Аннотация: Измени жизнь к лучшему, поверни задвижку.
ИГОРЬ КОРНИЕНКО
ЗАДВИЖКА
Всё началось на кухне у Стаса-Самореза. Как всегда, пили. Мы, правда, не всегда пьем, а так, по настроению. Тогда были в настроении. Нас было четверо. Если считать вместе со мной. Это было два месяца назад - по весне. В марте-апреле. Грязища на улице и моросящий дождь загнали нас с баллонами пива на кухню к Саморезу. У него всегда была свободная в отличие от всех нас хата. Он бросил институт, опять-таки единственный из нас, и пошел работать в автомобильную мастерскую - зашкуривать вмятины на бамперах и капотах. Стас заметно был старше, да и крупней, я его считал главой нашей, если так можно сказать, банды. Потом шел Леха - погоняло Черчилль, почему такая кличка, никто, даже её обладатель, не знал. Далее Валерка-Зуб - у него всегда были проблемы с передними зубами. Если не ломал сам, то обязательно выбивали. Мамка его только на зубы и работает. Замыкал компашку я, и не потому, что самый младший по возрасту, а потому что хреново видел. Близорукий. И звали меня с самого детсада Четырехглазым. Я не обижался. Больше злился на предков за то, что они всегда покупали мне такие окуляры. У всех очки как очки, у меня же толстенные стекла в деревянной оправе. Это сейчас, в семнадцать, я ношу модные очки, а ещё год назад мои телескопы были достопримечательностью всего квартала.
У Самореза после двухлитровой бутыли пива зашел разговор о "тварях дрожащих", о политике мэра, губернаторе, президенте, Чечне, контрактной службе... Мы все, кроме, я уже говорил, Стаса, учились в одном институте, и все на разных курсах. Все успели прочитать, на худой конец пробежать глазами труды Кропоткина и Ницше и были жуть как одурманены революционными настроениями. Правда, слово "дурман" здесь не очень подходит, но лучшего я подобрать не могу: захвачены, околдованы, разрываемы, терзаемы?.. Вставьте слово, какое понравилось. Но именно дурман я ощущал всё это время, начиная с разговора на кухне. Он растекался по крови, приятно щекоча. Оголяя нервы, напрягая мускулы. Дурман не похожий на алкогольный. Я вдруг почувствовал просыпающийся внутри себя патриотизм. Во мне впервые, наверное, зашевелилась гордость. Не за себя, за русскую нацию, за народ, за идею. Тяга к переменам потащила вперед, зацепив за мозжечок. Во мне закипел протест. До этого момента во мне так ни что не кипело. Впрочем, у меня ещё не было ни великой страсти, ни великого разочарования. Пока был лишь только протест. Протест против всего и всех.
Мы должны оставить след! Наследить в хорошем смысле этого слова. Наши следы заставят мир измениться. Измениться к лучшему. И пускай не мир, достаточно города. Нашего города, где мы родились, где полюбили и где, даст Бог, в спокойствии лет так через пятьдесят умрем. Ну, если не через пятьдесят, тогда - как придется. Вон Колька Васильев в шестнадцать лет от сердечного приступа умер. Ему кто-то лося пробил, в грудную клетку кулаком врезал во время разборки какой-то, у пацанёнка что-то в сердце защемило, и не стало Коляна.
А сейчас мы даже и не думали о спокойной жизни, о смерти не думали, нам нужно действовать. И действовать быстрей. Мы торопились жить. Не задумываясь, куда торопимся, к чему спешим. Бежали, стараясь перегнать время, а оно смеялось впереди нас, готовя новые сюрпризы.
Тогда Лешка говорил, что важно сделать всё так, чтобы нас не спалили. Стас не соглашался. Я молча мусолил стакан с пивом в худых и длинных пальцах. Валерка предложил что-нибудь взорвать, что-нибудь ненужное, вредное. Сказал, и я его поддержал, что спасать надо не людей, а природу. Черчилль предложил взорвать "гребаное правительство - вот уж кто губит природу и людей вдобавок". Саморез закурил и выкурил за всё время разговора восемь сигарет "Винстона".
