Сначала защелкали, отбивая ритм, электронные ударные. Затем вспыхнул прожектор, освещая солиста синевато-белым светом. Потом заворковали гитары - нежно, как будто уговаривая остаться и послушать. И Варвара Сергеевна Шарова подчинилась им, прижалась к стенке недалеко от выхода из зала, подальше от фанаток и журналистов, и замерла, ожидая... Хотя, собственно, что особенное могло сейчас произойти в этом крохотном зальчике, на презентации очередной мальчишеской группы? Жизнь не щедра на сюжеты, и к сорока годам Варваре Сергеевне казалось, что она все их знает наперечет.
Юноша на сцене запел совершенно неожиданным приятным баритоном, фанатки взвыли, как оголодавшие собаки, журналисты засверкали фотовспышками. Варвара Сергеевна разглядывала происходящее с любопытством провинциала, впервые оказавшегося в зверинце.
К финалу первой песни любопытство сменилось сожалением. Юноша был хорош собой. Варвара Сергеевна вполне понимала девочек-фанаток, размазывавших по лицу слезы и косметику. Когда-то давно она сама была влюблена в солиста рок-группы, название которой, как и имя предмета любви, куда-то делись из памяти. Но отчетливо помнилось нетерпение перед концертом, замирание сердца, когда он выскакивал на сцену далеко-далеко внизу, кукольно-маленький и даже более нереальный, чем на телевизионном экране, черно-синие разводы туши на лице и горькое разочарование, когда машина с музыкантами исчезала в ночной тьме. И как было бы чудесно сейчас пережить все еще раз! И как обидно, что время безумств уже далеко позади!
Юноша взял последнее раскатистое "до" малой октавы и замолчал, переводя дыхание. И в наступившей тишине раздался громкий вздох Варвары Сергеевны, вместивший в себя все ее эмоции - тоску по ушедшей юности, сожаление о прошедшем мимо счастье, обиду на несправедливую судьбу. Зрители засмеялись, а юный певец взглядом нашел в толпе возмутительницу спокойствия и помахал ей рукой. Варвара Сергеевна вдруг почувствовала себя провинившейся школьницей - глупой и нелепой девчонкой Варей, забывшей что-то простое, вроде таблицы умножения или "жи-ши, пиши и" - смутилась от этого и стала проталкиваться к выходу. Толпа неохотно расступалась перед ней, ироничные взгляды зрителей и их запахи - алкоголя, туалетной воды, пота - тянулись за женщиной противным шлейфом, и она шла все быстрее и быстрее, толкая особенно ленивых и нахальных, выслушивая злобное шипение, отвечая равнодушно, но резко, и желая только одного - выйти на улицу, в теплый июльский вечер.
Морок ушел, как только за спиной Варвары Сергеевна закрылась тяжелая дверь. Белая ночь уже явилась в город, толпу спешащих клерков сменили праздношатающиеся и влюбленные. Они были обыденно-привычными. Обрывки их фраз, блуждающие улыбки, широко распахнутые удивленные глаза - все это Варвара Сергеевна уже видела и слышала, и, подобно лошади, узнавшей свою колею, она поспешила домой - к привычным и понятным вещам, подальше от опасных эмоций.
Пульт от телевизора лежал на столике в прихожей, и Шарова нажала кнопочку музыкального канала. Это была старая до рефлективности привычка - вместо "привет, любимый" и "как дела, дорогая", просто чтобы прогнать тишину, чтобы не чувствовать давящего одиночества. На экране бодро танцевали и пели те самые "Х-бойз", с концерта которых Варвара Сергеевна сбежала час назад. Сначала она хотела переключить программу, воспоминание о случившемся было не очень приятным, но потом передумала и решила дослушать песню до конца. И снова, когда красавец-юноша тянул последнюю низкую ноту, из груди женщины вырвался громкий тоскливый вздох.
На презентации нового альбома группы "Х-бойз" Шарова, врач-хирург из обычной больницы, оказалась случайно. Ее подруга-журналистка срочно улетела в командировку в теплые страны, а свой пропуск отдала Варваре Сергеевне.
- Сходи, выпей шампанского на халяву, поешь икры, полюбуйся на наших моромоев. Среди них забавные типы встречаются. Расскажешь мне потом свои впечатления.
- Ну, не знаю. А вдруг меня не пустят? - сомневалась доктор Шарова, привыкшая к строго регламентированной больничной жизни.
- С чего бы это вдруг?
- Но пропуск-то на твое имя...
- Ну и что? У тебя ведь на физии не написано кто ты - Варвара Шарова или Екатерина Квятская.
- Ну да, а вдруг паспорт потребуют?
В ответ Катюша вытащила из сумочки российский паспорт и протянула подруге.
- На, пользуйся. В Италии он мне без надобности.
Поначалу презентация мало чем отличалась от докторских семинаров, на которых Варваре Сергеевне иногда доводилось бывать. Та же подтухшая еда, то же дешевое вино, те же вороватые официанты. Только одежда на публике подороже, да на лицах высокомерие и скука. Оживляли собрание несколько клоунов странного вида и поведения. Один - громогласный бородатый мужчина в ковбойской одежде, потевший (и поэтому вонявший как защищающийся скунс) и пожиравший все подряд. Второй - трансвестит в синем обтягивающем мини-платье, манерно кокетничавший со всеми подряд независимо от пола и возраста и от этого особенно жалкий и смешной. Еще были несколько барышень неопределенного возраста в одежде тинейджеров, но со взглядом бабушек, по мнению доктора Шаровой нуждавшихся в срочной госпитализации по поводу дистрофии.
Варвара Сергеевна уже собралась уходить, совершенно забыв о "коронном номере" вечера - концерте новых звезд, но толпа сонных гостей вдруг встрепенулась, зашумела, и на маленькой сцене появились "Х-бойз". Защелкали ударные, заворковали гитары, и сорокалетняя женщина вдруг забыла о своем возрасте, солидности и грустном жизненном опыте.
И вот спустя пару часов, глядя в экран телевизора и пытаясь понять, что же все-таки произошло с ней сегодня, Варвара Сергеевна с сожалением подумала, что даже не знает, как зовут юного певца. "Американцы дают своим стихийным бедствиям имена, - подумала она с иронией, - а у моей стихийной беды имени нет. Это не дело". И, достав из книжного шкафа весьма потрепанные святцы, женщина уселась на стол и стала читать все мужские имена подряд. "Адам... Нет, не подходит. Как-то слишком просто. Александр... нет, тоже не то. Слишком банально. Алексей... Альфред... Андрей... Антон... Аркадий... Артем... Арсений... Афанасий... Борис... Валентин... Михаил..."... Звуки мужских имен падали с губ камешками, и ни одно из них не побуждало душу взлететь, как это случилось на концерте, когда урчало и вибрировало то "до" малой октавы.
Через сорок минут эта игра-угадайка Варваре Сергеевна надоела и, захлопнув книгу, она пошла на кухню. Напилась кофе с круассанами, посмотрела в окно и поняла, что ей совсем не хочется спать. Синее июльское небо с малиновыми разводами на западе было таким притягательным, тишина такой приятно-ласкающей, что Шарова оделась потеплее и вышла на улицу.
