- Ну что, вмажем по стременной, что ли, на ход ноги? - жизнерадостно предложило сидящее напротив существо. - Для стимуляции мыслительных процессов.
Я лишь слегка кивнул в ответ. Оно тут же сноровисто обновило кальвадос в рюмашках, извлекло из воздуха золотистую тушку цыплёнка-табака и решительно разломало её на две приблизительно равные части, роняя мутные капельки застывшего жира на небрежно брошенную на стол салфетку. По купе разнесся чесночный дух.
Поезд тряхнуло на стрелке, и в окно нагло полезло солнце. Взгляд сидящего напротив задумчиво скользнул по мелькающим за стеклом кустам, потом со значением уперся в меня:
- До Шепетовки осталось минут пятнадцать, пора...
Я опять изобразил вялый кивок, рассеяно наблюдая за возникновением ряби в стакане чая при каждом перестуке колёс.
"Да, сегодня ты, Дюха, достиг новых высот. С кем только не пил, но что б с явлением"? - после бессонной ночи мысли шевелятся вяло, словно плавники разморенной в тёплой воде рыбы. - "Пожалуй, это слишком смелая концепция для меня, что бы оно ни говорило. Пусть побудет существом, раз не является человеком. В конце концов, любое существо - само по себе явление...", - я готов думать обо всём, кроме главного.
В животе пульсирующим комом живёт своей жизнью шальной восторг ожидания чуда, и, одновременно, холодным червячком шевелится опасение обмана. Слишком сладким ломтем меня поманили... Не муляж ли это?
Я ещё помню, как было до, и знаю, как стало после, и от этого бывает страшно. Это не тот страх, который случается, когда ты на кураже залез на десятиметровую вышку и, подойдя к краю, обнаружил, что люди под ногами съёжились до букашек; этот страх можно преодолеть, сделав шаг вперёд. Нет, это другой страх, тоскливый и безнадёжный, цементирующий ночь могильной уверенностью, что серое и корявое сегодня, так внезапно выкрутившееся из ничего и заслонившее собой прекрасное далёко, теперь навсегда. Навсегда - вот ключевое слово.
Стоп. Хватит дёргаться. Сейчас всё станет ясно, я же ничем не рискую? Лишь надеждой... В худшем случае ничего не изменится.
Странно, но я так и не испытал сомнений в реальности происходящего. Как-то сразу и однозначно стала понятна фальшивость версий об иллюзорности, сне или гипнозе. Да и доказательства своих слов, оно, что ни говори, предъявило убедительные. Ой, не сон это, Андрюха, не сон...
Время как будто замедлило бег, и мозг, продолжая перепроверять уже принятое решение, одновременно отстранённо замечает и запоминает всякую мелочь, вроде взаимного расположения косточек от маслин на столике или рисунка вышиванки на наволочке. Почему-то кажется, что даже в порядке мелькания хат за окном и перестуке колёс есть скрытый смысловой слой, который можно будет потом, в спокойной обстановке, раскодировать и использовать.
Чушь, конечно. Значение имеет только происходящее в купе, только те слова, которые сейчас скажу.
- Я решил, - начал я. Вышло сипло и фальшиво. Хмыкнув, попытался расслабить горло и без всякого удивления обнаружил, что всё тело, видимо, уже давно, зажато предельным мышечным напряжением. Крутанул головой, сделал пару движений плечами, с хрустом разминаясь, поморщился из-за тупой боли под левой лопаткой, и уже нормальным голосом повторил, - я решил. Март семьдесят седьмого, в себя.
За 18 часов до этого,
Москва, Киевский вокзал
Он вошёл в купе минут через пять после того как уплыл назад перрон киевского вокзала, и я уже успел возрадоваться счастливой случайности, лишившей меня в этой поездке на юг соседей по купе.
Первым в откатившуюся дверь просунулся слегка потёртый жизнью, но сохранивший при этом импозантность, тёмно-рыжий портфель с медными накладками на уголках. Было сразу понятно, что скроен он из самой что ни на есть натуральной свиной кожи хорошей выделки в те времена, когда воздух был чист, рыба в Оке водилась, а идея приделывать к классическим мужским портфелям ремни для ношения на плече ещё никому не пришла в голову.
Я подавил вздох разочарования и быстро нацепил на лицо гримасу радушия. Вышло, полагаю, неважно - актер из меня так себе.
За портфелем в проеме возникла невысокая, но крепко сбитая мужская фигура из тех, о которых говорят "старичок-боровичок". Слегка волнистые иссиня-чёрные волосы с яркой сединой эффектного обрамляли породистое лицо, на котором играло странное для такого возраста озорное выражение. Длинный, до середины бедра облегающий пиджак с узким воротником стойкой делал вошедшего чем-то похожим на пастора.
- День добрый, - провозгласил он, уложив портфель на полку, и, протянув руку, представился, - Владимир, ваш сосед до Шепетовки.
- Андрей, - ответил я рукопожатием и, заулыбавшись уже по-настоящему, вглядываюсь в лицо этого колоритного типажа. Этакий благообразный хитрован лет шестидесяти с выразительной мимикой и прущей наружу харизмой. Напоминает того русского попика из анекдота, который на сельской свадьбе на вопрос "что пить будете, батюшка, водку, вино...?" жизнерадостно отвечает "... и пиво!".
"Не самый худший вариант попутчика, лишь бы не храпел", - успокоившись, решил я.
Минут через тридцать, когда проводница окончательно убедилась в нашем праве занимать места и, получив заказ на два чая с лимоном, удалилась, Владимир достал из портфеля нарезку твердокопчёной колбасы, по виду - брауншвейгской, упаковку "Бурже" и банку греческих маслин. Финальным аккордом стала извлеченная жестом фокусника бутылка Буляр X.O. и, в дополнение к ней, две допотопные рюмки с потертыми золотистыми ободками по краям, никак не вяжущиеся своим внешним обликом с благородным напитком.
