Брюсов плёлся по свежевыпавшему снегу, было утро. "По моему время совсем не то... или быть может совсем не моё - какая в сущности разница?",- думал он.
Как-то захотелось пить кофе и чтобы часы так тихо тикали и письмо писать захотелось. Сам процесс...
[Здравствуй, мама. У нас зима, и она наверное никогда не...] И этот утренний воздух совсем холодный и сопли, простыл, наверное. В очереди в магазине за кофе рядом пару парней спорят. Один хочет две бутылки портвейна, другой одну, но водки. Один чуть пониже, другой темненький. "Или гопники или просто не обеспечены социально. Такие сами по себе и никому ничего никогда не должные",- сказал Брюсов про себя. И вслух: "Кофе вон ту банку, и молоко концентрат". Двое купили водку. Поспешили выйти, сразу как-то заторопились.
"Такие молодые и уже алкоголики порядочные... Время такое видимо, переменяется что-то",- бубнила продавщица гастрономическим ртом. "Что за бред...что... порядочные... что переменяется", и опять вслух: "Время совсем не то..."
Потом тихо пешком к дому. Такой густой пар, когда вот так зимой куришь, что можно и вовсе не курить. В стёклах понурых инеем витрин отражение: тёмноволосый, в круглых очках. Конечно, где-то шапку... потерялась. Холодно.
[Я помню себя совсем в другом году и другом городе. Только осень была и лужи и так серо вокруг, грустно бесконечно. Отражение такое же, да совсем другое. Мама, я там был одинок и счастлив...]
Возле подъезда невыносима усталая собака, чёрная как сажа. В каких-то ранах, возле глаза язва кровоточит, а в глазах простые человеческие слёзы. Невыносимо. Боже мой такая грусть и безысходность, что становится самому невыносимо жить и на свете. даже больше - на том. Это собака словно стоит между мной и всем остальным.
[Мне иногда, в особые моменты, хочется вот так в чём есть и без гроша добраться до какого ни будь другого города, чтобы не знакомый совсем и не одной души знакомой... Там какой ни будь двор. Чтобы холодно и голод. И какой-то подъезд где приютилась на первом этаже возле щитка "Опасно для жизни" собака. Неважно какого цвета и размера. И подружится с ней. Днём пытаться заработать, а вечером нести этой собаке "самый большой кусок хлеба". А потом засыпай беседовать с ней. И она будет слушать и всё понимать и рассказывать тебе что-то. Дружество. И чтобы ничего никогда тебя не касалось, чтобы все эти витрины и политические ситуации вообще не существовали. Всё бы было вне времени и вне желаний. Когда выговоришься мама, становится легче на...]
Куришь на лестничном пролёте и думаешь: "письмо непременно надо написать. Только где найти такую почту, которое доставит письмо в тот самый ящик."
Скрежет ключей и открываются двери, и грациозно жирный кот смотрит на тебя и пытается прочесть в глазах предательство, словно чувствуя эту собачью грусть.
По телевизору: "Кошки в отличие от собак способны воспринимать телевизионные сигналы, только не совсем..."
Про себя: "Только они не способны вот так смотреть, чтобы всё в душе переворачивалось. Они слишком не отсюда и не туда..."
[Помнишь, мама... А что помнишь? Конечно, ты помнишь всё... Но что-то такое, как это детство...как там первое утро, которое осознал... Как первый снег, который помнится только сейчас...]
- Алло
- Алло, Брюсов. Алло. Заказал себе новые очки?
- Уже получил...
- Какие они?
- В точности такие же...
- Ну, ты хотя бы...
- Только в полтора раза сильнее.
- Я говорю, ты хотя бы...
- У меня молоко сейчас убежит. Попозже поговорим.
Вот ведь как всё-таки приятно часы тикают, хорошо. Хорошо, что они никогда не остановятся даже если исчезнут циферблаты и остановятся стрелки. От чего опять в голове Париж, и как там замело крыши, и снегом... И как-то всё равно тепло и легко, и утренние газеты на углу и ежемесячные журналы... Почему Париж? Больше ведь любится другое, например английские пригороды...Впрочем какая разница в этом всём... Наверное, какая-то космическая нить связывает меня этого, который здесь и меня того, который там. И тот, и этот в принципе одинаково устроены социально и как-то морально, и физически без принципа. Только в разных городах и странах. А где я сам. Зависший... Где?
