Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

115 Французские стихи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Публикуются переводы стихов французских поэтов: Франсуа Коппе, Клодиюса Поплена, Огюста Лакоссада, Андре Лемуана, Клода Ларше, Жюля Леметра, Виктора Гюго.
  Франсуа Коппе Суд меча
  (Перевод с французского).
  
  Однажды ночью, воротясь из Палестины,
  прислушался к словам дражайшей половины
  ревнивый рыцарь Гунц - Железная Башка,
  и тотчас же за меч взялась его рука.
  Не спавший возле Хильды, дочери Свенона,
  расслышал Гунц едва, как тихо и влюблённо
  жена в мятежном сне соседа назвала.
  Гунц вынул меч наполовину из чехла.
  Но свежесть нежную в супруге вновь отметя
  и блеск каштановой причёски в лунном свете,
  он самый первый грозный взрыв остановил.
  Любовь осилила горячий гнев и пыл.
  Но вот улика, и бессильны возраженья.
  Теперь уж за мечом решительное мненье.
  Тот меч в веках переходил из рода в род.
  И Гунц его перед распятием кладёт.
  Меч полуобнажён, на нём железный глянец.
  И Гунц сказал: "Мой меч, мой славный африканец !
  Ты закалён в крови упорных сарацин.
  Женою назван был соседний господин.
  Он назван был во сне. Скажи по праву друга.
  Ответь, что думаешь. Верна ли мне супруга ?
  Тебе противны ложь, измена и содом,
  и ты не дашь им запятнать наш славный дом.
  Стальной твой взор, мой друг, сумеет безусловно
  прочесть в душе жены, чиста или виновна.
  Скажи, неужто ты считаешь, что должна
  быть около меня бесчестная жена.
  Простить ли мне её ? Устроить ли расправу ?
  Суди ж теперь !". А тот, берёгший славу
  и справедливого и верного меча,
  не захотел судить ни зло, ни сгоряча.
  О Хильде меч прознал, что лишь мечтать посмела,
  А с кавалером въявь не заводила дела.
  Не мог смириться меч с палаческой судьбой.
  Он резко в ножны возвратился сам собой.
  
  Francois Coppee Le Jugement de l"Epee
  
  Quand Guntz Tete-de-Fer revint de Palestine,
  Une nuit qu"il veillait, couche sous la courtine,
  Pres de sa femme Hilda, fille de Suenon,
  Il l"entendit, tout bas, en reve, dire un nom,
  Un nom d"homme, celui d"un voisin de sa terre.
  Guntz est jaloux : il croit son epouse adultere,
  Va prendre son epee et la tire a demi.
  Mais, devant la candeur de ce front endormi,
  Qui repose, parmi la chevelure brune,
  Et que vient effleurer un doux rayon de lune,
  Il s"arrete, il hesite ; et le rude seigneur
  Sent son amour en lui plus fort que son honneur.
  Son oreille pourtant ne peut s"etre trompee.
  - Guntz voulut prendre alors conseil de son epee,
  Celle que ses aieux portaient de pere en fils.
  Il la deposa donc devant le crucifix,
  Sur le prie-Dieu, sortie a moitie de sa gaine,
  Et lui dit :
  " Mon epee, o ma bonne africaine !
  Toi que j"ai retrempee au sang du Sarrasin,
  Qu"en dis-tu ?Mon epouse a nomme le voisin
  Dans son reve ; et je crois qu"elle m"est infidele,
  Mais je n"en suis pas sur.Dis, que penses-tu d"elle ?
  Je connais ton horreur de toute trahison
  Et puis te confier l"honneur de ma maison ;
  Ton clair regard d"acier,, amie, est seul capable
  De lire dans cette ame innocente ou coupable ;
  Tu ne voudrais pas voir dormir aupres de moi
  Une femme moins pure et moins fiere que toi.
  Pour que je lui pardonne ou qu"elle soit frappee,
  Juge-la donc ! "
  Alors, la noble et juste epee,
  Qui savait que, malgre qu"elle eut le cSur touche,
  Hilda n"avait jamais accompli le peche
  Avec le chevalier qu elle nommait en songe,
  La genereuse epee, exempte de mensonge,
  Ne voulut pas que Guntz agit comme un bourreau,
  Et, brusque, elle rentra d"elle-meme au fourreau.
  
  Перевод на английский, сделанный О'Шонесси
  
  THE JUDGMENT OF THE SWORD.
  
  When iron-browed Guntz returned from Palestine,
  Lying one night awake beside his wife
  Hilda, Sueno's daughter, in her dream
  Low muttering, he heard her speak a name,
  A man's name, his whose lands adjoined his own.
  Jealousy seized him ; he believed her false,
  And, taking down his sword, half drew the blade.
  But lo ! the candour of that sleeping face,
  Half-hid in wealth of chestnut hair, and lit
  By lingering fond looks of the moon, arrests
  His hand ; he hesitates, and now, rough lord
  Though he is, feels love a moment more than honour.
  Yet sure was Guntz his ear had heard aright.
  Then Guntz took counsel of his sword - that sword
  He set it up, half-naked as it was,
  Before the crucifix, and thus he spake : '
  O sword, my sword, O trusty African,
  Rebaptised in the blood of Saracens,
  So lately, speak ! resolve me now ! My wife
  Low muttering in her dream pronounced a name,
  His name whose lands are joined unto my own -
  I fear her false, but yet I am not sure.
  Resolve me now; I know that treachery
  Aye found thee fatal, and my line's fair fame
  I trust in thee, since thou hast kept it fair.
  Judge now my wife ! thy clear keen look of steel
  Alone shall read her innocent or false ;
  I know thou wouldst not have me lie beside
  One among womankind less true than thou ;
  Whether I strike her now, or strike her not,
  Judge therefore thou !'
  Then, true and sure, the sword,
  Knowing that, though her heart had suffered taint,
  Hilda had never sinned the dreamed-of sin
  With him whose name she muttered in her dream, -
  Then generous, yea, and yet as ever true,
  Not willing that the warrior should smite
  Like an assassin, sharply, of itself
  The sword of Guntz slid back into the sheath.
  
  From "Song of a Worker", 1881.
  
  
  Франсуа Коппе Где птицы прячутся, затем,чтоб умереть ?
  (Перевод с французского)
  
  Под вечер, у огня, мне думалось не раз:
  "Вот птица умерла невдалеке от нас".
  Зимой, в холодной мгле, глядят ночные звёзды,
  на гнёзда без жильцов, покинутые гнёзда...
  Качает ветер их над стылостью немой.
  К пичугам смерть спешит промозглою зимой !
  И всё-таки, среди лиловых первоцветов,
  я прежде не видал малюсеньких скелетов -
  в апреле их в лужках навряд сыщу и впредь.
  Где ж птицы прячутся, затем, чтоб умереть ?
  
  Francois Coppee Est-ce que les oiseaux se cachent pour mourir ?
  
  Le soir, au coin du feu, j'ai pense bien des fois
  A la mort d'un oiseau, quelque part, dans les bois.
  Pendant les tristes jours de l'hiver monotone,
  Les pauvres nids deserts, les nids qu'on abandonne,
  Se balancent au vent sur un ciel gris de fer.
  Oh ! comme les oiseaux doivent mourir l'hiver !
  Pourtant, lorsque viendra le temps des violettes,
  Nous ne trouverons pas leurs delicats squelettes
  Dans le gazon d'avril, ou nous irons courir.
  Est-ce que les oiseaux se cachent pour mourir ?
  
  То же, в переводе О"Шонесси на английский.
  
  FIRESIDE MUSINGS.
  Sometimes beside my fire I sit and brood
  On a bird dying somewhere in the wood.
  The long sad days of dismal winter through
  The nests hang empty, desolate nests whence flew
  The birds last year : winds rock them to and fro.
  Ah, how the birds must die in the winter snow !
  And yet, when time of violets comes round,
  Their delicate corpses will not strew the ground
  Where we may run beneath the April sky.
  Say, do the birds, then, hide themselves to die ?
  
  From "Song of a Worker", 1881.
  
  То же, в переводе И.А.Бунина Смерть птиц.
  
  В безмолвье сумерек, мечтая у огня,
  Не раз о смерти птиц задумывался я:
  Как много гибнет их зимой от бурь жестоких!
  Как много птичьих гнезд, пустых и одиноких,
  Качается в лесу, среди нагих ветвей,
  Под небом пасмурным тоскливых зимних дней!
  Но отчего ж весной, когда в лесу мы бродим.
  Скелетов маленьких нигде мы не находим?
  Нигде среди цветов их не заметит глаз...
  Иль птицы смерть свою должны скрывать от нас?
  
  1898
  
  Франсуа Коппе Романс
  (Перевод с фрацузского)
  
  Она нежна, когда мы вместе.
  Цветёт улыбкою лицо.
  На палец милой мне невесте
  ищу красивое кольцо.
  
  Часы прощанья были жарки,
  а нынче горькая пора.
  Храню бесценные подарки.
  Ищу ларец из серебра.
  
  На сердце горе горевое.
  (Вар. Болит и ноет ретивое).
  Разлука мучит как озноб.
  Хочу заснуть. Хочу покоя.
  Ищу себе свинцовый гроб.
  
  
  Francois Coppee LIED
  
  Rougissante et tete baissee,
  Je la vois me sourire encor.
  --Pour le doigt de ma fiancee
  Qu'on me fasse un bel anneau d'or!
  
  Elle part, mais bonne et fidele;
  Je vais l'attendre en m'affligeant.
  --Pour garder ce qui me vient d'elle,
  Qu'on me fasse un coffret d'argent!
  
  J'ai sur le coeur un poids enorme;
  L'exil est trop dur et trop long.
  -Pour que je me repose et dorme,
  Qu'on me fasse un cercueil de plomb!
  
  То же, в переводе О"Шонесси на английский.
  
  THE THREE WISHES.
  Blushing, I see her linger,
  I see her smile as of old ;
  Make for the loved one's finger
  A beautiful ring of gold !
  
  All's over. Still I shall find her ;
  I wait and scarce repine ;
  For all that she left behind her
  Make me a silver shrine !
  
  Nay, but life grows too dreary,
  Heavy the heart and head ;
  O exile ! I am aweary :
  Make me a coffin of lead !
  
  From "Song of a Worker", 1881.
  
  Франсуа Коппе Три птицы
  
  (Перевод с французского).
  
  Прошу, чтоб дикий Голубь беззаботный
  помог мне превозмочь мою печаль:
  "Достань мне розу с силой приворотной !" -
  но Голубя не тянет в даль.
  
