Алан Сигер  Ода Естественной Красоте

Есть сила, что вселяет вдохновенье
в природу, полную дыханием светил.
Она - воздушная роса, чьё испаренье -
как вешний аромат, что Землю окружил.
Она невидимо вникает в естество,
становится душой и принципом всего.
Не обманув ни разу ожиданья,
на Север тёплое течение бежит,
поля щедры и радуют нас данью.
И весь пройдённый путь не позабыт.
В душе живучи запахи и звуки,
и часто в памяти найдётся старый след.
Воспоминания рождаются в разлуке.
Нам не забыть счастливых детских лет.
Теперь сознаюсь: путался нередко
и смог понять, когда прошли года,
что нужно крепко затвердить заметку,
что разум не безгрешен иногда.
Порой во тьме, подчас подвержен тлену,
а нужно вникнуть в запредельный абсолют,
в любую связь, в любую перемену,
чтоб не было ни шор, ни пут.
Для зрения всегда нужна свобода,
чтоб явно видел утро и закат
и горизонты будущего года:
что нового несут и чем грозят.
Насколько ж было многое опасно !
Я, как бродяга, совершая путь,
раздумывал, как молодость прекрасна,
и что ещё грозит, стесняя грудь.
Но воздух по весне пропах сиренью,
и Небо шлёт своё благословенье.

Дух Красоты живёт в морском просторе.
Он прилетает с розовой зарёй.
И тот, кто утром доберётся к морю,
приобретает там божественный настрой.
Поклонник Муз, послушный их завету,
всегда останется на должной высоте.
Он должен знать моральные запреты
и посвятить себя служенью Красоте.
Он должен разбираться в тайных чарах,
не уступать попыткам соблазнить,
давать отпор рукам из самых ярых -
уметь унять их чувственную прыть.
Пусть мирно глянет, не творя нелепиц,
присев на океанском бережке,
как серебро бросет сверху Месяц
и пятна под водой сверкают на песке.
Взметнутся облака нахрапистой ватагой.
Их зазвала иссохшая гора,
в мечте умыться чистой влагой.
Потом нахлынут новые ветра.
И глянуть на Восток, конечно, надо.
Капелла явится, покажутся Плеяды.
И Орион быть должен с ними рядом,
блистая золотым своим нарядом.
Охотник, славный с давних пор доныне,
особо преданный всегда своей святыне.
Он закалён, и весел, и здоров.
Годами странствовал по всей Земле,
знаком с лесами и гармонией ветров.
След подвигов его остался на челе.
Он не страшился ни препятствий, ни ненастий.
Он исполнял строжайшие заветы.
Он до кончины добивался счастья.
Вегда служил им данному обету.

Я с юности - мечтатель и босяк.
Растерян был: земля необозрима.
Подрос - спустил наследство за пустяк
и в путь пошёл в одежде полигрима...
А в раннем детстве, с самого начала,
меня влекла картинка на стене.
Она тогда мне душу чаровала
не только наяву, но и во сне.
Я был под властью яркого сиянья,
зажёгся фантастической мечтой,
заворожённый в детском пониманье
таинственной небесной красотой.
В моей груди рождался трепет.
Бывало, что на несколько минут
меня вдруг некий взгляд зацепит -
все тёмные завесы упадут.
Но размышлять мне было не с руки.
Не понимал дальнейших перспектив.
Лишь одержимый, как болотные божки,
всё странствовал упорно, не остыв.
На горной высоте под облаками
я не страшился ураганных скоростей,
хоть ветры шли могучими полками,
я был в восторге от коcмических страстей.
А в людных городах шёл в толпах без затей.
Казалось, все вокруг - друзья и земляки.
В ином из встрчных представлялся идеал,
но я внимания чужого не искал.
Зато в примере разных лиц и сценок,
отыскивал порой божественный оттенок.
В иных чертах была такая красота,
что замолкала вдруг в мозгу вся суета,
и сердце обжигал пророческий огонь,
что всё спалил бы, лишь затронь.
Но, как нас вразумляет наша Вера,
Любовь не ищет вредного примера.
И образцы давно известны свету.
Их воспевали лучшие поэты,
как суть и украшенье бытия.
Главнейшая Любовь - твоя !
Не думаешь ли только о себе ?
Кому ты смог помочь в его судьбе ?
Сумел ли проявить свою сердечность,
высокий ум, и доброту, и человечность ?
Успел ли проявить святые чувства
ценя красу земли и блеск искусства ?
И не извёл ли годы в размышленье,
сев у ручья да слыша плеск теченья ?
Не стал ли жертвой жалкой пустоты,
не воплотивши в жизнь свои мечты ?

