Библиотекарь Перепетуя Всеволодовна Умная. Не юная девушка приятной внешности из крайне религиозной семьи с сектантским уклоном. Родилась в День всех влюбленных, из-за чего и получила столь странное имя - согласно святцам.
Костюмер одного такого театра Мария Аркадьевна Вейник, девушка не просто талантливая, а очень талантливая, с "золотыми руками" и "светлой головой", но немного взбалмошная.
Сыщик Альберт Степанович Геймер. Высокий красивый мужчина "бальзаковского возрасту", одевается в дорогих бутиках, пользуется модным парфюмом, пьет неразбавленный односолодовый виски и курит электронные сигареты. Любимец бабушек и очень юных дев.
Химик Вольф Генрихович Фрамм. Невысокий, полный, со следами былой красоты на лице и буйной шевелюрой каштанового оттенку. Увлечен исключительно пробирками и тем, что в них происходит. Сколько ему лет, знает только его старенькая мама.
Доктор-офтальмолог Алексей Лешер. Стройный юноша двадцати девяти лет с горящим взором и неубиваемыми иллюзиями. Из-за непрошибаемого идеализму постоянно попадает в странные истории.
Научный сотрудник, завсегдатай библиотеки Юлий Цезаревич Анский, высокий, тощий, мефистофельского виду - с бородкой клинышком и пронзительным взглядом.
Чиновник в одной такой конторе Назар Янин. Интересный (во всех отношениях мужчина) около сорока лет, выглядит загадочно, и так же себя ведет.
Заведующая библиотекой Елена Марковна, корпулентная дама начального пенсионного возрасту, предпочитает темные юбочные костюмы в комплекте с белыми блузками и изящными брошками. Ея муж Аркадий Александрович до сих пор любит супругу с юношеским пылом.
Главный бухгалтер библиотеки Валентина Петровна, не менее корпулентная дама глубоко пенсионного возрасту, заставшая то благословенное время, когда отчеты в налоговую инспекцию носили в тонких бумажных папках.
Бизнесмен Юрий Евгеньевич Кардымон, ухажер Перепетуи, ставленник Валентины Петровны, мужчина раблезианского аппетиту и соответствующих размеров.
Студент Славик Крапивин, раздолбай и хвостист с угрозой отчисления и призраком армии на горизонте, что, впрочем, совершенно не мешает ему радоваться жизни.
Московский библиотекарь Карина Ивановна Пузик, женщина в возрасте "элегантности", имеет бойфренда не российского происхождения, раскованная, улыбчивая, энергичная, красиво одевается и вообще любит получать удовольствие от жизни.
Пенсионерка Капитолина Игнатьевна, старушка "божий одуванчик", полуслепая и почти глухая, но с практически собачьим чутьем.
Вначале было объявление
Сотрудница одной из библиотек города спускалась в лифте с верхнего этажа Центрального архива и бегло изучала объявление, приклеенное скотчем в угол зеркала. Мельком взглянув на своё отражение при входе, и, оценив его в двух словах: "Ну и рожа!", она переключила внимание на текст.
"Уважаемые коллеги!
В период с ... по ... июля ... года, состоится конференция "Библиотеки в XXI веке". В рамках данного мероприятия проводится конкурс... К участию приглашаются молодые специалисты в области библиотечного дела в возрасте до 35 лет включительно. Желающие до ... числа должны высылать на электронный адрес (чего-то там собака точка ру):
1. заполненную заявку установленного образца,
2. фотографию размером..., с разрешением ...,
3. работу на тему: "Библиотеки в период цифровой эпохи" объемом ..., в форматах ...
4. мотивационное письмо: "Почему я считаю важной свою профессию".
Главным призом значилась поездка в Германию с посещением Саксонской государственной и молодежной библиотек в рамках обмена опытом.
В конце перечислялись организаторы и спонсоры.
Женщина вышла из кабинки и, размышляя какие слова можно составить из "Саксония": "Сок, носок - нет, две буквы "О", соска, икона, инок", - направилась к выходу.
Это был второй её визит в архив за сегодня. Первый раз она посетила его по служебной надобности и, быстро управившись с делами, с лёгким сердцем отправилась на работу. В автобусе, пока искала в сумке проездной, обнаружила отсутствие телефона. Пришлось вернуться пешком, досадуя на себя, и надеясь, что аппарат забыт в одном из кабинетов, а не украден или не валяется на дороге, раздавленный в лепёшку колёсами машин. К счастью, трубка нашлось на диване в холле на верхнем этаже, откуда был сделан последний звонок руководству.
Информация о конкурсе заинтересовала, но не была отнесена на свой счёт: "Повезёт же кому-то!"
Воображение, опираясь на "молодой" и "победитель", нарисовало образ библиотекаря до тридцати пяти лет: "Такая крупная, розовощекая девица с косой, взгляд наглый, смех нахальный. Хотя, среди моих коллег подобных персонажей нет. А как жизнь-то быстро пролетела", - думалось ей, библиотекарю Перепетуе Всеволодовне Умной, невысокой шатенке с глазами цвета сливочной карамели, имевшей вид пожившей своё женщины неопределенного возраста. Стоптанная обувь, мешковатая одежда, позаимствованная будто с чужого плеча, умело уродовали тело, нарушали гармонию и пропорции фигуры, а кичка на голове, поникшие плечи, потухший взгляд завершали линялый образ.