[Ах, мама, мама, уже половина третьего, а я так и ничего тебе не начал писать о самом, самом...]
В этой холодно-тёплой постели невозможно уснуть ни днем, ни ночью, и верно оттого тянет во все стороны. Ещё кофе. Пока голова не треснет. Даже чайник не совсем успел остыть. Две ложки сахара.
- Алло. Здравствуйте...
- Здравствуйте Брюсов. Они ушли.
- Извините. До свиданья.
Глоток кофе и пора покурить. Куда ушли. Зачем опять ушли. Но, что там, на морозе делать, что шляться. Хотя есть ведь машины с подогревом и эти кафе, где всегда напоят и обогреют.
Как это вчера угораздило и как глупо всё вышло и получилось как-то, и ведь занимало бы намного больше, если бы не сегодня эти собачьи глаза.
А теперь и не вспомнишь, что там именно вчера было, так какие-то впечатления, но было что-то намного....
Спокойные ноты. Приятные люди. Со временем это приобретает глубочайший смысл. Глубочайший и двоякий, как всё очень серьезное. Ты в них растворяешься и становишься, зависим от них по отдельности и вместе. И в ровной степени. Перевоплощение, что порой так резко незаметно им и самому себе. Самому мне.
Одиночество тоже точит зуб. Клаустрофобия от (к; для) собственных мыслей гонит прочь. И не понятно куда. И самое страшное то, что вот-вот и ты взорвёшься (от чего и где угодно), но не сразу, и не можешь на это всё пожаловаться. Не можешь там сокрушаться и как-то рассуждать о душевной и физической боли. Но это, наверное исподтишка заметно. Заметно, потому верно никто и не спрашивает.
[Не хочется быть таким тривиальным и пафосным, но я исчезаю, и пока ещё появляюсь. Как прилив и отлив... Не в том смысле, что я появляюсь, как какой-нибудь ангел и исчезаю, как какой ни будь смертный. А в прямом смысле слова: "Исчезаю"]
А что такое "исчезаю" и "ангел" это то между чем можно поставить знак равенства. Или по крайней мере можно поставить запятую. Это однородные слова. Однородные в своей неоднородности. Как много прекрасных слов заезженно, как часто они употребляются там, где совсем не нужны. От того каждая искренняя речь, кажется наигранной, и от того эта самая речь приобретает иной смысл. И поэтому нам так трудно понимать друг друга. Так трудно отвечать взаимностью. И мы устали от этого...
[Понимаем от чего устаём. Но продолжаем продолжать...]
Ну да вот вчера, вчера, где эти ноты и люди одинаково приятны... Я приглашаю вас танцевать. Танцевать и верить в то, что всё обойдётся и мы как-то впереди своей линии получим то, что хотели, и обязательно новые желания. Мы уже танцем, так рассказывали люди, но, танцуя вместе, мы танцуем очень далеко, даже друг от друга. Не потому что неприятны друг другу или наоборот. Просто находимся мыслями так далеко и обоюдно не проявляем, друг к другу ничего, что можем даже не беспокоиться на этот счёт. Как отключка или полёт. Обозначенности настолько открывают границы, насколько и закрывают их.
Если бы это система хоть чего-то стоила, то я немедля бы заложил её в ломбард...
Мы тогда танцевали, а ведь я этого не помню, мне просто сказали люди, но на том отрезке я думаю мы были счастливы...
[Вообще я вот думаю и кажется всё нормально. Даже счастливый иногда бываю. Нет... Не по любви, всё так мимолётно, иногда... Ну, это нормально, у некоторых говорят и такого не...]
Совсем всё из головы вылетело, бессвязности какие-то...
- Hello, Брюсов. Приходи в гости
- Зачем
- Нужно ведь иногда разбавлять одиночество
- Кому
- Мне
- Тебе сколько лет
- Не помню
- И я не помню сколько мне. Хотел в соответствии с тобой высчитать
- Ты моложе. Только "рассвет лет" вот-вот закончится
- Приду скоро
- Принесёшь кофе
- Принесу.