  Гоню Орла в простор необозримый:
  "Лети туда и с молнией вернись,
  чтоб восхитился взор моей любимой !" -
  Орла пугает эта высь.
  
  Я Грифу крикнул; "Вон из сердца выклюй
  его любовью тронутую часть !".
  А Гриф в ответ: "Любовь везде проникла.
  Ты весь достался ей во власть".
  
  Варианты:
  1.Прошу, чтоб прямо в сердце Коршун грозный
  склевал любовью тронутую часть.
  А тот ответил: "Просишь слишком поздно !
  Ты весь достался ей во власть".
  
  2. "Из сердца выклюнь, Гриф, - прошу я слёзно, -
  его любовью тронутую часть".
  А гриф ответил: "Просишь слишком поздно !
  Ты весь достался ей во власть".
  
  
  Francois Coppee Les trios oiseaux
  
  J"ai dit au ramier : - Pars et va quand mкme,
  Au dela des champs d"avoine et de foin,
  Me chercher la fleur qui fera qu"on m"aime.
  Le ramier m"a dit : - C"est trop loin !
  
  Et j"ai dit а l"aigle : - Aide-moi, j"y compte,
  Et, si c"est le feu du ciel qu"il me faut,
  Pour l"aller ravir prends ton vol et monte.
  Et l"aigle m"a dit : - C"est trop haut !
  
  Et j"ai dit enfin au vautour : - Devore
  Ce cSur trop plein d"elle et prends-en ta part.
  Laisse ce qui peut etre intact encore.
  Le vautour m"a dit : - C"est trop tard !
  
  То же, в переводе О"Шонесси на английский.
  
  THE THREE BIRDS.
  I said to the dove, Thou canst fly above me,
  Go where the corn-fields are,
  And find me the flower that will make her love me :
  The dove said - -'Tis too far.
  
  I said to the eagle, Heaven is before thee,
  Help me to win her and die ;
  Go fetch me the fire of Jove, I implore thee :
  The eagle said - 'Tis too high.
  
  I said to the vulture, Tear out and devour
  Her love in my heart ; to lone fate
  Leave only what has escaped her power :
  The vulture said - "Tis too late.
  
  From "Song of a Worker", 1881.
  
  
  
  Франсуа Коппе Бабки
  (Перевод с французского)
  
  Селения совсем пусты в конце июля.
  Давно уж облака всё небо затянули,
  и с Запада вот-вот гроза придёт в наш край.
  Разумный сеятель встречает урожай.
  Жнут хлеб, затем пойдёт уборка винограда.
  Здесь косы точатся, а там готовят склады.
  Крестьяне тешатся, хлопочут на заре
  быстрей воздать почёт отрадной им поре.
  Пока все трудятся, у хижин в деревушке
  остались только лишь убогие старушки,
  сидят на солнышке. Их челюсти дрожат,
  и битвами, что шли столетия назад,
  расписаны пестро базарные их шали.
  Старушек скорчил труд, а годы вниз прижали.
  Одеты во фланель, при палке и в чепце,
  они весь божий день проводят на крыльце.
  Без мыслей в голове, обычно молчаливо
  всё улыбаются, и будто бы счастливы,
  смотря на солнышко, ласкающее храм
  и давшее свой свет и гроздьям и хлебам.
  Сейчас для бабушек бесценная пора.
  Им стали тягостны сплошные вечера
  в беседах у огня. Они отговорили.
  Старик-супруг давно покоится в могиле.
  Дочь стиркой занята, лелеет лозы зять.
  На сердце тяжело, но стоит ли страдать ?
  Ведь солнце - щедрое. В его лучах отрада.
  А прежде бабушек так радовали чада.
  Сердца у стариков в спокойных деревнях
  стучат без суеты, по нраву старым взмах
  и непрестанное качанье колыбели,
  но выросли птенцы, взвились и полетели.
  И делать нечего заботливым рукам.
  и впавшим снова в детство старикам
  уж больше не дают первейшей той игрушки.
  
  Могли бы прялку взять, могли б вертеть коклюшки.
  Увы ! Глаза уже не могут им служить.
  Устали пальцы прясть, и непослушна нить.
  Их руки высохли и мечены печатью
  бесчисленных утрат, похожих на проклятье.
  Они свою родню сносили на погост,
  одевши в сотканный когда-то ими холст.
  
  Но всё ж ни боль утрат, и даже гибель сына,
  ни злая нищета, ни павшая скотина,
  ни голод в горький год плохого урожая,
  ни безотказная работа полевая,
  ни дочь - уехала в служанки, и молчок,
  ни тысяча других мучений и тревог,
  причина тайных слёз, когда хоть лоб об стену,
  ни молния с небес, пожёгшая всё сено,
  ни всё, что им твердит о невозвратных днях
  на местном кладбище, где тихо тлеет прах,
  (там часто детвора играет без догляда,
  там в диких зарослях травы и винограда -
  знакомые кресты, и под каким-то - муж ) -
  ничто уж не мутит их христианских душ.
  Им только бы присесть у дома на крылечко,
  смотреть на тёплый юг и поберечь сердечко.
  Сердцам тех героинь пора уж отдохнуть.
  Желаний больше нет. Исхожен тяжкий путь.
  Теперь бы им глазком следить благоговейно,
  как утки возятся у мутного бассейна,
  послушать, что поёт хор прачек над рекой,
  взглянуть, как поведут коней на водопой.
  На бледных лицах - дрожь и детская улыбка,
  Доброжелательность, как всё вокруг ни зыбко.
  Забыты, кажется, все беды прошлых лет.
  Навек всё прощено, хотя так тяжек след.
  Но, слава Господу, все прежние ненастья
  умчались, минули. А старость - это счастье.
  Крестьянской бабушке - за восемьдесят лет,
  и солнце , верный друг, несёт тепло и свет.
  
  
  
  Francois Coppee Les aieules
  
  A Madame Judith Mendes
  
  A la fin de juillet les villages sont vides.
  Depuis longtemps deja des nuages livides,
  Menacant d'un prochain orage a l'occident,
  Conseillaient la recolte au laboureur prudent.
  Donc voici la moisson, et bientot la vendange
  On aiguise les faux, on prepare la grange,
  Et tous les paysans, des l'aube rassembles,
  Joyeux, vont a la fete opulente des bles.
  Or, pendant tout ce temps de travail, les aieules
  Au village, devant les portes, restent seules,
  Se chauffant au soleil et branlant le menton,
  Calmes, et les deux mains jointes sur leur baton,
  Car les travaux des champs leur ont courbe la taille.
  Avec leur long fichu peint de quelque bataille,
  Leur jupe de futaine et leur grand bonnet blanc,
  Elles restent ainsi tout le jour sur un banc,
  Heureuses, sans penser peut-etre et sans rien dire,
  Adressant un beat et mystique sourire
  Au clair soleil, qui dore au loin le vieux clocher
  Et murit les epis que leurs fils vont faucher.
  Ah ! c'est la saison douce et chere aux bonnes vieilles!
  Les histoires autour du feu, les longues veilles
  Ne leur conviennent plus. Leur vieux mari, l'aieul,
  Est mort ; et, quand on est tres vieux, on est tout seul.
  La fille est au lavoir, le gendre est a sa vigne.
  C'est triste, et cependant encore on se resigne,
  S'il fait un beau soleil aux rayons rechauffants.
  Elles aimaient naguere a bercer les enfants.
  Le coeur des vieilles gens, surtout a la campagne,
  Bat lentement et tres volontiers s'accompagne
  Du mouvement rythmique et calme des berceaux.
  Mais les petits sont grands aujourd'hui; ces oiseaux
  Ont pris leur vol; ils n'ont plus besoin de defense
  Et voici que les vieux, dans leur seconde enfance,
  N'ont meme plus, helas! ce supreme jouet.
  EIles pourraient encor bien tourner le rouet;
  Mais sur leurs yeux palis le temps a mis son voile;
  Leurs maigres doigts sont las de filer de la toile ;
  Car de ces memes mains, que le temps fait palir,
  Elles ont deja du souvent ensevelir
  Des chers defunts la froide et lugubre depouille
  Avec ce meme lin file par leur quenouille.
  Mais ni la pauvrete constante, ni la mort
  Des troupeaux, ni le fils aine tombant au sort,
  Ni la famine apres les mauvaises recoltes,
  Ni les travaux subis sans cris et sans revoltes,
  Ni la fille, servante au loin qui n'ecrit pas,
  Ni les mille tourments qui font pleurer tout bas,
  En cachette, la nuit, les craintives aieules,
  Ni la foudre du ciel incendiant les meules,
  Ni tout ce qui leur parle encore du passe
  Dans l'etroit cimetiere а l'eglise adosse,
  Ou vont jouer les blonds enfants apres l'ecole
  Et qui cache, parmi l'herbe et la vigne folle,
  Rien n'a trouble leur coeur heroique et chretien.
  Et maintenant, a l'age ou l'ame se repose,
  Elles ne semblent pas desirer autre chose
  Que d'aller, en ete, s'asseoir, vers le midi,
  Sur quelque banc de pierre au soleil attiedi,
  Pour regarder d'un Sil plein de sereine extase
  Les canards bleus et verts caquetant dans la vase,
  Entendre la chanson des laveuses, et voir
  Les chevaux de labour descendre a l'abreuvoir.
  Leur sourire d'enfant et leur front blanc qui tremble
  Rayonnent de bien-etre et de candeur : il semble
  Qu'elles ne songent plus a leurs chagrins passes,
  Qu'elles pardonnent tout, et que c'est bien assez
  Pour elles que d'avoir, dans leurs vieilles annees,
  Les peines d'autrefois etant bien terminees,
  Et pour donner la joie a leurs quatre-vingts ans,
  Le grand soleil, ce vieil ami des paysans.
  "Poemes divers"
  
