Давным-давно, когда люди пяти земель не знали войн и раздоров, когда жизнь их не была ничем омрачена, на востоке был известен своею мощью и свирепствами дикий зверь, никем не покоренный, великий своей силою и жестокостью. И имя ему было - Халакаинский кугуар, лютый горный лев.
* * *
Когда-то славный, Бейл задохнулся весь в пыли, обласканный нежданно Лукса милостью. Пресветлый Лукс дожелта выжег лужайки городского сада, иссушил фонтаны и разогнал по раскаленным улицам так рано облетевшую листву. Она хрустела под ногами страдающих от духоты и голода людей, и даже ночь не приносила облегченья. Жизнь стала равно страшной каторгой для всех: от бедняка в рванье до именитого вельможи.
В один из этих раскаленных дней судья верховный и градоначальник Бейла, законом умудренный Жирандоль, делами горожан был крайне занят в полутени кабинета - слепящий свет в нем вызывал жестокие мигрени, и Жирандоль что днем, что ночью продирался сквозь тернии своих забот ведомый светом лишь пяти свечей. Еще не знал он, какое дивное посланье день этот принесет, когда ж его распорядитель и советник главный уже спешил по коридорам, стараясь на бегу не растерять свою красноречивость. Замедлившись учтиво пред дверью своего патрона, распорядитель и пройдоха редкий, Бессер, вошел, три раза постучав.
- День добрый, господин судья верховный, - мягко речил он, щадя слух обостренный своего патрона.
- День добрый, Бессер. Который нынче час?
Бейл полднем был настигнут, от жара суховея не было спасенья.
- Уж полдень, господин, - советник подобрался ближе, надев неловкости благопристойный лик. И Жирандоль помог, пускай и знал он, что даже в детстве его распорядитель смущаться не умел.
- Вам есть что рассказать, мой дорогой советник?
- Вы знаете, что граждане на грани мятежа...
- Спасибо, Бессер, это стоило напомнить, - на горький вкус упрека не прельстился Жирандоль.
- В городе голод, посевы сожжены, мы привлекли святую церковь, но вынужденное очищенье духа через суровый пост лишь усугубил и без того упавшую мораль...
- Что вы хотите тем сказать?
- Мой господин, ведь Вам виднее с вашей высоты - немного городу осталось дотянуть, там будет помощь, провиант, мы выползем из этой смрадной ямы, - склонясь учтиво, советник продолжал. - Но горожане могут не дождаться - народный бунт сильнее веры в лучшее, увы.
- Я знаю, Бессер, продолжайте.
- Да, видит Лукс, на помощь нам послал он Дивный Случай и Высших Сил распоряженье. Вы знаете, селенье есть, Хакалаин...
Жирандоль кивнул, весь обращенный в слух.
- Не далее как на неделе прошлой там пойман был опасный дикий зверь - Хакалаинский кугуар, и в город наш паломниками приведен.
"Удача!" - воспрянул дух высшего судьи - нашлось спасенье. Он знал уж наперед, что хочет предложить советник, но со вниманьем мудрого отца позволил продолжать.
- И чтобы подбодрить бедою истощенных граждан Бейла, я, как советник первый Ваш, рекомендую игрища устроить - пусть знать и челядь, кто решится с легендарным демоном сразиться, выходят на арену - то будет бой-игра, красиво слажен на потеху горожанам и не опасен для воинов его.
О да, что это за решенье! То милость Лукса, снисхождение богов, а позже...
- А позже можем принести отродье ада в жертву богу - тогда пусть возликуют горожане, и в Бейл войдут соседних городов посланцы, с собою избавленье от этих мук принесши, - поправил Жирандоль. - Неделю не кормите беса, пускай ослабнет. И перед боем разъярите вы его - почуяв, что смерть близка, найдет в себе зверь силы биться, став не опаснее ягненка.
Бессер склонился ниже к полу, угодливо кивая. Но вот, забыв о доблести того, что будет свершено - сначала бой, а после - умерщвление который век селенье мучавшего зверя, Жирандоль спросил.
- Конечно, веру укрепит и то, что наши паломники сего зверя в город привели, но как изловлен был демон этот?
- Его в горах спас егерь, забрав к себе, чтоб выходить попавшего в ловушку. Узнав в нем легендарное чудовище, паломники, еще без сил, вязали и вели сюда.
- Воистину удача.
Так было решено и в клетку льва горного неделю не спускали пищи - лишь воду, чтобы ключ к спасенью города до срока не издох.