Медленные складывания пакетов в сумку. Собаки у подъезда нет. Убежала, наверное... Может скоро умрёт... А может ничего страшного. Может быть она сука, если сука щенков родит. будет охранять. Шнырять по помойкам, тащить к детям своим пропитанее. Как бы кстати пришёлся ей этот кусок "самого большого хлеба" от меня для неё. От неё для щенят. Потом разберут щенят, Некоторые разбегутся, может так статься, что некоторых утопят. А она ещё долго будет выть и искать...
[Ты ведь не против...Ты ведь понимаешь зачем уходил, уезжал из дому,не говорил ничего. Мне кажется, что всё так устало было. Что вообще с самого началаустал я. А ты думала, что наверное, всё как-то обойдется, что-то там получится. А потом ты сама от меня...]
В Париже к собакам проще и не совсем. Трудно вот так отыскать эти бездомные глаза. Вообще не встретишь. В Париже не собаки, а любимые домашние... Они или члены семь или на мыло. Ведь гигиена важна на улицах Франции, а от собак дизентерия и блохи, заразу разносят, а потому на мыло. На французское мыло... И ещё... А что ещё? Откуда этот Париж? И эта собака? Прицепилось же и ощущенье, словно всегда так было.
Как это всё-таки противно у железной двери стоять. Если отключиться и смотреть строго прямо, даже забудешь куда пришёл и пришёл ли вообще, всё так одинаково похоже. А потом непременно, какая ни будь бабушка выйдет или зайдёт ты после неё или за ней в подъезд. Как же это все-таки: стены в подъезде, сбор стихов и матов; фантазии и художников, и детей. Выцветшие заплёванные подоконники и мутные окна надтреснуты, и эти чёрные ветви словно не было никогда ни осени, ни весны и лета не было, словно всегда было только зима.
[Помнишь, как я ждал зиму и новый год, по-моему, ждал просто санки и снег. Ты, конечно, помнишь. А я вот совсем не могу теперь понять: Зачем? Что там было такого отличительного? В других городах другая зима, совсем другая. А у тебя? У тебя какая зима? Может быть, у тебя там тёплый снег и снежинки словно маленькие белоснежные кролики? Ты мне...]
Ну, чего так долго не открывать. Взять и уйти, а потом позвонить и сказать разбавляй своё сам...
Сверху спустился, смеется, говорит: извини, мол телефон не работает, от соседей звоню хожу...
- Прохоров, нормально всё, я тебе кофе принёс.
- Это хорошо, только водки ужасно хочется...
- Или портвейна, вина, по бутылочке...
- Не... Пол бутылки на брата... Водки и не так одиноко.
- Что ты всё со своим одиночество носишься. Вот я пришёл и уже ведь не так, ни тебе, ни мне.
В квартире на стенах репродукции и какие-то постеры. На ногах уютные тапочки домашние, розовые. На лице небритость и усталость, в чистой пепельнице бычок так на затяжки три-четыре.
- Несоответствие у тебя в жизни, Прохоров.
- Несоответствие. А у тебя соответствие? Джинсы новые, рубашка чистая, ногти грязные, не причёсан. И дома поди кроме молока и кофе больше ничего нет.
- Только молоко, я кофе то тебе вот принёс... Разбавлять.
Молчание. Вспомнил про "пол бутылки на брата", деньги по карманам ищу. Ноги дико замёрзли. И пальцы не чувствуются. Ногти действительно грязные. Упустил. Прохоров смеётся машет крупной купюрой. Говорит, что сам сходит, купит. Чтобы подождал, у него сейчас деньги есть. И он рад, что может вот так пойти сам, и купить тоже сам.
- Брюсов, ты помнишь Ленку?
- Нет
- Она сейчас прейдёт. Откроешь если что...
- Не помню я никакой Ленки. Кто...
- Ну, ты чего? Ленка. В школе в параллельном с тобой училась, она тебя помнит.
- Я не помню, кто со мной учился, а ты в параллельном...
- Она тебя на два или на три младше...
- Тем более...
- Ну, вспомни! Красивая такая...
- Они все тогда красивые такие были...
- Она говорит, что вы в столовой вместе как-то дежурили, а потом она ещё жила через подъезд от тебя, в твоём же доме...