На улице как-то быстро темнело, и пиво давно кончилось, нужно было что-то предпринять, для начала хотя бы сброситься на пиво или как?..
Единогласно порешили сходить за ещё двумя двухлитровками и привлечь к революционной деятельности девчонок.
Девчонок на самом деле было полторы. Нина - верная подруга, будущая стопроцентная жена у Стаса. И поклонница сногсшибательного взгляда зеленых глаз Леши местная давалка Лиза. Может, давалка - это и сильно сказано, а по её словам, так она вообще, как только увидела глаза Черчилля, больше ни с кем не то чтобы не спала, не встречалась даже. Валерка довольствовался случайными связями, которые часто открывали перед ним двери в городской вендиспансер. Гордился же Зуб тем, что все его заболевания были не так серьезны, как СПИД. И, конечно же, списком соблазненных дев. Врет, а может, и нет, но список у него уже давно перевалил за цифру тридцать, и среди всех помеченных есть особи не первой и даже не второй свежести. Валера и мужиков "посимпатичней" в свой список мечтает занести, да всё никак не решится. Руки, или что у него там, не доходят. О своей половой жизни я уже по ходу сказал. Пока у меня ничего ни с кем не было, если, конечно, не считать безвинные тисканья в спортзале школы после выпускного бала с самой, на мой взгляд, несимпатичной девочкой из класса. Вот вам, пожалуйста, чудеса хмельного зелья. И выпил вроде немного.
Девочки прониклись нашей идеей только после третьего стакана пива. До него Нина пыталась внушить нам христианские истины, которые вечны и безапелляционны. Лиза, поддакивая из солидарности, добавляла, что существует не только Божий закон, но и государственный, и что за всякое такое хулиганское нас всех сначала арестуют, потом оштрафуют, а чтоб на всю жизнь запомнили, в добавок посадят.
Разлили по третьей, чокнулись за любовь, Стас с Ниной поцеловались, Лизе было позволено только лишь чмокнуть Черчилля в подбородок. Лешке было не до телячьих нежностей, захваченный революционными идеями, он вычернено, как-то даже по-ленински глядел в пустоту между холодильником и шкафом для посуды, нервно комкая невесть откуда появившуюся в его руках пачку презервативов.
Вспомнили, что мэр - бывший ворюга и что уже второй дом строит на курорте "Золотой песок", и что дочь его, Лиза знает её - вместе учились, сучка, каких нет, и что наркотики потоком идут в город, потому что за этим стоит снова он - мэр. И выглядит он как, сразу видно, нюхач героиновый, нос всю жизнь красный и сопливый.
"Какой город - такой мэр. Мы похожи на тех, кого выбираем" - то был последний агонизирующий довод Нины во спасение тела и души мэрской, а потом разлили ещё пива.
- Значит, будем грохать мэра?! - как-то не то задумчиво, не то пророчески изрек Черчилль, переводя взгляд из пустоты на нас.
- Не факт, - сказал Стас и отхлебнул успевшее выдохнуться и нагреться пиво, - но чурбана этого надо проучить, как следует.
- Только не убийство, - тихо, почти про себя пропищала Лиза.
- Они что, по-твоемому, придурки? - подала голос Нина и обняла суженого за шею, - ты же не собираешься валить мэра, правда, зая? - томно прошептала она и выпила залпом остатки уже даже не хмельного напитка.
- И что мы с ним будем делать? - подал голос Зуб, - не мочить же его, сволочину, в самом деле? - а потом, подумав, - хотя почему бы и нет? Грохнуть заразу, и то дело. Уж сколько он, сука, небось, за свои сроки перегрохал. Помните банкиршу эту, как её, со здоровенными сиськами?..
