Аннотация: В этот ранний час шоссе было пусто, и Одинцов выжимал из двигателя все лошадиные силы...
Алексей Корепанов. Ранним утром на шоссе
Из архива
Калинин, 5 ноября 1973
В этот ранний час шоссе было пусто, и Одинцов выжимал из двигателя все лошадиные силы. Темное асфальтовое полотно с бешеной скоростью бросалось под колеса, выныривало из-под машины сзади и мгновенно уносилось назад, к горизонту. Столбики на обочине, преградившие асфальтовой реке путь на прилегающие к шоссе поля, почти слились в сплошную белую полосу. Машина, глотая пространство, мчалась на восток, к далекому краю светлеющего неба, и мотор мощно и весело гудел, вспарывая сонную тишину июньского утра.
Воздух был прозрачен, и поэтому Одинцов безмерно удивился, что не заметил раньше человеческую фигуру, внезапно выросшую перед радиатором. Он успел резко крутануть руль вправо - пронзительно завизжали тормоза, намертво вцепившись в колеса, и машина, сбив дорожный указатель и еще не потеряв скорости, съехала в кювет. Одинцова бросило на дверцу, потом на руль, мягко ушедший в приборную панель под нажимом тела, он ударился лбом в ветровое стекло и потерял сознание.
Туманные бледные тени, колышущиеся силуэты, хоровод знакомых и незнакомых лиц... И светлое пятно над головой. Оно разрастается, придвигается ближе, разгоняет тени и превращается в потолок. Взгляд скользит по белым плитам потолка, потом по стене...
- Ну что, пришел в себя, лихач?
В поле зрения появилась голова в белой шапочке.
Одинцов хотел ответить, но не смог разлепить распухшие губы.
- Ничего, ноги-руки целы, - пробасил врач, усаживаясь на стул у кровати. - А голову мы тебе быстро починим.
Одинцов попытался повернуть голову.
- Но-но, не рыпайся, лихач! Лежи спокойно.
"Гипс, - подумал Одинцов. - У меня голова в гипсе".
- Где я?
- Известно где: в больнице. - Врач уперся ладонями в колени, наклонился к Одинцову. - Так гонять - приедешь прямиком либо в морг, либо в больницу, понял? На coбственные похороны торопился, что ли? Благодари бога, что еще повезло тебе... Столба, говорят, как не бывало, радиатор вдребезги, а ты, считай, отделался легким испугом. Рулевое отказало, что ли?
- Какое там рулевое...
Одинцов вяло махнул рукой и попытался вспомнить, что же заставило его, мчавшегося на огромной скорости, бросить машину с ровной ленты шоссе в придорожный кювет.
И вспомнил...
Он очнулся почти сразу. Мотор не работал - видимо, oн инстинктивно успел повернуть ключ зажигания. Машина уперлась радиатором в противоположную сторону кювета, и перед глазами Одинцова, за разбитым стеклом, спокойно зеленела трава.
Одинцов пощупал лоб, отнял ладонь: она была в крови. Он открыл дверцу и, покачиваясь, вышел из машины. Откос шоссе с глубокими бороздами - следами торможения автомобиля - убегал вверх, и там, возле сбитого указателя, стоял человек. Человек?!
Одинцов дрожащей рукой провел по окровавленному лицу, надавил на глаза... Существо, стоявшее на шоссе, явно не относилось к виду Homo sapiens.
Лиловая одежда, ниспадающая (именно ниспадающая) до самого асфальта, не позволяла угадать очертаний тела незнакомца. Одинцов даже не смог бы сказать, есть ли у него ноги, а если есть, то сколько. Руки, если они имелись, тоже были скрыты одеждой. Единственное, что он рассмотрел - это лицо, светлеющее в колышущейся лиловости. Огромные глаза с темными ресницами под длинными тонкими бровями, едва заметный
нос и рот - все это в обрамлении бледно-голубых волос, теряющихся под одеждой. И узкий золотистый обруч, блестящей полосой перечеркнувший высокий лоб...
Одинцов, как зачарованный, начал подниматься по откосу, не сводя глаз с незнакомца, и остановился по другую сторону поваленного столба.
Они были примерно одного роста, и Одинцов заглянул незнакомцу в глаза. И почувствовал, как его захлестывает волна печали. Печаль струилась из огромных, удивительных глаз, заволакивала Одинцова, и в его голове внезапно зазвучала музыка, тревожно сжавшая сердце, странная грустная музыка, похожая на плач. Музыка тосковала, говорила о долгих скитаниях, о вечном стремлении найти что-то, потерянное давным-давно, но до сих пор не забытое...
"Как тоскливо скитаться в глубинах пространства, - рыдала музыка, складываясь в слова. - Как больно потерять родину... Где же она, моя родина, покинутая так давно? Я ищу ее, пробивая пласты времени, ищу везде - и не могу найти... Знаешь ли ты что-нибудь об Эльзоре, не сохранилось ли в памяти твоего народа воспоминаний, преданий о моих соотечественниках?"
Одинцов словно в каком-то полусне отрицательно качнул головой.
"Увы, ты не можешь ничем мне помочь, - застонала музыка, заполнившая утреннюю тишину. - Если ты когда-нибудь встретишь моих соотечественников, передай им вот это... Может быть, они найдут меня..."
Лиловая одежда шевельнулась, и Одинцов почувствовал в своей ладони какой-то предмет. Это было маленькое золотистое кольцо с бегущими по нему странными значками. Они мерцали, непрерывно изменялись, уходили в золотистую глубину и появлялись вновь...
"Прощай, - запела музыка, - я вновь отправляюсь в путь..."
Музыка затихала, удалялась от Одинцова, огромные глаза медленно гасли - и вдруг исчезли.
Одинцов стоял на пустом сером шоссе, рассекшем тихое утро, и сжимал в руке золотистое кольцо...