Кошелев Владимир Витальевич : другие произведения.

В час безумия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сегодня у него самый счастливый день. Вернее вечер. Именно сегодня Оленька впервые позволила ему взять ее под руку и сердце Юрасика сначала замерло в сладостном томлении, а затем заколотилось вдруг в бешеном ритме, словно желая выскочить из груди.


  
  
   В час безумия
   Затаив дыхание шел Юрасик рядом с Оленькой, стрепетом
   прислушиваясь к легкому шороху ее мягких сапожек по булыжнику
   которым была выложена мостовая.
   Сегодня у него самый счастливый день. Вернее вечер.
   Именно сегодня Оленька впервые позволила ему взять ее под руку
   и сердце Юрасика сначала замерло в сладостном томлении,
   а затем заколотилось вдруг в бешеном ритме, словно желая
   выскочить из груди. Идя рядом с девушкой, он старательно тянул носок, стараясь изо всех
   сил походить настоящего офицера кои во множестве прогуливались, до недавнего времени,
   со своими дамами по блистающими огнями улицам Петрограда,.
   Он даже забыл, что на нем не щегольская форма юнкера артиллерийского училища
   с погонами и фуражка, которой он очень гордился, а черная, презираемая всеми военными.
   студенческая шинель и такая же фуражка блинчиком.
   Как и любой молодой человек, выросший в семье военного, с детства приученный
   к строгому порядку и дисциплине, воспитанный на воинских уставах и чувстве долга
   служения отечеству, Юрасик с глубоким презрением относился вечно гудящей недовольно
   студенческой толпе, выплеснувшейся на улицы из распахнутых настежь дверей
   университетов и училищ охваченного пожарищем революции Петрограда
   Но в этот вечер ему было не до гудящих студенческих толп.
   Рядом с ним, слегка касаясь его плеча, шла Оленька. Она же Ольга Терская..
   Постоянная участница его детских игр и забав.
   Познакомились они в незапамятные времена в одном из
   дачных поселков под Одессой, где любили отдыхать их родители предпочитавшие
   шумным ресторанным застольям, коими славилась в то время Россия,
   сонный, тихий покой дачного существования.
   Уж не тогда ли и зародилась в его душе первая, робкая привязанность к кареглазой
   девочке; переросшая затем в огромное, заполнившее все его существо чувство,
   воспетое поэтами всего мира.
   Он, ликуя, бежал к ней навстречу, когда она, в сопровождений своих родителей
   появлялась во дворе их дачи. А Оленька, заметив его, неизменно напускала гордый,
   независимый вид и лишь величественно кивала своей, украшенной большими бантами
   головкой, отвечая на его приветствие.
   Правда, высокомерие и гордость покидали ее сразу, как только взрослые оставляли детей
   одних. Оленька тут же превращалась в быстроглазую, отчаянную девчонку, в компании
   с которой можно было обследовать самые таинственные уголки старого, вплотную
   примыкающего к дачному поселку, парка, собирать цветные, окатанные волнами,
   камушки и ракушки на уходящей далеко в море косе.
   Мечтать о дальних, полных опасности походах, быстроходных кораблях под белыми
   парусами, уходящих в необозримую даль мирового океана, и еще много, много о чем
   другом из того, чем можно заняться в компании с надежным и верным другом.
   А, может, любовь пришла позже.?
   Когда они после нескольких лет разлуки встретились вновь в доме у Терских и,
   стоя в прихожей, перекидывались ничего не значащими фразами и очень мило
   краснели от охватившего их смущения, не решаясь взглянуть в глаза друг друга.
   Или тогда он, будучи приглашенным на торжественный вечер празднования
   Рождества Христова, забившись в угол, наблюдал, как легко и свободно вальсирует
   Оленька с бравым, усатым поручиком.
   Кажется, тогда он, томимый жесточайшей ревностью, решил вызвать бравого поручика
   на дуэль и непременно убить его. Или лучше оказаться раненым, конечно смертельно, самому.... И чтобы Оленька обязательно склонилась над ним, умирающим от
   горячей пули, и плакала бы горько, сожалея о своем легкомысленном поступке,
   а он бы, мужественно сдерживая раздирающую его грудь боль, утешал бы ее,
   и последние слова. Произнесенные им, были бы, конечно, о любви к ней.
   Увлекшись, Юрасик настолько явственно представил рыдающую на своей холодеющей
   груди Оленьку, что слезы едва не потекли из его собственных глаз.
   Но поручика убивать не пришлось, как, впрочем, не пришлось и Оленьке рыдать
   над холодеющим трупом Юрасика. Где то далеко, в никому не ведомых Карпатах
   немцы прорвали фронт русских и во все расширяющуюся хлынули свежие дивизии.
   Для пополнения обескровленной армии из России отправлялись новые полки.
   С одним из таких полков отправился на фронт и бравый поручик. А Юрасик, не
   смотря на горячие просьбы отправить на фронт и его, получил отказ и продолжал встре-
   -чаться с Оленькой.
   По всему было видно, что дело клонится к свадьбе и родители обговаривали меж собой
   судьбу молодых. Сетуя на лихое время и свихнувшийся совсем мир, в котором предстояло
   жить их детям. Тревожное ли время сблизило эти две семьи, или любовь их детей
   стало причиной тому, только взаимная привязанность семей Кадамовых и Терских
   росла день ото дня.
   Редкий вечер не проводили они вместе, обсуждая за ужином волнующие их вопросы
   и новости
   Вот и в этот вечер Терские уехали на извозчике к Кадамовым, а Юрасик и
   Оленька, со свойственной всем молодым беспечностью, не вняв предупреждениям
   взрослых об опасности поджидающей их на улицах славного некогда Питера,
   решили идти пешком, благо до дома, в котором снимали квартиру Кадамовы
   было, по их мнению, совсем не далеко.
   А вечер был холодным.
   Дующий с Невы ветер таинственно шуршал в закоулках пожухлыми листьями.
   Стены домов, словно гигантские горные хребты, вздымались к темному небу
   усыпанному яркими звездами. А меж ними еще более темные и загадочно
   молчаливые улицы-ущелья.
   - Тебе не страшно?- шепнула Оленька, прижавшись слегка к плечу Юрасика
   -Конечно, нет! Что ты?! - едва не задохнулся от возмущения Юрасик
   -Я же русский офицер! Конечно, он несколько преувеличил.
   Представление его в офицеры задерживали по каким-то причинам к его, Юрасика огорчению. Мимо скользнула чья - то невесомая тень. Где - то позади хлопнул выстрел.
   За ним еще и еще. Татакнул злобной скороговоркой пулемет. И смолк.
   - Стреляют,- Оленька зябко передернула плечами.
   -В кого?-
   -Солдаты распоясались,- как можно спокойней объяснил Юрасик
   -Перепились, вот и стреляют-
   А в душе восторг. Всегда независимая, гордая Оленька вдруг прижалась к его плечу
   в поисках защиты. За углом, прямо посреди улицы, костер.
   Алые отблески пламени тревожно метались по мрачным стенам домов. У костра шевелились
   не ясные тени.
   - Заслон - шепнул едва слышно Юрасик
   - Может, обойдем-
   Но их уже заметили
   -Стой!- долетело от костра протяжно. - Стой!-
   Две угрожающе огромные тени отделились от костра и направились к ним.
   - Ты не беспокойся, заторопился Юрасик успокоить Оленьку.
   -это только заслон. Солдаты. Проверят и отпустят.
   А громадные тени приближались. На примкнутых к винтовкам штыках кроваво
   взблескивало пламя.
   - Стоять!- Повелительно выкрикнул один из солдат, останавливаясь напротив Юрасика и Оленьки хотя и стояли они не подвижно там, где застала их первая команда
   -Стоять, повторил он еще раз явно наслаждаясь произведенным на прохожих впечатлением
   Стоять! Х-то такие?-
   - Гуляем мы. Понимаете.- Начал объяснять Юрасик противным, срывающимся от охватившего его вдруг волнения, голосом.
   -Ишь ты - ухмыльнулся солдат окинув цепким взглядом фигуру Оленьки
   -Гулящие, стало быть. А то може6т с нами загульнем?- предложил он, подмигнув игриво глазом. - Мы и барышню тоже приветим-
   -Нет, нет, господин солдат, заспешила Оленька, отказываясь от приглашения и прячась за спину юрасика от откровенно похотливого взгляда солдата, - домой нам-
   -Эй, Егорушкин! Х-то тама,долетел от костра начальственно требовательный бас.
   -А студентик тута, - откликнулся Егорушкин повернувшись к костру,- Гулящий он. С мадамой своей!_ приказал тот же бас. Пущай катятся к....и добавил такое, что горячая кровь прилила к лицу Юрасика.
   Ну ладно, идите, коль так,_ разрешил Егорушкин, махнув рукой в направлении уходящей
   в темноту улицы. Погодь-ка маленько ваше благородие,- остановил уже шагнувшего было Юрасика второй солдат, цепко ухватив его за рукав шинели и обдав при этом тошнотворным
   запахом винного перегара и махорки. - Ты, ваше благородие, господин студент, мори, многообещающе предупредил он. - Ежели папироски али водка имеются, лучше выкладывай сам. Не то мы и тебя, и барышню твою враз обысчем. - Нету у меня ничего, - глухо ответил Юрасик, содрогаясь от презрения к себе и страха за Оленьку. Он вдруг воочию увидел, как корявые, заскорузлые пальцы солдата расстегивают пальто на груди Оленьки.
   -Не позволю! - мысленно воскликнул Юрасик, остро ощущая, как в ладонь скользнувшей в карман шинели руки вдавилась плоская рукоять браунинга, не так давно подаренного ему отцом.- Ишь ты испугалась барышня-то,,-Удивился Егорушкин, с улыбкой глядя на попятившуюся от них Оленьку. - Испужалась, али духом солдатским брезгует-.
   -Где имя... - с закипающей злобой ответил Егорушкину второй солдат, все еще удерживая Юрасика за рукав его студенческой шинели,- Как кровушку нашу пить, так они тут первыя!
   А как ночку- другую с солдатиком провести да утешить его, так у них тут любвя не та. Нежности имя всякие подавай! Вот погодитя ужо,- пригрозил он, с ненавистью глядя на Юрасика и застывшую за его спиной Оленьку,- Вот как только разожжем пламя мировой революции так и покидаем вас всех туда, и вся нежность.
   С ужасающей ясн6остью Юраесик понял, что сейчас выстрелит. Выстрелит прямо в эти, источающие ненависть, глаза. Какая-то неведомая сила уже потянула из кармана вооруженную пистолетом руку. Но солдат уже уходил, небрежно закинув за спину, вновь кроваво блеснувшую штыком винтовку.
   Ишь ты, осуждающе качнул головой Егорушкин =Эллой нонче Федька-то. Как зверь лютой на людей бросается.
   Они убегали, Убегали от стыда и страха. Убегали от позора и грязи выплеснувшейся на них из глаз солдат. Убегали от своей беспомощности перед теми, кого еще совсем не давно считали своими, чьей историей гордились и восхищались.
   -Не могу больше,- Задыхаясь, едва выговорила Оленька, повисая на руках у Юрасика.
   -Не могу я больше, - повторила она жалобно. Тяжело дыша, они при прижались к холодной и мрачной стене дома. Мимо, группой прошли матросы, почти не видимые в своих черных бушлатах и только ряды блестящих пуговиц тускло светились в темноте.
   Один из них, шедший с краю, заметил прижавшихся к стене Юраесика и Оленьку и презрительно сплюнув под ноги грязно выругался......- Тут революция в мировом маштабе,а они Любовь раскручивают.....-
   -Ну, зачем они так а!?- спрашивала Оленька сквозь хлынувшие из глаз слезы
   Ведь на Куликовом поле они плечом к плечу. Суворов великий их чудо-богатырями называл. И Наполеона разбили. И Севастополе, у Толстого. А эти... - голос её дрогнул от не заслуженной обиды и оскорбления.
   Это не они, ответил Юрасик, бережно обняв за плечи всхлипывающую девушку, словно желая закрыть её от холодных, презрительных глаз изменившегося вдруг мира.
   -Это были не они, это были другие.- Удивительная загадочность ночи кончилась. Перед ними лежал погруженный в ночной мрак город с испуганно бегущими прохожими по заплеванным окурками и подсолнечной шелухой улицам с молчаливо шагающими матросскими патрулями, солдатскими заслонами у косматых костров. Это был не их, некогда блистающий великолепием Петроград, Это был совершенно чужой, неожиданно возникший из пугающего вселенского мрака город, презрительно глядящий на них тысячью безжалостных глаз.
   Дверь им открыла мать Юрасика Юлия Петровна Кадамова, высокая светловолосая женщина еще не потерявшая привлекательности и того милого женского обаяния заставляющего мужчин останавливаться и восторженно смотреть в след.
   -Юрасик!- воскликнула она, с укором глядя на сына. - Как же ты мог!? Мы так волновались за вас. Уже так поздно. Мы уже все....- Она еще хотела сказать Юрасику о том, как они все волновались, ожидая их, но замерла на полуслове заметив заплаканные глаза Оленьки на побледневшем от пережитого страха лице.
   -Нас солдаты задержали,- ответил Юрасик на немой вопрос матери.
   -Но вы не беспокойтесь,- добавил он торопясь успокоить мать. он хотел еще добавить , что страшного ни чего не произошло и солдаты их отпустили. Но было уже поздно. Богатое воображение Юлии Петровны. Свойственное впрочем, всем импульсивным и романтическим натурам уже нарисовало ей ужасную картину встречи молодых людей с солдатами.
   У слышав её возгласы в переднюю, торопливо вошли Павел Юрьевич Кадамов и родители Оленьки. На не успевших раздеться Юрасика. И Оленьку посыпались вопросы встревожившихся не на шутку родных. Но вскоре, убедившись, что с их детьми, ни чего страшного не приключилось, Наталья Владимировна Терская увела дочь и все еще бледную Юлию Петровну на женскую половину, а мужчины вернулись в гостиную. И здесь Юрасика ждал Сюрприз. С фронта приехал младший брат Павла Юрьевича Сергей Юрьевич Кадамов которого все родные и близкие друзья называли почему-то просто Серёжей, не смотря на то, что и лет ему было уже за тридцать и на плечах его золотом поблескивали полковничьи погоны. Надо ли говорить, что в глазах Юрасика, с детства бредившего офицерскими погонами и подвигами на полях сражений личность Сергея была окружена ореолом славы и романтизма. Вот и сейчас, глядя на дядю восхищенными глазами, Юрасик не заметно принюхивался к нему стараясь уловить запах сгоревшего пороха, взрывчатки и ещё всего того, чем, по его мнению, должно пахнуть обмундирование офицера - героя совершавшего подвиги на поле боя во имя боевой славы во имя России. Но, к его огорчению, от Сергея исходил запах одеколона, табака, водки и ничего того, что могло бы подтвердить его причастность к сражениям и подвигам.
   -Что это ты брат, невесту свою по улицам водишь?- обнимая племянника, спросил Сергей.
   Время нынче тревожное, Не до прогулок с барышнями.- И словно в подтверждение его слов за окном гулко ударил выстрел, и чей-то жалобный вопль оборвался на высокой ноте, е
   -Царство небесное, рабу, вновь представленному Господу нашему,- скороговоркой шепнул Николай Алексеевич Терской осеняя себя крестным знамением, - Прими Господи душу раба твоя...-
   -Да, тесно там сейчас, у ворот то райских,- в пол голоса сказал Сергей Кадамов ни к кому не обращаясь. - Целыми батальонами валит туда наш брат, русский офицер. НА фронте не знали, кого больше боятся, следует. Спереди немцы бьют. Сзади свои в спину целят-.
   -Куда идем?- грустно вздохнув, произнес Кадамов старший. - Куда катится матушка наша Россия?-
   -Надо идти на Дон, окрепшим вдруг голосом заявил Сергей.
   -Да, да господа, именно на Дон конечно, если мы не хотим, что бы и нас также как цыплят. Прямо на улице. И там, на Дону начать формирование, из верных присяге казаков и нас, русских офицеров, армию спасения России. Сформировать армию и ударить по взбесившейся солдатне. Да именно ударить,- повысил он голос заметив протестующий жест Терского, - И поверти мне, господа, другого выхода у нас нет. -
   -Это же война, Сережа. Война внутри страны. Против своего народа-Великомученника,Богоносца.-!
   -Да бросьте вы эту достоевщину, господа!- почти выкрикнул Сергей.
   -Ваши богоносцы расстреливают русских офицеров прямо на улицах! Пьяная солдатня и матросы насилует их жен, дочерей! Грабит господские к5вартиры! Громит магазины и банки! В стране хаос! Бунт! Россия на грани вселенской катастрофы! А вы молите нас о пощаде!? О милосердии!? Это просто безответственно, господа! Это же....!
   - Серёжа, успокойся, пожалуйста, прервал брата Павел Юрьевич.
   Давай те лучше выпьем, по русскому обычаю. И за встречу. И за детей наших. За их счастливое избавление от рук этих разгильдяев.
   Но едва мужчины успели наполнить рюмки, как в гостиную вошли женщины.
   О! Да какая же ты стала взрослая, Оленька,- Изумленно воскликнул
   Сергей, поднимаясь из за стола навстречу девушке.
   -Никогда бы не подумал, что из такого маленького, глазастого грачонка может вырасти такая красавица. И клянусь честью русского офицера, что если бы я это знал, то нашему Юрасику ходить бы холостяках еще лет десять.-
   -Сдается мне, милый Сережа, что холостяковать предстоит тебе,- ответила Сергею Юлия Петровна уже полностью оправившаяся от недавнего потрясения. - Сердце Оленьки принадлежит Юрасику,
   -Ну тогда позвольте мне порадоваться за Юрасика и будем надеяться, что наш род не канет в лету безследно,-сказал Сергей склонив в легком поклоне голову перед порозовевшей от радостного смущения, девушкой.
   Появление в гостиной женщин развеяло тревогу вызванную спором о судьбе России, а легкое, белое вино помогло Юрасику и Оленьке окончательно освободиться от последствий пережитого страха охватившего их после неожиданной встречи с солдатами и вскоре весело смеяться над случившимся, в третий или в четвертый раз рассказывать сидящим за столом о вечернем приключении каждый раз добавляя к своему рассказу все больше смешных деталей. А если бы они все таки попытались отнять у тебя Оленьку? - неожиданно спросил Сергей Испытывающее глядя на племянника.
   -Стрелял бы! не задумываясь, воскликнул Юрасик, содрогаясь от прилившей в друг к сердцу горячей волны мужества. - Обязательно стрелял бы! и чтобы ни у кого, а прежде всего, конечно у Оленьки, не возникло ни каких сомнений, с едва скрытой гордостью вытащил из кармана брюк плоский, вороненый браунинг.
   -Хороша игрушка,- подбросив на руке пистолет, сказал Сергей, с улыбкой глядя на племянника. - Я рад за тебя. Не было в нашем роду трусов и думаю, не будет. Хотя боюсь представить, что могло случиться с вами обоими если бы они догадались что ты вооружен. Скорее всего...-
   - Сережа..- предостерегающе воскликнула Юлия Петровна. Сережа не надо больше об этом! Выпейте лучше водки.-
   Но, ни водка, ни притворно громкий смех уже не могли заглушить возникшее вновь острое чувство тревоги от надвигающейся на них опасности. Каждый из сидящих за столом, вдруг ясно ощутил насколько хрупок и не надежен их мир, к которому они привыкли и считали вечным и нерушимым, В любую минуту могли загрохотать в подъезде тяжелые сапоги и ни что уже не спасет их от неминуемой беды. Ни плотные шторы на окнах, ни массивные, дубовые двери, ни дорогие, сверх надежные замки и запоры не послужат им защитой. Они вдруг ощутили себя сидящими на крохотном островке, затерянном в безбрежных просторах мирового океана. Яростно ревет шторм. Огромные волны с гневным ревом накатываются на их последнее пристанище, грозя смыть его и погрести в бездонной пучине несчастных людей. И нет спасения обреченным.
   Вскоре женщины ушли к себе оставив мужчин одних. Ушла с ними и Оленька, посчитав не приличным оставаться одной в мужском убществе.
   Павел Юрьевич предложил было и Юрасику покинуть общество взрослых и отправиться к себе. Но за племянника неожиданно заступился Сергей.
   -От чего же ему уходить? - спросил он, обращаясь к брату.
   -Юрасик уже далеко не ребенок, если бы не эта, большевистская революция он бы уже носил на плечах погоны русского офицера. Хотя впрочем...- Он откинулся на спинку стула и с усмешкой глянул на племянника сквозь густую пелену табачного дыма, повисшую над столом. - Хотя впрочем, Юрасик сам должен решить остаться ли ему с нами или уйти.-
   -Я останусь! Я! Да я конечно останусь! Я с вами!- торопливо выпалил Юрасик путаясь и смущаясь, чувствуя, как лицо начинает наливаться пунцовой краской стыда. Да и как тут не покраснеть? Его, без пяти минут офицера русской армии все еще считают ребенком. Стыдно господа! Ей Богу стыдно!-
   -Правильно,- кивнул головой Сергей Юрьевич соглашаясь с племянником и одновременно одобряя его решение. - Русский офицер рождается на этот свет офицером, а не выучивается на него, как утверждают некоторые, набитые чепухой головы. --
   Господа! А не выпить ли нам водки, В нашей кампании прибыло. Великолепный повод господа! Выпили за вступление Юрасика в касту взрослых. Поздравили Павла Юрьевича с повзрослевшим сыном. Выпили и за неё, за могучую, великую и не делимую.
   -А мысль о Доне, поверьте, господа, не соль уж и безрассудна, - вернулся к прерванному разговору Кадамов старший, поставив на стол опустевшую Рюмку.
   -Ко если не мы русские офицеры. В конце концов, и я на что - нибудь сгожусь. И не беда что в отставке. Ведь я тоже офицер. И послужить России-Матушке рад всегда.-
   -Нет, уж вы меня простите господа, но я все, же против войны - заявил Николай Алексеевич терской, привлекая к себе внимание легким постукиванием вилки о хрустальный графинчик с искрящейся на дне водкой.
   -Вы только представьте, господа, русские стреляют в русских. Это же просто абсурд! Это не возможно. А как же национальная идея всеобщего, русского братства? Вместе со своим народом? На мой взгляд, нам не надо спешить. Большевики у власти долго не продержатся. Набьют карманы золотом и камеями и разбегутся. И еще господа, у нас есть царь! Наследник престола! И еще, господа, у нас есть Бог. Он не допустит развала и хаоса в православной стране.-
   -Царь отрекся от престола и в настоящее время находится в плену у большевиков. Наследник тоже в плену. А Богу, милейший Николай Алексеевич, Богу, до нас, русских, нет ни какого дела, мрачно заметил Сергей.
   -Господа, неужели это крах? Крах России?-
   -Обойдется. Россия еще сильна.-
   -Нет, господа. Все во много сложнее. Во много раз. Сергей Кадамов закурил. Оглядел собеседников сквозь повисшее над столом облачко дыма.
   -Представьте господа. Разваленная армия. Митингующие рабочие. Воры, налетчики и прочий сброд выпущенный большевиками из тюрем, в считанные дни создали в стране хаос. И я просто уверен господа, что только армия может навести порядок в стране. Да господа, только Армия,- Говорил Сергей спокойно и это спокойствие придавало его словам какую - то магическую силу, способную зажечь пламенем далеко уже не трезвые души сидящих за столом собеседников. И надо ли говорить о том огне, вспыхнувшем в еще не искушенной душе Юрасика. Он уже готов был, прямо сейчас, бежать, лететь, мчаться. На Дон. Туда, где ,по словам Сергея, будет решаться в кровопролитных боях судьба великой России.
   Кадамов старший уже не тверд ой рукой вновь наполнил рюмки водкой, не забыв на этот раз и Юрасика что было расценено им как доказательство того, что он принят в среду взрослых.
   -Господа,- встав из-за стола, Павел Юрьевич поднял рюмку.
   -Господа. Я предлагаю выпить за нашу несчастную, но все еще великую и горяче любимую нами Россию!- И дым, дым, дым. От многих десятков выкуренных папирос. И не видать уже ни чего за сизой, клубящейся пеленой.
  