* * *
И вот, пришел час избавленья - праздная толпа, забыв лишенья, муки и жару влекут свои мосла к арене города - там будет горный лев заколот. Простолюдины, заняв свои места, могли увидеть все, как на ладони - арену, знать, под пологом сидящую, градоначальника, жену, а вон - советник первый, с глашатаем говорит. У входа скрытого от глаз толпы, в шатре, разбитом на сухой поляне, собрались рыцари - как на подбор, и стать, и знать, и гербы - все в них героев выделяет. Но среди них один был малый - и не богат, и не силен особо, а вместо герба - блеск в глазах и старое копье. Чем думал он, средь рыцарей как равный встав? Кто пожалел, а кто - уж посмеялся. Юнец не знает уговора одного - не бить зверье всерьез, но ловко провести игру сраженья - и будто побежденному, уйти с арены, а лучше - унесенным быть. Никто не посягнет льва горного убить - нет храбрецов таких средь простаков, а среди знати - нет таких глупцов. Когда иссякнут стройные ряды героев, тот дикий зверь по праву будет церкви вверен и там - как жертва поднесен богам. То знали рыцари, увы, не ведал бедный мальчик. Он обречен был выйти чудаком и на посмешище быть выставлен толпою. Но бой - есть бой, и самый напряженный - не тот, что в поле средь двух армий проведен, а в будний день - среди рядов торговых, когда протянешь для приветствия ладонь.
Но вот - фанфары. И глашатай - сухой старик, не потерявший голос, - восходит на помост, чтобы оттуда речью зрителей к арене приковать.
- Добропорядочные горожане, дамы, господа! Сегодня мы свидетелями станем кровавой битве!
Простолюдины в нетерпенье загудели со своих собачьих мест. Казалось, не рыцари здесь будут биться - они, простые, но с горящими сердцами.
- Во славу храма нашего, мы чудище низвергли - свирепого Хакалаинского убийцу! Оно томится в крепкой клети, ожидая боя, чтобы познать всю силу нашего оружья, все мастерство отважных рыцарей, что ждут уже давно, кого им равного сыскать по мощи!
Толпа уже ревела, женщины - рыдали (их чудом допустили, позволив детей младых на попеченье старых раз оставить, но здесь и те - законы ловко обойдя, с малютками к арене пробрались).
- Прошу, о Бейла граждане-страдальцы! - (нет, то неловко вышло - негоже было людям об их муках поминать, авось бы в развлечении забыли - о выжженной земле и разоренных своих гнездах) - Последний миг перед сраженьем, давайте обратимся к славе Лукса, его храма, служителей, жрецов! Ведь лишь их чистотою и крепкой верой дичайший горный лев сошел послушно с гор, чтоб в Бейле стать подарком богу. И обратимся к мудрости того, кто в граде нашем пастырем над всем стоит, - глашатай старый к Жирандолю обернулся, чтобы поклон нижайший отпустив, толпе напомнить благодетеля её.
И вот, без лишних препираний, боясь толпу нетерпеливым гневом напоить, ворота распахнулись - на арену входит Он. Великий и могучий, доспехом ослепивший уже бесчувственных от треволнений дев. Дает отмашку жена немолодая Жирандоля - своею полною рукой спускает на арену тончайший шелковый платок, и двери отперлись: из клети, взрыкивая и ощерясь, выходит кугуар, могучий крупный зверь - шесть футов до хвоста и трое в холке (да только ноги волочет устало - уже не хочет ничего, но когти рвет досада - так просто сдаться? Ни за что). Удар - бросок - ответ. О, нет...повержен рыцарь...и льва от тела отогнав, его уносят с поля боя. Толпа ликует - началась потеха! Скорее, дальше, нового пускайте! Уже бы здесь запахло смертью! Не евши мяса в голоде постылом пускай хоть кровь глаза увидят их. А за воротами - театр! Внесли бойца: он бойко на ноги вскочил, от ран былых отрекшись. С досадою отметил, что кираса когтями зверя чуть подпорчена была - из-под его могучих лап снарядом камень вылетел - и прямо по застежке. Идет второй - не уступает в стати. И то же сквозь врата юнец увидел - толпа встречает смелого героя, а горный лев готов к броску. И вот, для фарса увернувшись, герой, ногою оттолкнувшись, вдруг описал дугу. Лев ни при чем, но выглядит правдоподобно - и обреченный вздох вознесся над толпой. Но вот, собравши силы, наш рыцарь будто бы и сам способен из песка подняться и уйти, готовый отбиваться, к воротам, где его замена ждет - еще позер (с презреньем отмечает юноша наивный). А старый глашатай уж глотку надрывает - за чином чин, заслуги, имена - сменяется в кругу арены бесчисленных героев кутерьма, и вот уж не осталось ни именитых, ни прославленных - лишь тот юнец, что посягнул с копьем на честную добычу храма.
