Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

010 М.Роллина "Неврозы", 100-110

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение книги "Неврозы"
  Морис Роллина Баллада о старом осле, 100-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Мадам Женни Виалон*.
  
   Осеннею порой, когда горел закат
   и светом поливал иссохшую равнину,
   я, вместо всех забав, доступных для ребят,
   охотно уходил на поиск в луговину,
   чтоб высмотреть осла и в стойло гнать скотину.
   Не важно, что осёл был старый размазня,
   без белизны в зубах, без юного огня, -
   когда я подходил, в обоих пели души.
   Едва осёл смекнёт, что будет беготня
   неистово ревёт и расправляет уши.
  
   Лишь сяду я верхом, так тут же мой наряд,
   как знамя, развевал злой норд, задувший в спину;
   трепал и загонял под тень небесных гряд -
   вечерних облаков, ввалившихся в низину.
   Казалось, сто ветров слились в одну дружину.
   Какой был дикий гон ! Напарника взманя,
   страшился я порой, что расшибёт меня.
   Едва мог удержать, чтоб он не сбросил с туши.
   Как в нём проснётся пыл, так мчит резвей коня,
   неистово ревёт и расправляет уши.
  
   Мы стлались по земле сквозь тысячи преград:
   шиповник, дрок, осот и прочую дичину,
   по россыпям камней, сквозь старый палисад.
   Руины, скалы, лес, деревья-исполины -
   мелькали дивным сном туманные картины.
   Чем ближе дом, тем мчим стремительней гоня.
   Во тьме не разглядеть ни столбика, ни пня.
   Лишь около двора мой страх зудел поглуше.
   Осёл мой всякий раз, как станет у плетня,
   неистово ревёт и расправляет уши.
  
   Посвящение.
  
   О прошлое моё ! Ты - быль, не болтовня !
   Приветствую тебя, любя и не кляня.
   Ты в памяти звучишь. И в вихрях всякой чуши -
   как будто мой осёл опять в закате дня
   неистово ревёт и расправляет уши.
  
  
   Maurice Rollinat Ballade du vieux baudet, 100-e.
  
   A Madame Jenny Vialon*.
  
   En automne, a cette heure ou le soir triomphant
   Inonde a flots muets la campagne amaigrie,
   Rien ne m"amusait plus, lorsque j"etais enfant,
   Que d"aller chercher l"ane au fond d"une prairie
   Et de le ramener jusqu"a son ecurie.
   En vain le vieux baudet sentait ses dents jaunir,
   Ses sabots s"ecailler, sa peau se racornir :
   A ma vue il songeait aux galops de la veille,
   Et parmi les chardons commencant a brunir
   Il se mettait a braire et redressait l"oreille.
  
   Alors je l"enfourchais et ma blouse en bouffant
   Claquait comme un drapeau dans la bise en furie
   Qui, par les chemins creux, tantot m"ebouriffant,
   Tantot me suffoquant sous la nue assombrie,
   Dechainait contre moi toute sa soufflerie.
   Quel train ! Parfois ayant grand peine a me tenir,
   J"aurais voulu descendre ou pouvoir aplanir
   Ses reins coupants et d"une aprete sans pareille ;
   Mais lui, fier d"un jarret qui semblait rajeunir,
   Il se mettait a braire et redressait l"oreille.
  
   Nous allions ventre a terre, et l"eglantier griffant,
   Les ajoncs, les genets, la hutte rabougrie,
   Les metres de cailloux, le chene qui se fend,
   La ruine, le roc, la barriere pourrie
   Passaient et s"enfuyaient comme une songerie.
   Et puis nous approchions : plus qu"un trot a fournir !
   Dans l"ombre ou tout venait se confondre et s"unir,
   L"ane flairait l"etable avec son mur a treille,
   Et sachant que sa course allait bientot finir,
   Il se mettait a braire et redressait l"oreille.
  
  
   envoi
  
   Du fond de ma tristesse entends-moi te benir,
   O mon passe ! - Je t"aime, et tout mon souvenir
   Revoit le vieux baudet dans la brume vermeille,
   Tel qu"autrefois, lorsqu"en me regardant venir
   Il se mettait a braire et redressait l"oreille.
  
   Справка.
   *Женни Виалон - дама, повидимому, связанная родственными узами с писателем
   Проспером Виалоном (1813 - 1873). Писатель был знаком и состоял в переписке
   с Жорж Санд, А. Дюма-отцом, Барбе д'Оревильи. Он - автор книг: романа "L'Homme au Chien Muet"; "Marie"; "Les Puits de l'Ardoisiere" и др.
  