  То же в переводе на английский, сделанном О"Шоннеси
  
  THE GRANDAMS.
  Empty the village is in late July,
  For livid clouds already some time since
  Brought threat of storms upbrewing in the west
  And fears for harvest to the husbandman.
  So now 'tis harvest-time, and vintage soon,
  The scythes are sharpened and the barns clean swept
  And reapers meeting joyously at dawn
  Go forth to gala days amongst the grain.
  Now all this while the grandams left behind
  Sit in the sunshine at the village doors,
  A staff supporting hands and quivering chin,
  For labour crippled them long years ago.
  In homely skirt of fustian, with large white
  Sun-bonnet, and a kerchief gaudy yet
  With some old battle scene, they sit all day
  Upon a bench, content with ne'er a word
  Or thought, perhaps, unless the quiet smile
  Conveys mute benediction to the sun
  That gilds the old church-tower, and makes so ripe
  The ears of corn their sons have gone to reap.
  Ah, 'tis the best-loved time with these old dames !
  The fireside stories of long winter eves
  Scarce suit them now. The grandsire, their good man,
  Is dead, and one gets lonely being old.
  The daughter cannot leave her washing-tub,
  The son-in-law is busy at the vine. '
  Tis lonesome, true ; and yet not all so bad
  In summer when the bright sun warms you well.
  Not long ago they had the child to rock,
  And the old hearts of country-folk beat slow
  And timed them with the cradle's easy pace.
  But now the babes are grown ; the youngest birds
  Have tried their wings, and want such cares no more.
  So the old dames, children again themselves,
  Have lost their second childhood's pastime now.
  They might have turned the spinning-wheel, but Time
  Over their faded eyes has drawn a veil,
  And their thin fingers weary of the thread ;
  For those same hands of theirs, now blanched with age,
  Have all too often urged the distaff on,
  Making the last sad garment, fair and white,
  For loved ones whom they buried long ago.
  Yet not long poverty, the death of flocks,
  The eldest son made conscript ; not the year
  Of dreadful famine following scanty crops,
  Nor thankless tasks unmurmuringly done ;
  Not even the fretting when the eldest girl
  In service far away forgot to write,
  With thousand woes that make poor mothers weep
  Silently in the night ; not even the sign
  From heaven when God's own lightning struck the mills ;
  Nor now that voice that speaks from all the past
  In yonder quiet ground against the church,
  Where between schools the children play with flowers
  Twined around many a well-known cross of wood -
  Not one nor all of these e'er shook their faith,
  Nor turned their Christian and heroic hearts.
  And now their hearts' own time is come for rest ;
  And nothing seems more pleasant than to sit
  In summer on a stone bench in the sun,
  Watching with quiet joy the waterfowl,
  Blue heads and green heads, splashing about the silt,
  Catching a snatch of singing now and then
  From busy scenes around the washing-tubs,
  Counting the waggon-horses come to drink.
  Their childlike smile and tremulous white brows
  Speak candour and content, as though past griefs
  Vex them no more, and they have pardoned all,
  And find that 'tis enough to have at length,
  After all else for ever put away,
  For only solace of their fourscore years,
  
  From "Songs of a Worker", 1881
  
  Клодиюс Поплен*
  Когда...
  (Перевод с французского)
  Claudius Popelin*
  Quand...
  
  Когда окислится свинцовый переплёт,
  он - как обкусанный. Когда метут метели.
  где были трещины, потом змеятся щели,
  Наверное. витраж живёт последний год.
  
  Когда сокровища никто не бережёт,
  когда эмаль с гербов добытой цитадели
  сбивает солдатня, безумная от хмеля,
  когда меч времени кромсает каждый плод,
  
  пускай по всей земле, в дворце и на погосте,
  сонеты зазвучат с пластин слоновой кости
  в защиту гения от козней и обид.
  
  И мастер, названный в строках стихотворенья,
  от увядания и горького забвенья
  лавровый свой венок навеки сохранит.
  
  
  Quand...
  
  Quand l'oxyde aura mis sur les plombs du vantail
  La morsure affamee, et quand le froid des givres,
  Sous sa flore enroulee aux meandres des guivres
  Aura fait eclater les feuilles du vitrail.
  
  Quand les bles jauniront les iles du corail,
  Quand les emaux figes sur le galbe des cuivres
  Auront ete brises par des lansquenets ivres,
  Quand la lime des temps finira son travail,
  
  Les beaux sonnets inscrits sur la stele d'ivoire
  De l'oeuvre epanoui conserveront la gloire
  Afin de la narrer aux hommes qui vivront ;
  
  Et le bon ouvrier sous le marbre des tombe s,
  Gardera verdoyants au fond des catacombes,
  Les lauriers que l'oubli secherait sur son front.
  
  *Клодиюс Поплен (1825-1892) - французский художник, специалист по эмалям,
  учёный-филолог, поэт-парнасец. Был хорошо лично знаком с братьями Гонкурами,
  Флобером, Мопассаном, дружил с Ж.М.Эредиа. Блистал в парижских салонах.
  
  
  Клодиус Поплен Апостолы
  (Перевод с французского).
  Посвящаено Эдмону Гонкуру
  
  Мечтать, творить слова для новых тем и нот,
  искать пропорции в гармонии и форме;
  согласно логике, просодии и норме
  вводить конкретность и абстрактность в оборот
  
  И петь, и рисовать. А нынче речь идёт
  о завлекательном для всех духовном корме,
  об усыпительной смирительной платформе,
  чтоб бедный ум терпел и бедствия, и гнёт.
  
  Кому же как не Вам, рассказчикам, артистам
  пролить свой яркий свет под нашим небом мглистым !
  О мим ! О дивный и божественный певец!
  
  Любой из Вас сейчас становится форпостом,
  творящим чудеса ловцом людских сердец,
  как Богом посланный евангельский Апостол.
  
  
  Claudius Popelin Apotres
  A Edmond de Goncourt
  
  Rever, chercher, trouver le mot, le son, le trait,
  Combiner la couleur, l'harmonie et la forme,
  Et, selon la mesure et le rythme et la norme,
  Rendre sensible а tous le concret et l'abstrait,
  
  Peindre, chanter, ecrire, inventer le secret
  Du bon electuaire et du bon chloroforme,
  Par la vertu desquels ou s'apaise ou s'endorme
  Le pauvre esprit humain а tant de maux soustrait,
  
  O verseurs de soleil au milieu du jour triste,
  C'est votre mission! O conteur, mime, artiste,
  Chantre melodieux et poete divin!
  
  Vous allez, guerisseurs, ainsi que des apotres
  Operant le miracle; et ce n'est pas en vain
  Que le sort vous a mis sur le chemin des autres
  
  
  Огюст Лакоссад* Тень Адамастора**.
  Перевод с французского.
  
  Какою мучима ты дикой болью,
  морская бездна в воющих волнах ?
  Пучина ! Ветер ! В схватках на раздолье
  к чему ваш стон, таящий зло и страх ?
  Какому демону вы дали волю ?
  С чего возник ваш громкий плач навзрыд ?
  Каких ты ветер не простил обид ?
  За что, волна, сулишь ему недолю ?
  Вы лишены ума ? В вас ненависть горит ?
  
  Срывая пену с закипевшей влаги,
  к чему вам, птицы, мчать за Кораблём ?
  Летите поскорее, бедолаги,
  до ближних скал, где в травах свит ваш дом.
  Гроза гремит. В ней молнии-секиры,
  и Океан шумит, рассвирипев...
  Ах, бедная и немощная лира,
  затерянная в музыке эфира,
  тебе не по душе трагический напев !
  
  Стихии спорят в злом соударенье !
  Краса небес насыщена огнём.
  Волна бежит к нам в пьяном озлобленье,
  раскрыв бездонный гибельный проём...
  Уходит день, но нет конца напасти.
  В воде от молний ряд цветных полос,
  и ветер свищет, сотрясая снасти,
  и облака сгустились, Солнце застя,
  пока в волне совсем не утонул Колосс.
  
  Но что за важность ! Мчи скорее, судно !
  Лети и рыскай бронзовым килём.
  Ты выстоишь и в буре, как ни трудно, -
  ей не тягатся с резвым Кораблём !
  Морской рысак, весь в пене, будто в платье,
  сквозь скачку волн, лети во весь опор.
  Неси меня, играя мощной статью,
  сквозь вой стихии, сыплющей проклятья !
  Пусть буря в нас вселит отвагу и задор !
  
  И вот Корабль в движенье неуклонном
  летит в волнах сквозь лютый ураган,
  и грудь его, отважно и с разгоном,
  теснит и раздвигает Океан.
  А волны бьют в борта солёной пылью.
  Корабль нырнёт, потом, глядишь, взлетел,
  и кажется, что расправляет крылья,
  вставая на дыбы... А тучи в изобилье
  швыряют на Корабль пучки огнистых стрел.
  
  О ночь да море с похоронным громом !
  Под Мысом камень затаён на дне...
  Но вышел час вспорхнуть наверх фантомом,
  как из могилы, палевой Луне.
  И стала гуще пелена тумана,
  мрачнее и плотней, чем до сих пор,
  а взгляд приметил в бездне Океана,
  как тенью вышел выглядевший странно
  на гребни диких волн Титан Адамастор.
  
  "О Дух Морей ! Позволь, чтоб мы минули
  гряду подводных скал у Мыса Бурь !
  Умерь угрозы в ураганном гуле.
  Скажи волнам, чтоб прекратили дурь.
  Взойди на скалы и скажи с вершины,
  чтоб внял приказу Океан: "Уймись !""
  Тут я замолк... Но следом из пучины
  раздался громкий голос Исполина:
  "Счастливого пути !" - и прояснилась Высь.
  
  
  Auguste Lacaussade L"Ombre d"Adamastor
  XL de "Poemes et Paysages"
  
  Quelle douleur immense te dechire,
  Gouffre sans fond, mer aux flots courrouces !
  O vague, o vent, qu"avez-vous a vous dire,
  Qu"en vous heurtant ainsi vous gemissez ?
  Quel noir esprit dans vos flancs se dechaine ?
  Ou prenez-vous ces orageux sanglots ?
  Sourdes fureurs ! Est-ce demence ou haine ?
  Flot, qu"as-tu fait a ce vent qui m"entraine ?
  Et toi, vent apre et dur, qu"as-tu fait a ces flots ?
  
  Rasant du vol la bouillonnante ecume,
  Hardis oiseaux, pourquoi nous approcher ?
  Volez, volez, blancs a travers la brume,
  Vers vos nids d"algue appendus au rocher.
  Des airs en feu la voix tonne incessante ;
  L"Ocean gronde et repond irrite...
  O vains efforts de la lyre impuissante !
  Melant son ame a ta clameur croissante,
  Qui pourrait dire, o mer, ta sombre majeste !
  
  Choc vaste et lourd des elements en guerre
  Le ciel s"emplit de sinistres splendeurs.
  Roulant a nous, l"onde, ivre de colere,
  Ouvre a nos pieds d"horribles profondeurs.
  Et le jour fuit ! Nous frappant aux visages,
  L"eclair dans l"eau trace un brulant sillon ;
  Et le vent siffle a travers nos cordages ;
  Et du soleil, la-bas, dans les nuages,
  L"orbe large et sanglant s"abime а l"horizon.
  