Она вышла на улицу и очутилась в эпицентре мусорного вихря, закрученного ветром под её ногами. Поднятый в воздух песок тут же попал даме в глаза и рот, слегка приоткрытый, по причине заложенности носа. Перепетуя Всеволодовна зажмурилась и принялась отплёвываться: "Гадость!" - на зубах скрипели песчинки. Пластиковый угол папки с документами, торчащий из дырки полиэтиленового мешка, больно ударил по коленке и сделал зацепку на единственных целых, тщательно оберегаемых колготках. Родившееся в груди возмущение: "Блин горелый, только дырки не хватало, и ни иголки, ни лака нет прихватить. Что же я за несчастная?! - вытащило на свет божий неожиданное просветление, - Мне-то сколько лет? - соображала она, - Сейчас какой год? Минус я родилась... Получается тридцать шесть, нет, что я говорю - пять!"
Результат ошеломил: "Люди добрые, тридцать пять, это что же, я - молодой специалист, могу поучаствовать и..." Радужные перспективы захватили Перепетую Всеволодовну. Французская Ривьера и швейцарские Альпы, на склонах которых жизнерадостные тирольцы голосят йодли, в мгновения стали такими близкими. Дело оставалось за малым.
"Может подать заявку? - и, испугавшись собственной смелости, отошла на прежние позиции амёбы, - Ерунда всё это, пропихнут родственничков своих или блатных, как пить дать! Да и возвращаться в архив глупо как-то, и лень, и вахтёр подумает про меня, что дура какая-то ходит туда-сюда".
Опять торжественным рефреном воскресло: "Своё пожили". Женщина дошла до пустой остановки, водрузила сумки на скамейку и стала изучать подсохшую ранку на колене, крепко приклеившую в точке соприкосновения колготки к телу. Судя по отсутствию людей, автобус недавно уехал, а следующий, как следовало из расписания на столбе, должен был прибыть не ранее, чем через двадцать пять минут. Неожиданно она почувствовала лёгкий пинок в спину, в черепной коробке загудело: "з-з-з...", и кто-то строго шепнул на ухо:
- Вернись, не пойдёшь - не простишь себе, всю жизнь мучиться будешь! Под лежачий камень вода не течёт! Nothing ventured, nothing gaiгned.
Огляделась - рядом никого: "Кажется, это шизофрения. Дожились, матушка, сходите с катушек, еще и по-английски. Надо будет на досуге изучить тему психических отклонений".
Голова слегка кружилась. Ситуация складывалась странная - этот голос и его краткое, не лишенное логики, наставление... Дама вдруг резко подхватила сумки и пошла обратно в архив.
"А и впрямь, чем я рискую? Вахтёра как-нибудь переживу", - думала она, пока охранник третий раз за день невозмутимо выписывал ей пропуск, может даже, в прекрасное будущее. Перепетуя Всеволодовна миновала турникет, обошла шкаф, обмотанный плёнкой, поднялась по ступенькам и нажала кнопку вызова. Оставалось попасть в левый, из трёх имеющихся, лифт, в котором, как ей помнилось, висело объявление. Она осмотрелась. В холле стояла запакованная офисная мебель: "Переезд или меняют старое на новое...". Раздалось "Па-бам", нужные двери неторопливо разъехались. Наружу выбежали два грузчика. Долговязый в белых кроссовках скомандовал:
- Берём шкаф, - и вытер взмокшие лоб и шею краем футболки.
- Лады, шеф, - коротышка в белой бандане на ходу задел жилистым плечом библиотекаршу, устремившуюся внутрь, и прокричал в ей вслед, - Прошу пардон, девушка.
Перепетуя Всеволодовна выбрала верхний этаж.
"Ничего себе, девушкой назвали, - женщина внимательней, чем в первый раз, осмотрела себя в зеркале, - помаду что ли купить?"
В кабинке остро пахло потом. Стараясь не дышать, она переписала в блокнот то, что посчитала важным. Вниз спускалась по лестнице. Прыгая по ступенькам, пыталась припомнить любимую матушкину молитву Периную Чудотворцу (главному святому секты, к которой принадлежали ее родители, и первую часть жизни она сама, изобретенному воспаленным воображением "отца-основателя"), но, то ли грешная жизнь последних лет, то ли волнение повлияли, кроме "Излюбленный Чудотворче" ничего не вспоминалось.
Выбежала на улицу с осознанием, что все страшное закончилось. Ветер утих, в кустах тенькала синичка, пустой автобус подъехал к остановке прямо к её приходу.
Экскурс в прошлое. Ч.1. Подруга
Вернувшись из архива, Перепетуя Всеволодовна с энтузиазмом окунулась в библиотечную работу, точнее, в изучение главного приза по источникам в Интернете. Никуда не торопилась, дома, как такового, у нее не было. Комната в коммуналке, где она обитала в качестве "компаньонки" у школьной подруги Марии Аркадьевны Вейник (для друзей - Мурки), была её временным пристанищем. Ситуация тяготила: уже не девочка, а живет на птичьих правах. Хотелось хоть крохотный угол, но свой. А как его заполучить? Перспектив не предвиделось.
Умная прикидывала, как будет добираться до Дрездена. Интернет построил маршрут от Питера длиной в две тысячи километров и рассчитал, что ехать на машине от точки до точки двадцать девять часов.
"Как-то слишком быстро. А если своим ходом? Со скоростью пять километров в час, по шесть часов в день, получается два месяца идти. Долго, на работе не отпустят".
Мысли сами по себе незаметно переползли с желаемого будущего на давно уже свершившиеся факты прошлого, когда поступление в университет ознаменовалось её уходом из семьи. С Перепетуиной стороны это был бунт против религиозных воззрений родителей, навязываемых ей слишком рьяно. Потом сама удивлялась: "Откуда смелость взялась?" Возможно, сыграли свою роль вредоносные гены строптивой двоюродной прабабки, по преданию тайно покинувшей родной дом по большой любви, без отчего благословения, да так и канувшей в неизвестность.
