше, по барабану были мне все решения партии - это я говорю не потому, что сейчас каждый расписывает себя скрытым диссидентом тех времен, а потому, что так оно и было. Не интересовали меня партийные дела, в другой плоскости они были, за стеклом. Да, и жил, и сейчас живу как бы вне реальной жизни - не то чтобы в башне из слоновой кости на вершине горы, среди облаков, но словно бы не здесь. У себя живу, в себе - и уверен, что так будет и дальше. И это не хорошо или плохо - это просто данность; это, понимаешь, мой стиль жизни. Поодаль и по-над. Сложился он как бы сам собой - возможно, потому, что наиболее точно отвечал моей природе. Не бравирую этим, просто констатирую факт, так сказать.
Компартийные мои времена продолжались до конца июля 1987-го, когда я с удовольствием принял предложение занять пост ответственного секретаря (как не инструктор, так ответственный секретарь!) правления областной организации общества "Знание". Неуютно мне было в местных "коридорах власти", а временами и просто подташнивало...
Добавлю к тому, что писал раньше, кое-что еще - просто только сейчас пришло в голову. Началась моя деятельность в горкоме партии с того, что мне поручили, проверяя, так сказать, мою "профпригодность", написать текст соболезнующей телеграммы в ЦК КПСС по поводу смерти тогдашнего генсека Черненко. Справился, однако - это же не повесть сотворить, не роман...
И второе. И горком комсомола, и горком партии, и обком комсомола находились в одном административном здании, так что довелось мне поработать и в правом, и в левом его крыле. Только обкома партии, расположенного в том же здании, я миновал - к счастью. Там, по моим ощущениям, вообще не было ничего человеческого, и, проходя длинными тихими коридорами с красными ковровыми дорожками, я невольно испытывал какой-то неприятный трепет. Нет, это был отнюдь не страх, а нечто сродни, наверное, ксенофобии. Такие чувства человек мог бы испытывать в админучреждениях уэллсовских марсиан. Эти неприятные коридоры я запечатлел в романе "Время Черной Луны"...
И вот пришел я в общество "Знание" - и вздохнул свободно, и зажил припеваючи. Единственное было потрясение (правда, стоящее десятка других) - развод с Таней, после пятнадцати лет плохой ли, хорошей ли, но совместной жизни. Потрясение это привело к основательному душевному перекосу, самому сильному за все годы пребывания моего на этой земле. Пожалуй, даже смерть мамы с этим не сравнится; от мамы-то я уехал давным-давно...
Редактировал всякие методички в помощь лекторам, ездил в Киев, готовил разные бюро-президиумы-пленумы. Организация была общественная (хотя, само собой, и контролировалась партийными органами), и атмосфера, конечно же, была не та. Не было этих тисков, этого пресса, присущего компартийной работе. Хоть и отличался я всегда пофигизмом, а давило-таки раньше, давило... Мешало дышать полной грудью.
Не знаю, может быть, в большей степени это было рисовкой перед самим собой, но я на любой должности говорил себе так: если будут сильно доставать - всегда есть возможность уйти работать грузчиком в гастроном. В грузчиках потребность была, объявления на магазинах висели, платили им неплохо - а сил и здоровья у меня тогда хватало. Теперь думаю, что мне здорово повезло в жизни: я никогда не попадал на работе в какие-то крутые переплеты, никто меня не пригибал, мне не приходилось поступаться какими-то жизненными принципами. Я не склонен к конфликтам, и они обходили меня. Да, встречались не очень приятные типы - но они не мешали мне плыть в своем собственном потоке. И я почти уверен в том, что есть некто, заботящийся обо мне. Ангел-хранитель? Сам Господь? Кем бы он ни был - искреннее огромное спасибо ему! Потому что разные бывали ситуации, однако вот он я - сижу, пишу, по-прежнему пребывая в этом слое бытия. От души - спасибо.
Итак, развелся - и вновь женился. Точнее, просто узаконил, так сказать, свои отношения со Светой - через полтора месяца после официального оформления развода с Таней. А в июне следующего, 1989 года родился сын Сережа - хороший парень, языкастый (в папу!) и весьма одаренный. (Это я не как отец говорю - объективно сужу, беспристрастно. Лауреат городских и областных конкурсов пианистов - не я же ему присуждал эти лауреатства!) Эх, жаль, мяч гонять не желает, и фантастику просто заставляю его читать. Каждый родитель желает видеть в ребенке свое отражение - но ведь ребенок-то не продолжение родителя, он отдельная личность со своими интересами. Умом это понимаешь, а сердцем хочется, чтобы ему нравилось то, что нравится (или когда-то нравилось) тебе...
Да, хорошо работалось в обществе "Знание". Вообще, как оказалось, я всю жизнь двигался в работе к все большей степени свободы (лишь горком партии оказался небольшим шажком назад). Если оценивать по десятибалльной системе, то это будет выглядеть примерно так: работа в школе - 3 (надо ходить на уроки и готовиться к занятиям); райком - 6; горком и обком комсомола - где-то по 7 баллов, горсовет - 8, горком партии - 6,5, общество "Знание" - 9, журнал "Порог" - 9,9. Абсолютная свобода, то есть все 10 баллов, ждет нас только за чертой земного бытия...
Пришел я в общество "Знание" уже в угар перестройки. Все менялось, ломалось, кроилось на иной лад, общество наше (в смысле, не "Знание", а советское) походило на растревоженный улей или на болото, в которое упал метеорит: пошли круги, все зашевелилось, завоняло, наперебой завопили лягушки - каждая свое... Объявилась вдруг, наряду со всякими контактерами, уйма экстрасенсов-целителей, и наш предприимчивый начальник Колыва (бывший партийный работник) не мог остаться в стороне от этих процессов. Экстрасенсы сулили хорошую деньгу, и упускать это дело было никак нельзя. Кстати, и платный видеозал у нас в помещении Центрального лектория работал, там крутили западные видики - тогда это было еще новинкой, а заправлял всем этим бывший первый секретарь горкома комсомола Коля Цыгульский. Текли денежки, текли - и, по тем временам, весьма немалые.
И российский йог у нас выступал - Иванов, и бывший диктор Центрального телевидения Виктор Балашов, открывший в себе экстрасенсорные способности, и курсы по подготовке экстрасенсов работали...
Так судьба свела меня с народной целительницей из Полтавы Тамарой Машкиной (я потом изобразил ее в романе "Зверь из бездны"). Сеансы в битком забитой филармонии, поездки по районам... Только тогда, в начале 90-х, я воочию увидел, сколько же у нас больных и увечных людей, сколько вообще, оказывается, больных людей. Сеансы шли один за другим, а толпы жаждущих исцеления не убывали.
Машкина была человеком неординарным (надеюсь, она и сейчас пребывает в добром здравии), работая с ней, я начал читать материалы по парапсихологии, а тут еще небывалое нашествие НЛО на страну, М-ский треугольник, пророчества... Я погрузился в мир явлений, которые раньше как-то скользили мимо - то есть, я, конечно, кое-что знал, но специально никогда не изучал всю эту паранауку. А тут пришлось - я ведь перед сеансами рассказывал зрителям-участникам-больным обо всей этой экстрасенсорике. Да, много всякого интересного мне открылось... Как-то Машкина сказала, что видела мое будущее - я, мол, скоро буду серьезно заниматься эзотерикой. И ведь оказалась права! Эзотерика - одна из профильных тем журнала "Порог".
Августовский путч мы с Тамарой Григорьевной и ее мужем встречали в Голованевске - ночью играли в бильярд в "гостевом домике" тамошнего райкома партии и попивали коньячок...
После успешного сотрудничества с Машкиной я стал ну просто специалистом по экстрасенсам - колесил по районам с местным целителем Левадко, а с бобринчанином Винником, кроме Кировограда, Александрии, Горловки, Черкасс и Кременчуга, работал и в России - Тверь (разумеется, по моей наводке!), Брянск, Курск (наконец-то побывал в родных маминых краях), Орел... Массовые сеансы тогда не очень-то приветствовались, и проводилось все это как творческие встречи - я рассказывал о целительстве и всякой аномальщине, а потом экстрасенс проделывал свою работу. Хорошие были поездки...
Стараюсь я в этих заметках придерживаться определенной последовательности, плана: события, так сказать, трудовой жизни; события сферы духовной (или душевной), личной жизни; отдельно - творчество. Но возможны и всякие вставки вроде бы ни к селу ни к городу - значит, вдруг пришло в голову что-то. Если бы писал с целью дальнейшей публикации, то пристроил бы вставку в нужное место, ну а коль эти заметки не предназначены ни для кого - буду лепить там, где заблагорассудится. Это я к тому, что вот сейчас такая вставка и пойдет.
Мне кажется важным оговориться (возможно, из суеверных соображений... да, наверное, именно из-за них), что писанина эта вовсе не является каким-то подведением итогов жизни. Отнюдь! Никаких итогов - жизнь продолжается. Просто, как уже говорилось, коль задумал - надо сделать, а то будет сидеть занозой. Так что это не итоговые, а путевые заметки, где под путем подразумевается жизнь.
Ну вот, объяснил самому себе (хотя все равно, когда пишу, то вижу какого-то гипотетического читателя - не самого себя, а кого-то другого, господина Некто) - и можно двигаться дальше.
Собственно, подошел к порогу. То бишь, к "Порогу".
Шестнадцать лет я вращался в школьно-комсомольско-советско-партийно-"знаниевских" кругах. А последние тринадцать работаю редактором "Порога" - "всеукраинского научно-популярного и литературно-художественного журнала", такова его официальная классификация. Надеюсь стоять на этом "Пороге" до самого финиша.
Началось все в 1991 году. Пришел как-то ко мне, в общество "Знание", бывший первый секретарь Компанеевского райкома комсомола Сергей Верко. Пришел уже в новой ипостаси директора частной организации с замысловатым названием: малое народное предприятие Инновационный центр "Апейрон-14". Была у него задумка издавать областной историко-краеведческий и литературный журнал. Частный. Старая система компартийно-государственного диктата развалилась (вернее, просто рассыпалась), и стали возможны и частные фирмы, и частные издания. Компаньоном Верко был еще один "комсомолец", мой старый знакомый Юра Воронов, уже после меня работавший завотделом пропаганды обкома комсомола - он-то и порекомендовал меня (во всяком случае, так он мне потом сказал) на место редактора. Не знаю, какую цель преследовал Верко, собираясь создать такой журнал - возможно, рассчитывал, что это будет прибыльное предприятие? Или были у него какие-то высшие соображения? Меня эта "пропозиция" весьма заинтересовала, и в немалой степени потому, что Колыва, как я писал в своем дневнике в то время, "с его денежной манией уже просто задолбал". Дело в том, что предприимчивый и хваткий Владимир Васильевич навесил на каждого работника ежемесячный финансовый план - то есть ты должен организовать какое-то платное мероприятие и принести в клюве в бухгалтерию областной организации определенное количество денег. К вящему процветанию оной организации. Ладно, если бы это касалось только референтов - это их непосредственная работа; но Колыва, даже не поговорив со мной, определил такой план и мне! Хотя функции у меня были совсем другими, и тем, чем занимался я, не занимался никакой другой работник. Деньги-то я, кстати, тоже приносил, и немалые, работая в связке с целителями-экстрасенсами. В общем, обидел меня Колыва, но все-таки из "Знания" я пока уходить не собирался. Думал совмещать - работать через день, то здесь, то там, но Колыва на это не согласился, и я в конце концов сделал выбор в пользу журнала.
