Аннотация: Злобная веселуха. Стёб на "Total forget".
Читать, слушая H-blockx-овский The Power.
Kупание Kрасного Kоня.
"Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь."
В.В. Маяковский "Хорошее отношение к лошадям."
Я.
Добрых людей больше, они просто разобщены.
Наконец силы добра прекратили сраться по каждому пункту программы "Как сделать этот мир лучше", и объединились перед лицом мирового зла, для финальной битвы.
Mortal Combat!
Погибшие в этой битве уже не могут ничего вам рассказать.
Добро вырезало зло под корень, сжигая нас в печах, травя дустом и стерилизуя до двадцатого колена…
Зло только испуганно пыталось забиться в уголок, периодически взвизгивая - Так нечестно! Вас же больше!
- Конечно больше! - скрипело щербатыми зубьями добро. - Зато нас лучше!
Злоба, цинизм, неверие, ложь, некрофилия… все с кровью выдиралось из человека… Гряла самая-самая счастливая эпоха…
Flawless victory.
Я всхрипнул и открыл глаза.
Вегета Дистонии желтым хвостом медленно обвивала мои угловатые конечности, с явным намерением сделать из меня своего бандерлога.
Чувствую себя как пиявка в презервативе. Руки тряслись, в голове была только одна мысль -
В дни тягостных раздумий, только вы можете спасти меня, только вы сможете наставить меня на путь истинный, только вы покажете "мне-как-мне" смотреть на вещи, чтобы не было мучительно больно.
Вам пою песнь мою.
Мою песню вам пою.
Пою-мою-песню-хуйню… (Мысль-сука! опять куда-то не туда ломанулась, опять круги гадина нарезает, итак уже не мозг, а гайка с шайбой!)…
продолжаем разговор
Луч прожектора рассекает темное царство Silencio, выхватывая плотный бархат красных занавесок, за кадром Mike Patton с перепевкой "Twin Peaks", мерно пощелкивая пальцами, я предвкушаю -
Один из них блондин, второй брюнет, оба одеты в детские шортики, на одном майка "AC/DC" на втором "Metallica"…
Вот они выходят тупо хихикая и путаясь в занавесках, "субъективная камера" моего зрения взлетает на стреле крана и сделав круг по залу, удобно устраивается в головах моих богов, теперь я вижу себя ими.
Достаю свое, искорябанное вечными шараханьями, сердце и благодарно возлагаю его на алтарь Кали-Майка-Джаджа. Теперь я снова дышу… Только вы способны отогнать тени-драконы над моей кроватью, только вы можете сделать из любого святая святых кровавую кашу-малашу подпольного абортария… наполнить меня жизнью животного, язычески притаившегося в кустах, с единственной целью - как-выпрыгнуть-как-выскочить-полететь-клоки-по-закоулочкам…
Гррррррм…
Я змею обветренные губы -
Она.
Я помню… Я пыталась забыть… Но четкий образ его ухмыляющихся чувственных губ стоит у меня перед глазами. Я снова и снова возвращаюсь к описанию того дня, надеясь, что когда-нибудь я смогу отогнать от себя воспоминания постоянным повторением.
Я помню, как впервые прочитала "Красный смех" Андреева и как страх паучьими лапками пополз по моей спине. Я не могла спать, я не могла оставаться дома одна, я боялась, я видела как красный смех поднимается у меня за спиной, как меня начинают окружать трупы, встающие один за другим из земли. Мне было так страшно.
Я была близка к помешательству, когда решилась рассказать обо всем папе. Я плачущая уткнувшаяся ему в пахнувшую одеколоном шею, сидела у него на коленях, все ему рассказывая.
Папа просто сказал - Если ты упала с коня. Ты должна перебороть свой страх и снова сесть в седло.
Я не стала расспрашивать дальше. Я пошла к себе в комнату и, как в топку сунув руку в секретер, достала книжку Андреева. Я читала "Красный смех" по несколько раз за день, давясь слезами и ужасом, чувствуя как мои волосы становятся дыбом. Призрак красного смеха был со мной постоянно. Но я была упорна.