При содействии старшекурсницы из профкома, взявшейся курировать Перепетуину судьбу, девушке удалось поселиться в студенческом общежитии. Наставница устроила встречу с суровой комендантшей, обеспечив гарантии Туиной благонадежности. Умной оставалось прийти, показать себя и ответить на скользкий вопрос: "Почему к нам с питерской пропиской?" Рассказала почти честно. Комендантша вздохнула, достала бутылку и стакан:
- Пей!
Умная в ужасе замотала головой:
- Что вы, я не пью.
- Ну и молодец, - женщина закинула таблетку цитрамона в рот, сделала глоток, остатки вылила в цветок на подоконнике, - вода это, не пугайся, голова разболелась, покажи-ка руки. Вены чистые. Хорошо.
Туя прошла проверку. В результате для неё нашлось место, были даны инструкции, что можно, а за что выселение, внесён задаток, получен ключ.
В относительном спокойствии пролетели годы учебы и несколько лет после окончания университета, пока здание не признали аварийным. Студентов стали готовить к расселению, само общежитие то ли к капремонту, то ли к сносу. Умная нервничала: жилищная проблема требовала решения. Попытки найти подходящие варианты выходили все не по карману, а возвращение в родительский дом блудная дочь считала абсолютно неприемлемым для себя. Снова жить по законам секты: утром молитва, в обед молитва, вечером молитва, в выходные поход к заутрене, серые юбки в пол, блузки до подбородка, книжки строго по списку, почитание старших (сиречь потакание их капризам) - дудки, лучше уж в клоповнике с тараканами. Именно такой вариант казался наиболее вероятным, если только не найти подработку.
В один из тех трудных дней, в раздумьях как заработать деньги, Перепетуя брела по Чкаловскому проспекту. Засунув руки в карманы куртки, она машинально перебирала пальцами их содержимое: монету, пуговицу и трамвайный билет. У входа в метро суетился народ. Час пик набирал обороты, движение людских масс было плотное, быстрое, хаотичное. Неспешная библиотекарша выбивалась из общего потока, поэтому неминуемо получила толчок спереди и тут же рикошетом пинок в спину, придавший ей значительное ускорение.
- Извините, - кто-то поддержал её за локоть, - я не хотела.
- Ничего-ничего, все нормально, - отмахнулась она, сделала шаг и неожиданно, под радостный вопль: "Мама дорогая, глазам не верю, это же Туйка Полоумная! Старушка, привет!" - была подхвачена подмышки и оторвана от земли. Выскользнув из навязчивых объятий, девушка уставилась на нахалку, осмелившуюся на такую бесцеремонность. Перед ней стояла очаровательная блондинка, красиво одетая, с хорошей стрижкой и умелым макияжем, подчеркивающим прелесть карих глаз, высоких скул и нежных губ. Судя по употребленному школьному прозвищу, это была одна из её одноклассниц. Но кто? Перепетуя не могла понять.
- Ну ты чего, не узнаешь меня? - блондинка пришла на помощь. - Я Мура, Мура Вейник! Мы с тобой за одной партой три года просидели. Ну?
- Ой, Мурка, - только и смогла выдохнуть Туя.
- Ага, узнала наконец, - рассмеялась знакомая, - Вот так встреча. Ты куда прешь, слон? - грубо прикрикнула она на мужчину, задевшего её локтем, и тут же ласково продолжила, - Есть время? Зайдём куда-нибудь, выпьем кофе.
- Я не знаю, - Перепетуя обычно принимала решения не быстро, да и лишние расходы не входили в её бюджет.
- Пойдем, пойдем, - красотка схватила одноклассницу за рукав и потащила за собой. Умная подчинилась обстоятельствам, успокоив себя мыслью, что деньги в конце концов существуют, чтобы их тратить. Тем более, что повод весьма уважительный - не каждый день бывшие одноклассницы на дороге попадаются.
Разместились в одном таком баре, показавшемся обеим подходящим местом. Внутри было пусто. Обстановка в интерьере обыгрывала корабельный трюм: деревянные столы, лавки, пузатые бочки, канаты, по стенам рыболовные сети с крабами и морскими звёздами, застрявшими в ячейках. Над барной стойкой висела клетка с зелёным шерстяным попугаем на жердочке. В нише стены стоял аквариум, где в эффектно подсвеченной ярко-голубой воде, среди водорослей, плавала пара золотых рыбок, а на дне копошился усатый сомик. В динамиках тихо играл блюз, в уплощенных окнах под потолком мелькали ботинки прохожих.
Вечер воспоминаний был открыт. Мура выступала соло, сыпала фактами из собственной жизни и сведениями про общих знакомых. Большинство имён Перепетуя плохо помнила, а лица их обладателей расплывались в неопределённые пятна. С первым глотком из второй по счёту кружки пива библиотекарша немного расслабилась, а на последнем неожиданно почувствовала к бывшей однокласснице доверие. Поэтому, когда та задала вопрос про Туино житье-бытье, вдруг рассказала ей все, как на исповеди: и про родителей, и про работу, и про маленькую зарплату, и про накрывающуюся медным тазом общагу. Мурка выслушала все с ласковой улыбкой, и вполне возможно, под влиянием алкоголя, проявляющего в людях лучшие и худшие качества души, выдала судьбоносное предложение:
- Слушай, Туйка! Айда ко мне в коммуналку. У меня в запасе комната свободная. Пока я не замужем, живи. Можешь переночевать сегодня. Осмотришься, освоишься и решишь, я думаю, согласишься. Платить будешь по квитанции и по счетчику. Сдавать кому ни попадя мне надоело. По рукам?
