Этот случай в деревне одной большой произошёл, в бывшем колхозе. Жил там один верзила странный, Ванька Побарабанкин. Ух же и здоровенным он был детиной, натурально этаким богатырём, ага! Подковы ломал он шутя и по две поллитры выпивал запросто. И без закуси! Правда после этого его домой в тачке привозили. Так ведь двое везли-то, один не мог - тяжеленным же он был точно боров, язви его в поддыхало! Все в деревне прямо шарели от него, от его богатырской стати. А то!
Короче раздолбаем был этот Ванка конченным. Силушки в нём было невпроворот, а хозяйство евоное стояло неухоженное, покоцано было всё, поворовано, эдак сикось-накось и вкривь да вкось... В-общем непутёвым он был товарищем. А вернее господином... Слово товарищ Ванюха совсем не уваживал, это папаша евоный себя не стесняясь товарищем называл, а Ванёк как подопьёт, так грудь колесом выпятит, кулачищем по ней бахнет да и грянет громовым гласом: "Мы, Побарабанкины, испокон веку господа! Никакие не товарищи вам лапотные! Али может кому не ясно?!!!"
Ну, всем конешное дело становилось тут ясней ясного что он дурак. А кто ж ему правду-то скажет? То-то же... Вот соседушки его иносказательно и критиковали: ты, дескать, паря, без царя просто-напросто в голове, а так не, далеко не дурак, ну а господин - прямо, блин, вылитый! Котелка только на башке не хватает, ага...
Папаня-то его мужиком был справным. Чудаковатым, правда, это да, но работящим и бессребреннным на удивление. И дед тоже был справным, и прадед - ну почитай вся родня. Да вишь ты - зашибло папаню-то! Тормознуло его нехило под старость, в хозяйстве как-бы всё застоялося, ремонту оно требовало, преобразований всяких умелых. А он возьми сдуру перестройку дома и затей! Ну а Ванька вечно подвыпимший был, зараза, брёвнышко в ручищах он не удержал, вот оно батю по кумполу и шарахнуло со всего маху. Жалко его, мужик он местами был ничего, а другими местами так и вовсе мастер.
Похоронили Побарабанкины батьку запоминаемо: с мордобоем яростным, со стрельбою шальною и с делёжкой имущества жадной. У Ванька-то ещё братаны были младшие, так те треть батькиного хозяйства раздербанили и к себе упёрли, не схотели общинно хозяйствие вести. И с Ванькой они разругалися прямо вдрызг, всю морду ему издаля харчками заплевали. Добро ещё что не побили, тот же хоть и пьяный перманентно, а всё ж таки богатырь. Боязно как-никак. Хоть и дурак, а страшно.
А Ванюха о ту пору вдобавок и вдовцом ещё стал. Манька, жонка евоная, хорошею была бабой, попивала правда вместях с мужиком, а так по хозяйству расторопная, шустрая, и без претензиев всяких особых. Бывало Ванёк какую косыночку с цветочками ей купит - та и довольна. Хорошая, грю, жонка-то... Ну а тут шамурлы какой-то они на пару хлебанули, Ванюхе-то ничо, отблевался, а та - брык! - и в гроб.
Это батька Ванькин вообще-то был виноватый, он попивать в средних своих летах шибко почал. Деды-то их пили по праздникам, да и то не все, а он и по будням стал квасить. И сынка вестимо до этой отравы приохотил. Гиблое вообще это дело, пьянка. Чисто напасть какая-то, ага.
Ну да Ванька апосля Машкиной кончины не долго-то и горевал. Да вообще-то и не горевал он ни капельки. А взял да и женился по-новой. Звали его зазнобу Любкой. А по прозванию Оралкина. Бабёнкой эта Люба Оралкина была оторви да брось, непутёвая. Из себя она всё время без роздыху знатну даму корчила - цыцы-дрыцы да чики-брык! Такая, мол, культурная я из себя мадама, шо мне, мол, только розы носярой нюхать, а не ентот ваш навоз!.. Ни хрена короче не работала по хозяйству. И вдобавок всё что плохо тама лежало - а лежало там плохо почитай что всё - взяла да и попродавала нафиг кому ни попадя. Да-да! Покуда Ванька-дурак пьяный на лавке своей лежал.