- Прошу без лишнего стеснения, - веско сказал сосед, решительно сворачивая бутылке голову и ловко наполняя рюмашки, - если нет медицинских противопоказаний, конечно. Воспользуемся отсутствием дам.
По купе поплыла ароматная симфония лёгких коньячных нот с отчётливым яблочным оттенком. Я с благодарностью улыбнулся госпоже Удаче. Вот уже года два как у меня длится "кальвадосный период" и я, перебрав несколько вариантов, пришёл в итоге к плотной дружбе именно с этим сортом. Иногда крепость наших отношений проверялась моими лёгкими интрижками с другими X.O. и V.S.O.P., но каждый раз убеждался, что время для окончательного разрыва ещё не пришло.
- Эээ... Да я как-то не захватил с собой ничего для адекватного алаверды... - протянул я неуверенно.
- Бросьте, Андрей. Всё это, - небрежно махнул он кистью, - мелочи, не стоящие того, что бы из-за них комплексовать. Смело пользуйтесь тем, что бог послал. Кстати, вы знаете, что использованное вами слово "алаверды" как раз и переводится с тюркского как "бог дал"?
- Интересно... Нет, не знал, - я перестал ломаться и завладел тем ломтиком колбасы, который сильнее всего подманивал меня задорным блеском своих сальных крупинок. И ведь не сказать, что голоден, но слюна на перекус в купе выделилась сразу - рефлекс с детства. С другой стороны, сидеть и кукситься тоже глупо.
Подхватил рюмку, кое-как изобразил привычное круговое движение и вдохнул аромат:
- Божественно... Жизнь хороша, и жить - хорошо. Ваше здоровье, Владимир.
- За встречу, - охотно поддержал он, и, артистично чокнувшись, одним глотком отправил содержимое рюмки в себя. Затем опустил рюмашку с акцентированным пристуком и веско добавил, - жизнь - штука странная, иногда и случайная встреча в вагоне может её изменить.
Это был намек, но тогда я его не понял и промычал в ответ что-то нейтральное.
Примерно 4 часа спустя
Россия
- ... сам подумай, - энергично напирал оппонент, с азартом постукивая ногтем по краешку стакана, - в штатах два процента населения, работающего в сельском хозяйстве, легко кормило всю страну, а в СССР двадцать процентов трудилось в совхозах и колхозах, и был дефицит продовольствия. В десять раз больше, а всё равно страну накормить не могли! О чём тут спорить?
- Не, Володь, ты не прав. Дьявол в мелочах, - для большей убедительности я почему-то ткнул пальцем вверх. - Во-первых, кого считать аграрием. У нас учитывали весь списочный состав колхозов, включая нянечек в детском саду, медсестёр, сторожей, шофёров и бухгалтеров, а за бугром - только непосредственно работающих на полях или с живностью.
Я перевёл дух, глотнул с донышка настоявшийся на лимоне чай и, отставив стакан, продолжил:
- Во-вторых, климатические условия у нас значительно различаются, несопоставимы, поэтому, и результаты. В штатах только один процент посевов находится в зоне недостаточного увлажнения. В СССР таких было почти шестьдесят процентов, а остальное и того хуже - в зоне рискованного земледелия. Если корректно учесть эти два отличия, то производительность труда в сельском хозяйстве в СССР была где-то на пятнадцать-двадцать процентов ниже, чем на западе, но никак не в десять раз. И связано это было с нашим отставанием в уровне механизации.
Володя слушает вежливо, не перебивая, но мимикой выразительно изображает своё категорическое несогласие. С его подвижного лица эмоции считываются на раз. Сейчас он парирует мой спич ироничной гримасой "старо предание, да верится с трудом...".
- Ну и, в-третьих, - я победно улыбаюсь своему партнёру по интеллектуальному фехтованию, - в магазинах, да, было пусто, но в холодильниках-то густо! Голодных не было. Хлеб чуть ли не бесплатный, молоко и картошка копейки, основные продукты в достаточном количестве и очень дёшево. Разнообразия продуктов не хватало, это - да, но чтоб кто-то систематически именно голодал... - я развожу руки, демонстрируя недоумение.
Выпитое напомнило о себе с предельным коварством: мой локоть отправил в полёт стоящий на краю стакан.
- Тьфу ты, довыступался, - ругнулся я, приступая к ликвидации последствий.
"Хорошо, что спор идёт без осатанелости. Обычно дискуссия на эту тему у нас на третьей фразе срывается в "сам дурак"", - думаю, выцарапывая подстаканник из-под полки, - "не переболело ещё..."
- Ну да, ну да, - ухмыльнулся Володя, когда я выполз из-под стола на своё место, - вот спасибо, голода не было. А овощегноилища помнишь? Треть урожая теряли на хранении. А какой картофель в продаже был, гнилой и на четверть веса глины?
- Было дело... - задумчиво тяну я, вспоминая редкие эпизоды ночных разгрузок вагонов на овощебазе. В памяти всплыл сладковатый запах картофельной гнили и прыжок рассерженной крысы на опрометчиво протянутый палец. А как спать тогда хотелось...
"Пора, однако, на боковую", - подумал я, провожая взглядом плывущую за окном тьму. Сразу навалилась лёгкая усталость, а азарт спора начал быстро улетучиваться. Я подвёл, больше для себя, итоги:
- Говорить, что СССР развалился из-за того, что люди недополучали благ, эээ... - я замялся, пытаясь подобрать слово повежливее, не скажешь же малознакомому собеседнику в лицо "ты глупость говоришь", - не совсем логично.
Володя с ироничным пониманием кивает моей заминке.
- Страну развалили не низы, которые порой испытывали определённые материальные лишения. Последние лет десять сельское хозяйство действительно не справлялось, шло ухудшение ситуации. Но эта замятня была инициирована той частью элиты, которая имела всё. Именно поэтому бессмысленно вспоминать "как мало было колбасы". Как раз те, кто раскачал систему и пустил её в разнос, колбасы имели навалом. Не в этом причина. А так... Всё было, и плохое тоже было. Но почему ж почти всем, жившим в те годы, так упорно кажется, что вместе с грязной водой выплеснули и ребёнка? Всё могло бы быть иначе, если бы не череда ошибок и случайностей. Распад страны уж точно не был предопределён историей, были иные варианты.