   Через два дня Сергей Кадамов исчез. И в доме о нем словно забыли. С тревогой прислушивались к чужим голосам в подъезде. К топоту чьих-то ног. К доносившимся с улицы выстрелам. Но судьбе было угодно беречь их дом. Мимо их окон летели пули. Рядом с их домов убивали русские русских и им уже не верилось, что было время, когда не было многоголосых митингов, расстрелов, погромов.
   А жизнь продолжалась. В церквях, под колокольный звон, крестили вновь народившихся и отпевали вновь представившихся рабов Божиих. Первых было меньше. Вторых больше. Убивали не только большевики. Убивали эсеры и анархисты. Убивали и расплодившиеся в огромном числе, разные террористические группировки. Убивали ради великих идей, ибо идеи без крови существовать не могут. Чем величественней, чем громадней идея, тем больше крови она требует. Но убивали и без идейные. В подворотнях и тихих переулках таилось обласканное новой властью, выпущенное из тюрем жулье. И вновь гремят выстрелы. Вновь льётся кровь. Но уже не за идеи, а за право владеть тугим кошельком, одеждой и еще всем тем, что можно найти в карманах у убитого. Вот в такое суровое время, в одной из церквей,старенький,как и сама церковь, священник обвенчал Юрасика и Оленьку. А с древних, потемневших от времени икон смотрели на них скорбно святое семейство. Верно, знали святые о страшном пути коим предстояло пройти по жизни их любимым чадам. Вечером на торжестве в честь бракосочетания молодых, в квартире Кадамовых собрались самые близкие друзья их семьи, Священник батюшка Илларион с матушкой Анастасией и бывший адвокат, а при новой власти служащий банка, Анатолий Анатольевич Крымов с супругой. После традиционного " горько молодым" и до дна выпитых рюмок за столом, отдаленно напоминающим по количеству тарелок и тарелочек и всевозможных вазочек и графинчиков дореволюционное изобилие, завязался откровенный, совсем не свадебный разговор. Говорили о ценах, на базарах, взлетевших до самых небес. О непонятных и от этого непонятая еще более зловещих комиссарах. О выпущенных из тюрем большевиками бандитах совершающих дерзкие налеты на дома и квартиры, уважаемых в городе господ и не редко оставляющих после себя стынущие в лужах крови, обезображенные трупы.. Слухи, слухи. Темной бесконечной рекой катились они по улицам Петрограда. - А. Слышали...? С этого слова начиналось утро. И дальше следовал такой набор ужасов, что сердце испуганного обывателя сжималось в тугой, маленький, слабо трепещущий комочек и от леденящего душу страха перехватывало дыхание.
   - А вы не слышали...? - Начала Варвара, служившая горничной у Кадамовых с еще незапамятных, дореволюционных времен. - А вы слышали? На площади опять офицерье убивали.- Выдав новость она многозначительно замолчала с высока глядя на притихших господ. Здесь надо сказать, что горничные, дворники, служанки в то смутное время занимали весьма уважаемое в обществе место информаторов. Пользуясь доверием новой власти, принадлежали они к классу угнетенных, они проникали всюду и с успехом заменяли выходящие с опозданием или не выходящие совсем газеты. С тревогой ожидал их возвращения с базаров приговоренный к вымиранию класс господ." Кого еще убили? Кто еще арестован не известно, откуда взявшейся, новой, говорят, самой страшной партией чекистов? Кто ограблен"? Вот и сейчас, все сидящие за столом, услышав новость, насторожились, ожидая страшных подробностей убийства офицеров. Но Варвара молчала, открыто наслаждаясь вниманием господ.
   -Ну и что же? много ли их там убили? - не выдержав затянувшейся паузы, спросил Варвару Павел Юрьевич, изо всех сил стараясь на лице безмятежное выражение скучающего обывателя. - А я то почем знаю - воззрилась на него Варвара.
   -Мне чай не докладывали. Убили и все. Может с тыщу, а может и поболей-
   -А ты Варвара, не преувеличиваешь?- осторожно спросил горничную Николай Алексеевич Терской. -Вчера ты сказала тыщу, сегодня опять тыщу.Этак и офицеров столько в Петрограде не наберется.-
   -А я што! Не сама чай придумала. Мне сказали так,- обиделась Варвара.
   -Да да, конечно, тебе просто так сказали,- с готовностью подхватила Наталья Владимировна Терская. - Ты его, пожалуйста, прости. Он у нас известный упрямец.
   -А чего мне?- равнодушно откликнулась Варвара.- и пущай их бьют. Попировали и будя. Головы то им теперь как куренкам посворачивают.
   -Варвара!- голос Юлии Петровны сорвался на высокой ноте.
   -Варвара, ты свободна сегодня. Можешь к себе идти-
   _Видали?- с усмешкой произнес Павел Юрьевич, кивая головой вслед ушедшей Варваре.
   -Тыщу! и хоть бы что!-
   - Ох, карает нас Господь за грехи наши тяжкие, - горестно вздохнув, проговорил батюшка Илларион размашисто перекрестившись. - Протрубят трубы иерихонские.-
   -А вчера, говорят, семью Стариковых начисто вырезали - шепотом сообщила матушка Анастасия. - Горничная, говорят, друзей привела и-
   -Да, сейчас и дворники, и горничные все при чеке состоят, уверенно заявил Николай Алексеевич. _ Тайное, так сказать, сотрудничество. Как только чуть чего, так и...-
   Оленька иЮрасик в разговор не вступали, но с тревожной настороженностью прислушивались ко всему, что произносилось за столом. Здесь, в освещенной спокойным светом свечей уютной гостиной, за накрытым столом опасность не казалась столь не отвратимой. А плотные, голубые шторы, на окнах скрывающие от глаз непроглядную, пугающую черноту ночи, и закрытые на массивный, железный запор двери создавали иллюзию защищенности, хотя все прекрасно понимали, что ни дубовые двери, ни сверх надежные запоры не спасут. И словно предупреждая их об этой уязвимости на улице затрещали выстрелы. Юрасик, забыв о торжественности и степенности свойственной моменту, метнулся к окну.
   -Свечи, Господа! Свечи!- свистящим шепотом восклицала Юлия Петровна Совершенно забыв о том, что нужно делать со свечами в момент надвигающейся опасности.
   Слегка отогнув край шторы Юрасик наблюдал за разыгравшейся напротив их дома трагедией. Он видел, как две тени. Замерли на мгновение посреди улицы, словно раздумывая над чем то. Но тут вновь затрещали выстрелы и одна из теней метнулась дальше по улице, а вторая кинулась было за ней. Но тут какая-то неведомая сила, догнав, толкнула в спину и нелепо взмахнув руками, тень неподвижно распласталась на снегу. Из за угла вывернула группа солдат, человек шесть, семь и остановилась над убитым. Несколько минут они о чем то спорили, энергично размахивая руками. Затем двое солдат, видимо получив команду старшего,изчезли за углом. Вскоре подъехал извозчик. Убитого завалили в пролетку и увезли. Следом ушли и солдаты.
   -Что там, Юрасик? Что случилось? - шепотом спрашивал из-за спины Юрасика Павел Юрьевич. - Убили - односложно ответил Юрасик так же шепотом, словно боясь быть услышанным солдатами
   - Кого убили?-
   -Не знаю. Увезли уже.- Он был один? Нет. Второй ушел. Господи, прости грехи наши,- скороговоркой бормотнул скороговоркой отец Илларион и поднял было руку, собираясь осенить себя святым крестом. Но в этот момент кто-то с улицы, чуть тронул цепочку колокольчика и тот вяло звякнул, предупреждая хозяев, что у двери стоит кто-то посторонний, Оцепенение охватило всех, кто находился в гостиной - Вот оно!- подумал каждый. Прошло несколько томительных минут. - Может, померещилось.? Показалось?- Но звонок над дверью ворохнулся еще раз, и еще. Кто-то стоящий за дверью, теряя терпение, несколько раз дернул за цепочку торопя хозяев. Из коридора донеслись тяжелые шаги Варвары. И совершенно не, кстати, вспомнилось вдруг Юрасику, как мать учила Варвару ходить по тише. Не бить пятками по полу. Но учение в прок не пошло. И отчаявшись изменить что-то Юлия, Петровна махнула на Варвару рукой, к великой радости самой Варвары, решив справедливо, что положительные качества горничной с лихвой перекрывают один единственный недостаток и только морщилась когда из коридора доносился тяжелый топот. Но сейчас звук Варвариных шагов не вызвал ни у кого не удавольствия ни насмешки. Скорее наоборот. К нему прислушивались с затаенной надеждой. В прихожей глухо клацнул засов. До обостренного чувством близкой опасности слуха сидящих за столом людей донесся испуганный вскрик Варвары. Чье-то приглушенное бормотание. Стон. С непомерным грохотом упал на пол стул. Это Юрасик, выхватив из кармана свой браунинг, кинулся из гостинноц намереваясь до последнего дыхания защищать свою семью. Защитить или погибнуть в бою как и подобает русскому офицеру.
   -Павел! жалобно воскликнула Юлия Петровна, обращая на мужа наполненные ужасом глаза. - Павел, они же убьют его. Они же.... Но договорить она не успела. В гостиную вошел бережно поддерживаемый под руку Юрасиком Сергей Кадамов. Несколько минут все собравшиеся за столом безмолвно, с изумлением смотрели на вошедших, узнавая и не узнавая одновременно в одетом в грязную шинель без погон, заросшем колкой щетиной человеке, блестящего офицера. Лишь только глаза, большие и выразительные, все так же светились мягким светом на несшем на себе печать страшной усталости и страдания лице.
   -Сергей -! удивленно воскликнул Павел Юрьевич, узнав, наконец, в столь неожиданном госте своего младшего брата.. - Но позволь! Что это за маскарад?! Эта шинель.?!
   Эта грязь?! И вообще, твое появление в таком виде столь неожиданно что...- Если бы Павел
   Юрьевич не был так растерян, он бы конечно заметил, что Сергей едва стоит на ногах от усталости. Но он,. шокированный неожиданным появлением брата и его видом, ничего не заметил, как не заметил и гримасы обиды и душевной муки скользнувшей по его лицу. -Я прошу вас простить меня, господа,- с усилием прохрипел Сергей, улыбаясь сатанинской улыбкой и склоняясь в шутовском поклоне перед присутствующими. я конечно понимаю, что грязному солдату не место в столь блестящем обществе..И не...
   -Сергей что это за тон?! - возмутился, было, Павел Юрьевич. Но Юлия Петровна вмешавшись, не дала мужу досказать начатое. Своим тонким чутьем, свойственным, кстати, всем эмоциональным и романтическим натурам, она остро ощутила всю боль, отчаянье и бессильную злобу которые исходили от всей согнутой в поклоне фигуры Сергея.
   -Сережа, что с тобой? она подошла к нему. Руками приподняла его голову. Заглянула в глаза.
   -Сережа, где ты был все это время. Мы очень беспокоились о тебе. Мы все время ждали тебя.-
   -Ждали? болезненная судорога исказила лицо Сергея. - Да, да. Конечно. Вы ждали. Вы не могли не ждать. И вот я сдесь.Я пришел к вам. И я еще, кажется жив.-
   -Сергей, но ты можешь нам, наконец, объяснить...? - Начал было Кадамов старший и тутже умолк на полуслове. Неожиданно для себя он вдруг заметил, как из правого рукава солдатской шинели по руке Сергея тонкой струйкой ссекала кровь.
   -Ты что? Ранен?-
   -Ранен?! - Воскликнула Юлия Петровна бледнея так же заметив стекающую из рукава кровь.
   -Господа! Он ранен! На него напали бандиты! Он герой! А мы... Мы.. Батюшка! Павел! Николай Алексеевич ну. Сделайте же что нибудь! Ради Бога...!- Мольбы Юлии Петровны обращенные к сидящим за столом гостям и мужу, наконец, возымели действие. Все вдруг засуетились вокруг Сергея.. Слабо сопротивляющегося офицера уложили на розовый диванчик, освободив предварительно от грязной шинели. Влили в рот винный стаканчик водки и заметались в растерянности больше мешая друг другу, не зная, что же им дальше делать. Помощь к ним пришла неожиданно и совсем не с той стороны, к которой обращала свои мольбы Юлия Петровна. Занявшись раненым, никто из них не. Обратил внимания на то, что Оленька, первой очнувшись от охватившей всех растерянности вызванной неожиданным появлением Сергея, вышла из гостиной. Но когда она вернулась, взоры всех присутствующих с надеждой и благоговением обратились именно к ней. Вернее даже не к ней, а к сумке с красным крестом, которую она несла в руке.
   Высокая, стройная, в облегающем её фигуру белом, свадебном платье, Оленька походила на ангела, спустившегося с небес, И только стук её каблучков по паркету, да выбившаяся из под белой фаты не покорная прядь черных как смоль волос, говорили, что не житель великой небесной обители Богов появился перед глазами замеривших в изумлении людей, А состоящий из плоти и крови человек, увидев склонившуюся над ним девушку, Сергей попытался было встать с диванчика, Но Оленька столь решительно воспротивилась этому, что ему пришлось подчиниться.
   -Вам нужно лежать, Сергей Юрьевич,- с несвойственной её внешностью и возрасту твердостью заявила она. - Вы ранены. И я как, как представитель общества сестер милосердия, не могу вам позволить самовольничать.-
   В другое время эта, явно скопированная фраза и тон, коим она была высказана, вызвали бы не мало улыбок. Но сейчас у постели раненного она прозвучала вполне естественно, давая право Оленьке распоряжаться. Уверенно, словно делала это сотни раз, она распорола, принесенным Варварой с кухни ножом, скользкий от крови рукав офицерского кителя и нательную рубаху и обнажила рану. Сергею повезло. Пуля, посланная вдогонку, не прицельно, распорола лишь кожу на предплечье и слегка зацепив мышцу, унеслась дальше. Рана была не глубокой, но сильно кровоточила. Залив края раны йодом Оленька наложила на предплечье тугую повязку. - Раненного нужно перенести в постель, - заявила она не терпящим возражения тоном. Н от этого предложения Сергей категорически отказался к огорчению Оленьки, заявив, что рана его и не рана вовсе, а пустяк сущий и с такими ранами он сам на фронте отправлял солдат в окопы. Огорченно вздохнув, Оленька отступила от офицера. Конечно, было бы лучше, если бы рана Сергея оказалась серьёзной и она, используя знания и опыт ухода за раненными, приобретенные ею в госпитакле,куда она ходила с подружками по гимназии помогать сестрам милосердия, спасла бы его, сделав сложную операцию на глазах у Юрасика. Но рана, к сожалению, действительно оказалась не серьезной, да и раненый к тому, же обладал присущим всем русским упрямством и о славе врача спасителя пришлось забыть и удовлетвориться искренней благодарностью Сергея, да восхищенными взглядами Юрасика. Толи от перевязки, от выпитой ли водки, а может участия окруживших раненного офицера людей только Сергею стало значительно легче. Морщась от вцепившейся в плече боли, он поднялся с диванчика и извинившись перед хозяевами и гостями за испорченный его появлением вечер, поддерживаемый заботливо Юрасиком покинул гостиную заявив, что ему нужно привести себя в порядок так как сесть за стол в таком виде он просто не может.
   Когда напряжение, вызванное неожиданным появлением в доме Сергея схлынуло, все вдруг вспомнили о Варваре первой встретившей Сергея и наверняка знавшей о ранении.
   -Выдаст -, уверенно заявил Николай Алексеевич Терской.