А какая блудливая-то она была! Ой, мамочка! Хвостярой крутила почитай что с полдеревней, особливо с председателем Янкиным и его кулацкой бандой. И Оралкой её, хухору, прозвали совсем не за то, об чём Ванька думал. Он-то сдуру решил что она орать просто любила во время грешной любви - ан тебе не-ет! Она не только орать в это времечко любливала, но и ещё кой-чего обожала. Упоминать об том в подробностях мы правда не будем, а то ещё дети случайно прочтут...
Ну в-общем хозяйствие у Ваньки Побарабанкина совсем в разор пришло. Трое детишков евоных, от Машки были которые, вечно голодные да полукормленные сидять, лядащая мачеха Оралкина гуляет себе напропалую, а папаня Ванька словно от гипнозу какого колдовского сидел околодевши. Ну ничего он у себя в дому не делал стоящего. Толечко на заправке день-деньской за копейки околачивался... Он же на заправочной станции вкалывал, бензин да газ всем подряд продавал. Смех короче да и только - этакий громила из себя видный, натурально по видону амбал, а бензинчиком и газиком в лавочке приторговывает... А своё поле между тем да мастерская верстачная в забытости да в запустении простаивают. В поле репьи да деды колючие вот такие повырастали, а в мастерской пауки пузатые везде по углам висят. Ну дурак и есть же! Кто ж ещё-то! Имбецил...
Короче дурь Ванюха на себя конкретную напустил. Ни друзей стоящих у него не стало, ни даже приятелей надёжных. Одни тебе па-анима-и-шь, партнёры! По игре в очко картёжной... Так эти мухлевальные типчики усе денежки остатние у дурилы-богатыря повыманили! Он, идиёт, даже заначку от Оралки у этих жучил хранил. Не, ну где ум-то у него подевался?! У шулеров в загашнике заначку хранить! Чёрт -те что ваще! Дичь! Ну полный же кирдык соображалки.
И вот однажды порешил господин Ванька Побарабанкин по окрестностям в воскресенье прогуляться. Себя значится показать всяким там остолопам и на других поглядеть трезвым пока ещё оком. До речки спустился неторопливо, глядь - ёж твою в раскаряку! - а его знакомца одного какие-то негодяи смертным прямо боем бьют-избивают!
Звали того знакомца евоного Баширка Асадуллин. Он то ли татарином был, то ли башкиром, то ли чувашом, а то ли ещё кем-то. Ихние папаши ранее здорово друг с дружкою корешилися, папашка Ванькин там ещё лодку держал на приколе напротив асадуллинского огорода, он в инспекции рыбохраны тогда подрабатывал и гонял по реке браконьеров будь здоров. А Ваньке рыбалить было неохота, вот его лодка, у берега брошеннная, вся и порассохлась.
Ну, Ванька с Баширкою так... здоровкались сухо тока, и всё. Ну а в этот конкретный момент то ли настроение у Ванька было помахаться, то ли просто так, а только он в драку-то возьми да и встрянь. Ага! Тех-то злыдней было штук восемь, не меньше, и они Баширку несчастного лежачего уже кажись добивали. А тут Ванька - раз! - и им всем по мордасам! Мужик-то собой здоровущий, косая сажень в плечиках могутных. Такого только раззадорь...