Ночь, уже не белая, но еще и не темная, а так, мутно-сероватая, опустилась медленно на город. Как будто кто-то затопил печку по-черному, и дым окутал улицы и дома и лишил их ярких цветов, припорошив все грязновато-серым пеплом. Большинство людей боится ходить ночью по городу. Варваре Сергеевне этот страх был неведом. Она была абсолютно уверена в том, что с ней не может случиться чего-то плохого, и беды обходили ее стороной.
Доктор Шарова жила в спокойно-безмятежном мире. "Если я чего-то не вижу, то этого просто нет", - говорила она себе каждый вечер, и не замечала, что кто-то хочет ее обидеть, кто-то уводит у нее жениха, а кто-то получает вместо нее повышение по службе.
Если бы Варвару Сергеевну спросили, чувствует ли она себя счастливой, она не смогла бы ответить на этот вопрос, хотя часто об этом задумывалась. Она просто не знала, что для нее счастье. Старая фраза "счастье - это когда тебя понимают" казалась ей недостаточной. Кто понимает? Друзья, подруги, любимый? Но женщине иногда казалось, что ей совсем не хочется, чтобы близкие люди ее понимали. Догадывались о ее тайных мыслях и желаниях. Не то, чтобы она считала их постыдными, просто ей хотелось, чтобы она были только ее и ничьи больше. Из-за этого она производила впечатление "вещи в себе". Мужчин это отпугивало, и они уходили к более понятным и простым женщинам. А доктор Шарова спокойно жила себе дальше.
Подружки иногда принимались воспитывать ее, укоряли за равнодушие к своей жизни, за инертность, за "отсутствие вектора". "Варька, ты не знаешь, чего хочешь, вот и мучаешься понапрасну. Подумай, найди себе цель - и вперед. Увидишь, все пойдет по-другому". Она слушала, вслух соглашалась, на самом деле не придавая значения словам подруг, и "вектор" не искала. Да и не знала она, где его искать. Ну не ходить же по улицам, выискивая его как потерянные монетки? Да и что он из себя представляет, этот вектор? Стрелка на асфальте? Или светящаяся полоса в небе?
Ночные прогулки уже давно вошли у Варвары Сергеевны в привычку. Она бездумно бродила по улицам города, любуясь пейзажами и улавливая запахи, которые днем не чувствовались из-за бензиновой вони. Осенью пахло пожухлой листвой и пропитанной дождями тяжелой и холодной землей, зимой - морозом и теплом подъездов, в которых перемешивались запахи человеческого жилья, сырых подвалов и пищи, весной преобладали ароматы пробуждающейся земли и молодой травы и листвы, а летом... Варвара Сергеевна даже не знала, какие улицы ей нравятся больше: те, на которых растут тополя и терпкий запах их веток забивает все остальное, и даже трава на газонах пахнет совсем по-другому, или засаженные сиренью и шиповником, где воздух кажется вязким из-за густого аромата их цветов. А еще можно было пройтись вдоль набережной, вдыхая настоянный на водорослях воздух с Невы...
Последние гуляки уже возвращались домой, когда Варвара Сергеевна вышла к Казанскому собору, перешла Невский и направилась к Спасу. Утро было тихим и солнечным...
- Эй, подожди, - услышала она голос, показавшийся ей знакомым. Она остановилась и обернулась. К ней бежал высокий юнец. Она начала доставать сигареты и зажигалку, решив, что он хочет попросить у нее закурить, и так и замерла с рукой, засунутой в задний карман джинсов. А юноша подбежал к ней, и, едва отдышавшись, выпалил:
- Понравилась, - от смущения голос Варвары Сергеевны прозвучал сухо, как-то даже по учительски.
Но то ли юнец не умел различать оттенков голосов женщин, то ли решил переть до конца - Шарова, внимательно наблюдавшая за чудом природы, смутившим ее покой, так и не поняла почему, но ее собеседник радостно улыбнулся и заявил:
- А вы... ты клевая!
- Я должна умереть от счастья? - не удержалась от иронии Шарова.
- Нет, не должна, - не потеряв и капли уверенности в себе, ответил юный певец, - но ведь тебе не только песня понравилась, но и я, да?
Варвара Сергеевна окончательно растерялась. Где-то в самом дальнем углу ее сознания мелькнуло воспоминание, что на такие вопросы женщина отвечать не должна, что это неприлично. Но юноша стоял рядом, она чувствовала запах его одеколона, и снова ей стало трудно дышать. Поэтому она просто кивнула. А он улыбнулся:
- Пойдем к тебе?
- Ко мне? - удивилась женщина, - Зачем?
- Зачем?! - он рассмеялся, - Ну ты даешь!
Предложение было откровенным и... привычным. Варвара Сергеевна не раз выслушивала подобное от пьяненьких коллег или случайных знакомых. Смущение испарилось как туман, и Шарова рявкнула сердито:
- Я не проститутка!
- Да, конечно, - пожал плечами юноша, и тоном взрослого, разъясняющего ребенку прописные истины, поинтересовался, - но я ведь тебе понравился?
- Хм... Понравился, - осторожно согласилась женщина, прислушиваясь к смене эмоций в своей, так до сорока лет и непознанной душе. Злость растаяла, как и смущение. И вместо нее вдруг вспомнилось уже давно похороненное под печальным опытом ощущение восторга от первого подаренного мальчиком букета подснежников. И потом долгое ожидание чуда, как будто эти цветочки должны были расколдовать серенькую хорошистку и превратить ее в сказочную принцессу. И Варваре Сергеевне... нет, уже Варе, Вареньке, Варюше, показалось, что это чудо просто немного запоздало, но уже на подходе... Уже стучится в дверь...
А певец хмурился, нетерпеливо переминался с ноги на ногу и явно ждал от собеседницы каких-то действий.
- А как тебя зовут? - вдруг совершенно неожиданно для себя кокетливо поинтересовалась Варя.
- Арсений, - сообщил юноша и снова заулыбался.
- Надо же, как у моего любимого Тарковского! - воскликнула Варюша, и подумала, что ее интуиция совсем заснула. Это имя было в святцах, но показалось таким странным и вычурным. И совсем неподходящим юному певцу.
- А кто этот Тарковский, твой бой-френд? - тут же ревниво поинтересовался Арсений.
- Это мой любимый поэт, отец того кинорежиссера, который снял "Солярис", "Сталкера", "Рублева", - пояснила Варя, удивляясь, тому, что ее радует эта совсем неуместная ревность.
- "Солярис" я видел, там Клуни играет. Мне не понравилось. Занудство какое-то, - поморщился Арсений.
- Занудство, - легко согласилась Варюша.
Конечно, юноша говорил о другом фильме, но стоило ли сейчас развеивать его заблуждение? Любые объяснения разведут их на разные стороны реки, которая называется временем, и он поймет - они разные. И чудо, которое уже вот-вот окажется рядом, таки и не придет.