   -Непременно выдаст. Все они при чеке служат.- В гостиную заполз страх.. Заполз и, свернувшись клубочком по среди гостиной, хитро поглядывал на собравшихся вновь у стола людей, сознавая свою власть над ними.
   -Но что, же нам делать, господа? Что нам делать? вопрошала Юлия Петровна сжимая ладонями виски. - Эти безобразные солдаты! Они скоро придут сюда! За Сережей. И что тогда. что будет тогда никто из них не знал, Но то, что случится что - то страшное не сомневался ни кто. Почему-то ни кому из них и в голову не пришло, что солдаты, сделав свое дело, давно уже ушли. - Все в руце божией, - Тянул басом батюшка Илларион.
   -Все - торопливо вторила ему матушка Анастасия, суетливо крестясь. - Господь то все видит. Не даст своих детей в обиду.-
   -Если Сергея Юрьевича найдут здесь, то нас всех расстреляют,- мрачно изрек все это время молчавший адвокат Крымов. - Нас обязательно расстреляют.-
   - А может мне лучше уйти, господа, - спросил вошедший в гостиную Сергей Кадамов. На свежевыбритом осунувшемся лице его скользила улыбка мученика.
   -Сергей, ну как ты мог подумать такое!? - С укором в голосе воскликнул Кадамов старший повернувшись к брату. - Да разве кто из нас....-
   -Да, да Сережа, это не благородно,- вторила мужу Юлия Петровна прижимая к глазам розовый кружевной платочек. - Тебе совсем ни надо, ни куда уходить.. Мы все остаемся здесь и погибнем вместе, если так Богу будет угодно. - Она жалобно всхлипнула и отвернулась. - Господа, а я, кажется, нашел,- робко, словно не веря еще, что то, что пришло ему в голову может избавить их всех от смертельной опасности сказал вдруг Николай Алексеевич Терской - Да, да господа, я кажется действительно нашел!-
   Даже глас небесный не произвел бы вероятно большего эффекта, чем эти слова. Страх покинул гостиную. - Господа Варваре нужно дать деньги.-
   Деньги!?-
   Да, деньги господа. Именно деньги.
   -Ну, конечно же, деньги господа, конечно деньги! Варваре нужно дать деньги! Воскликнула обрадовано Юлия Петровна отнимая от глаз руку с платочком и улыбаясь улыбкой человека только что из бежавшего угрозы смертельной опасности.
   -Все в руце божией, скороговоркой поддакнул отец Илларион.-
   - Никогда бы не подумал, что жизнь русского офицера может зависеть от действий безграмотной кухарки, с издевательской иронией в голосе заметил Сергей.
   -Сережа! Ну как ты можешь? укорила Сергея Юлия Петровна. - Мы же ради тебя...! Павел! Ты должен сам идти и отдать Варваре деньги, повернувшись к мужу, сказала она.
   -Но я не могу, Юлия, с возмущением отказался от предложения жены Павел Юрьевич
   -Я и кухарка.... Разве такое можно представить? И вообще, мне кажется, что идти нужно тебе. Вы женщины и скорее найдете общий язык. - Павел,- всхлипнула обиженно Юлия Петровна. - Ты преднамеренно унижаешь меня-.
   -Позвольте господа,- вмешалась в разгорающийся супружеский спор Наталья Владимировна терская.- Идти нужно действительно Вам, дорогая Юлия и охотно составлю вам компанию. И уверяю вас, что мы, уладим это дело намного лучше, чем мужчины.- После недолгого обсуждения суммы предназначенной для подкупа кухарки, высокая делегация, в составе Юлии Петровны и Натальи Владимировны, запечатлев на лицах выражение значимости момента, покинула гостиную и, сопровождаемая ободряющими взглядами оставшихся направилась на кухню, где любила проводить свободное время Варвара.
   -Не возьмет,- едва слышно шепнула Оленька Юрасику. - Не взмет. Это не благородно.- Но к счастью все закончилось благополучно. Деньги Варвара приняла и клятвенно заверила, что парламентеров, что будет молчать как рыба и даже рта не раскроет ни кому. И к чести её следует заметить, что слово свое она сдержала. Кадамовых ни кто не тревожил. А Варвара, с прежней добросовестностью снабжала их пищей физической и пищей духовной, снисходительно глядя на них, как смотрят взрослые, умудренные опытом житейским, люди на детей несмышленышей, удивляясь их наивности и абсолютной не приспособленности к жизни в новом мире. Когда делегация вернулась и все вновь собрались за столом, Сергей, наконец рассказал о том, что произошло с ним за время его отсутствия в доме Кадамовых Группа, которую он возглавлял, составляла списки офицеров старой, русской армии и вела с ними работу, подготавливая их в формирующиеся на юге страны, полки армии спасения России. Ими уже было подготовлено несколько десятков офицеров. Но в списки попал предатель Прапорщик Быкович. - Предупреждал я их, что не надо его трогать,- говорил Сергей, слегка морщась от ноющей боли в плече. - Ну, нет у меня веры этим выходцам из народа. Да он еще и на фронте с бунтарями путался. Но уговорили. Накрыли нас большевички на квартире поручика Мокрецова где договорились мы о встрече с Быковичем. Троих, из тех, что первыми ворвались в квартиру, мы с Мокрецовым уложили и через окно во двор. Общем от тех то мы ушли .Да на патруль напоролись. Мокрецову не повезло. Убили. А я жив, как видите.-
   -Господи, сохрани Россию матушку -, произнес батюшка Илларион крестясь. - Поистине, близок конец света.Сказанно в святом писании: И восстанет брат на брата, а сын на отца. И явится к людям дьявол. И будет править ими.-
   -Ужас! Ужас то какой,- тряслась матушка Анастасия. - Грядет еще суд божий! Ох, грядет. И воздаст нам за грехи тяжкие.- Мертвая тишина воцарилась за столом. На несколько минут все замолчали, подавленные предчувствием страшного конца, надвигающегося на них. - Давайте же выпьем, наконец, господа.- Не выдержав затянувшейся паузы, нарушил тишину Сергей. - Должен же и я выпить за здоровье и счастье молодых!- Взгляды гостей и родителей вновь обратились к Юрасику и Оленьке, и только сейчас, вдруг все заметили, что по белому полю Оленькиного свадебного платья, алыми маками рдели пятна крови.
   -Не к добру это! Это к несчастью!- голосом пророчицы бормотала матушка Анастасия.- Белое и кровь. Кровь и белое. Нет, это не к добру!-
   -Успокойся, девочка,- преодолев всеобщую растерянность, поддержал, уже готовую разрыдаться Оленьку Сергей, как говорил один поэт: И кровью герои скрепляли союз.... Вот и вы свой союз кровью скрепили и жить будете вечно во славу нашего рода и великой России. Вечно будите жить.- И желая подкрепить сказанное делом, он поднял наполненную до краев рюмку, приглашая собравшихся за столом господ выпить за здоровье и счастье молодых. Но тут, словно желая испортить, по чьему - то злому наитию, столь ответственный момент, в прихожей, второй раз за этот вечер, ворохнулся звонок. Если бы, в этот момент, кто-то посторонний, заглянул в гостиную, то ему, скорее всего, пришла бы в голову мысль, что он попал в музей восковых фигур, настолько не подвижны и мертвы были лица сидящих за столом людей. Ни кто из них не сомневался в том, что это пришли солдаты. Пришли за тем, что бы убить их. - Сначала меня, шепнула Оленька тихо, заметив в руке Юрасика тускло отсвечивающий вороненой сталью, браунинг. - Сначала меня. Я не хочу, что бы они...Что бы я... - она взглянула на Юрасика полными слез глазами.
   -Стой!- Это Сергей Кадамова остановил рванувшегося к дверям племянника. -- Стой! Это я! Я во всем виноват. Они пришли за мной. И я сам пойду и сдамся. И объясню им все. Вас они тронуть не посмеют.-
   -Сережа, мы будем молиться за тебя, прошептала Юлия Петровна, глядя на деверя полными ужаса и смертельной тоски, глазами. - Сережа, мы все будем молиться,-
   -Прощайте,господа.Вероятно на этом свете мы уже не увидимся!- На бледном лице играет беззаботная улыбка. Именно так он ходил в атаки впереди своих солдат, ощущая, как леденеет от восторга грудь. И улыбался. Улыбался, ожидая удара прилетевшей издалека роковой пули. Но и на этот раз судьба уберегла их. Удара не последовало. Двери распахнулись, и через порог перешагнул, высокий, широкоплечий господин в черном дорогом пальто и низко надвинутой на глаза шляпе. - Сергей Юрьевич?- пробасил он полувопросительно, склонив в легком поклоне голову, _ не узнаете, Сергей Юрьевич?- Легким движением фокусника он снял с головы шляпу.- Разрешите представиться. Хозаров Александр Борисович. Черные, как смоль, усы слегка приподнялись в усмешке обнажив отливающие сахарной белизной, зубы. В овале лица, в разрезе чуть раскосых глаз, таится что-то восточное, дикое, пришедшее из опаленных горячим зноем степей с несущимися куда-то, в необозримую даль, табунов легконогих коней. Но только тень. Легкая, едва заметная тень уходящего своими корнями в бурную, Российскую юность, древа-Хозаров -! Александр! Какими судьбами!- Сергей явно растерян. А перед глазами вдруг всплывает из прошлого. Высокий, нескладный гимназист из последних сил, отбивается от нескольких уличных мальчишек- оборвышей. Тогда Сергей помог ему, смело бросившись на выручку. Там же они и познакомились, когда беспризорники, ощутив, что с двумя храбро защищающимися гимназистами им не справится, попросту разбежались.. И там же поклялись в вечной дружбе. И вот, друзья детства встретились вновь. - Ты понимаешь Сергей,- хрипел простуженным горлом Хозаров, С трудом снимая с себя тесное пальто. - До Питера я добирался на крыше вагона и естественно нахватался вшей от попутчиков. Прижимались друг к другу, чтоб теплее было.-
   -Как же ты добрался, с таким то богатством?- спросил Сергей, взглядом показывая на офицерские погоны и кресты, украшавшие грудь друга. - Считай, что тебе повезло. Наши солдатики могли бы и....- .
   -Могли бы, да не смогли, оскалил зубы в презрительной ухмылке Хозаров освободившись, наконец, от пальто. - Понимаешь. Прижал я в темном переходе одного господина и предложил ему поменяться со мной одеждой. Я ему свою шинель и фуражку , со вшами в придачу, а он мне пальто и шляпу.Павда,мне показалось,что сделал он это без особого желания, но пойми, Сергей у меня просто не было другого выхода. Солдатушки то наши, узнав во мне офицера, на первой станции меня бы в расход списали.- Через час с не большим пальто и обмундирование штаб-с капитана Хозарова стыло на балконе а сам он ,порозовевший и размякший после ванной и бритья, сидел за столом и кутаясь в шелковый халат Кадамова старшего , благодушно шурил глаза и с удовольствием следил за игрой света в наполненных водкой , хрустальных рюмках. Пили за здоровье молодых и за счастливое возвращение с фронта штаб-с капитана Хозарова, и за обожаемых дам. Пили и за неё. За Россию. За великую, могучую, Не победимую и от чего-то несчастную.
   -Не погибнет Россия!- хрипел, перегибаясь через стол Хозаров, нависая багровым лицом над отцом Илларионом. - Не позволим! Защитим-!
   - Бог защитит, соглашался с офицером отец Илларион, размашисто крестясь и глядя в потолок не трезвыми глазами. - Бог, он все видит-
   -Нет сами! Сами защитим!- не соглашался офицер, тряся головой, стараясь разогнать застилающую глаза хмельную муть. Оттолкнув от себя опустевшую рюмку Хозаров поднялся из-за стола и, качаясь на нетрезвых ногах, окруженный облаком сизого, табачного дыма, весь большой и страшный, шагнул к стоящему в глубине гостиной, роялю. С нетрезвой настойчивостью утвердился на стуле. Пальцы привычно легли на клавиши благородного инструмента, и торжественные звуки российского гимна заполнили гостиную - Боже царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу! На славу....- И вдруг музыка оборвалась. Всего на единственное мгновение воцарилась в гостиной тишина и тут же разлетелась на мелкие осколки взорванная первым, как громовой раскат, мощным аккордом. Тщетно пытался пианист укротить вышедший из под его власти инструмент. Рояль лишь гудел возмущенно в ответ на его усилия и, не признавая его власти над собой, продолжал метать в пространство разящие молнии аккордов. Казалось, еще не много и стены гостиной не выдержат этого бешеного ритма и рухнут, похоронив под собой растерянных и оглушенных людей. Но вот, наконец, музыканту удалось совладать с не покорным инструментом. Жалобно всхлипнув, рояль умолк. - Не к добру это! Ох, не к добру!- Тряслась в страхе матушка Анастасия. - Еще затрубят трубы иерихонские....-.
   -Истину, истину глаголешь, матушка, - вторил ей отец Илларион путаясь толстыми, пухлыми пальцами в сивой, густой бороде. - Павел, что это было? Что же это такое?- беспомощно шептала Юлия Петровна глядя растерянными, мечущимися глазами на поникшего Кадамова старшего. - Вы хотите знать, что это такое, господа.?- Спросил Сергей, оглядев поочередно всех сидящих за столом. Капельки пота тускло взблеснули на его лбу и бровях. Это конец, господа. Конец нам и конец России...- -Сергей, о чем ты говоришь?! - возмущенно воскликнул Кадамов старший тщетно пытаясь разглядеть, сквозь густую пелену табачного дыма лицо младшего брата. - Кому конец?- -----Нам всем конец. Всем и всему. Понимаете?- в голосе Сергея явственно послышались истерические нотки. - Господа, он же бредит! Он ранен. У него, наверное, жар! свистящим шепотом восклицала Юлия Петровна. - Да да, господа! Ему надо помочь! - Но Сергей отстранил шагнувшего было к нему Юрасика.Встал сам. Удивительно трезвыми глазами оглядел стол. Налил себе из графинчика полный, винный стаканчик водки. Выдохнул хрипло, и, запрокинув голову, выпил. С минуту он стоял не подвижно, тупо глядя перед собой. За тем, резко повернувшись и на не гнувшихся ногах вышел из гостиной. Уронив голову на рояль спал, всхрапывая, сраженный водкой штаб-с капитан Хозаров. За столом спал Крымов, уронив голову в тарелку с остатками соуса. Терской, не естественно бледный и упрямый, пытался объяснить что-то громко и ужасно неприлично икавшему Кадамову старшему. Только Юрасик и Оленька да мать невесты Наталья Владимировна Терская и присоединившаяся к ним Крымова оставались трезвыми и с грустной обреченностью смотрели на разгромленный стол, на спящего за роялем, Хозарова, на бездумно ходившую по гостиной Юлию Петровну. Ровно через неделю Варвара принесла им страшную новость. Штаб-с капитан Хозаров был опознан одним из своих солдат ранее дезертировавшим с фронта и убит. - Так и лежит на дороге сердешный, - жалела офицера Варвара. - И крови ,крови кругом. Оплакивая убитого штаб-с капитана Хозарова, Они еще не знали, что одним из них предстоит погибнуть еще более страшной, мученической смертью. Выживших ждали лагеря, позор, изгнание..Россия вступала в полосу жесточайшей оккупации. Вооруженные коммунистами интернациональные бригады, сформированные из пленных немцев, мадьяр, эстонцев, латышей и своих собственных дезертиров, привлеченных возможностью безнаказанного грабежа и насилия, ведомые коммисарами в большинстве своем евреями, прибывшими в страну вместе с Лейбой Бронштейном (он же Лев Троцкий) Ринулись в глубь страны, сея на своем пути ужас и смерть. И не было побежденным ни пощады не прощения. Они еще не знали этого. Не знали, что история, уже поставила на них, еще живых, но уже обреченных на страдания и смерть свой крест.
  