  
   Морис Роллина Чахоточный конь, 101-е.
   (Перевод с французского)
  
   Конь кашлял и страдал - на нас, людей, похоже.
   И тело всё тряслось: большое, а без сил.
   С неделю ничего не ел он и не пил
   и, морду опустив, валился на рогожи.
  
   Напрасно мальчуган гулял с ним, не тревожа.
   Сгонял с коня слепней. Не надевал удил.
   Конь кашлял и страдал - на нас, людей, похоже.
   И тело всё тряслось: большое, а без сил.
  
   Кто взглянет на него - у всех мороз по коже.
   Хоть был он отделён от коз и от кобыл,
   но ветер стон его повсюду разносил.
   Тот ужас по ночам не прекращался тоже.
   Конь кашлял и страдал - на нас, людей, похоже.
  
  
   Maurice Rollinat Le Cheval poitrinaire, 101-e.
  
   Sa toux qui retentit comme une plainte humaine
   Secoue obstinement son grand corps accable ;
   Mufle bas, jarrets mous, sur sa paille de ble,
   Il n"a mange ni bu depuis une semaine.
  
   En vain, a petits pas, un enfant le promene
   Et chasse les taons lourds dont il est harcele,
   Sa toux qui retentit comme une plainte humaine
   Secoue obstinement son grand corps accable.
  
   Il attriste l"etable et la cour du domaine
   Et le prolongement de l"echo dйsole
   Repercute au plus creux du manoir isole
   Plein des vagues effrois que le Minuit ramene,
   Sa toux qui retentit comme une plainte humaine.
  
  
   Морис Роллина Баллада о малютке-Розочке и нежном Васильке.
   (Перевод с французского).
  
   Немало тайн ему вся флора поверяла.
   Он шёпоты несёт и сладкий аромат.
   Его нельзя схватить, но он как опахало
   ласкает гладь воды и обметает сад.
   Вот, что мне рассказал Зефир под звон цикад:
   "Я тут и там летал зигзагом и по нитке,
   легко прошёл весь сад - сквозь тёрн и сквозь калитки,
   но как был удивлён, услышав диалог:
   болтали меж собой, неся свои пожитки,
   милейшая из Роз и нежный Василёк.
  
   Какая-то из фей им милость оказала,
   позволив зашагать - куда глаза глядят,
   вложила им в уста дар речи и вокала,
   и парочка пошла, не устрашась преград,
   болтая о любви с утра и по закат.
   В их нежной воркотне был труден для прочитки
   их план спаять сердца и жить в одной кибитке,
   и часто я ловил лишь смутный шепоток,
   как будто береглись от чьей-нибудь завидки
   милейшая из Роз и нежный Василёк.
  
   Но как-то утром всё в саду благоухало.
   Сад просто зазвенел от тысячи рулад.
   Прудок сверкал, как чистое зерцало.
   Повеселела ель, встряхнувши свой наряд.
   Оцепеневший уж был свету солнца рад.
   Пчела несла к столам медовые напитки,
   и так, как никогда, все птицы стали прытки,
   Весёлый менуэт исполнил мотылёк.
   "Вступают в брак, - так мне сказали маргаритки, -
   милейшая из Роз и нежный Василёк".
  
   Посвящение.
  
   Ты мне даришь свои лобзанья в преизбытке.
   Они всегда нежны, как свежие улитки,
   Принцесса, милый друг, мой хрупкий стебелёк !
   Пусть в памяти твоей цветут, как на открытке,
   малютка Розочка и нежный Василёк !
  
  
   Maurice Rollinat Ballade de la petite rose et du petit bluet, 102-e.
  
   Nomade confident des herbes et des plantes,
   Impalpable eventail du sol apre et roussi,
   Caresse des lacs morts et des rivieres lentes,
   Colporteur de l"arome et du murmure aussi,
   Le zephyr m"a conte l"histoire que voici :
   " Dans un melancolique et langoureux voyage
   Que je fis tout au fond d"un jardin sans grillage
   Ou des quatre horizons le mystere affluait,
   J"entendis tout a coup le charmant babillage
   De la petite rose et du petit bluet.
  
   " Sans doute quelque fеe aux mains ensorcelantes
   Leur donnait le pouvoir de cheminer ainsi,
   Car elles s"en allaient, ces fleurettes parlantes,
   Du matin jusqu"au soir, vagabondant par-ci,
   Par-lа, causant d"amour et n"ayant nul souci.
   Leur tendresse n"еtait que de l"enfantillage ;
   Mais pourtant dans les coins ombrеs par le feuillage
   Le couple si folаtre еtait parfois muet,
   Et je n"entendais plus le joli verbiage
   De la petite rose et du petit bluet.
  