Как штангист я поднимала больший и больший вес, пока страх не сдался и не отступил. Я прочла всего Андреева. Я чувствовала себя вымотанной, но победившей.
С тех пор меня ничто не могло вывести меня из себя, надолго.
Теперь случилось то, что я переписываю снова и снова и, видимо, подобно Сизифу, буду переписывать вечно. Я не могу не пытаться сесть на этого коня, но он слишком силен, чтобы подчиниться мне, это не Буцефал, которого стоит лишь развернуть к солнцу… это Дрееровский конь апокалипсиса.
Тогда я шла по осеннему парку, я гуляла с Азоркой, собирая самые красивые листья, чтобы потом переложить ими книжки и вместе с мамой перебирать их зимой, клея аппликации и просто вспоминая осень.
Вечером прошел дождь, в парке было свежо и светло. Азорка носился кругами, весело лая и пытаясь запрыгнуть ко мне на руки, я смеясь уворачивалась от его мокрых испачканных лап. Мне было хорошо и свободно, я была счастлива, пока не появился ОН.
ОН шел по тропинке, насвистывая что-то себе под нос. Я остановилась и красно-желтый лист клёна выпал у меня из рук, даже Азор почувствовав ЕГО присутствие, прекратил радостно бегать кругами и настороженно поднял свою испачканную мордочку.
Никогда со мной не случалось ничего подобного, я неожиданно для себя поняла кто ОН.
Я увидела нас вместе, проходящих через вечность, державшихся за руки… всегда.
Мы были с ним вместе, нам не нужно было ничего говорить друг другу, мы были единым целым, которое не могло разлучить ни пространство, ни время.
Я стояла и просто смотрела на него. Я не знала что сказать, и нужно ли ему говорить что-либо, ОН тоже искал меня, ОН тоже должен был понять кто я.
А ОН… ОН скривился в жуткой ухмылке и произнес… я не могу, я не могла это слышать, ОН не мог это произнести!
Что произошло с НИМ?! Какая судьба превратила ЕГО в то чудовище, которое я встретила, тогда там… Кто обидел его настолько, чтобы ОН превратился в это подобие человеческого существа.
Есть ли предел человеческой жестокости?! Почему человеческой?! Что осталось в нем от человека?! Передо мной стояло животное, змеящее губы ядовитой улыбкой…
Он. (фонографическая запись)
Блядь! Ведь вот хуета из под ногтей! Где пидоры гнойные тусы закатывают знают все, а где нормальные гетеры телок снимают… хуй.
Мы тогда с корешами тусили на Охотном, на Манежке, короче.
Лужок заебенил, блядь, построечку - ёбнуться не встать!
Мы, значит, брали по две двухлитровых сиськи "Очка" и ломились к фонтанчикам. Там клёво. Телки косяками рассекают, нам только сиди и от особо крокодильных отмахивайся.
Как-то с Лёшиным (пьяные в жопень, бля!) зацепили двух чувих, одной 16, другой 18. Погуляли там с ними, поржали и чего-то как-то так получилось… хуй знает! …короче начали с ними плотно тусить.
Ну, бля-я-я-я-я-дь - "Гулять" - они это так называют. Всякие-там-разные мозгоёбские прогулочки по вечерам, в Маке там похавать, на скамеечках сосаться и пр.
Только давать нам злобно не давали. А хули делать?! Малолетки. Ну и хуй с ним. Что я ебарь-террорист - как познакомкался сразу раком ставить?!
Похуй мороз, короче. Но моя (18 лет, на хуй!)… моя в общем, чего-то как-то пива перебрала и начала мне телегу про любовь прогонять. Ну обычная эта бабская брынза подзалупная!
"Ты знаешь," - типа - "мне кажется," - Крестится надо, блядь! - "что я тебя люблю."