Никто не вспомнил дамочку с крупным бюстом. Градус сыграл свою злую шутку. А ведь об этом жестоком убийстве местной владелицы центрального банка писали и областные, и московские газеты. Женщину забили насмерть молотками.
Я сидел молча. Мне было что сказать, у меня просто, как всегда, от недопивона разболелась голова, а денег догнаться не было. И всё, что я в тот вечер сказал, было:
- Может, ещё по пивку, сил нет, как в висках ломит, ась?..
Учеба в те недели не катила. Пришлось брать академический, чтобы не провалиться на экзаменах. Следом за мной сел на справку Лешка. Только Валерке на все было плевать. Он занялся охмурением очередной гёрлы. Правда, переворот городского масштаба никак не вязался с амурными делами Зуба, и на время подготовки к операции Казанова решил оставить свое поле деятельности. Отдав себя в свои руки. "Кулаки", - поправил он.
За две недели мы выпили около ста литров пива и перебрали более трехсот способов как наследить так, чтобы ещё и помочь народу.
Подстрелить двух зайцев одним выстрелом оказалось не так-то и легко. В одних случаях умирал мэр и его близкие, включая телохранителей - три штуки и собаку Пьеро. Это каким придурком надо быть, чтобы так обозвать любимую собаку?.. В других случаях под удар попадал и без того замученный мэрской программой горожанин, а это уже никуда не годилось. Не по - Робингудски получалось.
К концу третей недели все выдохлись, и революционный дурман, выветрился из организма, как вдруг, как всегда это бывает в жизни, Лешкину Лизку перевели в лабораторию по контролю над качеством воды. С её мозгами только там, по всей видимости, работать. Всё, что она там делала, эта следила по прибору, компасу, как она его называла, за уровнем воды в трубах. Понижала или увеличивала давление при необходимости с помощью специальных задвижек, опять-таки как она рассказывала. Работа не бей лежачего, за которую платят пять тысяч, её устраивала. Ещё бы, а за ночные выходы добавляли зарплату на 30%. Лафа конкретная. Так вот, одна из Лизкиных сменщиц в первый же рабочий день новенькой, а Лиза, как и подобает в здоровом рабочем коллективе, проставилась, рассказала, уже прилично захмелев, что однажды кто-то в ночную смену перекрыл какую-то там задвижку. Утром приехала аварийная служба. Пока искали неполадки, в городе девятиэтажный жилой дом полностью затопило. От и до. Клялась сменщица. За это, правда, непонятно за что, и выпили. Лиза пришла пьянющая в дребезги и долго не могла рассказать всю историю целиком. Когда же ей это удалось, все поняли, что срочно надо выпить. Лиза башляла.
Общим советом было решено затопить мэрские дома. Хотя бы тот один, в котором он живет с семьей, охраной и любимой скотиной.
Итак, семья: количество 5 штук. Жена - полоумная алкоголичка, дочь - тупая корова 130-ти кг, отец мэра - старый маразматик, которому на кладбище уже заколебались прогулы ставить, и близкий друг семьи, а скорей всего чей-то любовник, не удивлюсь, если мэрский, чопорный осел с крашеными волосами.
Охрана: телохранители, я уже говорил, они всегда идут в комплекте по три штуки. Черные очки, плащи, дубины и тупые скуластые морды всегда у них в наличии.
Скотина: собака с дурацким прозвищем, помните?.. Была фотография в газете, где придурковатый мэр целует любимое животное в лоб, и убийственная подпись к снимку: "У них всё намного серьезней, это больше, чем любовь". Оставляю приведенную цитату без комментариев.
По номеру дома, сверяясь со схемой городского трубопровода (такая карта висит у Лизы в лаборатории), мы вычислили основную трубу - она называлась ведущей. Отыскать придаток, по которому в двухэтажный коттедж мэра поступала вода, было проще пареной репы. На всех трубах стояла маркировка, соответствующая району и номеру дома. Единственный дом в городе с номером 6 УЕ, с мансардой и двумя спутниковыми антеннами принадлежал ясно дело кому.