- Я не знаю, - опять завела свою песню Перепетуя, - а если я тебе помешаю?
- Господи, да чем ты мне помешаешь? Ты же с утра пораньше, как твои предки, хоралы не поешь?
- Нет-нет, ты что... Я только иногда молюсь... Но шепотом...
- Отлично! Идём смотреть хоромы!
Экскурс в прошлое. Ч.2. Стая
У дома заново обретённая подруга сообщила:
- Соседи у меня прелесть, тебе понравятся. Одна баба Капища чего стоит! Подружишься с ней, считай принята в стаю.
Перепетуина фантазия разродилась следующим плодом: пасмурный день, сосновый бор, голая поляна, посреди неё по кругу дюжина деревянных истуканов. Между ними неподвижно сидят серые волки и смотрят в центр: там женщина в оранжевой безрукавке бьет в бубен берцовой костью. Глухие удары разносятся по округе. Седые волосы развеваются, на полной груди белеет табличка: "Вас обслуживает кондуктор Капища Е. В.". Кость превращается в факел, бабка поджигает сложенный на манер шалаша костёр, сухие ветки вспыхивают, трещат, сильная тяга устремляет огонь в высь. Волки задирают острые морды в небо и воют.
Умная передернула плечами. Хотела было расспросить поподробнее про эту важную соседку, открыла рот, но промолчала из боязни показаться подруге привередой. Зашли в магазин неподалёку, взяли бутылку вина, отметить новоселье. Туе казалось, что она попала под лавину, и неведомая сила тащит ее куда-то. Возможно в пропасть, но все равно, было весело и как-то бесшабашно.
Комната походила на пенал - длинная, узкая, с одним высоким окном. Из мебели в ней размещались: полированная тёмным лаком троица в составе стола, стула и серванта, очевидно элементы одного гарнитура, трёхстворчатый шкаф светлого шпона, диван у стены, украшенной красным ковром в проплешинах, древний телевизор, придавленный сверху еще более древней радиолой. Все горизонтальные плоскости были завалены платьями, блузками, юбками, шляпками, париками, бижутерией, искусственными цветами, мотками тесьмы, связками пуговиц и прочей блестящей мелочью, что составило бы счастье любой особе женского пола в возрасте от трех до бесконечности лет. Мария Аркадьевна Вейник работала костюмером не самого последнего в городе театра, и - как истинный энтузиаст своего дела - и дома не прекращала шить, перешивать, подгонять и выглаживать.
- Я все это уберу, ты не беспокойся, - заверила она Тую, - давай пока свалим все в угол и продолжим банкет.
Так и сделали. Уселись. Мурка на единственный стул, а Перепетуя (по настоянию подруги: "Ты теперь тут хозяйка") на диван. Из серванта достали хрустальные фужеры середины двадцатого века, протерли тряпкой, разлили вино. По доброй русской традиции пошли разговоры за жизнь.
- Нет, ты мне скажи, - заплетающимся языком вопрошала Туя, - получается, что матушка и батюшка правы были, когда говорили, что я - ноль без палочки, и сама ничего не могу? Нет, слушай... Даже сейчас я не сама решаю проблему с жильем, а падаю тебе на голову и сажусь на хвост?
- Да чушь пороли, - возражала Мурка, сверкая глазами и уводя разговор не в ту степь, - Ты извини, но, как мне помнится, они у тебя пыльным мешком стукнутые. Где ж это видно - в двадцать первом веке по Домострою жить? Де-би-лизм! А тебе надо просто забыть их дурацкие заветы...
- Ну как так? Я не могу... Это же мои родители... Они мне добра хотят.
- А тебе оно нужно? Смотри, - Мура обвела рукой с бокалом комнату, выплеснув часть содержимого на пол и себе на юбку, - это все бабкино... Ну, кроме костюмов, конечно. Всю жизнь копила. И все псу под хвост, потому как время изменилось, и этот штампованный хрусталь - просто хлам. Так и "добро" твоих родителей... Оно уже протухло... За-во-ня-лось! Вот какими, извини, идиотами нужно быть, чтобы ребенка в наше время Перепетуей назвать? А?
- Ну так по именослову отца Досифея вышло... Между прочим, - гордо сообщила Умная, - у Гоголя так чью-то дочь звали, не помню чью. Бокалы мне нравятся, - и, прищурив глаз, принялась рассматривать в свете лампы огоньки на стеклянных гранях.
- Бокалы классные, не спорю, а Гоголя и именослов ваш сектантский в задницу! - Мурка энергичным жестом выплеснула остатки вина на стол и полезла обниматься, - Знаешь что, подруга, тебя имя надо менять!
- Как это?! - Туя насторожилась.
- А так! С дурацким именем у тебя и жизнь дурацкая будет! Помнишь поговорку: "Как вы лодку назовете, так она и поплывет"? Во-о-о-т! Сейчас мы тебе что-нибудь нормальное подберем.
- Нет, не надо! Я не готова так сразу, я подумаю.
- Думать будешь потом, - Мура с чувством откусила яблоко и продолжила, - слушай Марию Аркадьевну, крошка, тётя плохого не посоветует. Сейчас по глоточку за нас, красивых, и начнём. У тебя отчество какое? Серьёзно? Всеволдна, Вселоводовна, Все-во-ло-дов-на - язык сломаешь!
