Коростелёв Владимир Васильевич : другие произведения.

Сказ про Явана Говяду Глава 42. Как Яван в Раскуев-граде людям нравы выправлял

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Глава 42. Как Яван в Раскуев-граде людям нравы выправлял
  
   Через четверть часа ко граду великому Ваня подходит, а там ворота широкие, перед ними глубокий ров, и мост опущен через него. Народишко богомольный по мосту в город идёт, и Яван в поток людей встрял, ибо любопытно ему стало, как там праздник будет протекать.
   Вот подваливает он к воротам, а в них когорта торчит мордоворотов. На часах стражники стоят и пытливо на проходящих глядят. Облачены они были в доспехи бранные, на вид странные. И то сказать - арцы то ж были, не рассияне, - вои собою бравые, видать, буяне. Говорили они на своём наречии, на расейский язык очень похожем, но забавном немножко.
   - Пошто в город идёшь, умороше? - один из них Явана спросил. - Не велено пущать вашего брата. Хохотунов нам не надо.
   Да дорогу Явахе перегораживает.
   Только Ванька ведь шит был не лыком - его ведь не сбить с панталыку. Окидывает он суровым взором грозную стражу и на полном серьёзе им возражает:
   - Это я что ли уморох? Да я в жизни своей не смеялся ни разу! Ага! Болезнь у меня такая - несмеянием называется. Иду вон просить у Ара, чтоб хоть улыбаться мне волю дал. А вы меня к боженьке не пущать! Да я вас!..
   И с таким чувством неподдельным Яваха на бездельников посохом замахнулся, что те даже попятились от него, а главарь отшатнулся.
   - Ладно-ладно, дед, - пошёл страж на попятный, - ты того... к Ару у нас дорога не заказана. Но коли и впрямь ты не уморох да не сказник, то отчего одёжа на тебе такая проказная?
   Опустил Ваня своё оружие и ещё угрюмейшим взором воев обвёл.
   - А мне жрец этак посоветовал, - печальным голосом он сказал. - Платье, говорит, шутовское на себя напяль и в нём ходи, - тогда люди над тобою станут смеяться, а там и на тебя смех найдёт. Да где там - всё без толку...
   И таким хмурым выражением Ванька рожу себе украсил, что даже стражники и те над ним сжалились.
   - Ну, коли так, бедолага, - махнул старшой рукою, - тогда годно. Ступай... Смеха у боженьки поспрошай.
   Степенно и чинно Яван мимо стражи продефилировал, в сторонку затем подался и посередь народа затесался. И вот идёт он себе, грядёт, на людей смотрит - а и разный же в городе народец! Тут тебе и местные обыватели шастают, и пришлых целая толпища: на малом пятаке чуть ли не тыща. Одеты и обуты по-всякому: кто расфуфырился, как попугай, а кому в самый раз ворон на огороде пугать, ибо гол он, бос, сир и наг... Да на одного-то богатого не один приходится бедняк, а, пожалуй, все двадцать. Как тут Явану заулыбаться... Топает он по тесной улочке далее, а там темно да смрадно. Дома вокруг неказистые собою, которые каменные, а которые деревянные. Окошки везде узкие, а двери железом окованы.
   В общем, в бедные кварталы Ванюху занесло. И довольно долго он по брусчатке осклизлой шастал да с богомольцами локтями толкался, пока наконец на площади большой не оказался, посреди которой храм Ара гордо стоял.
   Оглядел его издали Ваня - да, думает, внушительное здание! Было оно многоугольное, стены имело белокаменные, орнаментом разрисованные, а крыша была покрыта золотом, с куполами на башенках фигурных да со шпилями острыми. С Аром общаться было, наверное, не так просто, как с Ра: система богообщения у арцев хитра была.
   А народ пёр во храм прямо валом. Трое ворот настежь были раскрыты, вот народишко в них и валил. И Яван свои стопы туда направил. Сначала он по ступеням на возвышение поднялся, глядь - а там торговцев всяческих тьмущая была тьма, и вокруг каждого из них была кутерьма. Торговали они всякой всячиной: кольцами и перстнями, ремнями и поясами, браслетами всевозможными, разнообразной одёжей, снадобьями чудодейственными и амулетами, печеньем рассыпчатым и сладкими конфетами, вкусными пирожками и благовонными порошками... Не было недостатку и навном отваре: из бочек и чанов торгаши краснорожие черпали пиво и мёд и предлагали их народу. Многие аж залпом кружищу осушали, а другие не спешили и этак чинно пойло забористое в себя лили, после чего крякали, ухали, ругались и хамили... Да в храм брели.
   Поглядел Яван направо, а там поодаль три бревна на помосте торчали, саженях в двух одно от другого, а к тем брёвнам стражники троих человек как раз привязывали... Ванька шею вытянул - а ни видать издаля́ ни шиша. Толпища-то большая, а он росточка невысокого. Подпрыгнул он тогда, скок-поскок - ага, с гулькин нос толку, ибо амбалы впереди собрались рослые.
   Вьюном юрким тогда в толпу он вклинился, и, пихаясь, вперёд двинулся. И хотя щипков, тумаков и тычин он в достатке получил, но зато к самому возвышению пробился. Смотрит - вот так номер! - а на постаменте сожжение людей вроде готовят! Старик какой-то, мужчина и девушка были уже цепями к брёвнам прикованы, и ушлые служители накидывали вокруг них ворох палок и дров.
   Пригляделся Яван к жертвам приговорённым, и стало ему их жаль. Особливо девицу... Красивая она была, ясноглазая, белокурая... Висела она в своих путах понуро, потому как истерзана оказалась немилосердно. 'Эх! - сжал Яван челюсти. - Вот же звери! Спокон веку такого не было в Расиянье, чтобы людей сжигали! Экие же арцы мерзавцы!'
   И на мужчину взгляд переводит. А тот был воин - настоящий по виду богатырь: усатый, чубатый, широкоплечий... Тоже побитый да покалеченный. Только раны его и язвы отнюдь ему рта не связывали. Зело изощрённо он на людишек ругался и на чём свет стоит крыл власть арскую. Особливо же от него воинам доставалося, что в оцеплении окрест стояли. И понял Яваха из его ругни, что был он ранее их командиром. Те же стояли, взоры потупивши, и лишь краснели да бледнели, но буяну возразить не смели... А другая часть воев были арцами. Те-то вели себя нагло, громко смеялись и жертву казнимую вовсю подначивали.
   - Эй, Боего́р, - они орали, - не жидок ли будет костёр?
   - А то мы дровишек подбавим!
   - Зажарим тебя, как петуха!
   - Ох-хо-хо-хо!
   - Ах-ха-ха-ха!
   Смерил Боегор нахалов тяжёлым взглядом да и говорит рокочущим басом:
   - Вас, продажные твари, я криками да стонами не порадую! Глядите, как витязь расейский будет погибать и ужаснитесь, потому что тысячи таких витязей скоро встанут, и всю вашу банду покрошат! Тьфу на вас, предатели!
   И плюнул в их сторону кровавой слюною.
   Арцам же не по нраву пришлась обрисованная перспектива. Перестали они смеяться, поближе подошли и ещё большую гору дров вокруг воина навалили.
   А Яван уже на третью жертву во все глаза глядит.
   То был глубокий старик. Длинные волосы и борода были у него белоснежные, а выцветшие глаза глядели спокойно и почти безмятежно. Он вроде и не осуждал, а словно жалел глупых соотечественников, отказавшихся от древнего права и впавших в великий грех, жертвы принося человеческие. Видно было, что он тоже побоев и пыток не избегнул, отчего одежды его светлые от крови пролитой потемнели.
   - Ишь, герои, - крикнул кто-то недовольно, - не пожалели и старика! За что его-то, а?
   - Да это же правед Велиза́р! - удивлённо кто-то сказал. - Целитель он знатный. И его что ли сказнят?
   - У-у, мучители! - третий голос надрывно завопил. - Позор!
   И пошло...
   - Девку тоже ни за что привязали! - раздавался отовсюду базар.
   - Ну не угодила она Радави́лу - и чё?
   - А Боегора на костёр-то почто?
   - За крамолу вестимо!
   - Да уж, это грех ныне непростимый...
   - Сколько ж можно над людьми измываться!
   - Это арцы всё клятые, арцы!..
   Короче, брожение в толпе пошло немалое. Не все ещё в Рассиянии арскую сторону, видать, взяли. Хотя много было и тех, кто кричал обратное:
   - Правильно - так их и надо!
   - Сжечь негодяев!