  Mais que t"importe, o mon vaisseau ! courage !
  Vole et bondis sur ta quille d"airain !
  Superbe et fort pour affronter l"orage,
  Ton flanc est libre et ta bouche est sans frein,
  Coursier des mers a la proue ecumante !
  Franchis leurs bonds de tes bonds indomptes
  Emporte-moi sur ta croupe fumante !
  Enivre-moi des voix de la tourmente !
  La tourmente a pour moi de males voluptes !
  
  Et le vaisseau, de sa proue intrepide
  Fendant la mer, lutte avec l"ouragan ;
  Et dans sa course il s"anime et, rapide,
  De son poitrail frappe au front l"Ocean.
  A ses cotes l"onde croule en poussiere ;
  Ses vastes flancs se cabrent dans les airs :
  Il monte, il tombe, il roule... le tonnerre,
  Croisant ses feux sur sa verte criniere,
  Le bat a coups presses de ses gerbes d"eclairs.
  
  O mer feroce ! o nuit ! clameurs funebres !
  Du Cap dans l"ombre a disparu l"ecueil.
  Mais, tout a coup, pale, au fond des tenebres,
  Comme un fantome echappe du cercueil,
  Parait la lune ! et la brume profonde
  Flotte et plus dense et plus livide encor ;
  Et, l"oeil errant sur le gouffre qui gronde,
  Je croyais voir, sur les cretes de l"onde,
  Passer dans les brouillards l"ombre d"Adamastor.
  
  Geant des eaux ! de ton Cap des Tempetes
  Laisse-nous fuir les ecueils redoutes !
  De l"ouragan qui rugit sur nos tetes
  Calme d"un geste, o dieu ! les flots domptes.
  De tes rochers surgis ! et, sur leur cime,
  Maitre obei, dis a la mer : " Assez !... "
  - Et je me tus ; et, du fond de l"abime,
  Sur l"Ocean roulant sourde et sublime,
  Une voix s"entendit qui nous disait : " Passez ! "
  
  
  Справка.
  *Огюст Лакоссад - 1815-1897 - французский поэт-"парнасец", друг и поэтический
  соперник Леконт де Лиля. Родился на острове Бурбон (ныне Реюньон), неузаконенный сын преуспевающего француза и свободной мулатки ("квартерон"). С детских лет
  почувствовал, что стеснён в правах и не найдёт себе достойной судьбы на острове,
  где правили белые рабовладельцы. Вынужден был искать образования и затем трудиться
  во Франции. Обладал большими знаниями и незаурядным талантом. Автор поэтических
  сборников: "Les Salaziennes" (1839); "Poemes et Paysages" (1852); "Insania" (1862); "Les
  Epaves" (1876).
  В стихотворении "Тень Адамастора" описано морское путешествие в районе "Мыса Доброй Надежды" - он же "Мыс Бурь".
  **Адамастор - в древнегреческих мифах упомянут титан Адамастор, влюбившийся в
  богиню Фетиду. Он был ею отвергнут и скрылся от мира в тоске на юге Африки.
  В "Лузиадах" Луиша де Камоенша Адамастор - гигантский безобразный и злобный морской
  дух, который пророчит Васко да Гаме провал его морской экспедиции в Индию вокруг
  Мыса Бурь.
  
  Андре Лемуан * Маргарита
  (Перевод с французского).
  
  Посвящается Ипполиту Готье**
  
  РУЧЕЙ.
  Что на сердце твоём, молоденькая прачка ?
  Не стану докучать, но я с тобой знаком.
  Ты нынче не поёшь, и руки словно в спячке,
  опущены к воде - не бьют белья вальком.
  МАРГАРИТА.
  Мне снится уголок, тебе он - по дороге...
  РУЧЕЙ.
  Должно быть, мой исток в берёзовом лесу;
  деревья там стройны, тонки и белоноги.
  Им любо наблюдать в воде свою красу.
  МАРГАРИТА.
  Нет. Ближе поищи..
  РУЧЕЙ.
  Ты вспомнила, как будто,
  большой заросший пруд, в котором я сную,
  и, как слепой ходок, теряю нить маршрута,
  затем, с большим трудом, вхожу в свою струю.
  (ВАРИАНТ.Ах ! Это, без сомненья,
  большой заросший пруд, в котором я сную,
  и, как слепой ходок, теряю нить теченья).
  МАРГАРИТА.
  Припомни, не дойдя до тростников, чуть ближе ..
  РУЧЕЙ.
  Я понял. Это там, где мельничный заслон.
  Там мельничиха есть. Её косицы рыжи,
  а взгляд всегда цветёт, как синий-синий лён.
  МАРГАРИТА.
  Нет. Далее чуть-чуть. Тебе известен остров.
  Там вилкой, с двух сторон, ты обнимаешь луг.
  РУЧЕЙ.
  Там славный нежный куст в кистях соцветий пёстрых.
  Там тихий хуторок раскинулся вокруг.
  МАРГАРИТА.
  Вот ты и угaдал.
  РУЧЕЙ.
  Вчера там шло гулянье.
  Все праздновать пришли на луг в Иванов День.
  Все были в выходном нарядном одеянье:
  в батистовых платках, в беретах набекрень.
  
  Сцепивши руки, все сошлись там в хороводе.
  Плясала молодёжь, стучали каблуки.
  Был полный мир и лад в собравшемся народе.
  В том радостном кругу взбодрились старики.
  
  Но, прочно прислонясь спиной к перилам шлюза,
  задумчив был один из бодрых молодцов,
  как будто бы ему весь праздник был в обузу:
  волынке был не рад и не слыхал певцов.
  
  То был лихой косарь с осанистой фигурой,
  забронзовевший сплошь под солнцем на жаре,
  прекрасный кавалер с роскошной шевелюрой.
  Он - к Западу лицом - глядел вослед заре.
  
  На дЕвиц не смотрел - гордец, ещё безусый,
  а той, кого он ждал, - не увидал нигде.
  МАРГАРИТА.
  С какой он встречи ждал: со смуглой или русой?
  РУЧЕЙ.
  Ты сможешь увидать - пригнись к моей воде.
  
  
  Andre Lemoyne* Marguerite
  
  A Hippolyte Gautier**
  
  LE RUISSEAU.
  A quoi reve ton cSur, petite lavandiere ?
  Sans etre curieux pourrais-je le savoir ?
  Tu ne me chantes plus ta chanson printaniere,
  Et tes deux bras dormants tombent sur ton battoir.
  MARGUERITE.
  Je revais d"un pays ou doit passer ta course.
  LE RUISSEAU.
  Est-ce en pays d"amont, sous les bouleaux tremblants
  Qui se plaisent a voir au flot pur de ma source
  Leur fine chevelure et de longs fuseaux blancs ?
  MARGUERITE.
  Ne cherche pas si loin.
  LE RUISSEAU.
  Tu veux parler sans doute
  Du large etang, voile de joncs et de roseaux,
  Ou, voyageur aveugle enchevetrant ma route,
  J"eus peine a demeler le fil clair de mes eaux ?
  MARGUERITE.
  Je parle d"une lieue avant la Roseliere.
  LE RUISSEAU.
  Serait-ce la vallee ou je tourne un moulin,
  Ou s"eveille, a l"aurore, une blonde meuniere
  Dont les regards sont bleus comme une fleur de lin ?
  MARGUERITE.
  Non. - Mais un peu plus bas tu dois connaitre une ile,
  Quand tes eaux font la fourche en embrassant les pres.
  LE RUISSEAU.
  J"y rencontre un hameau suivant mon cours tranquille,
  Ou croit la belle plante aux longs epis pourpres.
  MARGUERITE.
  C"est bien la.
  LE RUISSEAU.
  J"y passais hier dans la soiree ;
  Autant que j"ai pu voir on fetait la Saint-Jean.
  Comme aux jours feriйs la foule etait paree :
  Coiffes de pur linon, souliers boucles d"argent.
  
  Ayant noue leurs mains pour une immense ronde,
  Sur la pelouse en fleur les plus jeunes dansaient ;
  A voir le bon accord de tout cet heureux monde,
  Par la joie eclaires les vieux rajeunissaient.
  
  Adosse gravement aux barres des ecluses,
  Un seul restait songeur parmi les beaux garcons,
  Faisant la sourde oreille au bruit des cornemuses
  Et ne paraissant guere ecouter les chansons.
  
  C"est un grand faucheur brun, d"une fiere tournure,
  Tout bronze par le hale et brule du soleil,
  Portant comme les rois sa longue chevelure. -
  Son oeil йtait fixe vers le couchant vermeil.
  
  Bien des filles passaient, il n"en voyait aucune.
  Celle qu"il attendait ce soir-la ne vint pas.
  MARGUERITE.
  Celle qu"il attendait... est-elle blonde ou brune ?
  LE RUISSEAU.
  Penche-toi sur mes eaux, tu la reconnaitras.
  
  Andre Lemoyne , из сборника "Les Charmeuses", 1867.
  
  Справка: *Camille-Andre Lemoyne (1822-1907) - французский поэт и прозаик. С 1847 г. -
  парижский адвокат, затем типограф, корректор, редактор, наконец, библиотекарь.
  Автор девяти сборников стихотворений, трёх романов и другой прозы.
  
  **Ипполит Готье - это, повидимому, известный французский литератор, автор путеводителей по международным выставкам в Париже 1867-го и 1878-го гг. Опубликовал материалы по вопросам французских исследований в бассейне Меконга, в Тонкине, о французской колонизации Индокитая и др.
  
  Клод Ларше Ад
  (Вольный перевод с французского)
  
  Я понял тяжкую тоску пустой работы,
  трагический удел, постигший Данаид.
  В твоих глазах всегда лишь холодность стоит
  в ответ на нежности и все мои заботы.
  
  Танталов алчный жар томил меня без льготы
  Я целовал тебя. Твой рот был приоткрыт.
  Голодная пастьба ! Душа твоя молчит.
  Бесплодные пески богаче на щедроты.
  
  Ни сердца, ни души твоих не оживив,
  я понял, как страдал в бессилии Сизиф.
  Я страсть в тебе разжечь хотел всерьёз и рьяно.
  
  И Ад меня томит за искренний порыв.
  И ревность мучает меня теперь, как рана,
  куда вонзает клюв бессмертный жадный гриф.
  
  Claude Larcher L"Enfer.
  
  J'ai connu le chagrin des pales Danaides,
  Celui d'un dur labeur recommence sans fin,
  T'ai-je assez prodigue de tendresses, en vain,
  Pour emplir de douceur tes yeux a jamais vides ?
  
  Et j'ai connu Tantale et ses ardeurs avides.
  Tu donnais bien ta bouche a manger a ma faim,
  Decevante pature !... Et la, dans ton beau sein,
  Ton ame etait un fruit plein de sables arides.
  