Поразогнал он короче всю енту шоблу. Спас вроде как сынка товарища своего папани. А особливо хнырю одному злющему от Ванюхи досталося. Энтого хныря вся почитай деревня в последнее время дюже опасалась. Пришлый он был, вроде как шабашник... Ну затерроризировал же обывателей мирных нахрен, гад! У него кликуха была страннная - Уголь. Это наверное потому что он весь в чёрном хаживал. Бородёнка такая всклокоченная, тоже чёрная, глазёнки словно у крысы по сторонам шныряют, ручонки дрожат... Тьфу! Одним словом гад. Сельчане поговаривали что ему-де сам председатель тайно симпатизировал, поэтому он, выродок, волю-то и взял простых людей забижать.
Вот ему-то оярённный Ванюха методично плюх и навалял. В харю его наглую да в пах в придачу. Тот оттелева буквально на карачках прочь уползал, гадючина. Навонял даже от досады вонючими брюшными газами. Хотя и орал при этом что это, дескать, Ванька с Баширкою от страху навоняли. Не только гад он был короче, но и врун вдобавок конченный.
И что тут вдруг началося апосля Ванькиного нежданного вмешательства! Ой-ёй-ёй! Мраки!.. Как оказалось, Ванька влез не туда куда надо. Это ведь не просто так само Баширку-то колошматили, а по заказу самого председателя Янкина. Ну а Ванька на тот миг был почти не выпимший и сразу допёр что Янкину и его кулацкой банде земелюшка, оказывается, асадуллинская понадобилась. Они на неё ведь, змеи, имели нехилые виды, и хотели внаглую беднягу Баширку оттелева попереть. А тут Ванька как словно снег на голову на них и упал. Вот они и осатанели, мрази.
И началась тут супротив недотёпы-богатыря самая настоящая оголтело-хаятельная кампания! Все кулацкие бандюки во главе с паханом Янкиным на него и насели как бобики на медведя.
Ну Ванюха, акромя пузатого председателя, никого шибко-то и не опасался. А Янкин был тоже внушительных габаритов тип, правда не плотный как Ваня, а жирный. Хрячище из себя ещё тот. Наглости же в ём было - хоть отбавляй половину нафиг! Не токмо кулаки зажравшиеся под его дудку плясали, но и всё почитай село.
Кроме одного мужичка тронутого. Тот был явно не в себе, жил на выселках и в молодости навроде как тхэквондо занимался. Так вот, он Янкину так и сказал: сунешься в мой огород, толстое брюхо - получишь пяткой от меня в ухо! Тот и поостерёгся с умалишённым связываться. Мало ли чо... А вдруг и впрямь пятка?..
Хотя и середь прочей публики диссиденты нередко встречалися. Это ж нигде так не бывает чтоб прямо всях под одну гребёнку... Многие хитрованы горячий одобрямс лишь на своих харях мастерски изображали, а в карманах зато кукиши свёрнутые держали. Или козу нахалюге Янкину не стесняясь показывали. Ночью конешное дело, в спальне, при выключенном свете, шоб никто упаси боже не увидал.
Ну а из председательских прихвостней особливо одна несладкая парочка выделялась явно. Один из них, по кличке Бритый, так тот вообще вёл себя как чистый псих. Однажды он до того ошалел, что обвинил нашего увальня Ванюху в отравлении деревенского колодца. И сам тут же демонстративно у всех на виду кусты ближайшие пообдристал. Вот, мол, видите чо творится, гражданы - отрави-и-и-и-или!!! Ату его, хватайте, в гадский его трибуна-а-а-ал!
Ни одна собака конешно энтому наглому очернению не поверила. Ни одна-однюсенькая даже. Внутрях... Ну а наружно не токмо кулацкая похухерь свято и убеждённо поверила, но и множество из их холуёв тоже. Им же, паразитам, не правду-матку надобно было обрести, а чёрную молву на Ваньку пустить. Этакие, знаете ли, ядогниды...