Цвет нашей юности завянет. Он не вечен.
И лаврам славы суждено потом желтеть.
Успех, что баловал, навек не обеспечен.
И всё обманчиво, как знать, что будет впредь ?
Должна же быть божественная сила,
чтоб нас крепила и благословила.
Её чудесная симпатия должна
помочь, когда она особенно нужна,
однако и смутит ослабший дух сначала
как яркий свет торжественного бала.
Не то, как после ливня заблестят
сплошные жемчуга, окрасивши закат;
и засияли в небе собственные краски -
оттенки с блеском, будто бы из сказки.
Иду до озера и горного гребня,
иду полями - всё не важно для меня.
Спрямляю путь, и цель диктует властно -
спешить ! И сам того желаю страстно.
И выпал день - одно очарованье:
цветенье и благоуханье.
И, наконец, у цели ныне
как пилигрим, добравшийся к святыне.
Она - моя духовная твердыня.
Любимый инструмент Эола,
настроенный заботами Селены.
Звучанья арфы соответствовать должны
всем нам известным обликам Луны.
В нём целый месяц происходят перемены.
И даже днём прозрачный лунный силуэт
порой пробьётся сквозь ярчайший свет.
Чего чего на свете нет !
Бывает, майская заутреня слышна,
а ночь ещё вся звёздами полна.
Но следом солнце сквозь завесы
прольётся жарким янтарём по лесу.
Из труб с отрадой вижу клубы дыма -
как окрик петушка для пилигрима.
Пусть вновь поищет, прогоняя лень,
что может принести грядущий день.
И так - до края света: вновь глазей !
В опасности ищи себе друзей...
C любого каменистого массива -
бегущая в бескрайность перспектива.
Тебя прогонит лишь вечерняя заря.
Бегут потоки, полные стремленья.
С равнинами смыкаются моря.
Сверкают знойные прибрежные селенья.

Зашёл далёко. Нужно повернуть:
взглянуть на звёзды середины лета.
От всей красы вокруг трепещет грудь.
Прекрасны горизонты всей планеты.
Мне благодать в прибежище моём,
но рядом бедствий и нужды невпроворот.
Так утешители толкуют мне кругом,
что доброта Небес не подведёт.
Я ж с детства знал, что жизнь - не для забавы,
и не страшился ни боренья, ни труда.
Не прятался - хотел добиться славы.
Не отступал ни перед чем и никогда.
Повсюду вечно гнал себя в дорогу:
"Иди на взлёт, и крылья обнови !"
И сам был рад тому, как строго
всегда любил и верен был в Любви.

Аlan Seeger  An Ode to Natural Beauty

There is a power whose inspiration fills
Nature's fair fabric, sun- and star-inwrought,
Like airy dew ere any drop distils,
Like perfume in the laden flower, like aught
Unseen which interfused throughout the whole
Becomes its quickening pulse and principle and soul.
Now when, the drift of old desire renewing,
Warm tides flow northward over valley and field,
When half-forgotten sound and scent are wooing
From their deep-chambered recesses long sealed
Such memories as breathe once more
Of childhood and the happy hues it wore,
Now, with a fervor that has never been
In years gone by, it stirs me to respond, -
Not as a force whose fountains are within
The faculties of the percipient mind,
Subject with them to darkness and decay,
But something absolute, something beyond,
Oft met like tender orbs that seem to peer
From pale horizons, luminous behind
Some fringe of tinted cloud at close of day;
And in this flood of the reviving year,
When to the loiterer by sylvan streams,
Deep in those cares that make Youth loveliest,
Nature in every common aspect seems
To comment on the burden in his breast -
The joys he covets and the dreams he dreams -
One then with all beneath the radiant skies
That laughs with him or sighs,
It courses through the lilac-scented air,
A blessing on the fields, a wonder everywhere.

    Spirit of Beauty, whose sweet impulses,
Flung like the rose of dawn across the sea,
Alone can flush the exalted consciousness
With shafts of sensible divinity -
Light of the World, essential loveliness:
Him whom the Muse hath made thy votary
Not from her paths and gentle precepture
Shall vulgar ends engage, nor break the spell
That taught him first to feel thy secret charms
And o'er the earth, obedient to their lure,
Their sweet surprise and endless miracle,
To follow ever with insatiate arms.
On summer afternoons,
When from the blue horizon to the shore,
Casting faint silver pathways like the moon's
Across the Ocean's glassy, mottled floor,
Far clouds uprear their gleaming battlements
Drawn to the crest of some bleak eminence,
When autumn twilight fades on the sere hill
And autumn winds are still;
To watch the East for some emerging sign,
Wintry Capella or the Pleiades
Or that great huntsman with the golden gear;
Ravished in hours like these
Before thy universal shrine
To feel the invoked presence hovering near,
He stands enthusiastic. Star-lit hours
Spent on the roads of wandering solitude
Have set their sober impress on his brow,
And he, with harmonies of wind and wood
And torrent and the tread of mountain showers,
Has mingled many a dedicative vow
That holds him, till thy last delight be known,
Bound in thy service and in thine alone.