   - Чтоб другим было неповадно!
   - А нам зрелище будет приятное!
   - Ага!
   - Кто за Ра - тот дурак!
   - Ха-ха!
   - Молодцы, арцы!
   - Хорош трепаться! - взвился тут старший из вояк, выпучившись от гнева как рак. - Кто там ещё колобродит? Молчать, уроды! И пасти у меня на замок! А не то всех урою!..
   И прочие стражники сбросили с рож своих важность, забегали вдоль толпы, засуетились, кое-кого схватили, и плётки, свистя, над их спинами взвились. Сразу всей ораве рты и позатыкали. И пары минут не минуло, как бунтарское настроение толпу покинуло.
   А в скором времени трубы заиграли, волынки заволынили, да барабаны затарабанили. Смотрит Ваня - процессия торжественная из-за храма показывается, слуги впереди несут знамёна золочёные, а за ними несколько жрецов важно грядут, в роскошную одёжу облачённые. В народе оттого родились гул да рёв. Мало кто молчал: кто свистал, кто кричал... и не понять было ни шиша, то ли люди жрецов приветствуют, то ли, наоборот, осуждают... А те шествовали чинно да гордо. Все такие солидные, раскормленные: что ни харя, то мордень - как у борова пярдень! А пузищи не как у нищих - каждое в полтора обхвата! Обожали, видать, пожрать ребята. Потому и называлася эта братия жрецами, а не праведами, как в Расиянье.
   Вот добралась группа сих товарищей до срединной части лобного места и остановилась напротив места сожжения. И вышел из жреческой компании их старшой: дядька весьма большой, годами немолодой, с длинными власами и окрашеной бородой. На голове его корона красовалась золотая с лучами-рогами расходящимися. Это, значит, чтоб на солнце головной убор был похож - мол, сего деятеля освящает сам боже... И на брюхе его тоже светило было выткано мастерски, а в самой серёдке диска крест чёрный с загогулинами на концах зиял раскорякой. Светоты́ка то была арская, солнечный ихний знак. В тех ведь окраинах Расиянья, коя теперь Арией стала, любили люди всяческую абыстракцию изображать. В Явановых-то краях цветы для украсы вышивали, зверей да птиц, а арцы малёхи ленилися - тяп-ляп и готово. Да ещё и смысл под эту фиготень подводили глубокий: это-де символы у нас великие, черты всяки да закавыки!
   Хэ, смысл... Смысл - это масло из мыслей, и величайшим смыслом всегда вот что считалось: как счастливо людям жить, как ладить им научиться, а не поклоны отвешивать чертовщине, и не рисуночками кичиться. Пока рассияне это ведали, то справлялись со всеми бедами, а как правило сиё позабыли, так разумом одебилели.
   Поднял тут жрец руку, в коей светотыку он держал золотую за рукоятку недлинную и потребовал решительно тишины. Послушалась толпа неумолчная его веления да и угомонилася помаленьку. Обвёл пузач бородатый людишек собравшихся магнетическим взглядом, а потом обе ручищи к небу вознёс и приветствие произнёс:
   - Здорово, братцы-арцы!
   - Здорово, батюшка! - не дюже стройно толпа ему ответила.
   - А кто это такой? - спросил какой-то парниша у Ваньки за спиной.
   - Ну, ты даёшь, паря! - возмутилась некая харя. - Высшую знать надобно знать. Это ж сам Прахо́й, жрец Ара верховный, князя Радавила ставленник.
   - А откуда мне его знать! - усмехнулся в ответ парень. - Я не местный чай. Мне на него начхать!
   Прахой же недовольным, видать, остался, как толпа здравицу прокричала.
   - Вы это чего, агнцы мои, - взревел он, - али не ели? Или глотками охилели? Рази ж так-то орут, когда вас власти приветствуют! Сей вот час князь Радавил пожалует сюда собственною персоной, а вы сипите тут будто сонные... А ну по-новой давай попробуем! Да поболе у меня рёву!..
   И он минуты три толпищу ещё муторил, пока не добился от неё слаженного ора.
   - Вот это годно! - остался жрец доволен. - Это дело другое!
   А пока они там в оре тренировалися, слуги расторопные уже расстаралися: помост на возвышении они соорудили и на него трон установили. Вскорости и сам князь Радавил припёрся туда со своей свитой, мужчина рослый такой, серьёзный и сердитый. Одет он был роскошно и богато, но под одёжей кольчуга на нём угадывалась, а на брюхе латы.
   - Здравствуйте, мои подданные! - не слишком ласково он с людьми поздоровался.
   А те воздуху в груди набрали да как рявкнут:
   - Здравия желаем, княже Радавил!
   То услышать ему было мило. Усмехнулся суровый князь довольно, в трон уселся и Прахою кивнул: начинай-де, жрече - очередь твоей речи...
   Всего жрецов было тринадцать. По команде своего главаря они быстро в своеобразную звезду собрались: Прахой в серёдке устроился, как паук, а те по двое встали на каждый луч. Видимо, положено у них было эдак-то выпучиваться по особому случаю.
   Возвёл Прахой руки к хмурому небу и пуще прежнего заревел:
   - Слава, слава, слава Ару!!!
   И толпа ему вторила то же самое.
   - Дай нам сверху больше жару!
   И те тоже наярили.
   - Дай нам тучный урожай!
   И народ просить давай...
   - За то жертву принимай!
   - Да, да! - толпа исступлённо орала. - Бери жертвицу нашу, Ар! Мы те души дадим - а ты нам жар!
   И вся эта непотребная треба далее продолжалася.
   - Муки сих тварей мы подарим тебе, Ар! - Прахойка вдохновенно орал. - А ты наполни нам наши амбары!
   - Дай рабам своим здравие!
   - Добрую дай погоду!
   - Помоги своему народу!
   И многие из столпившихся ему громко опять вторили, и аж заходилися в оре они.
   Но были среди людей и те, кто общего воодушевления смели не поддерживать.
   - Размечтались, гады! - хмыкнул за спиной у Вани тот самый парень. - Слушать тошно это фуфло...
   А жречиный рой той порой прекратил вой и быстро распался. Один лишь Прахой возле приговорённых стоять остался. Сначала к девушке он пошёл, за чёлку рукою взял и голову ей задрал.
   - Вот тебе, щедрый Ар, первый жертвенный дар! - в небо ненастное он проорал. - Се красота есть людская! Огнём священным тело её мы приласкаем! А ты пей её муки, Ар! И мы терзаниям грешницы сей порадуемся, ибо сожжёт огонь в душе её всю гадость! Дай нам, Ар, жару через сердце своё красное! Отдаётся тебе дева прекрасная! Слава, слава, слава!!!
   Пуще прежнего взревело злорадно людское стадо, и ещё ближе в азарте к помосту сгрудилось.
   Эх, люди, люди! Никому, казалось, не было совестно от того изуверского представления, мракобесами здесь затеянного. Никто не соболел отчаянию, на лице девушки отпечатанному. Никто не видел тоски, в глазах её выразившейся. Хотя... некоторые казнимую всё же пожалели.
   - Прощай, плясунья Мило́ра! - прорвался сквозь общий фон чей-то голос. - Потерпи - ты в раю будешь скоро!
   Но на выручку девушке не пришёл никто.
   Тогда сквозь шум и рёв резкой сиреной крик обречённой вдруг прорвался:
   - Пощади меня, князь! Я во всём, во всём раскаиваюсь!..
   Но лишь усмешка горделивая на лице Радавиловом появилася.
   - Кто-нибудь, помогите, спасите меня! Ради Ра! Ради Ара!.. - словно вопиющая в пустыне, дева к людям взывала. - Мамочка моя! Мама!..
   Но не размягчили её стенания се́рдца толпищи каменного. Лишь немногие тяжко вздохнули и глаза опустили долу. Многочисленная же сволочь даже рассмеялась.
   А в груди у Явана холодная начала разгораться ярость.
   - Дура ты безмозглая, не кричи! - Прахой-жречина казнимую учил. - Сам бог тебя в раю ждёт! Грехи твои тяжкие пламя сожжёт! Ныне же Ар тебя примет и простит!
   И он очи к небу возвёл глумливо, притом пробурчав:
   - Ну, никакой у людишек нет благодарности...
   Покачал Прахой напоказ головою, словно в том сокрушаясь, и к воину прикованному направился.
   - А знаете почему эту девку выбрали жертвой? - кто-то невдалеке вопросил. - Она пляшет здорово, эта Милора. Вернее, уже плясала. Ха-ха!.. Да только дюже гордою эта дурёха оказалася, с самим Радавилом повздорила да зафордыбачилась. Ну а куда ж против князя-то!..
   - Ага, и я слышал - он её сначала отдал охране!
   - И правильно! Ишь гордячка ещё нашлась! Крыса!