Лизе оставалось главное - вычислить те вентили и задвижки, которые нужно либо закрыть, либо открыть, чтобы сантехника в доме мэра сдалась под натиском воды.
Лешка провел благоверной инструктаж, и если она сделает всё правильно, пообещал серьезно подумать об их дальнейшей жизни. Уж очень Лиза хотела законных отношений.
Лиза ушла в день на смену, а нам ничего не оставалось делать, как пить. Волнение и напряг ожидания смогла снять только литровка водки с пивом.
Вечером Лизу встречали, как никогда. А-ля Мадонна, певица имеется в виду. Ей даже пиво холодное не открытое оставили и начатую пачку солененьких сухариков. С оглашением результатов Лиза не торопилась. Разделась, налила стакан пива, жахнула его одним глотком, налила второй...
Всё замерло. Валерка, до этого икающий без остановки, потух и проглотил спазм на полдороге к горлу.
- Не томи, - снова произнес Леха, - есть чё? Нашла?
"Мадонна" допила второй стакан пива и, отрыгнув, рассмеялась:
- Видели бы вы свои рожи. Прям триллер какой-то. Конечно, всё ништяк, я по компьютеру глядела и сверяла, специально для этого в центр ездила за картограммой. Сейчас всё расскажу и нарисую.
Дружно выдохнув, послали самого быстрого, меня, за добавкой.
В эту ночь меня три раза тошнило, но, странное дело, я пил, не прекращая. Выблюю, и снова за рюмку. Знал, что на утро все равно придется похмеляться.
Атаковать решили через неделю в ночную смену Лизы. Задвижки, с которыми нужно было поработать, располагались в километре от Лизкиной вахты. А перекрыть нужно было два вентиля и сорвать одну задвижку. Причем сделать это нужно одновременно, чтобы урегулировать поток воды, иначе, предупредила Лиза, может разорвать трубу, и хана. Так она и сказала: "хана".
- Кому хана-то? - спросил я.
- Тому, кто окажется рядом. Долбанет так, что мама ищи туфлю.
У Лизы будет пересадочно-укрывной пункт. Черчилль с Зубом берут на себя вентили, они находятся в трех метрах друг от друга. Саморез и я должны будем сорвать задвижку.
- И зарядите батареи на сотовых, - строго наказал Стас.
Возвращаясь тогда домой слегка подвыпивший, пробовал осмыслить происходящее. Я был всем доволен. Я ощущал себя намного сильней и здоровей. И мускулы гудели и пульсировали, чего я раньше не замечал. Куда пропал страх перед темными подворотнями? Где то чувство растерянности, подавленности, обезоруживающее меня до этого времени? Не боюсь закричать, выражая свои чувства, не боюсь заплакать и послать на х... Не боюсь. Захотелось вызвать страх, тот, ещё совсем недавний - лишь сердце ответило старыми ранами, до которых мне теперь уже не было никакого дела.
Впереди ждала жизнь. След. Подвиг.
По одиночному сигналу на сотовых телефонах мы перелезли через дырявый забор. За забором на невообразимо огромной территории, извиваясь и шипя, тянулись во все стороны света трубы.
Заранее сверившись по карте, я так выучил её назубок, мы разделяемся.
Мне и Саморезу налево. Черчиллю с Зубом направо. Рядом с ними в двухстах метрах за забором теплая лаборатория и грызущая ногти Лизонька. Но к ней мы идем только в крайнем случае. Если все проходит без сбоев, встречаемся за забором. Все сотовые включены в режим вибратора.
Погнали.
Идти, как договаривались, тихо, но быстро. По мере возможности издавать минимум звуков.
- А чё, если я пернуть захочу? - возмутился Зуб.
- Через рот и в тряпочку, - дал совет Стас.
Ночь стояла не по-летнему холодная. Вчера прошел какой-то холодный циклон, был ураган, имелись пострадавшие, а бича с 3-го района сорвавшимся баннером придавило.