   " Un matin, au parfum des corolles tremblantes,
   Tout le jardin chanta sous le ciel еclairci ;
   Le bassin rеveilla ses rides somnolentes,
   Le sapin fut moins triste et le serpent transi
   Parut se dеlecter sur le roc adouci ;
   Le papillon, l"oiseau qui vit de grappillage
   Et l"abeille qui met tant de fleurs au pillage,
   Dans un brin de soleil dansaient un menuet :
   Et j"appris que c"еtait le jour du mariage
   De la petite rose et du petit bluet. "
  
  
   envoi
  
   Toi qui fais sur ma bouche un si doux gaspillage
   De baisers qui sont frais comme le coquillage,
   Princesse maladive au corps souple et fluet,
   Daigne te souvenir jusque dans le vieil аge
   De la petite rose et du petit bluet.
  
  
   Морис Роллина Глазки, 103-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Габриэлю Викеру*.
  
   В кустах - глазки с голубизной.
   Лиловые зрачки, в них - блики.
   Тут ни одной осы дурной,
   но жалят когти ежевики
   и много мошкары лесной.
  
   Вот с ветки птенчик озорной
   летит сюда с восторгом в крике,
   чтоб поклевать, покуда зной,
   в кустах глазки.
  
   Они висят предо мной:
   гладки, округлы, невелики -
   как чётки в пальцах горемыки,
   а дух от них - совсем хмельной.
   С утра весь воздух - как шальной.
   В кустах - глазки.
  
   Maurice Rollinat Les Prunelles, 103-e.
  
   A Gabriel Vicaire*.
  
   Ces prunelles bleu violet,
   Dans le buisson plein de murmures,
   N"ont qu"un terne et laiteux reflet
   Aupres du noir luisant des mures ;
   Pas de guepe au long corselet.
  
   Mais voici que maint oiselet
   Seйveille et descend des ramures
   Pour picorer, tant qu"il lui plaоt,
   Ces prunelles.
  
   Comme des grains de chapelet,
   Elles sortent rondes et pures
   D"un fouillis de vertes guipures ;
   Les pres sentent le serpolet,
   Et l"aube ouvre dans l"air follet
   Ses prunelles.
  
   Справка.
   *Габриэль Вакер (848-1900) - известный писатель и поэт. Друг П.Верлена и удостоился
   памятника рядом с памятником Верлену. В честь Вакера названо несколько улиц в разных городах. На стихи Вакера разные композиторы написали около ста песен.
   Начал публиковать стихи в 1868 г. Совместно с другом Анри Боклером (Henri Beauclair)
   печатался под общим псевдонимом Adore Floupette, они в 1885 г. выпустили пародийный сборник стихов "Deliquescences" - "Бесформенности". Вакер был членом литературных кружков "Electriques", "Hydropathes", "La Mere d'Oye". Первым его поэтическим сборником в 1884 г. стал "Emaux Bressans". Затем последовали многие другие издания. Вакер неодобрительно отзывался о символистах, считая, что их вещания - "простое школьничество".
  
  
   Морис Роллина Смерть папоротников, 104-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Мадам Шарль Бюэ*.
  
   Все души мчатся от мороза.
   Застуженно безжизнен пруд.
   Дербянки с орляками мрут,
   вслед - ящерицы и стрекозы.
  
   Свернулись листья, голы лозы.
   и василькам пришёл капут.
   Все души мчатся от мороза.
   Застуженно безжизнен пруд.
  
   В край певчих птичек вкралась проза.
   И день и ночь - лишь вой да гуд.
   Ветра лишь горести несут.
   Пространство заливают слёзы.
   Все души мчатся от мороза.
  
  
   Maurice Rollinat La Mort des fougeres
  
   A Madame Charles Buet*.
  
   L"ame des fougeres s"envole :
   Plus de lezards entre les buis !
   Et sur l"etang froid comme un puits
   Plus de libellule frivole !
  
   La feuille tourne et devient folle,
   L"herbe songe aux bluets enfuis.
   L"ame des fougeres s"envole :
   Plus de lezards entre les buis !
  
   Les oiseaux perdent la parole,
   Et par les jours et par les nuits,
   Sur l"aile du vent plein d"ennuis,
   Dans l"espace qui se desole
   L"ame des fougeres s"envole.
  