  Et j'ai connu Sisyphe et son sterile effort ;
  Helas ! en essayant de porter ton coeur mort
  Jusqu'au vivant ether de la passion vraie,
  
  Et, pour que tout l'enfer tоnt dans ce triste amour,
  La jalousie, en moi, saigne comme une plaie
  Que ronge un immortel, un affame vautour.
  
  
  Справка.
  Сонет опубликован в книге Поля Бурже
  Paul Bourget "Physiologie de l"amour moderne"
  
  
  Жюль Леметр "Галантный диалог", "Лира Орфея", "Чайки"
  
  Галантный диалог
  
  Жюль Леметр
  Jules Lemaitre
  (Перевод с французского)
  
  Веер:
  Будто чайка в безбрежной стихии
  в час пурпурных костров с вышины
  бреет крыльями всплески лихие
  над поверхностью горькой волны,
  
  точно так же порхаю теперь я,
  у твоей синеглазки в плену,
  и, бывает, касанием перьев
  к мерно дышащим персям прильну.
  
  Влюблённый:
  Ты счастливей меня, так нежнее
  прикоснись к её персям опять,
  к рыжим прядкам, и к щёчкам, и к шее,
  но изволь мне, дружок, обещать:
  
  если вдруг моё сердце возропщет,
  и в речах себе волю я дам,
  ты меня как мой друг и сообщник
  лишь легонько ударь по рукам.
  
  А придёт ей, любимой, в головку
  подтрунить надо мной вечерком,
  ты упрячь от меня ту издёвку
  под летучим бумажным крылом.
  
  
  DIALOGUE GALANT
  L'Eventail:
  Ainsi qu'une mouette, a l'heure
  Ou le ciel empourpre le mer,
  D'un vol silencieux effleure
  La surface du flot amer,
  
  Captif aux blanches mains de celles
  Dont tu connais les chers yeux bleus,
  Je frolerai du bout de l'aile
  Son sein charmant, parfois houleux...
  
  L'Amoureux:
  Plus heureux que moi, frole, frole
  Son blanc corsage, et frole aussi
  Son frison d'or et son epaule...
  Mais au moin promets-moi ceci:
  
  S'il faut qu'un soir je m'enhardisse
  A dire plus que je ne dois,
  Ne me donne, eventail complice,
  Que des coups legers sur les doigts,
  
  Et si quelque mechante envie
  Lui vient un jour de mes railler,
  Derobe-moi son ironie
  Derriere ton aile en papier.
  
  Жюль Леметр Лира Орфея
  (Перевод с французского)
  
  ...Орфей, вожак аэдов, двинулся по зову,
  и Лира, полнясь вдохновляющим огнём,
  так горько дрогнула в его руках суровых
  
  что в чащах чудо сотворила со зверьём.
  Львы с тиграми гурьбой пошли с Орфеем
  смирясь, иной с ещё несжёванным куском.
  
  Он стал чудовищного хора корифеем.
  Большие сосны, чтобы видеть этот ход,
  нагнули вниз свои заснеженные шеи.
  
  Сын неба силится согнать душевный гнёт.
  Он горе глушит градом квинт и терций.
  По лирным струнам кровь Орфеева течёт,
  
  и в них трепещет окровавленное сердце
  
  
  Jules Lemaitre La Lyre d"Orphee.
  
  ...A sa voix se leva le prince des Aedes,
  Et son Luth anime, plein de souffles ardents,
  Si douloureusement vibra sous ses doigts raides,
  
  Que les tigres rayes et les lions grondants
  Le suivaient, attendris, et lui faisaient cortege,
  Doux, avec des lambeaux de chair entre les dents.
  
  Choeur monstrueux conduit par un divin Chorege !
  Les grands pins, pour mieux voir l'etrange dйfile,
  En cadence inclinaient leurs fronts charges de neige.
  
  Les gouttes de son sang sur le Luth etoile
  Brillaient. Charmant sa peine au son des notes lentes,
  L'Aede, fils du ciel, se sentit console :
  
  Car tout son coeur chantait dans les cordes sanglantes
  
  Жюль Леметр Чайки
  (Перевод с французского)
  
  Когда спокойны и ясны закаты, чайки
  крест-накрест трассами расчерчивают высь.
  Так мысли о былом, все сладкие утайки
  маячат в памяти, где страсти улеглись.
  
  Одна из птиц отбилась прочь от стайки
  и мчится к западу, влетая в жар и в сизь.
  Другая, как стрела, влетев в морскую слизь,
  уселась на волне с привычностю хозяйки.
  
  Нет в мире вольных птиц, чтоб были их вольнее,
  и с крылями длинней, и с душами вернее
  волне - как изумруд и как аквамарин.
  
  Их ветер веселит, и волны их качают.
  Люблю проказы и забавы серых чаек.
  Они - как бабочки среди морских пучин.
  
  
  Jules Lemaitre Les mouettes
  
  Par les couchants sereins et calmes, les mouettes
  Vont melant sur la mer leur vol entrecroise,
  Tels des gris souvenirs pleines de douceurs secretes
  Voltigeant dans un coeur souffrant, mais apaise.
  
  L'une, dans les clartes rouges et violettes,
  D'un coucher de soleil, fend le ciel embrase,
  Une autre comme un trait, plonge dans les eaux muettes
  Ou se suspend au flot lentement balance.
  
  Nul oiseau vagabond n'a de plus longues ailes
  De plus libres destins, ni d'amours plus fideles
  Pour le pays des flots noirs, cuivres, bleus ou verts
  
  Et j'aime leurs ebats, car les mouettes grises
  Que berce la maree et qu'enivrent les brises
  Sont les grands papillons qui butinent les mers
  