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   Тревожная весна 1918 года была на исходе. Казалось еще вчера высились вдоль тротуаров и мостовых сугробы искрящегося на ярком солнце снега, а сегодня под ногами прохожих кремнисто поблескивает, омытый вешними дождями, влажный булыжник. Но, не смотря на весну и яркое, ласковое солнце, город великого Петра нес на себе печать серости и уныния. Блистающие некогда золотом офицерских погон и разноцветьем дамских туалетов улицы славного Питера были, сегодня забиты серыми солдатскими толпами вперемешку с черными, студенческими шинелями и костюмами работного люда. И только непритязательные наряды служанок и горничных, спешащих по своим, неотложным делам, слегка расцвечивали эту серочерную массу людей. Но куда же делись те, кто еще год назад ходили по этим, священным для каждого русского человека , улицам, неся на себе величие, красоту и гордость нации? Где же они? Вот из ползущей на встречу толпы, взгляд выхватывает высокую, широкоплечую фигуру в явно с чужого плеча, солдатской шинели. По безупречной выправке, лихо отмахивающей вдоль бедра, руке и привычке тянуть, словно в парадном строю носок сапога, можно легко узнать представителя старого мира. Но и он, заметив на себе ваш взгляд, тут, же исчезает, Растворяется. И вот уже нет его. Мелькнет впереди нелепо перекошенная его фигура и скроется. Умирающая Россия, униженная, объявленная вне закона, уходила в прошлое, не выдержав напора, наползающего на нее, окутанного клубами едкого, махорочного дыма, ощетинившегося винтовочными штыками, ревущего грозное "Даешь"! мира нового. Но еще сильнее, чем штыки и пули, терзал Россию страх. Страх за детей и жен. Страх за отцов и матерей. Страх настоящее и будущее страны. Объятый страхом, старый мир шумной волной хлынул к границам своей, теряющей разум, страны в поисках спасения на благополучном западе. Но не все искали спасения и тишины. Были и те, кто осмелился встать на путь сопротивления безумию. Уже вели первые, тяжелые бои за Россию отряды генерала Корнилова. На дону формировались первые офицерские полки будущей белой гвардии, бесславно проигравшей войну. Чего же не хватило русским для победы? Смелости? Военного мастерства? Или сказалось не знание о возложенной на них ответственности за страну? Знали ли они что теряли? В те предгрозовые дни, они, уезжая на Дон, еще не знали, что половина из них, более счастливая, не познавшая позора поражений и изгнания из собственной страны, навсегда останется в своей земле, сраженная пулями интернациональных бригад, клинками, забывших о присяге, донских казаков армии Думенко и Буденного, штыками обученных ими же солдат и матросов. Вторая половина, более несчастная, познавшая горечь поражений и позор изгнания, откатится назад,. Перехлестнет границы России и навсегда уйдет из своей страны, и до конца своих дней будет оплакивать её и свою судьбу и теряться в поисках причины и оправдания случившегося, с ними мыкая свое горе на чужбине.
   Но они еще этого не знали. Подхваченные, разгорающейся в их душах волной они прощались со своими семьями и ехали на Дон. На Дон! Надеясь, на опаленных в прошлом горячими схватками, обильно политых русской кровью приграничных землях России вновь обрести утерянную силу. Подхваченные вешним ветром надежд, уезжали на Дон и Кадамовы Вечером у отъезжающих состоялся последний разговор.
   С Сергеем и Павлом Юрьевичем вопрос решился быстро. - Защищать Россию, или вернее спасать её-долг каждого русского офицера, заявил Сергей Кадамов. - И янемогу оставаться в стороне, когда на полях сражений будет решаться судьба моей родины.-
   - Да, конечно, Сергей прав, - решительно поддержал брата Кадамов старший.- Честь и долг русского офицера и дворянина требуют от нас присутствия там, где сейчас решается судьба великой России.-
   -Но как, же Юрасик, господа!- С тревогой в голосе воскликнула Юлия Петровна.
   -Он же совсем еще ребенок. А там кровь и смерть. И Оленька, господа. Как же она одна?-
   -Успокойся Юлия. Успокойся и поверь: нет ничего плохого в том, что молодой человек понюхает пороху. Ему, как будущему офицеру русской армии это на пользу пойдет.-
   -Но Павел, это, же война! - не сдавалась Юлия Петровна. - Это война Павел. А на войне.....
   -С кем война, Юлия?- с нарастающим возмущением в голосе перебил жену Павел Юрьевич, не дав ей договорить. - С кем!? С взбунтовавшимся мужичьем!? Вот увидишь. Через месяц мы разгоним эту толпу. Плетями разгоним. Ведь разбил же великий Суворов Емельку Пугачева. На голову разбил. И мы управимся. Вот увидишь. Быстро управимся, на нашей стороне весь цивилизованный мир. Нам обязательно помогут.-
   - Павел, оставь Юрасика и пожалей Оленьку, с мольбой в голосе пыталась настоять на своем Юлия Петровна-Это же война. Это кровь это смерть. Это страшно.-
   -Стыдись Юлия, Юлия!- теряя терпение, пристыдил жену Павел Юрьевич.- Ты же жена офицера. Другое дело Оленька. Она молодая женщина и в войсках ей не место-
   -Я еду с вами,- тоном, не терпящим возражений, пресекла Оленька попытку уговорить её остаться дома. - Я сестра милосердия. Я умею делать перевязки. Я могу ухаживать за раненными. Я могу...-
   -Какие перевязки!? Какие раненные!? - Ужаснулась Юлия Петровна. - Если Павел Юрьевич и берет вас собой то только при штабе.! Но ты, Оленька. Ты должна остаться дома.-
   -Я буду там, где будет мой муж,- безапелляционно заявила Оленька. Долг жены следовать за своим мужем-
   -Только не в бой,- попытался вразумить дочь молчавший все это время Николай Алексеевич Терской. - Мы все, конечно, понимаем твой благородный порыв. Но поверь. Мне поверь. Война не для тебя! Было бы лучше всем нам, если бы ты осталась дома.- Но, ни какие уговоры родных не смогли заставить Оленьку отказаться от принятого решения сопровождать Юрасика на войну. - Ты, папа, много раз рассказывал мне о женах сражавшихся рядом со своими мужьями на Куликовом поле. И во время войны с французами
   Помнишь, папа? Ты восхищался их подвигами. Ты приводил их в пример Что же.
   сейчас с тобой случилось? - Это было другое время.-
   -Другое время!? - не унималась Оленька. - А Трубецкая? А Волконская? Их подвигом восхищались все лучшие люди России. И ты! Ты тоже восхищался.-
   Терской смотрел на свою дочь и не узнавал в этой молодо женщине, упрямо отстаивающей своё право на подвиг, свою маленькую Олюшку - гулюшку. - Когда же она успела стать такой?- С тихой грустью думал он, не вольно гордясь ею. А перед глазами быстро, быстро, словно кадры в кинематографе, промелькнули картины её детства. Вот она делает первые в своей жизни шаги. Вот она идет в первый класс гимназии, и они с Натальей Владимировной провожают её и умиляются, глядя, как их маленькая Оленька самостоятельно поднимается на высокое, гимназическое крыльцо. Оленька выросла. Закончила гимназию. Вышла замуж.
   И в квартире Терских поселилась грустная тишина. В шкафу, на полках грустили книги, которые читала Оленька. На письменном столе, за которым она готовила уроки, все так же сидела её любимая кукла с погрустневшими, голубыми глазами и с длинной, пшеничного цвета, косой.
   Попрощались они дома, на вокзал всем ехать было бы большой не осторожностью. Шумные проводы и слезы могли привлечь внимание чекистов., вылавливающих по вокзалам уезжающих на Дон офицеров. Ехать решили налегке, тяжелые чемоданы так же могли разжечь не здоровое любопытство и не только у чекистов. Павел Юрьевич и Сергей в скромных, серого цвета, штатских костюмах делавших их похожими на мещан с весьма скромным достатком. Юрасик - В своей студенческой форме, Оленька в коричневом дорожном платье и шляпке с коротенькой, прикрывающей только глаза, вуалькой. Из вещей, только два не больших, кожаных саквояжа и плетеная корзинка с провизией. Билеты на поезд до Ростова Великого Сергей и Юрасик приобрели заранее и теперь, стоя на перроне, снисходительно поглядывали на длиннющий и гудящий, словно потревоженный пчелиный рой, хвост очереди у касс. Со знакомыми, а их оказалось не мало среди отъезжающих на юг России, не здоровались и поспешно отводили глаза при встрече, боясь привлечь внимание прогуливающихся по перрону, с деланно равнодушными лицами и прилипчиво внимательными глазами молодых людей. Их внешность и бросающееся в глаза желание казаться не замеченными не оставляли ни какого сомнения в определении их профессии. Давно минуло время прибытия, а затем и убытия поезда, но его все не было. Лениво переругивались матом солдаты вольготно, словно охотники, на привале расположившись у стены здания вокзала. Рядом стояли в козлах их винтовки. Тут же прогуливался молодой парень в старого образца генеральской шинели с удивительно алыми отворотами и в серой солдатской папахе. Быстрым шагом, придерживая болтающиеся на длинных ремнях деревянные кобуры маузеров, мио прошли группой хмурые отчего - то матросы, словно острым лемехом распахивая разношерстную толпу пассажиров. Сгорбленная, собирающая милостыню нищенка испуганно шарахнулась в сторону из под их, печатающих шаг, ног и, остановившись не вдалеке от Кадамовых Долго крестилась, вознося благодарность Богу за спасение души своей. Только через шесть часов томительного ожидания усталый паровоз подтащил к перрону несколько зеленых вагонов. Еще несколько дней назад при слове " штурм" воображение Оленьки нарисовало бы высокую, крепостную стену с приставленными к ней штурмовыми лестницами и взбирающимися по ним солдатами. Но с этого дня она поняла, что штурм - Это не только высокие крепостные стены, окутанные пороховым дымом. Штурм- это еще и тогда, когда несколько тысяч обезумевших от долго го, вокзального сидения Людей пытаются втиснуться в несколько вагонов явно не достаточных для того чтобы удовлетворить даже малую половину желающих уехать. Кадамовым повезло. Благодаря расторопности и упрямой напористости Сергея они уже через десять минут, изрядно помятые, неся на своих телах следы острых чемоданных углов чьих-то локтей и кулаков, ворвались в вагон, не смотря на то, что Сергей и Юрасик по мере возможности старались оберегать Оленьку от грубого воздействия обезумевшей толпы, досталось все же и ей. Уже перед самым вагоном, чей то тяжелый сапог так прищемил ей пальцы левой ноги, что Она непроизвольно вскрикнула. Но больше всех досталось Кадамову старшему.. Вынужденная расступиться под напором тяжелого, мускулистого тела Сергея и пропускающая за ним Оленьку и Юрасика толпа со всей яростью обрушивалась на замыкающего этот прорыв Павла Юрьевича. В начале он еще пытался защищаться, прикрываясь саквояжем. Но вскоре поняв тщетность своих усилий он, надвинув на глаза шляпу, ринулся в след за Юрасиком мужественно снося нечаянные и преднамеренные толчки и удары. Первая серьёзная неприятность ждала наших путешественников в вагоне. Спальные места, на которые были куплены билеты, оказались занятыми теми самыми солдатами, невозмутимо отдыхавшими ранее у стены вокзала. На недоуменный вопрос Сергея проводник вагона высокий, тучный человек с иссиня багровым носом и крутым, чесночным запахом, невнятно буркнул что-то и отвернулся, ткнув в сторону занятых мест мосластым, с вздутыми венами, кулаком. - Что, ваше благородие?- спросил с верхней полки язвительный голос. - Ни как за места свои беспокоитесь?- И не дождавшись ответа, добавил со смешком: - Ты, ваше благородие, не расстраивайся сильно. Места ваши цельными будут. А коли за кралю свою переживаешь то мы и потесниться можем.-
   -А и чего не потесниться,- поддержал первого второй солдат, свесив в низ кудлатую голову - Мы потеснимся. И место в середке ослободим. Только вот за сохранность не отвечаем. уж больно хороша краля то. - и заржал хамовато, заметив как пунцовым румянцем вспыхнуло лицо Оленьки.- Ну, ты...! Рванулся, было, Сергей к говорившему не выдержав ни чем не прикрытого хамства. - Ишь ты, прыгучая какая благородия попалась,- не хорошо удивился солдат, с презрительной ухмылкой глядя на Сергея. - Али штыком его кольнуть? Слышь к, Ефрем обратился он к третьему солдату, равнодушно грызущему семечки подсолнуха и сплевывавшему шелуху на головы топящихся в проходе пассажиров. - Штыком, говорю, кольнуть его благородию али пущай едет себе?-
   - А кольни, коль хочется, равнодушно откликнулся Ефрем, продолжая сыпать вниз подсолнечную шелуху. - Авось и поумнеет его благородие. А то ж вольно ему кровушку солдатскую проливать, а его и тронуть не моги.-
   -Слышал, ваше благородие? вновь повернулся к Сергею солдат. Ты смотри. Чай не тут тебе не четырнадцатый год, коли будешь еще ручкой баловать, то в миг на штык насажу...-
   -Это вы можете!- с трудом сдерживая клокочущую в груди ярость, прохрипел Сергей - штыком в спину или пулю меж лопаток во время атаки.-
   -И верно. Это мы мигом сварганим, - охотно согласился солдат, с усмешкой глядя на Сергея с высоты своей полки. - А коли еще будешь тут шебутиться, то и сей час солью пульку - другую. Вот тока....- Договорить солдат не успел Вагон судорожно дернулся. Лязгнули колеса и паровоз, раздраженно рявкнув на все еще штурмующую вагоны толпу сдвинул состав с места. Медленно поплыли назад стены вокзала, перрон с целыми пирамидами ящиков, перетянутых тугими ремнями, огромных чемоданов, мешков, кто-то, не желая расстаться с мечтой уехать, кинулся в след за составом. Но тщетно, тщетно. Набирая ход, проскочил мимо последний вагон. Упругая, пахнущая горьким дымом, воздушная волна, мягко толкнула в грудь. Вышибла из глаз горячую слезу. Лишила надежды.
  