- А без ошибок не бывает исторического процесса. Все ошибаются.
- Это да... Знал бы прикуп - жил бы в Сочи. Если бы хоть кто-то твёрдо знал, - выделяю я голосом последнее слово, - к чему всё это приведёт, историю можно было бы развернуть в другую колею.
- Навряд ли, - со скепсисом откликается Володя, - исторический процесс обладает инерцией разогнавшегося катка. Один человек для этого катка, что тля под кузнечным прессом. Ничего бы ты не сделал, даже обладая всеми знаниями сегодняшнего дня. Я имею в виду, ничего, что смогло бы радикально изменить историю хотя бы этой страны.
Я откинулся назад, обхватив плечи руками, и задумываюсь над этой гипотетической ситуацией. Володя тем временем вновь наполнил рюмки и, порывшись в бездонном портфеле, достал и разделил молочную шоколадку.
- Пожалуй, я бы поспорил с этим утверждением. Я бы взялся, да кто ж предложит... - грустно пробормотал я, закусывая.
- Что, - недоверчиво хмыкает Володя, - вот прямо так бы всё бросил и взялся?
- Угу. Согласный я. О, дайте, дайте мне возможность! - запрокинув голову к тускло мерцающему потолочному плафону, фальшивя, напел я.
В глазах у Володи что-то мелькнуло, и он замер, наклонив голову набок и о чем-то раздумывая, потом неожиданно резко наклонился вперёд и жёстко рубанул ребром ладони по столу:
- Договор.
- Что? - не понял я.
- Договорились, говорю. Пробуй.
- Не смешно, - фыркаю я.
- Согласен, не смешно. Но смешно и не должно быть, - сочувственно звучит в ответ.
Он откинулся назад на подушку и сделал кистью какой-то круговой пас с потягиванием на себя. Я протрезвел и ошалел.
С минуту мы сидели молча, глядя друг на друга, я - застыв в наклоне вперёд, а он, напротив, небрежно откинувшись на подушку в тени верхней полки. Мысли в голове внезапно устроили подобие шабаша, словно каждая извилина попыталась докричаться до сознания независимо от остальных. Я отстраненно любовался тем, как хаотично возникающие идеи сталкивались и разлетались на фрагменты, из которых складывались новые причудливые комбинации желаний и образов. Затем досадливо тряхнул головой, призываю мозг к порядку и, добившись хотя бы его видимости, смог вернуться во внешний мир.
- Договор - это было утверждение или вопрос? - спрашиваю внезапно севшим голосом.
- Пусть будет вопрос. Рассматривайте это как опцион, - мягко, с каким-то прорезавшимся лёгким акцентом переходит он на "вы". - Есть возможность... и принять её вы можете до Шепетовки. Через двенадцать с половиной часов мы по любому расстанемся.
Я побарабанил пальцами по столу, раздумывая. Очень хочется поверить, но, одновременно, очень страшно обмануться, поверив. Но мгновенное протрезвление от паса рукой? Как врач, я понимаю, что это не фокус. Да и что теряю, поверив? Я устроился поудобнее:
- Расскажите подробнее. Кто вы, Володя, на самом деле, зачем вам это надо, и как вы это собираетесь обеспечивать. И... продемонстрируйте что-нибудь ещё, что ли...
Собеседник подался вперёд, внимательно вгляделся в мой левый глаз, что-то там выискивая, потом кивнул какой-то своей мысли и, немного помолчав, начал:
- В-первых, я не кто, а что. Явление в процессе... - он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, - самосборки...
Сейчас 1, Украина
- Я решил. Март семьдесят седьмого, в себя.
После этих слов резко полегчало. Я махнул в себя рюмку и впился в сочное бёдрышко цыплёнка. Пока жевал, в голове почему-то вертелось навязчивое "сегодня я в последний раз побрился".
Минут через пять, тщательно протерев руки салфеткой, поднял вопросительный взгляд на фигуру напротив:
- Готов.
- Не будем тогда затягивать. Удачи нам, - улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и начало быстро блёкнуть. Сквозь тело проступил рисунок стенки, подушки и смятого одеяла на полке, как будто кто-то оконтурил изображение фигуры в фотошопе и потянул за бегунок прозрачности. Я удивленно моргнул, и через мгновенье в купе не осталось никого кроме меня.
Чёрт! Захотелось завыть от отчаянья. Спину сгорбило навалившейся тяжестью, и резкая колющая боль раскалённым жгутом прошила левую руку от плеча до мизинца, перехватив дыханье и выдавив слёзы из глаз.
Не повезло. Чудо прошмыгнуло мимо, лишь чуть заметно колыхнув воздух вокруг. Этому мне выпала горькая доля доживать здесь. Представил тянущиеся теперь передо мной глухие окольные тёмные тропы и вздохнул поглубже:
"Что ж... Пусть так, принимаю жребий".
Подвигал плечом, пытаясь разогнать остатки боли, подрагивающей рукой слил в рюмашку остатки янтаря, поднял и повернулся к зеркалу:
- За тебя, Андрюш, пусть тебе там повезёт. Прозит.
Сейчас 2, Украина
- Не будем тогда затягивать. Удачи нам, - улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и всё вокруг начало быстро блёкнуть. Изумленно смотрю, как сквозь стенку купе и тело напротив стремительно проступает какой-то приближающийся рисунок.
- Словно в фотошопе прозрачность... - начала формироваться мысль, но в этот момент нечто, несущееся навстречу, шмякнуло в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощущаю - задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.