   Справка.
   *Мадам Шарль Бюэ (умерла в 1897 г.) - в девичестве Clementine Poncet, сестра
   Амбруаза (1835-1868) и Жюля Понсе (1838-1873), двух юношей, отправившихся
   с дядей Александром Водей (Vodey) c исследовательскими целями в Египет и Судан.
   Братья посвятили жизнь колонизации районов среднего Нила. В Египте их сестру
   Клементину высватал журналист и писатель Шарль Бюэ (1846-1897).
   На рубеже 1870-80 гг. в парижском салоне Шарля Бюэ собирались видные писатели:
   Жюль Барбе д'Оревильи, Леон Блуа, Ф.Коппе, Жорис-Карл Гюисманс, бывала артистка
   Сара Бернар, постоянно находилась всевозможная артистическая богема, заходили туда
   и политики (анархисты и прочие).
   В музее Chambery хранится написанный в 1876 г. портрет Клементины. Автор его, как
   и портрета Шарля Бюэ, художница Noemie Marguerite Dupuy.
  
   Морис Роллина Лишайник, 105-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Ипполиту Шарлеманю*.
  
   Лишайник прочно врос в гранит,
   ползёт на башни, стены грея,
   а на стволе, что в узел свит,
   и на скале растёт скорее,
   чем чаще плачет дождь навзрыд.
  
   Он стены старые чернит.
   На сучьях дуба он серее.
   Вдоль речек камни зеленит
   лишайник.
  
   Под солнцем, рвущемся в зенит,
   над хлебом, густо ставшем, зрея,
   рой бабочек взлетает, рея.
   В лазурь - на пляску их - глядит
   и ароматом их пьянит
   лишайник.
  
   Maurice Rollinat La Mousse, 105-е.
  
   A Hippolyte Charlemagne*.
  
   La mousse aime le caillou dur,
   La tour que la foudre electrise,
   Le tronc noueux comme un femur
   Et le roc qui se gargarise
   Au torrent du ravin obscur.
  
   Elle est noire sur le vieux mur,
   Aux rameaux du chene elle est grise,
   Et verte au bord du ruisseau pur,
   La mousse.
  
   Le matin, au temps du ble mur,
   Ce joli vegetal qui frise
   Souffle un parfum terreux qui grise :
   Il boit les larmes de l"azur,
   Et le papillon vibre sur
   La mousse.
  
   Справка.
   *Ипполит Шарлемань (1856-1905) - художник.
  
   Морис Роллина Долина, поросшая нивяником, 106-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Саре Бернар.
  
   Гряда ущербных скал стоит над котловиной.
   Невероятный вид - огромнейший овраг,
   сбирающий дожди и росы, как черпак,
   и ставший потому обильной луговиной.
  
   Дороги здесь узки, таинственны и глухи.
   Здесь явь порой чудней досужих небылиц.
   Тут могут, затаясь, подстерегать девиц,
   на перепутьях их, проказливые духи.
  
   Окрестность так дика, что нет сюда и ходу.
   Нет эха, нет гудков и лязга поездов.
   Все дальние шумы стихают без следов.
   Лишь слышно, как скала по капле цедит воду.
  
   Здесь в смене разных чувств, в их странной веренице,
   за тишиною вслед идёт нежданный шум.
   Вдруг радостью пахнёт, и дол опять угрюм.
   Здесь трудно угадать, что может приключиться.
  
   Там песен не поют, не вяжут шерсть пастушки.
   Никто овец и коз не водит в тот овраг.
   Там, хвастаясь собой, ни василёк, ни мак
   не тянут вверх свои цветущие верхушки.
  
   Тут падубы в строю. И каждый, как охранник,
   всё лето стережёт совсем особый луг,
   залёгший вдалеке от замков и лачуг, -
   тут, полня даль и ширь, цветёт густой нивяник.
  
   Колеблясь на корню, один другому вторя,
   в нежнейшей белизне и в золоте стоят
   цветы - не разберёшь, кто тут сестра, кто брат, -
   в бесчисленном своём немом и мирном хоре.
  
   К ним, бросив вяз и клён, слетают с веток птицы;
   и бабочка летит, сменяя в унисон -
   под цвет и ритм цветов - и трепет свой и тон,
   и, не сомнув цветов, на венчики садится.
  
   Ведя свой фаэтон сквозь это изобилье,
   в цветах увидит Эльф подобия колёс,
   и Сильф, как в облаках, любуясь блеском рос,
   несёт среди цветов трепещущие крылья.
  
   На хрупкие цветы нивяника природа
   с участием глядит, смирив свой частый гнев,
   в уединенье их, как на невинных дев,
   на каждого надев наряд высокой моды.
  
   Поповником их кличь, ромашкой, маргариткой,
   нивяником зови - большой ошибки нет.
   Но как их часто рвут, ища у них ответ,
   в гаданьях о любви, в тоске под этой пыткой !
  
   Нивяник - не пахуч, не роза из Эдема,
   и запахом своим не завлечёт в мечту.
   Он - символ, чтоб собой означить простоту.
   Его цветы - её наглядная эмблема.
  