- Так бы и сказал. Тогда, конечно, помню. А ты ее, откуда знаешь?
- Брюсов, я короче туда, и короче обратно, если чего откроешь.
[Что со мной происходит. Зачем эти возможные встречи и ты. Я тебя ведь, честно, только сегодня вспоминаю. Ведь говорю тебе всё это только сегодня. Мне плохо. Честно, как-то уж очень плохо, наверное, поэтому...]
Так тихо стучится в дверь, и тихо ей отворяешь.
[А ведь...]
И, правда, красивая. Здороваемся, всю жизнь знавшие друг друга, всю жизнь не видевшиеся, краткое "здравствуйте", на вы. Пускай оденет эти розовые тапочки, ей они больше идут, у неё соответствие. И в жизни, наверное, тоже соответствие. Она говорит, о том, как тесен мир и ставит две бутылки вина на стол. Тортик какой-то принесла, на коробке 198-30. Чего 30? Зачем 198? Вес? Цена? Артикль? Гост?
- Проходи, Прохоров в магазин пошёл.
Про себя: "Ленка, Ленка, как хочется прижаться к тебе и заплакать. Как ты тут? И какой ты памятник тому прошлому..."
- Я с Прохоровым той весной познакомилась. Он свою библиотеку распродавал.
- А я так свою и не создал
- Что?
- Да нет, я так. Прохоров хороший человек. Хорошо, что ты пришла. Троим нам совсем одиноко не будет. ...Я по-моему как-то что-то не то говорю
- Знаешь, может быть троим ещё больше
- Может. Ведь во всём такое не соответствие. Ты куришь?
- Я из Ленинграда недавно приехала, там у меня родители...
[Как это всё мама. Вот так к близким всегда всякие глупости говоришь. Но ты ведь понимаешь]
Прохоров проворно поставил на стол ещё выпивки, и ещё тортик. И как-то смешно стало. Забавно очень вышло. Так по бытовому, но как-то тепло.
[В те годы мы пили иногда в подъездах и всякую бодягу, ты, конечно же знала, что...]
Ленка смеялась и резала торт. Прохоров аккуратно докуривал свои три-четыре затяжки. Брюсов судорожно цеплялся за нить разговора, но ничего не выходило
[Мы ведь все были уверены, что будем счастливы...]
За окном как-то вдруг стало темно. И ветви превратились в уродливые тени сучьев. Прохоров силился вспомнить какую-то историю, Ленка угрюмо курила. Что-то не клеилось. Брюсов, сказал, о том, что пора пить водку. Ленка неожиданно засобиралась домой, но осталась.
- Как ты сейчас живёшь, Брюсов?
- Так же как все, Лена.
- Как так же? Вот я ехала в маршрутке и видела в дорогой машине, дорогую женщину. Она была в топе и вся в каких-то мехах. Красивая. Может даже проститутка. Не в этом дело. И я как-то задумалась. Почему? Почему я никогда не хотела и не стремилась ко всем этим мехам и машинам? И жизни этой, той...Видишь вот некоторые так живут, а некоторые по-другому, да к как "так же"?
Брюсов молчал, Прохоров ухватился за девушку в машине и про ту жизнь и долго рассуждал, что они все какие-то не такие, не настоящие.
Показалось, что шелохнулось небо или что-то в небе, перекручивал, что-то в мыслях словно пальцами. Был уверен, что где-то здесь есть какая-то неправда, и даже может быть зависть. Лена неожиданно стало такой грустной, что эту грусть можно было потрогать руками. Она спрятала ладони в рукава будто было холодно или она только что пришла с мороза. Даже Прохоров замолчал, Лена ещё не много помолчала, после:
- Прохоров, может быть они и есть настоящие. Самые настоящие. И во всём этом ничего нет, я просто подумала, почему я так, а они эдак. Почему у всех такое совсем разное стремленье и смысл... А ты так злишься. Милый, Прохоров, не завидуй тем, кто возит всех этих женщин и покупает им шубы. Они не просто так это делают, они видят в этом смысл. И что это получается, если ты так реагируешь, ты что недоволен собой, неудовлетворен своими ...Тише... Я совсем не жалею что я такая какая есть. Я всегда хорошо выгляжу, но не зависима от нового сезона моды, потому что я даже не знаю, когда один сезон заканчивается и когда начинается другой. У меня есть всё к чему я стремилась и будет всё к чему я буду стремиться...