Глава 1
15 марта 1977, 13.55
Ленинград, Измайловский проспект
Сквозь царящий в голове болезненный гул тяжело продавливаются какие-то звуки. С трудом приоткрыв глаза, вглядываюсь, пытаясь разобраться в плавающих передо мной пятнах тёмно-оливкового цвета. Ничего не разглядел. Из памяти всплыло цитатой: "трясущейся рукой провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил".
"Если могу мыслить цитатами, значит, существую", - криво усмехаюсь и пытаюсь разобрать, где верх и где низ. Внезапным рывком, словно кто-то крутанул объектив, окружающая реальность приобрела пугающую резкость и глубину. Я, голый и мокрый, лежу на полу в позе запутавшейся в своих лучах морской звезды. Тёмная шероховатая поверхность перед глазами - дно чугунной ванны, вот ножка торчит, а дальше - кусок линолеума и подёргивающаяся дверь. Значит, верх - вон там...
Шипя, расплетаю ноги, выдёргиваю из-под себя руку и предпринимаю попытку сесть. Голова резко, до потемнения в глазах, налилась тяжестью, и навалилась дурнота. Спустя пару мгновений мир ещё раз сжалился надо мной, и стоящий в ушах шум расслоился на узнаваемые образы. Кто-то дёргает с той стороны дверную ручку и испугано, на грани паники, кричит:
- ... Андрюшенька, что с тобой!!? Господи, открой дверь!!
- Ааа... - пытаюсь подать признаки жизни. Из горла вырывается какой-то хрип. - Сейчас... - со второй попытки удается произнести слово громче. Дверь перестала дёргаться, и мамин голос (ну конечно, как я сразу не узнал?) взволновано частит:
- Ну, что там у тебя случилось?! Ты упал? Давай, открывай скорее! Ничего себе не сломал?!
- Подожди... Сейчас, - повторяю, борясь с подступающей дурнотой. Наконец удалось неловко сесть, привалившись спиной к холодному кафелю, и подтянуть под себя непривычно безволосые ноги.
"Ну да", - обвожу глазами помещение, - "узнаю. Ванная комната на старой квартире. Всё верно, без обмана". С облегчением на секунду прикрываю глаза и, криво улыбаясь, перевожу дух. Потом срываю с трубы висящее надо мной полотенце.
- Сейчас, мам, - говорю уже окрепшим голосом, - сейчас...
За дверью притаилась встревоженная тишина, мама прислушивается, пытаясь определить тяжесть полученных мною повреждений и их совместимость с жизнью.
Встать удалось неожиданно легко. На пару секунд замираю перед зеркалом: там кривится в гримасе смутно узнаваемое детское лицо, справа на лбу косая ссадина, на глазах набухающая кровью. Длинные тёмные сосульки мокрых волос, узкие плечи и худая шея над выступающими ключицами.
"Да, красавец... Ладно, потом налюбуюсь", - поворачиваюсь к двери и запахиваю вокруг себя полотенце. - "Чёрт, защёлка как неудобно высоко висит..."
В приоткрывшуюся дверь врывается перевозбужденный вихрь. Меня за пару секунд осмотрели, ощупали, встряхнули, отругали, пожалели и попытались опросить. Организм возмутился. Почувствовав неладное, я прошмыгнул мимо мамы, сделал, придерживая полотенце левой рукой, несколько быстрых шагов по коридору, рванул дверь, - "только бы успеть!" - и согнулся над унитазом.
"Маладца", - отрываюсь на пару секунд от увлекательного занятия, - "успел".
Спустя минут пять я был водворён в койку, ссадина, под мамины горестные причитания, смазана йодом и залеплена лейкопластырем, а поверх расцветающего синеватым великолепием шишака возложена обернутая влажным вафельным полотенцем грелка с ледяной водой. Мама удалилась, и я с интересом приступил к изучению своей комнаты.
На стене над кроватью - тёмно-багровый ковер с абстрактным рисунком и кисточками по краям. Пылесборник, надо будет избавиться при случае. На противоположной стене уступом расположились три книжные полки, на нижней - горшок с тощим аспарагусом. На полках выстроились узнаваемые корешки, среди которых выделяются разноцветным орнаментом тома "Тысяча и одна ночь" и монументальностью - "Одиссей". Сверху истёртая стопочка "Искателя". Под полками на свисающей холстине наколота коллекция значков с гербами городов СССР. Периметр высокого потолка обрамлён золотисто-бронзовым резным багетом, а в центре, под фигурной розеткой повисла трехрожковая люстра. Всё узнаваемо, особенно запах родного дома.
Расслабившись, устало закрываю глаза и перебираю в уме события последних часов. Ну что ж, теперь я точно знаю, что небывалое бывает.
Из плюсов - чудесное перемещение в детство, как и было обещано. Мне сейчас сколько? Ммм... Четырнадцать, через пару месяцев будет пятнадцать. Чудный возраст, здоровое тело, хорошая социальная среда, любящие родители, полное отсутствие серьёзных проблем. Как я это не ценил! Мечтал побыстрее закончить школу. Казалось, что жизнь в школе не полноценна, а вот потом...
"Идиот. Был идиотом", - мечтательно улыбаюсь я, - "теперь встал на путь исправления".
Ещё один плюс - способ внедрения. Володе это лобовое столкновение со стеной прощаю, так и быть. На сотрясение мозга спишу неизбежные ляпы при адаптации и внезапное повзросление. Ну не смогу я, старый циник, достоверно отыгрывать ребёнка. Буду крутить хвостом, заметая следы, и кивать на травму.
Из минусов - ничего из обещанных способностей. Глухо, как в танке. Сосредотачиваюсь и пробую ещё раз толкнуть несколько образов, как делал тогда, в купе. Ничего, пусто. Абсолютно. Ни возможности обращения к памяти реципиента, ни брейнсёрфинга.
Уже пора паниковать или ещё немного подождать? Что это - неудачная пересадка сознания или временный сбой из-за травмы?
