Узкая тропинка петляла по склону горы, продиралась сквозь заросли акации, огибала изъеденный непогодой, поросший мхом утес и терялась вдали, там, где солнечные лучи превращали в сверкающее ничто границу тверди и неба. Тропинкой шагал человек в темном, потертом плаще и шляпе с обвисшими полями. Путник был невысок, худощав и неприметен. Единственная черта - асимметричность узкого раздвоенного подбородка - обращала на себя внимание. Карие, напитанные солнцем высокогорья глаза смотрели устало.
Время от времени он замедлял шаг и оглядывал окружающее. Путнику все казалось странным: и охваченный солнцем склон, и овечье стадце облаков под кручей, и бестелесный, тающий в синеве, снежный пик вдали. Но такая заминка длилась всегда недолго, через несколько мгновений его внимание вновь привлекала только тропинка, едва намеченная в каменистом грунте.
Когда он преодолел перевал и стал спускаться в долину, вдруг стало быстро, не по-вечернему темнеть. Он взглянул на небо, - горизонт стремительно затягивала клубящаяся грозовая мгла. Путник прибавил шагу.
Верхушки сосен взметнулись от порыва ветра. Первая молния огненно раскроила небеса, на миг осветив в бездне под собой геологический хаос. Каменно и гулко, словно раскололась одна из гор, ударил гром.
Путник вздрогнул и бросился бежать, - ниже по склону в фиолетовой дымке спасительно маячил острый силуэт часовни. Первые капли дождя застали его у входа, но хлестнуло уже позади, за тяжелой, окованной железом дверью.
Внутри пахло сыростью и штукатуркой. Полумрак скрывал окружающее, лишь узорчатые кованые решетки четко вырисовывались под сводами, да прямо на стене темнело распятие.
Вспыхнувшая за окнами молния осветила каменный, узкий колодец, и Путник внутренне содрогнулся, - стены часовни, по странной прихоти художника, несли изображение плясок мертвецов.
Путнику стало не по себе. Он уже стал подумывать, не покинуть ли этот жутковатый приют, как вдруг снаружи послышались частые, расплескивающие воду в лужах шаги. Тяжелая дверь заскрежетала и впустила еще двоих. Первой на порог ступила молодая женщина, лицо ее невозможно было рассмотреть во тьме. Вторым из вошедших, судя по тяжелому сиплому дыханию, был старик, впрочем, вполне еще крепкий.
Женщина часто постучала башмаками у входа, чтобы сбить с них влагу, поправила на волосах накидку и прошла вглубь, стремясь при этом как бы невзначай разглядеть Путника.
- Здравствуй, Пришелец, - произнес старик голосом скрипучим, словно ржавая жесть. Здесь, видимо, сказалось сбитое во время быстрой ходьбы дыхание, он не удержался и закашлялся. Путник вежливо ответил на приветствие, переждал, пока буря в легких старика затихнет, и спросил:
- А как вы догадались, что я нездешний?
- Одежда у тебя не та, что носят у нас, - ответила за старика женщина, - вот и видать, что нездешний.
Она к тому времени затеплила две свечи: одну перед распятием, другую перед изображением Девы Марии. У женщины оказалось округлое и очень миловидное лицо. Светлая прядь выбивалась из-под платка. Казалось, она не заметила мгновенный, устремленный на нее взгляд Путника и углубилась в молитву.
- По делу к нам или в гости? - поинтересовался старик.
- Мне нужен Ведьмин Город, - ответил Путник.
Старик отпрянул, словно собеседник вместо ответа плеснул кипятком и несколько раз истово перекрестился.
- Не называй это место ввечеру, Пришелец, если не хочешь накликать на себя беду. Там поселился нечистый. Гляди, так и попадешь к нему в зубы.
- Так уж и нечистый?
- Люди зря толковать не станут. Жил там, в стародавние времена, колдовской народ, наводил порчи, вызывал знамения в небе, да много всего. Пока рыцари из ордена Тамплиеров Именем Божьим не разорили это гнездо. Только колдовство в тех местах до сих пор осталось. Э, да нам что с того? Мы сами по себе и знать не хотим того места, провались оно пропадом.
- А ходил ли туда кто-нибудь из ваших? Что они говорят?