   Сюлли-Прюдом Возрождение (С французского). Хотел бы, с отключённым зреньем, сполна упиться, насладясь, всей новизной и всем цветеньем, с чем возраст разрушает связь. Потом бы, вновь сдружась со светом, который временно исторг, его глотками пил при этом, чтоб долго смаковать восторг. В самопознанье влез бы с пылом и, тайности прознав до дна, пришёл бы к существам, мне милым, и дал бы всем им имена. В благоговейном почитанье пред бездною, где спит Господь, в стихи бы вплёл мои стенанья - создал бы вечную триодь. Тебя ж, друг милый, распрекрасный, любовь моя, - Даю зарок ! - поздравлю одой громогласной. (Но будет нежной, как цветок). А если сыщем место в мире с надёжным счастьем на года, пусть место это станет шире и лишь растёт всегда-всегда. Пусть вся краса, что позабудем, начав беспамятством страдать, приходит к нам - дивя - как к людям, к концу сыскавшим благодать. Sully-Prudhomme Renaissance Je voudrais, les prunelles closes, Oublier, renaitre, et jouir De la nouveaute, fleur des choses, Que l'age fait evanouir. Je resaluerais la lumiere, Mais je deplierais lentement Mon ame vierge et ma paupiere Pour savourer l'etonnement ; Et je devinerais moi-meme Les secrets que nous apprenons ; J'irais seul aux etres que j'aime Et je leur donnerais des noms ; Emerveille des bleus abimes Ou le vrai Dieu semble endormi, Je cacherais mes pleurs sublimes Dans des vers sonnant l'infini ; Et pour toi, mon premier poeme, O mon aimee, o ma douleur, Je briserais d'un cri supreme Un vers frele comme une fleur. Si pour nous il existe un monde Ou s'enchainent de meilleurs jours, Que sa face ne soit pas ronde, Mais s'etende toujours, toujours... Et que la beaute, desapprise Par un continuel oubli, Par une incessante surprise Nous fasse un bonheur accompli. Сюлли-Прюдом Забытая весна (С фрацузского). Весна, пленив своим цветеньем, сбегает через краткий срок. Неуж мы новым поколеньям о ней не скажем пары строк ? Но розы воспевать не модно. Пожнёшь в награду только смех. Иное ценят всенародно, ждут новых песен и потех. Любовниками древней эры невозвратимый Май был чтим, а нынче мы в сетях Венеры молчим: у нас в чести интим. На память о сезоне лилий не заиграют струны лир. Ракитник, что воспел Вергилий забальзамировал весь мир. Мы пробудили б в предках жалость и их жалели б без конца, когда б и им, как нам, досталось иметь такие же сердца. Sully-Prudomme Printemps oublie Ce beau printemps qui vient de naitre A peine goute va finir ; Nul de nous n'en fera connaitre La grace aux peuples a venir. Nous n'osons plus parler des roses : Quand nous les chantons, on en rit ; Car des plus adorables choses Le culte est si vieux qu'il perit. Les premiers amants de la terre Ont celebre Mai sans retour, Et les derniers doivent se taire, Plus nouveaux que leur propre amour. Rien de cette saison fragile Ne sera sauve dans nos vers, Et les cytises de Virgile Ah ! frustres par les anciens hommes, Nous sentons le regret jaloux Qu'ils aient ete ce que nous sommes, Qu'ils aient eu nos coeurs avant nous. Сюлли Прюдом Цепи (C французского). Желал любить весь мир, и вот томлюсь от мук. На то есть тьма причин, и гнёт меня обуза. Я связями скреплён со всем, что есть вокруг, и воли не дают бесчисленные узы. С эфирной высоты протянут шёлк от звёзд, а солнечным лучом прикован я к светилу. Лишь к истине стремлюсь и к тайнам строю мост, но жажда всё объять мне больше не под силу. Нежнейший бархат роз пленяет и влечёт, волнующий мотив привязчив, хоть и зыбок. Мне поцелуй, как цепь, оковывает рот, и я творю для глаз цепочку из улыбок. Я пленник тысяч душ, что сам избрал, любя. Вся жизнь подвешена к непрочным лёгким звеньям. Я вечно по частям расходую себя, колеблемый любым мне милым дуновеньем. Sully-Prudhomme Les Chaines J'ai voulu tout aimer, et je suis malheureux, Car j'ai de mes tourments multiplie les causes ; D'innombrables liens freles et douloureux Dans l'univers entier vont de mon ame aux choses. Tout m'attire a la fois et d'un attrait pareil : Le vrai par ses lueurs, l'inconnu par ses voiles ; Un trait d'or fremissant joint mon cоеur au soleil, Et de longs fils soyeux l'unissent aux etoiles. La cadence m'enchaine a l'air melodieux, La douceur du velours aux roses que je touche ; D'un sourire j'ai fait la chaine de mes yeux, Et j'ai fait d'un baiser la chaine de ma bouche. Ma vie est suspendue a ces fragiles noeuds, Et je suis le captif des mille etres que j'aime : Au moindre ebranlement qu'un souffle cause en eux Je sens un peu de moi s'arracher de moi-meme. Примечание. Это стихотворение известно в добротном русском переводе П.Н.Петровского. Сюлли-Прюдом Глаза (С французского). Глаза, встречавшие рассвет, глядевшие тепло и разно, они мертвы, их больше нет, а солнце всходит безотказно. Но ночи ласковее дней, и всем тем веждам - синим , чёрным - шлёт свет свой звёздный эмпирей - очам, прикрытым плотным дёрном. Но если слеп их мёртвый взгляд, и не доходит свет зенита ? Не может быть ! Они глядят. Им даже тайное открыто.. Как и светилам, всем подряд, бывает, скрыться есть причина. и у зрачков есть свой закат, но это вовсе не кончина. Глаза, встречавшие рассвет, но нынче скрытые в гробнице - хоть замкнут взор, а смерти нет - всё смотрят вечные зеницы. Sully-Prudhomme Les yeux Bleus ou noirs, tous aimes, tous beaux, Des yeux sans nombre ont vu l'aurore ; Ils dorment au fond des tombeaux Et le soleil se leve encore. Les nuits plus douces que les jours Ont enchante des yeux sans nombre ; Les etoiles brillent toujours Et les yeux se sont remplis d'ombre. Oh ! qu'ils aient perdu le regard, Non, non, cela n'est pas possible ! Ils se sont tournes quelque part Vers ce qu'on nomme l'invisible ; Et comme les astres penchants, Nous quittent, mais au ciel demeurent, Les prunelles ont leurs couchants, Mais il n'est pas vrai qu'elles meurent : Bleus ou noirs, tous aimes, tous beaux, Ouverts a quelque immense aurore, De l'autre cote des tombeaux Les yeux qu'on ferme voient encore. Примечание. Известны прекрасные русские переводы этого стихотворения, сделанные А.Н.Плещеевым ('Очи') и Великим Князем Константином Романовым - КР - ('Как много карих, голубых...'). Сюлли-Прюдом Тень (С французского) Посвящено Жозе-Мариа де Эредиа. Днём тёмный контур наш, то вслед, то перед нами, с издёвкой и смешно шаржирует наш вид; он слушает, но глух; он слеп, хоть и глядит; то станет, то идёт, то ползает кругами. А человек и сам подобно тени сшит. Как без ушей и глаз, куда не зная сами, идём мы, , как в ночи, нетвёрдыми шагами: идём на зов Судьбы, куда она велит. Мы - ангельская тень, но те и сами - блики, лишь отблески лица Небесного Владыки, вот оттого и в нас есть искра Божества. Должно быть, вдалеке, за гранью естества, вблизи небытия, мы все придём к паденью туда, где правит тень, рождая тень за тенью. Sully-Prudhomme L'Ombre. A Jose-Maria de Heredia. Notre forme au soleil nous suit, marche, s'arrete, Imite gauchement nos gestes et nos pas, Regarde sans rien voir, ecoute et n'entend pas, Et doit ramper toujours quand nous levons la tete. A son ombre pareil, l'homme n'est ici-bas Qu'un peu de nuit vivante, une forme inquiete Qui voit sans penetrer, sans inventer repete, Et murmure au Destin : ' Je te suis ou tu vas. ' Il n'est qu'une ombre d'ange, et l'ange n'est lui-meme Qu'un des derniers reflets tombes d'un front supreme ; Et voila comment l'homme est l'image de Dieu. Et loin de nous peut-etre, en quelque etrange lieu, Plus proche du neant par des chutes sans nombre, L'ombre de l'ombre humaine existe, et fait de l'ombre. Примечание. Известен перевод этого стихотворения, сделанный И.Анненским. Сюлли-Прюдом Опошление (С французского). Из тела ты творишь святыню, Красота ! Но пред богами ты безмерно виновата, украсив жриц Любви, что служат Ей за плату. Для бездуховных ты - товар, а не мечта. Пусть в капищах Любви святится чистота. Твой вечный долг - беречь сияющие латы. Тебе позорно быть наперсницей разврата, где только ложь в устах, а в сердце - маета. Вернись на небеса ! Не расставляй приманок для Мысли и Любви по спальням содержанок. Их только оскорбит та пошлая тщета. Не выставляй девиц лишь блеющей отарой, а лучше их сердца наполни страстью ярой, чтоб искренность цвела, где нынче пустота. Sully-Prudhomme Profanation Beaute qui rends pareils a des temples les corps, Es-tu donc a ce point par les dieux conspuee De descendre du ciel sur la prostituee, De preter ta splendeur vivante a des coeurs morts? Faite pour revetir les coeurs chastes et forts, D'habitants a ta taille es-tu si denuee? Et quelle esclave es-tu pour t'etre habituee, Souriante, ; masquer l'opprobre et ses remords ? Beaute, retourne au ciel, va-t'en, tu te profanes ; Fuis, et n'avilis plus aux pieds des courtisanes Le genie et l'amour qui n'y cherchent que toi. Deserte pour jamais le blanc troupeau des femmes, Ou qu'enfin, se moulant sur le nu de leurs ames, La forme leur inflige un front de bonne foi ! Cюлли-Прюдом Борьба (С французского). Я мучусь, что ни ночь, в сомнениях опять. Пытаюсь вникнуть в них, как в сфинксову загадку. А сон ко мне нейдёт - тогда совсем несладко, и лезет в мозг чужак, чудовищу подстать. В молчании, во тьме - лица не увидать. На ложе скорчен так, как будто связан в скатку. Вся радость, что имел, исчезла без остатка. Не двигаясь, борюсь. Погибель - не кровать. Бывало так, что мать войдёт, держа лампадку, и скажет, увидав, что сыну спится гадко: 'Здоров ли ? Отчего не спишь ты, мой сынок ?' И я отвечу ей, без мысли запереться, - с одной рукой - на лбу, с другою - возле сердца: 'Мы боремся всю ночь сегодня, я и Бог'. Sully-Prudhomme La Lutte Chaque nuit, tourmente par un doute nouveau, Je provoque le sphinx, et j'affirme et je nie... Plus terrible se dresse aux heures d'insomnie L'inconnu monstrueux qui hante mon cerveau. En silence, les yeux grands ouverts, sans flambeau, Sur le geant je tente une etreinte infinie, Et dans mon lit etroit, d'ou la joie est bannie, Je lutte sans bouger comme dans un tombeau. Parfois ma mere vient, leve sur moi sa lampe Et me dit, en voyant la sueur qui-me trempe : ' Souffres-tu, mon enfant? Pourquoi ne dors-tu pas? Je lui reponds, emu de sa bonte chagrine, Une main sur mon front, l'autre sur ma poitrine : ' Avec Dieu cette nuit, mere, j'ai des combats. ' Примечание. Известен перевод 'Борьбы' на русский язык, сделанный Н.Энгельгардтом. Сюлли-Прюдом Встреча (С французского). Завзятый звездочёт проводит у окошка на башне ночь без сна. Там даже звука нет. Он ищет островки буждающих комет и смотрит до утра упрямо и сторожко. Рассыпались миры, как зёрна из лукошка. Кишат туманности, мерцает звёздный свет. 'Вернись сюда спустя двенадцать сотен лет !' - спровадил он одну комету в путь-дорожку. Она вернётся в срок. Ни на единый миг не сможет обмануть научное прозренье. Хоть люди не вечны, их мудрый род велик и, выставя дозор, проверит исполненье. А вымрет род людской - все светочи ума - так Истина себя обережёт сама. Sully-Prudhomme Le rendez-vous IL est tard ; l'astronome aux veilles obstinees. Sur sa tour, dans le ciel ou meurt le dernier bruit, Cherche des iles d'or, et, le front dans la nuit, Regarde a l'infini blanchir des matinees; Les mondes fuient pareils a des graines vannees; L'epais fourmillement des nebuleuses luit ; Mais, attentif a l'astre echevele qu'il suit, II le somme, et lui dit : " Reviens dans mille annees." Et l'astre reviendra. D'un pas ni d'un instant II ne saurait frauder la science eternelle; Des hommes passeront, l'humanite l'attend ; D'un ;il changeant, mais sur, elle fait sentinelle ; Et, fut-elle abolie au temps de son retour, Seule, la Verite veillerait sur la tour. Примечание. Известен перевод 'Встречи' на русский язык, сделанный П.Я. Сюлли-Прюдом Мольба к весне. (С французского). Что ты ни тронешь, всё в бутонах: цветы среди ветвей зелёных, цветы на пнях, улыбки на любых устах, любовь в сердцах. Ты землю превращаешь в чудо. Ты тлен раскрашиваешь всюду в цвета парчи. Ты щедро шлёшь на радость люду с небес лучи. Весна ! Ты всех живых взбодрила, несёшь цветы и на могилы - и мертвецам. Теперь молю: дай жизнь и силу всем их сердцам. Весна ! Ты так любвеобильна ! Дай мёртвым тоже что посильно. Глянь в темноту. Позволь им возвратить надежды. Открой их сомкнутые вежды. Верни мечту. Sully-Prudhomme Priere au printemps Toi qui fleuris ce que tu touches, Qui, dans les bois, aux vieilles souches Rends la vigueur, Le sourire a toutes les bouches, La vie au coeur ; Qui changes la boue en prairies, Semes d'or et de pierreries Tous les haillons, Et jusqu'au seuil des boucheries Mets des rayons ! O printemps, alors que tout aime, Que s'embellit la tombe meme, Verte au dehors, Fais naitre un renouveau supreme Au coeur des morts ! Qu'ils ne soient pas les seuls au monde Pour qui tu restes infeconde, Saison d'amour ! Mais fais germer dans leur poussiere L'espoir divin de la lumiere Et du retour ! Сюлли-Прюдом Дождь (С французского). Льёт дождь. Лишь капли шумно бьют о скат. Как в траурной печали жмутся птицы. Листва, слезясь, под струйками кренится, хоть ветерки пока не теребят. На тропке обнажаются каменья. Вскипела грязь и забивает ключ. Песок намок, просел и стал текуч. Поток его размыл в остервененье. Отпрыгивают капли от стекла. Весь горизонт стал занавесом белым. По вымосткам дороги посинелым вода, сверкая в искрах, потекла. Понурый мокрый пёс бежит беззвучно. Проходит пара вымокших быков. Земля грязна. Темно от облаков. А людям - скука ! Как дожди докучны ! Sully-Prudhomme Pluie Il pleut. J'entends le bruit egal des eaux ; Le feuillage, humble et que nul vent ne berce, Se penche et brille en pleurant sous l'averse ; Le deuil de l'air afflige les oiseaux. La bourbe monte et trouble la fontaine, Et le sentier montre a nu ses cailloux. Le sable fume, embaume et devient roux ; L'onde a grands flots le sillonne et l'entraine. Tout l'horizon n'est qu'un bleme rideau ; La vitre tinte et ruisselle de gouttes ; Sur le pave sonore et bleu des routes Il saute et luit des etincelles d'eau. Le long d'un mur, un chien morne a leur piste, Trottent, mouilles, de grands boeufs en retard ; La terre est boue et le ciel est brouillard ; L'homme s'ennuie : oh ! que la pluie est triste ! Сюлли-Прюдом Потерянная мысль (С французского). Та мысль мелькнула лёгкой тенью. Она таинственно влекла, когда прервалось сновиденье. Проснулся, а она ушла. А сердце жаждет, чтоб пропажа была назад возвращена. За мысль рискнул бы жизнью даже, когда была б завершена. Что ж мне за сон такой приснился ? Чем я был свыше осенён, что ненароком прослезился и был в итоге ослеплён ? Какое счастье на мгновенье вдруг без труда досталось мне, но не в реальности, не в бденье, а лишь в мечтании, во сне ? Sully-Prudhomme Pensee perdue Elle est si douce, la pensee, Qu'il faut, pour en sentir l'attrait, D'une vision commencee S'eveiller tout a coup distrait. Le coeur depouille la reclame ; Il ne la fait point revenir, Et cependant elle est dans l'ame, Et l'on mourrait pour la finir. A quoi pensais-je tout a l'heure ? A quel beau songe evanoui Dois-je les larmes que je pleure ? Il m'a laisse tout ebloui. Et ce bonheur d'une seconde, Nul effort ne me l'a rendu ; Je n'ai goute de joie au monde Qu'en reve, et mon reve est perdu. Сюлли-Прюдом У нас нет жалоб. (С французского). Нас не гнетут часы любовного волненья, а притуплённых чувств нам просто не понять. Нет счастья, где любовь - лишь скучное томленье, где грубо гнут цветок, чтоб лучше обонять. Иным бывал знаком тот жар необычайный, но нынче, утеряв любовный пыл и зной, они уж не в ладах с той сладостною тайной, что делала для них любовь их неземной. Что счастливы твердят, но в них угасло пламя, и молнии уже не бьют у них из глаз. Они к другим устам не тянутся устами. Персты их не дрожат, касаясь, каждый раз. Что счастливы твердят, но нет уж в них искренья, что может полыхнуть, осыпать и зажечь, что может восхищать сердца в одно мгновенье... А мы всегда горим во время наших встреч. Что счастливы твердят, считая нормой это, под крышею своей, терпя любую нудь. О счастье говорят, забыв его секреты. Что счастливы твердят. Но нас не обмануть. Sully-Prudhomme Ne nous plaignons pas Va, ne nous plaignons pas de nos heures d'angoisse. Un trop facile amour n'est pas sans repentir ; Le bonheur se fletrit, comme une fleur se froisse Des qu'on veut l'incliner vers soi pour la sentir. Regarde autour de nous ceux qui pleuraient naguere Les voil; l'un a l'autre, ils se disent heureux, Mais ils ont a jamais viole le mystere Qui faisait de l'amour un infini pour eux. Ils se disent heureux ; mais, dans leurs nuits sans fievres, Leurs yeux n'echangent plus les eclairs d'autrefois ; Deja sans tressaillir ils se baisent les levres, Et nous, nous fremissons rien qu'en melant nos doigts. Ils se disent heureux, et plus jamais n'eprouvent Cette vive brulure et cette oppression Dont nos coeurs sont saisis quand nos yeux se retrouvent ; Nous nous sommes toujours une apparition ! Ils se disent heureux, parce qu'ils peuvent vivre De la meme fortune et sous le meme toit ; Mais ils ne sentent plus un cher secret les suivre ; Ils se disent heureux, et le monde les voit !
  