   - Заткнись!
   - Сам заткнись!
   - Жаль девицу...
   - Эх, и ловкая была плясовица!
   А Прахой уже около второго столба ошивался. К вояке свирепому он вплотную подходить опасался, поэтому, кругом его обойдя и сбоку став, руку к богатырю он протянул, да так, что конец светотыки плеча его касался.
   - Вот тебе, господине Ар, второй наш жертвенный дар! - опять он свой клич проорал. - Се есть людская сила! Мощью витязя сего закуси! Мы его в огнь ввергнем, а ты дар наш да не отвергни! Живительной напитай нас энергией! Пробей, солнце ярое, стрелы свои сквозь тучи! Жертвуется тебе за то воин могучий!
   И опять славицы завопил во всё горло, задёргался в корчах, точно больной, забрызгал в экстазе слюною... А народ-то ему подражает - дерьмо душевное через крик выражает... Зато Боегор отчаянный маху не дал: плюнул он харчком кровавым в Прахоеву харю и точно в неё попал. Да ещё и заругался трёхэтажным на жречину преважного. Враз тот от него дал ходу, чем рассмешил собрание народа.
   И пока он к старику, от слюны оттираясь, шёл, этакой трёп в толпе произошёл:
   - Боегор-то давеча, бают, напился да князю публично не подчинился. Мерзавцем его обозвал, собакой, жабой... ну, в общем, по всякому... А когда князь вязать его приказал, так он крамолу начал глаголить, а Ара почём зря хаять. Ага! Цельная дюжина бояр с ним едва справилась. Как щенят он их разметал, пока не устал да не упал.
   - Вот как кур в ощип и попал!
   - Дурак он!
   - Тупой амбал!
   - А ты сам-то?..
   - Да я тебе!..
   - Ну, дайте же посмотреть!
   - Повывелись ныне богатыри-то...
   - Ага! Боегор этот не того... чай, не Яван Говяда!
   - Да уж куда ему до него! Тот бы в обиду себя не́ дал!
   - Это кто ж такой? Поведай...
   - Да был у нас один богатырь. Говорят, сын коровы... Вот он-то действительно был здоровый!
   - И я его помню. Силой он обладал сказочной! Он бы точно арцам этим показал!
   - Во-во, не подкачал бы!
   - А где ж он счас-то?
   - Вроде как в ад его Правила послал... Ушёл, сказывают, и не вернулся.
   - Жаль!
   - А то нет!..
   - Таких уж более нету...
   Странно Ване было слышать про себя такой базар - вишь, рассчитывал народец на его потенциал.
   Как бы там оно не было, а проявить его Явану вроде самое время, раз свалилось на плечи народные такое бремя. Надоело ему, словно чурбану, наблюдать, как нелюди над людьми измываются. 'Ишь, - думал он про них, - негодяи бесстыжие! Власть вредную в руки захватили да чертохрень в умах намутили! Ох и алчная сия публика до поживы!.. Ну да мы-то пока ещё живы!'
   А жрец-арец подгрёб уже к старцу, потряс перед ним светотыкой, а затем на кумпол ему её возложил. Да и заблажил:
   - Вот тебе, мудрый Ар, третий наш жертвенный дар! Се в подарок тебе ум посылается человечий!
   И он на толпу обратил своё красноречие:
   - Не хотелось нам праведа этого кроткого жечь, а что делать - надо!
   Да сызнова рыло в небо задрал:
   - Дай нам, Ар, за то больше лада! Пусть солнце красное светит, когда есть в нём надобность, когда дожди идут и студит хлад! Ни засухи нам, Ар, не посылай, ни отмоки! Прими платой за то умника, бог!
   - Эй, дед Велизар, - громко кто-то в толпе позвал, - попустил ты, старче, на себя дурь! Накажи жреца сего, заколдуй!
   - Да отпустите праведа этого! Чего он вам сделал?! - и другой голос за первым прорезался.
   А за ним ещё, ещё и ещё...
   - Пошто знахаря губите, сволочьё?!
   - Сам себя сожги, Прахой!
   - Ага, на тебе столько тука, что знатная Ару будет докука!
   - Ха-ха-ха-ха!
   - Точно! Загорится мигом - чих-пых!
   - Тебя одного хватит на троих!
   - Велизара - на волю!
   - Волю ему!
   - Волю!..
   Тут многие стражники повыхватывали мечи и к толпе подскочили, чтобы её утихомирить. Наверное, любим был у части народа этот правед, коли не желали они его делать жертвой. Хотя большинство всё же на старика плевали, и чтоб сжечь его побыстрее, орали. Даже Прахой от реакции такой неоднозначной растерялся и сначала по помосту заметался, а потом к князю побежал.
   Стали они совещаться меж собою, а в толпе произошёл такой разговор:
   - А кто этот дед?
   - Да знаменитый же правед! Вращ... Целитель.
   - Не, не слыхал... И чем же он знаменит?
   - Известно чем: вращ свои чада в Ра повернуть чает и здравие им возвращает, а жрецы эти, подлецы, всё извращают. Наш карман они легчить мастера - вот это уж да, так да!
   - Эй, чего ты там брешешь, гнида?!
   - Ага, пасть-то заткни!
   - Точно, мужики - мошенники они все, и целители эти, и праведы... Подохнем же все один хрен!
   - Эй, жги давай быстрее!
   - Задолбалися тут без толку стоять!
   - Костры вон зажигай!
   Мало-помалу волнение стихийное поутихло. И тут приговорённый перед людьми выступил.
   - Нет, люди добрые, - молвил он печально. - Напрасно вы за меня просите... Пощады от безбожников не дождёшься... И чары творить я не буду. Раз не нужен вам старый Велизар, то я уйду... Устал я жить очень. Нету более моей мочи...
   А князь Радавил, как видно, решение уже принял. Бросил он на народ взгляд гневливый и махнул рукою нетерпеливо, чтобы зеваки более не ждали, и чтоб служители костры зажигали. Те, естественно, не замешкались, вмиг принесли факелы яркие, и вскоре вспыхнули три костра пламенем жарким. И барабанщики, кои за помостом стояли, дробью тревожной в барабаны забарабанили. Толпа же враз взбудоражилась. Все почитай рты-то пооткрывали: те ревели, те кричали, те свистели, те мычали...
   Взволновало всех казни жуткой начало. Народишко ждал продолжения...
   А у казнимых с каждым мгновением ухудшалось положение. И хотя тела их языки пламени ещё не лизали, но всё ближе к ним подползали. От дыма едкого Боегор закашлялся, заперхал, Милора завизжала пронзительно, а Велизар глаза закрыл и не шевелился. А зато Прахой с прочими жрецами бегали вокруг костров и дико плясали.
   Потеребил Яван перстенёк на своём пальце, но снимать его не стал. Сам он не орал и не суетился тем паче. Он лишь внутренне сосредотачивался... Всю свою силищу духовную собрал воедино богатырь-скоморох и обратился мысленно к самой природе: 'Матушка планета Земля, послушай, пожалуй, меня! Буйны ветры сюда пригони, столпи тучи ты грозовые, да пролей на место сиё ливень, чтоб огонь он в кострах загасил! Прошу я тебя о том именем Ра!'
   Сначала-то показалось, что мать-природа глуха к его просьбам осталася, громы-молнии с неба не вдарили, а потом чуток более этак нахмарило, кап сверху, кап, да кап-кап-кап - и такой через скорое времечко дождина там ливанул, что ну и ну!
   А народу с площади открытой деваться было и некуда. Не, кое-кто куда ни попадя само собой и разбежался, но основной отряд на месте стоять остался, и за то время малое, пока ливень там лил, все промокли прямо до нитки. Даже жрецы и те... Один лишь князь сидел в сухоте, поскольку слуги над его головой плащ натянули, так что потоки водные его особу минули.
   Быстро прошёл нежданный этот потоп, и после его прекращения увидели люди вот что: не выдержал огонь ярый нападения своего врага, и в битве неравной смертью позорной он пал. И головешечки чадящей не осталось, где костры недавно пылали. А из жертв прикованных никто от пламени не пострадал нисколько. И ни одна собака не брехала там и не орала, словно небесный душ охладил разгорячённые души. На короткое мгновение наступила даже тишина. Что делать далее, никто не знал...
   И тут князь приказал гнусаво:
   - А ну-ка, по-новой костры запалить! Казнь возобновить! Принести сухие дрова! Живо там у меня!..
   Однако в народе от сего повеления недоумение родилось и возникло бурление.
   - Неправильно, княже! - чей-то голос сутяжный в толпе вскричал. - Сей водный остуд - божий есть суд! То Ара нам указ, раз всё погасло!
   И народ собравшийся крикуна поддержал.
   - Долой сожжение! - все закричали.