- Кто ходил, тот твердит всяк свое, - нехотя ответил старик, - а многие там вообще сгинули. Послушай моего совета, Пришелец, не суйся туда. Переночуй в деревне, хотя бы у меня на подворье, а поутру и возвращайся.
- За ночлег буду благодарен.
- А где твой дом, семья?
- Нет у меня ни дома, ни семьи.
- А где ты родился?
Путник неожиданно затруднился с ответом, окинул взглядом неуютные стены, хлябистые небеса за окнами, печальное распятие, озаренное тусклым светом свечи, и сказал, неопределенно махнув рукой:
- Далеко отсюда, родные места не помню.
- Сирота, значит, - почему-то решил старик.
Вдруг он пространно, со многими повторами, стал рассказывать о своем житье. С его слов оказалось, что молодая светловолосая женщина - его дочь, Мария. Муж, не прожил с ней и месяца, погиб в прошлом году под горным обвалом. Теперь они вдвоем ведут хозяйство, как и все крестьяне горной деревушки, пасут овец, растят кукурузу и виноград.
- Дождь кончился, - прервала его путаный рассказ Мария и первой прошла к выходу. Мужчины последовали за ней.
За порогом их окатила волна грозовой свежести. Тучи поблекли, и сквозь разрывы в них проглянуло вечернее, но все еще ясное небо. Мокро шелестела листва, гремели напитанные ливнем потоки.
Ноги Путника внезапно заскользили, он беспорядочно замахал руками, но все же не удержал равновесие и с размаху уселся на залитый водой дерн.
Мария вскрикнула. Старик засмеялся, но затем, смутившись, скрыл смех в приступе кашля и помог ему подняться.
Впереди замаячила горстка мокрых черепичных крыш.
- Это наша деревня, - пояснил старик.
Еще Путнику показалось, что в волнах шума горных потоков, мечется, словно поплавок, какой-то непритязательный музыкальный мотив. Он сказал об этом старику, и тот довольный, подтвердил:
- Верно, праздник сегодня, День Молодого Вина. Такого вина, как у нас, нет ни по ту, ни по эту сторону гор. Вот придем ко мне на двор, обязательно угощу.
Однако дальнейшее произошло не по словам старика. Едва они ступили на улицу, как их окружила толпа подгулявших селян. В глазах зарябило от женских узорчатых юбок и расшитых бисером кожаных жилетов мужчин. Многие были украшены гирляндами из виноградной лозы. Несколько музыкальных инструментов, - волынка, бубен и скрипка, - составляли не очень слаженный, но бойкий оркестр.
Тон задавали двое ряженых. Один, предельно подвижный, был в козлиной личине и вывернутом шерстью наружу тулупе. Он размахивал большим посохом, густо увитым виноградными листьями. Другой, мужчина великого роста, очевидно, изображал ведьму. Лицо его закрывала отвратительная меловая женская маска с отвислыми носом и губами. Надетое на нем ветхое, странного покроя платье, почему-то напомнило Путнику только что услышанную легенду о жившем в этих краях колдовском народе.
Вертясь и приплясывая, козлорогий подскочил к Путнику, сунул в руку ему потертый оловянный кубок. Кто-то тут же наполнил его вином из глиняной фляги. Такие же кубки оказались в руках большинства гуляющих. Вперед выступил приземистый, похожий на обрубок могучего ствола селянин, поднял вверх окованный буйволиный рог и низким голосом прогудел:
- Выпьем за наши виноградники, - ведь такого вина нет больше ни по ту, ни по эту сторону гор.
Из дальних рядов вперед протиснулся нескладный, рыжий, в надвинутой на глаза шляпе, с выражением законченного шута на лошадином лице.
- А было, - понес он скороговоркой, - было у старого мельника, по ту сторону гор. Мне говорил свояк, ему - горбатая бабушка, той - гнедой мерин, а гнедой мерин у самого мельника служил. Только с тех пор много воды утекло. Свояка в солдаты отдали, горбатая бабушка замуж вышла, гнедой мерин в обоз поступил, старый мельник умер, а погреб монастырю завещал. Вот и нет с той поры ни у кого такого вина.
Взрыв смеха в награду шутнику заставил встрепенуться в ущелье маленькое звонкое эхо.
