Аннотация: - Ну, и куда это ты меня привез? - спросила Натка...
Алексей Корепанов. Труба зовет
- Ну, и куда это ты меня привез? - спросила Натка, перебросив портфельчик из руки в руку и осматриваясь с таким видом, словно вышла из трамвая в какой-нибудь Стране Чудес, а не на заурядной периферийной улице, окаймленной грязноватыми слежавшимися сугробами.
- А че, нормально, - бодро сказал Славик и без нужды оттянул высокую горловину свитера. - Зато воздух свежий, не то, что в центре...
- Свежий! - фыркнула Натка. - Да уж, озонаторы так и летают туда-сюда, озонируют. Вон, смотри, особенно этот!
Славик проводил взглядом прогрохотавший мимо остановки самосвал, изрыгавший из своего железного нутра черно-сизый дым, и, опять-таки без нужды, поправил футляр под мышкой.
- Ладно, давай, колись, - сказала Натка, ухватив его за пояс куртки и глядя в упор желто-зелеными кошачьими глазами. - Зачем меня сюда притащил? Заметил - я тебя всю дорогу не спрашивала? Тут новую киношку открыли?
Славик смущенно переступил с ноги на ногу и помотал головой. Волосы у него были длинные, как и положено студенту музыкального училища, и, несмотря на февральские минус пять по Цельсию, щеголял он без шапки.
- Не-а... Киношек тут нет... Знаешь, Нат, вон там, за углом, кафетерий. - Славик махнул рукой и чуть не выронил застегнутую на "молнию" рыжую папку с тетрадками. - Пойдем по кофеечку, и я тебе все расскажу.
Натка прищурилась, как Мюллер в фильме "Семнадцать мгновений весны":
- Угощаешь, что ли?
- Нет, со стипухи отдашь, - язвительно сказал Славик. - Знамо дело, угощаю.
- Класс! Веди, Сергеев!
Они нырнули в подземный переход и вновь вынырнули под битком набитое серой ватой облаков небо уже возле гастронома на углу - девчонка в белой вязаной шапочке и длинном сером пальто и паренек в черной куртке. Будущие музыканты - пианистка и трубач.
Небольшой зал кафетерия был облицован белой кафельной плиткой, что вызывало непременную ассоциацию с общественным туалетом. В зале пили не только кофе. Точнее, не столько кофе. Возле высоких длинных столов группировались пролетарии в шапках-ушанках и промасленных спецовках, потчуясь принесенным из гастронома портвейном. Одинокий, полуинтеллигентного вида человек в углу лакомился водочкой. В общем, картина была привычной.
Натка и Славик расположились друг напротив друга у большого, в полстены, окна, в стороне от немногословных работяг. Кофе был горячим, а эклеры прилипали к пальцам.
- Ну? - сказала Натка, осторожно подув на исходивший паром напиток цвета торфяного болота.
Славик вжикнул "молнией" папки, достал общую тетрадь с синей обложкой, открыл ее и вынул сложенные пополам листки.
- Вот, - он положил листки перед Наткой.
Натка отставила чашку и, всматриваясь, начала вслух читать сделанную шариковой ручкой запись: "Пр. Грановского, девятнадцать..."
- Не то, - голос Славика почему-то был очень тихим. - На другой стороне.
- "Жемчужница", клетч. пальто, - все-таки дочитала до конца Натка и бросила взгляд на Славика.
А Славик покосился на мирно пьющих портвейн мужиков.
- Клетч. пальто, - со вкусом повторила Натка и развернула листки. - И что мы имеем в дополнение к "клетч. пальто"? Ага, - она удовлетворенно кивнула. - А имеем мы ноты-фокстроты. До - бордо, ре - тире, ми - а ну-ка, отними...
Она взглянула на Славика, как кошка на воробья. Воробей был нахохлившимся и бледноватым, воробей облизывал губы, к которым пристали белые крошки глазури, и озирался на работяг, вновь разливавших по стаканам.
- Это что, "Во поле береза"? - спросила Натка. - Не можешь осилить, Сергеев?
- Это не "Во поле береза", - глухо сказал Славик. - Это партитура Труб Страшного Суда.
Рыжеватые брови Натки поползли было вверх, под шапочку, но тут же вернулись на место.
- Ну да, - сказала она и отложила листки, покрытые черной вязью нотной записи. - Очень оригинально. Музыка небесных сфер. Хор имени Пятницкого Митрофана Ефимыча. Трубы Страшного Суда. Хохмим-с, Сергеев.
Славик сложил руки на столе, навалился на них грудью, подаваясь к Натке, и все так же тихо сказал:
- Ты меня выслушай, Нат. Только не перебивай.
- Валяй, - милостиво согласилась Натка. - Ты ж меня угощаешь. Трави, пока я эклер дожую.
И Славик стал рассказывать.