Первый номер давался с трудом - дело было новое, и не только для нас, но и для типографии: там уже перешли на компьютерную верстку, но с журналами никогда не сталкивались. Этот номер появился на свет в апреле 1992 года (тираж - 10 тысяч экземпляров).
Устроили презентацию, о "Пороге" написали в местных газетах. Журнал был двуязычным, стоил 30 копеек штука, облоно и облуправление культуры перечислили деньги наперед, до конца года, за довольно большое количество экземпляров для школ, библиотек, клубов, домов культуры... "Порог" (тогда еще "Порiг") планировалось издавать раз в два месяца. Плюс разные приложения к нему. Перспективы казались радужными ...
Но - резко подорожала бумага, пошли какие-то непонятные для меня трения и разборки между учредителями, был уволен, так, фактически, и не приступив к работе, заместитель редактора Федя Шепель, бросивший ради нового проекта работу в областной газете... "Апейрон" начали трясти то ли финансисты, то ли налоговики, денег на счету не было. Юра Воронов - парень себе на уме - отделился и создал свою фирму, Сергей Верко появлялся редко и не говорил ничего вразумительного о дальнейшей работе. Думаю, что-то у него там было нечисто с этим "Апейроном"... Впрочем, ни черта я в этих коммерческих делах не разбирался - но оказался в ситуации старухи у разбитого корыта. Верко с Вороновым что-то там обсуждали - и наконец сказали мне: надо создавать новую фирму. Под журнал. Белую и пушистую, незапятнанную. Это, мол, лучший вариант. Я, естественно, согласился (не оставаться же без работы) - и в середине мая стал не кем-нибудь, а, понимаешь, директором венчурной фирмы "Тетраполис" (во как!). Что такое "венчурная", уже не помню, да это и не суть важно, поскольку просуществовала эта "мощная" фирма всего-то четыре с половиной месяца. За это время я успел погастролировать по области с целителями Винником и Левадко (с ними я работал еще в обществе "Знание"), дописать роман "Вино Асканты", выпустить второй и третий номера "Порога" и организовать сеансы местной целительницы, работающей уже от "Тетраполиса".
В бухгалтерии, как и в коммерческих делах, я ничего не смыслил (и не смыслю), и весть о том, что фирма в убытках, оказалась для меня неожиданной.
Было от чего приуныть, но Юра Воронов, организовавший фирму "Унграф", принял "Порог" под свое крыло. И журнал находился под этим вороновским крылом до июля 1994 года. Юра к тому времени в Кировограде почти не появлялся (поскольку понабирал много денег у разных людей и отдавать, по-видимому, не имел то ли намерения, то ли возможности), зарплату платил редко, журнал выходил с перебоями, был даже "строенный" номер... Имевшая какие-то общие дела с Вороновым Ирина Саенко читала "Порог", журнал ей нравился - она увлекалась эзотерикой. По ее словам, Юра предложил ей создать фирму-прикрытие; фирму-то она создала, но не прикрытием ее сделала, а самостоятельной организацией. В отличие от меня, директора-дилетанта, она в экономике и финансах разбиралась, и ее фирма не только не развалилась, но и продолжает успешно существовать и по сей день. "Антураж А". Название, по просьбе Ирины, придумал я, букву "А", по каким-то своим соображениям, связанным с астрологией, добавила она. Видя мое подвешенное состояние - зарплаты нет, типографии никто не платит за изготовление журнала, новые номера не выходят, она предложила мне перебираться к ней вместе с "Порогом". Я не соглашался - как это, предать Юру, подобравшего меня в трудную минуту?! Но время шло, Юра не появлялся, дела стояли...
В конце концов, посетив летом 1994-го родной Калинин-Тверь на предмет организации сеансов Анатолия Винника (я у него на тверских гастролях работал администратором), я позвонил в Москву еще одному бывшему "комсомольцу", моему заму по обкомовскому отделу пропаганды Игорю Крикуненко, разузнал у него, как найти залегшего на дно (в той же Москве) Воронова, и наконец-то с ним связался. Предложил передать "Порог" Ирине Саенко - и Юра после некоторых колебаний согласился. (Хотя потом, как мне рассказывала Ирина, обвинял ее в том, что она якобы забрала у него журнал.) О Юре до сих пор ни слуху ни духу, и есть основания полагать, что его достали-таки и вычеркнули из земного бытия...
И вот, с июля 1994-го и, верится, до окончания пребывания на земле, я - редактор журнала "Порог" рекламного агентства "Антураж А". Параллельно с этим, я еще год поездил с Винником, успел побывать по совместительству директором регионального центра обучения киевской Международной академии управления персоналом (это уже заводная Лариса Калюжная сосватала меня на это дело; месяца два сии "Рога и копыта" продержались, не более), а еще редактировал книги для донецкого издательства фантастики "Сталкер"...
На этом, думаю, с трудовой автобиографией можно закругляться. Ни кем, кроме как редактором "Порога", быть больше не хочу. Даже если бы свершилось чудо, и я смог бы жить только на гонорары. "Порог" - мое детище, делаю его я один, и справляюсь пока... И почему-то сдается мне: покину я этот мир - и журнал тоже прекратит свое существование. Это - мой журнал, и подпускать к нему кого-то другого я не намерен. В этом смысле я как мать, ревниво пекущаяся о своем чаде. Конечно, хотелось бы, чтобы прекращение существования нас обоих случилось не так скоро. Не завтра. И даже не через год.
Тем не менее, бумажки свои архивные пересмотрел, упорядочил, и вышел уже в издательстве агентства "Антураж А" первый том моих "Архивных материалов" - неопубликованное. В одном экземпляре вышел, только для меня. Впереди - еще четыре тома. Все бумаги должны быть в полном порядке - на том стоял, стою и стоять буду!
* * *
Что ж, теперь раздел второй: колебания, приливы-отливы и прочие эволюции душевного состояния. Вот тут мне, ей-богу, углубляться совсем не хочется. "Не сыпь мне соль на рану..." - звучит банально, но верно. Это же надо быть каким-то мазохистом - копаться в душевных напластованиях. Это же - вновь переживать былое. Может, обойдусь краткими цитатами из своих дневников? Правда, два из них потеряны...
Ладно, попробую, пунктиром, не вдаваясь в подробности. Кое-что о личной жизни.
...Прервал эти свои записи, полистал свои дневники той, далекой уже, поры - и понял, что не хочется мне расписывать свои душевные состояния. Ну не хочется - и все тут! И ничего не могу с собой поделать...
Пожалуй, основное мое ощущение тех времен - одиночество. Собственно, я и сейчас одинок - в душевном, что ли, плане, - только теперь это меня, в общем-то, уже не трогает. А тогда - трогало. Весьма. Особенно, когда пребывал в нетрезвом состоянии. Никаких оценок давать не буду. Наверное, все люди в глубине, внутри, - одиноки...
А еще - влюбчивый я был, и каждое увлечение воспринимал не как нечто мимолетное и пустяковое, а пропускал в недра души - и очень тяжело от этих увлечений отрывался. В семье были нелады... Я по молодости лет все старался переделать Таню под себя, а ничего не получалось. Теперь-то я уже, умудренный, знаю, что никого не надо пытаться переделать; принимай человека таким, какой он есть, а если не можешь - не общайся с этим человеком.
Да, наверное, каждый обречен на внутреннее одиночество. Вряд ли стоит рассусоливать эту тему - и вообще, я, автор, в какой-то мере отражаюсь в своих произведениях. Вот там-то и расписано мое душевное состояние, мысли мои - так зачем же повторяться?
Вот о чем можно сказать немного, так это о моих отношениях с Богом (хотя, по-моему, и об этом я где-то писал, от лица кого-то из своих персонажей). Хотел бы верить - но не могу. Имею в виду - верить искренне, как верят в собственное существование. Просто считаю унизительным для себя просить о чем-то у того, кто выше тебя... Это, наверное, и есть гордыня. Вернее, так: любить - не могу. Но легче жить, надеясь, что опекает тебя какая-то высшая сила...
В общем, пребываю между верой и неверием.
Думаю, что посещение церкви, служители культа - посредники между человеком и Богом - все это лишнее, ненужное. Бог должен быть не в храме, а в душе, и общаться с Ним ты можешь всегда - самостоятельно, не прибегая к помощи обыкновенных людей, которые сами себя определили в персоны, приближенные к Господу. В Ангела-хранителя тоже хочется верить.
Да, вот еще какой очень настойчивый, чуть ли не основной, мотив присутствовал в моей жизненной симфонии долгие годы: стремление опубликоваться. Заиметь свою книгу. То есть - тобой написанную.
Теперь худо-бедно публикуюсь, но стремление к новым публикациям осталось, хотя уже не носит характер патологии; отношусь к этому спокойней. Думаю, такое стремление вполне естественно.
Но вот что обидно: пишу вроде неплохо - но книжек раз-два и обчелся...
И присутствует во мне временами этакая черная зависть. Не белая, а именно черная... нет, скорее, все же не совсем черная - но, по крайней мере, серая, нехорошая. Знаю, что не по-божески это, но ничего поделать с собой не могу.
Было время - считал себя умнее, выше других. Теперь вижу - не самый умный (и далеко не самый!) и не самый высокий. И все-таки (говоря словами моего персонажа; вернее, это Белецкий в повести "На сияющих вершинах" говорит моими словами) - ближе к небу, чем к земле. Я так думаю.
Склонный к упорядоченному образу жизни, к устоявшейся обыденности, угодил, как и все советские люди, в мясорубку перестройки. Собственно, крах системы каких-то потрясений в моей душе не произвел; именно благодаря этим радикальным изменениям я имею возможность заниматься любимым делом, да еще и получать за это деньги. Это же идеальная, по-моему, жизненная ситуация! А так и до сих пор, наверное, сидел бы в обществе "Знание" и редактировал какие-нибудь методички про очередной съезд КПСС.
Развал Союза ударил меня в несколько иной плоскости. (Вот это фразочка, достойная писателя, кудесника слова!) Я оказался лишенным родины. Нет, я не то чтобы любил СССР, потому что вообще не понимаю, что это такое - любить Родину (с большой буквы). Что именно любить? Все пространство от Карпат до Сахалина? Но я не бывал на Сахалине! Правительство? Людей - всех подряд, от чухонцев до эскимосов? Гордость за свою страну, за Советский Союз, испытывал, но любовь... Другое дело - место, где ты вырос и жил. "Малая родина" - истинная родина. Калинин. Не знаю, любовь это или нет - но чувство совершенно особенное. И относится оно не к тому городу, который существует сейчас реально, а к городу, образ которого хранится в моей памяти. Потому что та Тверь, в которой я бывал наездами после переселения в Кировоград, - уже не мой город. И Россия, увы, уже не моя страна. "Той России нету..." - Цветаева. Это другая страна. Незнакомая мне страна. Я чужой здесь - я чужой в России. Вот это действительно больно, но с этим приходится жить, потому что изменить ничего нельзя. Нужно принять это как данность - что я и стараюсь делать.
Кто знает - может быть, и вернусь когда-нибудь туда, где родился. Чтобы там умереть...
Все, с этим разделом закругляюсь - ничего толкового из него не вышло, потому что не хочется изливаться, травить, так сказать, душу. Пусть за меня говорят мои произведения.