Насупился, перестал думать, совсем не любил все эти дружеские посиделки, которые в конце вот так вот: выяснением личного несчастья. Непременно хочется сказать и про своё несчастье, как буд-то оно хуже или лучше чужого или быть может вовсе счастье. И как-то всё замигало...
- Лена, Прохоров - ребята тише. О чём это всё. Вы уже забыли, с чего начали и не знаете чем закончить. Нормальная жизнь. Завидует-незавидует. Друзья, деньги, блондинки, книги, чушь. Я знаю. Я понимаю. Иногда просто приходит плохо и ещё что-то и ещё. Оно всегда приходит всякое разное. Но ничего, ничего, вы ведь есть и пусть не сложилась или наоборот слишком хорошо сложилось, самое главное, что вот вы есть и всё. И не надо думать, а почему так или эдак, уже не время совсем об этом думать. Время только осознавать, что есть... Не надо. Вам ведь совсем не потому плохо. Совсем. Слышите? слышите... Тише! тише... слышите где-то Джим Моррисон поёт... слышите....
Прохоров сказал: "Нет. Я не слышу, и нигде никто не поёт. И, ты, Брюсов, прав - нам совсем не поэтому плохо. Ты прав, и твой Джим Моррисон мёртв..."
[...Мёртв... Знаешь, мама, как-то очень давно я был влюблён. Я любил. Так сильно и так постоянно безответно, что года на пятый я смирился. А до этого я был очень несчастлив, а потом просто смирился. И от чего-то понял, что это счастье мне возможно. Да и есть ли в нём смысл, в этом счастье... И я об этом думал и говорил, тогда, давно... тогда, наверное, имело это смысл. Какой теперь смысл говорить об этом счастье, несчастье сейчас...]
- Прохоров, я домой пойду, у меня в голове карусель, напился изрядно. Всего всем хорошего.
- Брюсов от чего ты всегда такой покладистый и целеустремлённый...
- Не понял... Целеустремлённый это оттого, что стремится то, как оказалось некуда, а покладистый, я бы не...
- Ладно, счастливо. Аккуратней там на ул...
Потеплело на улице что ли. От чего-то так приятно физически и хочется идти куда-то идти.
[Когда я первый раз уезжал из нашего этого города мне казалось, что я не вернусь. Я уезжал и на неопределённый срок, и на определённый и когда ты не знала. Мне почему-то кажется, что я так никогда сюда и не вернулся...]
В этом ночном магазине пиво и сигареты и кофе если есть. Сонная пухлая продавщица хватает деньги: "Вы же пьяны, какое вам пиво, а кофе только одноразовый". Брюсов в мыслях: "Мы пьяны, а вы абсурдны... Одноразовый... Хотелось бы мне..."
Вслух: "Спасибо".
[Сейчас я уже совсем лягу спать и завтра обязательно допишу. У меня всё также обычно не спится. А когда пьян, лучше как-то. Но я тут не алкоголик, ты не думай. По крайней мере, не такой, который весь красный и неприятный и не такой, который на протяжении дня по 100 грамм у прилавка. У меня если и есть "это" то такое... благородное... или как сказать....]
Утро такое протяжно невыносимое, телефон глушит все сны. Подушку на голову и спать. Хотя, что спать? А завтракать то не фига, шаром покати. Опять в магазин. И какая это бесконечность магазины, а всё от чего...
- Брюсов привет! Узнал?
- Лена это ты?
- Да, хорошая голосовая память...
- Лена ты не могла бы приехать... купила бы по пути чего нить к завтраку (обеду), я деньги отдам, они у меня вот на стуле лежат.
- Неожиданно, тем впрочем, и приятно, адрес тот же самый?
Окно. И из окна всё какое-то приятное, но рвотно знакомое. И суть... Самое страшное это суть. Поиск её бывает обременительным и нервным. Но это лучше. Это не стоять на месте "тем впрочем, и приятно". А сама суть, когда она найдена и вот так вот продиктована. Пустота. Но не так от которой страшно, от которой никак. Брюсова отдёрнул от окна резкий звонок в дверь: "Как же мерзко он звучит, совсем забыл этот звук".