Двоюродная сестра его матери была женой композитора-песенника Георгия Луарсабовича Чачуа*. Точнее, уже не была женой - они развелись два года назад. Но это не мешало композитору время от времени приглашать в гости всю свою прежнюю родню, включая и Славика, - Чачуа был человеком удивительно радушным и хлебосольным. Мама Славика, из солидарности с кузиной, такие предложения непременно отвергала, а Славик - нет. Ему нравилось бывать в гостях у дяди Гоги. Хотя бы даже как будущему профессиональному музыканту. А Чачуа жил в одном доме и даже в одном подъезде с писателем Феликсом Александровичем Сорокиным**. Именно Феликс Александрович отдал композитору вот эти четыре листочка на предмет определения их ценности в музыкальном, так сказать, плане. Дядя Гога озвучил нотную запись на своем роскошном рояле и не нашел в ней ничего особенного, о чем при случае и сообщил писателю. И поинтересовался ее происхождением - кому, мол, протежирует Феликс Александрович?
* Персонаж повести А. и. Б. Стругацких "Хромая судьба".
** Главный герой повести А. и Б. Стругацких "Хромая судьба".
- А Сорокин ему и говорит, - совсем уже шепотом продолжал Славик свой рассказ. - Ему, говорит, эти ноты продали. Сказали, что это партитура Труб Страшного Суда. А дядя Гога говорит: на рояле, мол, что-то не очень, надо на трубе попробовать. Ну, в шутку, понимаешь? А я вчера был у него, он вспомнил и мне отдал. Сорокин-то забирать их отказался. Понимаешь?
- Угу, - сказала Натка. - Шутники они оба. Ну и как, уже попробовал?
Славик помотал головой.
- Чего ж так? А! Понимаю. - Натка обличительно наставила на него палец. - Боишься, Сергеев? И решил меня подключить, так?
- Н-ну, в общем... - Славик потупился.
- Да не в общем, а именно так. Взрослые дяди шутят, а ты веришь. - Если бы существовали на свете кошки с насмешливым взглядом, то Натка была бы сейчас на них похожа. - Детский сад!
Славик поднял голову и тихо, но внятно произнес:
- Ты моего дядю не знаешь, а я - знаю. Ему действительно дал эти ноты Сорокин. И, значит, никаких шуток быть не может.
- Это почему же? - удивилась Натка. - Шибко серьезный этот твой Сорокин? О чем он пишет-то?
- Ты его "Современные сказки" не читала?
- Да я вообще такого писателя не знаю.
- А зря, - веско сказал Славик. - Кое-кто считает, что он инопланетянин. Пришелец.
- Ах, как очаровательно! - изобразила восхищение Натка. - И откуда же у него вот это? - она кивнула на листки.
- Оттуда. - Славик забрал листки, вложил в тетрадь и убрал ее в папку. - Если он прибывший к нам инопланетянин, значит, их цивилизация более развитая, чем наша. А значит, они уже могли изобрести машину времени. Значит, он мог побывать в будущем и собственными ушами услышать Трубы Страшного Суда.
- Значит, значит! - передразнила Натка. - Фантазер ты, Сергеев, вот что это значит. А по тебе и не скажешь. Только фантазии у тебя какие-то... - Она пошевелила пальцами. - Страшный Суд... Он что, на самом деле будет, что ли? Ты, может, и в бога веришь? Разве комсомольцам можно в бога верить?
- А представляешь, Нат, - Славик, словно не слыша, задумчиво смотрел сквозь нее. - Если и вправду воскреснут...
- И куда их всех девать? Места на земле не хватит. Ты уж не дуди, на всякий случай.
- Для чего ты все дуешь в трубу, молодой человек? - медленно начал декламировать Славик. - Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек...*** - Он опять опустил глаза к своей так и не тронутой чашке.
*** Цитата из повести "Хромая судьба".
- Классные стишки, - сказала Натка. - Оптимистические. Сам сочинил?
- Там, дальше, - Славик мотнул головой на окно, вновь словно не слыша ее, - за переездом - кладбище. Там мой дед похоронен. Хороший у меня был дед... Возился со мной...
Он, наконец, посмотрел на Натку. Глаза у Натки были круглые.
- Ты говоришь: места всем не хватит, - продолжал Славик. - Так это если именно те самые Трубы грянут... и над всей землей... А если одна, и негромко... - Он покосился на футляр, лежавший на подоконнике. - Чтоб только один ожил...
- Но ведь дядя твой уже пробовал, - слегка растерянно сказала Натка.
- Так на рояле же! - вскинулся Славик. - А надо на трубе...
- Господи, что мы мелем! - опомнилась Натка.