   Все шёпоты его, невнятные нам фразы -
   непревзойдённый гимн в честь благости небес,
   которые с высот, сквозь толщи скал, сквозь лес
   доносят до цветов лазурные экстазы.
  
   Пока с утра заря янтарными лучами
   не высушит всех слёз, что причиняет ночь,
   нивянику ничем в печали не помочь,
   он попросту грустит в тоскливой панораме.
  
   Но тут глаза без век приветно вскинет Солнце -
   и радостно вздохнёт, проснувшись, Пропасть-Рай.
   Ей братский поцелуй пошлёт весь дикий край.
   Все камни оживут, и все цветы-питомцы.
  
   А вечером цветы раскинутся, блистая, -
   (когда все ветви крон лучами пронзены
   под чистым серебром сияющей Луны) -
   как светлый белый пар, как шкурки горностая.
  
   Вот тут-то и придут два призрачных виденья:
   над сонною волной изящных белых звёзд
   бок о бок, как в плащах, предстанут в полный рост
   дух вечной тишины и дух уединенья.
  
  
   Maurice Rollinat Le Val des marguerites, 106-e.
  
   A Sarah Bernhardt.
  
   C"est au fond d"un ravin fantastique et superbe
   Ou maint rocher lepreux penche et dresse le front :
   Une espece de puits gigantesquement rond
   Dont l"eau n"aurait servi qu"a faire pousser l"herbe.
  
   La, le mystere emu deployant ses deux ailes
   Fantomatise l"air, les pas et les reflets :
   Il semble, a cet endroit, que des lutins follets
   Accrochent leurs zigzags a ceux des demoiselles.
  
   L"horreur des alentours en ferme les approches ;
   L"echo n"y porte pas le sifflet des convois ;
   Ses murmures voiles ont le filet de voix
   Des gouttelettes d"eau qui filtrent sous les roches.
  
   C"est si mort et si frais, il y flotte, il y vague
   Tant de silence neuf, de bruit inentendu,
   Que l"on pressent toujours en ce vallon perdu
   Quelque apparition indefiniment vague !
  
   Il n"a jamais connu ni moutons, ni chevrettes,
   Ni bergere qui chante en tenant ses tricots ;
   Les tiges de bluets et de coquelicots
   N"y font jamais hocher leurs petites aigrettes :
  
   Mais, entre ses grands houx droits comme des guerites,
   Ce val, si loin des champs, des pres et des manoirs,
   Cache, tous les etes, ses gazons drus et noirs
   Sous un fourmillement de hautes marguerites.
  
   Choeur vibrant et muet, innocent et paisible,
   Ou chaque paquerette, a cote de sa soeur,
   A des mouvements blancs d"une extreme douceur,
   Dans la foule compacte et cependant flexible.
  
   L"oiseau, pour les froler, quitte l"orme et l"erable ;
   Et le papillon gris, dans un mol unisson,
   Y confond sa couleur, sa grace et son frisson
   Quand il vient y poser son corps imponderable.
  
   Le Gnome en phaeton voit dans chacune d"elles
   Une petite roue au moyeu d"or bombe,
   Et le Sylphe y glissant pense qu"il est tombe
   Sur un nuage ami de ses battements d"ailes.
  
   La Nature contemple avec sollicitude
   Ce petit peuple frele, onduleux et tremblant
   Qu"elle a fait tout expres pour mettre un manteau blanc
   A la virginite de cette solitude.
  
   On dirait que le vent qui jamais ne les froisse
   Veut epargner ici les fleurs des grands chemins,
   Qui plaisent aux yeux purs, tentent les tristes mains,
   Et que l"Amour peureux consulte en son angoisse.
  
   Nul arome ne sort de leur corolle bleme ;
   Mais au lieu d"un parfum mortel ou corrupteur,
   Elles soufflent aux cieux la mystique senteur
   De la simplicite dont elles sont l"embleme.
  
   Et toutes, chuchotant d"imperceptibles phrases,
   Semblent remercier l"azur qui, tant de fois,
   Malgre le mur des rocs et le rideau des bois,
   Leur verse de si pres ses lointaines extases.
  
   Avant que le matin, avec ses doigts d"opale,
   N"ait encore essuye leurs larmes de la nuit,
   Elles feraient songer aux vierges de l"ennui
   Qui s"eveillent en pleurs, et la face plus pale.
  
   Le soleil les benit de ses yeux sans paupieres,
   Et, fraternellement, ce Gouffre-Paradis
   Recoit, comme un baiser des alentours maudits,
   L"ame des vegetaux et le soupir des pierres.
  