Без памяти реципиента я буду первые недели выглядеть полудебилом. Как бы из одной спецшколы, с углубленным изучением английского, не загреметь в другую, для дефективных. Вот будет начало карьеры, зашибись... Королева в восторге.
За тридцать пять лет из памяти выпала масса сведений. Ну, предположим, в районе не заблужусь. В школе - тоже. Но, чёрт побери, я не помню имена и отчества половины учителей, не помню большую часть используемых сейчас кличек одноклассников и их привычки, не помню особенностей отношений. Не помню свою одежду, и где она лежит... Какая из зубных щёток в ванной - моя? Блин... А почерк? Если почерк изменился, то пиши пропало. Учителя наши каракули помнят поименно.
А самое палево - это не помню, что в этом возрасте категорически не мог знать. К примеру, английский язык... Сейчас я его знаю явно лучше, чем в конце восьмого класса, несколько лет жизни за границей даром не прошли. Эльвира же мой текущий уровень представляет хорошо. У учителя английского всего около сорока учеников в течение года, видимся каждый день, да не первый год, всю подноготную мою помнит, все любимые ошибки. А вот я - нет. И как объяснить резкий скачок в разговорном английском, изменение произношения - фиг его знает. Зато грамматику сейчас завалю, сложно завёрнутые фразы в реальной жизни встречаются редко. Ума не приложу, что с этим делать, ни одной разумной версии...
Дверь приоткрылась, в проёме возникла мама с подносом:
- Сынуля, может, пообедаешь? Я тебе супчик куриный погрела. А я в поликлинику потом сбегаю, вызов участковому оставлю. Как ты себя чувствуешь?
Пока мама хлопочет вокруг, помогая усесться, вглядываюсь в её черты. Она ж сейчас младше меня, получается, лет на пятнадцать. По тем критериям, которыми я оценивал женщин ещё сутки назад - молодая красивая женщина. Очень необычно, очень непривычно, особенно если учесть, что я видел её всего неделю назад.
- Спасибо, мам. Вроде ничего, голова побаливает, да кружится немного. Но хуже не становится - это главное. Отлежусь за два-три дня.
- Ох, а контрольные четвертные? - мам испугано округлила глаза. - У тебя же завтра физика и сочинение? Как же тебе оценки за четверть выставят?
- Ну, представь, что у меня аппендицит случился. Или ногу бы сломал. Как учился в четверти, так и выставят, - отвечаю я, лихорадочно соображая, - "точно, на последней неделе марта - каникулы. Раз мне предстояли в ближайшие дни четвертные контрольные, значит, сейчас идёт неделя перед каникулами. Надо косить до них, чем больше времени будет на адаптацию, тем лучше. Интересно, какой сегодня день недели?"
Мама расстроено покачала головой и оставила меня наедине с обедом. Так-с, куриный супчик, с лапшей, картошкой и морковкой. Первая проба пищи в двадцатом веке. Пошевелил носом, втягивая туманящий разум аромат, одновременно прислушиваясь, не усилится ли дурнота. Вроде таможня дает добро, вон, как живот голодно заурчал. И я замолотил ложкой.
Минут через десять довольно потянулся, сыто откинувшись на подушку. Молодой организм с энтузиазмом метанул в себя две порции супа и не отказался закусить булкой с плавленым сыром "Янтарь".
Ну, что я могу сказать... Никакого сравнения, конечно: все вкусы и запахи стали ярче и объёмнее, чем были ещё сутки назад. Случайно раскушенная горошинка перца взорвалась во рту таким болезненным жжением, что пришлось быстро захлёбывать её бульоном. Значит, это не еда стала лучше, а обострилась чувствительность. Правы оказались те, кто говорил о притуплении с возрастом вкусовых и обонятельных рецепторов. Видимо, именно поэтому с годами люди постепенно переходят на всё более крепкий чай, кладут больше специй и могут смаковать коньяк и виски.
Вот и ещё один плюс обнаружился. Ближайшие десять лет лишний вес мне априори не грозит, можно будет от души пожрать. Это будет славная охота...
Хлопнула входная дверь, мама умчалась в поликлинику. Самое время выйти разведку. Сбросил со лба грелку, одел вытянутые в коленях тёмно-синие тренировочные штаны, майку, нацепил на ноги войлочные тапки и осторожно двинулся на выход из комнаты. Первым делом на кухню, там на холодильнике должны быть свежие газеты.
Ну вот, прикуп определился. 15 марта 1977 года, вторник, полтретьего.
На что могу рассчитывать от медицины при сотрясении мозга? Три дня постельного режима. Среда, четверг, пятница.
Радостно ухмыляюсь, - "это просто праздник какой-то, до каникул я на справке. Ха! Не очень-то в эту школу и тороплюсь".
Довольно насвистывая, огляделся по сторонам. На подоконнике рядком выстроились баночки из-под майонеза, в каждой торчит по луковице, выбросившей вверх дружные зелёные стрелки, на некоторых видны свежие срезы. В трехлитровой банке с затянутым марлей горлышком медузой висит чайный гриб. Не удержавшись, наливаю полстакана светло-желтого, шипящего пузырьками напитка, добавляю пол ложки сахара, мешаю. Эх... Давно забытый вкус.
За окном непривычно пустой Измайловский проспект. За минуту, что я вглядываюсь в заоконье, проехало лишь четыре машины: два бледных, будто выцветших, жигуля, тёмно-зелёная хлебовозка и синяя с белой диагональю "почта", да прогрохотал желтый трамвай с облупившимся штурвалом тормозной колонки на задней площадке. На растяжке поперёк проспекта подёргивается на ветру красный трафаретный профиль Ленина. Проезжая часть и тротуары на удивление чисты, но фасады зданий напротив выглядят мрачновато из-за накопившейся на стенах копоти и давно некрашеных тёмных рам. И никаких кричащих вывесок или рекламы, лишь лаконичные "Вино - Водка", "Булочная" и, вдали, ближе к собору, "Диетическая столовая" и "Почта".