Второго же прохвоста кликали все Макарон. Тот был франт офигеннный из себя, такой весь расфуфыреннный и лицемерно-галантный - так плевка в рожу за свою гнусность и выпрашивал... Но этот Макарон был дюже осторожный. Он и Ваньке бывало умильно улыбался: вот, мол, я тебе, Ваня, какой большой друг! Ага, шарман, прямо сам удивляюсь... Хэ, тоже мне друган нашёлся! От таковских дружбанчиков, как говорится, мя избавь, ибо и вражины супротив них не столь бывают злопакостны.
Такоже поблизости от Ванькиной усадьбы ещё один соседушка хитрозадый обосновался, Михрютка Тюркин. Конченным был брехлом! Прямо печати негде ставить... В старину деды Ванькины энтих Тюркиных-то вовсю бивали. А и за дело, прямо скажу, не просто так - неча им было забижать народ хрестьянский. Ишь, блин, осултанились, шайтаново племя, пупов всея окрестности из себя корчить посмели. Ну и получили за то от Побарабанкиных по сусалам. Да и поделом.
Так вот, Ванька-то, как с Любкой Оралкой спутался, так натурально одурел ещё пуще. Он с этим хитрюгой Тюркиным стал шахер-махеры всякие мутить. Даже частенько загорал у него летом на шикарной импортной лежанке. И даже деньжищи немалые за это безделье отваливал ему, олух. Вот же право ещё дурак - нашёл у кого на задворках завлекательных загорать! Нешто дома своего места да солнца у него было мало? Э-эх! Болван, он и есть болван.
Ну а когда случилася эта история с Баширкой, и последовал весь этот шум да гам со стороны вреднющего кулачья, так Тюркин сей шизанутый буквально наполовину раздвоился в своих мнениях. Как-то раз Ванюха ехал по баширкиной тропке на лисапеде, а шизик Тюркин из кустов вдруг как выскочит да как в заднее колесо палку ему ткнёт! Сам-то вмиг опять в кусточки юркнул, а доверчивый Ванька с велика сверзился и всю харю себе об камни поободрал.
Ох же он и озлился тогда! Всё, заорал он неблагим матом - к шайтану драному твой клопиный лежак! И помидоров у тебя отныне покупать не стану, а свои выращивать начну! Да и одними, дескать, помидорами ты у меня отныне не отделаешься - я ещё и протоку межозёрную у тебя на хрен отхвачу, кою мои деды у твоих не смогли оттяпать!
Тюркин тогда смекает - дело-то дрянь! - ну а как и впрямь сей громила на меня насядет? Может статься действительно без протоки тады остануся... Взял и вроде как замирился с Ванюхой. Виноват, говорит с ухмылкой, помутнение некое в мозговых извилинах случилося, не иначе как меня сглазили... Милости, вопит, прошу, соседушка дороженький, на лежачок мой на релаксейшен! А на этого Янкина я короче плевать хотел - да-да, и уже не раз хотел-то, вот побожуся!
Ванька, дурик, ему и поверил и все свои обвинения от его особы отозвал нахрен. Любку наверное послушал, болван. Ага, её! Её самую, больше ж некого...
Ну а ещё там был типчик такой ушленький, Изя Райкин, булгахтер ихний деревенский. Ну и хитрованом был ентот счетоводишка! Ну и пронырой! Земелюшки-то своей у него было с гулькину гузку, малость совсем. Но Изя отгрохал на этом клочочке такие роскошные хоромы, что все прям обзавидовались на них, до того выглядели они клёво. А Райкин ещё и хвастался там без стыда: вот, мол, каков я хват, видали, а! Не то что вы, лузеры отстойные... А чего, скажите пожалуйста, ему хоромины себе было не отгрохать, когда он вечно возле кассы общей отирался. Тут бы и придурок чего-нибудь себе да отгрохал, а Изя был умником ещё тем. Кто б в этом сомневался... Но это было ещё не вся правда. Ходили слухи об этом пройдохе, что он надыбал где-нито себе настоящий миномёт. Да-да, миномётину! А к тому ещё и мин несколько ящиков, примерно две сотни штучек. Все в это верили, но помалкивали: Изя ведь был тоже чуток психопат насчёт всякого оружия: ножи с собою носил, кастеты, самопалы везде у него по пазухам были рассованы. Короче парень был он бой!
