Пели деревья вокруг лесной поляны, и листья их шевелились, как волосы на голове. Старые деревья, пожухлая листва, чавкает грязь у корней после дождя. Но уже высоко небо, высока остролистая трава.
...И в песне первого дерева была ночь.
Безветренная и беззвёздная, зато с полною луной. Пьяные от крови гиганты выронили её из своих больших ладоней, из нечутких пальцев, и долго плясали в беспамятстве. А луна упала на окраину Леса, и закатилась под крону одинокой Сосны, и спряталась там, укрылась от надоевших охранников.
Белая, словно кусок сахара, луна застудила молодой Сосне корни, и леденящее сияние её проникло в самую сердцевину дерева, как застывшая на морозе сталь топора входит в живую плоть.
Сосна застонала. Сначала тихонько, неуверенно, как полузадушенный котёнок, не понимая еще, что происходит. Потом громче и отчего-то беспомощней.
Проснулись рядом стоящие деревья, глянули друг на дружку в недоумении. Соседка их казалась какой-то неживой, болезненно хрупкой, словно древний-предревний старик Дуб, в котором почти не осталось жизненных соков. Ветви её подрагивали и скрипели. И вдруг длинные изящные иголочки, которыми так гордилась прежде юная кокетка Сосна, сотнями посыпались на землю, мягко шелестя.
Деревья вздрогнули, а Сосна закричала. Словно что-то оборвалось внутри неё. Хвойная крона стала редеть, и все увидели, что Сосна будто бы подсвечена снизу мертвенным чуть желтоватым светом.
И все постарались отвернуться и закрыть уши широкими ладонями-листьями, и даже снова заснуть, забыть этот ночной кошмар: умирающую красавицу Сосну, крики ужаса и боли, мольбы о помощи...
И многим из них это удалось. И многие не слышали, как замолчала, наконец, охрипшая Сосна. И когда пролетавший куда-то мимо Леса равнодушный ветерок сломал по пути её самую красивую ветку, Сосна была еще в сознании, но перенесла это молча, и даже не заплакала. К исходу ночи она забылась.
Но очнувшиеся гиганты, перепуганные исчезновением луны, услыхали крики из Леса, и всё поняли. И долго искали луну, но длинные сосновые иголки до поры надежно укрывали её от всех глаз. А когда иголки начали осыпаться, гиганты нашли луну и вытащили её, довольную, сытую и потому спящую на свет божий своими толстыми пальцами, каждый из которых был больше облака...
А полнолуния в эту ночь так и не было.
Зато наступило долгожданное яркое утро. Брызнули на землю косые лимонные лучи, и бодро поднявшееся солнце осветило Лес и показало всем старую горбатенькую Сосну с высохшими ветками.
...В песне другого дерева был туман и крылья.
Дерево хотело летать. Хотело летать больше всего на свете, до крика, до слёз, до боли в сердце. С тоскою смотрело на безнадежно глупых, беспечных птиц, не смысливших, какое счастье выпало на их долю, принимавших его как должное.
Но полёт и вправду был частью их сути, потому птицы не отделяли его от себя, от самой жизни, потому что жить не летая попросту не умели.
А дерево жило. Жило и страдало, думая о том, что под его гладкой коричневатой корою спряталась душа любопытной сороки, или тихого трусоватого поползня, а может быть, и гордого владыки неба - орла... Дерево было бы радо оказаться любой птицей, даже самой незначительной, но заветной мечтою его была мечта о Море, о котором толковали каждую осень улетавшие куда-то деловитые грачи.
Дерево мечтало увидеть пенные барашки на зелёной воде, пронестись стремительно над встающими штормовыми волнами, чуть слышно проскользнуть над притихшим Морем в штиль, а более всего этого грезился ему наползающий с Моря влажный молочный туман, в котором можно было бы лететь, как в одном большом облаке...
Дереву хотелось стать чайкой.
Дерево слышало, что души чаек - бродяги, что чайками становятся погибшие в волнах бесстрашные моряки. Так может, душа одного такого моряка просто-напросто заблудилась немного, заплутала в Лесу?.. Дерево не знало. Как не знало оно и о том, что лежащие у его корней сероватые Камни, скучные, вечно дремлющие, неподвижные даже в самый сильный ветер, тоже мечтают о крыльях. Только крыльями в их случае была возможности просто дышать, или хотя бы чуть-чуть шевельнуть пальцем ноги. Но дышать они хотели больше, и изо всех сил досадовали на глупое Дерево, которое не ценило того, что имело...