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Много дней и ночей усталый паровоз тащил на юг страны битком набитые усталыми и от этого озлобленными людьми, провонявшие махорочным дымом и едким портяночным духом, вагоны. На каждой станции в, и без того переполненные гоны врывались все новые и новые пассажиры и, разъяренно размахивая револьверами, винтовками, вонючими, неизвестно чем набитыми мешками а то и просто кулаками и сопровождая все это грязной, ни в одной более стране не слыханной руганью, ломились вперед сгоняя со своих мест тех, кого, про их мнению, революция лишила права ездить с комфортом по бесконечным дорогам России. Лишившись своих мест в самом начале своего путешествия Кадамовы оказались счастливее тех, кого новоявленные хозяева согнали со своих мест уже позже. Устроившись прямо в проходе и теснимые вновь прибывающими пассажирами, они двигались вдоль стенки вагона пока не достигли угла. Здесь же, в виду того, что двигаться уже было не куда, они заняли жесткую круговую оборону поместив в центре охраняемого ими треугольника Оленьку, корзинку с провизией и оружием на дне и свои саквояжи с личными вещами. Конечно, занятые ими места были далеко не идеальными и резко отличались от тех, в которых ездили они путешествовать к морю в незабвенное, дореволюционное время. Из не закрывающихся, вероятно сорванных с петель дверей, загаженного нечистотами туалета, по вагону расползался тошнотворный запах, К тому же, солдаты беспрестанно курили и сизая пелена едкого, махорочного дыма висела над пассажирами вызывая головную боль, и если бы не струя свежего воздуха, врывающаяся в окно с торчащими из пазов осколками разбитого кем то стекла, Кадамовым, а особенно Оленьке, пришлось бы много хуже, и путешествие их, так удачно начатое пришлось бы, скорее всего, прервать. Но стекло было выбито и поезд, повинуясь указывающему персту судьбы, кряхтя и охая, катился вперед неумолимо приближая их к месту, откуда предстояло им шагнуть в небытие. На исходе шестой ночи тревожно заревел паровоз. Остановки были и раньше. Поезд часто останавливался и раньше и подолгу стоял, попыхивая паром, поджидая разбежавшихся по придорожным зарослям, пассажиров, спешащих справить свои естественные потребности. Но сей час, в его одиноком крике ощущалась безысходная тоска, словно паровоз, став вдруг живым существом, предупреждал едущих в его утробе людей о грозившей им опасности. Очнувшись от тяжелого, сморившего их сна, пассажиры потянулись к окнам. Выглянул в окно и Юрасик. По тянувшейся вдоль насыпи дороге, мчались вдогонку поезду несколько всадников. В неясном свете утренней зари они показались Юрасику огромными. Словно воскресли вдруг мифические кентавры из древнегреческого эпоса и понеслись, вдогонку выкрикивая что - то не понятное на своем чудном языке. До слуха Юрасика донеслись еще глухие хлопки выстрелов и в следующую минуту, какая-то неведомая сила оторвала его от окна и швырнула на чьи то согнутые спины, чемоданы, мешки. Кто- то тяжелый и грузный навалился на него обдавая жарким, душным дыханием., и слепо шарил в темноте руками силясь, вероятно зацепиться за что- нибудь. Но задыхающемуся в духоте Юрасику казалось, что эти, пахнущие чем, то кислым руки, тянутся к его горлу, выгнув в страшном напряжении спину, он, согнутой в колене ногой нанес сильный удар меж раскоряченных ног навалившегося на него человека. Дико взвыв от пронзившей все его тело боли, незнакомец завалился на бок и жалобно скуля, пополз, куда то в душную темноту вагона. Юрасик же, перепрыгивая через ползающих по полу, одуревших пассажиров, безжалостно давя ногами валяющиеся на полу вещи, бросился туда, где по его предположению должна была находиться Оленька. С пронзительным визгом распахнулась дверь вагона и чей - то мощный бас, перекрыв вопли и стоны и проклятия сбитых со своих мест резким торможением, пассажиров, с нескрываемой радостью известил: " Эй, граждане! Господа, которые! С вагону долой! Грабить вас будем!" Ожидая увидеть перед собой жестоких, заросших дикой шерстью, вооруженных окровавленными дубинами, топорами и косами разбойников, Юрасик и Оленька были не мало удивлены, увидев перед собой самых обычных мужиков-лапотников. И не было в их руках ни дубин, ни окровавленных топоров с косами. Не было и алчущих крови не винных жертв глаз. С десяток ветхих дробовиков составляли весь арсенал грабителей. - Мужички местные озоруют - сообщил кто-то в пол голоса из-за спин пассажиров. - В лавках то сейчас пусто. Власти ни какой. Вот и озоруют - А мужики, столпившись поодаль невозмутимо посасывали самокрутки и оценивающе, по хозяйски приглядывались к крепким чемоданам, мешкам, саквояжам. К ним присоединились и солдаты и те, кто, судя по виду, не мог принадлежать к господскому сословию, а был для мужиков свой брат.. Стояли, курили, щурясь от дыма, переговаривались о чем - то, не обращая внимания на тех, кто еще пол часа назад мог претендовать на звание хозяина сваленным в кучу вещам, Но грабить еще не начинали. Ждали кого-то, нетерпеливо поглядывая в сторону березовой рощицы. Томительно текли минуты. И вот, наконец, появился тот, кого ждали мужички разбойнички. Был это довольно щуплый, одетый в белую, холщевую спускающуюся почти до колен рубаху и в такие же белые, холщевые штаны старичок. Он удивительно походил на волхва, вышедшего из леса к князю Олегу и предсказавшего гибель скорую легендарному воителю. Длинная, белоснежная борода и отполированный за долгие годы службы посох, только дополняли это сходство с легендарным кудесником. А старичок, ни чуть не смущаясь скрестившихся на нем взглядов жертв и грабителей, остановился меж ними, и, окинув и тех и других голубыми с легкой хитринкой глазками вдруг неожиданно улыбнулся. - Ну чего загрустили, мужички? спросил он жиденьким тенорком. - Али незадача, какая приключилась?-
   - Дак как же, Мкфодий Феофантьич, тебя ить и ждем, несмело ответил старичку стоящий в первом ряду толпы русобородый мужик в красной, уже потерявшей свой первоначальный цвет, рубахе, давя растоптанным лаптем исходящую едким дымом самокрутку. - Тебя и ждем. Нельзя нам без старшего. Тебя ждем! Тебя, кормилец ты наш, - враз загомонили мужики, дружно кланяясь старичку, - Уж ты, мил человек, порадей за нас сиротинушек. Не обойди нас вниманием своим.. Не оставь нас сирых да темных.- Спокойно, с затаенной улыбкой слушал старичок мужиков. Острыми, все видящими глазками глянул в глаза каждому, словно спрашивая и ища подтверждения услышанному. И встречаясь с ним взглядами покорно опускали глаза к долу мужики и давили лаптями чадящие самокрутки. Ин ладноть,-кивнул головой старичок удовлетворившись покорностью просителей. -Вот вам мое слово , мужики. Все делать по божески. Брать только то, что нужно вам и хозяйству Насилия ни кому ни чинить. А коли супротив пойдете, не будет вам на дело моего благословления.- Да как же можно, кормилец ты наш? Али не христиане мы? А старичок уже повернулся к тем, кому через несколько минут предстояло пройти через унизительную процедуру ограбления. - Вы граждане-господа хорошие, сильно - то по вещичкам своим не убивайтесь,- обратился он к заволновавшимся было господам. - Мужички наши народ православный. Насилию ни кому чинить не будут. Рухлядишку у вас кой, какую заберут, конечно. Так ведь и Господь наш велел делиться с ближними добром своим.- Посчитав, по-видимому, что этого объяснения вполне достаточно старичок вновь повернулся к мужикам- грабителям, терпеливо ожидавшим его сигнала.. Перекрестившись не спеша он кивнул головой и провозгласил " Ну с Богом мужички ребятушки! Начинай!" Получив разрешение волхвообразного старичка, да еще подкрепленное именем Божьим мужики деловито принялись потрошить господские чемоданы не обращая внимания на стоящих рядом хозяев Обилие невиданных ранее вещей возбудило в неискушенных мужицких душах неуёмный, охотничий азарт. Трещали замысловатые чемоданные замки и содержимое вываливалось на траву являя алчным взорам грабителей весь блеск господского существования. Через несколько минут, еще недавно девственно чистая поляна напоминала собой шумную, деревенскую ярмарку. У сваленных в кучу вещей беспокойно толпились мужики, хватая все, что замечали их, горящие лихорадочным блеском глаза.. В стороне, высилось грудой, сияя не порочной белизной на фоне изумрудной зелени, женское белье. Его брали в руки. Мяли в грубых ладонях нежный, прохладный шелк. Восхищались белорозовому кипению легких кружево и лент. С наслаждением вдыхали исходящий от невиданных еще вещей не знакомый запах духов, заставляя краснеть от смущения стоявших в толпе пассажиров дам. А надивившись, отлаживали за ненадобностью. Особое восхищение вызвали у грабителей два офицерских кителя с полным набором крестов и медалей. Их по очереди примеряли, заботливо охлопывали себя по бокам и плечам. Звеня наградами, красовались друг, перед другом сияя наполненными наивным, детским восторгом глазами. И казалось, что не взрослый люд собрался на поляне, а голосистая стайка деревенских ребятишек слетелась сюда, обсуждая результаты ночного набега на чужие сады и огороды. Кто знает, как долго восторгались бы мужики-грабители награбленным господским добром если бы охнувший за насыпью глухой выстрел и чей, то жалобный вопль не оторвал их от этого занятия. Настороженно, по-гусиному вытянув шеи и обеспокоено переговариваясь в пол голоса, они уставились на насыпь. Казалось, еще минута и горе грабители, кинув награбленное добро, в страхе.
   кинутся со всех ног от дороги и исчезнут в густом перелеске так же неожиданно, как и появились. Возможно, все так бы и случилось. Но тут, на насыпь, из-за хвостового вагона, вымахнул рослый мужик в рыжем. с обвисшими ушами, треухе и, пригнувшись, словно ожидая выстрела в спину, кинулся, вниз размахивая зажатым в правой руке дымящимся еще дробовиком.. -Афонька!- ахнул кто - то из мужиков. - Стрельнул ни как кого - то, варнак.-
   -Ганярал! - прохрипел загнанно Афонька подбежав к мужикам и со страхом оглядываясь на насыпь. - Ганярал тамма!- Известие о появлении непонятно откуда взявшегося генерала застало мужиков врасплох. Звание генерала в России всегда шло рядом с такими понятиями, как власть и сила, и по этому вселяло страх в неискушенные души селян. - Аде? - наконец решился один из мужиков спросить Афоньку бестолково хлопающего испуганными глазами. - Аде он, ганярал то твой.?- Тамма,- мотнул головой Афонька в сторону насыпи. - Тамма он. В степу побег.- То, что грозный генерал " побег в степу " несколько успокоило мужиков- грабителей. - И чего ж ты, так и пальнул по нему? - спрсилАфоньку Мефодий Феофантьич сумев преодолеть некоторое замешательство, охватившее и его в первые минуты после известия о появлении загадочного генерала. Одно дело мужики и ехавшие в поезде господа. Другое - предстать с глазу на глаз пред грозные генеральские очи. - Так и пальнул?,- переспросил он уже строже перепуганного на смерть мужика. _ Пальнул, - признался Афонька, громко икнув от страха. _ Думал враг, какой, - добавил он, с надеждой вглядываясь в лица своих товарищей в поисках сочувствия и поддержки. Но в глазах мужиков зрело отчуждение.
   - Человека убил. Убивец, - роптали мужики, осуждая Афоньку и отступая от него, совсем забыв, что они сами вышли на дорогу отнюдь не с божескими намерениями.
   -Убивец. Ему хуч ганярал, хуч человек, все одно пальнуть.-
   - Идее он?- вновь подступил к дрожащему мелкой дрожью от страха мужику Феофантьич. - Аде он, ганярал то? - Тамма. - Сипло выдавил из перехваченного страхом горла Афонька. _ Тамма он, в степу. Лежит и верещит, сердешный. -
   Верещит? - переспросил оживленно Мефодий Феофантьич. - так можа он и жив еще.?-
   -Жив-мотнул головой Афонька - Жив. Токмо верещит сильно. Зад я ему маленько того. Попортил малость. - Неуверенная улыбка скользнула по лицу мужика.
   --Глянько! Улыбается ишо, варнак! - Возмутились мужики - грабители. - Ему хуч голова
   , Хуч зад, все одно пальнуть... -
   - Я вот что думаю, мужики, - обратился к грабителям Феофантьич, отворачиваясь от вновь поникшего Афоньки. - Сходить бы надо к ганяралу - то. Можа помочь какая потребуется.? Не по христиански это, однако, раненого одного в степу бросать. Не по божески
   -Знамо не по христиански, - дружно согласились афонькины сотоварищи с предложением волхвообразного старичка, но идти, всеже не спешили. Встреча с грозным генералом, к томуже еще и раненым, страшила их больше чем нарушение законов и догм христианского учения, о человеколюбии и всеобщем братстве. Наконец, двое молодых парней., набравшись храбрости, отделись от толпы и с сопровождаемые настороженно сочувствующими взглядами своих односельчан и сотоварищей, поднялись на насыпь.
   Томительно текли минуты ожидания, но вот из-за края насыпи показались головы парней. Все облегченно вздохнули. В торжественной тишине спускались с насыпи посланцы бережно поддерживая под руки раненного генерала. Несколько минут мужики, не слыша осторожных смешков своих жертв, первых понявших генеральскую суть, молча, созерцали приближающуюся к ним процессию..
   - Ишь ты, хромает...- глубокомысленно изрек один из мужиков сочувствуя раненному генералу. - Знамо хромает, - поддержал другой. - Зад - то он хуч и ганяральский а боль то все одно чувствует.- Если бы мужикам пришло бы вдруг в голову внимательней посмотреть на лицо генерала, то они бы конечно смекнули, что для столь высокого Чина " ганярал" был слишком молод. Да и не было ни чего генеральского в бледном, усыпанном веснушками, безбородом лице с бегающими испуганно глазами. Но мужики, загипнотизированные ярко-красными отворотами генеральской шинели и блеском четырех рядов пуговиц с орлами, на такую мелочь как лицо генерала, просто не обратили внимания. - Ишь ты, важный какой, шелестел над толпой мужиков осторожный шёпоток. - А зад - то, зад глянь, как несет. Чисто Дунька Оглоблина.
   - Да у Дуньки поширше будет.-
   - Знамо поширше. Ганярал чай, не баба-
   -Стонет болезный,- посочувствовал кто-то.- Крепко видать саданул, шельмец.-
   -Застонешь тут, Я вона,надысь, на Ульянкиной свадьбе , на гвоздь сел, холера его забери, так и то цельную неделю ,как собака на заборе сидел. А тут из ружжа гвозданули....- Неожиданно громко, заставив вздрогнуть занятых обсуждением генеральской персоны, захохотали солдаты. - Ой, гля робяты на Митьку! - Едва выговорил сквозь душивший его смех бородатый Ефрем, тыча заскорузлым пальцем в замерившего перед мужиками в нелепой позе, Митьку ганярала. - Ох и "ганярапл,мать твою!- Ну чего регочите? - прикрикнул на расшумевшихся солдат Мефодий Феофантьич.- Коли чего знаете так объясните людям. А реготать нечего.-
   -А и объяснять тут нечего,- ответил старику бородатый Ефрем, вытирая рукавом шинели, струившиеся из глаз слезы. - Конфузия тут у вас вышла, мужики. Факт конфузия..Не генерал он вовсе. Митька это. Митька Задворнов. С нашего взвода паренек. Все " аспиратором" мечтал домой вернуться. А шинельку эту он в Питере добыл, когда мы буржуёв потрошить ходили. Точно говорю, мужики,- заверил Ефрем, заметив в глазах мужиков недоверие. - Точно. Вот хоть гром меня расшиби, если это не Митька..-
   -А глянь к, мужики, как он зад то держит,- несмело еще хохотнул один из мужиков с издевкой оглядывая нелепо перекошенную Митькину фигуру. - Крепко видать ему Афонька - то вмазал. В аккурат попал.- То, что зад, в который попал Афонькин заряд, оказался не генеральский, а свой, мужицкий, развеселило мужиков и если генерала жалели, то над Митькой просто издевались. - Ишь ты, " Ампиратор"!- хохотали они, окружив плотным кольцом несчастного. _ А ну, кажи зад! Зад кажи!-
   К ужасу стоявших в толпе пассажиров дам, с Митьки спустили штаны и хохотали, тыча пальцами в окровавленную Ягодицу, Кто-то, глумясь, хлопнул ладонью по ране. Митька дико взвыл, чем вызвал новый взрыв хохота. - Ишь ты, " Ампиратор ", а визжит что твоя порося!- Бывший только что Варнаком и убивцем Афонька, вдруг стал героем. Размахивая воинственно своим ветхим дробовиком он, словно петух, наскакивал на воющего от боли и страха несчастного Митьку. - В степу убегать,- Орал он, брызгая слюной, мстя Митьке за пережитый недавно страх и осуждение. - От обчества прятаться!...- И получил бы Митька кроме заряда в зад еще и хорошую выволочку от развоевавшегося не на шутку мужика, если бы не вмешавшийся во время Мефодий Феофантьич.- Неча тут на людей кидаться!- Прикрикнул он, на разбушевавшегося мужика оттолкнув его от несчастного Митьки.- Мало что. Не ганярал! Человек все одно! Божья тварь! Сделал свое дело и айда! Не на баловство чай собрались!- Бросив Митьку - Ампиратора мужики принялись нагружать телеги награбленным добром. -
   -Оставайтесь с Богом, люди добрые, попрощался с ограбленными волхвообразный старичек.посчитав видать не удобным для себя молчаливый уход. -За вещички ваши спасибо. Не обесудьте, коли, чем обидели. Чай божье дело с ближним поделиться.-
   Укатила последняя телега. Затихли в перелеске голоса му4жичков - разбойничков. Лишь шумел в ветвях стыдливых берез озорник ветер да стонал и всхлипывал в стороне Митька - ампиратор,жалея свой прострелянный зад и кляня судьбу..На траве валялись брошенные в спешке вещи , уже не принадлежавшие и не нужные ни кому.
   _ Господа, Да что же это такое, Господа?- Нарушил, наконец затянувшееся молчание пожилой, пышноусый господин, растерянно разводя руками.
   -Ведь мы сами, господа.... Сами отдали все этому грязному мужичью.-
   -Да. Как говориться, сдались без боя,- с ядовитой усмешкой подтвердил его сосед, с сожалением глядя вслед укатившим телегам. Жалобно всхлипнула высокая, дородная дама, видимо только сейчас осознав утрату. - Куда катится Россия? - горестно вздохнул кто-то в толпе пассажиров. - Поистине, дьявол правит бал-
   Это еще ни чего. Это не страшно..- успокоил заволновавшихся было пассажиров подошедший к ограбленным машинист с паровоза.. -Эти только ограбили и живыми отпустили. Вот если бы к малюткинцам попали, тогда уж все! почитай КрантыМалютка без крови не может.
   - Это какой Малютка? - спросил, подвигаясь к машинисту поближе не высокий пышноусый господин в широкополой шляпе. Машинист пренебрежительным взглядом скользнул по лицу любопытного господина, Взял из услужливо протянутого портсигара папиросу. Не спешно прикурил. И пыхнув голубым облачком дыма, пояснил обступившим его пассажирам: - Комиссар он, Малютка - то. Самый что ни на есть комиссар, и Мандата у него имеется, это бумага такая. Говорят самим Дзержинским подписана. А в ней приказ чтоб значит всех офицерье, что на Дон тикают. В расход пущять. В прошлый раз четверых прямо у вагона.... И все.- Машинист сожалеющее вздохнул. - Расстрелял. А женок ихних, что с имя на Дон ехали с собой приказал взять. На баловство не иначе. Трофеей их объявил, революционной. Так и сказал, трофея мол, И все тут. Докурив папиросу и щелчком отбросив окурок, машинист направился к паровозу. За ним не смело потянулись и пассажиры. Те, кого встреча с Малюткой и его отрядом не пугала. Замыкал цепочку уезжающих Митька " ганярал" Ему красный комиссар Малютка тоже был не страшен. Сердито гукнув, паровоз укатил дальше. Затих стук колес. Ветер унес горькое облако дыма. Оставшиеся пять человек с недоверием и настороженностью прислушивались к окружавшей их хрупкой тишине. Всего пять человек. Четверо мужчин и одна женщина.
   -И так, господа -, прервал затянувшееся молчание Сергей Кадамов.- Траур, по безвозвратно утерянным вещам прошу считать законченным. И позвольте вам представить. Владимир Борисович Страшинский, - слегка театральным жестом Сергей указал на, склонившего в легком поклоне голову, высокого широкоплечего мужчину, гвардии поручик. Патриот России. Так же как и мы едет на Дон. Просит принять в компанию.- Когда церемония знакомства была закончена, путешественники
   Обсудили свое положение. По общему мнению, ехать железной дорогой до Ростова было нельзя, так как можно было легко угодить в лапы комиссару Малютке. Решили идти пешком до ближайшей деревни и нанять извозчика. Не знали они, к сожалению и не могли знать, что казаки, не выдержав творимых красногвардейским отрядом Малютки бесчинств, в коротком бою разбили его и заставили убраться с донской земли. И так, их стало пятеро. По предложению Сергея подсчитали оружие, которое, к счастью удалось утаить от мужичков грабителей. Оказалось всего четыре ствола, Из них только тяжелый кольт Старшинского и маузер Сергея могли считаться пригодными для боя , Браунинг Юрасика и маленький , способный уместится на ладони взрослого человека , револьвер Павла Юрьевича , из которого , по мнению Сергея , можно было застрелиться или насадить шишек на чьей - нибудь не очень умной голове , были оружием самозащиты и для боя не годились. Была еще сумка с красным крестом которую Оленька практически не выпускала из рук и корзинка с остатками провизии. Все остальное, саквояжи с личными вещами равно как и чемодан Старшинского, грабители унесли с собой, Но тут надо сказать, что эти потери не вызвали большого огорчения у наших путешественников и не поколебали их решения продолжать движение. До ближайшей казачьей станицы, по их собственным подсчетам, оставалось не более двухсот- двухсот пятидесяти верст. Единственное, чего они опасались, так это еще одной встречи с ограбившими поезд мужиками и по этому старались как можно дальше уклониться от направления, по которому и укатили телеги грабителей. Но судьбе было угодно скрестить их пути дороги еще раз. Часа через четыре пути, лесная дорога вывела наших путешественников к не большой, окруженной со всех сторон березовым лесом, деревеньке. Осмотревшись, они двинулись к стоявшей в близи, ветхой избе. Какого же было их удивление, когда на стук в двери из избы вышел тот самый мужик, чей! заряд дроби угодил в несчастный Митькин зад. Несколько томительных минут обе стороны немо созерцали друг друга, и коли хватило бы у Афоньки выдержки, то путешественники, опознав в мужике грозного грабителя, просто бы ретировались. Но выдержки у Афоньки не хватило. И в тот момент, когда его глаза, казалось, должны были вывалиться из орбит, ноги его подкосились. - Ой, барин!- истошно взвыл он, ткнувшись носом в загаженный Куринным пометом двор.- Ой, не губи!- На его вопли из избы высыпали ребятишки, с десяток, и, выстроившись, с не детской серьезностью принялись разглядывать грозных пришельцев из неведомого им мира. Последний из них, неуверенно перевалился через порог и шлепнувшись розовой попкой в дурно пахнущую, подернутую сизой ряской, лужу , обиженно заревел перекрывая своим чистым ,звонким контральто гнусавый скулеж отца.
   Из-за угла полуразвалившегося сарая с торчащими из обветшалой соломы стропилами, выбежала худая, с рябым, битым оспой лицом, баба, в длинном, красном, сильно поблекшем сарафане. Раскинув руки, словно клуша крылья, она в одно мгновение втолкнула в избу ребятишек и, рухнув на колени рядом с мужем завопила, цепляясь руками за ноги: - Ой, помилуй барин! Не виновен он! Оговорили люди злые!- Подхватив бабу под мышки, Оленька попыталась поднять её с колен, но столпившиеся у дверей афонькины чада, увидев, что чужая тетя вцепилась в их мать, дружно заголосили. Тоскливый, рвущий душу вой поплыл над деревней. Весть о том, что в афонькину избу пришли убивцы и собираются начисто вырезать всю его семью, в мгновение ока облетела деревню. У афонькиной избы собрались все, кто только мог ходить. - Убивцы, говорят, слыш ко, Ехвим. Нешто имя крови - то проливать. Не в первой чай. - А ребятенки то где? Уж порезали никак, горемычных? - Та нет ишо. Живы будь-то. Слышь вон ревут как! - И што имя надо, душегубцам?-
   - Да не душегубцы мы, господа мужики,- решил взять на себя роль парламентера Кадамов старший, прекрасно понимая насколько хрупко сейчас их положение. В любой момент гнев мог обуять толпу крестьян. И тогда - прощай Дон. Их просто втопчут в грязь. - Не убивцы,- повторил он, удовлетворением и надеждой на благополучный исход, отмечая с каким вниманием и любопытством слушают его мужики. - Путешественники мы, Мирные путешественники и убивать ни кого не собираемся -
   -Это как же будет, путешественник то?- полюбопытствовал чей-то робкий голос из толпы. - Уж не пристав ли случаем?-
   - Нет не пристав я - успокоил сельчан Павел Юрьевич. - Лошадей бы нам, господа мужики. Лошадей и подводу. И мы дальше уедем.-
   - Это куда ж дальше - то? - Хитро прищурившись, спросил один из стоявших в первом ряду мужиков. - Дальше нас - то и не живет никто.-
   -Это как же, ни кто не живет? А казаки где?- С удивлением спросил Павел Юрьевич.
   Казаки - то куда ж подевались?-
   -Эвон загнул,- Удивился мужик. - Казаки, барин, в той стороне живут, широкой, как лопата, рукой мужик махнул в сторону виднеющейся в дали березовой рощицы. - А вы энто, куда вы, ваше благородие, показать соизволили, мы одни есть.- Убедившись, что пришедшие со стороны в деревню люди не убивцы и опасности ни какой не представляют, к ним подошли и те, кто опаски ради предпочел в первое время знакомства оставаться за забором. Осмелев, поднялся с земли и Афонька со своей рябой женой и, разинув рты, уставились на господ не понятно, зачем зашедших в их двор. - Так как насчет лошадей, господа мужики? - попытался повернуть разговор в нужное русло Кадамов старший. - С лошадьми то как?-
   - А ни как - последовал короткий ответ. - -Нету у нас лошадей. Пахота нонче.-
   - Мы заплатим, господа мужики. Мы хорошо заплатим,- попытался соблазнить мужиков деньгами Павел Юрьевич. Но мужики отводили в сторону глаза, упрямо твердя о предстоящей пахоте и своем не желании томить лошадей дальней дорогой перед предстоящей работой.- Извиняй барин. Пахота нонче. -
   -А вот Коськин. Ежели...- Послышался из-за обтянутых зипунами спин, чей то робкий голос. - Коськин небось согласится. Деньгу страсть как любит. - Согласится Коськин!- радуясь, загомонили на перебой мужики. - Хозяин справный. И кони у него, чисто звери. Да и деньгу страсть любит.. - Жил Коськин в просторном пятистенке, глядящем на улицу четырьмя остекленными окнами окруженном глухим высоким забором