  То же, переводы приведённых стихотворений Сюлли-Прюдома на английский, сделанные О"Шонесси.
  I
  FETTERS.
  In too much seeking love I found but grief;
  I have but multiplied the means of pain ;
  A thousand ties too poignant or too brief
  Bind me to things that love not back again.
  
  All things with equal power my heart have won -
  Truth by its light, the Unknown by its veil -
  A tenuous gold thread binds me to the sun,
  And to each star a silken thread more frail
  
  The cadence chains me to the melody,
  Its velvet softness to the rose I touch
  One smile soon robbed my eye of liberty
  And for my mouth the first kiss did as much.
  
  My life now hangs upon these fragile threads,
  Captive of all fair things I feel or see ;
  Each breath that change or trouble o'er them sheds
  Rends from my heart itself a part of me.
  II.
  THE EYES.
  Innumerable eyes, beloved and fair,
  Some black, some blue, were wont to welcome day :
  Closed now, they slumber in the graves down there,
  And the sun rises as it did alway.
  
  Night lovelier than day filled with delight
  Blue eyes and black innumerable of yore ;
  Now the same stars look out from the same night,
  But darkness fills those eyes for evermore.
  
  Then, have they lost their look, their seeing ? Nay,
  I will not think it ever thus could be :
  Those eyes are only turned another way,
  And now they look on things we may not see
  
  For as it is with stars when day grows new -
  They wane away from us, but keep the skies - -
  So with the eye : it has its waning too ;
  It sets, but I will never think it dies.
  
  Innumerable and fair, and loved always,
  The black, the blue : you closed them into gloom ;
  But now those eyes are open, and they gaze
  On the great dawn the other side the tomb.
  III.
  THE SHADOW.
  We walk : our shadow follows in the rear,
  Mimics our motions, treads where'er we tread,
  Looks without seeing, listens without an ear,
  Crawls while we walk with proud uplifted head.
  
  Like to his shadow, man himself down here,
  A little living darkness, a frail shred
  Of form, sees, speaks, but with no knowledge clear,
  Saying to Fate, "By thee my fee are led."
  
  Man shadows buy a lower angel who,
  Fallen from high, is but a shadow too ;
  So man himself an image is of God.
  
  And, maybe, in some place by us untrod,
  Near deepest depths of nothingness or ill,
  Some wraith of human wraiths grows darker still.
  IV.
  PROFANATION.
  Beauty, that mak'st the body like a fane,
  What gods have spurned thee, since thou fall'st thus low,
  Lending thyself to harlots and thy glow
  To deck dead hearts that cannot live again ?
  
  Made for the chaste and strong, didst thou in vain
  Seek strength and purity, round such to throw
  Thy glorious garb aright ? and is it so
  Thou robest sin and hidest falsehood's stain ?
  
  Fly back to heaven ; profane no more thy worth,
  Nor drag down love and genius to base kneeling
  At feet of courtezans when thee they seek.
  
  Quit the white flock of women ; and henceforth
  Form shall be moulded upon truth, revealing
  The soul, and truth upon the brow shall speak.
  V.
  THE STRUGGLE.
  Nightly tormented by returning doubt,
  I dare the Sphinx with faith and unbelief;
  And through lone hours when no sleep brings relief
  The monster rises all my hopes to flout.
  
  In a still agony, the light blown out,
  I wrestle with the Unknown : nor long nor brief
  The night appears, my narrow couch of grief
  Grown like the grave with Death walled round about.
  
  Sometimes my mother, coming with her lamp,
  Seeing my brow as with a death-sweat damp,
  Asks, 'Ah, what ails thee, child? hast thou no rest ?'
  
  And then I answer, touched by her look of yearning,
  Holding my beating heart and forehead burning,
  "Mother, I strove with God, and was hard prest."
  VI.
  THE APPOINTMENT. '
  Tis late ; the astronomer in his lonely height,
  Exploring all the dark, descries afar
  Orbs that like distant isles of splendour are,
  And mornings whitening in the infinite.
  
  Like winnowed grain the worlds go by in flight,
  Or swarm in glistening spaces nebular ;
  He summons one dishevelled wandering star ; '
  Return ten centuries hence on such a night.'
  
  The star will come. It dare not by one hour
  Cheat Science or falsify her calculation ;
  Men will have passed, but watchful in the tower
  
  Man shall remain in sleepless contemplation.
  And should all men have perished there in turn,
  Truth in their place would watch that star's return.
  
  ВЕЕР
  
  Сюлли-Прюдом
  Rene-Francois Armand Sully-Prudhomme
  (Перевод с французского)
  
  Мой веер изящен и лёгок,
  послушен ему ветерок.
  Ах, дамы! Пусть воздух намного
  обдует вам пудру со щёк.
  
  Послушная штучка такая.
  Мой пленник! Гуляю я с ним.
  Пусть вам он лицо приласкает
  хоть чуть дуновеньем своим.
  
  Взмахну веерком понежнее,
  а локон взовьётся и - ох! -
  от вздоха ушко покраснеет,
  такой будет пламенный вздох.
  
  Винюсь, но шальная потеха
  взбодрит, может статься, и вас.
  Когда не взорвётесь от смеха,
  так слёзы польются из глаз.
  
  L'EVENTAIL
  
  C'est moi qui soumet le Zephyre
  A mes battements gracieux.
  O femmes, tantot je l'attire
  Plus vif et plus frais sur vos yeux,
  
  Tantot je le prends au passage
  Et j'en fais le tendre captif
  Qui vous caresse le visage
  D'un souffle lent, tiede et plaintif;
  
  C'est moi qui porte a votre oreille
  Dans une frisson de vos cheveux
  Le soupire qui le rend vermeille,
  Le soupire brulant des aveux.
  
  C'est moi qui pour vous le provoque
  Et vous aide a dissimule
  Ou votre rire qui s'en moque
  ou vos larmes qu'il fait couler.
  
  Сюлли-Прюдом Мольба
  (Перевод с французского)
  
  Ах, знали б вы , как горько без отрады,
  в жилище без огня - без вас,
  должно быть, вы прошли бы рядом
  хоть пару раз.
  
  Когда б вы знали, сколько солнца
  подарит мне ваш чистый взор,
  вы глянули б в моё оконце -
  и не в укор.
  
  А знали б вы, что в горе помощь -
  лишь сердце, полное добра,
  вы сели б дружески у дома -
  пусть как сестра.
  
  А знали б вы, как я в вас верю
  и как люблю ! Когда бы знали как !
  Вы попросту вощли бы в двери -
  согреть очаг.
  
  
  Sully-Prudhomme Priere
  
  Ah ! Si vous saviez comme on pleure
  De vivre seul et sans foyers,
  Quelquefois devant ma demeure
  Vous passeriez.
  