   - За бога нам не решать!
   - Самосуд вроде получается!..
   - Грешно тебе, князь!..
   - Останавливай давай казнь!
   - Неправедный это суд!
   - Ну!..
   Наконец сам Прахой вперёд сунулся.
   - О, добрый наш арский народ! - заблеял он, играя мордой. - Не тех вы, братья, жалеете! Не то просите!.. Ох, не случайно здесь ливень пролился, ага! Не Ар сей ливень наслал - а злые чары! Да-да!
   И он руки к небу воздел и ими потряс:
   - Не естество нам всем было явлено, а... чёрное колдовство отъявленное! И колдун сей ужасный здесь находится, среди вас!
   Словно разгневанный вепрь кинулся жрец к толпе и горящими очами в неё вперился, как будто высматривая в её глубине схоронившегося злодея. Над самим Яваном трясся от негодования этот брюхан, не ведая что "колдун", им почуянный, стоит себе, как ни в чём не бывало, внизу и мысленно кажет жрецу козу.
   - О, арцы! - продолжал Прахойка стебаться. - Властью, данною мне Аром, я повелеваю!.. - и он проорал: - Казнить жертв, богу нами подаренных, не пламени я поручу, а... острому мечу!
   Быстро вернулся он на середину площадки и троих арских воинов к себе подозвал, чего-то им шёпотом приказав. Те его послушали мал-мало, головами покивали, мечи из ножен подоставали и, подойдя каждый к своей жертве, поспешили оружие отвести, чтобы по знаку жреца головы им снести.
   А тот вроде не особо и спешил. Снова он к народу рожу обратил и заявил во всеуслышанье:
   - Сильна и могуча власть арская! Посему велико и милосердие наше!.. Я объявляю: пусть выйдет сюда колдун, творящий исподтишка чары мерзкие! Поглядим, кто из нас сильнее: мы, правоверные - или сей злодей! Коли чародеева переможет сила - всех недобитков я помилую! Ну а коли наша сторона победит - тогда голова колдуна четвёртою с плеч слетит!.. Справедливо я порешил?
   Конечное дело, толпа одебиленная с ним согласилася, а Яван, предложение сиё слухая, усмехнулся. Вот же, думает, лиса хитроумная - не верит ведь он ни в какого колдуна! - наугад про него брякнул, враль.
   - Ха! Ха! Ха! - служитель культа, торжествуя, рассмеялся. - Струсил, коварный? Так я и знал! Куда там какому-то травнику супротив меня!..
   Невмоготу сделалось тут Явану.
   - Это я ливень наслал! Я!.. - бойко он заорал.
   Да, скорчив смешную рожу, на постамент взобрался и пред народом предстал.
   Появление нежданное Яваново произвело общее оболванивание. Не думал ведь никто из собравшихся, чтобы на выручку обречённым хоть кто-то встал. А тут не колдун суровый, не герой, и не силач, а презренный скоморошек на свет вылазит - форменное же это безобразие... Подумали сперва на Явана, что он пьяный или дурак - ну а по иному-то как? Князь Радавил аж буркалы в недоумении выпучил, а у его подельника по духовной линии челюсть вниз поотвисла. А потом кто-то в толпе не выдержал, пырснул, и будто камень с горы столкнул: лавина хохота по головам раскатилася.
   И когда отрицательный заряд в в теле толпы разрядился, тогда князь Радавил на ноги вскочил и злобой разразился.
   - А ну-ка хватайте этого татя! - на Ваньку он указал. - В оковы его! На дыбу! Пытать!..
   Стражники сполнять приказание было рыпнулись, а Яван им как рявкнет:
   - Сто-я-я-ть!!!
   А потом пальцы в рот заложил да как свистнет!
   Казалось, даже волосы у князя заполоскалися, когда звуки свиста окрест разлеталися. Рухнул он на трон, будто мешком трёпнутый, а вояки его остановились как вкопанные.
   Оборотился Яван к людям застывшим, в пояс им поклонился да и говорит:
   - Здравствуйте, земляки мои дорогие! Вот мы с вами и свиделись... Зовут меня, если что, Яваном, и родился я во граде Раславе... Давно я в краях ваших не бывал, за тридевять земель обретался и о том, что на Родине происходит, ничего не знал... А теперь вот вернулся и глазам своим не поверил. Сорок всего годиков я в Расиянье не был, а очутился... ну будто на другом свете! Всё тут, гляжу, переменилося, да не к добру, а к худу... Правда нынче не в почёте. Честных людей - наперечёт. А зато кривда у вас в фаворе! Лихо везде да горе... Куда ни посмотри, обманщики везде да воры, и кто сильнее да умнее, так тот тем более... Людей вон, как дрова, сжигаете да за муку чужую блага себе чаете... Ай-яй-яй! Кому вы, глупые, поверили? Выродкам что ли этим?.. Да у них веры и на грош нету! Обряды лишь пустые творят и навь боготворят... Чем жертвуете, недалёкие? Силою, умом да красотою? Али не знаете вы, что худшие свои качества в жертву надо приносить? Что гордыню в горниле воли надо сжигать?.. Эх, земляки-земляки! Как же вам не стыдно? Ниже зверей вы духом опустилися...
   Ни одна душа Явана не перебивала. Стояла такая тишина, что муху было бы слышно, или комара.
   И, выдержав паузу, Ваня далее вещать продолжал:
   - Да, дела у нас теперь скверные... Наказания вы достойны примерного... Да только верю я, что искра Ра в духе у вас не угасла. Что душу тёмную она вам греет. И коли мы разбудить её сумеем, то и правду найдём, и кривду одолеем...
   И тут вдруг: бум-бум! бум-бум!..
   Заглушили голос Явана удары барабана. А за большим и маленькие барабанчики затарабанили: бам-бара-бим-бом! бам-бара-бим-бом! бом-бом-ба!..
   Умолк недоумённо Яван, на барабанщиков, у храма стоящих, глянул, а тут и рёв труб ещё грянул: ду-у! ду-у! ду-ду-ду-у-у!.. 'Ишь ты, - подумал Ваня, - музычка как в аду! По мозгам-то как лихо бьёт!'.
   А жречиный строй по знаку Прахоевому уже перестроился. Выстроились они в круг друг за дружкой и противосолонь закружились, вопя гортанно:
   - Ар! Ар! Ар! За-ар! Мы за Ара грянем яро: рви, круши, громи, бори! Все ограды мы разрушим, все ворота отворим!..
   Сначала стражники к этой оргии подключилися, рядов своих не покидая. Повытаскивали они мечи из ножен и по щитам ими заколошматили, жречиному рою подпевая. Да не абы как, а в ритм грубым рифмам!.. А вслед за ними и кое-кто из толпы к орущим присоединился. Всё больше и больше, громче и громче... Как словно зараза на людей перекинулась громыхальная, и через недолгое время уже чуть ли не вся толпа там орала, так что всё вокруг громыхало:
   - Мы за Ара, мы за Ара, мы за Ара - кровь прольём! Кто не с нами, всех уроем, всех угробим и порвём!..
   И стар и млад, и мужики и бабы, здоровые и больные, нищие и бояре - все как один с выпученными очами вирши взахлёб орали и в душевном одурении вершителями судеб себя представляли. Сам князь Радавил с трона вскочил, и, потрясая кулаками, во всю глотку громыхал. А жречина Прахой, в серёдке кружащегося аровода стоя и бороду кверху задрав, светотыку в небеса простирал и тож орал, орал, орал...
   Казалось, лишь троица жертв несчастных да ещё Яван в общей сей вакханалии участия не принимали, и даже физически чувствовалась сгустившаяся злая ярь, с каждым мгновением до крайнего предела нагнетаемая...
   Неужели проиграл в схватке духовной Яван?
   И когда громогремящая эта оратория уже, казалось, полностью над Ваниной крамолою восторжествовала, воткнул он посох между камнями и гусли из-за спины достал. Да неслышно вроде в жутком этом рёве струны звонкие перстами тронул. Мелодию свою заиграл... И - вот же странное дело! - хотя и негромко гусли звенели, а начало мал-помалу их звучание пробиваться сквозь грозный рокот. И чем дольше Яван играл, тем очевиднее хор воинственный стихал, пока минуты через три последние выкрики в толпе не затихли. И лились теперь над притихшим народом звуки незамысловатых аккордов, словно не за серебряные струны Яваха пальцами щипал, а играл на душе народа.
   Наконец он песню запел негромким голосом, не исступлённым, но почему-то слышимым хорошо и в уголках отдалённых. Не глоткою и не ртом, а сердцем пел людям Ванюша, и всяк там присутствующий, не двигаясь, его слушал.
   Вот какие слова уста Вани произносили, и те слова по душам обнажённым наотмашь били:
  