Чокнулись. Выпили. Мура мечтательно уставилась в потолок. Время от времени она бормотала: "Виктория... Не, не подходит... Инна... Вообще никак... Любовь... С фамилией не сочетается, тут либо то, либо другое... Анна? Класс, похоже на княжеский титул, запомним, как вариант... а если, как в сказках: вместо Василисы Премудрой -Василиса Все-во-ло-дов-на Умная - ужас ужасный!"
Перепетуя покорно и немного отстранённо ждала вердикта. Голова кружилась. Иногда на нее нападала дрема, она закрывала глаза и всхрапывала. Подруга будила ее бесцеремонным: "А ну не спать!" и снова начинала перебирать имена. Вдруг раздался вопль и стало ясно, что приговор вынесен:
- Ага, нашла! - Мура потирала руки, - Ты будешь Полла! На арабском - это цветок мака. Полла Умная! Класс! Ай да Вейник, ай да сукина дочь! Давай выпьем за твое новое имя!
"Ничего глупее и выдумать невозможно. Ну и ладно, чем хуже, тем лучше!" - подумала осоловелая крестница.
Мура наполнила бокалы и пересела к Туе на диван:
- На брудершафт! За твою новую жизнь!
Чокнулись. Сплели руки. Выпили. Поцеловались. Перепетуе казалось, что она плывет куда-то на большом белом облаке через голубой океан неба...
Эйфорию прервал громкий стук в дверь. Писклявый голос строго прогнусавил:
- Эй, кто там есть, сейчас милицию позову?!
Мура глупо хихикнула:
- Капитолина. Прячься!
Умная, в технике прыгунов в высоту начала прошлого века, закинула ногу на диванную спинку, грузно перевалилась через неё, проскользнула в узкую щель у стены и с грохотом шлёпнулась на пол. Археологические пласты пыли и мусора, среди которого можно было различить пуговицы, катушки, журналы, квитанции, мумифицированные яблочные огрызки, залегали в месте её падения толстым слоем. Через секунды на неё сверху приземлилась увесистая подруга, больно ткнув при этом локтем в живот. Диван пришёл в движение и, скрипя ножками о паркет, потащил вперед стол. Бокалы звякнули, почти пустая бутылка не устояла, опрокинулась, докатилась до края, сорвалась вниз и прогромыхала по полу. Винные пары наполнили атмосферу комнаты. Барышни, как припадочные, тряслись в беззвучном хохоте, переходящим местами в нечленораздельное мычание.
- Мария выходи, если это ты. Хватит над бабушкой Капой шутки шутить. Кто там с тобой?
Мурка села, утёрла слезы, чихнула, приложила палец к губам и прошипела: "Тихо!"
Перепетуя перестала смеяться и глядя в потолок с тоской подумала: "Все, сейчас будет скандал. Тётка выставит меня за дверь, и не видать мне этой комнаты, как своих ушей!" - во рту сразу стало кисло. Она вытащила из-под поясницы выпуклую пуговку и зажала в кулаке.
Вейник вылезла из-за дивана:
- Да я это, я. Что вы нервничаете? Познакомьтесь, это Пере... то есть Полла Умная, мы с ней в школе учились, - и резко, как морковь из грядки, выдернула за руку на свет упирающуюся подругу, - она здесь поживет. Не возражаете?
Представленная тихо промямлила из-за Муриного плеча:
- Здравствуйте!
В дверной проём заглядывало испуганное лицо сухонькой старушки, обрамлённое белыми, как пух, кудряшками. Она принюхалась и неодобрительно покачала головой:
- Ничего не пойму, что ты там бормочешь. Пьяная ты что ли? Никаких полоумных нам не надо. Завела манеру всякую дрянь в дом таскать. А запах-то какой! Что мать бы сказала?
- Вы, как всегда, наговариваете на меня, Капитолина Игнатьевна, - Мура отряхнулась, - заходите, присаживайтесь. Пере..., тьфу, то есть Полла Селодна, Веловдна, тьфу Вселодна, ладно, проехали, вообще-то, в библиотеке работает, Университет закончила, без семьи, животных и вредных привычек: не пьёт, не курит, не ругается, а родители, должна вам сказать, верующие. Ей жить негде.
Бабушка вошла и тут же споткнулась об бутылку:
- Батюшки-светы, чуть ноги не переломала! - она ухватилась за спинку стула, в тоненькой ручке блеснул молоток, - Вижу, как не пьёт.
Повисла пауза.
- Верующие? - внезапно очнулась старушка.
- Очень, - как можно убедительнее подтвердила Перепетуя.
- Это хорошо, - голос Капитолины смягчился, - а то у нас несколько месяцев басурмане комнату снимали, каждый вечер плов варили, всю квартиру провоняли. Ну и оставайся, раз так, деточка, - неожиданно быстро согласилась она, - только имя мне твоё странное послышалось, Мария нечетко выражается.
- Пол... лина я, - Туя слегка запнулась, произнося свое новое имя и с непривычки переиначивая его.
- А я Капитолина Игнатьевна. Смотри, прямо стишок вышел: Полина-Капитолина! Живу в этой квартире, это ж сколько лет? Как из эвакуации вернулись, вот и считайте, - бабулька махнула молотком, слегка стукнула им по столу, чем поставила точку в жилищном вопросе Умной.
"Кажется, меня включили в стаю, я остаюсь", - поняла она.