И вот он-то тоже с Ванькою как-бы дружбанился. Ездил к нему в гости частенько, по телефончику они нередко лясы точили, и Изя Ивану так прямо и говорил: вот видишь, Ванька, как я тебя уважаю - с таким дураком как ты не гнушаюся ручкаться да чаи с кофеями гонять. Цени мою дружбу, Побарабанкин, и никогда супротив меня не вякай, ага?.. А сам, зараза, к Любке Оралке внагляк похаживал, пока Ваньку в тачку загружали пьяного. Тоже мне друг называется! Ещё один кулацкий интриганчик.
А у Ваньки один из братьев совсем негодящим оказался. Ну как словно чужой ему, ага. Он на окраине ванькиных полей проживал, у криницы. Звали братана этого Васька, а по прозванию он был Хряк. Это наверняка потому шо он сало кушать обожал и чисто им обжирался. А вреднющим-то был по характеру! Завидущим, хитрющим - ну прямо уй! Вот он-то, Васька этот самый, как только они батькину земельку разделили, так совсем из рамок наглости выбился. Старшого брательника обзывал он почём зря. Ты де такой, ты де сякой, ты и сугубо некультурная образина, и кулацкий строй совсем не уваживаешь, да и в конце концов ты не русак вовсе, а наоборот татарин. Тебя, дескать, сермяжина азиатская, мамашка не от папашки на свет произвела, а от заезжего татарина. Ага, от шабашника... Ванька-то ничо, терпит, помалкивает, а Васька демонстративно с кулачьём стал корешиться, нахваливает их по-всякому и чуть ли пакостные места им не вылизывает в экстазе.
Те видят - о-о! - каков дурак самостоятельно проявился, это добре, это нам будет на руку, ежели его на другого дурака Ваньку науськать удастся.
И науськали! А то! Кулачьё ведь в таких делишках было натасканным. Вот Васька взял да сдуру сарай свой и подпалил. Пущай, орал он дико, пламя пуще займётся и на татарское поместье перекинется. Меня за то глядишь в кулаки-то и примут...
Щас! Размечтался, глупак! Хозяйство Васькино вестимо погорело от этого пожару. А Ванька - он о ту пору как раз был не пьяный - взял да огород за таку подляну у непутёвого братана и отобрал. Спорным он у них был, огород-то. Оба его своим законным считали.
Ну тут конечно ору было на весь двор! Помогите, господа кулаки, орал истошно Васька - грабют, забижают, последнего добра лишают! И всё кулачьё как по команде евоную сторонушку в сём споре и приняли и объявили дерзкому Ваньке санацию всех ихних отношений.
А тому вроде как на это было плевать. Нечего, он сказал, пожары у себя разводить. Своё я, дескать, забрал и баста! Отваливайте отселя к чертям собачьим! И вычеркнул номер телефона Васькиного из своего списка.
В-общем, как бы оно там ни было, а взял-таки богатырь Ваня Баширку недобитого под свою эгиду. Подмышку то есть, ага. Приобнял он его этак по-братски, и везде по баширкиным полям обнявшись они хаживали. Почитай всех наймитов Янкиных оттуль и повымели нафиг. Ещё бы немного и чистым-чисто стало бы в его огородах...