- Ты очень быстра, Елена...
- А я так и живу через подъезд
- У-у..у.. А ты там не видела чёрной собаки... на улице?
- Нет.
Брюсов помог раздеться взял пакет с продуктами. Лена села на диван. У неё был какой-то растерянный вид, и ей постоянно хотелось что-то говорить, и она не как не могла начать и как-то сбивчиво всё говорила и говорила. Брюсов сидел напротив, на стуле и слушал-слушал. "А я вчера сразу же после тебя уехала. Хотела с тобой выйти, но куда ты и зачем... А у тебя чисто как-то по особенному. Холостяцкий флэт. Я там пиво купила и ещё выпить...но я так особо не пью, просто отпуск. У тебя уютно и кот красивый. Только тебе бы собака пошла больше. Ты бы с ней на улицу ходил гулять..."
Брюсов решил, что это действительно хорошо гулять и собака, но куда кота деть? А множество живности не к чему. И начали пить пиво. И за окном стало не так противно, не думалось об этом вовсе.
- Это я попросила Прохорова, чтобы мы собрались. Я утром ехала и видела как ты себя рассматриваешь в витрине, без шапки стоял, замёрз тогда наверное... Я подумала, что можно встретится. Прохоров сам давно уже об этом говорил, что есть ты, а я сказала, что тебя знаю. Он всё хотел собраться, и я просто подтолкнула его...
- Хорошо, что подтолкнула...
- А тебя, наверное, тут долго не было?
- Да я там жил и приехал. Просто физически приехал от туда сюда и никаких в этом трагедий или ещё каких-то событий нет, ничего не происходило. Просто...
- Это всё не важно, ты мне сигарету подай, пожалуйста...
[Мне не нравятся эти песни. Это какое-то помешательство это головная боль. Это всё такое чужоё. И не встретится своё...]
Тонкостями, колкостями. Любовными взглядами и другими намерениями пытаемся приручить других к себе. Тех, кто бы мог быть рядом.
- Ленка. Лена. Это злость. Она иногда меня переполняет. Я иногда совсем не могу, но самое страшное происходит после. И всё равно выместил я её или нет. А потом какое-то ущербство к себе: почему никогда невозможно дольше злится или ненавидеть хоть кого-то... Расплывается, а потом...
- Я понимаю тебя. Оно есть. Оно такое есть. Ну, не важно всё это. И кто-то называет это недовольством, кто-то желчностью, кто-то обряжает в тряпки и брильянты. Но всё это не действительно, не важно.
И было вечерне и сумрачно, и в окне третьего этажа были видны эти силуэты. Сплетались тени и чёрные и поменьше птицы вскрикивали и куда-то уносились. Теплело. На остановках трепало афиши: ЦИРК, ПРЕМЬЕРА и незначительные: КУПЛЮ, СДАМ, ОТДАМ. Время. Время пожелтевшее тогда и белеющее. Другое время, ни плохое и ни хорошее. Ну, то есть не было войны в это время или рая какого ни будь земного тоже не было. Так промежуточное и навсегда в этой промежуточности застряли.
- Брюсов, я тебя любила. Первого самого, меня от тебя подкидывало прямо. А мы ведь даже с тобой за руку не разу не держались. Я даже хотела начать тебя ненавидеть. Но я не смогла. Я любила... И сейчас всё это продолжается и между тем чувством, будто не было ни одного года, будто не прошло не одной секунды. И так оно и есть.
- Лена, ты же понимаешь, осознаёшь это стремленье к своему - "тому счастью". Чистому и не замотанному в бытовые бинты... Но ничего не изменилось, и я тебя не любил и не люблю. То есть у меня есть своя та мечта, своё то счастье, которое связано с другими людьми. Если мы будем вместе, это не будет "то счастье". Потому что, то счастье осталось там. Такого счастье его вообще практически не бывает, оно очень редко встречается.
Как печально что-то говорила Лена, как медленно отвечал Брюсов. Больше не было понятно, не было видно и слышно. Ничто ничего не стоило в такие моменты оставалось иступлено курить. Брюсов курил, он уже совсем замолчал.