Так судьба сделала поворот, и Перепетуя под новым именем - Полла Умная - поселилась в пятикомнатной коммунальной квартире, расположенной на четвёртом этаже бывшего доходного дома. По словам Капитолины Игнатьевны "Жильцов тут перебывало - не счесть". Иногда она не отказывала себе в удовольствии поперечислять их фамилии.
С появлением Туи означенную территорию стали делить четверо:
старожил Мухина К.И. (около восьмидесяти лет, хозяйка двух комнат, одна из которых была заперта), по виду - бабуля божий одуванчик, на деле - человек способный выживать в разнообразных условиях и, выдающий подчас весьма здравые суждения,
подруги Вейник М. А., Умная П. В. и
Крапивин Вячеслав Владимирович - осьмнадцати лет, долговязый, вечно голодный студент-раздолбай, чудом переживший одновременно первую сессию и первую любовь.
Экскурс в прошлое. Ч.3. Таинственная незнакомка
В день заселения Капитолина Игнатьевна на правах "старой знакомой" позвала Перепетую на чай, достала альбом с фотографиями и обстоятельно поведала свою жизнь. Новая соседка слушала бабкины трели как прилежная ученица. За это, в награду, не очень внятно и очень путано, старушка добавила историю о дореволюционной хозяйке то ли этой квартиры, то ли всего дома (Перепетуя толком не поняла), с которой самолично была знакома. Даму звали Тамара Владимировна, проживала она в соседней комнате, которая, впоследствии досталась Мухиной. Пребывавшая в благостном настроении Капитолина Игнатьевна принялась копаться в ящике стола битком набитом всякими железяками. Минут через десять торжественно выудила ключ на серой верёвке и, призывно махнув рукой, пошла открывать вторую дверь. Дело оказалось непростым - замок был тугой и действовал задом-наперёд. Пришлось повозиться. "Кряк!" - обе с трепетом шагнули через порог в кромешную темень: окна были занавешены тяжёлыми шторами. Баба Капа пошарила рукой по стене и щёлкнула выключателем. Комната осветилась светом люстры в стиле модерн. Напротив входа висел портрет красивой женщины с тонким профилем, оголенными плечами и высокой причёской из красных яблок. За её спиной цвёл весенний сад, и Туе почудился едва уловимый аромат.
- Это сама Тамара Владимировна, - шёпотом отрекомендовала изображение на холсте Капитолина Игнатьевна, - красавицей была до самой старости, спину всегда прямо держала, а голову вот так, - она подняла нос к потолку, - администратором в цирке работала. Здравствуйте, - старушка поприветствовала картину и сотворила подобие книксена.
Перепетуя тоже кивнула бывшей хозяйке.
- А почему яблоки на голове? - поинтересовалась она.
Баба Капа ответила, не моргнув глазом:
- Потому так художник видит. Люди творческие немного с придурью, а без неё в этой профессии никак. Ты же разумный человек - работаешь в библиотеке, а посмотри на Марию нашу. То-то же, и работает где - в театре.
- А-а-а, понятно, - Умная подошла к застекленному шкафу.
На полках в два ряда теснились книги без всякой систематики. Она достала первую приглянувшуюся в безымянном переплете, открыла: "Гоголь, 3 том, 1900 год издания", пролистала порыжевшие страницы с ятями в тексте: "Шинель", "Ревизор".
- Можно? - тихо спросила она почему-то у портрета. Тамара Владимировна не шелохнулась. Капитолина же Игнатьевна попыталась было возразить и протестующе замахала руками, как вдруг, задрала голову, вытаращила глаза и незнакомым голосом чётко, громко и твёрдо произнесла:
- Вы можете брать книги в любое время, милое дитя. Прошу вас возвращать их на место.
Старушка и девушка ошарашено посмотрели друг на друга и стремглав вылетели из комнаты, столкнувшись в дверях.
- Я боюсь в неё и суваться, Полечка, - шмыгала носом на кухне Капитолина, отсчитывая себе в рюмку тридцать капель валокордина, - становлюсь там прямо как сама не своя. Пойду, прилягу. Голова не варит. Ты свет-то выключи и дверь запри на ключ, деточка.
"Ну дела творятся! Бабуля, походу - медиум!" - выполнив просьбу старушки, со стучащим от страха сердцем Умная унесла в свою комнату Гоголя.
Экскурс в прошлое. Ч.4. Умный дом
После этого случая в Перепетуе проснулся дух исследователя, ей неудержимо захотелось изучить историю дома и роль в ней загадочной Тамары. К тому же, словно доказывая правоту сентенции про лодку и имя, она, в один прекрасный день, нашла новую работу в библиотеке с очень хорошими фондами, и её любительские изыскания перешли в разряд профессиональных. Добытая информация заносилась либо в толстую тетрадь на массивных пружинах, либо в созданную на рабочем компьютере папку с названием: "Maison intelligente", спрятанную в раздел: "Privât". Выяснилось, что над проектом здания в стиле северный модерн работал русский архитектор с французско-шведскими корнями, а заказчиком выступал купец первой гильдии. Дом лаконичный, без излишеств, словно высеченный из куска гранита, со стенами брусничного цвета и окнами, сохранившими старые Т-образные рамы, стоял в обрамлении четырёх городских улиц и напоминал девушке суровый нордический замок и рунический алфавит викингов.
Перепетуин интерес, подобно аппетиту, приходящему во время еды, быстро перешагнул за пределы нового жилища. Дома цепляли соседние, судьбы неминуемо связывались с несколькими другими. "Maison intelligente" пухла, как на дрожжах. Только про Тамару Владимировну, увы, ничего не находилось. Кто она, оставалось тайной.
