Послушайте, люди добрые, рассказ мой правдивый, и не о делах, с чужих слов пересказанных, а о великом подвиге, самолично мною совершенном.
В давние времена, уже точно и не припомню в какие, приключилась эта история. Но так уж было угодно судьбе, что проезжал я через деревеньку одну, всеми забытую. Солнце уже к закату склонилось, да и дорога дальняя меня притомила, вот и решил я к жителям местным на ночлег попроситься. Все ж мир не без добрых людей, авось в крыше над головой не откажут, да хлеба краюшку предложат.
Постучал в крайнюю избу - отворяет дверь старик древний, высохший весь, будто лист осенний, лицо все белое, как полотно, и только глаза горят, красные, как брусника. Впустил он меня в избу, идет впереди, а сам ноги еле переставляет. Захожу в горницу - стол стоит да лавки две, грубо обтесанные. За столом старушка сидит, а перед ней только миска потрескавшаяся, да воды в ней на самом донышке. "Вижу я",-говорю старику-, "люди вы небогатые. Дайте мне только с дороги водицы кружку, да переночевать позвольте, и буду я вас до конца жизни добрым словом вспоминать". Заплакала тут старушка, а слезы ее в миску закапали, а старик мне и говорит: "Ой спасибо тебе, сынок, за слова твои добрые, только Горе поселилось в нашей деревне. Уже пятый день пошел, как воды мы родниковой, студеной не видели".
"Да что же за напасть такая могла у вас приключиться",- спрашиваю. Отвечает старик: "Горе к нам пришло самое настоящее, о котором мы только в сказаниях старых слышали. Уж сколько я лет прожил, а с Горем первый раз вот так встретился. А как пришло Горе к нам, так все наши жители сразу закручинились, слезы на глаза наворачиваться стали, а раньше смех не переставая слышался. На третий день Горе на всю деревню объявило, что коли дань ему пожизненную платить не согласимся, то никогда в нашей деревне веселья больше не будет. Не послушали мы угроз его. Самые лихие наши удальцы решили силой от Горя избавиться, только где уж там. Играючи смельчаков Горе одолело, с тех пор мы их и не видали, не иначе в плен навечно попали, или похуже чего. Но только осерчало Горе после того случая, да слова произнесло страшные. А сказало оно, что все добро наше в рухлядь древнюю обратится сию же минуту, а мы, непокорные, будем до конца жизни его оплакивать, и пить станем только слезы наши, потому как не увидим больше никогда воды чистой. Как сказало Горе, так оно и случилось; добро наше, трудом всей жизни нажитое, в рухлядь обратилось, а мы его оплакиваем, да жажду слезами утоляем, потому как ручьи наши враз повысохли, а родники все под землю ушли. А слезы-то, сынок, сам ведь знаешь, соленые, только сильнее пить от них хочется, вот и проходят дни наши, один за другим, в мучениях ужасных".
Говорит эти слова старик, плачет, а сам миску перед собой держит, и слезы свои собирает. Не мог я, люди добрые, смотреть спокойно на страдания человека хорошего, и вызвался избавить от Горя деревеньку эту несчастную. Спросил у старика, где найти мне Горе, и, рассвета не дожидаясь, в дорогу собрался.
Долго ли шел, или не долго, сейчас уже и не припомню. А пока шел, все думал, какой же хитростью Горе мне одолеть. И вспомнил, как в детстве мне бабушка загадки волшебные загадывала, разгадать которые мог только тот, у кого сердце чистое, да душа добрая. И только я подумал про них, как Горе передо мной и объявилось. Предложил я ему поиграть в загадки, а условием поставил, что вернет Горе людям все, что отняло у них своим коварством, и никогда больше в деревеньке той не появится. Ну а в случае моего проигрыша пришлось бы мне в рабство пожизненное к Горю идти. Но, сказать по совести, не страшился я поражения, потому что знал точно: нет у Горя сердца никакого вообще, а потому загадок бабушкиных волшебных ему вовек не разгадать.
Как я все задумал, так оно и получилось. Когда на третий день истек срок уговоренный, так тут же вернулась и радость в деревню, и рухлядь древняя снова в добро обратилась, и ручьи с родниками на места свои исконные вернулись. А те трое удальцов, что я из горева плена вызволил, стали братьями моими названными.