Дождь шел до сегодняшнего утра, к обеду вылезло солнце, да, как видно, без толку. От земли веяло сыростью и пахло червями. А здесь, за забором, еще подванивало изолентой и мазутом.
- А кипяток течет по трубам? - спросил у Лизы кто-то.
- Течет, так что смотри, задницу не оголяй, прижжешь, мало не покажется.
Судя по тому, как дымили паяные швы на некоторых трубах, в них бежал кипяток. Мне вдруг представилась жуткая картинка взрыва с бушующей кипящей водой, и только сейчас я спросил у Стаса:
- А мы какой водой будем топить мэра?
Стас остановился и посмотрел по сторонам.
- Чё-т мы раньше у Лизки не спросили?..
- Она же понимает, наверное, что если прорвет кипяток, то от мэра и его семьи останутся горячие сосиски?..
- И те не останутся.
Мы стояли посреди темноты и смотрели друг на друга. Во мне зашевелился, зачесался тот самый старина - страх.
- Это будет убийство, Стас, - шепотом сказал я.
- Мы не можем повернуть. Идем. Лиза не такая дура, как нам кажется.
- Думаешь?..
- Бежим. Они уже, наверное, на месте.
- Стас?!
- Что, Четырехглазый, зассал? - резко выкрикнул он.
Я отступил:
- Хули, грубишь?!
- А, что ты как девка заскулил?..
- Я-а?..
- Не хочешь, дрейфишь, дуй отсюда. Я пошел, - и Саморез побежал.
- Стой! Я с тобой.
Догнал его у самой задвижки.
- Все вы маменькины сынки - уроды. Из-за вас Россия живет под такими, как наш мэр, понимаете вы это или нет?! Придурки! - Стас смотрел мне в глаза и продолжал рычать, брызжа слюной и яростно жестикулируя. Я его даже испугался сначала. - Вы пасуете перед силой, ложитесь на спину перед принятием любого, пускай даже и неправильного решения, сдаетесь. Сдаетесь перед всеми. Перед этой жизнью. А эту сучью жизнь надо загибать и иметь. Ломать. Кто сделал твою жизнь такой? Мать? Общество? Мэр с его гребаными охранниками? Нет, ты! Ты сам сделал её такой! Так измени её!
Изменись!
- Сварив заживо людей? - только произнес я это так тихо, что Саморез не расслышал. Отдышавшись, он обнял меня одной рукой за плечи, а другой достал из кармана джинсов жужжащий сотик:
- Я, верно, всё сказал, а?
Я кивнул.
- Ты ещё расплачься. Я же из лучших побуждений, ты же понимаешь?
- Начнем, - выдохнул я.
Меня трясло осиновой дрожью, во рту сухо, а сердце стучит так быстро, что его не слышно. Вспомнил почему-то маму, как она собирала меня до самого девятого класса в школу. Как гладила рубашки, раскладывала аккуратно на стуле носки... А ещё, когда зимой было холодно, она нагревала мне одеяло на батарее и укрывала перед сном...
- Давай, ты стой на шухере, а я открою её, Лиза сказала, что должно быть легко, это новая задвижка, - голос Стаса стал грубей. Может, и он тоже, как и я, боится?
- А если?..
Стас позвонил Черчиллю. Как только у него там, на том конце неизвестно какой трубы завибрирует телефон, Черчилль позвонит Зубу. Саморез в это время досчитает до ста и откроет задвижку.
Я отвернулся, когда Стас произнес восемьдесят. Он уже стоял на лестнице, ухватившись за железные "крылья" задвижки, и тихо считал.
Задрав голову высоко вверх, я увидел спутник. Красная звездочка среди темного, ни звезды, неба. Как символ, как знак...
- Сто.
Я зажмурился.
- Бля, и правда легко пошла, - донеслось за спиной, - слышишь, Четырехглазый, как вода понеслась? Во как ревет.