    I, too, among the visionary throng
Who choose to follow where thy pathway leads,
Have sold my patrimony for a song,
And donned the simple, lowly pilgrim's weeds.
From that first image of beloved walls,
Deep-bowered in umbrage of ancestral trees,
Where earliest thy sweet enchantment falls,
Tingeing a child's fantastic reveries
With radiance so fair it seems to be
Of heavens just lost the lingering evidence
From that first dawn of roseate infancy,
So long beneath thy tender influence
My breast has thrilled. As oft for one brief second
The veil through which those infinite offers beckoned
Has seemed to tremble, letting through
Some swift intolerable view
Of vistas past the sense of mortal seeing,
So oft, as one whose stricken eyes might see
In ferny dells the rustic deity,
I stood, like him, possessed, and all my being,
Flooded an instant with unwonted light,
Quivered with cosmic passion; whether then
On woody pass or glistening mountain-height
I walked in fellowship with winds and clouds,
Whether in cities and the throngs of men,
A curious saunterer through friendly crowds,
Enamored of the glance in passing eyes,
Unuttered salutations, mute replies, -
In every character where light of thine
Has shed on earthly things the hue of things divine
I sought eternal Loveliness, and seeking,
If ever transport crossed my brow bespeaking
Such fire as a prophetic heart might feel
Where simple worship blends in fervent zeal,
It was the faith that only love of thee
Needed in human hearts for Earth to see
Surpassed the vision poets have held dear
Of joy diffused in most communion here;
That whomsoe'er thy visitations warmed,
Lover of thee in all thy rays informed,
Needed no difficulter discipline
To seek his right to happiness within
Than, sensible of Nature's loveliness,
To yield him to the generous impulses
By such a sentiment evoked. The thought,
Bright Spirit, whose illuminings I sought,
That thou unto thy worshipper might be
An all-sufficient law, abode with me,
Importing something more than unsubstantial dreams
To vigils by lone shores and walks by murmuring streams.

    Youth's flowers like childhood's fade and are forgot.
Fame twines a tardy crown of yellowing leaves.
How swift were disillusion, were it not
That thou art steadfast where all else deceives!
Solace and Inspiration, Power divine
That by some mystic sympathy of thine,
When least it waits and most hath need of thee,
Can startle the dull spirit suddenly
With grandeur welled from unsuspected springs, -
Long as the light of fulgent evenings,
When from warm showers the pearly shades disband
And sunset opens o'er the humid land,
Shows thy veiled immanence in orient skies, -
Long as pale mist and opalescent dyes
Hung on far isle or vanishing mountain-crest,
Fields of remote enchantment can suggest
So sweet to wander in it matters nought,
They hold no place but in impassioned thought,
Long as one draught from a clear sky may be
A scented luxury;
Be thou my worship, thou my sole desire,
Thy paths my pilgrimage, my sense a lyre
Aeolian for thine every breath to stir;
Oft when her full-blown periods recur,
To see the birth of day's transparent moon
Far from cramped walls may fading afternoon
Find me expectant on some rising lawn;
Often depressed in dewy grass at dawn,
Me, from sweet slumber underneath green boughs,
Ere the stars flee may forest matins rouse,
Afoot when the great sun in amber floods
Pours horizontal through the steaming woods
And windless fumes from early chimneys start
And many a cock-crow cheers the traveler's heart
Eager for aught the coming day afford
In hills untopped and valleys unexplored.
Give me the white road into the world's ends,
Lover of roadside hazard, roadside friends,
Loiterer oft by upland farms to gaze
On ample prospects, lost in glimmering haze
At noon, or where down odorous dales twilit,
Filled with low thundering of the mountain stream,
Over the plain where blue seas border it
The torrid coast towns gleam.

    I have fared too far to turn back now; my breast
Burns with the lust for splendors unrevealed,
Stars of midsummer, clouds out of the west,
Pallid horizons wind that valley and field
Laden with joy, be ye my refuge still!
What though distress and poverty assail!
Though other voices chide, yours never will.
The grace of a blue sky can never fail.
Powers that my childhood with a spell so sweet,
My youth with visions of such glory nursed,
Ye have beheld, nor ever seen my feet
On any venture set, but 'twas the thirst
For Beauty willed them, yea, whatever be
The faults I wanted wings to rise above;
I am cheered yet to think how steadfastly
I have been loyal to the love of Love!