Вот к ним и перейду, переберу каждое, как груду монет (пусть и медяков!). Монетки-то - мои! Я - их творец, я их создал, вот и потешусь вволю - это уже не соль на рану (хоть и не бальзам на душу), это просто - приятное занятие. К нему и приступлю.
Да, и еще несколько слов о друзьях. То есть о тех, кого у меня нет. В Кировограде таковых не оказалось, и это тоже в свое время царапало душу - а теперь, пожалуй, я и не испытываю потребности в друзьях. Мне вполне хватает общения с собственным сыном. Есть еще и парочка приятелей-собутыльников, но я уже давненько их избегаю. Честно говоря, нет у меня никакого желания с кем-либо общаться. Я чувствую себя вполне самодостаточным. Наверное, есть в этом какая-то ущербность - но тут уж ничего не поделаешь, перекраивать себя не собираюсь. Единственный, кто ближе всех подходил под понятие "друг", это Паша Срослов, однокурсник, - однако он уже покинул этот мир... Хотел бы разыскать других однокурсников - Игоря и Энди, но их адресов у меня нет. Думаю, никаких друзей у меня уже не будет - что ж, это тоже надо принимать как данность. Мои тексты - мои друзья...
* * *
Вечер. 29 ноября 2004-го. Шумят зомбированные толпы, на всех телеканалах на все лады лопочут, разливаются соловьями, каркают многочисленные "политики" и "политологи" (хорошие такие должности, видать, непыльные) - а я приступаю к третьему разделу своих заметок. И надо же - как раз сегодня работник нашего издательства Володя Берлин сделал еще три тома моих "Архивных материалов", так что в процессе изложения, "перебирания своих монет", могу листать эти материалы. Только один том еще не готов - моя так называемая "поэзия".
Итак, поехали, сверяясь с дневниковыми записями.
В начале февраля 1978-го я закончил "Путь к горизонту". Закончил призывом: "К цели!" И продолжил путь к этой самой цели, понимая под ней, прежде всего, публикацию хотя бы одного произведения в московском, ленинградском или киевском издательстве.
В марте того же года начал какую-то вещь, замысел которой теперь уже не помню. Вероятно, хотел вернуться к студенческой поре (а были это не просто хорошие, а отличные времена!). Поработал над этим безымянным произведением всего один день - и бросил. Но отрывок этот не пропал зря, а через шестнадцать лет перекочевал в роман "Время Черной Луны".
Затем последовали пять рассказов, не фантастических, а основанных на фактах собственной жизни: "Параллельные", "В странствиях обретенное", "Когда наступает весна", "Не такая", "Зачем?" Там все - про меня, про школьную мою любовь (написал-таки о ней, как и обещал в "Пути к горизонту"), про Татьяну... Вещи, помнится, предназначались для журнала "Работница" - и были успешно отвергнуты. Рассказ "Когда наступает весна" потом, в 1989-м, был включен в повесть "Зубы дракона", тоже так нигде и не опубликованную (разве что в Интернете, в электронной библиотеке "Кирилл и Мефодий"), а абзац рассказа "Параллельные" вошел в мой последний на сегодняшний день роман "Ворота из слоновой кости".
Тогда же был создан очередной отрывок с условным названием "Повесть о Сером" - навеянный все теми же воспоминаниями о Калинине. Ох и тянуло же меня туда, на родину мою...
Лето 1978-го я посвятил работе над второй частью романа "Реликтовое излучение". Эта часть - "Под голубыми небесами" - повествовала о жизни Роберта на коммунистической Земле и его духовном перерождении. Да, я сделал вывод из отрицательной рецензии киевского издательства "Молодь" на первую часть - и показал уже не "капиталистических подонков", а "светлое общество будущего". Безусловно, создавал я эту вещь в расчете на публикацию и от души расписывал коммунистическое завтра. Причем нисколько себя не насилуя - а вот кое-кто из писателей сейчас говорит, что в прежние времена рисовал картины грядущего коммунизма чуть ли не из-под палки. Нет, я писал не из-под палки. Я искренне верил в то, что будущее действительно будет светлым и коммунистическим, где от каждого - по способностям и каждому - по потребностям. Я и сейчас желаю человечеству такого будущего, хотя есть у меня на этот счет очень сильные сомнения. То ли пессимистом я стал, то ли просто - реалистом... В романе "Время Черной Луны" я говорю о постепенной "быдлизации" общества - и, боюсь, так оно и случится на самом деле (процесс, так сказать, уже идет). Именно этим, по-моему, и объясняется "парадокс молчания Вселенной", Silentium Universi: чем более технологически развита цивилизация, тем она духовно тупее - и никто уже не смотрит на звездное небо...
Весьма наивным я был тогда, в 1978-м, наивным и недальновидным. Дмитрий Александрович Биленкин, замечательный наш советский писатель-фантаст, рецензии которого на мои творения вдохновили меня и спасли от окончательного уныния, указал мне на то, что проект переброски вод северных рек на юг (о котором в свое время говорили на полном серьезе) обернется грандиозной экологической катастрофой. Мне такие мысли и в голову не приходили! Зашорен я был основательно... и вообще, увы, присуща мне известная косность мышления. И с настоящей фантазией - проблемы; реалист я, могу описать то, что видел, что знаю, а вот с фантастическими мирами, по-моему, выходит не очень. Во всяком случае, выдумываю я их с большими потугами. Это я без всякой рисовки.
Позже, будучи по делам в Киеве и общаясь с очередной своей подругой Таней Савинской, я познакомился с ее приятелем, который снабдил меня материалами регулярно проходивших калужских чтений памяти Циолковского - и я впервые узнал о том, что такое космическая экология. Слово "экология" было тогда большинству населения совершенно незнакомо, изучали ее узкие специалисты-биологи - но, оказывается, были люди, которые вкладывали в это понятие совершенно иной, глобальный смысл. Проблемы выживания человечества, вопросы существования внеземной жизни, поиск внеземных цивилизаций... Это было чертовски интересно, я словно погрузился в иной удивительный мир, и даже собирался сдавать кандидатский минимум для поступления в аспирантуру Киевского госуниверситета (заочную) - чтобы заниматься именно космической, глобальной экологией, экологическими проблемами. Но оказалось, нет такой специализации, и экологическая проблематика может звучать только примерно так: "Роль партийных организаций Маловисковского района в рациональном использовании природных ресурсов в 1971-75 годах". Не более. Плюнул я на это дело, забыл про аспирантуру - но потом, работая в обществе "Знание", лекцию такую подготовил ("Экологические проблемы современности и будущее человечества"), туда же впихнул и проблемы поиска внеземных цивилизаций - и выступал с этой лекцией. И изданные типографским способом методические материалы на эту тему у меня имеются.
Да, это уже потом отовсюду грянуло у нас в стране: экологический кризис, и слово "экология" перестало означать только специальный раздел биологии, - а тогда, в конце семидесятых, стояла тишь да гладь. (Нет, возможно, специалисты эти проблемы и обсуждали, но широкой публике ничего о них известно не было). А вот Биленкин уже в те годы видел больше и дальше меня...
Написал я вторую часть "Реликтового излучения" - но и она была отвергнута (хотя рецензия Биленкина была не самой плохой). Наивный, я совершенно не знал, как делаются все эти издательские дела, и верил, что вот ни с того ни с сего прямо-таки ухватятся за мой "самотек". Во всяком случае, за эту вещь мне нисколько не стыдно, и за идеологию ее (и свою) тоже. Никогда не был диссидентом и не показывал советской власти фигу в кармане - хотя многие, если их послушать, только тем и занимались. Были, понимаешь, против, а писали - за. Потому что выгодно было писать - за. Такие вот борцы. Очень мне сие напоминает некоторых наших современных политиков...
А я не боролся. Советская власть ничего плохого мне не сделала. Коммунистическую идею разделяю (насчет способностей и потребностей), только, как я уже говорил, очень-очень сомневаюсь в том, что она достижима в принципе (в любом из обитаемых миров) в силу все той же быдлизации населения. По потребностям основная масса получала бы с удовольствием, а вот отдавать по способностям не стала бы - зачем напрягаться?
Через день после того, как закончил вторую часть "Реликтового излучения", написал рассказ "Дракон". Редко мне удается вспомнить, как пришла в голову та или иная идея, из которой впоследствии вылупилось произведение, но этот рассказ - исключение (впрочем, не единственное). Краткая дневниковая запись полностью все поясняет: "11.09.78. Стоял на балконе, курил - а вдали, по дороге, мимо новых домов, ползла огромная автомашина. Дракон в современном городе".
Да, так оно и было. В роли дракона выступил еще не виданный мною ранее в Кировограде трейлер, ползущий по улице Волкова. (Я его запечатлел потом в "Обыкновенной прогулке" - в роли одного из персонажей.)
Написанный в конце ноября того же 1978-го рассказ "Что и не снилось..." родился из понравившейся фразы.
Дело было так. После празднования юбилея Ленинского комсомола, "от неумеренных возлияний", как я отмечал в дневнике, самочувствие мое ухудшилось. Читал на больничной койке Иммануила Канта - и в примечаниях обнаружил великолепную фразу на латыни из книги Софонии: "Dies irae, dies illa solvet saeclum in favilla" ("День гнева, день сей обратит мир в пепел"). Был просто очарован ее звучанием - ну как под такую фразу не сочинить рассказ! Вот и сочинил, и назвал "Dies irae", a потом заменил название на цитату из "Гамлета".
По поводу этого рассказа есть такая дневниковая запись: "И пусть даже рассказам моим суждено остаться не прочитанными никем, кроме меня, пусть они эпигонские и бездарные. Но какое глубокое чувство удовлетворения [выражение навеяно советской прессой тех лет?] охватывает меня, когда неясная мысль облекается в слова, приобретает форму и превращается в написанные строки! Чертовски приятное ощущение воплощения мысли в слове! Ради этой, пусть, с точки зрения других, несовершенной возможности, данной мне Господом, я готов щедро тратить часы и дни своей жизни, ничуть не сожалея об этом".
Сейчас бы я так не написал - насчет траты и сожаления. Я не тратил часы жизни - я жил. И продолжаю в том же духе. По большому счету, творчество - это и есть настоящая жизнь, а все остальное (работа, перемещение в пространстве, разговоры, прием пищи и много-много всего другого) - лишь необходимое приложение. Да - необходимое. Но - приложение, не более.
В 1979-м я написал только три рассказа. "Всходы" и "Навсегда" были явно конъюнктурные, "против атомной войны" - модная тогда была тема, советские писатели дружно боролись за мир, обличали поджигателей войны, кровожадных империалистов... А война действительно могла грянуть, время было не самое спокойное. Но не прошли мои рассказики, не прошли. Дневник тех времен у меня умыкнули, и как родились оба замысла, сказать не могу. Впрочем, чего тут гадать-то? Идея была заранее определена, а сюжеты придумал, поворочав мозгами. Да и не ахти какие там сюжеты; можно сказать - вообще нет сюжетов. В 1987-м я всунул оба этих рассказика в еще более конъюнктурную, архи-, я бы сказал, конъюнктурнейшую вещь "Опаленной земли мне послышался вскрик..." - опять же, против атомной войны (за восемь лет тема не утратила актуальности). Сей опус, как мне казалось, бил наверняка, меня должны были опубликовать - ан нет, облом-с. Не дураки читали мое творение, и оценку ему дали соответствующую: фигня. С чем я вполне и искренне согласен (даже когда писал - знал, что пишу именно фигню).