- Сенька!!! Сенька!!! Арс!!! Ты где? - голоса приятелей юного певца обрушились на парочку холодным душем.
- О, блин..., - Арсений поморщился, - пойдем отсюда, ребята меня ищут сейчас, а я не хочу, чтобы они нас вместе видели, - юноша взял Варю за руку и потянул за собой.
- Стесняешься?
Он пожал плечами:
- Нет, - и, видя, что она не верит ему, с улыбкой, которая совсем не вязалась с серьезностью его тона, добавил, - не стесняюсь... просто... Есть вещи и события, которые нельзя совмещать. Ребята сейчас после этой уродской презентации немного не в себе... Водка, пиво, девочки... У них сейчас в голове одни пошлости... А я не люблю... Нет, я, конечно, тоже не ангел... Да и они, в общем нормальные... Но сейчас... Пойдем к тебе?
Варя кивнула. И они пошли по Итальянской, держась за руки, потом пересекли площадь Искусств и повернули на Садовую. Где-то за спиной у них, отраженные от домов, метались отчаянные крики:
- Сенька! Арсений! Где ты?
Он только крепче сжимал ее ладонь и смотрел ей в глаза, умоляя не отвечать. Но она и не собиралась. Его друзья были ей совершенно не нужны. Если бы не Арсений, а кто-то из них подошел к ней с теми же словами, что и юноша, то Варюша, не задумываясь, отбрила бы нахала резко и цинично, как умеют только доктора. Про мужчин около тридцати она все знала. Но юному певцу на вид едва исполнилось двадцать, а мужчины такого возраста были для Шаровой "терра инкогнита".
Так уж получилось, что первой Вариной любовью был фаворит класса Сережа. У нее с ним ничего не получилось. Так, один раз сходили в кино, да пару раз поцеловались на скамейке у дома. Варя решила, что ровесники слишком скучны, и следующим ее ухажером стал Виталий Борисович. Ей было девятнадцать, а ему тридцать два. Он почти лишил ее невинности. Но тут на его горизонте появилась ее подруга Светка, и Виталий Борисович пошел с ней под венец. Следующие десять лет ее все поклонники были на пороге тридцатилетия. И все они, как один, уходили к ее подругам и коллегам по работе. Та же Светка ухитрилась увести у нее жениха дважды. Сначала Виталия, а потом через семь лет Ивана.
Потом возраст ее поклонников стал варьироваться: одному было за сорок, и он ни разу не был женат. Когда он сделал ей предложение, она так долго размышляла, стоит ли выходить замуж за мужчину, который никому не был нужен до такого далеко не юного возраста, что в результате он женился на Ольге Игоревне, ее тогдашней начальнице. Другому было почти пятьдесят, и он сильно смахивал на скрытого алкоголика. Третьему было тридцать три. Возраст Христа, как он любил повторять. Именно он научил Варю во всем видеть знаки судьбы, так как был убежденным фаталистом. И, когда на вечеринке по случаю Нового года дверь ему открыла не Варюша, а молоденькая и очаровательная Анечка, он тоже счел это знаком судьбы, и, после того, как пробили куранты, сделал новой знакомой предложение.
- Едва я увидел тебя, открывающую мне дверь, я сразу понял, что именно ты откроешь мне двери в счастье, - радостно возвестил он своей избраннице. Избранница немного посомневалась - исключительно ради соблюдения приличий - а потом согласилась стать законной супругой жениха своей коллеги и подруги.
Каждый раз, теряя очередного поклонника, Варя даже радовалась, что остается одна. Ни один из потенциальных спутников жизни не сумел пробудить ее чувств. Временами ей казалось, что она больна. Но в учебниках по психиатрии ни у одной болезни не было тех симптомов, которые она находила у себя. И Шарова в очередной раз решала, что просто ей опять попался "не тот" мужчина. И снова пыталась найти "того самого" и "единственного". А сейчас она вдруг поняла, что не там искала. Тратила напрасно время и силы. Но все-таки нашла, хотя и совершенно случайно. И у нее в животе что-то испуганно-радостно замирало от таких мыслей.
Когда крики приятелей Арсения стихли, он пошел помедленнее и возобновил разговор:
- Ты замужем?
- Нет.
- А была?
- Тоже нет.
- Ты что - девственница? - притворно-возмущенно удивился юноша.
Варя поморщилась:
- Нет, чтобы расстаться с девственностью, штамп в паспорте совсем не обязателен. Даже для такой старушки, как я.
Арсений понял, что сказал, что-то не то, и смущенно пробормотал:
- Ты не старушка.
- Да? Тогда зачем ты задал свой вопрос? Ведь твои ровесницы становятся женщинами без благословения родителей и государства.
- Ну, не знаю, - юный Варюшин поклонник даже остановился и отпустил ее руку, - просто ты не такая как они...
- Ну да, я старше, - Варвара Сергеевна решительно расставила точки над И.
- Нет, не в этом дело... Я не знаю, как объяснить... В общем...
- Ладно, не мучайся, это все неважно.
Он возмущенно повернулся к ней:
- Нет, важно... если мы просто пойдем к тебе... просто как какой-то левый мужик и какая-то левая тетка... получится как у парней... водка, пиво, девочки... пошлость какая-то... я от них сбежал... я там, в зале понял, что ты другая... не такая, как эти, которые визжат... а ты сейчас говоришь, как они...
Варя смутилась. Она ведь тоже пошла с ним, потому что почувствовала в этом юноше что-то непривычное, незнакомое... Что-то, заставившее ее забыть докторский цинизм и разочарования одинокой сорокалетней женщины.
- Извини, я глупость сказала... Ты прав... Знаешь, я так давно не слышала искренних слов, что забыла, как на них нужно отвечать.
- А на искренние слова надо отвечать как-то особенно? - усмехнулся Арсений.
- Конечно. На них нужно отвечать сердцем, а не злым циничным мозгом, - улыбнулась Варюша.
- И что сейчас говорит твое сердце?
Шарова задумалась на мгновение. Она знала, что ее сердце еще никому ничего не отвечало. Возможно, оно спало, как сказочная красавица в стеклянном ящике. И стоило ли сейчас будить его? Может быть, сбежать? А потом засунуть в самый уголок памяти этого наглого юнца, который так волнующе берет "до" малой октавы, и никогда не вспоминать и не жалеть? Но чудо... Она так долго ждало... И пришло... Оно точно стоит рядышком... Неужели нужно гнать его?
И Варя решилась:
- Мое сердце говорит, что ты особенный... что я таких не видела никогда... что происходит что-то волшебное... и мне даже немного трудно дышать...
Юноша вздохнул с облегчением, снова схватил ее за руку и прошептал:
- И мне тоже трудно дышать... А можно я тебя поцелую?
