Аннотация: Публикуется перевод произведения английского поэта Алджернона Чарлза Суинбёрна на библейскую тему "Оголива".
Суинбёрн Оголива
(С английского).
Сперва Господь создал умело
тебя, пленяющую взгляд,
как деревцо, - такое тело,
что ветродуи холодят,
пока не обретёт наряд.
Ты стала Божьей жрицей новой.
И вот украсили чело
тебе повязкою лиловой.
Так несказанно повезло,
любым завистникам назло.
Ходила в царском одеянье,
носила шёлк, не полотно, -
в подвесках, в золотом сиянье.
В застольях было и вино,
и мяса лучшего полно.
Ей рыбу в море добывали
и приносили рыбаки.
Чешуйки жемчугом блистали
и ярко рдели плавники...
На пользу шли и тростники.
Чтоб кубок твой хранил прохладу,
в него впаяли страшных змей.
Глянь в морду золотому гаду -
сдержать дыхание сумей,
и пей смелее, не чумей.
И флейты с лютнями играли,
был сладкий отдых и уют.
Там жгли сандал под пасторали.
Зефиры дули там и тут,
и свет в палатах был не лют.
Тебя назвали Оголивой.
Ты Божьей скинией была -
цветком Аравии счастливой.
Шатёр свой мудро создала.
За что - лишь слава, не хула.
Есть мастера и мастерицы.
Кого у Бога только нет ? -
Швеи, ткачихи, кружевницы.
Один подчас смешит весь свет,
другой создаст любой портрет.
Красотку наряжали броско.
На швы пошла цветная нить.
Создали дивную причёску:
взглянуть - вовеки не забыть,
а туфли - вновь таких не сшить.
Господь учил людей: проворно
пускать в работу жернова,
молоть в муку, провеяв зёрна,
ценить щедроты естества:
где людям - хлеб, скоту - трава.
Вино всегда тебя поило,
в итоге чист и свеж твой рот,
и масло всё чело свежило.
Оно, как летний дождь течёт.
С тем легче вход в любой оплот.
Сатрапы и князья узнали,
как ярко стала ты сиять,
покои в голубой эмали,
твою способность обаять,
твою роскошную кровать.
Они входили в жёстких латах
с изображеньями зверей:
всех тварей, пеших и крылатых,
больших чешуйчатых червей:
кто похотливей, кто резвей.
Входили странные артисты,
гонцы за лёгкою судьбой:
волынщики и цимбалисты.
Кто с цитрой шёл, кто нёс гобой.
Терпели шутки над собой.
Как масса прочих дам стремится,
ты вздумала прельщать мужчин.
В тебе проснулся дух блудницы.
Соблазн возник не без причин:
пример брала ты из картин.
В её домашней галерее
глаза гостей дивил запас
ковров, один других щедрее
на полный всяческих прикрас
любовный пламень и экстаз.
Скакали всадники из Тира
на стенах редкой синевы:
бойцы, несущие секиры:
и все могучи, будто львы,
а кони гладки и резвы...
Но жизнь тебя так истощила,
что боль из сердца не прогнать.
И яблоню Любви - без силы -
напрасно б стала обнимать.
Плода губами не достать.
И ты сказала: "Стало тяжко.
И тень здесь снизу так мала,
что скроет всю пустая чашка.
Я б лучше сверху прилегла
и бурю в сердце уняла".
К стене притронулась устами,
и подбородок рядом лёг.
Лицо покрылось волосами.
И в горле вдруг застрял глоток,
в нём участился кровоток.
Нет, не напрасно, Оголива,
не рад из-за тебя наш Бог.
Всё, чем славна, угасло живо.
И всё твоё пошло не впрок,
как всякий грош, попав в поток.
Твой голый труп на землю кинут.
Растащат всё - кто сколько смог.
Венец с чела и кольца снимут.
Не станет золотых серёг
и всех браслетов с рук и ног.
Любой, кто был с тобою связан,
носил дарёный поясок,
тот будет, как и ты, наказан
за свой замеченный грешок,
за всё, что не прощает Бог. -
- За то, что въявь, без покаянья
старался прелесть рассмотреть
и сам не свой от обаянья
ходил за нею вслед и впредь. -
Кто б эту блажь сумел стерпеть ?
Блюститель -тощей щепки суше -
блуднице - хоть ты плачь при нём -
велит отрезать нос и уши,
убить увесистым бревном
и все останки сжечь огнём.
Толпа язычников спесиво,
любя безжалостно язвить,
воскликнет: "Это ж Оголива,
что вечно проявляла прыть,
до смерть вздумала блудить...
В её окне светились стёкла.
Впускала всех в свою кровать,
покуда тело не поблёкло,
не прекратило завлекать, -
и похоть стала иссякать...
Любила лоск, елей и ладан
и все пахучие масла.
Весь облик был - не ждан, не гадан.
Подарки царские брала.
Всегда, как алый мак цвела...
Любила яркие портреты
лихих вояк - один в один.
Все были красочно одеты.
И, видя торсы тех мужчин,
не отрывалась от картин...
Подобной скверной грешной хвори
Господь не смог простить в сердцах.
От Оголивы возле моря
найдутся где-нибудь в кустах
лишь только косточки да прах.