   Puis, la chere tribu, quand le soir se termine,
   Sous la lune d"argent qui se joue au travers,
   Devient, entre ses houx lumineusement verts,
   Une vapeur de lait, de cristal et d"hermine.
  
   Et c"est alors qu"on voit des formes long-voilees,
   Deux spectres du silence et de l"isolement,
   Se mouvoir cote a cote, harmonieusement,
   Sur ce lac endormi de blancheurs etoilees.
  
  
   Морис Роллина Бабочки, 107-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Луиджи Луару*.
  
   Они изящества полны,
   едва оставят жёсткий кокон.
   Они - шальные летуны:
   то вьются около сосны,
   то соберутся у стены,
   то замелькают возле окон.
   Они изящества полны,
   едва оставят жёсткий кокон.
  
   Им нравятся чертополох,
   самшит, орешник, ежевика,
   и падуб, и зелёный мох.
   Им по душе цветущий лох.
   Для них любой цветок не плох -
   всё, что растёт в саду и дико.
   Им нравится чертополох,
   самшит, орешник, ежевика.
  
   Их всех зовёт на медосбор
   неодолимое влеченье.
   Они летят во весь опор
   к кувшинкам посреди озёр -
   в таком числе, что застят взор,
   искателям уединенья.
   Их всех зовёт на медосбор
   неодолимое влеченье.
  
   Белы, желты, черны, серы;
   в лазурных лентах, в красных пятнах;
   разнообразны и шустры;
   летят, не убоясь жары,
   и на цветах у них пиры
   среди полянок ароматных.
   Белы, желты, черны, серы;
   В лазурных лентах, в красных пятнах.
  
   Их ветер гонит помелом.
   Они вверяются потоку.
   Вот их несёт над ручейком,
   вот - над зелёным уголком.
   Без ветра - движутся тишком
   и целят сесть неподалёку.
   Их ветер гонит помелом.
   Они вверяются потоку.
  
   Им частый папоротник мил.
   Они над дроком шаловливы.
   Где их пурпурный мак пленил -
   там в них родится жаркий пыл:
   дрожат пластинки пёстрых крыл,
   на них цветные переливы.
   Им частый папоротник мил.
   Они над дроком шаловливы.
  
   Краса у бабочек хрупка.
   Пыльца не терпит прикасаний -
   листка, тычинки, лепестка
   при посещении цветка;
   теряется от ветерка,
   от всяких встреч и от прощаний.
   Краса у бабочек хрупка.
   Пыльца не терпит прикасаний.
  
   Скользнула ящерка на пляж,
   блеснула - с примадонной споря.
   А в бабочках - уже кураж,
   неистовый ажиотаж.
   Их крылья - полный такелаж.
   Они - как паруса на море.
   Скользнула ящерка на пляж,
   блеснула, с примадонной споря.
  
   Их резеда и васильки
   сочли летучими цветами.
   На них грачи и кулики
   глядят во все свои зрачки,
   готовые, уняв смешки,
   признать достойными друзьями.
   Их резеда и васильки
   сочли летучими цветами.
  
   Когда летит "Павлиний Глаз",
   так кажется - блестят рубины,
   гагат, коралл, сапфир, топаз.
   И ноги сами рвутся в пляс,
   и радость вводит нас в экстаз.
   Все души и сердца едины.
   Когда летит "Павлиний Глаз",
   так кажется - блестят рубины.
  
   Но встреча с "Мёртвой Головой"
   внезапно вносит отрезвленье.
   Та скажет: "Век не долог твой !" -
   А мы - с надеждою живой...
   А мы - в отваге боевой...
   А мы с усмешкою кривой
   грешим, не зная угрызенья...
   Но встреча с "Мёртвой Головой"
   внезапно вносит отрезвленье.
  
   Maurice Rollinat Les Papillons, 107-e.
  
   A Luigi Loir*.
  
   Ils sortent radieux et doux
   Des limbes de la chrysalide
   Et frolent dans les chemins roux
   Les ronces, les buis et les houx.
   Pour voir les vieux murs pleins de trous
   Et que la mousse consolide,
   Ils sortent radieux et doux
   Des limbes de la chrysalide.
  
   Par eux, les buveurs de parfums,
   Toutes les fleurs sont respirees ;
   Ils vont des coudriers defunts
   Aux nenuphars des etangs bruns ;
   Et par eux, les chers importuns
   Des solitudes eplorees,
   Par eux, les buveurs de parfums
   Toutes les fleurs sont respirees.
  
   Rouges, gris, noirs, jaunes et blancs,
   Lames d"azur, teintes de rose,
   Ils rasent, gais et nonchalants,
   La touffe d"herbe aux bouts tremblants ;
   Et par les midis accablants
   Ils voyagent dans l"air morose,
   Rouges, gris, noirs, jaunes et blancs,
   Lames d"azur, teintes de rose.
  