   Как на Родине моей
   Нынче непогодится,
   Злые ветры в душах веют
   И добро не ро́дится.
  
   Солнце скрылось в серой мгле,
   Стыдно солнцу красному,
   Что народ, отвергший Веру,
   Изменил прекрасному.
  
   Эх, родимая моя,
   Матушка Расея!
   Породила ты меня
   Людям на веселье.
  
   Я бы пел бы и играл,
   Всех музы́кой радовал,
   Если б враг бы не украл
   У народа правду.
  
   Раньше были мы друг другу
   Точно боги дороги.
   А теперь же стали вдруг
   Словно в поле волки.
  
   Мне такие не по нраву
   Про Рассию новости,
   Когда тот, кто самый бравый,
   Не имеет совести.
  
   Развелося по стране
   Много всякой дряни,
   И валяются в дерьме
   Наши рассияне.
  
   Все чрезмерность полюбили,
   Злом в азарте тешатся,
   Им, болезным, золотые
   Мороки мерещатся...
  
   Эй, восстаньте ж ото сна!
   Цепи зла порвите!
   Разум новый, как весна,
   Миру вы явите!
  
   Мы ж хозяева Земли!
   Мы не звери - люди!
   Пусть же совесть нам велит,
   Что мы делать будем.
  
   Разве силой нашу стать
   Боженька обидел?
   Чтоб от зла Рассию-мать
   Мы не защитили?
  
   Детям Ра не подобает
   Быть рабами навными,
   Нам поделаться пора
   Снова православными.
  
   Пусть же сгинет чёрный мрак!
   Гляньте, рассияне:
   Светлым Оком Сердце Ра
   В небе нам сияет!
  
   Мы же всё же Его дети
   Даже в чёрном веке;
   Да воспрянет в чистом свете
   Правда в человеке!
  