-Эй, хозяин! Проревел уже отошедший от испуга Афонька взявший добровольно на

   себя роль проводника. - Открывай хозяин! Баре тута, до твоей милости пожаловали! После нескольких увесистых пинков с боку от массивных ворот робко пискнув, приоткрылась калитка и в образовавшуюся щель выглянуло морщинистое, словно печеное яблоко, старушечье лицо. Цепкие глаза в один миг оббежали улицу с хрюкающей в луже свиньёй. Скользнули по лицам господ и остановились на Афоньке. - Чего орешь, дьявол !- прошамкала злобно старуха.-Митрий - то Алексеич прилег Тольки..-
   Открывай карга! - не обращая внимания на недовольство старухи проревел вновь Афонька.- Не видишь чтоль? Баре тут припожаловали, до Митрия Алексеевича.- Калитка приоткрылась чуть шире пропуская во двор господ. - Ходят тут всякие, в ворота зубенят. Ни днем, ни ночью покою нету благодетелю нашему, злобно воркотнула старуха, захлопнув калитку перед самым Афонькиным носом, совсем уже было собравшимся осчастливить своим присутствием благодетеля Коськина. Сам Коськин, не высокий плотный мужик с заметно выпирающим из под синей косоворотки пузцом, недовольно глянул на стоящих у крыльца господ и буркнул не приветливо: чего надо?-
   Узнав, что господам нужны лошади, нахмурился и отрывисто бросил, - Нету лошадей нонче. На дальних пастбищах они, к пахоте готовиться надо-
   Мы заплатим-Предупредил Павел Юрьевич Коськина. - Знамо заплатите - хмыкнул с высокого крыльца мужик. - Однако лошадей томить не хочу. Дорога дальняя. А тут пахота..- - Мы хорошо заплатим.,- заторопился Павел Юрьевич страшась непоколебимости мужика, мы золотом заплатим.-
   -Ну коли так уж,- нехотя позволил уговорить себя Коськин.-Коли по золотому за день пути положите то тогда и говорить будем. А чтоб так, ни.- До Алексинской, ближайшей казачьей станицы, было, по словам Коськина, три, а то и все четыре дня пути..
   -Значит три золотых, - подитожил Павел Юрьевич. - Нет четыре, заупрямился мужик.
   -Четыре и все тут. А там глянем, что и как получится. Да и корма нонче дорогие.-
   Почуял Коськин, всем своим мужицким нутром почуял сговорчивость господ.
   -Четыре и деньги вперед.-
   -Хорошо - поспешил согласиться Павел Юрьевич. - Только деньги поделим. Два золотых сейчас и два, когда в станицу приедем. - Вынув из кошелька деньги, заметил Павел Юрьевич и понял, что не хватит у мужика сил отказаться от золота. И не хватило. Уже через час с небольшим тройка сильных, степных коней вынесла на дорогу, легкий, на мягком рессорном ходу экипаж. Кинулись из под копыт коней испуганно кудахчущие куры. Взметнулась золотистым облачком взбитая колесами пыль. И исчезла тройка. Затерялась навсегда в бескрайних степях придонья. Словно и не было её.
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Детство Свое Малютка помнил смутно. Да и было ли что помнить? Шумные базары, да серый цвет подвальных стен и такие же серые и худосочные лица товарищей беспризорников, освещенные тусклым светом свечного огарка. А вместо колыбельной мышиный писк и возня в темных углах. И еще холод. Промозглый всепроникающий холод. И еще запомнилась Малютке страшная кривая улыбка Каледы. Калёда считался хозяином подвала и вечером, когда вернувшиеся в подвал с улицы беспризорники, поделив добычу, разбредались по своим углам, появлялся в окружении своих дружков с неизменной улыбкой на лице. И каждый ночующий в подвале должен был отдать половину полученной при дележке добычи.. На языке беспризорников это называлось платой за спальные места. Отказывающихся платить жестоко избивали каледины дружки и выгоняли из подвала на улицу. Досталось однажды и Малютке. Уж слишком мала была хлебная горбушка, доставшаяся ему при дележе добычи и исчезла раньше, чем Каледа подошел к нему. - Сожрал ?, - спросил Каледа склоняясь над кучей грязных лохмотьев служивших Малютке и постелью и одеждой. Малютку Каледа бил сам. Знал он, что не способен малыш дать сдачи. Постоять за себя. Но шло время. Из худосочного заморыша превратился Малютка в рослого широкоплечего парня с тяжелыми, не знающими жалости кулаками и жестким взглядом темно - серых глаз навечно поселившейся в них волчьей настороженностью. В не добрый час сошлись их пути- дороги с Каледой. - Помнишь? - Коротко спросил его Малютка, глядя остановившимися глазами в бегающие испуганно заплывшие Каледины глаза, когда, поздно вечером ввалились они с дружками ввалились они с дружками в уютный каледин домик. Выла истошно жена Каледы, когда дружки Малютки, сорвав с неё платье, завалили её на кровать и принялись насиловать по очереди на глазах привязанного к этой же кровати Каледы. Но и этого Малютке было мало. Та боль еще не была отомщена. Еще звучал в ушах его зловещий голос. Еще стояла перед его глазами зловещая каледина физиономия. И тогда его взгляд остановился на испуганно выглядывающей из под стола девочке лет семи.. Каледа затравлено хрипел и плевался кровавой пеной, глядя как издеваются над его женой дружки Малютки. Но когда увидел перед собой качающееся на веревке, дергающееся тельце своей дочери, со страшно запрокинутой на бок светловолосой головкой, вдруг дико захохотал, глядя на своих истязателей безумными глазами. С этой страшной ночи, словно что-то сломалось в душе Малютки. Он уже не мог уйти из ограбленной им квартиры или дома не насладившись воплями и стонами застигнутых им в врасплох жертв. Их предсмертные вопли, стоны, и хрипы волшебной музыкой звучали в его ушах. А страдания и муки несчастных не утоляли, а только разжигали в его душе не уносимое, дьявольское пламя. Тщетно рыскала по городу полиция, надеясь, напасть на след дерзкой банды. Но Малютке везло. Рыцари ночи бесследно исчезали с места происшествия раньше, чем туда успевала прибыть полиция, не редко оставляя после себя стынущие в лужах крови, обезображенные изуверскими пытками трупы, при виде которых даже у видавших виды полицейских стыла в жилах кровь. Но всему приходит конец. Пришел конец и малюткинскому везению. Двух его сообщников настигли пули полицейских обложивших банду, словно охотники стаю волков. Еще троих Малютка пристрелил сам, когда понял, что влипли они на этот раз крепко и живыми им отсюда не уйти. Расправившись, таким образом, с сообщниками, Малютка с поднятыми руками вышел к полицейским. Эту помощь, равно как и добровольную сдачу в руки полицейских, суд учел и принимая во внимание молодость подсудимого и тронутые горькой историей его детства, вынес щадящий приговор. Через три года Малютка вновь на свободе. Но не долго. Удача покинула его. Приговор суда на этот раз был суров. И пришлось бы ему провести на каторге провести свои лучшие годы. Да грянул семнадцатый год. Не выдержав бешеного напора буйных февральских ветров, рухнул царский трон в России. Вчерашние слуги царя великой страны, прозрев вдруг и признав в помазаннике божием сатрапа и обвинив его во всех грехах, поражениях и несчастиях отреклись от него и нацепив себе на грудь алые банты, вышли на, ставшие вдруг тесными, улицы Петрограда, хмелея от хлынувшего на них нового и упиваясь звучанием новых слов - Свобода! Революция! Республика! - потребовали от него отречения от престола. Одна из таких колонн, обдуваемая пьяным, февральским ветром, вломилась в ворота тюрьмы, где в числе подобных ему, ждал отправки в места отдаленные, вновь осужденный Малютка. Словно мощная штормовая волна хлынула она на тесный, обнесенный высокой, каменной стеной двор тюрьмы, разметав жиденькую цепочку охранников попытавшихся преградить ей, путь и, обычно погруженные в строгую тишину тюремные коридоры, огласились вдруг торжествующими воплями и топотом множества ног. - Братья! Свобода! Равенство! Революция!- С жалобным скрипом распахнулись двери и в камеру ворвались возбужденные, разгоряченные люди.
   - Революция! Братья! Свобода!-
   К поднявшемуся с нар, растерянному Малютке подлетел какой - то маленький, пухленький господинчик, в распахнутом, дорогом пальто и сверкающими возбужденно, на нежно розовом лице, заплывшими жирком глазками и, облапив возвышавшегося над ним Малютку, возопил ликующе. - Свобода, гражданин! Свобода! Конец проклятому прошлому! Конец царизму! Николашку кровавого долой! Мы уже братья! Ура! Браво!
   Малютка не моргая смотрел на розового господинчика. Еще не понимая происходящегоон понял только одно. Он свободен, И может уйти туда, где его ждет такая желанная и пьянящая свобода. Двери камеры открыты настежь. Из коридора доносится многоголосый шум толпы, в которой легко раствориться исчезнуть спрятаться от внимательных глаз вездесущих сыщиков царской охранки. Осторожно отстранив от себя все еще вопящего что-то восторженное, господинчика, Малютка еще не решительно шагнул в коридор. Какая-то расхристанная дамочка с ликующим воплем кинулась к нему на грудь. Малютка лишь мельком глянул. В мелькнувшие из под откинутой вуальки бирюзовые глаза. И мимо, мимо. И как память о ней, осталась в судорожно сжатой руке белая полоска пухового шарфика. Выйдя из тюрьмы, Малютка настороженным взглядом окинул двор. Буйствуя, разноголоса, вопила толпа, восторженным ревом встречая появление каждого заключенного - Революция граждане! Свобода! Вставай проклятьем...!- Малютку подхватили на руки, и он неуклюже раскорячив руки и ноги, поплыл над толпой. Внизу проплывали, словно явившиеся из небытия, распахнутые в крике рты, налитые безумием глаза. - Виват революция! Виват Керенский! Урра!-
   Передовая с рук на руки Малютку донесли до стены, стискивающей в своих объятиях здание тюрьмы и бросили в снег. Здесь на него налетел огромный, похожий на вставшего из берлоги медведя, мужик в черном, распахнутом кожухе и с налитыми кровью глазами меж которыми красовался сизый, похожий на большую сливу нос, и, схватив беспомощно барахтающегося в снегу Малютку в объятия и сдавив, так что захрустели костипроревел хриплым басом: " Братка!" - Как символично граждане! взвизгнул за спиной задыхающегося в медвежьих объятиях Малютки чей-то голос. - Они братья! Граждане! Они братья! Это символично! Братья встречаются вновь у ворот тюрьмы! Вот она, свобода! Вот она революция! - Из-за плеча мужика полезла в глаза Малютке чья-то вытянутая физиономия с козлиной бородкой и болтающемся на тонком шнурочке пенсне. - Господа, он же замерз! - Вдруг взвыл обладатель козлиной бородки. - Граждане, борец за свободу замерзает! Да неуж мы !....-
   -Братка мерзнет! - Проревел мужик, цепляясь одной рукой в бобровый воротник чьего-то пальто. - Братка замерзает! - Сымай!- Ревела в ответ толпа - Сымай! Пальто борцу за свободу! Шапку...!- Когда, наконец помятый и одуревший от объятий любвеобильной толпы Малютка был, вытолкнут за ворота тюрьмы на нем красовалось пальто с богатым, бобровым воротником и такая же шапка.. Удаляясь от тюрьмы, еще не верящий в случившееся Малютка с тревогой оглядывался по сторонам, ожидая, что вот - вот хлестнет в спину тревожная трель свистка городового и забухают торопливо, нагоняя его, тяжелые шаги, Но к его удивлению, никто, на заполненных народом улицах, не обращал на него внимания. Мимо шли колонны солдат и матросов вперемешку с важными и не очень важными господами. Трепал ветер алые банты и транспаранты с начертали на них призывами и лозунгами. Грозно звучала " Марсельеза". А с многочисленных портретов, смотрели в необозримую даль будущего, суровые, бородатые люди. Шли за ними окутанные дымом ладана не большие колонны верующих, неся над собой золоченые хоругви и иконы. Шли на борьбу с дьяволом, спустившимся с холодных небес на грешную землю и замутившим разум людской. Качались в руках, идущих впереди колонн священников, кадила. Звучало церковное пение. А сквозь Легкую пелену дыма смотрели на людей с древних икон, скорбные лики святых. Любовью и скорбью были наполнены их глаза, Словно знали святые, по какой страшной дороге предстояло пройти их любимым чадам.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Отшумели буйные, февральские ветры. Отзвенели звонкой капелью март и апрель. Сизым ласточкиным крылом мелькнул май. Из Петрограда уходили на юг, к берегам благодатного Крыма переполненные поезда. Подальше от черных матросских бушлатов. От слоняющихся по улицам солдат. От захлебывающихся тревогой и восторгом газетных полос. Где - то далеко еще идет война. Остатки деморализованной, русской армии пытаются противостоять полнокровным немецким дивизиям расплачиваясь кровью верных присяге солдат и офицеров за бездеятельность правительства Керенского и за предательство. Но это далеко. Скорее, скорее к ласковому теплому морю, к щедрому солнцу. Окунуться в голубые волны. Смыть вместе с дорожной пылью растущую тревогу за страну. Увидеть в синей морской дымке хищные силуэты русских, боевых кораблей, и убедиться, что Россия еще сильна и вечна и нет на земле силы способной сломить мощь великой державы. В толпе господ и зажиточных обывателей, терпеливо ожидающих очередной поезд стоял и Малютка. Через несколько недель, после его счастливого освобождения в его душе поселилось странное, лишившего его покоя чувство тоски. Оно появлялось неожиданно в образе женщины со смутным, исчезающим из сознания лицом и яркими, бирюзового цвета глазами. Целыми днями он слонялся по улицам города, заглядывая в прикрытые вуальками глаза идущих на встречу женщин, в надежде найти ту, что бросилась к нему на грудь в тюремном коридоре забитом буйствующей толпой. Когда тоска, острой иглой вонзалась в сердце, лишая сна и покоя он подносил к лицу узкую полоску белого шарфика и с жадностью вдыхал ускользающий аромат её духов. Только работа отвлекала на время его от поисков. Но вламываясь в чужие квартиры или вскакивая на ходу в пролетку и наставляя свой револьвер на тех, кому волей случая предстояло быть ограбленными, он и тогда ловил себя на том, что искал ее. Так прошло лето. Наступила осень. К власти в стране пришли какие-то большевики. На улицах все чаще звучали выстрелы. Работать становилось труднее. Малютке было безразлично, в кого стреляли и чья кровь дымилась на обледенелых мостовых. К политике он был равнодушен. Еще в тюрьме тощий и вечно кашляющий узник пытался приобщить его к борьбе за великое дело революции и вселить в темную душу Малютки нетленный дух борца за счастье народа страдальца
   . Но наука не пошла в прок. Увидев полное невосприятие Малюткой духовных ценностей борца революционера, политический ушел. Больше Малютка его не видел. Скорее всего, его знакомство с политикой на этом и закончилось бы навсегда. И закончил бы Малютка свой жизненный путь, как и большинство его коллег от случайной пули, выпущенной наугад испуганной жертвой, или в пьяной ссоре от острого ножа. Да только судьбе было угодно приготовить ему другой конец. Однажды под утро, гонимый острым приступом тоски, шел Малютка по продуваемой холодным ветром улице. И вдруг прямо в глаза, острый, как бритва, луч света. Прижался Малютка к темной стене дома, да поздно кажется. Фыркнув двигателем, машина остановилась на противоположной стороне улицы, Несколько не ясных теней мелькнули в призрачном свете притушенных фар и растворились в темноте. - Не заметили,- перевел дух Малютка.
   - Бежать?!- Но страх невидимыми путами сковал мышцы. Малютка узнал машину. Днем она появлялась редко. Но вечером, стоило только сгуститься темноте, как с улицы доносилось её усталое пофыркивание и испуганные обыватели, прячась за плотно зашторенными окнами с тревогой гадали, у какого, же подъезда остановиться эта страшная машина? Чья сегодня очередь? Несколько минут до обостренного страхом слуха Малютки не доносилось ни звука, Но вот в доме напротив послышалась какая-то возня.. Сухо треснуло стекло и осколки с жалобным звоном посыпались на прихваченную морозом мостовую. Чья-то не ясная тень появилась в оконном проеме светлым пятном выделяясь на темном фоне. Но щелкнул выстрел и попытавшийся выскочить из окна человек бесформенным комом рухнул вниз. - Мертвый,- определил Малютка по звуку падения тела. Еще до его слуха донесся жалобный, женский вопль, оборванный на высокой ноте. И вновь все стихло - " Бежать! Бежать! " требовал мозг, чуя леденящую опасность. Бежать по дальше от этой притаившейся у дверей подъезда, страшной машины. От лежащего у стены дома трупа. От смертельной опасности, которой, казалось, был пропитан даже стылый воздух. Но было страшно. Страшно пошевелиться. Страшно сделать первый шаг., Так и стоял Малютка, распятый страхом на холодной стене дома, как жук, приколотый булавкой к листу ватмана безжалостной рукой коллекционера, пока хищный нос маузера не толкнул под ребра и чей - то вкрадчивый голос спросил " Кому стоим милок? Ждем кого?" Качнулся, было, Малютка в сторону, но тут, же в другой бок ткнулся еще один ствол. - Не балуй, - предупредил Малютку хриплый бас. Скосил глаза Малютка. Совсем рядом тускло блестят пуговицы морского бушлата.