  Si vous saviez ce que fait naitre
  Dans l'ame triste un pur regard,
  Vous regarderiez ma fenetre
  Comme au hasard.
  
  Si vous saviez quel baume apporte
  Au coeur la presence d'un coeur,
  Vous vous assoiriez sous ma porte
  Comme une soeur.
  
  Si vous saviez que je vous aime,
  Surtout si vous saviez comment,
  Vous entreriez peut-etre meme
  Tout simplement.
  
  Arthur O'Shaughnessy If she but knew
  
  1: If she but knew that I am weeping
  2: Still for her sake,
  3: That love and sorrow grow with keeping
  4: Till they must break,
  5: My heart that breaking will adore her,
  6: Be hers and die;
  7: If she might hear me once implore her,
  8: Would she not sigh?
  9: If she but knew that it would save me
  10: Her voice to hear,
  11: Saying she pitied me, forgave me,
  12: Must she forbear?
  13: If she were told that I was dying,
  14: Would she be dumb?
  15: Could she content herself with sighing?
  16: Would she not come?
  
  Виктор Гюго Теофилю Готье
  (Перевод с французского)
  
  Мой друг, могучий дух, достойно и по праву,
  из сумрачной молвы ты нынче входишь в славу;
  теперь ты смотришь вниз с незыблемых высот.
  Я полюбил тебя, когда свершал ты взлёт,
  красивый, молодой. И я уже в ту пору
  нашёл в твоей душе надёжную опору.
  Сейчас, на склоне лет, с седою головой,
  я вспомнил наш дебют - совместный, мой и твой, -
  народ кричал нам: " Да !", не сдерживая чувства
  и ощутив восторг от нового искусства.
  И наши две зари прошли тогда в боях.
  Бурленье тех арен стоит в моих ушах .
  (С утра и до утра - в борьбе, к плечу плечом.
  Тот ярый наш задор не сгинет нипочём).
  
  Двух стран духовный сын - ты, помня об Элладе,
  на Францию смотрел с надеждою во взгляде.
  Когда мечтал, свой взор в грядущее вперив,
  казалось, ты - друид, ты - маг из древних Фив,
  брамин, не то фламин с их нимбом тайных знаний,
  лихой стрелок Ахилл, разивший львов и ланей.
  Ты верен как Роланд. Ты рыцарям подстать.
  Ты - сказочный творец, умеющий связать
  сюжетные лучи в одно сплошное пламя.
  С тобою две зари меняются местами.
  Искусством своего волшебного пера
  ты смог соединить и "завтра" и "вчера".
  Ты пьесы создавал, чтоб в душном людном зале
  все души в облака под молнии взлетали,
  чтоб слышать, полюбить, понять, раскрыть сердца.
  Ты гордо презирал глумливого глупца,
  тащившего тебя к Эсхилу и к Шекспиру.
  Ведь каждый новый век настраивает лиру
  на новый дух и лад, под новую мечту,
  меняя общий взгляд на стиль и красоту.
  Всем памятен твой крик, весёлый и упрямый,
  при виде, как Париж склонился перед Драмой,
  когда был изгнан прочь античный зимний пост
  и Флореаль зажёг огонь нежданных звёзд,
  и новый идеал пришёл, дождавшись часа,
  и Гиппогриф сменил усталого Пегаса !
  
  Привет тебе ! Ты стал на крайнюю черту.
  Там истину найдёшь, познавши красоту.
  Там лестница наверх. Вздымаясь постепенно,
  ступи на чёрный мост над пропастью геенны.
  Настал последний час, здесь самый страшный край.
  Взметнись над ним орлом и смело созерцай:
  Взгляни в реальный мир, на высшие причины
  и ощути шторма, крушащие вершины.
  И ты увидишь сам с сияющих небес
  и свой Олимп, и блеск немеркнущих чудес.
  Там легче распознать тщету людской химеры,
  которой верил Йов и рад был дух Гомера.
  Там явится тебе великий Саваоф.
  Раскрой же крылья, прянь, дерзая, до верхов !
  
  Когда умрёт другой, я чётко ощущаю,
  что в будущем и мне грозит судьба такая,
  но я любую смерть рассматриваю сам,
  не просто как уход, а как вхожденье в храм.
  Мой друг, глагол судьбы был грозным и жестоким,
  и смерть стучит мне в дверь, оставив одиноким.
  Вечерняя звезда, что светит мне в пути,
  Всё чаще говорит, что близок срок уйти.
  Нить жизни у меня дрожит и ждёт обрыва,
  а ветер душу рвёт, чтоб с ней умчаться живо.
  И я, изгнанник, вслед всем, скрывшимся вдали,
  умчусь на вечный свет, подальше от Земли.
  Я следую туда ж. Не замыкайте входа.
  Всех нас могила ждёт. Таков закон природы.
  Погибнет весь наш век со свитой громких дел:
  войдёт всё в ту же тень, как груды наших тел.
  Не молкнет треск дубов в суровых дебрях леса !
  Их валят, чтобы сжечь останки Геркулеса.
  А кони Смерти ржут, ускоривши рысцу,
  им радостно, что век уже идёт к концу.
  Высокомерный век, смирявший непокорных.
  Но ты гордись, Готье ! Ты был в строю упорных,
  где бились Ламартин, Дюма и де Мюссе.
  Но сник античный мир в проявленной красе.
  Иссох тревожный Стикс, иссякла Ипокрена.
  И нет былых борцов. Теперь пуста арена.
  Безжалостная смерть спешит уже за мной.
  В руках её коса. Мне мнится мрак ночной.
  Во сне вокруг меня пасутся голубицы:
  рыдают у яслей, воркуют у гробницы.
  
  
  A THEOPHILE GAUTIER
  
  Ami, poete, esprit, tu fuis notre nuit noire.
  Tu sors de nos rumeurs pour entrer dans la gloire;
  Et desormais ton nom rayonne aux purs sommets.
  Moi qui t'ai connu jeune et beau, moi qui t'aimais,
  Moi qui, plus d'une fois, dans nos altiers coups d'aile,
  Eperdu, m'appuyais sur ton ame fidele,
  Moi, blanchi par les jours sur ma tete neigeant,
  Je me souviens des temps ecoules, et songeant
  A ce jeune passe qui vit nos deux aurores,
  A la lutte, a l'orage, aux arenes sonores,
  A l'art nouveau qui s'offre, au peuple criant oui,
  J'ecoute ce grand vent sublime evanoui.
  
  Fils de la Grece antique et de la jeune France,
  Ton fier respect des morts fut rempli d'esperance;
  Jamais tu ne fermas les yeux а l'avenir.
  Mage а Thebes, druide au pied du noir menhir,
  Flamine aux bords du Tibre et brahme aux bords du
  Gange,
  Mettant sur l'arc du dieu la fleche de l'archange,
  D'Achille et de Roland hantant les deux chevets,
  Forgeur mysterieux et puissant, tu savais
  Tordre tous les rayons dans une seule flamme;
  Le couchant rencontrait l'aurore dans ton ame;
  Hier croisait demain - dans ton fecond cerveau;
  Tu sacrais le vieil art aieul de l'art nouveau;
  Tu comprenais qu'il faut, lorsqu'une ame inconnue
  Parle au peuple, envolee en eclairs dans la nue,
  L'ecouter, l'accepter;. l'aimer, ouvrir les coeurs;
  Calme, tu dedaignais. l'effort vil des moqueurs
  Ecumant sur Eschyle et, bavant sur Shakespeare;
  Tu savais que, ce siecle a son air qu'il respire,
  Et que, l'art ne marchant qu'en se transfigurant,
  C'est embellir le beau que d'y joindre le grand.
  Et l'on t'a vu pousser d'illustres cris de joie
  Quand le Drame a saisi Paris comme une proie,
  Quand l'antique hiver fut chasse par Floreal,
  Quand l'astre inattendu du moderne ideal
  Est venu tout a cоup, dans le ciel qui s'embrasse
  Luire, et quand l'Hippogriffe a relaye Pegase!
  
  Je te salue au seuil severe du tombeau.
  Va chercher le vrai, toi qui sus trouver le beau.
  Monte l'apre escalier. Du haut des sombres marches,
  Du noir pont de l'abime on entrevoit les arches;
  Va! meurs! la derniere heure est le dernier degre.
  Pars, aigle, tu vas voir des gouffres a ton gre;
  Tu vas voir l'absolu, le reel, le sublime.
  Tu vas sentir le vent sinistre de la cime
  Et l'eblouissement du prodige eternel.
  Ton olympe, tu vas le voir du haut du ciel,
  Tu vas du haut du vrai voir l'humaine chimere,
  Meme celle de Job, meme celle d'Homere,
  Ame, et du haut de Dieu tu vas voir Jehovah.
  Monte, esprit! Grandis, plane, ouvre tes ailes, va!
  
  Lorsqu'un vivant nous quitte, emu, je le contemple;
  Car entrer dans la mort, c'est entrer dans le temple
  Et quand un homme meurt, je vois distinctement
  Dans son ascension mon propre avenement.
  Ami, je sens du sort la sombre plenitude;
  J'ai commence la mort par de la solitude,
  Je vois mon profond soir vaguement s'etoiler;
  Voici l'heure ou je vais, aussi moi, m'en aller.
  Mon fil trop long frissonne et touche presque au glaive;
  Le vent qui t'emporta doucement me souleve,
  Et je vais suivre ceux qui m'aimaient, moi, banni.
  Leur oeil fixe m'attire au fond de l'infini.
  J'y cours. Ne fermez pas la porte funeraire.
  
  Passons; car c'est la loi; nul ne peut s'y soustraire;
  Tout penche; et ce grand siecle avec tous ses rayons
  Entre en cette ombre immense ou pales nous fuyons.
  Oh! quel farouche bruit font dans le crepuscule
  Les chenes qu'on abat pour le bucher d'Hercule!
  Les chevaux de la mort se mettent a hennir,
  Et sont joyeux, car l'age eclatant va finir;
  Ce siecle altier qui sut, dompter le vent contraire,
  Expire o Gautier! toi, leur egal et leur frere,
  Tu pars apres Dumas, Lamartine et Musset.
  L'onde antique, est tarie ou l'on rajeunissait;
  Comme il n'est plus de Styx il n'est plus de Jouvence.
  Le dur faucheur avec sa large lame avance
  Pensif et pas a pas vers le reste du ble;
  C'est mon tour; et la nuit emplit mon oeil trouble
  Qui, devinant, helas, l'avenir des colombes,
  Pleure sur des berceaux et sourit a des tombes.
  1872
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"