[Раньше я думал, что всё не справедливо, несправедливость... Сейчас в такие моменты, а моменты эти случаются редко и не тревожат меня понапрасну. В общем, сейчас всё сразу наваливается и давит, и ничего нет лучше алкогольной интоксикации и сна... глубокого и длинного, так несколько дней... Потом проходит... У русских это называется запой... А как там у вас есть нации и запои?]
- Брюсов я пойду. Ты, что-то совсем исчез... Когда появишься, позвони, телефон я там оставила, на стуле.
- Извини просто время...
- Все в порядке.
Какие-то глухие удары подошв и толкание в дверь, и щёлкнул замок и вокруг как-то совсем темно и только этот одинокий свет сверху - лампочный бог. Брюсову жутко. Но Брюсов привык и знает "что есть". Есть и исчезнет и мысли в его голове исчезли. Происходило, что-то особенно важное, которое невозможно ухватить, которое сейчас понимаешь и тут же теряешь. Ничего не возможного зафиксировать. Ленка вторые ключи унесла. Так и просидел до утра, три раза не ответил телефону. Часов в 9 лёг спать и проснулся после обеда. Звонил и смотрел чёрно-белое. Летели дни нефиксированного одиночества и изредка в магазин.
[Перерыв жизненный делал, даже тебе не писал. Так ничего особенного, только утро менялось на другое точно такое же утро...]
- Ты на работе совсем запропал, сколько не звоню тишина... точнее гудки
- А я на работу не хожу вообще. Договорились так, что месяца два-три могу отдыхать
- Да, тебя просто уволили уже...
- В этом нет, ни какой разницы, одни уволят, другие примут...
- Брюсов, а ты что устал так?
- Ну, да устал. Тоже неважно. У тебя что-то срочное?
- Уже нет. Ленку потерял тогда, а сейчас я знаю, что она в Ленинград к родителям уехала, просто по инерции звоню...
- Прохоров, почему ты так одиночество культивируешь? Ответь мне хоть раз на этот вопрос. Ты словно со мной и говоришь, что вот так я, мол, одинок, ты, то есть одинок и твои слова... Потерял уже... Что по инерции...
- Просто я страдаю и хочу думать, что это от одиночества.
- Все страдают, понимаешь? Отключись чуть-чуть или наоборот подключись. Ты хороший человек, Прохоров, но все страдают...
- А вот у тебя злые подружки есть. Я с ними познакомился, они тебя знают. Но они такие злые... как ты только с ними общаешься?
- Ну, почему злые... Они... Они для меня не злые, ты просто не знаешь их, а они тебя. Просто, может ты их не понимаешь, а они тебя.
- Нет, Брюсов...
- Что нет?
- Просто ты тоже злой, потому вы друг друга понимаете.
- Пусть так будет, если ты так это понимаешь.
- Нет не пусть, мне твоего этого ничего не надо. Пока.
- Не нервничай, счастливо.
Размять кости в дальней прогулке. Глупо. На улице оттепель на нос капли. Поцелуи с весной намечаются, приближаются. Льдины тронуться, и унесут остатки холода. Ветер подрывает шляпки с дам, обмусолит волосы остальным.
[Ты передай там всем приветы. Может, скоро свидимся. Я на льдине тебе письмо отправлю - может дойдёт. Не волнуйся, что ноги промочу. Это ведь как искусство жить только наоборот. В общем, понимаешь ведь, мама, что живу...]
За окнами были зелёные почки, и даже маленькие листья. И чёрная собака действительно оказалось сукой. Справляла свою собачью свадьбу. Брюсов лежал под одеялом, его ноги растирали ленинградской водкой. Брюсов бормотал что-то, потом и вовсе срывался в громкий бред:
"Собаки. Купить собаку. И может, стоит замки на замках сменить. Собраться и уехать. Перепачкаться в весенней грязи и ужасно это "дальше". Всё, всё это уже было видено вчера. Всё лучшее и худшее. На подоконниках совсем сухо и уже на солнце божьи коровки стали выползать, и одна две бабочки пролетят мимо. Конечно, пролетят..."