Третий рассказ 1979-го - "Встреча в лесу Броселианд". Ну, это под впечатлением монографии А. Михайлова о французском рыцарском романе. Рыцари Круглого стола, нехристи-сатанаилы, великаны, Святой Грааль... Окунулся в атмосферу Средневековья, книга мне очень понравилась (она и сейчас стоит на моей полке), а потому и сочинил историю в духе тех времен и романов, с соответствующим слогом... И этот рассказ тоже "пролетел" - рецензент указал на нарочитую архаичность стиля.
Но рыцарь у меня все-таки появился - в "Обыкновенной прогулке". Голубой Рыцарь. Цвет, который наравне с белым с золотом мне всегда нравился. Вызывал ассоциации с поэзией Александра Блока. Голубые города... Голубая тайга... "Голубая Цефеида"... Был такой рассказ Колпакова (того самого, облажавшегося потом с "Гриадой"). Прекрасный цвет - голубой. Но нынче само слово настолько испохаблено, что вызывает только вполне определенные ассоциации.
Кстати, о "Голубой Цефеиде" Александра Колпакова. Я забыл об этом рассказе, но паутина-Интернет смела паутину с моей памяти. Он был опубликован в 1960 году в журнале "Юность", я его прочитал и, помнится, писал подражание - космос, звездолет, метеор... Возможно, именно тогда мне и захотелось писать фантастику; возможно, истоки - именно там... (Соответствующую вставку в первую часть своих "мемуаров" я уже сделал.)
Завершила год начатая и тут же заброшенная навсегда безымянная сказка. Собрался я ее написать для дочери (ей шел шестой год), - но ничего у меня не получилось. Запал пропал. Так за всю жизнь ни одной сказки и не сочинил - и теперь уже вряд ли сочиню. Да ведь это еще и уметь надо...
Эта безымянная сказка, которую я пытался придумать в ноябре 1979-го, стала последним написанным мной незаконченным произведением (не считая еще одного отрывка 1982 года о саксофонистке Вале; таковая Валя действительно существовала, она играла на саксофоне и пела в ВИА "Хорошее настроение". Но отрывок тот вряд ли можно считать попыткой создать художественное произведение - так, набросок для себя). Все последующие тексты я доводил до конца. Ощущая быстротечность времени и понимая, что нить жизни может порваться когда угодно, в любой момент (кто знает, что у Атропос на уме!) - человек ведь, как известно, не просто смертен, а смертен внезапно, - так вот, прекрасно это понимая, я не мог позволить себе тратить отмеренный мне срок на отрывки. И завязал с отрывками.
Летом 1979 года я, распрощавшись с горкомом комсомола, ушел в отпуск, после которого должен был приступить уже к работе в обкоме комсомола. И мы с Таней и Ирочкой поехали к Таниной родственнице, тете Нине, в село Васютинцы Черкасской области. Я впервые гостил в украинском селе, и, видимо, столь новы и обильны были мои сельские впечатления, что меня прорвало на стихи.
Стихов до этого я практически не писал. Разве что несколько десятков рифмованных строк - когда еще был школьником. Разве что два стихотворения, написанные в киевской гостинице "Мир", когда я впервые попал в украинскую столицу, чтобы принимать участие в подготовке республиканского молодежного фестиваля. А тут ну прям прорвало. Двадцать одно стихотворение! Целый сборник иронической "поэзии" под названием "И кочет песнь поет" ("Сельские элегии"). В те времена я еще пребывал в уверенности, что петух по-украински называется именно кочетом, а не пивнем - это, по-моему, из Шолохова у меня в голове застряло.
Если с прозой я, как мне кажется, более-менее справляюсь, то истинным, настоящим поэтическим талантом меня Господь не наградил - в этом я могу честно себе признаться. Все-таки моя "поэзия" - это в большей степени версификаторство, а не настоящая поэзия. Хотя кое-какие строчки, думаю, у меня удались, и кое-что я включил в свои прозаические тексты.
Бурная "поэтическая" деятельность приходится на период с 1979-го по 1986-й - период душевных томлений, метаний и терзаний, период неустроенности душевной, любовных романов, крепких возлияний... Еще один кратковременный всплеск последовал в 1989-м, в 1991-м я перевел "Эннабел Ли" Эдгара По, а в 1994-м написал последние стихотворные строки - эпиграф к роману "Время Черной Луны". Нет, слова я рифмую и по сей день, сочиняя "на заказ" так называемые "датские" стихи - стихи к датам, поздравления отдельных лиц и целых коллективов (и даже платят за это иногда - заказчики), но к поэзии это уже не имеет никакого, даже самого отдаленного отношения; так морская свинка не имеет никакого отношения к морю.
Сотворил за свою жизнь две с половиной сотни стихотворений, и даже целые "поэмы": "Река забвения" (она включена в роман, названный издательством "Зверь из бездны: второй раунд"), "Из жизни поэтов", перевел "Юлалум" и "Эннабел Ли" Эдгара По. Стихотворение "Маски" появилось в нижегородской газете "Молодежная Стрелка", а вот киевское издательство "Молодь" в свое время мои поэтические опусы отвергло. Тем не менее кое-какие мои вещи мне нравятся; какой-то определенный уровень, думаю, у них все-таки есть. Например, "Недуг бытия" (стихотворение вставлено в неопубликованный - пока? - роман "Заколдованный остров"), "Отчуждение" ("Обыкновенная прогулка"), "В комнате тихо..." (повесть "Охотники неземные"), "Двери", "Маски", "В подвале" и "Почти круговорот" ("Обыкновенная прогулка"), "Дождь" ("Охотники неземные"), "Детство" ("Зверь из бездны"), кое-что еще...
А сейчас вот не тянет на поэзию. Наверное, ушло навсегда необходимое состояние души. И поэт, повторяю, из меня все-таки никакой. Чем по-настоящему доволен - так это переводом "Юлалум" (хотя последние строки По мне так и не дались).
В общем, кое-что, пусть и на дилетантском уровне, - но получилось. И зарекаться, наверное, не стоит - вдруг да и накатит когда-нибудь?..
Так, со стихами разобрался - теперь вновь о прозе.
Я упорно, раз за разом, возвращался к своему студенческому прошлому - свидетельство тому рассказ "Летящая звезда", который я начал перед новым годом, а закончил уже в январе 1980-го. Неплохая, по-моему, получилась история, лирическая, щемящая... Рассказ потом целиком вошел в "Обыкновенную прогулку", а через двадцать с лишним лет появился в московской газете "Фантаст".
В январе же я написал еще один рассказ - "Тот, кто бродит в ночи". Вообще, 1980-й оказался плодотворным для меня: 12 рассказов и повесть.
Откуда взялась идея рассказа "Тот, кто бродит в ночи" - не знаю. Осталась пометка на полях черновика: "Неруда. Пантера". Что-то смутно шевелится на дне памяти, а что - не пойму. Какая-то книга о Пабло Неруде... И получился Желтоглазый Зверь.
Проблема с идеями была для меня (да и до сих пор остается) весьма злободневной. Никогда не мог сказать подобно многим другим: у меня, мол, в запасе куча сюжетов и идей. Никакой кучи нет. И многие идеи не то что залетают в голову невесть откуда, прямо во время завтрака или в троллейбусе, нет - я их подкарауливаю в засаде, я охочусь на них, и порой довольно долго.
"Озеро юности" - вновь воспоминания. Рассказ о себе, почти без фантастики.
"Призвание" - не знаю, в какой засаде, когда подстрелил идею.
"Наваждение". Из черновика: "Впервые я написал прозу (дьявольскую муть!) в не совсем трезвом виде. [Добавлю: со стихами такое частенько случалось - насчет вида]. Но это - рассказ! Ты одессит, Мишка!.." Это я тогда винцо попивал, "Золушку"-"Зосеньку", то бишь "Золотую осень" - был такой простенький плодово-ягодный напиток, отдающий прелой листвой...
Летом 1980-го вновь всей семьей съездили на Черное море, в тот же Скадовск, - там-то и возникли идеи рассказа "Отдых у моря" и повести "Оставь надежду". Бездумно отдыхать я не мог, да и сейчас не могу, и вообще устаю от всякого отдыха, если он длится больше двух дней.
Рассказ "А если поверить?", как и "Отдых у моря", навеян Скадовском. "Сказание о Красном Цветке" выдумано в автобусе, по пути в Луцк, куда я возил команду на республиканский слет.
В августе я получил предложение пройти творческий конкурс для участия в республиканском семинаре молодых прозаиков и поэтов при киевской (вернее, республиканской же) газете "Комсомольское знамя", более известной как "Коза". Конкурс я прошел, на первое занятие съездил - а потом этот семинар заглох и увял (а на втором заседании планировалось обсудить как раз мои фантастические рассказы).
Но - заметили таки!
До конца года я написал еще рассказы "В поезде" (не фантастический, написан в командировке, в гостинице "Колос" города Александрии), "В двух шагах, за углом" (начат в холодной гостинице "Колос", а закончил я его уже во время другой своей командировки, в гостинице "Свердловск" города Днепропетровска), "Альпинистка моя..." (тоже не имееет никакого отношения к фантастике, навеян поездкой в Луцк) и "Дети, вы рвете цветы..." Название его, цитата из Вергилия, потом сменилось другим: "Поиграем?.."
"Альпинистка" была написана в той же днепропетровской гостинице, и этот рассказ стал моим последним (пока?) не фантастическим.
В ноябре я засел за повесть, идея которой возникла при чтении книги Ю. Красина "Революцией устрашенные". Рост производительности труда в США, массовая безработица, увеличение свободного времени - и чем народу заниматься? Созидательный труд, писал Красин, станет привилегией строго ограниченного одаренного меньшинства, и только коммунистический способ производства может направить энергию общества на всестороннее развитие личности.
Мои заметки по этому поводу: "Автоматизация полная - зачем труд вообще? Меньшинство не захочет трудиться".
Что будет с людьми, которым не нужно в поте лица добывать хлеб свой насущный? "А ничего хорошего не будет, - решил я. - Жизнь просто потеряет смысл". Так и возник мой Город, так возникла повесть с красноречивым названием из Данте: "Оставь надежду". Наверное, впервые возникли у меня пессимистические мысли насчет будущего, которое ожидает человечество. И не было это будущее светлым. То ли поумнел я, то ли сумел что-то разглядеть сквозь идеологические "правильные" очки... Во всяком случае, перспективы человечества перестали казаться мне такими уж радужными. Я сильно засомневался в том, что люди захотят чем-то там творческим заниматься, имея ежедневное дармовое корыто. Это уже не вторая часть "Реликтового излучения" с прелестями коммунизма - прозрел-таки. В двадцать семь лет.
Издательство ЦК комсомола Украины "Молодь" раздолбало мою повесть в пух и прах... Еще бы!
В 1981 году я переписывал повесть. А потом у меня ее увели - вместе с "дипломатом", на не раз уже упомянутом берегу Ингула (правда, в той тетради она была не вся). Что ж, принялся переписывать еще раз...
А тут и год закончился. Из дневника: "Начался он печально - и кончается невесело. Год довольно бездарный, промелькнувший в унылой работе, домашних склоках, различных ненужных похождениях".
Работу над повестью "Оставь надежду" я завершил только в марте 1982-го...