Она решительно отставила пустую чашку и бросила туда скомканную салфетку с крошками эклера. И заявила:
- Ты мне нравишься, Сергеев. Есть в тебе этакое безумство. Не то, что наши пианистишки. Только учти: никуда я с тобой не пойду. Ни на какие кладбища. Не хватало еще в милицию угодить. И тебе не советую, Сергеев!
- Ну, что ж... - Славик вздохнул. - Тогда я один пойду. Денег тебе дать на трамвай?
Раскатились в воздухе неуверенные звуки, осыпались на кресты и звезды могильных памятников - и вновь стало тихо на заснеженном кладбище. Длинноволосый паренек опустил трубу. Девчонка поежилась, бросила взгляд в одну сторону, в другую.
- Всё? Давай, мотаем отсюда.
Славик не отрывал глаз от укрытого снегом надгробия, и веря и не веря в то, что вот-вот... вот-вот...
Потом убрал трубу в футляр и побрел между оградок назад, к воротам. Натка молча последовала за ним, уклоняясь от норовящих ткнуть в лицо голых ветвей.
Уже за воротами она тронула Славика за рукав, собираясь что-то сказать. Но, увидев его глаза, так ничего и не сказала.
Ночью Славику приснился дед. Дед сидел в кресле напротив дивана, одетый во что-то белое, длинное, и слегка покачивал седой головой. Он был точно таким же, каким Славик запомнил его, лежавшего в гробу... Только теперь глаза его были открыты и смотрели с укоризной.
У Славика перехватило дыхание, он дернулся - и проснулся. Сердце колотилось в бешеном ритме хачатуряновского "Танца с саблями", спина была мокрой от пота. Хватая ртом воздух, Славик повернул голову к креслу. Свет уличных фонарей едва проникал сюда, в окно на шестом этаже, но даже и в едва разжиженной этим светом ночной темноте он увидел: в кресле что-то белеет. "Танец с саблями" прервался, а потом сменился гулкими ударами под горло.
Едва сумев поднять непослушную руку, Славик нашарил шнур бра над диваном и щелкнул выключателем.
Свет показался таким ослепительным, что Славик зажмурился.
Открыв глаза, он увидел сидевшего в кресле деда, точно такого же, как в только что прервавшемся сне. В длинном белом одеянии. Дед укоризненно покачивал головой.
- Зачем ты это сделал, внучек? - спросил он, и потрясенный Славик сразу узнал этот приглушенный, с хрипотцой, голос. Голос деда.
Даже если бы Славик и захотел ответить, то не смог бы, потому что внезапно утратил дар речи. И пошевелиться он тоже не мог.
- Зачем? - повторил дед. - Там так хорошо... Ты не представляешь, как там хорошо. - Голос у него был грустный. - А теперь мне туда не вернуться, внучек... Тело мое теперь нетленно и бессмертно... Ну кто тебя просил, Вячик-мячик?
"Вячик-мячик"...
Только дед когда-то называл его так.
У Славика защипало глаза.
"Для чего ты все дуешь в трубу, молодой человек?.."
Зачем он взялся за это дело, зачем?!
"Там так хорошо, внучек..."
"Прости!" - силился сказать Славик - и не мог.
Задыхаясь, со слезами на глазах, он сделал еще одну отчаянную попытку - и сумел-таки издать сдавленный полукрик-полустон.
И проснулся от этого своего полукрика-полустона. Теперь уже на самом деле проснулся.
За окном серело утреннее небо, и черными пятнами кружили в нем пробудившиеся ни свет ни заря вороны. В кресле никого не было, и свешивалась с подлокотника, доставая рукавами до пола, синяя спортивная куртка, которую Славик бросил туда вечером. В комнате стояла тишина, и за дверью тоже было тихо - родители еще спали.
Дед приснился, - а вот сердце у Славика действительно неистово колотилось, и майка была мокрой от пота. И глаза, кажется, тоже были мокрыми. На нижней полке этажерки, прямо на книгах, лежал футляр с трубой.
Славик отбросил одеяло, сел и сделал несколько глубоких вдохов. Посмотрел на выключенный настенный светильник, который он включил в своем сне, встал с дивана и, отлепив от спины майку, подошел к окну. Стекло было запотевшим, внизу белел снег, укрывший палисадник, детскую площадку и мусорные контейнеры - и Славик не сразу разглядел белые фигуры, направлявшиеся к подъезду. Четыре фигуры в длинных халатах, бригада "скорой помощи" - врач, санитары... Кого-то, наверное, прихватило с утра пораньше. Вот только машины что-то не было видно...
Славик протер стекло ладонью и проводил взглядом белые фигуры, скрывшиеся под козырьком подъезда.
- Боже! - прошептал он и осел на пол. - Бож-же...
Сердце рвалось из груди.
"Для чего ты все дуешь в трубу?.."
Дверной звонок молчал. Пока?
2007
Альманах "Полдень, XXI век". Санкт-Петербург, апрель, 2008.