Ебать мой хуй, как не блеванул тогда?! То есть я, конечно прикинулся дохлым окунем, типа - Ты знаешь, я не могу быть точно уверен, что чувствую тоже самое… тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота.
Она начала порожняк гнать… ну обычный свой. Чтобы я определялся короче, потому что ей нужны бы постоянные отношения.
Доигрался хуй на скрипке!
В общем, я тихой сапой отпиздовал по добру - по здорову. Лёшину говорю - Уёбываем на хуй, в гробу я видал такую еблю!
Лёшин - козел, поначалу говниться начал, я ему прогнал телегу, короче про малолеток и про 16 лет, в общем зассал гомосос как обычно, и слил телку.
А-а-а!!! Я ж не про то рассказать должен. Короче опять. Выбираюсь кореша забрать и с ним на Манегу ломануться. А он живет где-то, блядь, в Жулебино чтоли… Короче, Хуево-Кукуево, Ново-Ебенёво!
Иду по парку, никого не трогаю. Тут попадается эта дура. Собаку, пизда с ушами, выгуливает! И собака противная, заволошенная вся, хуй разберешь где пасть где жопа.
А я толи не побрился, толи бодуном ебало раскорёжило, хуй её не знает!, чува на меня уставилась, как будто я голый там стою.
Я говорю - Чего вылупилась, на хуй?
Дальше вообще пиздец! Чува подъохуела видимо, подкатывает, я даже подумать ничего плохого не успел, коленкой по яйцам - хуяк! Ё -ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-п-твою-мать! ))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))):
У меня конечно - пёздочки в глазах, а эта больнушка, блядь, разворачивается и ломится куда-то.
Сука, блядь, пизда, поганка!
Она. (окончание)
Я хотела объяснить ему про НАС. Я хотела сказать, я хотела заставить его вспомнить, но слезы подкатывали к горлу, я бросила собранные листочки, бросила Азорку, бросила саму себя и побежала, не разбирая пути. Я не видела ничего кроме его искривленных и злых губ, я не слышала ничего кроме его вопроса.
Я не помню как добралась до дома. Не помню как смогла сдержаться, не разрыдавшись при маме. Помню что Азор уже нашел дорогу и обижено переминался с ноги на ногу в прихожей. Прости собачка.
Я ворвалась в ванную и умылась. Нужно было срочно что-то делать… я не знала что.
Я не могла жить в этом жестоком мире, я не могла жить, постоянно осознавая, что мы с ним не можем быть вместе, потому что этот страшный мир смертельно заразил его животным цинизмом и ненавистью…
Быстро раскрутив папину бритву, я вынула лезвие. Я не знала как это делается, но думаю у меня бы все получилось.
- Борщ готов! - услышала я маму с кухни. И вдруг я представила себе маму, которая находит меня здесь, я увидела папу, который никогда не плакал при мне, я увидела поскуливающего Азорку…
Я вспомнила мамин борщ, самый вкусный на свете, вспомнила наши аппликации, вспомнила недочитанного Сервантеса, и вспомнила "Красный смех". Я не должна сдаваться, и я должна перебороть свою боль.
Я аккуратно убрала лезвие в бритву и умылась, чтобы избавится от последних следов плача.
Когда я выходила из ванной, в коридоре уже стоял пришедший с работы папа.
Я радостно бросилась к нему на шею, а он смеясь подхватил меня. Уткнувшись лицом в его китель, я чувствую как он целует меня в лоб и бережно несет на руках в большую комнату, как папа кладет меня на диван…
Я счастливо утыкаюсь лицом в мягкий подлокотник и слышу осторожные шаги мамы, которая подходит сзади к папе, помогая ему справится с тяжелым армейским ремнем на брюках, а папины пальцы путаются в застежках платья у меня на спине, я слышу тихое поскуливание Азорки, пытающегося спрятаться по диваном, ведь он понимает, что мы одна семья, и скоро мы все будем вместе…