И чудо пришло. Хотя, возможно, это не было чудом, но с Варей ничего подобного никогда еще не происходило. По ее губам обжигающей волной прошло предвкушение поцелуя. И этот поцелуй был желанным, как глоток воздуха для утопающего. Лицо Арсения было еще далеко, а она уже чувствовала дыхание юноши. И ловила его. Он приблизился к ней медленно, несмело коснулся губами ее губ, а потом схватил цепко за плечи и начал целовать. Что-то горячее и беспокойное вдруг охватило все Варино тело. Оно металось от губ, которые терзал юный мужчина, к замирающему от восторга сердцу, потом вниз живота, разгораясь еще больше, долетало по ногам до кончиков пальцев и возвращалось обратно, уже ознобом и мурашками. И Варя уже не видела ни солнечных лучей, стрелами-векторами пронизывающими остывающий воздух, ни пролетающих мимо машин, ни ранних пешеходов, с изумлением взиравших на целующуюся парочку.
Как-то незаметно для себя Варюша с Арсением оказались за кустами на Марсовом поле. Юноша безудержно рвался к своей цели, торопливо и отчаянно лаская свою подругу. Варя мягко и ненавязчиво сдерживала его, шепча ему нежные слова и ускользая из его объятий. Но через некоторое время его страсть захватила Варюшу, и она подчинилась ему, его юному, нетерпеливому желанию и его азарту.
Очень скоро все было закончено. Арсений отпустил Варю и лег рядом на траву. Она смотрела на него с нежностью и восторгом. Это действительно было чудом! Тем самым, чье приближение Варюша почувствовала еще девчонкой, когда первый поклонник подарил ей букет подснежников.
Он повернулся к ней, и в его глазах был немой вопрос.
- Арсений, ты восхитительный. У меня никогда не было ничего подобного, - прошептала Варюша, удивляясь тому, как легко ей говорить такие - невозможные еще день назад - слова. Он довольно улыбнулся и поинтересовался небрежно.
Они поднялись с травы, поправили друг на друге одежду, наслаждаясь каждым прикосновением и затягивая его как можно дольше, и пошли к Фонтанке. Он обнимал ее за талию и целовал то в ухо, то в шею, то в губы. Варя шутливо его отпихивала.
- Я тебя на руках понесу, - на этих словах он развернул ее к себе и потянулся к губам.
- Арсений! Ты с ума сошел, - отбивалась она, - вон мой дом, подожди...
- Не могу...
Она сделал вид, что покорилась ему, и когда он на секунду ослабил свои объятия, вырвалась и побежала к подъезду. Он бросился за ней.
Едва оказавшись за дверью квартиры, он прижал ее к себе и прошептал:
- Теперь можно?
Она кивнула...
Варя проснулась, когда солнце уже стояло высоко в небе. Разбудила ее незнакомая мелодия. Несколько минут она не могла сообразить, откуда идет звук, и только когда музыка затихла, Варя поняла, что это надрывался мобильник ее юного приятеля. Она глянула на спящего рядом юношу. Его лицо было счастливо-умиротворенным, и внешние шумы явно не достигали его сознания. Немного поколебавшись, Варюша разыскала в куче одежды на полу телефон Арсения. Естественно, он был дорогим и модным. Пару минут поблуждав в незнакомом меню, Варя нашла автора последнего звонка. Судя по комментариям к номеру, звонил один из "бойзов". "Вот бедняги, - подумала она, - они ведь не знают, куда он подевался, и, наверняка, сходят с ума от беспокойства. А вдруг у них на сегодня концерт какой-нибудь назначен?".
Варя испугалась, что у Арсения могут быть неприятности, и начала будит его. Это оказалось не просто. К успеху привели лишь поцелуи. Не открывая глаз, он ответил ей, крепко прижав ее к своему горячему телу. Она стала вырываться, и тогда он открыл глаза:
- Ты что? Тебе не приятно, что ли?
Она протянула ему мобильник:
- Сначала позвони своим друзьям, а потом все остальное.
Он вздохнул и нажал кнопочку на телефоне.
- Хай... Отдыхаю... А тебе какая разница?... Приеду... Пока...
Арсений положил мобильник на тумбочку у кровати и посмотрел на Варю:
- Теперь остальное?
Она кивнула и добавила, чувствуя, что в ней просыпается фантазия, которая доселе, видимо, дремала в стеклянном ящике рядом с сердцем:
- Только на сей раз командовать буду я.
Он потянулся к ней, но она встала с постели, включила музыку и протянула ему руку:
- Идем, потанцуем.
- Сейчас?! - он смотрел на нее недоверчиво.
- Сейчас, - подтвердила она, улыбаясь. Ей хотелось играть, хотелось снова и снова балансировать на грани удовлетворения сексуального желания, и в ее голове одна за другой возникали самые разные идеи, как это можно осуществить. Если бы даже день назад ей сообщили, что она так будет себя вести, она бы просто не поверила. В привычно-однообразном мире доктора Шаровой такое было невозможно.
Юноша нехотя встал, подошел к ней и попробовал схватить ее. Она отстранилась. Он глянул на нее удивленно.
- На пионерском расстоянии, дружок. Понятно? - нарочито-сурово ответила Варюша, улавливая каким-то шестым чувством каждую степень возбуждения юноши. Ей даже казалось, что она видит, как по его нервам идет искрящийся золотистый разряд, подчиняя мышцы, сосуды, кожу одному единому и всепоглощающему желанию.
- Издеваешься? - в его глазах загорелся огонек гнева. Он не понимал ее игры, ему казалось, что она смеется над ним.
- Нет, я не издеваюсь. Я просто хочу с тобой потанцевать. Именно сейчас. Тебе сложно сделать это для меня? - лениво протянула Варя, наслаждаясь издалека его прекрасным юным телом. Его атласной кожей. И его запахом. Варюша рассматривала своего любовника, чуя, как кошка добычу, его силу, и предвкушая, как она будет этой силой повелевать.
Арсений подчинился ей, но медленно. Неохотно положил ей руки на талию и также неохотно начал двигаться в такт музыке. Их тела были рядом, обнаженные и откровенные. И жар одного передавался другому, усиливая страсть. Варя из последних сил держала расстояние, почти умирая от желания прижаться к юноше, и в то же время наслаждаясь мгновениями ожидания. Варя видела движение каждой мышцы Арсения, трепетание каждого его нерва. Его серо-голубые глаза постепенно темнели и принимали зеленоватый - как у морских глубин - оттенок, губы приоткрылись, требуя поцелуя. И Варюша сдалась, расслабила руки, снова подчиняясь юноше. Он издал торжествующий рык, и повлек ее на постель.
Его самолет взлетел в три часа пятнадцать минут. Варя смотрела, как огоньки "Ила" отрываются от земли и исчезают в темном небе. Ей самой было не очень понятно, зачем она приехала в аэропорт. Подходить прощаться она не собиралась. Во-первых, потому, что вокруг "Бойзов" собралась целая толпа поклонниц и журналистов, а во-вторых, Арсений ее и не приглашал.