Небольшой видимый из окна кусочек Фонтанки ещё покрыт сероватым снегом. Вдоль подножия гранитной набережной на льду валиком вытянулись грязные сугробы - работа дворников, всю зиму сбрасывающих вниз снег с тротуара.
Оторвавшись от окна, полез с обыском в холодильник, на котором могильной памятью о прошедшем восьмом марте маячит из хрустальной вазы осыпающаяся веточка мимозы. Так-с, эмалированный бидон с молоком, пол-литровая банка со сметаной, яйца, маслёнка и сырница, запечатанная зелёной фольгой бутылка с чем-то кисломолочным, кастрюля с уже отведанным супом, ярко-алая чугунная латка с тушёной говядиной и поставленный в кастрюльку алюминиевый дуршлаг с откинутыми туда отваренными макаронами подозрительно серого цвета.
Не удержавшись, выудил сметану и протестировал продукт.
- Зачёт, - промурлыкал я, довольно облизывая ложку, - а жизнь-то налаживается!
В прихожей быстро провёл ревизию шкафа и вешалки. Определить, где моя одежда и обувь, было не сложно, я сейчас сантиметров на двадцать ниже отца. Мда... И вот это надо будет носить?! Нет, всё чистенькое, не вытертое, не заштопанное, но всё такое... такое... простое и безыскусное. Как с китайского рынка десятилетней давности. Закрыл дверку шкафа и удрученно отошел. Придётся привыкать. Одна надежда на то, что на общем фоне не буду выделяться в худшую сторону. Насколько помню, я ещё неплохо одевался.
В комнате родителей только быстро огляделся. В конце концов, ничего нового я там не увидел, только хорошо забытое старое. Телевизор "Рекорд" на тумбочке бара, недавно купленный чешский гарнитур с тёмными полированными поверхностями, пара кресел, журнальный столик и застеленная тахта. За стеклянными дверцами серванта громоздятся хрусталь и посуда, этакая выставка достижений семейного хозяйства. И книги, книги в большом количестве, обязательный атрибут "приличной" квартиры. Чем больше книг, тем она "приличнее". Справедливости ради, время покупать книги "для мебели" ещё не пришло, всё приобретенное честно читается всей семьей.
Добрался до трюмо в прихожей и смог, наконец, спокойно себя оглядеть. Из зеркала на меня внимательно смотрит длинноногий подросток. И чего я комплексовал из-за оттопыренных ушей? Нифига не оттопырены, нормальные груздочки.
Густые тёмно-русые волосы непривычно длинны и никаких признаков будущих залысин. Надо будет что-то делать с причёской, отвык я от патл, почти целиком закрывающих уши. Конечно, помню, что мода такая была, и за право носить каждый дополнительный сантиметр волос происходили Фермопилы, но, может быть, мне в этой битве капитулировать?
Прямой лоб, чистая кожа. Слава богу, юношеские прыщи никогда не были моей проблемой. Брови... Я погримасничал немного, брови легко заламываются выразительным домиком. Неплохо.
Глаза серовато-зеленоватые, неравномерной окраски, с прямыми, как стрелки, не яркими ресницами. Смотрят серьёзно и немного исподлобья. Нос как нос, обычный. Не большой, не маленький, не картошкой, и не вздёрнутый, без горбинки.
Губы... Губы хорошие, девушкам нравились, я улыбнулся мечтательно, а подбородок они называли решительным. Не буду и я привередничать. Внешность в мужчине не главное, лишь подспорье. Оно у меня есть - и ладно. Отодвинулся и окинул себя взглядом ещё раз.
"В целом, приличный материал, жить можно", - решил, направляясь назад в свою комнату.
Добрался до письменного стола и начал рыться в ящиках в поисках фотоальбома. Предстоит восстановить в памяти лица друзей, подруг и учителей и попытаться вспомнить их имена... Альбом нашелся в итоге не ящиках, а на боковых полках. Сдул с него пыль и направился к кровати, по дороге сбросив в кресло одежду.
Забился под одеяло и свернулся клубочком, пытаясь согреться. Немного подташнивает, слегка знобит и усилилась головная боль. Всё же шмякнулся об стенку солидно, действительно не помешает полежать пару дней. С этими мыслями начал расслабляться, и тут меня осенило, да так, что застонал:
"Шестидневка, мать его! Здесь же суббота - рабочий день", - и я ещё раз мысленно пересчитал дни недели. - "Значит, в субботу мне в школу...".
В задумчивости потрогал заклеенную лейкопластырем шишку. Ну, ничего не поделаешь, надо опять выползать из норы. Я закружил по комнате в поисках портфеля. Ага, вот он, почему-то между столом и стеной.
Устроившись поудобнее в кровати, извлек из портфеля дневник и чуть покачал им в воздухе. Интуиция подсказывает, что сейчас узнаю о себе много нового и интересного. Опасливо открываю. Почерк как кура лапой - это обо мне, как же, помню, но не думал, что это было так ужасно. Корявые буквы разной высоты пьяно шатаются в строю, как революционные матросы после экскурсии по винным подвалам Зимнего.
Красными чернилами крики души: "качался на стуле", "опять качается на стуле", "пришёл без сменной обуви"... Что значит "плевался на перемене"?! Это как? А, это жеваной бумагой из трубочек. Интересно, а в меня тоже ... плюются?! Что-то я не уверен в своей способности перенести это без ответного членовредительства...
Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Лезу в конец дневника.
Тройки и четверки в четвертях по английскому, русскому и литературе, черчению и труду. Да, писателем мне не быть... Остальное, слава богу, пять.
Листаю на текущую неделю. В субботу меня поджидают геометрия, химия, физкультура, английский и биология, потом классный час.
Отложив дневник, берусь за учебники. Что хоть учим-то в этом сезоне?