   И пока пел свою песню Яван, ни один слушатель его не перебивал. Многие, особенно бабы, плакали и даже рыдали. А и тот себялюб, кто был с ним не согласен, туп там стоял и тоже безгласен.
   Наконец умолкли чудесные гусли. Струны серебряные вибрировать перестали, словно волны мелодии совесть у народа бередить поустали. Но дело доброе уже было сделано, и прошло всё у Вани как по нотам, ибо произошёл в душах людских перелом, а у шайки паразитов властительных - замаячил облом.
   Спокойно на постаменте стоял Яван - словно изваяние. Лишь лёгкий ветерок кудри его колыхал. А надо заметить, что едва слова побудительные в устах поэта затихли, как начала вдруг и погода меняться. Сначала яркий солнечный лучик прорезал серые тучи, а вслед за ним и вся хмарь быстро пропала, в небе растаяв.
   И явилось над народом обрадованным Око Самого Ра!
   Как будто по Явановому хотению чувствительно потеплело. Воздух в городе стал чист и прозрачен, и сам мир вокруг показался прекрасен.
   - Ур-ра-а-а! - заорал в восторге парень, стоявший ранее за Ваней. - Ур-ра! Ур-ра-а!
   И сначала нестройно, а потом всё слаженнее толпа клич Расиянья загорланила, да под конец грянула так, что прежние её орания и рычания и близко даже по силе звучания с уранием не стояли. В рядах же неприятеля, дотоле самоуверенного, замешательство обнаружилось несомненное. Видно было и невооружённым глазом, что сама вера в могущество их приказов в сознании их поколебалась.
   - А ну-ка отвяжите этих несчастных! - весьма решительно Яван стражам скомандовал.
   И он для подкрепления приказания рукою на привязанных указал.
   На это арские вои сполнять команду Ванину не бросились и на месте остались топтаться, зато раскуевские стражники подсуетились и приказу охотно подчинились. Принялись они цепи да путы расковывать да развязывать, а Яваха с властями ошарашенными порешил разобраться. Сначала он к Прахою подался. А тот, то видя, затрясся как лист осиновый, светотыкою замахал и заклятья забормотал. И все его подручные-мордовороты пахану стали подбормотывать.
   Подвалил Ваня к жреческой банде вплотную, посох взметнул и к светотыке Прахоевой им прикоснулся. А сам подумал: 'Как ты, изувер, людей на огне жарил, так пусть этот ярый металл руки тебе прижарит!' И едва только деревяга по злату ударила, как вспыхнула светотыка ярким пламенем и сосулькою в ладонях подлеца растаяла, плоть ему ошпарив. Заревел Прахой, как белуга, и, скрючивши руки, на колени рухнул.
   - Не убивай, правед, прости! - не своим голосом он завопил. - Аз грешен есмь! Заблуждался зело! Каюсь!.. Жизнь мне, молю, оставь! А-а-а-а!..
   А Яван к толстяку - шасть. За шкварник его - хвать! И попытался было кверху его поднять. А у того то ли ноги не слушаются, то ли он сдуру упираться вздумал - короче, никак не поднимается, ножки у него подгибаются. А кабан-то здоровенный, тяжёлый да жирный - сала на брюхе прямо курдюк. Пришлось Ванюхе напрячься не на шутку, чтобы на ноги поставить эту тушу. В народе аж смех возник от этой возни.
   А Ванька чуток запыхался.
   - Вот так стоять надо! - сказал он, отдышавшись. - А то ты, жрече, душу свою искалечил: не токмо перед идолом на брюхе валяешься, но и перед человеком готов распластаться. Не по Ра это, дядя, не по Ра...
   И слышит Яван в этот миг, как гомон какой-то в толпе возник. Глянул он, а это князь Радавил тут как тут стоит, а за ним арцы столпились бронированные с мечами наготове. 'Ага, - смекает тут Ваня, - а князюшка-то быка за рога взять желает!.. Нет, сечи тут допустить нельзя!'
   Тут же за Ваней и раскуевская собралась рать, духом возбуждённая и на драку готовая, а из их рядов Боегор выперся с решительной рожей. Был он весь в ранах сочащихся, но, как видно, этого не замечал.
   - Мечи наголо, ребята! - громовым басом он грянул. - Ишь крысы арские, в три холеры вам перемор, узнаете сейчас каков в бою Боегор!..
   - Стойте! - воскликнул тогда Яван и посох над собою поднял. - Стойте, земляки!.. Разве это правильно двум половинкам одного народа драться?.. У меня другое предложение!
   Моментально в народе произошло движение, и заинтересованные отовсюду раздались голоса:
   - Давай, дед Яван - валяй!
   - Говори, чего хошь!
   - Ага, поведай!
   - Знамо дело - правед лучше ведает!..
   Тогда к князю Яван обращается:
   - А давай, княже, мы с тобой стакнемся! Поединок устроим! Кто с чем может: ты - мечом дерись, а я - посошиной!.. Или ты боишься?
   Гул одобрения выдал на это предложение народ. Поверили люди в скомороха. А князь подумал и ощерил рот.
   - Что ж, годно, годно... - ехидно он молвил. - Так и быть, уморошье отродье - стакнемся! Воистину - не хитрый колдун, а сильный воин править народом лишь достоин!
   Да принялся мечищем лихо поигрывать. По всему было видать, что в этом деле он был умел - рубака ни дать ни взять. Но ведь и Яваха в искусстве сём был лих, даром что телом сейчас старик, а зато начинка в нём осталася прежняя. Не, с его стороны вызов князю был не самоуверенностью - верой. За правое он сражался дело!
   Снимает тогда Ванёк с себя котомку, гусли в руки берёт и спрашивает у народа:
   - А кто из вас на струнах бренчать умеет? Пускай сыграет что-нибудь повеселее.
   И оказалось, что тот самый парень, коему всё было не так, на гуслях игрывать был мастак. Принял он инструмент у Вани и давай на нём плясовую наяривать. А Яваха за посох хвать - и уж готов воевать!
   Образовалось на постаменте том широкое пространство, где и сошлись наши противники на жестокую брань. С одной сторонушки арские вои, как злые осы, стояли, с другой местная рать, с третьей брёвна лобные торчали, а с четвёртой раскуевцы не молчали... Стали поединщики по кругу похаживать и оружие к руке прилаживать, прокручивая в уме атаки быстрые да ловкие увёртки... И первым князь Радавил не выдержал и бросился на Явана, словно коршун на курёнка! Маханул он мечищем блескучим что было сил и едва Явахе голову не скосил: половину колпака срубил вояка лихим ударом!
   Да только пропал первый пыл его даром, ибо больно шустёр на напор скоморох оказался, и смертушке лютой он в лапы не дался. Во как он с костлявой разминулся: мигом нагнулся, вбок шибанулся, за спиною у князя оказался и ещё посошиной стебанул ему по заду...
   Народу-то стало от приёма сего весело́, а князю зато весело́ не зело, ибо и для зада весьма болюче, и для духа боевого не лучше... Крутояро он тогда разворот дал и с таким жаром почал мечиной рубать, что сделалось Явахе не до стебанья. Еле-еле успевал он от лезвия смертоносного уносить ноги, и ежели бы не посох его верный, то полёг бы герой наш, наверное.
   Погонял, погонял воитель вооружённый опосошённого скоморошка и не на шутку от его вёрткости он разъярился. Зубы князь сцепил и так оружие своё раскрутил, что ещё бы совсем чуток, и противника своего он прикончил... Да только не тут-то было! Долго это превосходство Радавилово не продлилось - ручка у него притомилась. Пот жаркий с княжеского чела лил градом, и видно стало, что бою он уже не рад... А Ванюха зато наоборот - не просто скачет да от меча уворачивается, а начал ещё и приплясывать. Да и парень-гусляр на гуслях сыграл как надо.
   В дураках выставил князя Говяда. То по заду он врага пендальнёт, то по башке его огреет, то посоха концом в пах пырнёт, а то накостыляет ему по шее... Не минуло с начала боя и нескольких минут, а уже не токмо Ванька там скоморохом предстал, а казалось, что и сам князь шут явный. Пришлось надменному воину туго.
   А Ваньке и того мало - стал он ещё и напевать. Во какие куплеты сочинил он и выдал:
  
   Лих и грозен
   славный князь!
   Стук!
   Бряк!
   Свись!
   Хрясь!..
   Он не рухнет
   мордой в грязь!
   Пырь!
   Коль!
   Резь!
   Хлясь!..
  