   - В машину его, товарищ Чепурной,- приказал вкрадчивый голос с лева. - Слышал?- хрипло выдохнул обладатель баса. - Швартуйся братишка, по-тихому. Точка, А то враз концы обрубим. И кранты. Сем футов под килем. Прямо в царство Божие. К генералу Духонину.- Машина, вихляясь и поскрипывая, двигалась не спеша по середине улицы. Скользил по мрачным стенам домов голубой свет фар. Кроме Малютки в кузове машины сидела, привалившись к борту спиной молодая женщина с непокрытой головой. Рядом с ней пожилой мужчина с пышными, седыми усами.
   -Они убили его, Анатолий Львович! - шёпотом восклицала женщина, обращаясь к усатому господину. - Эти звери убили Сержа! -
   -Успокойся, Сонечка, - отвечал женщине так же шёпотом мужчина, пытаясь успокоить её.- И над ними есть власть.-
   -Кто он ей?- Мучительно думал Малютка с не понятным волнением прислушиваясь к, доносившемуся до него шёпоту. - Кто? Отец? Муж? Брат?- Почему-то в эту, полную смертельной опасности минуту ему очень захотелось найти ответ на этот вопрос. Очень захотелось заглянуть ей в лицо. Увидеть её глаза. Быть может они похожи на те, что искал он долгие месяцы своей свободы. Быть может это она? Быть может.... Но рядом, презрительно сопит матрос Чепурной. Одно не осторожное движение и... Машину на повороте занесло и сильно тряхнуло. И тут же ощутил Малютка, как отвисает карман пальто, а рукоятка пистолета, о котором он совсем забыл, жестко ткнулась в грудь. Горячая волна на несколько минут затопила разум. Мысленно он уже представил себе, как не ожиданно вскакивает на ноги. Выхватывает из кармана пистолет. И стреляет. Стреляет. Одну, нет, лучше две пули в сопящего рядом презрительно матроса Чепурного. Еще две - тем двоим, сидящим молча у кабины, вероятно тоже матросам. Дальше прыжок через борт и пулю тому, с вкрадчивым голосом и водителю. Самому сесть за руль и гнать куда-нибудь подальше, в спасительную темноту ночи. В эти несколько минут горячечного забытья Малютке и в голову не пришло, что и машину он водить не умеет. Да и стрелять, естественно будет не только он. Стрелять будут и в него! Но рядом была женщина. Её, едва слышный шепот вызывал лихорадочную дрожь в душе Малютки. Ему вдруг показалось, что. Это именно та самая женщина, с бирюзовыми глазами бросившаяся ему на грудь в тюремном коридоре. Та самая, чей образ, возникающий неожиданно перед глазами, лишал его покоя и сна. Он уже явственно видел, как ее ласковые руки гладят, лаская его лицо, а теплые, податливые губы шепчут слова благодарности, адресованные ему за спасение Опьяненный этим видением и близостью женщины Малютка совсем забыл о настороженно сопящем рядом Чепурном. А зоркие глаза матроса уже заметили потянувшуюся к внутреннему карману пальто руку бандита. Тяжелый, матросский кулак, со страшной силой обрушившийся на малюткинскую голову вышиб сознание..
   -Ах ты паскуда!-Рычал ,захлебываясь яростью матрос Чепурной размахивая револьвером над поверженным На дно кузова Малюткой. -Притух контра и ждал значит, как кнехт ржавый !- Очнулся Малютка от острой боли в боку. Машина стояла во дворе какого-то дома. - Вставай, гнида!- прохрипел матрос Чепурной подкрепляя сказанное еще одним пинком.- Вставай! приехали!- Сдерживая рвущийся из груди стон, Малютка с трудом перевалился через борт машины. Женщина и её пышноусый спутник стояли уже в низу. Их завели в освещенный тусклым светом одинокой лампы, длинный коридор, заканчивающийся лестницей ведущей на второй этаж. По этой лестнице увели женщину и её спутника. В коридоре Малютка остался один, если не считать скучающего у входной двери охранника Ему было очень плохо и страшно. Нудной болью ломило бок. В голове шумело от удара пудового, матросского кулака. Но и сквозь этот шум улавливал Малютка доносившиеся из-за закрытых дверей, звуки. В соседнем кабинете кого-то били и после каждого удара избиваемый жалобно вскрикивал. Где- то наверху выла женщина. Тоскливо выла, страшно. Из-за каждых дверей доносились, до обостренного страхом слуха Малютки, стоны, плач, проклятия, вопли, сливаясь в жуткую какофонию. И казалось ему, что весь этот дом наполнен был человеческой болью. Человеческими страданиями. Он вдруг понял, что скоро и его заведут в одну из этих страшных комнат и тоже будут истязать. Страшные картины рисовал его воспаленный разум. От безысходности ныло под ложечкой. Подкатывала к горлу тошнота. Отчаянный налетчик, Безо всяких угрызений льющий кровь своих жертв шагающий по трупам людей Малютка, сам панически боялся смерти. Своей собственной смерти.Равнодушно,не обращая внимания на доносившиеся из-за дверей звуки ,курил у дверей часовой Лениво щуря глаза от дыма. И от этого равнодушия забила Малютку нервная дрожь, сотрясая, как в ознобе, оплывшее холодным, липким потом тело. В большом кабинете, куда втолкнули Малютку двое крепких парней в кожаных куртках, было холодно и не уютно. Пахло дымом. У окна печка-буржуйка с черной и кривой, выходящей в, забитую куском ржавой жести Форточку, трубой. Рядом с печкой куча, поблескивающих лаком обломков, бывших вероятно, еще совсем недавно, стульями, шкафами, столами и еще Бог знает чем, но очень нужным бывшим хозяевам и превратившимся в не нужный, годный только на дрова хлам у хозяев новых. За столом сидел молодой парень в матросском, полосатом тельнике и накинутой на плечи черной, хромовой куртке. У печки застыла не подвижно, молчаливо загадочная фигура Чепурного. За спиной, сидящего за столом молодого матроса тот самый незнакомец с вкрадчивым голосом. На нем новый офицерский китель, без погон перетянутый крест на крест тугими ремнями. При виде Малютки он наклонился к уху матроса. - По делу Голубовского. На стреме стоял гад. У поручика этого. Убег бы подлюка, если б я промахнулся.-
   -Не знал я, ваше благородие. Привычно рыданул Малютка. - Мимо шел.-
   -Не бреши!- Коротко прервал его матрос.- Мы тебя еще послухаем, контра. Продолжай, товарищ Коллюжный - А и чего тут продолжать, - громыхнул басом от печки Чепурной. - Контра он махровая. По всему видно. Видишь вон и благородию вспомнил-
   -Мимо шел я..- Мимо говоришь!?- Рявкнул вновь от печки Чепурной шагнув к отшатнувшемуся от него Малютке. - А это что!? Тоже мимо!? - Вороненый ствол пистолета жестко ткнулся в губы. - Только чуть прикрыл глаза, как эта сука уже лапой в карман шасть.-Обяснил он матросу повернувшись к столу. ну тут я его по нашему, по балтийски,значит и угостил разок. Залез в карман то к нему, а там пистоль офицерский. С ними он, факт. И думать тут не чего. К стенке и все дела!-
   -Ну что, ваше благородие?- Глянул с низу в верх на Малютку матрос. Сурово глянул. Словно на мушку посадил его. Колкие мурашки испуганной стайкой шмыгнули по потной спине Малютки. В карих глазах матроса прочитал Малютка свой смертный приговор. Черная, холодная пустота окружила его. А оттуда, из неведомой, бездонной глубины тянула к нему свои костистые руки пустоглазая смерть. Уже у самого сердца ощутил Малютка её сухие, льдистые пальцы.- Сомлел офицерик то совсем,- с презрительной ухмылкой заметил Чепурной - Того и гляди в штаны напустит, контрик.-
   -Да, квелый паразит попался, - согласился матрос. И подняв взгляд на Малютку сказал. - Ты, ваше благородие, если жить хочешь, выкладай все на чистоту.- Его острые как спицы, глаза сошлись на Малюткинской переносице.- Говори, гнида!- Рявкнул за спиной Чепурной.- Говори! Не то мозги вышибу! - И вышиб бы, наверное. Да неожиданно хлопнула дверь. Вошедший, не глядя на Малютку, подошел к столу и повернувшись в пол оборота, начал что то объяснять матросу. Что-то знакомое почудилось Малютке в резком, почти каркающем выговоре вошедшего. Еще не веря, в то- что судьба свела его еще раз с человеком , которого он с полным правом мог назвать своим учителем. Он еще и еще вглядывался в знакомое, с изуродованной рваным шрамом щекой лицо, боясь ошибиться. А перед глазами, появляется вдруг темный и узкий, словно ущелье переулок и из него, словно из черной норы, выглядывает он, Малютка. Бешено колотится в груди сердце. Во влажной от пота ладони скользкая рукоять револьвера. Вот в начале сверкающей огнями улицы появляется пролетка. Первая в его жизни пролетка, в которую он должен прыгнуть на ходу и наставив револьвер на прячущихся под поднятым тентом пассажиров заставить их расстаться со своими кошельками, так как это бы сделал настоящий рыцарь ночи. Пролетка рядом. - Давай!- Хрипит рядом голос Чижа, человека, под чьим началом и начинал Малютка свою жизнь в преступном мире. Словно рысь, подкараулившая свою добычу, кинулся Малютка, целясь ногой на подножку экипажа. Но толи замешкался он слегка. Толи пассажир был настороже, только не повезло начинающему грабителю. Тяжелый удар в грудь начищенного до зеркального блеска сапога отбросил Малютку на дорогу. В дюйме от его головы пронеслось бешено вращающееся колесо пролетки. Тогда Чиж дотянул его, почти теряющего сознание до какого - то подвала. Больше они с ним не встречались. И вот сейчас встретившись с ним глазами рванулся, было, Малютка к своему учителю но, наткнувшись на предупреждающий взгляд, остановился. Замер.- Кто это?- Спросил Чиж отрывисто, вновь поворачиваясь к матросу и небрежным кивком голова, показывая на Малютку. - Да по делу Голубовского... не хотя пояснил матрос.- У окна караулил гад. Вот и зацепили его.-
   -По делу Голубовского говоришь? с сомнением тянет Чиж, с иронической улыбкой глядя на Малютку. - А ну выдь в коридор, говорит он ему. - Выдь,выдь, Мне тут с товарищем Алексеем поговорить надо кой о чем.- С трудом переставляя, ставшие вдруг не послушными, ноги. Малютка вышел в коридор, сопровождаемый недоуменными взглядами Коллюжного, Чепурного и товарища Алексея. А когда вернулся то всем своим существом душой и телом только что побывавшем на краю холодной бездны ощутил происшедшие за время его отсутствия перемены в настроении, еще не давно готовых пустить его в расход, людях, чего ж ты сразу то ничего нам не сказал!?- воскликнул товарищ Алексей глядя подобревшими глазами на едва переступившего порог Малютку. - Сразу - то почему молчал? Так, мол, и так. Не контра я, какая, а самая что ни на есть пролетария. Ошибочка, мол, у вас товарищи вышла.-
   -Так не поверили, бы, скромно потупил глаза Малютка.. - Эх ты, море ясное! Да наш ты! Понимаешь? Наш! Ты же пролетарий. Факт. Ну, воровал. Ну и что? Может ты, этим, своим действием протест выражал. Против мировой буржуазии боролся? А каково? Верно, я говорю, товарищи? - Товарищ Алексей торжествующим взглядом обвел присутствующих. Чижа, молча стоящего у стола и с легкой усмешкой смотрящего на застывшего в нелепой позе посреди кабинета Малютку. - Свой. Чего тут тянуть, - охотно согласился Коллюжный. - Хлебанул горя мальчишечка вот и кидануло в сторону.-
   -Эх, на корабль бы тебе, братишка,- мечтательно выдохнув, сказал товарищ Алексей. - Вот уж школу-то, где ты бы прошел Шторма воет!. Брызги в лицо! А ты прешь носом на волну и сам черт тебе не страшен, потому как матрос ты! Так я говорю, товарищ Чепурной?- -Знамо так, откликнулся от печки Чепурной - Матрос это сила! Матрос, это революция! А это что? Тюкнул разок по голове, по нашему, по балтийский значит, так он и клешни раскинул как кнехт ржавый -. -. Ну это ничего, - товарищ Алексей ободряюще улыбнулся встревожившемуся было вновь Малютке.. - Злости пролетарской тебе, конечно, не достает. Но борца за правое дело мы из тебя сделаем. Будешь контриков давить не хуже революционного матроса. - И прав был товарищ Алексей предрекая Малютке судьбу революционного борца. Уже два месяца отслужил Малютка в особом отряде под командованием товарища Чижа и безжалостно давил контрреволюционеров всех мастей. Правда, в первое время было не легко. Явно не хватало пролетарской ответственности и революционной злости. Но товарищ Чиж умел воспитывать вновь прибывших в свой отряд.. Умел накачивать в их души революционную злость и нетерпимость к представителям проклятого, свергнутого волной народного гнева, прошлого. Делал он это просто. Заметив, так презираемую им гримасу к жалости к жертве на лице революционного бойца, он брал у него винтовку из рук и стрелял сам, стараясь только ранить жертву. Затем он возвращал бойцу его оружие и приказывал добить несчастного, предварительно вынув из магазина патроны. Так как штыков на винтовках не было, до добивали просто прикладами, Чиж, стоя рядом с воспитуемыми, втолковывал не решительному бойцу как должен вести он себя в данном случае. - Ты врага бьешь! Понимаешь? Врага! А ты его гладишь, словно брата родного! После двух - трех таких приемов и спирта, который выдавали расстрельной команде в неограниченных количествах, вопли и стоны раненых действовали на революционно настроенных бойцов не больше чем предсмертный визг поросенка на мясника. Прошел эту школу ненависти и Малютка. Так - как на работу он вышел с возвращенным ему Чепурным револьвером то добивать раненного контри-ка, пришлось рукояткой пистолета. Раненный не кричал, не молил о пощаде, а закусив губу, задерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы стон взглядом торопил его и покорно закрыл глаза увидев над собой занесенную для удара руку с зажатым в ней тяжелым револьвером. А Малютка, ударив раз, уже не мог остановиться. Он бил и бил по превратившейся в кровавую массу, голове не замечая, что руки и лицо его забрызганы теплой, человеческой кровью. Дьявольский огонь пылал вновь в его душе. Когда работы не было, Чиж брал машину и, выбрав из особо доверенных трех-четырех человек, уезжал с ними в город, поразвлечься. Малютка, после проведенной Чижом проверки на верность революционным законам, как правило, попадал в это число избранных. И вновь шли они по городу, как и в былое время. А где-то, за многочисленными, слепо глядящими на мир, окнами, покорно ждали своего часа их жертвы, приговоренные к унижению и уничтожению самой историей. Служба Малютки в отряде Че Ка прервалась самым неожиданным образом. В конце апреля вызвал его к себе товарищ Алексей.
   -Ну как освоился?- спросил он Малютку едва он вошел в кабинет. Слышал я как о тебе товарищ Чиж отзывается. Слышал. А мы ему верим. Молодец! Через час с не большим Малютка узнал от товарища Алексея, что в донских степях слаживается не легкая обстановка. Казаки, любимчики царские, советскую власть сковырнуть решили. - Говорил ему товарищ Алексей, горячечно поблескивая глазами. - Вот наши контрики всех мастей в их сторону рыльца воротить начинают. Наша задача дорожку на Дон всей этой контрреволюционной сволочи, перекрыть. Усек? Бойцов тебе в отряд надежных подберем. Комиссара назначим. Мандат выдадим. Сил у тебя хватит. Ненависти к врагам революции тоже. Так что....- Напутствуя Малютку, не знал товарищ Алексей, что нерушимая вера его в правое дело революции скоро поколеблется и жизнь его прервется в одном из подвалов ЧеКа, ибо поддавшийся сомнениям в правоту и мощь революции становится её врагом. А враг должен быть уничтожен. Таков закон революции. Такова её железная воля.
   На следующий день, Комиссар Малютка, в кожаной куртке и всесильным, подписанным самим Дзержинским мандатом ЧеКа в кармане в сопровождении двух десятков верных идеям революции бойцов выехал к месту новой работы..
  