На это панибратство глядя, Янкин и особенно этот тип Бритый ажно осатанели от ярости. Порешили они кодлу кулацкую супротив сладкой парочки организовать. Бритый и Макарон вестимо обеими лапами были за, и даже кое-чо из прочих своих конечностей они для пущего блезиру пооттопырили. Но... более никаких желающих бить морду Ваньке и его корефану не нашли. Даже один из видных куркулей деревенских, Яшка Швабкин такой, и тот в последний момент отказался. Так-то на словах он Ванюху не стеснялся поливать жидкостью из канализации, а в реале с ним схлестнуться уклонялся прямо решительно. Он видимо хорошо помнил как папаня Ванькин папику Яшкиному раз добре накостылял. Тот насилу жив-то тогда остался и так Яшке малолетнему и наказал: шоб более никогда с Побарабанкинами безбашенными ты не связывался, а то аллес капут тебе будет. Ну Яшка, не будь идиот, в сторонку и отвильнул ловко. Толечко опять значит издаля на Ваньку пару раз тявкнул. Но это так, для порядка, для демонстрации своей сути кулацкой.
И само собою лепший его друган Тюркин тоже тут гнилой свой нрав показал. Сначала он с Ванькой крепко выпил, попел с ним вместе всяких патриотических песен, а наутро неожиданно заявляет: моё дело сторона, но Янкину через мои поля на асадуллинский огород шастать не возбраняется. Потому что Баширка этот тип неинтеллигентный, и я-де на него пилювать хотел...
А на Ваню нашего тут возьми и миролюбие офигителное и снизойди! Ему зеваки пеняют: а чего это ты, такенный амбалище, а так тихенько себя ведёшь, ядрёна твоя вошь?! Взял бы и наподдал агрессорам пендюлей, глядишь, они бы от тебя враз и поотстали бы и ужо буром не лезли... А Ванюха им: мне, мол, на проповеди поп гундел, шо ежели тебя по щёкам начнут охаживать, то ты должон успевать тока поворачиваться, чтобы щёки равномерно краснели... Видимо поп тот гундявый подзабыл, что господь с тамошними кулаками обошёлся-то крутовато. Не щёчки он им подставлял свои румяные, а дубиналом прошёлся по ихним задницам. И правильно сделал, ей-богу, кто б в этом сомневался!
Ну а Ваньша таким вот добреньким внезапно стал. Не иначе как сатана Оралка ему по ушам сызнова прошлась.
Короче вся куцая, но рьяная банда Янкина их двоих и атаковала. Ванюха застыл там будто телеграфный столб, Баширка у него подмышкой весь сжавшись спрятался, а Янкин Баширке-то - бамс! - и заехал с крюка по мордасам. И Бритый с Макароном тоже, значит, вокруг суетливо шныряют и орут визгливыми голосами что Ванька дурак и что Баширка вообще не человек, а неизвестное науке млекопитающее. А Изя Райкин, лицемер хренов, перед самым этим бандитским нападением по почкам Баширке сзади заехал, а потом вперёд выхватился и заявляет, ухмыляясь ехидно, Ване: я-де не против тебя, дорогой друг, выступаю - я против всяких там млекопитающих вредных настроен яро. Давай, смеётся, вечерком созвонимся, господин Иван, побалакаем о всякой всячине!.. Ну не гад, а?!
Короче разозлили они нехило увальня нашего. "Слышь-те вы! - он им тоже орёт грозно. - Я до того дико возмущён и обеспокоен вашим поведением, что и не передать! Ежели ещё что-то подобное себе вы позволите, то я вам такое сильное несогласие выскажу, что вы от страху обгадитесь! Честное пионерское!"
А те ржут, прямо не могут от Ванькиной эдакой реакции и пальцами на него всем указывают: глядите, мол, чо за вахлак нашёлся! Ой, умора, вау!
А Ваня им опять в мозг словесную тираду втаранивает: "Это хорошо ещё, что вы меня не задели! Хорошо что только Баширку малость! А меня бы тронули - я б вам не возмущение, а категорический протест моментально впарил бы! У меня особо не забалуешь, ублюдки!"
Те снова ржут с него, прямо по земельке катаются. А Ванька стоит тама ну прямо как скала и твердее некуда подопечного своего защищает.