И в шутку стражей он пропущен был в объятия арены. Старик с помоста не кричит - он в замешательстве - кто тот смельчак в рванье, копьем вооружен? Но в возбужденье люд простой - вот их герой, он не богаче, ничем не лучше каждого из них! Пустить! Пусть бьется, силы испытает, все их порывы - с ним! Градоначальник благосклонно улыбнулся и головой кивнул - старик с помоста подозвал юнца, чтоб знать, кем пред толпой его представить.
- Я Элодей. Отец мой, дед и прадед - все были Адмодны, - с достоинством ответил юноша ему.
- А нет в твоем роду кого поименитей? - так, без обиняков, спросил его старик. Неловко было перед Бейловским бомондом безродного юнца как есть представить. Тот кивнул.
- Был дядя, папин брат, его я не любил. Его фамилия, от сводного отца доставшись - Клаумайер.
- Иди обратно, мальчик, да будет Лукс с тобой, - старик его отправил, невольно пожалев. - Последний, кто здесь будет испытуем (да видит Бог - его не принуждали), покорный ваш слуга - Клаумайер Элодей! Внемлите люди, этот мальчик смел, раз пожелал сразиться с этим зверем!
Его восторженно приветили одни, другие - морщились с презреньем, но все ж потешно было им, как будет беспризорный тот щенок сражен в песок и кровь хакалаинским монстром.
И вот, с опасным зверем он один: пуста арена, стражи нет, не слышат уши трепета толпы, глаза не видят протянувших руки дев - о, как он молод, как прекрасен, душа его чиста как хрупкий белый снег, они бы разом все его усыновили, но раз не выйдет - хоть вышьют светлым ликом полотно на память...
Но что же видит Элодей? Без силы горный лев вот-вот протянет лапы, и мутен взор его и пена изо рта, но рык еще клокочет в глотке смрадной. И вдруг, объятый страхом, юноша пустил свое копье - так, наугад, на поводу удачи. Копье лишь чиркнуло песок, пройдя под грудью, но - судьбы веленье, - зверь потерял свой гордый блеск в глазах и пал, без сил пал на арену, прижав орудье Элодея мощным телом.
- Повержен! Побежден! О, славный Клаумайер! Качать его, качать! - рокочет люд. Градоначальник жестом указал - пусть зверя уведут. Но кровожадная толпа ревет, - Прикончи, размозжи о камни череп! Завершай!
И Элодей, перечить не решаясь, поднял с песка булыжник роковой. Но видел он, что тяжело вздымаются бока противника - как и его, и той секунды размышления в сочувствии хватило, чтоб стража, Жирандоля волю выполняя, отперла широко врата, и вдруг, на удивленье, бессильный хищник, всех перехитрив, вскочил рывком на лапы и тут же деру дал. Раздался дружный женский клич - визг, слезы, вопрошанья. Теперь Бейл точно обречен - по улицам пустынным бродит хищник! Никто в погоню не решается ввязаться - легендой горный лев оброс, что человека вмиг проглотит беспощадно. Толпа винит мальчишку Элодея, викарий храма Лукса зол - кого теперь им в жертву принести? Ведь не мальчишку самого...
А Элодей пропал - уж стража подоспела его вязать, с трибун сбегают люди, и всех первей - его кузнец-наставник, что утром потерял свое копье и вдруг узнал его украденным в руках дурного подмастерья. Не помня ног своих, забыв и о дыханье, мальчишка покидает спешно Бейл - нет выхода другого.
Так день сражения окончился бесславно, застав всех жителей на их местах в арене - испуганные горным диким львом, они трибуны не желали покидать, пока тот не изловлен, а стража пуще их укрылась - в клетьях собачьих, где б их не мог найти градоначальник.
* * *
Средь белых ив ветвей прилег наш бедный мальчик - не мил ему уж белый свет. Он потерял работу, кров и жалкие знакомства, зато наверняка теперь пройдется злая слава - герой, обрекший город на страданье, злодей, нахал, дурак и простофиля. Достаточно эпитетов найдут... И почему несправедлива жизнь? И там, повыше их, кто за удачу отвечает, кто делит благосостоянье - кому какую часть?