   Это он Радавиловы экзерсисы с мечом так комментировал.
  
   Князь в запале...
   Сколько яри!
   Иль в угаре...
   Он герой!
   Наступает!..
   Ну же, паря!..
   Ишь как вдарил!
   Бозя мой!
   Ух!
   Ах!
   Ох!
   А!..
   Разойдись, бояр, сполна!
   Покажи свою отвагу,
   И размах свово ума!
   Так-так-так...
   Уже получше...
   Сила духа,
   Раж в глазах...
   Выпал князю
   Верный случай,
   Кто тут главный
   Показать...
   Ну же!
   Вот!
   Тычок на славу!
   Взмах,
   Отмашка,
   Злой пинок!
   Что за чёрт!
   Простую палку
   Не берёт
   стальной клинок!
   Эй, светлейший -
   вот же пузо!
   Распори его скорей!
   Только, вижу я,
   обузой
   Мечик стал
   в руке твоей.
   Князь, как видно,
   с перепою,
   И с большого
   бодуна -
   Зарубить никак не может
   Он простого
   'колдуна'.
   Ай-яй-яй!
   Да как же смела
   Сила князя
   подвести!
   Вспомним, други,
   как хотел он,
   С плеч башку
   шуту снести...
  
   А народ уже хохотал гомерическим хохотом и лежал частично вповалку. Ситуация для властителя складывалась аховая. Понял он окончательно, что с этим скоморохом ему нипочём не совладать и, затравленно озираясь, собрал остатки своей решимости, дабы зубоскала неуязвимого всё же порешить.
   Яваха, знамо дело, это приметил и таким куплетом действия князя отметил:
  
   Пыл потух,
   и догорает
   крутизны
   В душе запал...
   Наш петух
   в себе смекает,
   Что он - пан
   или - пропал!
   Вот он
   с нравом
   совладал...
   Поднял меч,
   Шагнул,
   напал!
   Что есть силы
   Размахнулся,
   Снова на хрен
   Промахнулся,
   В скомороха
   не попал,
   Тягу дал.
   Куда?!
   Упал!
  