Так Умная сделалась добровольным городским архивариусом. Иногда стоило поменять угол зрения, поднять голову и взглянуть на здание выше первого этажа, занятого магазинами под кричащими вывесками: "Смотрите на нас, идите сюда!" - и возникал, как град Китеж, новый объект для исследования. Огорчало Тую, что многие здания ветшали, фасады рушились, теряли отличительные особенности. Как сохранить? "Нужен хороший фотоаппарат", - Перепетуя начала откладывать деньги на его покупку и заодно пробовать зарисовывать архитектурные детали в тетрадь с фиксацией точного адреса. Первые наброски получались корявыми, а со временем вполне сносными.
Особенно нежные чувства вызывали у девушки старинные двух, трехэтажные домики с облупленными стенами, бывшими когда-то розовыми, голубыми, песочными, и теперь требовавшими приставок серо- и грязно-. Свернув с шумной улицы в их внутренние дворики, можно было в наступившей тишине полюбоваться маленькими палисадниками, к которым приложили старания чьи-то заботливые руки. Большие пыльные окна, занавешенные ажурным тюлем, скрывающим быт, напоминали картины в музее, где на каждой был нарисован свой натюрморт: с цветами в горшках, фарфоровыми статуэтками, стопками книг, посудой. Иногда, в качестве акцента, среди утвари сидел кот и равнодушно смотрел на зрителей.
Весь этот материал собирался исключительно для себя, как отдушина и спасение от одиночества. В какой-то момент, в глубине души поселилась мечта - как-нибудь собрать все воедино, издать книгу и на гонорар купить себе квартиру.
Конец воспоминаний
Первые несколько месяцев проживания на новом месте Туя чувствовала себя скованно, старалась быть как можно неприметнее, виртуозно постигла науку тихо закрывать двери, бесшумно скользить по коридору и быстро прятаться в комнату при чьём-нибудь появлении. Каждый раз, когда "её хозяйка" приводила нового кавалера, "квартирантка" мысленно готовилась к съезду. Она чувствовала зыбкость своего существования. Ситуация грозила перерасти в критическую, возможно, с угрозой для психического здоровья и разрешилась так.
Однажды Мура вернулась домой в минорном настроении:
- Мне плохо. Мой Козел Иванович оказался женат. У меня бутылка вина открытая стоит. Пойдём допьём.
- Может, не надо? - Перепетуя побаивалась влияния зеленого змия на организм.
Мура скорчила улыбку:
- Ты что, бросишь меня одну в момент душевного потрясения?
Пришлось смириться. Сначала выпили:
- За искусство, которому мы с тобой служим. Ты - Каллиопе, я - Мельпомене и как там её, которая комедия?
- Талия.
- Да?! Пошли талию мерить.
После снятия мерок продолжили:
- За нас! Мужики все дураки и не понимают, что мы сокровища. У тебя, кстати, фигурка классная - груша, на таких западают. А я вот прямоугольник, мне сложнее мужика найти.
"Угу, что-то как-то на деле все наоборот", - подумала Туя.
Потом вернулись к музам:
- За Эрато! Гип-гип, ура, ура, ура!!!
Мура раскраснелась и в порыве нежности обхватила Тую, как удав:
- Девочка моя, ты думаешь, я не вижу, что ты тут ходишь сама не своя, вся зажатая, живёшь как мышь запечная. И зачем, и почему? Давно хотела сказать, мне ты не мешаешь, - она ослабила кольцо объятий и выкинула палец с красным ногтем вверх, - ну ни на мизинец. Понимаешь?
Смачно чмокнув подругу в лоб, пошатываясь, двинулась к проигрывателю и стала рыться в куче дисков.
- Нашла, - закричала она, потрясая коробкой, - Эдит Пиаф, пятый трек. Oui? Перепетуя сидела и глупо улыбалась: "Какая она славная! А с моим новым именем я, кажется, просто сопьюсь, вот и все изменения в жизни".
Музыка полилась, подруги обнялись и заголосили, грассируя:
- Non rien de rien..., - как-никак сказывалась школа с изучением французского.
Фразу: "Je me fous du passé!", что означало: мне плевать на прошлое, исполнили с большим чувством и даже с имитацией действия.
Бдительная Капитолина Игнатьевна стояла под дверью, напряжённо вслушивалась в нетрезвые вопли и мелко крестилась:
- Совсем девки от рук отбились, отца с ремнём на них нет!
Наутро болела голова, но жить Туе стало проще.