- Ах, если б мне хоть толику богатства...я б сразу уважение снискал, скульптуру в свою честь поставил бы на городском фонтане, давал балы, приемы, и сам бы стал почетным гостем...всегда б имел что есть, с кем пить...и точно я б друзей себе нашел, ну а невеста...хоть бы глазком одним взглянуть на ту красавицу Лагуну! Так ли прекрасна, как люди говорят? А может, лучше во сто крат? - так рассуждал юнец Адмонд, в траве, подсушенной жарою, развалясь. А на него с небес богиня снисхожденья и чувств живых смотрела - добрая Фавора. Ей было жалко неразумного мальчишку, его сырых суждений, детских нежных чувств. Он, как и многие юнцы, нелепой справедливости искал, еще не веря, что у палки каждой есть два конца, и стороны две у монеты. По-матерински нежно хотелось ей Элодея подбодрить. Но в жизнь его вмешаться права не имела - в том есть ирония быть богом. Возможностей и сил их не объять, но за такую власть есть и расплата - ты слишком мудр, чтоб в заблужденья пасть, и слабостей людей стать жертвой. Сиди там наверху, неколебим страданьем, бесстрастно слушай все мольбы, но снисхождением людей не опекай, и волю не давай страстям.
- Что делать? Возвращаться в Менетери? - то город детства Элодея был, почти родной, да только нет родни в нем - давно уж старики по селам разошлись. Но жизнь такая претит молодому - он жаждет приключений, бурной жизни, как раз чего село ему никак не может дать. - Ну, выбора другого нет. Удачу попытаю в Менетери, быть может лавочку открыть смогу, а там недалеко и до богатства и - ах! - до милой Скаденбри Лагуны.
Да, что за девушка - Лагуна. В нее со слов чужих наш Элодей влюбился пылко. Она жила как за семью замками - никто на улице её и не видал, лишь на балы из дома выезжала, а там простого брата не бывает. И вот о ней такие слухи шли, что даже самый старый евнух за девы благосклонность в турнире рыцаря б сразил. Конечно, Элодей влюбился, и знал он наперед, что лишь ему судьба предначертала быть с Лагуной милой (не замечая, что так же думает мужчина каждый в Менетери: и стар, и млад, и вдов, ну, и особенно - женат).
И вот, мечтами о невесте увлеченный, из крова ветл выходит Элодей. Но что он видит? Почему глазам не верит? К ключу прозрачному выходит из кустов могучий зверь. Второго не бывает, то верно Бейла кугуар! Так значит убежал... Забыв о том, что это - дикий хищник, на мгновенье, мальчишка улыбнулся - он точно знал, что слабые моралью люди Бейла с арены побоятся выходить, а зверь не в городе давно! Но вот, Хакалаинский горный лев, напившись ключевой воды, свой взгляд зеленых глаз на Элодея поднял. И так умен был тот усталый взгляд, что лишь на полшага от зверя отступив, взмолился Элодей, с ним говоря, будто зверь ему был равным.
- Ну, здравствуй, старина, как поживаешь? Ты не смотри голодным взглядом на меня. Я не скрываю вкуса своего и мяса сочности отменной, но не моим ли ты содействием сбежал? Я вижу - понимаешь, так должен ты прекрасно знать, что это мне освобожденьем ты обязан. Да, пусть случайно я заколебался, но, слушай, не рычи, не скаль зубов, ведь неспроста мы в миг раздумья выбираем путь тот или тропу иную? На то веление богов, и я уверен твердо: нас на арене нитью судеб вдруг связали намеренно они (уж злонамеренно иль с добрым помыслом - не знаю)! Ты, друг, в долгу передо мной. Ну, отверни усатый лик и перестань так щериться - противно! Давай как у нормальных мужиков - сейчас не съешь меня, а я - тебя взамен съедать не буду.