В этом же году сочинил рассказ "За последней чертой". Идеологически выдержанный - так я полагал. Я ведь специально искал "актуальную" идею - борьба за мир, обличение, понимаешь, поджигателей войны. Сидел на скамейке в парке и напрягал мозги. А вот когда уже покинул парк и шел по улице, тут-то и клюнула меня идея (согласно записи в дневнике). И сложился рассказ. Актуальный. Идеологически правильный.
Но мне его из "Молоди" вернули, как возвращали мои опусы и раньше: негоже, мол, молодому советскому писателю вещать о гибели человечества. Ну никак не выходило у меня даже с конъюнктурщиной. Было, было от чего приуныть...
В 1982-м написал еще три рассказа.
"Что ему сказать?" - как "набрел" на этот рассказ, не помню. А жаль. Потому что именно он стал моей первой публикацией (если не считать "Цветные дни" в многотиражке "Калининец"). В областной газете "Молодий комунар". Правда, это случилось только через шесть лет. В переводе на украинский язык. В рассказе явно видны "скадовские мотивы".
"В каких мирах?" - очередная "антивоенная" придумка. И как мне не надоедало? Спекуляция на теме, порожденная все тем же стремлением опубликоваться. Войны я, конечно, не хотел - но это, наверное, еще не повод для рассказов. Мда... Спекуляция, не спекуляция - но рассказ, по-моему, получился неплохой, и потом я его включил в повесть "Обыкновенная прогулка".
"И все-таки была?" - истоков идеи тоже не помню. А написать этот рассказ не мог довольно долго, потому что в областной библиотеке не было диалогов Платона и мне пришлось заказывать их по межбиблиотечному абонементу из Одессы.
1983-й оказался годом для меня поистине уникальным. За этот год я не написал ничего... В последний раз такое со мной случалось аж в 1965-м. Более того, 1984-й оказался почти таким же бесплодным. (Точнее, писал все-таки - но только стихи).
Почему? Очередная влюбленность, очередные терзания, развал в семье, смерть мамы, прощание с комсомолом, вновь и вновь отвергаемые издательствами произведения... Тридцатилетний рубеж... В общем, угнетенное было у меня состояние, "страдательное". Подумывал вообще бросить всю эту писанину - навсегда. А на прощание решил сотворить кое-что исключительно для себя - этакий винегрет из ранее созданного, бессюжетный; и писать, ни под какие идеологии не подстраиваясь, ни на кого не оглядываясь. Именно - для себя писать. В свое удовольствие. Вот так и получилась у меня повесть "Обыкновенная прогулка". Хорошая, по-моему, повесть. Потому что писал действительно совершенно свободно, не держа в уме "идеологическую направленность". С удовольствием писал, ничуть себя не сдерживая, изливаясь-разливаясь, как сотня курских соловьев... За что, в конечном счете, и воздалось мне. Считаю эту повесть "рубежной" в своем творчестве - хотя впоследствии вновь начал подстраиваться, подлаживаться...
Дописал я "Прогулку" в больнице - добил все-таки меня прогрессирующий остеохондроз, по-видимому, усугубляемый футболом. И там же, в больнице, продумал очередной рассказ: "Цепочка".
Конечно, "для себя" я писал "Прогулку" только поначалу. Конечно же, рассчитывал направить ее в издательство. Это дневники можно писать для себя; художественному же произведению нужны читатели (кроме одного только автора). Я так думаю. И в 1991 году она была издана в "Молоди", в сборнике трех авторов... правда, на украинском языке, с многочисленными ошибками; стихотворные абзацы превратились в простую кальку с русского, и от стихов там ничего не осталось.
"Обыкновенная прогулка" сыграла весьма важную роль в моей творческой биографии. Ее прочитал Биленкин, и весьма неплохо о ней отозвался в рецензии (помню и его пометки на полях моей рукописи: "Это свое, но не хуже, чем у Булгакова" - !), и порекомендовал мою кандидатуру для участия в очередном всесоюзном семинаре молодых писателей-фантастов, который Союз писателей СССР проводил сначала в подмосковной Малеевке, а потом в Дубултах, под Ригой.
Так в ноябре 1985-го я впервые оказался в компании "коллег по перу" и впервые услышал мнение о своих произведениях не от рецензентов, а от людей, занимающихся тем же, чем и я - пишущих фантастику. Наверное, именно на этом семинаре я по-настоящему ощутил себя писателем-фантастом (хотя само участие в семинаре никак не влияло на перспективы быть опубликованным; не то было время) - и там же, в Доме творчества имени Райниса, напридумывал всякие идеи (именно напридумывал, специально для этого сидя за необъятным столом в своем роскошном одноместном номере с видом на море) - и намерен был воплотить их в рассказы...
Вернулся я домой вдохновленный, готовый трудиться, трудиться и еще раз трудиться. Вдохновленный и умудренный - мне указали на мои недостатки, и я рвался в бой.
В декабре 1985-го я переработал "Реликтовое изучение" (теперь роман стал называться "Две стороны неба"), намереваясь представить его на следующий семинар, и за январь 1986-го накатал аж восемь рассказов! Рассказы были короткими - теперь-то я знал, что у коротких вещей гораздо больше вероятность быть опубликованными. Ерундовые, честно говоря, были эти рассказы...
Захлестнутый волной активности, я решил вести штурм местной газеты "Молодий комунар". Сочинил для нее еще несколько рассказов. И, как говорится, - от винта! По всей морде лица. Правда, рассказ "Справимся сами" появился-таки, уже в августе 1988-го, в республиканском журнале "Радуга" (они поменяли в моем тексте "Спартак" на "Динамо"! Киевское, разумеется...) - и это была моя первая журнальная публикация; и вторая после рассказа "Что ему сказать?"
Да, выросли у меня крылышки, выросли... Рассказы, конечно, это хорошо, но душа жаждала "крупной формы". И получила эту "крупную форму"! Идея, как и раньше, не свалилась сама собой мне на голову с горних высот - я ее, можно сказать, выродил, чуть ли не с помощью кесарева сечения. Вот что я писал 27 июня 1986-го в своем дневнике: "Просидев в бесплодии некоторое время (вечер, один дома) - кажется, вышел на дальние подступы к теме. В голове бродили "Все живое", "Главный полдень", "Рай без памяти" еtс, потом, в какое-то неуловимое мгновение, что-то словно сдвинулось в мозгу, появился какой-то просвет, я подставил ногу, чтобы щель не исчезла и дверь не захлопнулась, надавил плечом, упираясь изо всех сил, - и дверь поддалась и открылась. Дальше я не пошел, потому что не мог различить пути - только одни неясные контуры плавают в темноте за дверью, а чтобы добыть огонь, требуется терпение и упорство. Итак, я стою в дверях, всматриваюсь в темноту, жду, пока глаза привыкнут. Стою и знаю, что уже не позволю двери захлопнуться, и когда-то, раньше или позже, войду в темноту и увижу, что там, за дверью, и все это подробно опишу. И это называется - РОЖДЕНИЕ ЗАМЫСЛА".
Замысел этот я реализовал за три месяца. Получилось, увы, нечто подобное "Раю без памяти" Абрамовых (я это понимал сразу, еще до того как начал писать, и тогда же перечитал эту повесть Абрамовых). И все-таки, при подобии на уровне идеи, сюжет у меня был вполне самостоятельный (ну да, не хватало еще сюжет передрать!).
В июле, судя по записи, наметил свою программу-минимум: за 30 лет (то есть до 2016 года) создать 10 повестей и 90 рассказов; или 30 - но хороших (то есть получается, я планировал писать и заведомо плохие рассказы!). Вот такое вот планирование творческого процесса...
До 2016-го еще сравнительно далеко (и доживу ли?), но вроде программу уже выполнил (по крайней мере, по романам-повестям; 90 рассказов, правда, не написал, но таких, что считаю хорошими, сочинил больше 30-ти). Однако это не значит, что можно бросить писать и бездумно ежевечерне пялиться в телевизор. Просто писать надо (пока есть потребность в этом, желание) - ничего не планируя. Не стоит ничего загадывать даже на день вперед, памятуя о том, как я уже говорил, что человек не просто смертен, в смертен внезапно...
Конец года был отмечен отрицательными рецензиями. "Год заканчиваю с подрезанными крыльями, - это запись от 30 декабря. - Но писать не брошу, пусть даже это упорство достойно лучшего применения. Все равно буду писать, не питая уже никаких надежд, выйдя из возраста мечтаний и не находя больше радуг в сером небе. Нет в небе радуг. А был лишь обман зрения. И все равно - продолжу".
И продолжил-таки. В следующем году.
Беда моя большая (была и есть) - в отсутствии по-настоящему свежих, оригинальных идей. Впрочем, это беда не только моя...
Отмечу, что рассказ "Жаль, что мы не знаем" был навеян приближавшейся к Земле кометой Галлея, а рассказ "Из жизни растений" - газетной заметкой. "Часок перед работой" оказался впоследствии одним из рассказов цикла "Прыжки "Прыжка"" - там действовали одни и те же герои; это мой единственный цикл. Рассказ "Прятки" (в котором описан двор моего детства - как и в "Обыкновенной прогулке") в 1990-м был опубликован в сборнике издательства "Молодая гвардия" - и это была моя первая книжная публикация, да еще и в Москве. Наконец-то сбылось то, о чем мечталось в юные годы. Мое творение опубликовано в сборнике столичного издательства! Ура-а! На стенку, помнится, от радости уже не прыгал - вот если бы это случилось лет на пятнадцать раньше...
Тем не менее. Тем не менее... Приятно было, что там говорить.
Господи, а сколько времени я проводил за пишущей машинкой, перепечатывая свои произведения для разных издательств!.. "Кентавр. Человек-пишмашинка", - так я называл себя в дневнике. Да, уймища, прорвища времени уходила на это занятие...
...Ну вот, что-то в этом духе я и предполагал... Вчера ночью, уже закончив писать очередной кусок этих своих "мемуаров" (пишу я обычно где-то с 10-ти вечера до часу ночи - это уже традиция, так я привык), так вот, закончив писать и покуривая перед сном (тоже традиция), я додумался вот до чего: создать в Интернете собственный сайт и разместить там, кроме всего прочего, и эти заметки. Ну не могу писать только для себя! Может быть, хоть кому-нибудь, кроме меня самого, мои "мемуары" покажутся чем-то интересными. Сегодня, 3 декабря 2004-го, уже договорился со специалистом о создании такого сайта.
Ладно, поехали дальше. Год 1987-й. Повесть "Грани". Запись в дневнике: "Я написал повесть. Пусть негодную, пусть слабенькую, пусть дурацкую, но - написал".
Повесть походила на слоеный пирог: события сегодняшние (в них отразилась моя поездка в Калинин - с дочкой, лютой зимой); вариант будущего - нежелательный, так сказать, (рассказ "За последней чертой"); будущее желательное - похождения косморазведчиков (персонажей рассказа "Часок перед работой" и других) на чужих планетах. Все три плана давались кусками, поочередно. Идеология, "правильность" лезла буквально изо всех щелей: мы в ответе за будущее, от наших действий оно зависит. В общем, давил, опять же, на актуальность.
Не прошло. В дальнейшем, в Дубултах, в том же 1987-м, эту повесть раздолбали. И совершенно справедливо. "Это литература манифестов и красных транспарантов", - так выразился свердловчанин Саша Больных. Он-то представил на семинар фэнтези про колдунов. "Чудовищная дидактичность", - добавил ленинградец Святослав Логинов. Да, что было, то было...
