Аннотация: Вам снятся кошмары? Не просто страшные сны, в которых у вас угоняют новую незастрахованную машину или нападает обезумевший маньяк. Нет, настоящие кошмары? которые тихо-тихо приходят, откуда то из далека, легким чувством обеспокоенности. Ощущением скрытой угрозы, которая растекается вокруг белёсым туманом, не давая понять происходящего. Чувство неизвестности, медленно парализует вас своими чужими, холодными прикосновениями и хочется вжаться в угол, обхватить колени руками и ни в коем случае не двигаться, даже не дышать. Замереть и верить, что скоро все пройдет, обязательно закончиться... Но оно не заканчивается
Вам снятся кошмары? Не просто страшные сны, в которых у вас угоняют новую незастрахованную машину или нападает обезумевший маньяк. Нет, настоящие кошмары? которые тихо-тихо приходят, откуда то из далека, легким чувством обеспокоенности. Ощущением скрытой угрозы, которая растекается вокруг белёсым туманом, не давая понять происходящего. Чувство неизвестности, медленно парализует вас своими чужими, холодными прикосновениями и хочется вжаться в угол, обхватить колени руками и ни в коем случае не двигаться, даже не дышать. Замереть и верить, что скоро все пройдет, обязательно закончиться... Но оно не заканчивается и не проходит. Оно здесь, оно повисло где-то в темноте и ждет... Липкий, омерзительный страх заполняет вас, крепнет, превращаясь в леденящий ужас. - Бежать уже поздно, сопротивляться бессмысленно. Паника рвет голосовые связки криком, Отчаянным Безысходным Беззвучным. Вы бьетесь в углу, окруженные тишиной и обреченностью, а часы на кухне отщелкивают короткие отрезки вечности... тик-так-тик-так...
А еще бывают очень яркие сны, которые не отличными от привычной реальности. И когда ты открываешь глаза, лежа на мокрой от собственного пота подушке, тебе сложно понять проснулся ты или еще только засыпаешь. По сути, мы боимся не самого кошмара, мы боимся того, что он может стать реальностью. Но где эта грань? Как понять, что он уже не стал таковым. Ведь порой кошмар - это просто запоздалое осознание действительности, дорожный знак, который ты давным-давно проскочил...
...Мне снится мертвая планета. Земля, на которой большая часть населения погибла. Люди по-прежнему ходят на работу, стоят в пробках, берут кредиты, трахаются, но они мертвы и даже не понимают этого. Они забыли как их убивали в детстве, заражая неизлечимым вирусом внутренней пустоты. И теперь они существуют, повинуясь лишь примитивным рефлексам: ненавидят, алчут, боятся, любят... Кому удалось выжить, скрывают это, умело маскируя душевное тепло под могильный холод, искренние улыбки под фальшивый оскал, открытый взгляд под бездну глазниц. Это необходимо! Только так можно выжить, протянуть еще день. Я не спеша иду по улице, а вокруг меня бредут мертвецы. Им нет до меня дела, им вообще на все похуй. Безразличие стало их приоритетной ценностью, главным ориентиром. Не поднимая головы, сворачиваю к старой пятиэтажной хрущевке из серого, местами до бесцветности, кирпича. Эти постройки массового захоронения наспех возводили для себя предыдущие поколения мертвецов, может тогда, они еще были живы, но это не важно. Сейчас здесь нет ничего кроме тлена. Старые рассохшиеся рамы, потрескавшийся цоколь, обветшалые балконы. Последние несут на себе тяжелый груз воспоминаний своих владельцев, состоящий преимущественно из старого, полусгнившего скарба. Зачем он? - Так принято. У мертвецов вообще очень много условностей. Они не пытаются их объяснить, а просто следуют им. Принято мириться с ненавистными вещами и ситуациями; принято врать окружающим и себе; принято желать чего-то, но всегда откладывать это, принято... да много чего принято. ...На лавке рядом с покосившимися дверьми подъезда сидят одинаковые старухи. Их ежедневно хоронят, но они вновь появляются на тех же лавках, в тех же позах, с пучками могильной травы, запутавшейся в седых волосах. Старухи о чем-то переговариваются вполголоса, но когда я приближаюсь, замолкают. Ускоряю шаг, не хочу видеть изъеденные молью пальто, выцветшие платки, стоптанную обувь. В уважении к этому нет никакой добродетели. Сочувствие прокажённому не излечивает от недуга. Под немигающим взглядом кадок рассады за грязными стеклами первого этажа, вхожу в подъезд. Скрипучая дверь закрывается, погружая меня в сырой, теплый сумрак. Здесь почти нет воздуха, есть только запах плесени, жареного лука и старости. Чтобы не упасть хватаюсь за перила, отполированные сотнями похоронных процессий, и поднимаюсь выше, осторожно, на ощупь - мертвецы не любят свет. Вокруг искорёженные почтовые ящики - пережиток прошлого. Тут давно не читают газет и не пишут писем, ящики превратились в жестяные пепельницы, постоянно наполняемые окурками дешевых сигарет. Вот и сейчас во тьме вспыхивают и тускнут два уголька. От стены отделяется силуэт, и сквозь полусгнившие зубы я слышу вопрос: - Малой, ты чтоль, урод?! - Нет, вы ошиблись! - Бля, а похож. Это для меня плохая новость... другой сиплый голос: - Слышь, зёма, а есть... Я не дослушиваю продолжения вопроса, просто иду дальше. Через пару этажей проход преграждает нечто объемное, бывшее, наверно, когда то красивой и стройной девушкой, а сейчас превратившееся в бесформенное тело в цветастом халате. Что стало причиной? Безразличие всегда пьяного мужа, заботы о бестолковом сыне, радиация? Может все вместе, а может только собственная лень, мне не важно. Я отстраняюсь, пропуская шаркающее сланцами чудовище с помойным ведром в клешне, и ощущаю спиной неприятный холод старого дерматина - это могильная плита. За ней вход в склеп, где слышатся приглушенные голоса, будто убеждающие, что иметь подобный склеп, пусть даже маленький, очень престижно и удобно. Порой мертвецы собирают на него всю, как им кажется "жизнь", просто для того чтобы упокоиться здесь. Потом склеп перейдет к проворному родственнику и теперь уже он будет напрягаться, терпеть, выкручиваться для того, чтобы через много лет отправиться на погост из склепа "побольше". Я двигаюсь, а голоса, сменяя друг друга, все шепчут и шепчут. Они твердят абсурдные вещи, заклиная верить в героев еврейских сказок и не верить в себя, молят жить, оглядываясь на других и не пробовать нового, призывают смотреть перед собой и поскорее забыть о детских мечтах. Эти голоса все громче и я бегу от них по черной, бесконечной лестнице... вверх, туда, где между пролетов виден тусклый свет маленькой, 40-ваттной лампочки, спасительного маяка в засиженном мухами плафоне.. Я лечу к этой ослепительной звезде мимо загаженных краской и надписями стен, паутины на подоконниках, мимо чьих-то смертей и плача, лечу не касаясь щербатых ступеней и заплёванных перекрытий, отбиваясь от костлявых рук и ядовитых объятий, я лечу чтобы жить...
...последний этаж, открытая дверь. Ныряю в нее, закрываясь на все замки, забиваюсь в угол и начинаю кричать. Я не боюсь мертвецов, я не боюсь умереть, я страшусь привыкнуть существовать как они, страшусь стать мертвецом при жизни.
Я истошно кричу, а часы на кухне отщелкивают короткие отрезки вечности... тик-так-тик-так...