Отлично, по биологии в этом году анатомия и физиология человека. Я радостно фыркаю, верхнее медицинское мне в помощь. По химии - неорганика. Сверившись с изредка встречающимися в дневнике заданиями, определяю изучавшиеся в третьей четверти темы: галогены и группа кислорода. Ха-ха, всего 30 страниц в учебнике, за час вспомню.
- Эту неприятность мы переживём, - немузыкально напел я и с тревогой взялся за учебники по геометрии и алгебре.
Ыыы..., как чувствовал! Теоремы косинусов и синусов, вписанные и описанные многоугольники, квадратные уравнения. А слова-то какие! Дискриминант, теорема Виета, разложение квадратного трёхчлена. На последнем я хихикнул, потом взгрустнулось. Может, в школе я это и сдавал в своё время на пять, но сейчас к этому подвигу не готов категорически.
- Что ж вы, товарищ Барсуков, - ласково говорю обложке, - такой курс написали сложный-то?
Шутки шутками, но светит мне все каникулы изучать алгебру с геометрией заново...
С русским ещё хуже. "Сложноподчинённые предложения с придаточными обстоятельствами степени и образа действия", "сложноподчинённые предложения с придаточными обстоятельствами следствия, цели и сравнения". Это ж филология, в восьмом-то классе... Ужастик. Что-то мне видится неправильным в обучении детей грамоте через тонкое знание морфологии языка. Правильно Алла Борисовна спела: "Нынче в школе первый класс вроде института", святая истина.
На этом фоне программа по физике выглядит стройной и лаконичной: второй и третий законы Ньютона, закон всемирного тяготения, момент силы, закон сохранения импульса. Это готов за день выучить.
Итак, алгебру и русский придётся восстанавливать на каникулах. Грустно, девушки. Кстати, о девушках... Нет, стоп, поручик, первым делом - самолеты. И я волевым усилием отогнал горячащие мысли о непотребном сначала на задний план, а потом и вовсе выкинул их из головы. Сейчас есть задача поважнее.
Откинувшись назад, задумался. За неделю каникул, конечно, начитаю всю программу года по всем предметам. Все-таки учиться - это тоже навык, если у школьников он ещё недоразвит, то к окончанию института отполирован до блеска. И это как езда на велосипеде, если уже научился, то не разучишься.
А вот суббота меня напрягает. Может, агравировать симптомы? Опасно, можно загреметь в больницу, чего категорически не хочется. Ладно, биологию я и сам могу вести, химия страха не вызывают, геометрию придётся выучить, в конце концов, там всего сорок страниц. Осилю за три дня. А вот с английским надо что-то придумывать, там могу проколоться на слишком хорошем знании, и объяснить это будет сложнее, чем незнание теоремы по геометрии.
Вздохнув, складываю учебники в портфель и берусь за изучение прихваченной с кухни стопки газет. "Правда", "Красная звезда", "Советский спорт", и недельной давности "Литературная газета". Сверху вырезка из какой-то газеты с программой телепередач. С неё и начинаю.
Итак, что же сейчас идет по первой программе?
"Жозе Сикейра. 'Кандомбле'," - по мере чтения глаза мои округлялись все сильнее и сильнее, - "негритянская оратория в 13 частях на языке племени Наго".
"Это - шутка?" - подумал я с надеждой и быстро просмотрел оставшееся. "Стихи - детям". "Григ. Лирический пьесы". Сразу после программы "Время" какая-то передача "Поэзия" - и всё, конец передач. По двум другим каналам - хоккей, новости, учебные передачи для школьников и студентов (вплоть до высшей математики и теормеха) и, опять, культура: "вокальный цикл" Малера ("послушать, что ли?" - невольно подумалось мне) и телефильм "Лезгинка".
Да, не густо. Интересно, это осознанная политика, чтоб люди у телевизора не жили, или власти на самом деле не понимают, как с толком использовать такой мощный ресурс? Вот и первая тема на обдумывание.
Я потянулся к "Правде", и в этот момент в коридоре резко затрезвонил телефон.
- Алло.
- Ну что, поел? - решительно раздался из трубки незнакомый девичий голос, и продолжил, не дожидаясь моего ответа. - А я стрижку сделала, завтра увидишь. Под Мирей Матье. Как ты думаешь, мне такая идёт?
Началось! Мгновенно взмокнув, я поволок телефон в комнату, на ходу лихорадочно перебирая в уме варианты ответов. Версия, что кто-то перепутал телефон, не принимается.
- Ну, если ты споёшь так же как она, то даже короткий ёжик будет неплохо смотреться, - осторожно забрасываю ответ.
- А? Короткий ёжик?! А это идея... - в трубке колокольчиком разливается смех. - Эриковна заикой сделается, меня увидев.
- Да, популярность будет тебя преследовать, не будешь знать, куда от неё спрятаться, - подтвердил я, пиная зацепившийся за край двери телефонный шнур.
- Сейчас, погоди, я чай заварю... А то ещё не ела после школы...
Смутные подозрения начинают оформляться в гипотезу. Да, этот голос я не слышал тридцать пять лет, но интонации припоминаю. Да и кто ещё мог мне так звонить?!
Это Света Зорько. Умненькая, весёлая и некрасивая девочка, по какой-то неведомой причине избравшая меня где-то в это время в качестве объекта любви и сохранившая верность своему выбору до конца школы. Потом пути-дорожки разошлись, и я с облегчением вздохнул. По слухам, Зорька вышла замуж и родила сына. В школе мне, к счастью, удавалось удерживать её на расстоянии вытянутой руки и даже чуть дальше, но нервов на это ушло немало.
- Слушай, - начинаю я крадучись, - у меня тут неприятность.
- Что, опять? Во что теперь вляпался?
- Эээ... Судя по всему - в сотрясение мозга. - Интересно, что она имела в виду под "опять"?
- Ой... Как угораздило?
- Классически. Поскользнулся, упал, очнулся - ан гипса-то и нет. Зацепился за бортик ванны, вылезая из душа, и спикировал головой в стену напротив. Теперь лежу, жду врача, мама в поликлинику побежала.