Так, казалось, всё вокруг Дерева было пропитано Мечтой. Той самой, что всегда недостижима. И каждый мечтал о своих Крыльях и восхищался теми, кто их имел.
...И каждую ночь Дереву виделись сны. Сны приходили к нему охотно, ведь мало кто еще в Лесу ждал их так сильно и принимал с такой благодарностью. Все сны уже знали о несбыточной мечте Дерева, поэтому Отец сновидений всегда посылал к нему одних и тех же своих сыновей: тех, которые любят сниться маленьким детям. Так Дерево летало во сне, каждую ночь, и с большой неохотой отпускало по утрам своих сонных друзей. Жалея его, сны часто оставались до обеда, но потом, боясь выговора Отца, исчезали, и Дерево вновь возвращалось из выдуманных полётов в свой Лес.
Дерево не любило моменты пробуждения. Ощущение сна проходило, даже если долго не открывать глаз, поэтому Дерево открывало глаза и сейчас же принималось размахивать ветками, шевелить листьями, пугая молоденьких белок, пытаясь как можно сильнее утомиться за день и поскорее заснуть.
И однажды Отец сновидений порадовал Дерево, послал к нему одного из способнейших своих учеников, самого старшего и любимого сына. Этого сна ждали в каждую ночь сотни поэтов и музыкантов, тысячи ученых, десятки пророков, чтобы, проснувшись, написать своё лучшее Стихотворение, наконец подобрав слова... сочинить Мелодию, которая переживет эпохи... совершить великое Открытие, над которым бились, сходя с ума, всю жизнь... записать Откровение божества, дав людям надежду на новую землю и новое небо...
Но Отец сновидений послал своего старшего сына к простому Дереву, ибо время его пришло.
И Дерево снова летело во сне, - так, как оно еще никогда не летало. За эту короткую ночь оно побывало всеми птицами, которых только могло представить, любовалось всеми местами, о которых знал наследник Отца сновидений, парило под самыми небесами и спускалось к родной земле... Дерево было счастливо.
И вот под самое утро (Дерево корнями чувствовало, что близок рассвет), ему приснилось самое главное...
Наконец-то Море. Соленый запах пьянил и будоражил кровь. Дерево закричало от восторга, на миг испугавшись собственного чаячьего крика, но вскоре освоилось. Там тоже близился рассвет. Прозрачный туман глушил все звуки, все цвета, но Дерево напрягло слух и различило где-то далеко внизу слабый плеск воды. Растрепанные пряди тумана плыли над спящим лицом Моря, Дерево летело словно бы в парном молоке, задыхаясь от счастья. Но ничто не вечно, и сон медленно подходил к концу. Где-то за горизонтом, укрытое туманом, вставало безжалостное солнце, - вот уже виден самый его краешек, вот осьмушка, вот четверть... Дерево в ужасе зажмурило глаза. Этот сон был так прекрасен, что Дерево почти поверило в него, и теперь у него не было сил расстаться с этим морем, с этим туманом, с этими крыльями... нет! Дерево вновь закричало, и его крик все еще был чаячьим, но это уже ненадолго. Довольно иллюзий и самообмана. Ему никогда, никогда не стать ни чайкой, ни какой иной птицей. Это не-воз-мож-но. И сон развеется, как этот туман, под лучами солнца, даже если оно будет изо всех сил жмурить, жмурить свои глупые глаза...
Дерево вздохнуло, набралось храбрости и проснулось. Перед ним сверкало приветливое Море, расплавленным золотом горело рассветное солнце, таял в волнах, опускался на дно белый туман, делаясь морской пеной.
Дерево расправило крылья и полетело.
Потому что иногда невозможное возможно.
...А в песне третьего дерева был снег.
Мягкий, пушистый, он падал хлопьями целый день, и Лес стоял весь выбеленный, высеребренный, как из волшебной сказки. И целый день в Лесу было тихо, необыкновенно тихо, казалось, самый воздух звенит и подрагивает от этой тишины.