Algernon Charles Swinburne Aholibah
In the beginning God made thee
A woman well to look upon,
Thy tender body as a tree
Whereon cool wind hath always blown
Till the clean branches be well grown. 5
There was none like thee in the land;
The girls that were thy bondwomen
Did bind thee with a purple band
Upon thy forehead, that all men
Should know thee for God's handmaiden. 10
Strange raiment clad thee like a bride,
With silk to wear on hands and feet
And plates of gold on either side:
Wine made thee glad, and thou didst eat
Honey, and choice of pleasant meat. 15
And fishers in the middle sea
Did get thee sea-fish and sea-weeds
In colour like the robes on thee;
And curious work of plaited reeds,
And wools wherein live purple bleeds. 20
And round the edges of thy cup
Men wrought thee marvels out of gold,
Strong snakes with lean throats lifted up,
Large eyes whereon the brows had hold,
And scaly things their slime kept cold. 25
For thee they blew soft wind in flutes
And ground sweet roots for cunning scent;
Made slow because of many lutes,
The wind among thy chambers went
Wherein no light was violent. 30
God called thy name Aholibah,
His tabernacle being in thee,
A witness through waste Asia;
Thou wert a tent sewn cunningly
With gold and colours of the sea. 35
God gave thee gracious ministers
And all their work who plait and weave:
The cunning of embroiderers
That sew the pillow to the sleeve,
And likeness of all things that live. 40
Thy garments upon thee were fair
With scarlet and with yellow thread;
Also the weaving of thine hair
Was as fine gold upon thy head,
And thy silk shoes were sewn with red. 45
All sweet things he bade sift, and ground
As a man grindeth wheat in mills
With strong wheels alway going round;
He gave thee corn, and grass that fills
The cattle on a thousand hills. 50
The wine of many seasons fed
Thy mouth, and made it fair and clean;
Sweet oil was poured out on thy head
And ran down like cool rain between
The strait close locks it melted in. 55
The strong men and the captains knew
Thy chambers wrought and fashioned
With gold and covering of blue,
And the blue raiment of thine head
Who satest on a stately bed. 60
All these had on their garments wrought
The shape of beasts and creeping things,
The body that availeth not,
Flat backs of worms and veined wings,
And the lewd bulk that sleeps and stings. 65
Also the chosen of the years,
The multitude being at ease,
With sackbuts and with dulcimers
And noise of shawms and psalteries
Made mirth within the ears of these. 70
But as a common woman doth,
Thou didst think evil and devise;
The sweet smell of thy breast and mouth
Thou madest as the harlot"s wise,
And there was painting on thine eyes. 75
Yea, in the woven guest-chamber
And by the painted passages
Where the strange gracious paintings were,
State upon state of companies,
There came on thee the lust of these. 80
Because of shapes on either wall
Sea-coloured from some rare blue shell
At many a Tyrian interval,
Horsemen on horses, girdled well,
Delicate and desirable, 85
Thou saidest: I am sick of love:
Stay me with flagons, comfort me
With apples for my pain thereof
Till my hands gather in his tree
That fruit wherein my lips would be. 90
Yea, saidest thou, I will go up
When there is no more shade than one
May cover with a hollow cup,
And make my bed against the sun
Till my blood's violence be done. 95
Thy mouth was leant upon the wall
Against the painted mouth, thy chin
Touched the hair's painted curve and fall;
Thy deep throat, fallen lax and thin,
Worked as the blood's beat worked therein. 100
Therefore, O thou Aholibah,
God is not glad because of thee;
And thy fine gold shall pass away
Like those fair coins of ore that be
Washed over by the middle sea. 105
Then will one make thy body bare
To strip it of all gracious things,
And pluck the cover from thine hair,
And break the gift of many kings,
Thy wrist-rings and thine ankle-rings. 110
Likewise the man whose body joins
To thy smooth body, as was said,
Who hath a girdle on his loins
And dyed attire upon his head -
The same who, seeing, worshipped, 115
Because thy face was like the face
Of a clean maiden that smells sweet,
Because thy gait was as the pace
Of one that opens not her feet
And is not heard within the street - 120
Even he, O thou Aholibah,
Made separate from thy desire,
Shall cut thy nose and ears away
And bruise thee for thy body's hire
And burn the residue with fire. 125
Then shall the heathen people say.
The multitude being at ease;
Lo, this is that Aholibah
Whose name was blown among strange seas,
Grown old with soft adulteries. 130
Also her bed was made of green,
Her windows beautiful for glass
That she had made her bed between:
Yea, for pure lust her body was
Made like white summer-coloured grass. 135
Her raiment was a strong man"s spoil;
Upon a table by a bed
She set mine incense and mine oil
To be the beauty of her head
In chambers walled about with red. 140
Also between the walls she had
Fair faces of strong men portrayed;
All girded round the loins, and clad
With several cloths of woven braid
And garments marvellously made. 145
Therefore the wrath of God shall be
Set as a watch upon her way;
And whoso findeth by the sea
Blown dust of bones will hardly say
If this were that Aholibah. 150
Примечания.
Эти стихи являются своеобразным переложением притчи из библейской книги пророка
Иезекииля,главы 16 и 23.
Других переводов этих стихов на русский язык найти не удалось.