Не знаю уж с чего, но посетила меня в те времена такая вот идея: иные миры молчат потому, что не желают иметь с нами ничего общего, никаких связей - зная нашу агрессивность и неустроенность. Вот так появился рассказ "Грустная Снегурочка" - о школьнице-инопланетянке.
Судя по записям, забредали в мою голову и такие идеи, которым не суждено было воплотиться в тексты. Наверное, так и должно быть, не каждая идея годится; а иногда просто не находишь форму ее художественного выражения.
Идея рассказа "Музыка желаний" возникла не помню уже, откуда и как. Вновь Юдифь... Ну неравнодушен я к этой библейской героине; точнее, к картине Джорджоне. Это еще из детства растет... Папин книжный шкаф (только папы нет...), тома "Большой Советской Энциклопедии" - рядами, рядами... Я очень любил их листать, читать, рассматривать иллюстрации... Оттуда Юдифь, оттуда... И сейчас именно та, БСЭшная репродукция стоит на моей книжной полке. Рассказ, по-моему, получился хороший, лиричный, теплый...
А вот следующее свое произведение я в дневнике называю "тошнотворным". Очень точное определение. Опять борьба, понимаешь, за мир... Ох и старался же я приспособиться, угодить в струю - лишь бы опубликоваться. Только привычка доводить дело до конца заставила меня дописать эту так называемую повесть с названием-цитатой из собственного же стихотворного опуса: "Опаленной земли мне послышался вскрик..."
Да, уродец родился, совершеннейший уродец - это бесспорно. Но - тоже мое детище. И я от него не отрекаюсь. Да, это я его создал. И теперь это мое создание покоится в одном из томов "Архивных материалов".
В декабре 1987-го я вновь побывал в Юрмале, в Дубултах. Лев Вершинин, Александр Больных, Юлик Буркин, Святослав Логинов, Алан Кубатиев (ох разливистый же соловей!), Татьяна Суворова, Люда Козинец, рижанин Сергей Иванов... Начитался чужих произведений, наслушался о своих...
"Нужно мотать на ус - и работать! Пахать", - так подвел я для себя итоги семинара.
И, вернувшись с берегов Балтики, сразу написал рассказ "...И сладок сон воспоминаний" (название похоже на цитату, но это не цитата - сам придумал). И был им доволен. Весьма. "Уроки Дубултов не забываются! У тебя есть все основания сказать себе: "Ты молодец, дружище!" Я рад за тебя, - это я в дневнике сам с собой разговариваю. - И плевать на все обыденные дрязги - ты можешь писать, и писать недурно..."
Столько восторгов - и все почему? Потому что я действительно плюнул на все эти идеологические барьеры, перестал приспосабливаться и думать о том, как бы написать что-то такое "проходное" - и стал писать, не озираясь.
И повесть "Горькие яблоки" у меня, по-моему, тоже вполне удалась. Через четыре года она оказалась в первом номере нового журнала - журнала "Порог".
1988 год стал для меня определенным рубежом и в том смысле, что большинство (процентов 80) написанных, начиная с этого года, произведений были опубликованы (пусть часть из них - только в "Пороге", где я сам себе хозяин и сам решаю, что помещать в номер, а что нет). И именно в этом году у меня состоялась первая (после университетской многотиражки "Калининец") газетная публикация. За две недели до тридцатипятилетия. Поздно?
Да, хотелось бы раньше. Но состоялась же!
1988 год ознаменовался еще семью рассказами и двумя повестями.
Благотворное влияние Дубултов видно из такой записи о повести "Горькие яблоки": "Произведение планировалось как менторское, назидательное, но после "вправления мозгов" в Дубултах такие идеи покинули меня навсегда".
Рассказ "Тихие игры" был написан после того, как я прочитал в журнале "Знание - сила" статью о компьютерных играх (деле тогда для нашей страны довольно новом). Вот моя запись: "Лично я вижу в этом угрозу, хотя мои опасения могут оказаться подобными опасениям тех, кто выступал против паровозов и автомобилей. И хорошо, если я буду не прав". (Потом этот рассказ частично перекочевал в повесть "Без маски"). Той же теме - компьютерные игры и их последствия - посвящен рассказ "Заколдованные", где я ввел своего персонажа в виртуальный мир одной из самых запомнившихся книг моего детства - "Французских сказок". Потом этот рассказ займет третье место на республиканском конкурсе, который проводил киевский еженедельник "Друг читача" (там рассказ и был опубликован).
Рассказ "Хобби" - откуда он взялся, помню прекрасно: из повести братьев Вайнеров "Лекарство против страха". Там есть такая фраза, я ее выписал при чтении повести: "Все в мире давным-давно известно, надо только знать, где и у кого спросить". Я просто создал шутливую иллюстрацию к этой понравившейся мне фразе.
"Последний рубеж" - идея не новая, но раскрыл я ее, на мой взгляд, своеобразно.
"Почему они молчат?" - рассказ явно неудачный, нигде не публиковался, и я его даже в библиотеку "Кирилл и Мефодий" не отдал, куда затолкал множество своих текстов. Получился, собственно, не рассказ, а лекция-беседа персонажей по поводу астросоциологического парадокса, или парадокса молчания Вселенной.
"Что-то происходит?" - хороший рассказ, не лобовой, какой-то полутаинственный.
Повесть "Круги рая". Запись в дневнике: "Перебирал рукописи и наткнулся на "Оставь надежду". Поработать над ней, что ли? Жалко, что пропадает".
И поработал. И получилась, по-моему, весьма недурственная вещь. Правда, кроме "Порога", так нигде больше и не опубликована.
Итак, летом 1988-го состоялась практически первая моя публикация в газете. Светлана накупила аж двадцать экземпляров "Молодого комунара". На стенки от радости я не лез, ногами не дрыгал - как и после чуть ли не тут же последовавшей публикации в журнале "Радуга". Это ведь не книга...
И все-таки это были шаги вперед, к горизонту.
В тот год я дважды общался в Киеве с Людмилой Козинец - с ней я познакомился на семинаре в Дубултах. Рано она ушла из жизни, и теперь вручают авторам премию ее имени...
"Прекрасный, судя по всему, человек Люда Козинец не поленилась потратить на меня часов пять, сводила в "Молодь", в редакцию журнала "Киев", в Союз писателей, показала булгаковские места и очень много порассказала для меня нового из житья-бытья братьев наших фантастов", - писал я о нашей встрече в мае 1988-го.
А летом - еще одна запись: "Люда, Борис Штерн, я - гостиница "Знание", сухое вино "Солнечная гроздь"... Кафе "Донбасс" ("Шахта")..."
Да, очень отзывчивым была Люда человеком, всегда готовым помочь. Думаю, не только я один вспоминаю о ней с благодарностью. И Борис Штерн тоже ушел из нашего слоя бытия...
Помню, я приехал в Киев в костюме и при галстуке - республиканский семинар лекторов-экологов, - а она пришла на встречу со мной у метро на Крещатике в джинсах и блузке. Летом, будучи в отпуске, уже я приехал в джинсах и футболке - а она (памятуя первую встречу) пришла в строгом костюме. Опять нестыковка! Много мы с ней переписывались, встречались на семинарах, а потом она как-то отстранилась от фэндома, переехала из Киева в Симферополь, к маме, а потом... Мы тебя помним, Люда...
...Интересное у меня было лето, лето 1988-го - но не дай Бог, чтобы повторилось подобное. Развод. Переезд в малосемейку. Новая женитьба. Две публикации. Киев, Москва, Калинин...
А осенью - вновь поездка в Москву, и вновь посещение Калинина. И приглашение на всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов "Борисфен-88" на базу отдыха "Орловщина" под Новомосковском, в Днепропетровской области. К этому семинару я написал повесть "Загадай желание" (то есть не то чтобы придумал специально к семинару, а просто постарался закончить ее до семинара). Она тоже нигде не опубликована и размещена только в Интернете, в той же библиотеке "Кирилл и Мефодий".
В конце года я написал еще один рассказ: "Вначале было слово..." - специально для журнала "Трибуна лектора", органа республиканского общества "Знание". Не прошел мой рассказ - да и какая фантастика может быть в "Трибуне лектора"?
Настроение у меня после развода было, мягко говоря, не самое хорошее, и старался я погружениями в свои фантастические миры хоть как-то приглушить боль...
"А вообще, с идеями у меня бедновато, - писал я накануне "Борисфена". - И пишу все-таки по старинке, в духе застоя пресловутого, все мораль норовлю прилепить, все растолковать, не оставив неясностей - то, за что меня ругали в Дубултах. Все думаю - не поймут. Сам тупой, и других таковыми считаю".
"Борисфен" настроения мне не поднял. Проводился он новой структурой - всесоюзным творческим объединением молодых писателей-фантастов при издательско-производственном объединении "Молодая гвардия". За выпивкой приходилось ездить аж в Новомосковск (хотя Светлана и снабдила меня двумя бутылками отличной настойки). Я попал в группу, которой руководил писатель Евгений Гуляковский. Почитал я потом кое-что из его тогдашних опусов - мда-а... После обсуждения, из десяти моих произведений отобрали всего три, и то с доработкой и последующим рассмотрением редколлегией сборников серии "Румбы фантастики", которые ВТО планировало регулярно выпускать. Ни один из этих трех рассказов ("...И сладок сон воспоминаний", "Заколдованные", "Что-то происходит?") в сборники так и не попал. Там, на семинаре, как и другие, написал заявление о приеме в ВТО.
"Подавленностъ, подавленность... А может быть, я просто халтурщик от литературы и недалекий человек?" - вопрошал я себя в дневнике. Интересная мысль...
И тут же продолжал: "От (вернее, после) таких семинаров ощущение двоякое: 1. Осознание собственной тупости и заурядности и способностей других. 2. Желание написать лучше других. Думается, будет правильно руководствоваться пунктом ? 2... Работать, работать. Серьезно работать. Иного пути, иного выхода нет, потому что, вкусив этот плод, оторваться уже нельзя. Удел мой - писать фантастику".
И я продолжал писать. И написал за 1989 год одиннадцать рассказов и одну повесть. Это при том, что душевное состояние мое было не просто ужасным - ужаснейшим...
"Средство для счастья" - третий рассказ о работниках Дальней Разведки Медведеве и Пархоменко. Медведев - фамилия бывшего приятеля, а Пархоменко - девичья фамилия моей первой жены.
"Если нет проблем" - по-моему, очень необычный рассказ у меня получился.
"Я вам писал" - "экологический" рассказик; впоследствии опубликован на украинском языке в областной газете "Молодий комунар".
"Не все потеряно" - мне этот рассказ очень нравится. Люда Козинец тоже его оценила весьма высоко. Потом я включил его в роман "Призрачный Сфинкс". Я вообще имею такую привычку - вставлять, как матрешки, рассказы и рассказики в повести и романы.
"Кому-то смешно?" - из той же, новой для меня серии (новой по идеям, манере изложения) - без дидактизма и стремления попасть в "правильную идеологию". Видно, перестройка таки вымела идеологический мусор из моей головы. Пока писал этот рассказ, у меня родился сын Сережа (которого я предполагал поначалу назвать Максимом - в честь Максима Каммерера).