Лес расхмурился, просветлел, не печалясь о том, что никто не видит, какой он сегодня нарядный. Ведь в небесах, высоких и совсем прозрачных, улыбалось тихонько Лесу серебряное солнце.
Но зимой солнце усталое и такое сонное, что его рано укладывают спать, и оно сопит себе сладко на огромных перинах из разбухших от снега, лопающихся по швам облаков.
И в темнеющем, сумеречном Лесу разбаловался, расшалился оставшийся без присмотра юный северный ветер, тот самый, что бежит вместо крови в жилах вечно молодой хозяйки зимы, Снежной Королевы.
Ветер стал ломать сугробы, поднимать с земли снег и подбрасывать его в воздух, раскидывать вокруг в беспорядке.
Так разыгралась метель.
Ветер страшно засвистел и заулюлюкал, насмехаясь над растрепанным Лесом, будил задремавшие было старенькие деревья. Гнул, пытаясь сломать, неокрепшие ветки подроста.
А на самой опушке Леса стояло несколько рубленых изб. Это была окраина маленькой деревни, и в одном из домов сидел сейчас перед свечой Человек, и метель стояла перед его глазами.
Нехорошо оставаться в метель одному. Но Человек и не был одинок, он любил и был любим, только жена его уехала ненадолго в соседний поселок к приболевшему отцу. Человек очень любил её и не хотел отпускать, потому что даже день прожить без неё было для него испытанием.
И сейчас он слушал недобрый вой ветра, смотрел, вглядывался в рыхлую серую круговерть за окном, и глаза его наполнялись слезами. Человек тосковал.
А ветер тем временем успел так насолить Лесу, что тот вышел из себя. Деревья рассердились и стали хлестать по ветру гибкими ветвями, как плетьми, и ветер взвыл от боли.
Услышав это, в Лес явилась сама Снежная Королева, чтобы навести порядок, и студеный северный ветер клокотал и ярился в её жилах.
Её сделанные изо льда сани, покрытые инеем, казались серебряными в свете звезд. Они пронеслись совсем рядом с избой Человека, и Королева бросила случайный взгляд в окно.
Взгляд её скользнул по лицу, и так прекрасен был Человек в своей печали, что Королева остановила сани и вышла, и подошла украдкой к окну, и стёкла тотчас же покрыл диковинный узор её дыхания.
Человек был задумчив и странно спокоен. Казалось, мысли его далеко отсюда, лишь в темных глазах плескались искорки от свечи и глухая тоска, которая сделала его в эту ночь самым красивым человеком на всей земле.
Снежная Королева вздрогнула. Ей стало жаль прекрасного человека, и тогда она решила помочь ему. И вздумалось ей забрать с собой его печаль, увезти её навсегда на своих ледяных санях в край вечных ветров, поселить в своем прозрачном дворце из застывших человеческих слёз. И она приказала, как имеющая власть, печали выйти, и в тот же миг печаль вышла из Человека, из сердца его и из глаз, вышла со вздохом, со взмахом ресниц.
Снежная Королева улыбнулась и поспешила к саням, ведя за руку притихшую, печальную Печаль, и они умчались в Лес, а затем унеслись еще куда-то, а куда - о том ведет только любимчик Снежной Королевы, северный ветер.
...Но не знала хозяйка зимы, что печаль - это часть души человека, и нельзя так просто забрать её. Даже в радостные минуты таится печаль где-то в самом забытом уголке человеческого сердца, еще острее позволяя чувствовать счастье.
И, сама не желая того, забрала Снежная Королева у Человека его душу, избавила от печали и горя, но вместе с тем и от любви, и от радости, и от всех прочих чувств, которые были неотделимы от печали. Ведь нашу душу нельзя разделить...
Человек выдохнул и отвернулся от окна. Вьюга больше не заботила его. Кто придумал, что непогода навевает печаль? Глупости. Нет на свете никакой печали...
Черты его лица будто смазались чуть-чуть, показались не такими тонкими и правильными, как прежде. Не такими красивыми...
Да, и чего это он не спит в глухую полночь? Пора укладываться.
И Человек лёг спать, позабыв и думать о том, что завтра вечером вернётся его жена.
...Не к добру это - оставаться одному и грустить в метель. Не стоит глядеть в задернутые инеем синеватые стёкла - ведь вы можете встретиться взглядом с самой Снежной Королевой.