Возвращаясь в настоящее
Вечером, уставшая после долгого и тяжелого дня - чего только стоил подвиг списать информацию о конкурсе - Перепетуя вернулась домой в почти пустую квартиру. Мурка, как обычно, была в театре, Славик - так же традиционно - незнамо где, а бабушка Капа уже мирно спала. Соорудив нехитрый ужин из кружки молока и пакета сушек, Умная уселась на широкий подоконник у себя в комнате и, хрустя, предалась размышлениям. Можно было бы забыть про блокнот в сумке и жить как раньше - тихо и привычно. На память почему-то пришла песенка: "А на кладбище все спокойненько, ни друзей, ни врагов не видать, все культурненько, все пристойненько, абсолютная благодать", перед глазами проплыли серые кресты, черные ленты, пластиковые розы, а в голове возник знакомый зуд: "З-з-з". "Видимо аллергия на пыль", - она почесала лоб, мысли плавно покатились дальше:
"Если дать ход делу, тогда надо уговорить директрису отправить заявку, потом написать работу про цифровые технологии, будь они неладны. Тема наискучнейшая. А что, если мой "Maison intelligente" каким-нибудь боком подключить, должно получиться неплохо, возможно с заявкой на победу, и тогда...". Зуд прошёл, мозг сгенерировал новые видения: залитые солнцем улицы Дрездена, бокал янтарного пива с кремовой пенкой, она слизывает "усы" с верхней губы, напротив белокурый мужчина с серо-стальными глазами смотрит на неё... Или нет, лучше они столкнутся на библиотечной лестнице, его портфель сделает кульбит в воздухе и падая заденет бюст Гёте. Бумаги рассыплются веером, скульптура покачнется и рухнет на пол. Действовать будут молча и слаженно. Соберут гипсовые куски в рюкзак, унесут к реке и похоронят под мостом. А потом ночной город, прохлада от воды, накинутый на плечи пиджак, рассвет, звонки первых трамваев. Он скажет, мило коверкая её имя: "Прощайте, милый Перпетум, мне так хорошо с вами, но я ещё вчера понял, что мы попали на камеры наблюдения. Они везде. Гёте мне не простят. Я пошёл сдаваться". А она ему процитирует: "Бояться горя - счастия не знать." И уговорит на побег в Россию. Они перейдут границу в кибитке венгерских цыган. Ехать будут год, за это время родится ребёнок... А дома... "Угу, честный, благородный труд и жизнь в коллекторе", - проснулась шизофрения в подсознании. Вдохновение покинуло тело, на замену пришёл вопрос: "Почему я одна? Может я недостойна любви?"
Батюшка с матушкой всегда говорили ей, что надо трудиться над собой, нести послушание, молиться, очиститься от грехов, готовить себя к роли жены и матери. Бунтарский дух посетил Перепетую в последнем классе школы. На тот момент старшие братья жили своей жизнью, некоторые отдельно от семьи, акцент в воспитании сместился на неё - девицу на выданье. Родители стали чаще брать дочь на духовные собрания учителя - пастора Досифея. Этот невысокий и неприятный ей мужчина в чёрном балахоне, с жидкими длинными волосенками, лохматой бороденкой и узко посаженными водянисто-голубыми глазами цепким взглядом буравил свою паству на проповедях и иногда изгонял бесов из прихожан. Под монотонные проповеди "гуру" она впадала в странное оцепенение. За порогом "храма" Перепетуя не могла повторить, о чем он говорил, но на неё накатывала дикая тоска и чувство вселенского одиночества. Пытливый ум хотел разобраться - в чем дело. Однажды на сход она явилась во всеоружии: окропленная святой водой, с иголкой, спрятанной в манжету рукава. Встала позади всех так, чтобы со своего места слышать голос. Досифей приступил к лекции, Перепетуя уколола палец (так она делала ещё раз шесть, чтобы не терять трезвость ума). Её поразила агрессия, посылы, которые противоречили убеждениям в ее душе, заложенными ещё бабулей в раннем детстве. Дома она попыталась задать маме волнующие вопросы, но ответов не получила, вместо этого ей талдычили, что надо верить, а иначе из неё не выйдет толка и порядочной женщины.
Перед Новым годом случилось одно происшествие. Четверть закончилась, в школьной столовой шёл концерт. Туя готовилась спеть с хором "Jingle Bells" на французском - что было прямым нарушением табу, наложенным в семье на светские праздники. Девчонки красились в туалете и подтрунивали над Умной, уныло стоявшей в углу:
- Ты чего забилась туда, тихоня?
- Да родителей Перепетуня боится.
- Её и выпороть могут. Могут, Туйка?
Тут встряла подруга Вейник:
- Цыц всем. Ничего она не боится, меня ждёт, у нас помада одна на двоих. Иди сюда, я тебя накрашу.
Туины губы потолстели по краям и приобрели перламутровый отлив, ресницы склеились, комки туши повисли на концах.
- Отпад! - констатировали все, - Мурка красит классно!
Отражение в зеркале выглядело, по мнению самой Перепетуи, крайне вульгарно, но она изобразила восторг. Чуть позже, на дискотеке её пригласил на медленный танец одноклассник. Первый раз чужой мальчик взял её за талию и за руку. Он стеснялся, в конце признался, что не ожидал, что она такая симпатичная и не скучная. Туя вспотела то ли от шерстяного платья по щиколотку, то ли от духоты в зале.
Когда она вернулась домой с горящими глазами, там уже сгустились тучи, но, когда обнаружилась плохо стертая с лица косметика, началась гроза. Перепетуя получила затрещину, запрет выходить на улицу на каникулах и домашние работы в качестве повинности.
По весне одна девочка, с которой они познакомились на собраниях, поведала ей под большим секретом, что Досифей требует от прихожан отдавать дочерей за него замуж, дабы он мог направить заблудшие души на путь исправления, и что она самолично знает одну такую, которая ходила-ходила на проповеди, а потом сгинула. Перепетуя без сомнений поверила в эту историю, а заодно убедила себя в том, что следующей невестой станет она. Дома было неспокойно. Отец ясно дал понять, что никакого института дальше не будет, достаточно того, что её испортила школа, и теперь им придется выжигать калёным железом светское воспитание. Туе не на кого было опереться. Бабуля - единственная кому она могла довериться - покинула этот свет. Тогда и задумался побег: что и кто угодно, только не злой проповедник в мужьях и учителях...
"А вдруг и правда - погрязла в грехах, а в наказание так и проживу, и уйду в одиночестве, - очнулась от воспоминаний Перепетуя, - Может, только на закате жизни улыбнётся мне счастие, встретится какой-нибудь пенсионер", - и из глаз ее покатились горькие слезы.