В шесть вечера он ушел от нее, торопливо поцеловав на прощанье. Их группа должна была выступать в каком-то клубе, и юноша спешил к приятелям. Он не спросил ее номер телефона и не дал свой. Сообщил только, что ночью они улетают. Варя прибралась в квартире, посмотрела телевизор, почитала книжку, а когда стрелки на часах показали половину двенадцатого, быстро оделась и побежала к метро. От "Московской" до аэропорта она добралась на частнике, содравшем с нее немалую сумму. Варя ни на секунду не пожалела о потраченных деньгах. Желание увидеть Арсения было странным, иррациональным, не объяснимым никакой логикой. Она просто хотела бросить на него последний взгляд, получше запомнить его мальчишеское лицо, задорную улыбку на все тридцать два шикарных здоровых зуба, мелированные вихры, в беспорядке торчащие на голове, его манеру двигаться - как у щенка сенбернара, немного неловко, но в то же время красиво.
Варе было очень жаль, что они больше никогда не увидятся. Ее жизнь будет проходить в больнице среди коллег и пациентов, а его - в клубах и на концертах. Свой отпуск она проведет на даче у какой-нибудь подружки, пропалывая чужие грядки, или на заливе в компании с книжкой, а он поедет на модный курорт и будет блистать в окружении влюбленных поклонниц. Разные доходы, разные миры. Такова жизнь, ничего с этим не поделаешь.
Варины подруги много раз говорили ей, что она должна измениться, дописать свою, бог знает когда, начатую, диссертацию, найти другую, более высокооплачиваемую работу, или, на худой конец, мужчину с деньгами. Варя соглашалась со всеми, она не любила спорить, но жила по-прежнему. Работа с хорошей зарплатой пугала ее другим уровнем ответственности, диссертация казалась профанацией научной работы, а богатые мужчины вызывали брезгливое недоумение. Она их не осуждала, это было не в ее характере, но связываться с ними не хотела, справедливо полагая, что ее безотказность в сочетании с их жаждой власти не принесет ей ничего хорошего.
"Бойзы" появились в аэропорту за полтора часа до взлета. За ними тянулась толпа обожательниц. Управляли этой толпой хмурые секьюрити - сдерживая ее, и журналисты - подзуживая на нелепые выходки, которые можно потом красочно описать. Варя смотрела на ребят, устало плетущихся к выходу на посадку и как будто не замечающих свою свиту, и ей было жаль их. Особенно Арсения. Он был похож на потрепанного птенца. Белесые перья прически торчали в разные стороны, лицо было серым и опухшим. На лице его чернявого приятеля темнела щетина, что делало его похожим на уголовника, а третий "бойз" - невысокий, худенький, подстриженный почти под ноль - шел, не поднимая головы и тупо глядя себе под ноги.
Они уже прошли за ограждение посадочного выхода, когда Арсений остановился и оглянулся. Он никого не искал в толпе. Он просто повернулся и посмотрел прямо на Варю. Как будто знал, где она стоит. Ей стало жарко, и из глаз сами собой потекли слезы.
- Прощай, Арсений, - прошептала она. А он поднял руку и помахал на прощанье. Толпа поклонниц решила, что этот жест для них, и радостно взвыла. Но Варя была убеждена, что Арсений махал именно ей. И, глядя на взлетающий самолет, она грустила о тех веснах, что прошли с ее двадцатилетия. "Время слишком жестоко, - думала она, - оно забирает молодость, а дает годы. Не слишком равноценный обмен. И старая песня о "годах-богатстве" - это просто самообман и попытка унять тоску по юности. Как бы мне хотелось быть моложе! С фигуркой как тростинка, с сияющим взглядом юных глаз и гладкой кожей. И чтобы все было впереди".
Последние несколько месяцев до встречи с Арсением у Вари стали появляться странные идеи. Ей хотелось уехать далеко-далеко, купить паспорт у какого-нибудь мошенника, причем, чтобы дата рождения была на десять лет позже, чем есть. И чтобы имя было другим. Например, Вика. Или Олеся. Или Ксюша. Варе казалось, что эти имена бывают только у удачливых и уверенных в себе женщин. Ее стал тяготить прилипший к ней образ недотепы. Хотя, может быть, подруги правы, и она живет без "вектора"? Но ей нравилось жить просто так, не пихая локтями окружающих, принимая мир таким, какой он есть, не пытаясь влиять на события и людей. Созерцая. Классифицируя. Как бы немного вне мира. И в то же время внутри, чтобы видеть, что же там происходит. И даже участвовать в некоторых событиях. Но так, чтобы никого не обидеть, никого не задеть и никому не сделать больно.
Конечно, Варвара Сергеевна понимала, что нужно как-то устраивать свою жизнь. Но женский стереотип счастья - муж, дети, необременительная, но доставляющая удовольствие работа - казался ей скучным. Ей хотелось идти "другим путем". Вот только она не знала - каким. Ни в одной книжке не было ни одного дельного совета на эту тему. А изобрести "новую дорогу" сама она не умела. Поэтому Варя с таким восторгом приняла теорию фатализма, подаренную ей одним из женихов. "Зачем дергаться, если все будет так, как должно быть?" - говорила она себе и успокаивалась. Закуривала сигарету, включала любимую музыку и наслаждалась жизнью. Но иногда ей вдруг становилось как-то не по себе...
И сейчас, глядя на взлетающий самолет, Варя понимала, что ее встреча с Арсением и эта сказочно-безумная ночь совсем не случайны. Так и должно было случиться. Что будет дальше? Жизнь покажет. От будущего, как и от прошедшего, человеку никуда не деться. Оно придет, хочешь ты его или нет, и оно будет закономерным результатом прошлого.
Из аэропорта Варя, вернее уже снова Варвара Сергеевна, поехала прямо на работу, когда пошли рейсовые автобусы. В больнице начался рабочий день. Сестры гоняли пациентов из кабинета в кабинет, выкачивали из них кровь и делали уколы. Врачи в ординаторской пили кофе и обсуждали выходные. Ее коллега и подруга Анюта, та самая к которой ушел господин фаталист, налила Шаровой кофе со сливками и озабоченно поинтересовалась:
- Что-то ты неважно выглядишь?
- Ага, ночь выдалась бурная.
- Кто он? - тут же заинтересовались коллеги.
- Никто. Просто мне не спалось, и я поехала в ночной клуб. Поклубилась, как говорит нынешняя молодежь, - рассказывать про Арсения Варваре Сергеевне не хотелось, хотя обычно она не скрывала от коллег ничего. Впрочем, раньше просто нечего было скрывать.
- Поклубилась?! - у Анюты едва не отвалилась от удивления челюсть, - ну, ты даешь! Тебе сколько лет, тетя доктор? Тусоваться по кабакам с сопливой молодежью - это не солидно.
- Ты думаешь? - с сомнением в голосе ответила Шарова.
- Конечно, - безапелляционно вынесла свой приговор подружка, - у этой молодежи одна наркота в голове, сами не знают что творят.