  
  
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   В этот ранний, утренний час степь казалась пустынной. Пологие, удивительно похожие друг на друга холмы, словно гигантские, зеленые волны величественно выплывали из-за горизонта и медленно катились на встречу мчавшейся по вьющейся меж холмов дороге, тройке. И эта их схожесть утомляла взоры уставших путешественников, и они, сломленные выпавшими на их долю испытаниями и монотонностью дороги, безропотно отдались во власть сна.. Звенели бубенчики и колокольцы разгоняя дремотную тишину да насвистывал что-то сидящий на козлах Коськин, лениво помахивая хлыстом над, потемневшими от пота спинами коней. Да еще боролся с наваливающимся сном Юрасик, бережно поддерживая безвольно обмякшее тело спящей Оленьки А дорога убаюкивала И ему с большим трудом стоило удержать свои , налитые свинцовой тяжестью , веки. -Уж скорей бы приехать на этот таинственный Дон,- тоскливо думал Юрасик. Перед его усталыми глазами предстало вдруг виденная им еще в детстве картина " Перед боем " В тесном строю застыли казаки. Их руки сжимают эфесы сабель. Грозные, с острыми жалами пики направлены вперед. Мужественные лица спокойны и величественны. В торжественной тишине ждут казаки приказа двинуться в атаку. И почудилось Юрасику, что меж суровых, казачьих лиц видит он и свое, собственное лицо и еще лицо отца и Страшинского и Сергея и Оленьки. Вот на белом аргамаке проскакал перед строем генерал. Полы белой бурки, словно крылья
   гигантской птицы, полощутся за спиной. За генералом следует свита. Трепещет на ветру боевое знамя. Вот генерал, привстав на стременах и взмахнув сверкнувшей на солнце шашкой, отдал приказ. И двинулись вперед полки. И дрогнула степь от мощного топота многих тысяч конских копыт. Под жестоким огнем противника шли вперед казаки и погибали геройски. А за их спинами вставала из праха, ликуя, спасенная Русь. В этот, самый торжественный момент нахлынувшего видения чей-то хриплый голос, прозвучавший, как показалось Юрасику, над самым его ухом, вывел его из состояния полудремы. - Колачево!- Кричал Коськин повернувшись в пол оборота, к дремлющим пассажирам показывая пассажирам на вершину холма с виднеющейся на ней церковью в окружении нескольких десятков крестьянских изб.. Несколько мгновений Юрасик бестолково смотрел на Коськина силясь понять то, о чем хотел поведать ему возчик. Наконец поняв, что деревня, мимо которой они проезжали, называется Колачево и до ближайшей казачьей станицы остается не более двух десятков верст, удовлетворенно кивнул головой. - К обеду подкатим,- заверил возчик, стараясь ободрить уставших пассажиров. Обогнув холм, дорога нырнула в глубокую балку и по этому ни встряхнувший с себя дрему Юрасик, ни Коськин не заметили, как из-за холма выметнулось десятка три всадников и бешеным аллюром понеслись вдогон скрывшейся в балке тройке. Погоню заметили, когда передний, вырвавшийся вперед всадник, несшийся на огромном, рыжем коне, был уже в сотне шагов.
   -Малютка энто! визгливо воскликнул вдруг Коськин повернув в сторону настигавших экипаж всадников искаженное смертельным ужасом лицо. - Он же на железной дороге! Он же...! - Хотел было успокоить возчика Юрасик. Да не успел. Коськин вдруг бросил вожжи и, взмахнув руками, словно птица крыльями бросился на дорогу, прямо под копыта обезумевших от бешеной гонки коней. Оглянувшись Юрасик еще увидел, как рыжий дончак грудью сшиб попытавшегося подняться с земли Коськина и как кургузое его тело взлетело вдруг в воздух и, перевернувшись несколько раз и шлепнулось в пыль. А рыжий дончак, с полуголым всадником на спине уже заходил, сбоку желая отрезать тачанке путь к спасению. Очнувшись от сна Оленька, почему-то не могла
   оторвать глаз от смуглого, мускулистого тела обгоняющего тачанку всадника, от его искаженного злобной гримасой лица, от оскаленного в страшной улыбке белозубого рта. Рядом сухо треснул выстрел и под смуглой лопаткой всадника вспыхнула вдруг алая розочка и через мгновение, какая-то неведомая сила вырвала из седла вдруг обмякшее тело и, безжалостно скомкав, бросила на дорогу. Совсем рядом увидела Оленька побледневшее вдруг лицо Сергея Кадамова. Глаза зло прищурены. На губах играет хищная усмешка. В руке его судорожно дергается тонкоствольный маузер, выплевывая желтые, дымящиеся гильзы. Маузеру Сергея вторил не менее опасный, армейский кольт Страшинского. И отбились бы они. Унесли бы их в бескрайнюю степь сильные коськинские кони. Да не судьба видать. Обезумевшие от треска выстрелов и воплей преследователей, ни кем не управляемая тройка, свернув с дороги, понеслась к изрезанной руслами ручьёв глубокой впадине. Последнее, что увидела Оленька, это взлетевшего вдруг в верх Юрасика. И затем оглушительный треск, пронзительный визг коней и выстрелы. Когда она, придя в себя, подняла голову то увидела еще, как несколько всадников кружась на месте, рубили с плеча жарко взблескивающими клинками ворочающееся в пыли тело Кадамова старшего. Тела Сергея и Страшинского лежали не подвижно, голова к голове, подплывая в кровавой луже. Еще жив был Юрасик. С трудом волоча по земле, ставшее вдруг не послушным тело он полз к ней цепляясь окровавленными руками за колкую, степную траву. Оленька совсем близко видела его, ставшие большими - большими глаза. Они еще тянулись к ней. Они звали её. Но и над ним сверкнул вдруг адским пламенем чей-то клинок. Алая полоса перечеркнула спину Юрасика. Жалобно, по детски вскрикнув, он сунулся лицом в траву и
   Лишь только пальцы его рук еще шевелились. Еще тянулись к ней.
   -Нет! Нет! - кричала, протестуя Оленька. Ей казалось, что её крик лавиной обрушился на затихшую степь Она хотела кинуться к Юрасику. Своим телом, своей жизнью закрыть его. Но свет вдруг померк в глазах Она уже не слышала, как перекликались хриплыми голосами всадники, настигнувшие их, обшаривая карманы убитых. Она не чувствовала, как чьи-то руки подхватили её и бросили поперек седла. Сознание надолго покинуло её
   Пробуждение Оленьки было ужасным. Перед глазами мелькали, быстрыми молниями, острые клинки, впиваясь жадно в чьё-то грузное, содрогающееся в конвульсиях, тело, То вдруг появлялся Юрасик, Страшный окровавленный, И все тянул и тянул к ней руки словно желая защитить от чего-то страшного, еще неизвестного ей. То вдруг кто-то черный безликий наваливался на неё из обступившего его мрака и рвал грубыми, жесткими руками её тело, а она задыхалась под ним, тщетно пытаясь вырваться. Когда, наконец, кошмары отступили, и возможность видеть реальность вернулась к ней, разум её ужаснулся. Словно со стороны увидела она свое обнаженное тело, беспомощно распростертое на широкой крестьянской кровати Измятую, испятнанную синими пятнами, грудь, шею, плечи. Страшная явь не оставляла сомнений. Кто-то жестоко надругался над ней во время её беспамятства Её тело, которое так любил Юрасик, красотой которого так восхищался больше не принадлежало ни ей, ни ему. Тот тяжелый и страшный мучавший и истязавший её безвольное тело пришел не из кошмара. Он был настоящим. Это следы его рук синели трупными пятнами на её лице груди ногах. Это он, воспользовавшись её слабостью и беззащитностью жестоко надругался над ней. Перед её глазами вдруг вновь появилось залитое кровью лицо Юрасика Исполосованное сабельными ударами тело Кадамова старшего, лежавшие в луже стынущей крови Сергей Кадамов и Страшинский Оленька вдруг осознала, что больше ни когда не увидит этих, ставших ей родными, людей Они навсегда ушли от неё в неведомый потусторонний мир, оставив её одну. Ни стон, а жалкий вопль израненного звереныша вырвался из её груди. Жаркая волна беспамятства вновь затопила разум. Его она узнала сразу, как, только очнувшись от забытья, увидела за столом его широкоплечую, туго перетянутую ремнями, фигуру. Увидела и поняла: - Это он. А он, ощутив на себе её взгляд, на короткий миг повернул к ней свое лицо. Вопреки ожиданием Оленьки оно совсем не было страшным Оно могло быть даже красивым если бы не глаза. Холодные, равнодушные они не походили на человеческие. Это были глаза питона увидевшего перед собой парализованную страхом добычу. Именно таким, беззащитным и слабым существом ощутила себя Оленька, глядя в холодные, бездушные глаза своего истязателя. И желая, защитится от этого холодного, бездушного взгляда Оленька крепко зажмурила глаза. Именно так она поступала в далеком детстве, когда ей становилось вдруг страшно." Во имя Отца и сына...- обратилась она мысленно к Богу - Спаси и сохрани, владыка небесный" Бог ли, очнувшись на мгновение от своего великого сна решил помочь ей, или вмешалось провидение, но только когда Оленька открыла глаза в комнате, ни кого не было. Солнечный луч, проникнув в комнату сквозь щель в не плотно задернутых шторах, словно острый сабельный клинок, вонзился в накрытый белой, вышитой по краям скатертью стол. И там, где он касался поверхности, на скатерти расплылось желто розовое пятно. Перед глазами Оленьки появилось вдруг все, что произошло с ней вчера. Вновь метались, роняя пену обезумевшие кони. А меж ними люди. Еще живые. И холодные взблески сабель над ними. И кровь, кровь, кровь. Оленька судорожно всхлипнула. Разум её не хотел мириться ни с потерей близких и очень дорогих ей людей, ни с надругательством, совершенным над ней самой. Она.. бы заплатила любую цену, чтоб все происшедшее с ней оказалось сном. Пусть страшным, но только сном.. Но, увы. Следы на теле и память с ужасающей явью подтверждали, что все происшедшее с ней не сон. Что это правда. Страшная, леденящая душу, правда - Я должна умереть, - подумала Оленька.- Я обязательно должна умереть" Но как? Как исполнить задуманное? Как и чем? Тех, более чем скромных знаний, почерпнутых ей из душещипательных романов, о великих женах, доведенных мужской неверностью до рокового шага, явно было не достаточно. Они, как правило, принимали яд, или стреляли в грудь из револьвера и красиво умирали на руках раскаивающихся и горько рыдающих мужей. Оленька же была одна. И не было у неё яду. И револьвера тоже не было. И по этому ей предстояло выбрать другой путь ухода из жизни. Другой. Более примитивный и от этого еще более жестокий и страшный. Она долго и безуспешно пыталась разорвать простынь надеясь нарвать из неё полосок и из них сплести орудие самоубийства. Но крепкая, льняная материя не поддавалась. А Оленька спешила. Она не знала, сколько времени отпустила ей судьба на избавление от страданий. Минуту, две, час. В любую минуту мог вернуться человек из страшного ночного кошмара и тогда все повториться уже наяву. Он вновь будет истязать её. Вновь будет глумиться над её телом. Только смерть может избавить её от унижения. Оленька в отчаянии обвела глазами комнату. Нож! Ножницы! Кусок стекла, наконец! Ищущий взгляд её на короткое мгновение задержался на вонзившимся в стол солнечном луче. Пробежал дальше. Вновь вернулся. И остановился на предмете, лежащем на краю стола у окна. Что-то знакомое почудилось ей в плавно изогнутой его форме. С трудом преодолевая головокружение, Оленька добрела до стола. Нет глаза не подвели её. На краю стола лежала забытая её мучителем, опасная бритва.
   Как подарок судьбы приняла Оленька находку. Потянув, слегка приоткрыла лезвие. Голубая полоска стали опасным холодком кольнула глаза и зачарованная этой опасностью она несколько минут оставалась не подвижной. Точно такой же блеск был у тех сабель, которыми бандиты рубили безжалостно родных ей людей. Этими саблями, с равнодушно-льдистым блеском, было растерзанно все, чем она жила. Было убито её прошлое. Перечеркнуто её будущее Внезапно от дверей послышались, чьи то шаги. Испуганной ящерицей метнулась Оленька к постели, под хрупкую защиту простыней и подушек. Подойдя к кровати вошедший остановился.- Жива, али задавил он тебя лихоманку? спросил женский, грудной голос..- Да меня ты не боись. Я то тебе ни чего плохого не сделаю. Баба я. Откинув край простыни, Оленька увидела стоящую у кровати молодую еще женщину - крестьянку. - И сколько вас здесь побывало грустно вздохнула она, с жалостью глядя на Оленьку. - Каженный раз все тащит и тащит. Ты. Вот что, девонька,- прошептала она быстро, кинув на дверь быстрый настороженный взгляд.- Ты, как только ночь в окно так беги от сель. Лопатину, какую ни - то, чтоб наготу прикрыть, я тебе дам. Беги милая. Не - то замучает он тебя. Ежели сам не захочет то своре своей отдаст, в награду. А сам на крыльце стоит и любуется Аспид окаянный.. Жалостливо вздохнув, крестьянка перекрестила Оленьку и вышла из избы. Нет слова крестьянки не напугали Оленьку. Все самое страшное, что только могло с ней случиться, уже случилось. На смену страху пришло ожесточение. Перед глазами вновь возникло, на короткий миг лицо насильника. Холодные, равнодушные глаза. Чуть дрогнувшие в презрительной усмешке губы. Да он презирал её. Сломленную униженную, раздавленную. Но он еще придет к ней как приходит хищник к убитой им на кануне жертве. Он обязательно придет. И тогда...
   .Оленька вздрогнула от пронзившей вдруг её мозг, быстрой как молния, мысли. - Да! он обязательно придет.- Она поднесла к глазам руку с зажатой в ней бритвой. На несколько мгновений сосредоточила свой взгляд на узкой полоске стали. И решение пришло. Пришло само. И приняв, его она успокоилась. Нет. Она не побежит от насильника. Она дождется его Дождется здесь в постели.. И здесь покарает его. За смерть своих родных, за смерть всех несчастных кому пришлось умереть от его рук. Мысленно она обратилась к Богу. Но не опрощении молила она всевышнего. Она просила у Бога дать ей силы. Дабы не дрогнула рука в решающую минуту и ни что не смогло бы помешать ей совершить задуманное и поколебать её волю. Это была молитва война, произнесенная им перед роковой битвой. Его шаги она услышала задолго до того как он появился в комнате. Он пришел к ней. Он не мог не прийти. Его жертва была сломлена и не заглянуть ей в глаза, не увидеть животного страха перед его властью над ней не насладиться её стыдливой красотой и беспомощностью перед его грубой силой, он просто не мог. Насытить плоть. Заглушить разгорающееся в груди адское, всепожирающее пламя, а после бросить своей своре и смотреть, наслаждаясь их рычанием и трепетом еще живого тела. Сорвав с притихшей Оленьки простыни, он несколько мгновений наслаждался её стыдливым испугом и беспомощностью, а затем с грубой торопливостью навалился на неё. Оленька не рвалась из под насильника, не сопротивлялась, не кричала. Она покорно приняла его, как и подобает жертве, боясь только одного, чтобы он не разглядел в её глазах то к чему она уже приготовилась в тайне. Стиснув зубы она ждала своей минуты. И только услышав над своим ухом его жаркое Загнанное дыхание, осторожно сунула под подушку руку и нашарила бритву. Стальноё остро отточенное лезвие с легким треском погрузилось в напряженную, налитую кровью шею насильника. Кровь, горячим потоком хлынула из раны на её обнаженную грудь. А она все резала и резала по вздувшимся венам на шее комиссара Малютки не замечая ни бьющей ключом крови, ни страшно белеющих в ране хрящей перерезанной гортани, ни слыша хриплых воплей насильника. Ошибся комиссар Малютка. Сорвав с Оленьки простыни и любуясь её красивым телом, он не заметил, что не сломленная его силой жертва лежит перед ним, а приготовившаяся к роковому прыжку пантера. Сама судьба слабыми руками Оленьки расплатилась с ним за слезы замученных им женщин, за их мужей, застреленных или зарубленных на их глазах. За страдания тех несчастных, кого он, насытив свою плоть, отдавал на потеху своим обрядникам.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  
   Комиссар Малютка умирал. Еще дыхание его с хриплым клекотом вырывалось из груди. Но кровь уже не хлестала алыми струями из зияющих га горле ран, а выбивалась все слабеющими толчками Его большие, сильные руки, еще не давно терзавшие Оленькино тело, не подвижно лежали в кровавом озерце и лишь пальцы еще шевелились, словно хотел комиссар Малютка поймать ими ускользающую из тела жизнь. А Оленька не слышала, как на шум в избу вбежала крестьянка. Не слышала её воплей. Страшная, нагая, вся залитая кровью стояла у стены и смотрела на захлебывающего кровью Малютку. И не раскаянием светились её глаза. Жарким пламенем пылал в них еще не остывший азарт и гордость бойца только что одержавшего трудную победу над жестоким и сильным врагом. Когда услышавшие вопли хозяйки бойцы отряда комиссара Малютки толпой ввалились в избу они не сразу смогли поверить, что их грозный и сильный комиссар, сам не жалевший никого и ни когда стыл в луже собственной крови. На Оленьку они в начале не обратили внимания. В их сознании не могло уложиться, что эта хрупкая, красивая девушка, захваченная ими во вчерашнем бою и отданная по единогласному решению комиссару Малютке в качестве революционного трофея, смогла так жестоко покарать его. - Готов - подтвердил факт убийства, бывший матрос с Балтики Максим Чепурной, верный революционный товарищ и советник комиссара, поднимаясь с колен и вытирая запачканные Комисаровой кровью руки о штаны. - Так что товарищи, погиб наш верный, революционный товарищ комиссар Малютка!- в голосе Чепурного Явно послышались торжественно трагические нотки. Замолчав он медленно обвел глазами все еще хранивших растерянное молчание отрядников и остановился на Оленьке.- Это она!- рыкнул коротко он вперив в её залитую кровью грудь свой толстый, как тележный шкворень, палец - Это она, своей бандитской рукой убила нашего комиссара ! - Она, не иначе-потдакнул Малютке стоящий впереди высокий боец жадно глядя на Оленьку из под козырька. Старой, выгоревшей на солнце, фуражки. - Она это, факт. Ишь как сиськи то закровавила,сука!- А чего ребяты, можа мы её того? Отмоем от кровяки то Комисаровой и по революционному, на всех значит.?- Прошепелявил молодой, щуплый боец, скаля в похотливой улыбке тронутые гнилью зубы. - Глядишь и её порадовали бы на последок, да и сами потешились. Комиссар то, ить, завсегда дозволял - А то и вправду, товарищ Чепурной, - поддержал шепелявого не молодой уже, заросший по самые уши рыжей, давно не видевшей ножниц бородой боец. _ Все одно пропадет. А так и комиссара помянем., отомстим вроде как, и себя потешим. Для того она и родилась на свет, баба то, Что бы, значит мужику удовольствие доставлять.
   - Нет, не можно то,- громыхнул в ответ Чепурной строго глядя на окруживших его бойцов. - Она...! его палец вновь уперся в грудь Оленьки, почти касаясь её - Она нашего комиссара убила! и по этому приказываю! В трибунал её! И расстрелять! Мария..- повернулся он к бледной, с трясущимися губами хозяйке избы испуганно выглядывающей из-за спин бойцов. - Мария, ты эту стерву буржуазную от крови отмой и день во что нибудь, что бы она не трясла тут сиськами своими и не смущала товарищей революционных, когда мы судить её будем.-
   Судили Оленьку на следующий день после торжественных похорон товарища комиссара Малютки, погибшего от руки коварного врага великой пролетарской революции. Весь отряд, под командованием вновь выбранного комиссара Максима Чепурного, собрался во дворе избы в которой, до гибели, поживал безвременно погибший комиссар Малютка., а сейчас, под охраной двух бойцов дожидалась суда опасная преступница, поднявшая руку на святое святых великой пролетарской революции. ... - На жизнь верного и неустрашимого товарища комиссара....- Так сказал товарищ Чепурной. - Но могучий, революционный порыв народа сметет всех врагов великой революции и покарает смертью!- Весть о том во дворе Комисаровой избы будут судить убивцу, быстро разнеслась по селу. Мужики и бабы, собравшись за ветхим плетнем, огораживающим двор, с любопытством и жалостью смотрели на стоящую в окружении вооруженных бойцов, высокую, молодую женщину в белой, длинной рубахе и распущенными поплечам, темными, вьющимися слегка, волосами. - Ишь ты, в саван уже одели, шепнула жалостливо пожилая крестьянка, вытирая кончиком платка замокревшие вдруг глаза.. - Та нет. Не саван это. То Мария Скудельчиха ей свою рубаху дала. Ейную то комиссар покойный порвал всю. Снасильничали, не иначе, изгальники.Трои ден назад её с дороги беспамятную привезли. Господ, что с ней были, побили всех, а её комиссар, чтоб черти на том свете им горох молотили, к себе взял. Трофей, слышь к, революционной объявил. А чего там? Такую бы трофею да в постелю, - сострил кто-то из стоящих рядом с бабами мужиков. - Ишь как глазищами водит.! Картина не баба. Молчи, охальник! - Дружно набросились на попятившегося от неожиданности мужика, бабы. - Ишь зенки то выкатил! Вот тебя бы так поелозить! Ты б тут не только глазами зыркать начал а и еще кое чем заводил! Да тихо вы! Раскудахтались! - Шикнули на распалившихся было баб из толпы мужиков.- Али не видите? Новый комиссар говорить будет.- Председатель революционного трибунала, товарищ комиссар Максим Чепурной, зачитал приговор. Оленьку приговорили к смертной казни через расстреляние. " За злостное сопротивление новому, революционному порядку, выразившемуся в покушении на жизнь революционного комиссара Малютки посредством разрезания горла бритвой бродобрейной марки немецкой"... Приведение смертного приговора революционного трибунала в исполнение, поручили щуплому, гнилозубому Ефимке и рыжебородому Мелентию. Несколько минут толпа крестьян хранила гробовое молчание, не подвижно оставаясь за забором Им еще не верилось, что эту молодую, красивую женщину, совсем не похожую на убивицу, а скорей похожую на учительницу обучавшую в прошлом году деревенских ребятишек грамматике и счету, скоро убьют. Но вот над молчаливой толпой зашелестел вначале тихий, но все усиливающийся, возмущенный ропот..- Сначала снасильничали, а после вбивать?! Али мы не знаем, каким охальником был комиссар.! Не было на деревне бабы али молодки за чей подол он бы не цеплялся! Бабы! Та чего ж мы стоим то!?- Прозвенел над толпой крестьян звонкий, женский голос. - Они же сестру нашу убивать решились! - Сбросив оцепенение, охватившее их после прочтения приговора бабы, а за ними и мужики шагнули было вперед. Плетень затрещал под их напором. И отбили бы они Оленьку. Уже попятились назад бойцы малюткинского отряда испуганного решительностью крестьян. Но навстречу напирающей толпе шагнул новый комиссар Максим Чепурной. - Тиха!- Могучий бас комиссара перекрыл возмущенный гул толпы. - Тиха! Кто хуч один шаг сделает, сам расстреляю!- Громовой голос. Огромная, похожая на вставшего на задние лапы медведя , фигура комиссара и маузер , слепо и страшно глядящий на толпу , подействовали отрезвляюще на крестьян. - И впрямь пальнет.- Шепнул кто то боязливо. - Ишь бугаина какой. Такой хуч кого сломит. Одно слово "матрос".. - А Чепурной, подтверждая сказанное и утверждая свою власть над топтавшейся у плетня толпой, пальнул несколько раз из своего маузера над головами крестьян. Услышав гневный посвист пуль, хватив ноздрями кислого, пахнущего смертью, порохового дыма толпа крестьян начала быстро редеть - " Пусть с ними всевышний разбирается. На то он и Бог что бы за сирых да обездоленных заступаться. Вскоре за плетнем ни кого не осталось. - Вот как надо с народом разговаривать - Самодовольно проворчал Максим Чепурной засовывая в деревянную кобуру свой маузер
   На Оленьку он уже не смотрел, После вынесения приговора она уже перестала для него существовать. Подозвав к себе рыжебородого Мелентия и гнилозубого Ефимку, он приказал отвести приговоренную к расстрелу преступницу в саду и там кончать без жалости. - И смотрите у меня! чтоб без канители всякой. Не то сами знаете. Разговор будет короткий. - Напутствовал он отрядников. В длинной, непомерно широкой рубахе, пожертвованной ей хозяйкой, со связанными за спиной руками шла Оленька, в свой последний путь, ступая босыми ногами в теплую, нагретую солнцем пыль. Позади неё, шагах в пяти шести, шагали Мелентий и Ефимка. - Ишь ты, как вихляется Стерва шептал, облизывая вечно мокрые губы Ефимка, глядя в спину идущей впереди Оленьке.
   -Ни чего, лишь бы до саду быстрей добраться. Тамока мы её распробуем. А Чепурной то, комиссар наш новый, чего сказал?- - Осторожно напомнил Мелентий - Али забыл?-
   - Ни што нам,- упрямо качнул головой Ефимка _ Он в саду, чай, нас караулить не будет. А мне то чего? охотно уступил Ефимке Мелентий - Ей все одно конец Не уж такому добру даром пропадать.?- За деревней, шумел на вольном ветру яблоневый сад. Сюда и привели они Оленьку. Повалили её на теплую землю и долго, сменяя друг друга, насиловали по очереди. - Ты рубаху то! Рубаху задери по выше да морду еённую закрой, хрипел, брызгая слюной Ефимка. - А то зыркает глазищами, аж мороз по шкуре.-
   Наконец насытившись, он, заполнено дыша, сполз с Оленьки и растянулся на траве, рядом с Мелентием. - А ты чего?- спросил он товарища.- Лежит она ишо, Ждет, поди. Пущай ждет,- равнодушно откликнулся Мелентий. - Все я. Разгрузился. И я все - сожалеющее вздохнул Ефимка. И жмуря от, охватившего его вдруг блаженства глаза сказал - А хороша баба. Дух от неё идет не нашенский.. Ясно дело, лениво откликнулся Мелентий. - Кровь то у неё голубая. Не наша, чай, мужицкая.- Покурив не спеша они встали. Ну что, кончать её будем? - спросил Мелентий отбросив щелчком окурок цигарки. А можа подождем ишо?- Осклабился в похотливой улыбке гнилозубый Ефимка - Можа ишо Ахмедку позвать? Он до баб дюже охочий. А здесь ить даром, Подходи и бери. Нет не можно Ахмедку,- подумав возразил Мелентий хмуря свои густые, рыжие брови.- Ахмедка веры не нашенской. А ей все одно, что наша вера, что не наша. Лежи себе да помалкивай. Нет не можно,- твердо повторил Мелентий отводя взгляд от Ефимки. - Коли сам хочешь я не супротив. Коли нет, кончать её давай. А то не дай Бог, заявиться кто. Оленька лежала там же где они, и оставили её. Жива аль нет? - проворчал Мелентий останавливаясь над ней - Жива, небось, Ничего с ней не сделается.,- откликнулся, коротко хохотнув, Ефимка, заметив, как грудь Оленьки подымается и опускается в такт дыханию.- Ишь как сиськами то шевелит, сука.-0ни еще несколько минут постояли над ней, невольно любуясь плавными, мягкими линиями её измученного ими но все еще красивого, не растерявшего юношеской свежести и силы, тела.. - Ишь ты, разлеглась стерва,- бормотнул скороговоркой Ефимка облизывая мокрые губы. - А чего ей еще делать.? - хмуро бросил Мелентий отводя взгляд от Оленьки - Давай кончать, однако. Неча тут зенки пялить. А чего и не поглядеть - возразил Ефимка. - Когда еще доведется. Давай подальше её утащим и там порешим,- не слушая Ефимкиных возражений заторопился вдруг Мелентий вздрагивая от охватившей его, не понятной тревоги. - Чего это мы её тащить будем? заупрямился Ефимка - Пусть сама и шагает. Неча тут нежности всякие разводить. А то ж ишь развалилась. Слышь, девка. Окликнул он Оленьку, ткнув её в грудь стволом винтовки. - Вставай! Отдохнула ужо! И то, девка, вставай. Завозились мы с тобой,- вторил гнилозубому Ефимке Мелентий отчего - то прячась за спину своего товарища. _ Совсем скуксилась стерва.-С досадой сказал Ефимка. щуря глаза.- Возись теперича с ней. А ты бы не скуксился!? - С неожиданной злостью выкрикнул Мелентий. Желая прикрыть наготу Оленьки, он нагнулся над ней и потянул вниз рубаху прикрывающую лицо несчастной. Но вдруг, резко отпрянул от неё, бормоча, что, то не понятное. Глаза его, наполненные ужасом , казалось , вот вывалятся из орбит . Еще не давно густые, вьющиеся, темно-каштановые волосы Оленьки сияли не порочной , старческой сединой. -Аааа! -дико взвыл за спиной гнилозубый Ефимка и бросив винтовку кинулся бежать по единственной, ведущей в деревню дороге. А Мелентий не мог сдвинуться с места. Ноги его словно вросли в землю. Побелевшими, ставшими вдруг не послушными, губами, он бормотал слова давно уже позабытой им, молитвы не в силах оторвать глаз от лица умершей молодой женщины.
  
  
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   Поздно вечером, когда народ уже разошёлся по своим домам, дверь церкви вдруг распахнулась и перед священником, являвшим собой вид обычного деревенского батюшки, рухнул на колени, едва перевалив порог, рыжебородый, с безумным взглядом мужик.
   Утром, омытое и отпетое тело Оленьки лежало в наспех сколоченном, деревенским плотником гробу. Трое деревенских мужиков спеша, дорывали могилу.
   -.... Царство небесное рабе вновь представившейся прими Господи в царствие твое ...... - Пел монотонным речетивом батюшка, окуривая умершую душистым дымком ладана. Окончив работу, крестьяне, молча, стояли у могилы опершись на тяжелые заступы. Шагах в двадцати от свежей могилы, стоял на коленях рыжебородый мужик, с залитым слезами лицом и молил о прощении, за содеянное. А из-за Дона, клубясь черными тучами. Накатывалась гроза, громыхая громами и посверкивая серебристыми, так похожими на острые, кавалерийские клинки молниями. То ли предупреждала людей о грядущих лишениях и бедах хлынувших из преисподней на русскую землю, Толи пробовала свой молодой голос.
  
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Отшумят, отгремят революции. Спадет с глаз хмельная пелена, навеянная лживыми лозунгами пришедшей к власти группой авантюристов и преступников. И очнутся люди. И стеная и раздирая в кровь свои лица, будут оплакивать своих сестер и братьев ими же загубленных в час безумия.
   КОНЕЦ
  
  
  
   Кошелев - Новицкий.
  
  
  
   Тюменская область, г. Белоярский 1 микрон д. 2 кв.7 тлф. 2- 41-16

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"