Путник осушил свой кубок. Вино действительно оказалось хорошим, с простым терпким вкусом и лучистым хмелем.
Умолкший было оркестр внезапно разразился какой-то невнятной музыкальной фразой. Колесо мелодии раз, два неловко ковыльнуло, вдруг попало в колею и весело закрутилось.
Рыжий первый помчал в танце Марию. За ним закружились еще несколько пар. Какая-то крепкая крестьянская девушка подхватила и вовлекла в танец Путника.
Танец был подвижен, но прост. Ведомый сильной рукой партнерши Путник быстро освоил его незамысловатые фигуры.
Нескладный Рыжий скакал неистово. Его голенастые ноги выделывали в воздухе невесть что, но этого ему тоже показалось мало, и он зычно запел:
Без ласки мне твоей не жить ни дня,
Ты полюби, красоточка, меня!
Пение подхватили, но Рыжий умудрялся перекрикивать всех:
Во мне достанет ласки и огня,
Ты полюби, красоточка, меня!
Тебе припас я резвого коня,
Ты полюби, красоточка, меня!
Ряженые исполняли вдвоем что-то отчаянное и разнузданное. Путник стал задыхаться и мысленно просить о пощаде. Наконец музыканты тоже устали и остановились, чтобы подкрепить силы глотком вина. Возбужденные танцоры живо присоединились к ним.
В начале следующего танца Рыжий устроил целое представление с выбором партнерши. Он приблизился к хорошенькой селянке, вытянул вперед жилистую шею, слепо сощурил глаза, будто не может рассмотреть ее. Затем сделал вид, что хочет помочь себе руками, и женщина с хохотом оттолкнула его. Рыжий изобразил на лице разочарование и повторил свой нехитрый фокус со второй, не менее хорошенькой. Очутившись перед ряженным ведьмой гигантом, он немедленно состроил мину восхищения и под шуточки окружающих повлек "партнершу" в круг.
И снова неслась плясовая карусель, кланялась необъятная бутыль. Путника захлестнуло с головой это бесхитростное сельское веселье. Хотя оркестр уже вконец разладился, ноги сами держали строй и ритм танца, когда он несся по кругу с разгоряченной Марией. А в прыжках через костер, несколько раз, пролетая над огнем, Путник забывал, кто он и зачем здесь появился.
Расходились уже затемно. Лунный свет скупо серебрил острые пики гор, оставляя их исполинские подножия во мраке. С шелковистым треском кувыркались в воздухе летучие мыши. По обочинам, никем не тревожимые, струили свои скромные фосфорические сияния светляки.
Мария шагала впереди, молчаливая и загадочная. Захмелевший старик, нес по дороге всякий вздор. Путник так устал, что готов был уснуть прямо в дорожной пыли.
Гостя привели в глухой двор. Где-то в темной глубине его рванула привязь и захрипела, давясь злобой, собака. Что-то живое завозилось в одной из построек. Раздалось сопение, стукнули копыта в деревянный пол.
Внутренность дома поражала своей безыскусностью и суровой крестьянской опрятностью. Пахло очагом, овчиной, сухими травами. За ужином, в тусклом свете лампы Путник зачем-то пристально вглядывался в неровный узор, нанесенный гончаром на стенки посуды.
Словно в тумане он добрел до своей постели. Старик накрыл его толстым, колючим одеялом, и его вбросило в сон.
Утром Путник поднялся с восходом солнца. Свежая, исполненная сил, Мария поливала ему воду из медного кувшина, когда он умывался. Затем Путник попросил еще один кувшин, но уже воды теплой, и долго скоблил лезвием щеки, пока на них не проступила прозрачная, вторившая утренним небесам синева.
Вдвоем с хозяином они покинули деревню. Старик был ссутулен, угрюм и ядовито ворчлив. Путник же напротив, выглядел бодро. Когда спускались по крутому склону высохшего ручья, он так азартно прыгал с камня на камень, что темный плащ его взлетал над головой колоколом.