Варвара Сергеевна смотрела на Анюту и думала, что той ведь еще нет тридцати, но брак с фаталистом (который был на пару десятков лет ее старше) сделал из нее старушку. Скучную, склонную к морализаторству бабу Аню. А ведь коллеги считают Анечку особой с твердым характером, умеющей себя поставить и добивающейся того, что ей хочется. Но какая же это твердость характера, если она поддается влиянию мужа? Становиться его копией? Хотя, конечно, в Анечкином голосе, чтобы она не говорила, никогда нет и тени сомнения. А она, Шарова, всегда сомневается и боится, что ее слова могут кого-то обидеть.
Коллеги углубились в обсуждение современной молодежи, вопрос этот был для многих очень актуальным, потому что их дети были либо той самой молодежью, либо вот-вот вступали в сложный переходный возраст, и проблемы наркомании, раннего алкоголизма и беременности маячили перед родителями, как айсберги перед несчастным "Титаником". Варвара Сергеевна слушала их внимательно, но в разговор не вступала. Во-первых, ее мнение очень отличалось от общего тона дискуссии, а, во-вторых, она хотела знать об этой загадочной для нее молодежи, к которой относился и юноша Арсений, как можно больше. А чтобы услышать, как известно, лучше молчать. И Шарова слушала, запоминала названия модных кабаков, музыкальные стили, особенно любимые юными, и новые словечки, появившиеся в русском языке за последние годы, и даже, не надеясь на свою память, записывала кое-что на бумажке, спрятав ее в недрах истории болезни одного из своих пациентов.
Познавательная беседа была прервана зав отделением, пришедшим, как всегда, не вовремя и разогнавшем врачей на обход. Варвара Сергеевна спрятала шпаргалку в сумочку (не дай бог, кто увидит - опять будут насмехаться) и пошла к пациентам.
Работа врача ей, в общем, нравилась. Приносить пользу людям казалось доктору Шаровой самым достойным способом зарабатывать себе на жизнь. То, что это не очень хорошо оплачивалось, не особенно ее огорчало. Жила она одна, за деликатесами и дорогими вещами не гонялась, покупала то, что продавали на рынке, ориентируясь на цену, а не на модность и престижность, дорогих увлечений у нее не было, и ее зарплата (плюс подарочки пациентов) вполне удовлетворяла все ее нужды.
Рабочий день затянулся до семи вечера. У Варвары Сергеевны накопилось много бумажной работы, и она решила расправиться с ней именно сегодня. Просто потому, что это был самый легкий способ не думать о юноше Арсении. Дома на нее, наверняка, наваляться ненужные воспоминания и ассоциации, потом придет грусть, а от нее два шага до депрессии... В пять часов Анечка попыталась вытянуть Варвару Сергеевну из-за стола и затащить в кафешку, попить кофе и продолжить расспросы про бурную ночь. В утреннем молчании коллеги Анюта чувствовала какой-то обман, непонятную ей неискренность, и это, естественно, разжигало ее женское любопытство:
- Тетя доктор, кончай с бумагами возиться, пойдем кофею попьем, чего тут париться. Посмотри, какая погода. Теплынь. Красота. А ты тут как Кощей чахнешь.
- Извини, Анечка, у меня хвостов столько, просто подумать страшно. Не дай бог шеф мои истории увидит, выволочку устроит, а ты знаешь, я не люблю, когда меня чихвостят.
- Да ты что, у шефа сейчас другие заботы. У него отпуск через неделю, он чемоданы собирает, на хрена ему твои истории?
- Вот именно, отпуск. Наверняка, захочет перед уходом нас всех проверить и подровнять, чтобы не разболтались, пока он в море плещется.
- Ну, так у тебя еще неделя впереди, успеешь свои хвосты убрать, погода-то тебя ждать не будет. Вон по телевизору опять обещали похолодание.
- Значит, судьба у меня такая.
- Нет, вы с Вадиком просто два сапога пара! Он тоже все про судьбу гундосит. Ну причем тут судьба, объясни мне, пожалуйста. Она тебя что, к стулу приковала? Пудовыми цепями? Давай поднимайся, пойдем в "Пчелку".
- Анечка, пожалуйста, позволь мне остаться. Я не хочу в "Пчелку", не хочу кофе. У меня ночь бессонная была, дай я работу доделаю и домой пойду, баиньки, - взмолилась Шарова.
Анюта вздохнула. Ее маневры не давали желаемого результата, и она решила покориться. В конце концов, Варька никуда от нее не денется. Не сегодня, так завтра все расскажет. И Аня взяла сумочку, помахала подруге ручкой и вышла из ординаторской.
В семь часов доктор Шарова убрала истории болезней в шкаф и поехала домой. Она чувствовала себя такой усталой, что, даже не поужинав, улеглась в постель и через пять минут спала как убитая.
Проснулась она от острой боли в шее. За окном было темно. Обещанное синоптиками ухудшение погоды принесло в город серые тучи, и они закрыли небо и сделали ночь по-осеннему непроглядной. Варвара Сергеевна пошевелила головой. Боль не проходила, наоборот, стала еще более резкой. Что-то сильно кололо женщину в шею, и, не понимая, что же это такое может быть, она села на постели и включила ночник. Из-под подушки торчало нечто блестящее. Шарова откинула подушку и замерла. На простыне лежал серебряный крестик на толстой витой цепочке. Тот самый крестик, что вчера был на ее "стихийном бедствии" и так мешал ей целовать нежную выемку у основания его шеи!
- Он забыл его здесь! Он вернется, он обязательно вернется!
Варя - опять юная и беззаботная Варя - подскочила с кровати и начала кружиться по комнате, сжав в руке серебряную безделушку. Ей казалось, она начинает жизнь снова. Еще несколько часов назад она не хотела даже думать о том, что ждет ее впереди, а сейчас образы, один восхитительнее другого, закружились у нее в голове, и она счастливо смеялась, представляя все новые и новые встречи с Арсением, их чудесные ночи и замечательные дни, их беседы и ласки. О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи.
Женщина включила телевизор, настроила музыкальный канал и стала ждать клип "Х-бойз". Как назло, на экране мелькали все нынешние звезды, кроме ее любимого Арсения. Она снова начала впадать в уныние, в голову настойчиво лезла неприятная мысль, что для юноши этот крестик ничего не значит, и он и не подумает его искать. Но ведь вчера Арси рассказывал, что этот крест куплен у какого-то шамана и должен приносить удачу! А потом она решила, что юноша может не сообразить, где именно потерял свой талисман. Может, надо как-то сообщить ему, что крестик у нее? Но как? Ничего дельного в Варюшину голову не приходило. Мир юного певца был так далек от нее, что она не знала, к кому она может обратиться в такой ситуации.
А вдруг он переживает из-за потери? Сама Варя никогда не носила ни амулетов, ни крестов, и ей были чужды предрассудки и слепая вера в неведомый и неощущаемый мир. Что, впрочем, не мешало ей быть закоренелой фаталисткой. И когда на экране, наконец, появились "Х-бойз" она успокоилась, почувствовав, что потерянный крестик - это дар судьбы, стопроцентный шанс на новую встречу.