- Я сейчас приеду!
Меня ещё раз окатывает холодным потом. Только не это...
- Стой! Не надо. Я себя плохо чувствую, голова болит и всё такое. Сейчас с тобой поговорю и спать завалюсь. Скорее всего, меня врач на три дня дома оставят. Значит, я выйду в школу в субботу. Ты напомни, - делаю голос просительно-вкрадчивым, - у нас там что из контрольных будет, а то у меня в дневнике ничего не записано...?
- В твоем дневнике, да чтоб что-то было записано..! Сейчас... Летучка по геометрии, контрольная по химии и темы по инглишу. Кстати, не забудь тогда в субботу принести книгу, что обещал на каникулы.
- Какую книгу? - спрашиваю, нервно сглотнув.
- Ты не придуривайся. Обещал, значит, неси.
Думай голова, думай... Нет, не угадаю.
- Слушай, напомни...
- Ты что, головой стукнулся?
- Ты запомнила, правда? - восхищаюсь я.
- ... Андрююююх, - на выдохе с ужасом в голосе, - ты что, серьёзно?
Так, надо использовать ситуацию. Насколько помню, она ради меня в фольгу была готова раскататься. Столько мне не надо, но от небольшой товарищеской поддержки не откажусь. Жаль, не помню, "Джентльмены удачи" уже вышли на экраны?
- Обещаешь молчать? Я даже маме пока не говорил.
- Да, да, обещаю! Давай, колись, - запритопывала она от нетерпения на том конце провода.
- Только чтоб действительно молчок, по серьёзному. Не хочу родителей огорчать. Короче, у меня от удара лёгкая амнезия развилась.
-Тут помню, тут не помню? - откликнулась паролем Света.
Ага, значит, вышел фильм. Тем легче, концепция посттравматической амнезии в массы внедрена.
- Знаешь, странное ощущение. Как будто память на кусочки разбилась, разлетелась, и сейчас складывается постепенно обратно. Большинство уже встало на место, а некоторые ещё нет. Надеюсь, что этот пазл соберется, пока я отлеживаюсь, но некоторые вещи сейчас действительно не помню.
- Пазл?
Чёрт, это слово не в ходу сейчас, внимательней, Андрюха, внимательней...
- На западе так называют головоломку, когда картинку режут на фрагменты, мешают, а потом их надо собрать в правильном порядке. Короче, какую книгу тебе обещал принести - я действительно не помню, - улыбаюсь в трубку.
- Ты мне "Пером и шпагой" обещал.
- Ага, запомнил. Сейчас поговорим, найду и в портфель положу. Так... А какие темы по инглишу надо учить?
- ...Знаешь, - задумчиво отзывается трубка, - я сегодня, так и быть, не поеду, но завтра после школы точно зайду, что-то ты совсем плох стал. И лучше бы тебе всё самому вспомнить до этого момента!
- Ой, уже боюсь, - заулыбался я, - ты ж на раненного руку-то не поднимешь? Ладно, договорились, буду стараться. Давай, Зорька, теперь ты спокойно попьёшь чай без телефонной трубки у уха, а я полежу.
- Как ты опять меня назвал!? - взвивается она на том конце, словно укушенная оводом.
- А что, Зорька - это очень красивое имя, мне нравится.
- Так коров зовут! Ты хочешь сказать, что мне идёт коровье имя!? Может, ты у меня ещё что-нибудь общее с ними видишь?!
- Всё-всё, - я стремительно капитулирую, - пожалей больного в голову. Ну, извини, пожалуйста. Я действительно не хотел тебя обидеть. А имя действительно красивое.
Трубка немного помолчала, потом неуверенно переспросила:
- Ты это что, у меня прощение сейчас попросил?
- Ну да, почему нет, раз тебя обидел...
Ещё немного помолчав, Света с чувством выдыхает:
- Ты запомнил, об какую плитку ударился? Пометь, её, пожалуйста, прямо сейчас, пока не забыл - она волшебная, иначе потом придётся искать методом проб и ошибок. А голова у тебя только одна.
Из прихожей донеслись звуки открывающегося замка. Я, приглушив голос, доложил:
- Мама пришла. Давай, до завтра, удачи в школе на контрах, ни пуха не пера.
- К чёрту, тьфу, тьфу, тьфу. Выздоравливай быстрее.
Аккуратно кладу трубку на телефон, телефон задвигаю под кровать, и шмыгаю под одеяло. На пороге возникла мама с сумкой в руке.
- Повезло, на обратном пути заскочила в гастроном, а там сосиски как раз выкинули, успела ухватить два килограмма, пока очередь не набежала, - похвасталась она успехами. - А что телефон в комнате, кто звонил?
- Света.
- Вот неугомонная, - мама неодобрительно насупилась. - Ты ей сказал, что болен?
- Угу, сказал. Завтра придёт после школы.
- Зачем это еще?
- Причёску новую показать. Успокойся, успокойся, я пошутил. Темы по инглишу сверим к субботе.
Мама, удовлетворившись этой версией, направилась на кухню, а я взялся за фотоальбом. Минут за десять, морща лоб и пыхтя, вспомнил имена и клички для двух третей класса, но человек пять смог восстановил только по фамилиям, и то не до конца уверено. По окончанию этого года из двух классов сделают один, остальных разгонят по обычным школам и училищам. Вот ушедших после восьмого я помню, за редким исключением, плохо.
Раздался звонок во входную дверь, в прихожей что-то забормотали. Судя по всему, подоспела медицинская помощь. Быстро, мама минут тридцать как оставила заявку.
"Значит", - напомнил я себе, - "надо получить справку как минимум на три дня".
Дверь в комнату открылась, и на пороге появилась блондинистая девчонка в отглаженном белом халате поверх тёмно-синего вязаного платья. На шее фонендоскоп, в руке - сумка, на симпатичном лице - строгое выраженье. Лет двадцать пять, прикинул я, года два после меда.