   Да сам-то он не упал бы, а это ему Ванёк подножку подставил, и стукнувши князя посохом по запястной кости, меч выбил из ослабевшей его десницы. Греманулся князюка на зад под взрыв ликования, а Ваня его ногою толкнул, на спину повалил и лаптёю на горло наступил.
   Да вознёсши над поверженным врагом посох, таково рёк:
   - Сдавайся, князёк! Моя взяла! Ты проиграл!
   Народ-то позамолк, а Радавилище захрипел, оскалился, словно волк, и запросил пощады:
   - Не лишай меня жизни, правед! Признаю я над собой твою перемогу. Хр-р! Хр-р! Власть княжескую с себя я слагаю и на тебя её возлагаю! Ы-ы-ы!
   - Да на черта мне власть твоя сдалась! - крикнул Ваня. - Властвовать - это не по Ра!..
   Не стал он более князя давить, отнял ногу от горла Радавилова и к народу обратился:
   - Али забыли вы, как ранее жили? Али свобода вам не мила? Али не дети мы Ра?.. Цари наши слугами были прави, и каждый из нас ей верно служил, да жил себе, не тужил. Так будет у нас и впредь - живём в Рассии мы ведь!
   Загундел народец, зашевелился, гул одобрительный по нему прокатился, и то тут, то там отдельные граждане выкриками Явана поддержали:
   - Верно, дед Яван!
   - Правильно!
   - Так мы и жили!
   - Нам о том отцы говорили!
   - Мы - дети Ра!
   - Ура, братцы, ура!
   Ну, буквально на глазах Ваня силу влияния на народное сознание у власти перенял. Да тут Радавил-князь на ножки ватные поднялся, Явану закланялся, замялся и вот о чём у него поинтересовался:
   - Достопочтенный праведушка, силу твою волшебную я таперича чую и вот о чём ныне мозгую. Ответь мне, правед - а будущее ты ведаешь?
   Поглядел Ваня на князя разжалованного, прищурился как-то странно и плечами пожал:
   - Ну как тебе сказать, княже... Ведаю кой о чём, хотя и не всё в моей силе...
   А тот рожу умильную скроил, руки лодочкой сложил и голосочком медовеньким заблажил:
   - Ой, правед вещий, не откажи - о будущем моём правду скажи! Был я ранее князем, а теперь вот разжалован. Так, может, это мой конец?
   - Хэ! Нда-а... Отчего же сразу конец? А может чего-то начало?.. Ты, князь, ныне на перепутье: либо покаешься и человеком станешь - либо соврёшь и ниже падёшь...
   - Ага, ага! Как же, как же - конечно покаюсь. Иначе нельзя, ибо мы уже не князья... А вот... о себе, вещун божий, ты предсказать можешь? К примеру... чем завтра милость твоя займётся?
   - Ого! Ну ты и заганул! Конечно ведаю! Буду я завтра отсель далече, на родину свою полечу, в Раславу... А ещё желаю кривду я в Расиянье исправить, чтобы страна наша крылья смогла расправить!..
   Последние слова говорил Яван уже народу раскуевскому, к бывшему монарху спиною повернувшись, а тот будто того лишь и ждал: незаметно нож из-за голенища он вытащил, - да и тыркнул им вперёд предательской рукою! Хотел, видать, противника хитростью взять, ножиком его порешить, и спор в свою пользу завершить.
   И зарезал бы, мерзавец, Явана, если бы тот, как дурак, на месте стоял!
   Да только у Ванька́ нашего ухи были на макухе, или третий глаз оказался на затылке. В самое последнее мгновение он - раз! - и вбок уклонился. Вражина же подлый вперёд от неожиданности провалился, - и узрел местный народ, какой ими правил моральный урод. Едва-едва промахнувшийся Радавил на краю помоста остановился и для этого он руками размахался, ножик потерял, а Ванюха такого пинка ему поддал, что Радавилище подскочил, ухнул и... кулём в толпу рухнул.
   Нетрудно было представить, какое к себе отношение вызвал он в народе после приземления. Навалились на него озлевшие мужики и вломили князюшке от всей души. А поскольку тулово его кольчуга обороняла, то по морде ему в основном досталося. И прибили бы его точно, ежели бы Яваха не вызволил эту сволочь! Свистнул он пронзительно и самосуд этот прекратил.
   Взяли тогда мужички Радавилку за ручки да за ножки, раскачали его и на помост бросили. А у того харя уже кирпича-то не просит: нос набок сворочен, губы в кровь разбиты, а оба глаза синяками закрыты. Стал он на карачки, замычал и забормотал. Видимо находился в шоке, мордоворот толстощёкий.
   - А ну-ка вставай, подлая душа! - приказал мерзавцу Яван. - Мечик свой в руки бери да смерть как воин прими!
   И ногою меч валявшийся к нему подталкивает.
   Все вокруг позамолкли, стоят, глядят. Даже арцы и те ни гу-гу... А и то сказать - не по-рыцарски их предводитель поступил-то, тем самым всякой поддержки себя лишив.
   Разлепил Радавил один глазик, меч кое-как в руку взял, с трудом на ноги поднялся, покачался, пошатался, а потом оружие уронил, чего-то на перстне отвинтил, губами к нему припал, захрипел, зарычал - и наземь упал. Да и закорячился, словно червячище раздавленный, ядом своим отравленный. А потом дугою выгнулся, кровавую пену изо рта пустил и... дух испустил.
   - Глядите, земляки, - Яван к народу обратился, - сам князь свою судьбу выбрал! Ну что ж, туда ему и дорога - знать, далёк он ещё от Бога.
   - Ладно, с этим всё ясно, - и Яван взор на арскую рать да на жреческую братию взор перевёл. - А что с этими делать будем?
   Смутились арцы бравые под Ваниным взглядом и оружие наземь побросали. А жрецы в кучу столпились, словно бараны, и с ужасом на Ваню взирали.
   - Сжечь их, сжечь! - истошно кто-то из толпы заорал. - Как они нас сжигали в угоду своему Ару, так и мы расправимся с гадами!
   И многие крикуна этого истеричного поддержали и тоже стали сожжения требовать, мстительным чувствам на потребу.
   Однако Яван их в этом хотении разуверил.
   - Э, нет, рассияне! - он сказал. - Ежели и мы жечь людей станем, то чем мы от изуверов будем отличаться? Это будет не по-расейски... У меня другое есть предложение!
   И вот что раскуевцам предложил: взять да восвояси всех желающих и отпустить... Разоружить, конечно, это да, но даже богатства их им отдать, а потом спровадить до границы... И такая в словах Явановых слышались сила, что толпа с ним согласилась. Тогда раскуевские вои увели арцев прочь, а Ваня к жертвам спасённым наконец подошёл... Ведь пока Яван с князем разбирался, Велизар даром времени не терял. Попросил он у людей водицы, чего-то над ней пошептал и дал Боегору и деве напиться. А затем язвы им обтёр смоченной тряпицей, рваные раны зашил, перевязал, и только потом собою занялся. Когда Яван к ним подошёл, все уже были на пути к здоровью. Особливо бояр Боегор - тот выглядел прям как орёл!
   Стали спасённые Явана благодарить: Милора на шею ему кинулась и слезами радости его умыла, Боегор себя всецело в распоряжение его предложил, а Велизар Ванюху за локоточек взял и в сторонку его увёл.
   - Чую я, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, - начал он осторожно, - да вот суть твою истую не пойму: то ли ты правед сильный очень, то ли чудо-богатырь обороченный, а то ли и то, и другое?
   Подумал, подумал Ванёк и решил: кому-кому, а праведу открыть себя стоит. Так и так, говорит - я де Яван Говяда, направляюсь домой прямо с ада, да скрываюсь под чужой личиной, и на то есть свои причины...
   Обрадовался Велизар. 'Я, - говорит, - так и знал, но сомневался, ибо вижу - мощь в тебе таится неявная, да только поболе она ныне, чем у прежнего-то Явана!'
   На том они пока и расстались. Велизар предложил Ване народом заняться и провести с ним праздник по обычаю старому, чтобы не пропали его усилия даром. И добавил, что вечером он его найдёт и к себе приведёт.
   Сказано - сделано. Праздник закатить и Яваха хотел. Живо он веселие расейское учредил и затейников к себе вызвал... И такие, к удивлению общему, нашлись. Попёр народ по призыву Вани на простор, из стен тесных на берега Дайнапора, где веселилися они дотемна, и что странно, без пива, без браги и без вина, а по искреннему настрою, не достижимому ни для какого опою...
   А вскоре и Велизар явился, не запылился, в обнову переодетый и без единой раны на теле. Известное дело: плох тот врач, который сам себя врачевать не может - это было бы не по-божески. А Велизар целить мог, ибо за ним стоял Бог.
   Нашёл Велизар Явана и от людей оголтелых, хоть они его пускать не хотели, прочь увёл. Жил он от города не шибко далече, на горке у малой речки. Пришёл с Велизаром Ванька - а там его ждала банька. Попарились они знатно, попили, покушали и на всю-то ночку остатнюю разговор завели. Много чего узнал от деда Яваха: о горькой недоле, крылом чёрным Родину осенившей, о войне братоубийственной, население покосившей, о спорах и распрях, о павших богатырях, о победе силы неправой, и о поруганном врагами Ра...
   Но знание это печальное лишь большей непреклонности ему добавило. Пуще прежнего порешил Ваня порядок истинный в Расиянье навести, а кривду прочь извести, и Велизар его в этом поддержал. Да поостерёг лёгкой победы Явану чаять, ибо арский царь Хитларь, как оказалось, не только силачом был великим, но ещё и колдуном дивным. Величайшим среди людей он был магом, и дюже опасным мог стать такой враг.
   В общем, не заметили они, как ночка весенняя филином пролетела. Зорька утренняя на востоке разгорелася, и настало там утро ясное.
   Настало время прощаться.
   Вышли они из избушки, а правед и говорит:
   - Нельзя тебе, Ваня, далее пешком добираться. Опоздаешь Борьяну спасать, как пить дать опоздаешь... Поэтому пособлю я тебе, ага - дам своего коня. Ох и добрый он у меня!
   Отошли они в чистое поле, и Велизар свистнул громко, а потом вскричал, будто молодой:
   - Сивка-Бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!
   Сначала-то ничего не произошло, было тихо-претихо, а потом послышался стук да гром, и видит Ванёк: из-за леса, из-за гор конь летит во весь опор!
   Прибежал он и встал, как вкопанный, на Явана глазом кося и угощения себе не прося. Удивился Ваня виду конячьему, ибо был он худой-прехудой, аж кости везде торчали, да вдобавок и масти непонятной: не сивый, не бурый, не гнедой, не каурый, а цвету всякого - и такой он был и сякой, оляповый да пятнистый, росту малого и неказистого.
   - Вот тебе, Яван, конь богатырский! - похлопал его по холке Велизар. - Не гляди, что он худ да тощ - превеликая таится в нём мощь. Устатку сей конь не знает - целый день пробежит, не умается... И кормить его не надо. Ты его на ночь погулять отпускай, а наутро кличем призывай. На свободе он никому не видим... Да, и главное - когда с Хитларём будешь биться, дай Сивке-Бурке в росе омыться, поваляться в ней да покататься, дабы силушки от земли набраться.
   - А отчего он у тебя вещий?
   - А это ежели тебе узнать у меня чего-нибудь понадобится, то ты в ухо Сивке вопрос шепни, а я его устами тебе отвечу. Вещать он умеет, потому и вещий.
   Тут конёк волшебный головою мотнул, и вывалились у него из уха седло и сбруя. Оседлал конягу Яван, с дедом Велизаром обнялся, в седельце вскочил и в путь-дорожку пустился.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"