Варя уселась в кресло перед телевизором и стала разглядывать цепочку. Странное дело, серебряная змейка была абсолютно цела. Как же тогда она слетела с Арсения? Варя четко помнила, что цепочка охватывала основание шеи юноши и соскользнуть через голову не могла. Что же произошло? В голове Варюши одна за другой возникали самые бредовые идеи для объяснения этой странности. В конце концов, она решила, что во всем виновата коварная судьба. Арси не захотел взять ее номер телефона, и за это расплатился своим амулетом. Придя к такому выводу, Варя надела цепочку себе на шею, легла обратно в постель и спокойно заснула.
На следующий день Анюта возобновила свои попытки узнать, с кем провела выходные доктор Шарова. Она просто чуяла, что без мужчины дело не обошлось, и подкатывалась к подружке со всех сторон. А Варвара Сергеевна упорно строила из себя дурочку, приводя Анечку в бешенство.
- Слышь, тетя доктор, а в каком клубе ты была?
- Ой, да я не помню название, он недалеко от Невского, минут пять пехом.
- А с кем ты танцевала?
- Господи, Анечка, нынешние танцы всем гуртом танцуют. Без разбивки на пары.
- И медляки?
- Какие еще медляки?
- Медленные танцы. Это когда парень может безнаказанно девок щупать.
- Не было там медляков. И пацаны современные в любой момент девок могут пощупать, те только верещат от радости.
- И за задницу тоже? - позавидовала Анечка.
- И за нее. И повыше, - сочиняла молодежные нравы Варвара Сергеевна. Она никогда не бывала в ночных клубах, а ее представления о них были почерпнуты из отрывков бесед, подслушанных в метро.
- И тебя щупали? - совсем расстроилась Анюта. По ее лицу было видно, что она жалеет о своем солидном возрасте и упущенной возможности быть облапанной молоденьким хорошеньким мальчиком во тьме дискотеки. Когда ей было восемнадцать, она старалась держать образ порядочной девушки и не позволяла парням вольности. А сейчас эти вольности - общепринятая норма, а она, Анечка, уже слишком стара, чтобы посещать места разврата, где можно все. Да и Вадик такое времяпрепровождение вряд ли потерпит.
- Ага, - флегматично отозвалась Варвара Сергеевна, с каким-то садистским удовольствием разглядывая несчастное лицо коллеги. Еще неделю назад она сама мало отличалась от Анюты, была такой же зажатой в тиски приличий и норм, и от этого скучной и серой. А сейчас она чувствовала себя посвященной в некое таинство, вроде масонской ложи или магического мира. И одно воспоминание об этом таинстве отзывалось сладким восторгом в ее теле.
- Дура ты, старая дура. Им от тебя только одно надо - трахнуть, и до свидания, - возмущенно возопила Анюта.
- Ну да. И мне тоже только одно это нужно. Трахнуть их, и до свидания. Так что, все в порядке, подруга. Не переживай за меня.
Но Аня расстраивалась целый день. До самого вечера она метала в Шарову страшные взгляды и тяжко вздыхала. В конце концов, на это демонстративное осуждение обратила внимание Лариса Матвеевна, в общем милая, но довольно резкая на язык старушка.
- Батюшки мои, что за взгляды! Чего тебе неймется, Анька? Ну, сходил человек в клуб. Потерся об крепкие мужские задницы. Тебе-то что? Или завидуешь?
- Вот еще, завидовать. Я о ней беспокоюсь. Так и по рукам пойти недолго.
- Ой, да кому какое дело по чему она там пойдет, по рукам или еще по чему. Варькина интимная жизнь - это ее личное дело. Она женщина свободная. С кем хочет, с тем и спит. Ты бы, Анна, за собой лучше следила. А то, как увидишь этого больного из восьмой палаты, так у тебя аж жопа от туловища отделяется, так ты ею вертеть начинаешь.
- Лариса Матвеевна, что вы такое говорите! Какой больной! Я замужняя женщина, - завопила Анька, краснея при этом не только лицом, но и шеей, и тем кусочком объемистого бюста, который был виден в вырезе халата.
Остальные доктора, почувствовав развлечение, бросили свои дела и уставились на Аню. Больной из восьмой платной палаты, действительно, был достопримечательностью отделения. Высокий, загорелый, с подтянутой фигурой, густыми светлыми волосами и изящной бородкой он очаровал всех женщин на отделении. Причем не только врачей, но и пациенток. Когда он выходил в коридор, все разговоры тут же смолкали и бесстыжие женские глаза раздевали красавчика, не стесняясь ни его, ни друг друга.
Шарова поблагодарила Ларису Матвеевну взглядом, на который старушка ответила снисходительной усмешкой, а потом тихонечко выскочила из ординаторской и поехала домой. Ей шикарный мужчина был уже неинтересен. Хотя до встречи с Арсением она, подобно всем остальным, любила пообсуждать достоинства красавчика. Причем, со свойственной многим докторам прямотой, не только открытые обозрению, но и скрытые под одеждой. Тем более, что оперировала его именно она. Он попал в больницу с перитонитом по скорой как раз в день дежурства Варвары Сергеевны.
Дома Варюша включила музыкальный канал, сделала себе простенький ужин, и села перед телевизором. Цепочку с крестиком она с утра положила в шкатулку с бижутерией, а сейчас достала и снова надела. Холодный металл согревал ее сердце, она смотрела на амулет и представляла Арсения. Вспоминала их свидание, сочиняла подробности новой встречи, и ей было удивительно хорошо. Так хорошо, как не было уже много лет. Она уже и не помнила, когда испытывала подобные чувства. Не любви, а предвкушения любви. Ожидания, когда любовная горячка накроет ее с головой. Как штормовая волна в море. Или как ливень в жаркий летний день. И ничто не сможет это предотвратить. Ни подруги, ни обстоятельства, ни сама Варя и ее воспитание и вдолбленные с детства представления "хорошо-плохо". Да и вообще, Варюше казалось, что она и не испытывала никогда ничего подобного.
Шарова помнила, что ждала свиданий со своими ухажерами, волновалась, хорошо ли она выглядит, старалась произвести впечатление. Еще она помнила, что пела, ожидая встречи. Но, пожалуй, никогда ее не согревало это странное тепло - то ли память кожи о прикосновениях, то ли быстрее текущая по жилам кровь, подчиняющаяся не в меру разогнавшемуся сердцу, то ли жар заново разгорающегося желания. Возможно, это и была пресловутая любовь. Варя не знала, может ли она назвать то, что с нею происходит, этим словом. Весь ее предыдущий опыт стал бесполезен. И женщина пока не пыталась давать своим ощущениям имя. Она просто наслаждалась ими.
Дни проходили за днями. Каждый день, возвращаясь с работы, Варя с замирающим сердцем открывала двери подъезда, ожидая, что увидит Арсения. А потом весь вечер ждала звонка в дверь. Стояла у окна до темноты, высматривая юношу среди прохожих. И ложась спать, надевала на себя серебряную цепочку. Но Арсений все не приходил. Варя начала грустить. Она старалась не показывать свою тоску подругам. Ведь тогда пришлось бы рассказать о ее приключении. Ей и так с трудом удалось не выдать свои чувства, когда она рассказывала Катюше о презентации.