- Холодная? - спрашиваю, не открывая глаз.
- Холодная. Пошли отсюда скорей.
- Нет, правда, холодная? - и сам смотрю в его глаза-щелки, вдруг лжет.
- Да пошел ты, что я, на убийцу похож?
В кармане посреди ночи и труб зажужжало.
За забором нас уже ждали возбужденные друганы, а на кухне у Стаса дожидались шесть литровых бутылок водки и столько же пива.
Операция прошла успешно. Только вот всю дорогу до дому я пытался отыскать в небе тот самый спутник и не мог. Может, улетел? Размышлял я, или это был вовсе не спутник, а падающая звезда? Спросил у попутчиков: может, кто из них видел?
- Под ноги лучше смотри, итак ни хрена не видишь, - почему-то огрызнулся Валерка. Хотя почему, известно - недотрахокардия у него, она же сперматоксикоз. Что ж, дело сделано - завтра уже снова может тешить свою плоть сколько угодно.
- Нет, правда? - повторяю я.
- Правда, Четырехглазый, сейчас творится вон там, - сказал Лешка и показал вперед, в темноту.
- И что это там за правда?
- А ты догадайся, вроде не тупой.
- Ты про мэра?
- Про него самого, - усмехнулся Черчилль и на ходу прикурил.
- А вы знали, что в трубе мог быть кипяток? - съязвил я.
- Да хоть раскаленный металл, - это сказал Валерка, - нам-то что. Мы в министерствах не сидим и честных людей не грабим.
- Из дома надо будет Лизунье позвонить, - выпустил дым Лешка, - а то она все ногти на ногах сгрызет.
Зуб громко заржал:
- Ты ей свои потом погрызть дашь.
До Самореза добрались в половине четвертого. Получается, час в дороге. Черчилль сразу сел на телефон. Зуб направился к холодильнику. Я подошел к раковине, полной стаканов и тарелок, и открыл кран с холодной водой. Воды не было. Открыл кран с горячей - то же самое.
- Стас, - позвал я, - у тебя воды нет.
- В холодильнике пиво, зачем тебе вода?!
- Нет, я про кран. Воды в кране нет.
- Наверно, перекрыл...
Стас подошел ко мне и покрутил оба вентиля.
- Но это точно не из-за нас. Случайность. Не бери в голову, пойдем лучше выпьем.
- Пойдем, - согласился я, пытаясь выкинуть из головы события полуторачасовой давности.
Мы допивали второй литр водки, когда в кране загудело. Все, как по команде, поднялись.
- Вода идет, - сказал я.
- Ага, приближается, - Саморез.
- Может, закроем краны? - Черчилль.
- Поздно уже. - Зуб.
- А если горячая?.. - снова я.
- Тогда молись, - кто-то.
Часов в пять утра городской глава проснулся с диким желанием попить водички. Он вчера здорово перебрал в гостях у губернатора. Доковыляв кое-как до кухни, мэр взял из раковины стакан и открыл холодную воду. Говорят, с похмелья хорошо пить именно воду из-под крана - в ней всякой гадости хватает. Все, что было в желудке, вмиг осядет, и можно продолжать жить. Но то, что плюхнулось в его стакан, мало напоминало воду. Мэр даже не сразу понял, что это. Поднес стакан к глазам и наконец сообразил, что это, но было поздно. Желтовато - коричневая мутная масса хлынула из крана, марая лицо и грудь мэра, а потом кран разорвало от напора.
Мэр принял опрометчивое решение, он позвал на помощь, закричал, только крик его захлебнулся в вонючем потоке. А когда мэр упал, и его глаза залепили ошметки туалетной бумаги он каким-то третьим глазом увидел, что это конец.
Он так и не узнал, кто этот человек, превративший воду в...
И только Лиза, возвращающаяся со смены, так и не дождавшись сменщицы в девять часов утра, еще почти целый час оставалась чистой.