   Ils sont portes par le vent lourd
   Ainsi que la feuille par l"onde ;
   Au-dessus du ruisseau qui court
   Leur vol est somnolent et court.
   Seuls, dans le crepitement sourd
   De la campagne verte et blonde,
   Ils sont portes par le vent lourd
   Ainsi que la feuille par l"onde.
  
   Sur les fougeres des grands pres
   Et les genets aux gousses noires,
   Sur les coquelicots pourpres,
   Ils fremissent tous effares.
   Et l"on voit leurs tons diapres,
   Eblouissants comme des moires,
   Sur les fougeres des grands pres
   Et les genets aux gousses noires.
  
   Les papillons perdent un peu
   De la poussiere de leurs ailes
   Dans le bonjour et dans l"adieu
   Qu"ils murmurent au chardon bleu ;
   Et, maintes fois, dans plus d"un jeu
   Avec leurs soeurs, les demoiselles,
   Les papillons perdent un peu
   De la poussiere de leurs ailes.
  
   Sur la cote ou le lezard vert
   Glisse avec un frisson d"etoile,
   Ils s"arretent sous le ciel clair
   Au milieu d"un calice ouvert :
   Leurs ailes bien jointes ont l"air
   D"une toute petite voile,
   Sur la cote ou le lezard vert
   Glisse avec un frisson d"etoile.
  
   La paquerette ou le bluet
   Les prend pour des fleurs envolees
   Et l"oiseau, d"un oeil inquiet,
   Les suit sur son rameau fluet.
   Jolis rodeurs au vol muet,
   Quand ils passent dans les vallees,
   La paquerette ou le bluet
   Les prend pour des fleurs envolees.
  
   Le Paon-de-jour sur le zephyr
   Seme des pierres precieuses ;
   Jais, corail, topaze et saphir ;
   Sur la rose il vient s"assoupir ;
   Sa vue arrete le soupir
   Et rend les prunelles joyeuses :
   Le Paon-de-jour sur le zephyr
   Seme des pierres precieuses.
  
   Soudain le Sphinx-tete-de-Mort
   Passe et dit : " Tu seras cadavre. "
   On a dompte l"ennui qui mord,
   On est a l"abri du remord.
   Et libre, nonchalant et fort,
   On s"en va sans rien qui nous navre.
   Soudain le Sphinx-tete-de-Mort
   Passe et dit : " Tu seras cadavre. "
  
   Справка.
   *Луиджи Луар (1845-1916) - Louigi Aloys-Francois-Joseph Loir - художник, причисляемый
   обычно к числу французских импрессионистов. Родился во французской семье в
   австрийском городе Гориц. В юности учился живописи в Парме у итальянских мастеров.
   Его называют создателем своего жанра в живописи, который назвали "Parisianisme".
   В его обширном творчестве виднейшее место занимают картины, посвящённые пейзажам
   населённого людьми Парижа. В частности, это изображения городских бульваров и площадей. В 1893 г. он написал картину, изображающую Большие Бульвары, иллюминированные в честь заключения знаменитого франко-российского союза.
  
  
   Морис Роллина Шиферная крыша, 108-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Луи Бернару*.
  
   Там шиферный скат - что картина -
   сверкает с утра на заре.
   А рядом - чебрец на горе
   и козы красуются чинно.
  
   Там, вплоть до Святого Мартина,
   гадючки томятся в жаре.
   Там шиферный скат - что картина -
   сверкает с утра на заре.
  
   Когда поспевает малина,
   увидишь в грозу на дворе,
   как молния чёрной поре
   додаст бирюзы и кармина.
   Там шиферный скат - что картина.
  
  
   Maurice Rollinat La Toiture en ardoises, 108-e.
  
   A Louis Bernard.
  
   La vieille toiture en ardoises
   Etincelle des le matin
   Sur le coteau qui sent le thym
   Et qui plait aux chevres narquoises.
  
   Au temps des viperes sournoises,
   Et jusqu"apres la Saint-Martin,
   La vieille toiture en ardoises
   Etincelle des le matin.
  
   Et dans la saison des framboises,
   On voit luire au fond du lointain,
   Avec l"eclair noir du satin
   Et le reflet bleu des turquoises,
   La vieille toiture en ardoises.
  
   Справка.
   *Луи Бернар - весьма распространённые во Франции имя и фамилия. Трудно угадать,
   кто это такой. Среди художников, оформлявших для Сары Бернар в 1899 г. её "малый
   Лувр" - зрительское фойе в её театре, упоминается, кроме Abbema, Clairin'а и Альфонса
   Мухи, ещё и Луи Бернар. Возможно это и есть адресат "Шиферной крыши".
  