Едва прилетев из Италии, подруга приехала к Варе и потребовала отчет о виденном. А Варюша едва помнила, что случилось на тусовке. Все события того вечера стерлись из памяти после ночи с Арсением.
- Давай, рассказывай, не томи меня, - подгоняла Квятская подружку, - от меня отчет об этой дурацкой презентации требуют.
Катя работала на два фронта, причем оба ее работодателя не подозревали о существовании друг друга. Потому что писала она под псевдонимами. В молодежном издании ее знали как Дусю Отвязную, а в бизнес-журнале как Анжелу Горскую. Билет на презентацию она получила от одного издателя, а в Рим полетела от другого. И теперь оба требовали отчет о проделанной работе.
- Да нечего рассказывать. Шампанское было очень даже ничего... Икра тоже... Ах да, был там один забавный дядечка. Этакий русский ковбой.
- Ага, он значит тоже приперся, халявщик старый. И что он делал?
- Да ничего. Вещал какие-то глупости.
- Надо было билет не тебе дать, а Люське. Она, наверняка, больше бы разглядела. А парни эти... я слышала они геи?
- Нет, они гетеросексуалы.
- С чего ты взяла? Это они так говорят?
Варя чуть было не ляпнула, что точно знает о нормальной ориентации ребят, но вовремя прикусила язык. Катюша, наверняка, опишет ее историю в своем журнальчике. Причем от первого лица. А Арси увидит, решит, что она использовала его в своих корыстных целях, и обидится. И никогда к ней не придет.
- Нет, они не говорят, они действуют. Я уже после презентации пошла гулять и видела их на Фонтанке в обнимку с девчонками, - сочиняла на ходу Варя.
- Ага, что за девчонки? - загорелась Катюша.
- Обычные. Как раньше говорили, петеушницы. Крашеные во все цвета радуги и с серьгами во всех мыслимых местах.
- Это уже кое-что. А что эти парни о себе рассказывали?
- Ну, родом они откуда-то с юга. Из Керчи. Нет, из Новороссийска. Их папаши моряки. Черненький такой, не помню, как его зовут...
- Дмитрий.
- Точно, Дмитрий, они его Димасом называли. Так вот, он в военном училище учился, но бросил. Потом в армии служил. Танкистом. Там петь попробовал. С тоски, видимо. Понравилось. После дембеля пошел в музыкальное училище, благо родители его заставили музыкальную школу закончить. После училища сделал группу с приятелем. Но дело не пошло, и приятель его бросил, а Димас взял мальчишку из своего родного Новороссийска. Выдрессировал его, песенок насочинял, а тут и приятель решил вернуться. Деньгу, видать, почуял. Так "бойзов" стало трое. А потом их кто-то заметил, и они взлетели наверх, как соколы.
- А приятеля, если я понимаю, зовут Игорь.
- Да, они называют его Гарри.
- Он тоже из Новороссийска?
- Не помню. Они с Димасом в училище вместе учились. В Ростове-на-Дону, по-моему... Да, точно, Гарри тоже из Новороссийска, Димас говорил, что прямо обалдел, когда Гарри увидел. Их папаши на одном корабле плавали какое-то время.
- Надо же, прямо не город, а рассадник гениев. У них что, вода там радиоактивная?
- Не знаю. Их об этом не спрашивали.
- А я бы спросила. Ну, ладно, давай дальше про этого Гарри-Игоря.
- Он закончил какой-то колледж, то ли авторемонтный, то ли радиотехнический, я не помню. Потом в Ростове-на-Дону работал на рынке продавцом, потом диджеем на какой-то дискотеке. А потом его в музучилище потянуло. Где его ждала судьбоносная встреча с Димасом. Дальше ты знаешь.
- Ясненько, - сказала Катя, дописав в своем блокнотике Варину информацию, - а солист их сладкоголосый... во, блин феномен, выглядит как дите, а поет как бородатый дядька... Арсений вроде его зовут?
- С ним еще проще. Закончил школу, попробовал поступить в мореходку, но не вышло. От армии папаша отмазал, потом пристроил сынка в клубе охранником. А Димас в том клубе на дискотеке пел, деньги зарабатывал, чтобы с голоду не помереть. Он со своими предками в контрах после ухода из военного училища. Музыка по их мнению не мужское занятие. Так ребятишки и встретились.
- Музыкального образования у Арсения нет?
- Есть. Музыкальная школа по классу скрипки, - Варя следила, как Катюша записывает в блокноте ее слова, и мучительно соображала, а было ли все это сказано на презентации. Она-то узнала биографии "Бойзов" от Арсения.
- А теперь о личной жизни. Подружки у них есть?
- Вроде у Гарри есть невеста. Ее, кажется, Танькой зовут. Она вместе с Гарри в пу...колледже училась. В авторемонтном. Остальные, как выразился конферансье на концерте, в поиске.
- Ну понятно, надо ж девчонок чем-то завлечь.
- Ага.
- Ну ладно, я думаю, этого на статью хватит, почитаю, что еще мои коллеги нарисовали, и порядок. Жаба Ивановна будет довольна.
- Как тебе поездка? - продолжила разговор Варюша, ей надоело солировать, хотелось немного послушать, тем более что Италия была ее давней мечтой.
Голубое небо, апельсиновые рощи, кипарисы, мрамор - она с удовольствием поглядела бы на это своими глазами, но, увы, приходилось довольствоваться чужими описаниями и картинкой в телевизоре.
- Ничего особенного, - скучным голосом поведала Катя, - итальянцы вовсе не так красивы, как мы привыкли думать. Мужики мелкие и суетливые, а бабы похожи на рыночных торговок. К тому же жара в Риме стояла страшная. Я просто не знала, куда от нее дется. Хоть в фонтаны лезь. И город какой-то серый. Мне больше Париж понравился. Вот там было классно.
Катюша ездила в столицу мира под Новый год, и теперь вся ее жизнь делилась на "до Парижа" и "после Парижа". Варя слушала ее рассуждения о парижских улицах, парижских кафе, парижских магазинах, парижанах и парижанках и едва сдерживали зевки. Она наслушалась подобных рассказов, еще учась на курсах французского. Большинство курсантов учили язык, чтобы с успехом применить его на практике во время деловых и отпускных поездок во Францию. А потом, естественно, делились своими впечатлениями. По их рассказам Варе больше понравились южные провинции. Виноградники, замки, небольшие деревушки и городки с провинциальной ленью и спокойствием. И она представляла себе, как, может быть когда-нибудь, приедет в один такой городок и тоже побродит по его улочкам. А большой и запутанный Париж с загадочными правилами движения и столичной спешкой ее не вдохновил. Это все ей было знакомо по родному Питеру.
Часов в одиннадцать вечера Катюша, наконец, ушла, и Варя смогла перевести дух. Она все время боялась, что разговор опять вернется к "Бойзам".