"Стремившийся войти! - та же "новая серия". Помню, как возник у меня образ здания, вырастающего на горизонте, которое хотел захватить мой Штурмовик. Шел я по улице, а впереди все выше лезло в небо здание областной больницы - по мере того, как я к нему приближался. Широкое, высокое, с рядами многочисленных окон. И образ этот отложился в похмельной (насколько мне помнится) голове.
"Но верится с трудом" - а вот этот рассказ выпадает из "новой серии". Я просто хотел запечатлеть на бумаге поездку в глубинку Калининской области, в деревню Каськово - там у моей сестры и ее мужа есть целая изба; это их дача. Рассказ "экологический" и не весьма удачный, я его даже в библиотеку "КиМ" не передал. Но деревня Каськово с выдуманными мною ее обитателями все-таки попала в другое, опубликованное, произведение - роман "Время Черной Луны".
"Выйти из клетки" - не покидает меня смутное ощущение какой-то похожести этого рассказа на один из рассказов Ольги Ларионовой. Не по тематике - по антуражу. Не публиковался, но кое-что от него перешло в другой рассказ, написанный аж через пятнадцать лет: "Всюду жизнь!"
"Лунными ночами" - эта миниатюра мне очень по душе. "18.08.89. Ночью, около 4-х, вышел на балкон - полнолуние. Серебристый лунный свет, тишина, поле, скрип каких-то птиц. Тут же созрела зарисовка "Лунными ночами"" - это опять из дневника.
Потом она вошла в повесть "Без маски" - целиком.
Да, чудесно был расположен дом на улице Генерала Жадова - одного из освободителей Кировограда в годы Великой Отечественной, куда мы со Светой переехали в 1988-м. Это был крайний дом в городе, напротив - поле, дальше - еще поля, поля... И слева, за дорогой - тоже поля. И лесопосадка, в которой поют соловьи. Тишина. Огромное красное закатное солнце. Фактически дом находился за пределами города, намного дальше въездных гранитных столбов по обеим сторонам дороги, отмечавших городскую черту. Теперь весь этот район застроили, под нашими окнами шастают рогатые троллейбусы и маршрутки с рыбьими мордами, из кафе "Азалия" наискосок от дома несется музыка, гавкают собаки на платной автостоянке, по ночам вместо соловьев то и дело голосят нетрезвые компании, шагая по проезжей части (почему-то многих тянет здесь петь по ночам, причем во весь голос, так в центре не попоешь). Хорошо хоть дом через дорогу, который должен был окончательно скрыть от нас горизонт, так и не построили, котлован зарос бурьяном - и закатное солнце пока еще видно из моего окна. А вот посадка с соловьями уже не видна... Отпели для меня соловьи. Но до полей все равно рукой подать, и я не променял бы наше жилье на скученный, расположенный в низине центр города. Здесь - простор, здесь вольно гуляют ветра, здесь чудесная грязь и по ночам видна Большая Медведица с моей звездой, имя которой - Алькор. Жаль, что разглядеть ее своими окончательно "посаженными" за компьютером глазами я уже не могу. И соловьи, понимаешь, отпели, и звезда отсветила...
Ничего, еще подергаемся!
Рассказ "Заколдованные" с подачи Люды Козинец был опубликован в республиканском еженедельнике "Друг читача" - на украинском языке. Затем Люда преложила мне написать для готовящегося в Симферополе сборника "что-то с мистикой и ужасами". Никакого опыта по части данной тематики у меня не было, но я подумал - и написал рассказ "Там". О Чернобыльской зоне. О последствиях трагедии. Потом он был опубликован в сборнике ВТО "Поклонение змее" (а не в симферопольском), а еще я включил его в повесть "Без маски".
"Итог" - тоже мне нравится. Мрачный, мистический - как и предлагала Люда.
И наконец - повесть "Зубы дракона". Думаю, не самая плохая моя вещь, с некоторыми несвойственными мне ранее наворотами - парапсихология, чудеса всякие, НЛО... Сказались, видимо, особенности той поры, когда прорвались на страницы прессы запретные раньше темы - и поперло, и потекло, и забурлило, и расплескалось... "В последнее время, - писал я в дневнике, - какое-то повальное нашествие НЛО, пришельцев, люди общаются с ВЦ (включая нашего колхозника из с. Димитрово Александрийского района). Что это - очередной бум или нечто более серьезное?"
Может быть, НЛО - это космические стервятники, слетающиеся туда, где потянуло смертью, разложением общества? Не за горами был распад СССР...
Хотя, скорее всего, дело было все-таки не в этом. НЛО летали и раньше - только сообщения такие не допускались в печать. А как только запрет ослаб - хлынуло. И народу интересно, и тиражи газет растут.
Вот и я вновь попытался нырнуть в струю - уже новую. И повесть "Зубы дракона" успешно в той струе и утонула. Труп утопленницы сейчас находится в библиотеке "КиМ".
В конце 1989-го, благодаря новым веяниям и ветрам, расшатывающим сложившуюся за семь десятков лет систему, стало возможно издавать собственные книги по собственной же инициативе. Были бы деньги. Или спонсор - именно тогда проникло в нашу речь это слово. Спонсорство мне посулил знакомый мой Саша Савченко, мы с ним и сейчас вместе играем по выходным в футбол. Помог я ему кое-чем - и он тоже готов был мне помочь. С рукописью "Круги рая" и эскизом обложки я отправился в Днепропетровск, в издательство "Проминь". Эскиз мне сделал кировоградский художник Жужгов (через несколько лет я увидел этот эскиз в качестве заставки к статье в одной из кировоградских газет; никакого отношения ко мне статья не имела - просто художник пустил заготовку в дело). У издательства не оказалось бумаги, книгу каким-то образом перепоручили нашей областной типографии, которая ничего, кроме бланков и газет, не печатала. Так и заглох этот самсебяиздатовский прожект...
Первым произведением 1990 года стала короткая повесть (или длинный рассказ) "Охотники неземные". Написал я ее в совершенно необычной для себя манере и считаю в какой-то степени этапной: я доказал самому себе (или - показал самому себе), что могу писать и таким стилем. Повесть была впоследствии опубликована только в "Пороге" (хотя получила неплохую оценку на семинаре ВТО), и один из читателей журнала даже хотел написать ее продолжение. Хотя я никакого продолжения у этой истории не вижу.
Рассказ "Рулевой с "Пинты"". Вот как возникла его идея: "2.03.90. По пути из Днепропетровска, в автобусе, проклюнулась и едва внятным пунктиром обозначилась одна немудреная идейка. Суть: люди идут не тем путем, прорываясь в космос. Надо не коробки громоздить ракетные, не скафандры создавать, а перестраивать саму природу человека. Человек как частица Вселенной должен свободно жить и чувствовать себя в ней, и не только на Земле, но и в межпланетном пространстве. Свободно передвигаться без всяких механических средств в любых направлениях, не испытывая потребности в воздухе и еде, путешествовать к другим мирам, посещать далекие планеты, не сгорать в пламени звезд. Именно с представителем подобной цивилизации встретились в космосе два члена экипажа земного корабля, летящего в первую экспедицию к Марсу". Конечно, идея была явно не первой свежести - но рассказ я написал.
Рассказ "А мне до них..." И вновь - запись о рождении идеи: "9.03.90. 8-го, утром, проснувшись, обнаружил в голове некую идею. Некто обнаруживает пятое измерение. Поначалу использует его как кладовку для стеклотары, вовсе не интересуясь - а что же там еще? Т. е. чисто утилитарный подход..."
Этот рассказ в 1991-м был опубликован в "Друге читача" под названием "А что там, за рощицей?" Неведомый мне редактор не только изменил (без согласования со мной) название, но и убрал мою концовку, заменив ее собственной фразой. Я тоже, редактируя тексты для "Порога", не всегда советуюсь с авторами, но концовки самостоятельно не меняю - предлагаю это сделать автору (когда считаю необходимым), и если он отказывается, оставляю все как есть. Вообще, чужие тексты кромсаешь запросто, а вот когда кромсают твои - ощущения весьма болезненные. Подозреваю, что редакторов не очень любят...
Рассказ "Чередою бегущие дни" -о многовариантности будущего, о встрече персонажа с самим собой из другого варианта. Это рассказ о себе, любимом...
"Что-то надо делать с Данаей: просится на бумагу, но как и что сделать - пока не знаю", - так писал я в середине мая. А в начале июня появился рассказ "Сын золотого дождя". Второй после "Там" - "чернобыльский".
А потом... а потом за пятьдесят с лишним дней выдал на-гора роман "Найти Эдем". И остался доволен и идеей, и исполнением. Вещь получилась хорошая, это я не хвастаюсь - констатирую. А родился этот роман из старого школьного обрывка (буквально несколько предложений) о Коэне, попавшем на давно забытую планету Земля, и давнего же, в 1976 году написанного рассказа "И не было Земли" - там персонаж тоже попадает на всеми забытую, заброшенную, никому неведомую Землю. Работал над романом скрупулезно. Предварительно расписал на несколько страниц общую идею, составил план изложения, прикинул части, главы, нарисовал карту моего мира с лесами, болотами, реками и городами... В процессе работы план ветвился, детализировался. На отдельных листках набросал планы каждой главы, они все время дополнялись, уточнялись, становились все более подробными. Плюс огромное количество разных бумажек с отдельными штрихами, деталями. Вставил в текст что-то - убрал отработанную бумажку в специальную папку. Реализовал на бумаге очередной пункт плана - поставил крестик, обвел кружком: сделано. Так над большими вещами работаю и по сей день - мне так удобно. Если возникает какая-то заминка, что-то не вяжется с продолжением - обдумываю проблему по пути на работу. Так же, по пути на работу, вылавливаю идеи и разрабатываю сюжеты рассказов. От моей окраинной улицы до здания "Антуража А" - чуть больше часа ходьбы. Из них пятнадцать минут - через парк. Зелень, птицы, белочки - хорошо... Или: снег, вороны - тоже хорошо... Лишь в дождь езжу на работу на троллейбусе. Самое любимое место в степном, пыльном, полном мусора городе - этот парк. Я всегда здороваюсь с ним и прикасаюсь рукой к стволам его деревьев, когда иду по тропинке - всегда к одним и тем же. Это - как ритуал. Специально хожу не по центральной аллее с лавочками и фонарями, клумбами и урнами, а через "неокультуренный" его сектор - там и соловьи щебечут, и кукушки кукуют, и кричат сойки, и голосят сороки, и белки разгуливают по траве... Сюда не долетает шум проспекта, здесь редко кого встретишь. Очень хорошее местечко, и я от всей души желаю, чтобы оно так "неокультуренным" и осталось, чтобы не забрались туда аттракционы и пивнухи, оккупировавшие центральную часть парка, где траву заменила плитка. А есть, есть такие планы у владельцев парка. Надеюсь не увидеть их осуществления.
Да, чудесный парк, он у меня не в одном тексте так или иначе отображен. Иногда, как во "Времени Черной Луны", с не очень приглядной стороны - за что приношу ему свои извинения (правда, в романе парк непригляден не сам по себе: ему вредят те, кто туда забредает).
Так вот, интенсивнее и плодотворнее всего варит моя голова именно в течение этих пятнадцати минут ходьбы через парк. Рождается новое, продумываются сюжетные линии... Если не хватает этих пятнадцати минут - продолжаю обдумывание, шагая уже по улице. А потом мне говорят: "Не здороваешься". Так я же не вижу ничего вокруг, я же внутрь себя гляжу!