Как странно, дикий кугуар, сердито фыркнув, отошел и там в кустах прилег на землю. Пусть знаменит как хладнокровный он убийца, но понял Элодея речь и внял! И, должен благодарен быть, мальчишка авантюру новую измыслил. Клыкастый горный лев ключом был к Бейла благосостоянью, но, видно, скважина не та - не подошел. Так пусть послужит он мальчишке, впряжен в Удачи колесницу! И юный Адмонд, с наглостью известной, вновь с разговором к кугуару обратился:
- Послушай, милый кугуар, ты из Хакалаина? Пожалуй, я тебя Лаином назову. Ведь ты не против? С тобой мы взрослые...созданья, ты должен понимать, Лаин, одною милостью ты долг свой не отплатишь. Ты знаешь, в этот час, останься ты в песке лежать, тебя б уже приволокли в храм Лукса и там, молитвы прочитав, под гул благоговенья зарезали б как агнца простого.
Но зверь и ухом не повел. Он не повел и лапой, которой вмиг мог насмерть Элодея смять. И мальчик продолжал:
- Прошу, могучий горный лев, чтоб скоро долг свой отплатить, не затянув на век, иди со мной в прекрасный город Менетери. В пути меня от воровства и смерти защитишь, а как придем - я отвалю тебе корову. Такую - буйвол! Нет, скорей дракон! - руками мальчик показал.
А кугуар лежал спокоен, от Адмонда глаз изумруды отведя. В нем сытости тепло сковало члены и слаб на размышленья становился ум - зверь спать хотел, средь леса досыта наевшись и растянувшись в ивовой тени. Увидев, что взыванья тщетны, наш Элодей отстал от кугуара. Увы, хотел он зверя привести в град Менетери и там добычей выставить своей - тогда б почет, друзей, прекрасную Лагуну он тотчас получил, но зверь не шел навстречу, а чтоб его за хвост до города волочь в мальчишке еще разуму осталось. И пусть целехонек и не растерзан зверем, печальным Элодей покинул тот родник - он птицу синюю удачи почти привлек к своей груди...как жаль что та легко спорхнула.
До Менетери путь в три дня на пешем ходе можно одолеть. И Элодей, найдя тропинку, отправился туда - здесь нечего тянуть. Но не прошел он больше мили, как слышит тихий хруст ветвей он позади себя. И будто блеск двух изумрудов меж лап елей за Адмондом следит.
- И славно, - мальчик улыбнулся. Кто знает - может любопытство Лаином завладело, а может - долга чувство, но неотступно следует зверь за Элодеем, скользя чуть в отдаленье от него.
* * *
- Послушай, Лаин мой дорогой, - уже открыто к кугуару обращался Элодей - зверь шел за ним, и ночевали вместе. Поход их был решен - лев горный следовать за мальчиком готов. - Скажи мне, ты когда-нибудь любил? Любил, бродяга, я же знаю...И я - люблю. Уверен точно, хотя ни разу деву ту не видел...её отец - Григольд суровый, Скаденбри, навроде графа местного у нас. И я не знаю, чем мой тесть (уж горячо любимый), вокруг поместья золото сгребает, ведь деньги не важны, коль у меня красавица-невеста. Его младая дочь...хоть злые языки пускают слух, что девушка не молода давно и дома засиделась. Но я, Лаин, не верю! Это речет зависть!
- Послушай, дорогой мой лев, неужто близ Хакалаина ты был один? Уволь, не одинок, я не поверю! А, значит, ты имел тогда друзей, пока на мое счастье в город не попал. Так мне скажи - ведь существует такая раса среди нас - зверья и люда, - что верной может быть, не предавать, поддерживать и помогать? Что часть твоей души и мысли на двоих? Такая раса дружбы незабвенной? А люди говорят, что нет, что все мы носим маски и искренности капли не сыскать...ни верности, ни чести...А я не верю! Да, не было друзей, но я был тих и незаметен, все дни у кузни проводил. Но только попаду я в Менетери, как стану всем известен, и тогда ряды нестройные друзей ко мне потянутся открыто! Вот заживу...а ты поможешь, на тебя надеюсь.
Бок о бок шли - два диких зверя, один о двух ногах, другой - на четверых. Но видимо, попала в колесо Удачи палка, и колесница съехала с натоптанной тропы. За вожжи взялся Случай.
Мальчишка чувствовал уже свободный запах детства, которым пропитался Менетери - идти им оставалось малым больше дня, да только этот день перевалил за середину, и впереди их ждал еще один ночлег. Мальчишка пел под нос, Лаин же был тревожен. И правда - чу! - выходит на дорогу компания известных типажей - таких вы сыщете почти везде, да хоть у короля под носом (в одном лишь разница - у тех богаче облаченье, но ведь наряд занятью угождать обязан, верно?). Ножи кривые, зубы - еще хуже. Из-под гнезда волос - совсем недобрый взгляд.