   Морис Роллина Вилланель о дождевом червяке, 109-е.
   (Перевод с французского).
  
   Дождевой червяк, скромняга, -
   слеп, беззуб и вечно наг.
   Ни к чему ему отвага.
  
   Он - не змей и не червяга, -
   хоть и вьётся - так, и так -
   дождевой червяк, скромняга.
  
   Если б слышал шум от шага,
   так не лез бы под башмак.
   Ни к чему ему отвага.
  
   Парк и сад ему на благо.
   Там спокойно, где ни ляг
   дождевой червяк, скромняга.
  
   В речке, где растёт бодяга,
   иногда и рыбка - враг.
   Ни к чему ему отвага.
  
   Он - таинственнее мага,
   но не дерзостный смельчак,
   дождевой червяк, скромняга.
  
   Все страшны: и гусь, и гага,
   и любой лихой рыбак.
   Ни к чему ему отвага.
  
   Хоть какая передряга -
   роет грунт резвее драг,
   дождевой червяк, скромняга.
  
   Лезет в глубь во тьме оврага
   и жиреет там червяк.
   Ни к чему ему отвага.
  
   Червяком дана присяга -
   охранять подземный мрак.
   Дождевой червяк, скромняга, -
   ни к чему ему отвага !
  
  
   Maurice Rollinat Villanelle du ver de terre, 109-e.
  
  
   Le malheureux ver de terre
   Vit sans yeux, sans dents, tout nu,
   Dans l"horreur et le mystere.
  
   Tortueux comme une artere,
   C"est un serpent mal venu,
   Le malheureux ver de terre.
  
   Jardinet de presbytere,
   Et vieux parc entretenu
   Dans l"horreur et le mystere
  
   Tentent par leur ombre austere
   Et leur calme continu
   Le malheureux ver de terre.
  
   Il suit l"etang deletere
   Et le buisson biscornu
   Dans l"horreur et le mystere.
  
   Reptile humble et sedentaire,
   Dans son trajet si menu,
   Le malheureux ver de terre
  
   Fuit la poule solitaire
   Et le pecheur saugrenu
   Dans l"horreur et le mystere.
  
   Lorsque la chaleur altere
   Le sol herbeux ou chenu,
   Le malheureux ver de terre,
  
   Qui de plus en plus s"enterre,
   Devient gros, rouge et charnu
   Dans l"horreur et le mystere.
  
   Et c"est le depositaire
   Des secrets de l"inconnu,
   Le malheureux ver de terre
   Dans l"horreur et le mystere.
  
  
   Морис Роллина Змеиное молоко, 110-е.
   (Перевод с французского).
  
   Посвящено Фернану Икру*.
  
   Уж смерть была близка. Стара была змея.
   Лежала, затаясь, почти что без движенья, -
   как скрытое внутри сознанья угрызенье.
   Теперь лишь досаждать ей стали кумовья.
  
   Но голод, подступив, прервал оцепененье.
   Понадобился ей: для пищи, для питья,
   как зелье, чтобы дух воспрял от забытья, -
   волшебный молочай, надежда на спасенье.
  
   И вот, лишь только свет взбодрил её чуть-чуть,
   ползком, едва тащась, змея пустилась в путь.
   Устала, хоть всего сажень прошла при этом.
  
   Стощав, закоченев, скорей взялась за пир
   и с жадностью сосёт, приткнувшись, как вампир,
   свой сочный стебелёк, цветущий жёлтым цветом.
  
  
   Maurice Rollinat Le Lait de serpent, 110-e.
  
   A Fernand Icres*.
  
   Le serpent est si vieux, si voisin de la mort,
   Qu"il ne sort presque plus de son triste repaire,
   Ou, n"ayant desormais que l"ennui pour compere,
   Il vegete enfoui comme un ancien remord.
  
   A la longue sa faim s"irrite et s"exaspere,
   Mais une herbe laiteuse et d"un facile abord
   Nourrit l"infortune reptile qui se tord,
   Et lui verse l"oubli de son passe prospere.
  
   Aussi, quand le soleil le galvanise un peu,
   Il se traine aupres d"elle en rampant comme il peut,
   Et, tout las d"avoir fait ce voyage d"une aune,
  
   Le pauvre vieux serpent famelique et gele,
   Avec des succions de vampire essouffle,
   Pompe et bibe le lait de la plante a fleur jaune.
  
   Справка.
   *Фернан Икр. Смотреть справку к стихотворению Мориса Роллина из той же книги
   "Неврозы", Љ 59 "Две змеи" - "Les deux serpents".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"