В общем, роман у меня получился. Потом он был принят к изданию по линии ВТО, а потом ВТО развалилось - вместе с Советским Союзом. Но вышедший уже в другие времена, благодаря стараниям издательств "Фолио" и ACT, а главное - Дмитрия Громова и Олега Ладыженского, единого в двух лицах сэра Генри Лайона Олди, - так вот, вышедший уже в другие времена мой авторский сборник называется именно "Найти Эдем".
Этот роман обсуждался на одном из семинаров ВТО (без меня), народ сделал свои замечания - и в 1991-м я его причесывал и правил; пришлось даже выбросить целую главу, лишнюю, по мнению моих критиков. А выбрасывать что-то из собственного текста - как от себя самого кусок отрезать...
А до того как заняться "рихтовкой" романа "Найти Эдем" (название, кстати, придумывал долго, и вариантов было множество), я успел написать повесть "Без маски". Уже получив от Люды Козинец приятное известие о том, что мой рассказ "Прятки" опубликован в сборнике ВТО "В королевстве Кирпирляйн". "Без маски" - мое третье "чернобыльское" произведение.
Написанию этой повести предшествовало прочтение брошюры В. Комарова "Человек в мироздании". Идеи Ильи Пригожина, точки бифуркации, теории Вселенной - множество всякого интересного, захватывающего... В голове у меня забурлило, шарики забегали-завращались, мозги мои всколыхнулись - и возникли из небытия два замысла: один - насчет точки бифуркации, а другой о том, что человечество погибнет, когда его захлестнет обилие материальных благ (все выращивается из биомассы с помощью репликаторов, используется энергия времени и т. д.). Замыслы, навеянные брошюрой, были - сюжетов не было. И вот что у меня в конце концов получилось: "Мусолил-мусолил в голове эти идейки, пытался даже объединить каким-то образом - и плюнул. Вместо этого как-то незаметно оформилась идея небольшой повести, куда эти сюжеты тоже войдут, и другие мои рассказы предыдущие тоже войдут - но это будет повесть совсем-совсем о другом. Это будет повесть о Чернобыле, его последствиях (думаю, что это не конъюнктурщина), последствиях пока фантастических и, дай-то бог, чтобы они так фантастическими и остались. Не хочется быть мрачным пророком".
Да, никакого стремления "попасть в струю" у меня не было - это точно. Я совершенно не думал о том, чтобы сделать повесть "проходной", не держал такого в мыслях. Просто запала мне в душу (как и многим другим, наверное) эта горькая Звезда Полынь, воплотившаяся-таки из строк Откровения Иоанна Богослова. Два "Ч", два черных "Ч": "Челленджер" и Чернобыль. Прошлись они по сердцу. Что-то словно перевернулось у меня внутри, в глубине - да так и осталось перевернутым...
"Без маски" - повесть, во многом, из разряда тех, которые называют "клубными", ее персонажами стали многие мои знакомые во главе с сумасбродной Ларисой Калюжной. Теперъ сумасбродная Лариса затерялась где-то в Испании...
Почти через год после начала работы над романом "Найти Эдем" я взялся за новый роман - "Вино Асканты". Не знаю, как возникла у меня идея этого романа, но подозреваю, что определенную роль здесь сыграла работа с народной целительницей Машкиной. Выступая перед ее оздоровительными сеансами, я рассказывал публике обо всякой аномальщине и парапсихологии. Приходили к ней после сеансов разные люди, говорили о своих контактах с Космическим Разумом, о прежних жизнях... Сама Тамара Григорьевна заявляла мне, что живет здесь, на Земле, последнюю, четвертую, жизнь. "Изучайте эзотерические науки, - сказала она мне. - Мне был сон о вас". Еще она сказала, что я сейчас прохожу чистилище, а в новой жизни буду священником. Интересные, очень интересные были у нас с ней беседы. И в начале июня появилась в моем дневнике такая запись: "Вампиры, ведьмы, привидения, НЛО суть порождения нашего сознания, нашей психики - ФИЗИЧЕСКИЕ, а не кажущиеся, вполне материальные, это овеществление наших страхов и надежд. Не галлюцинации, а вполне реальные объекты, но - порожденные нами же". Тут, наверное, и скрываются истоки романа "Вино Асканты". В середине декабря я его уже закончил. Точнее, не роман я закончил, а повесть. Первую часть будущего романа - только я еще не знал, что за первой частью последует вторая.
В сентябре 1991 года я впервые стал участником сборища фантастов - международного конвента "Волгакон", организованного в Волгограде неутомимым Борисом Завгородним, "Завгаром", - фигурой легендарной в фэндоме; его по праву называли "фэном номер один Советского Союза". Народу съехалось много. Помню бредущего по коридору на завтрак хмурого Бориса Штерна с отпечатком утренней муки на лице; молча стоящего на волжской круче Виталия Забирко, похожего на монумент; длинноволосого Boxy Васильева, поющего и играющего на гитаре в прокуренном номере; Юлика Буркина, ведущего за руку куда-то вдаль свою очередную подругу, приехавшую с ним на конвент; взволнованного Евгения Дрозда, у которого в поезде, по пути в Волгоград, утащили все деньги... И на конвенте я умудрялся писать "Вино Асканты". А еще накупил там множество фантастических книжек (в частности, читанный еще в давние годы сборник "Туннель под миром"; помнится, в юности мне очень понравился именно рассказ Ф. Пола, давший название этому сборнику, о городе, построенном на столе) и весьма пополнил свою домашнюю библиотеку. Библиотеку эту собирал со школы, лелеял ее и холил, и думал, что эти книги будут читать и мои дети. Но дочь к фантастике была равнодушна, а сын вообще относится к тому поколению, которое считает книги пережитком прошлого. Нет, он читал то, что положено по школьной программе, но чтобы самому ни с того ни с сего взять в руки книжку, да еще и фантастику... Зачем? Есть ведь множество фантастических фильмов, они зрелищные, в них много "экшн" - на эти фильмы он специально ходит в единственный оставшийся в городе кинотеатр. Ни воображение, ни мозги напрягать не надо - тебе все показывают... Правда, в связи с кинобумом, связанным с творениями Профессора, Сережа прочитал "Властелина Колец". И эпопею о Гарри Поттере тоже прочитал. Потом я начал подсовывать ему Лема, Стругацких (не прочитаешь - не разрешу полазить по Сети!) - и дело со скрипом, но движется... И все-таки множество книг оседало в моем шкафу мертвым грузом, и я потихоньку отдаю фантастику в библиотеки, оставляя себе лишь те книги, которые, знаю, буду перечитывать. И перечитываю. Ну и, конечно, у меня рука не поднимется отдать хоть один том из той легендарной антологии с полумесяцем на обложке. Где я когда-то мечтал увидеть и свое имя. Увы, уже не получится - закончилась та антология, тот поистине "букет цветов" (если вспомнить, что такое "антология" по-гречески). Книги теперь выходят в другом оформлении, и при их виде не замирает уже, как прежде, сердце. Да и слишком много сейчас этих книг - как раньше каких-нибудь брошюрок о передовых методах выращивания кукурузы...
В 1991-м в "Молоди" вышла моя "Обыкновенная прогулка" - урезанная и искаженная, да еще и на украинском языке. Радости от такого издания было маловато...
Вернувшись из Волгограда, я в октябре впервые посетил Харьков (точнее, и до этого я бывал там - но только пролетом, в харьковском аэропорту, совершая передвижения по маршруту Москва - Кировоград или наоборот). Договаривался там о визите к нам в Кировоград тамошней экстрасенсихи Аллы Мужайло, успешно проводившей массовые сеансы в ДК не помню уж кого (кажется, Ленина). Тогда я и думать не думал, что в дальнейшем буду посещать этот город с завидным постоянством, в качестве участника ежегодного международного фестиваля фантастики "Звездный Мост".
В январе 1992 года меня пригласили на один из семинаров ВТО - "Таврия-92", который проводился в Ялте. Я еще продолжал работать в обществе "Знание", но уже был как бы редактором журнала "Порог" (пока на общественных, так сказать, началах) и поэтому предложил собравшемуся в Ялте народу передавать мне рукописи для публикации в "Пороге" и сборниках фантастики, которые планировались в качестве одного из приложений к журналу. Не знал я еще тогда, что грядут новые тяжелые времена - но все-таки один сборник издать удалось: "Монстр" (Д. Громов и О. Ладыженский, А. Корепанов, А. Кочетков, С. Логинов, А. Скаландис - по договоренности с авторами, а также перепечатанные из других книг произведения Р. Желязны, К. Смита и Б. Шоу). Там, в Ялте, ко мне в номер (он считался "нехорошим", поскольку там все время слышались чьи-то неразборчивые голоса - и я их тоже слышал), так вот, ко мне в номер пришли два молодых человека - рыжеватый и черноватый, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский. С этого и началось наше знакомство...
И пели мы ночью с директором ВТО Виталием Пищенко комсомольские песни, сидя в чьем-то номере за столом; и карабкались мы с Алексеем Горшениным, руководителем нашей группы (испив местного вина), по обледенелым склонам, стремясь добраться до гостиницы (или карабкался я один, а Алексей пошел в обход?); и лупили друг друга по утрам на тренировках неутомимые каратисты Громов-Ладыженский под уважительными взглядами похмельного люда; и ругался, глядя новости по телевизору в холле, Василий Головачев...
Повесть мою, "Вино Асканты", не честили, но и какого-то особого восторга она у участников нашей группы не вызвала. Помнится, на ее обсуждение зашел Виталий Пищенко, и я в ответном, так сказать, слове внес такое предложение: давайте не будем давать друг другу советы насчет того, как доделывать-переделывать произведение. Главное, мол, высказать мнение - годится вещь для публикации или нет. А потом автор должен работать с редактором (если вещь годится) - но не переписывать текст по указке принимающих участие в обсуждении. Потому что, во-первых, сколько людей - столько мнений, а во-вторых, автор сам волен решать, как ему строить сюжет. По-моему, в дальнейшем Пищенко именно так и намеревался преобразовать процесс - но этому помешала кончина Советского Союза, а вместе с ним и ВТО...
Дневника тех лет у меня нет и уточнить не могу - но кажется мне, что привез я в Ялту все-таки не повесть "Вино Асканты", а именно первую часть романа "Вино Асканты". Потому что чувствовал: история рассказана не до конца.
И вплоть до следующего лета дописывал эту историю. И "Найти Эдем", и "Вино Асканты" были переданы в ВТО - и там и пропали... Как писал мне Пищенко, перебравшийся в Тирасполь, он не нашел моих текстов - а потом искать было уже не нужно. ВТО закончилось.
В 1992 году я написал только одну вещь, повесть "В некотором царстве..." - специально для "Порога", где она и была опубликована. Плюс к этому, в декабре доработал ранее написанные рассказы, которые задумал объединить в цикле "Прыжки "Прыжка"".
Этот цикл я завершил в следующем году двумя рассказами: "Малая ступень" (идея возникла при чтении какой-то научно-популярной книжки) и "Жизнь после жизни". В конце года к ним добавился рассказ "Вновь и вновь" - потянуло меня к вопросам религии. И это не было данью моде.
"Множатся тени" - рассказ написан в духе журнала "Порог": фантастика и мистика.
"Труба Восьмого Ангела" - вновь "чернобыльская" тема, живые-неживые, экстрасенс, срисованный с местного целителя Николая Левадко, с которым мы немало погастролировали по области.