- Что, мальчик, ты стал бледен так?
Пал духом Элодей - Лаин, да где ты? Где блеск клыков, где твоя стать, что сердце заставляет обмирать? Нет зверя рядом с ним! Должно быть, передумал, предал.
Мальчишка вспоминает жизнь. Да что там вспоминать, вот здесь - все дни в заботах, там - сплошь укоры, наставленья...а все ж она своя - расстаться жалко.
- Гони, мальчишка, звонкую монету, потешь мой музыкальный слух. А если золота триоли не покажешь, сыграем мы на ребрышках твоих концерт для четверых ножей, ты понял?
Нет ничего - была краюха хлеба, и ту мальчишка съел давно. Он, было, потянулся снять рубаху, но рык раздался громовой, и молниеносной вспышкой скользнул по воздуху Лаин, исполнен истым гневом. Двоих он заключил в смертельные объятья, другие двое - убежали.
А Элодей, испуган, льва горного зовет. Оставив трупы, кугуар подходит, и мальчик, руками шерсть густую разбирая, ищет - где кровь ли не пойдет? Нет, кугуар не ранен, никто не спел прощальной песни нынче.
- Мой друг, я так вдруг испугался! Чего жалеть мне - в кузне дней однообразных, или сумы пустой? А ты, брат, молод и силен, и впереди - свершенья! Раз в храме смерти избежав, негоже было б с жизнью так расстаться - бесславно, да в лесу густом. Конечно, о тебе б сложил балладу, да только я на рифму слаб, пойми. А в Менетери найдем мы быстро трубадура, достойного певца, тогда рискуй своим хвостом сколь влезет! - испуганно шутил мальчишка, льва дикого обняв. - А просто, друг, спасибо. Теперь, должно быть, я в долгу, не ты. Ну... - Элодей замялся. - Коли хочешь - иди в Хакалаин. В пещеру возвращайся, там жизнью прежней заживешь...тебя я буду помнить, обещаю.
Все это слушал кугуар, поднявши уши. И вот, закончив расточать прощанья, уходит Элодей. Идет, а сам нет-нет, да обернется. Но сзади - никого. Ну что ж, мальчишка большего просить не мог, пусть фееричный план и не свершился, а только слов из песни не убавишь.
А тут завечерело. Огнем согрелся Элодей, но на душе тоскливо больно. "Всего два дня, а будто братья" - вздыхает Адмонд наш невольно. Да только из-за туч свой лик казало что - звезда младая дружбы? Пока - необъяснимо. Тихо ступает в света круг Лаин, как будто так и было.
- Спасибо, друг, - смеется мальчик.
Теперь положено и спать, когда на сердце щедро льется непрошенного счастья благодать.
Но ночь та пролетела быстро - и вот уж Элодея шаркают подошвы об улицы родного городка. Его неловко люди привечают - что за могучий зверь, как он его не съест? Один вдруг вспомнил старую легенду, и криком город огласил - лев горный из Хакалаина пожаловал к ним добровольно! Идет с мальчишкой Элодеем, а тот его за хвост спокойно! Неужто победил...
И собралась компания знакомых, что сразу стали дружбу затевать, а в доме Скаденбри лощеном наш Адмонд был что пчелке мед - нет слаще наслажденья, чем этого героя принимать! Лагуна не спустилась, но казала свой тонкий стан сквозь балюстраду этажа. И сватовство как раз с желаньями отца совпало скорее сыном называть юнца.
- Отец!
- Сынок!
- Папаша!
- Детка!
А за углом ждет в нетерпении Лагуна, что в двух шагах от Адмондого бытия. Решили свадьбу отыграть скорее, через неделю, чтоб не отложилось. Им за гостей вполне сойдут соседи (район богат, не прогадаешь), храм главный Менетери - для венчанья, а отдых в доме Григольда-отца - за сладкий первый месяц. Чтоб не стеснял себя жених и победитель, радушный Григольд выделил деньжат - на них счастливый Элодей устроил буйную гулянку, что сотрясла таверны местной стены. Лаин, в предусмотрении возможной кражи крупного скота, закрытым был в сарае крепком. Недоволен, но обещаньем Элодея сыт - все то всего лишь на день, а после жить в раздолье судьба льву горному велит.
И, город сотрясая, все стены всколыхнув, чета знакомых с пылу с жару, почти что преданных друзей, в таверне чествует героя, и счастлив Элодей!