Однажды им пришлось подойти совсем близко к обрыву, и открывшийся вид заставил Путника внутренне споткнуться и замереть. Пространство между двух гор представало в виде гигантской чаши, до краев наполненной голубоватой вещественной дымкой. Далеко внизу среди камней бесшумно пенился белоснежный поток. По дну чаши медленно скользила, искаженная рельефом, тень большого облака. Воздушная перспектива так меняла картину, что разум отказывался верить в ее реальность. Путник долго стоял, очарованный, на месте и бросился догонять старика, когда тот уже скрылся из виду.
Ведьмин Город располагался на небольшом плато и представлял собой руины какой-то древней постройки. Только две башни да часть стены сохранились, все остальное представляло собой хаотическое нагромождение камня. Развалины густо поросли мхом. Там и здесь среди руин простреливали ввысь молодые деревца.
Старик ступить на плато категорически отказался. Лицо его отражало какую-то внутреннюю борьбу. Наконец одна из боровшихся сторон победила, он махнул рукой и заговорил.
- Ты обмолвился, Пришелец, что у тебя нет ни дома, ни семьи. Так вот что. Оставайся жить у нас. Мария бы тебя приняла. Ты не думай, она не такая. С тех пор, как зять погиб, к ней многие сватались, да она всем - от ворот поворот. А ты ей поглянулся. Да и мне уже не под силу справляться. А хозяйство у меня хорошее, тебе всяк скажет. Оставайся. Прямо сейчас, развернемся и пойдем обратно. Ну?
Неожиданная речь старика глубоко задела Путника. Он долго искал ответ, все больше и больше понимая, что не сможет объяснить причину своего отказа. В итоге он лишь благодарно прижал старика к груди, а затем отрицательно покачал головой.
- Как знаешь, - по старику было видно, что он очень огорчен отказом, - но если вернешься, то помни, где наш дом.
Он еще раз посмотрел на развалины, с досадой плюнул в их сторону, но видимо испугался своего поступка, засуетился и торопливо зашагал прочь.
Путник остался один. Перебивая друг друга, вразнобой звенели кузнечики. На голубые лоскуты кроили небесный шелк стремительные ласточки. Колдовские камни ничем себя не выдавали.
Он сделал несколько шагов вперед и остановился у невидимой, но ясно угадываемой внутренним взором черты. Постояв немного в нерешительности, он пересек и ее. В первые мгновения ничего не произошло. Но вот что-то едва уловимо всколыхнулось, словно проснулась какая-то дремлющая в развалинах сила. Сверкнули невидимые молнии, и ударил неслышимый гром. Окружающий мир раскололся на части, и между ними зазияли космические, усыпанные звездами провалы. Все завертелось, словно в гигантской мельнице, а самого Путника бросило в самый центр круговерти. Один за другим перед его взором вспыхивали и гасли миры, то заурядные, то предельно невероятные, фантастические. Промелькнуло несколько незавершенных, с едва намеченной структурой.
На один миг пред ним предстал, словно для ознакомления, какой-то необыкновенный, высокий путь, исполненный любви и самоотречения. Он выглядел как ступенчатая, составленная из световых плит дорога, что начиналась у его ног и уходила в звездную высь. Какое-то безошибочное чувство подсказало ему, что он пока не готов, но придет время, и ему нужно будет ступить на нее.
Бешеное мелькание внезапно остановилось, и он с маху был брошен оземь. Перед забытьем он успел почувствовать, что новая земля была горячей, что в рот ему набился песок, и что рядом колышется исполинская, лучезарная масса...
...Отлогий песчаный берег моря тянулся далеко вперед и заканчивался скалистым мысом почти у самого горизонта. Солнечные лучи, дробясь о его грани, порождали причудливое жемчужное свечение.
По самой полосе прибоя шагал человек в зеленой чалме и халате с потускневшим серебряным шитьем. Невысокий, худощавый, он не имел сколько-нибудь приметных черт, только на лице выделялся асимметричностью узкий раздвоенный подбородок. Карие, пресытившиеся сиянием солнца и моря глаза смотрели устало.
Иногда он останавливался и окидывал взором окружающее. Путнику все казалось странным: и этот песчаный берег, и сверкающая громада воды, и обожженный солнцем утес вдали. Но это продолжалось всегда лишь мгновение. Скоро его внимание вновь поглощала только влажная полоска песка под ногами.
Прибой, кипящий и вечно беспокойный, смывал его следы позади.