И тут откудова ни возьмись - швись! - старушонка некая сгорбленнная там и появись. По кличке Сова, а по фамилии вроде как Стишкина. Жила эта Сова Стишкина одиноко, в избушке ветхой на отшибе и её никто во всей округе не любил. А не любили её обыватели-конформисты за то что она всегда и всем правду лишь одну в глаза говорила. А кому ж такое понравится? Вот старушенцию и шпыняли почём зря.
Подковыляла Сова Стишкина к возмущённому дюже Ване, поглядела на него ядовито, головою укоризненно покачала да и говорит ему с сарказмом:
- Э-эх! Ну и недотёпа ты, Ванька. Ты бы вон дома у себя порядок бы навёл сперва, чем в драки всяки встревать да в дураках постоянно оказываться. Жонка-то у тебя шалава, растакую твою маковку, а ты с нею валандаешься!
- Люблю я её, старуха! - полез тут Ванька в амбицию. - А любовь это дело богоугодное!
- Чо?! - возмутилася на это Сова. - Любишь? Не смеши курей, любострадатель! По пьянке с ведьмой свалялся и доселе оттого маешься... Вон прогони её, хухору, к чёртовой ейной бабушке! А потом и с остальными недругами прямо шутя ты разберёшься. Э-эх, подкаблучник жалкий! Тьфу на тебя, разнесчастного раздолбая!
Плюнула, повернулась - да и ходу.
А Ванюха и призадумался апосля её слов. Ну, тут кулаки довольные к себе по хоромам поразбрелись, И Ванька тож к себе на бан возвратился. И у него словно плёнка невидимая с глаз долой спала. Смотрит он - ёлы-палы! - а и действительно в дому-то бардак. Везде пыль, грязища, бедность ветхая, скотина вся полудохлая от недокорма, ребятишки тоже, а ента профура Любка Оралкина перед зеркалом круть-верть, круть-верть... Сама гладкая и сытая как пиявка, ляжки у ней жирные, титьки наоттопырку - и вся в шелках да в брюликах сверкающих! Узрела она пришедшего Ваньку, заблажила лицемерно: ой-де, муженёчек мой дорогой, я тебя уся заждалася, водочки давай скорее тяпнем и на постельку любиться брякнемся! Уй ты, любименький мо-о-о-о-о-ой! Давай скорей пацалуимси-и-и-и-и-и!
Губы надутые трубкой повытянула и к нему тянет. Ну точь-в точь как словно шланг некий отсасывающий...
А Ванюха вдруг огневился незнамо как, да по харе щекастой ей с плеча как вмажет! Та в визг да через кровать кувырком кверху ногами. Сама вмиг взъярилася как тигрица, на ножки подскочила живо, прыг на Ваньку и давай ему рожу когтищами полосовать...
Насилу он от стервозы поотбился. Плётку со стенки хвать - и по спиняке ей да по заду! Та видит что дело-то швах, заорала уже со страху и давай на карачках оттуль уползать. Так Ванька на пороге ещё и сапожищем по заднице ей приложился. Оралкина на воздух ажно подлетела и не вставая с четверенек такого стрекача оттуда задала, что куда там какому зайцу!
С тех самых пор она от Ваньки Побарабанкина и отстала, зараза. К Янкину и к Бритому этому, психопату, перебежала и ужо их дурить да высасывать принялась жадно.
А Ванька зажил вельми справно. Пить он бросил - по обычаю их стародавнему зарок взял на энту пагубу. Да женился вскоре удачно, взял женщину хорошую и работящую, непьющую совсем, тоже Марью, как и первая его жена. И хозяйство своё привёл он постепенно в такой порядок, что и прочим, и кулакам даже, в завидки стало. И друзья верные у Вани вскорости появилися, и приятели надёжные в достатке, и уже никто на их собратство могучее нападать-то не покушался.
А чо - так ведь всегда бывает, ежели живёшь ты по правде-матушке! Кто б в этом деле сомневался...