У Глеба большая квартира. В квартире - четыре комнаты, кухня, диван, вросший в пространство лоджии, запах сандала в гостиной, запах бергамота в спальне, подруга Глеба - Маша ("Ты похудел вроде" - "Угу, на пару зубов"), машины картины на стенах и, конечно же, сам Глеб. Он - физик по образованию, человек педантичный и взрывной одновременно. Сейчас Глеб сидит за кухонным столом и колдует над фирменым молочным ликёром: смешивает водку, яйца, сгущёное молоко, пряности - много непонятно чего. Всё вместе это - любимый Машей ликёр, белый и, как мне кажется, излишне приторный - такой же, как восемь лет нашего знакомства, и, если я ничего не пропустил, что-то близко к полусотне таких же, как сегодня, воскресных вечеров, когда вроде бы и праздника никакого нет, но - просто соберутся люди, знакомые друг с другом так давно, что сами этому удивляются. Восемь лет, определивших наши координаты относительно друг друга: меня, Глеба, Маши, Алексея и Кати - всего около десятка друзей. Скоро подъедут Паша со Светой, за ними - Слон и Ростик, два неразлучных товарища, наверняка уже принявшие "на грудь". Приедет Резо - друг Алексея, великовозрастный студент экономического факультета, весёлы, шумный грузин. Он наверняка притащит свою подругу - блондинку Галю... Мы определились с собственной географией чётко и навсегда, как будто бы нарисовали карту. Теперь мы относительно друг друга не сближаемся, не отдаляемся, не дрейфуем в океане, и на настоящий момент ни один из нас не исчез, подобно острову вулканического происхождения. Обычно мы собираемся по воскресениям, девушки пьют ликёр, сотворённый умелыми руками Глеба, а мы, мужчины - коньяк и водку. Так что всё - как всегда, и вполне возможно, что навсегда.
"Так мы остановили время!" - смеётся Глеб. "Часы, что ли, не заводите?" - это уже шучу я. Маша вслух считает возможных гостей, сразу превращая их в тарелки, рюмки и столовые приборы. "Пересядь к окну, пожалуйста" - просит меня она, пронося мимо посуду в комнату. "Может, помочь чем?" - "Ну, открой вино".
Следующие пять минут я вожусь с бутылками - одну за другой извлекаю пробки из узких и холодных бутылочных глоток. Вскоре пробки победно торчат из горлышек, в прихожей звенит звонок, и Маша убегает открывать дверь. Слышен звон бутылок. "Белая?" - кричит Глеб в коридор. "Зелёная" - Леша ставит бутылки в холодильник, движется к нам, а Катя что-то объясняет Маше по поводу приехавшей с ними закуски. "Как жизнь?" - Алексей широко улыбается и, не дожидаясь моего ответа, скрывается в ванной. "Если делать всегда одно и то же, то время не так, как обычно, движется" - Глеб задумчиво потряхивает бутылкой, курит. Маша с Катей берут сигареты и выходят на лоджию. "Иллюзия" - вяло отвечаю я Глебу. "А что не иллюзия?" - Глеб знает, что я не отвечу: для меня вопрос такого рода - точка в диалоге. Лёша входит в кухню и начинает рассказывать что-то своё. Глеб слушает, улыбается, потряхивая бутылкой, я молча курю.
Меньше чем через полчаса почти все в сборе. Паша и Света шепчутся на диване, девушки возятся с бутербродами. Алексей настраивает гитару, режет тишину всхлипами "до" и "си". Мы с Глебом пьём водку. Водка тёплая - я ещё не вполне отошел от ангины, а Глеб говорит, что просто любит водку тёплой. Глеб вообще странный человек. Мы потихоньку хмелеем, взгляд Глеба очень скоро становится довольным и вялым.
С Резо сегодня что-то не то - он неразговорчив. Обычно Резо болтает без умолку, но сегодня он сидит за столом молчаливый и важный, и я чувствую, что он заготовил для нас какой-то сюрприз, и, как всегда - сюрприз совершенно дурацкий. Действительно, через пару минут после того, как, повалив в прихожей вешалку, в комнате появились Слон и Ростик, весёлые и ожидаемо пьяные, Резо достаёт из кармана пистолет. Чёрный, с отделанной коричневым пластиком рукояткой. "Дай посмотреть" - прошу его. Он выщёлкивает обойму, проверяет, не осталось ли патрона в патроннике, и передаёт оружие мне. "ПМ, стандарт" - отмечаю про себя, а вслух говорю тихо: "Тебя посадят, Резо". "Шутишь, всё законно, есть разрешение и всё такое" - видно, что важный Резо доволен. "Ты дурак, Резо, извини. Ты же убьёшь из него кого-нибудь" - у меня неожиданно начинает болеть зуб. Резо не слушает, пистолет идёт по рукам, и каждый, в чьих руках оказывается оружие, отчего-то бросает в Резо уважительный взгляд. Я вижу, как блондинка Галя кладёт руку Резо на ногу, чуть выше колена; Резо смотрит на всех именно так, как могут смотреть на мир исключительно самоуверенные молодые грузины с пистолетами и разрешениями к этим пистолетам, а у меня зуб болит всё сильнее. Алексей выключает проигрыватель и начинает петь. Я выхожу на лоджию и закуриваю сигарету.
В лоджии стоит диван, над диваном, на стене, висит Машина картина. Диван мне знаком хорошо: пару раз я коротал на нём летние ночи. Картина же новая и явно не законченная: ультрамариновое небо на всё полотно, посредине неба - иссиня-чёрная туча. Совсем не в Машином стиле. Обычно она пишет какое-то подобие импрессионизма: снег пастельных оттенков на серых крышах, воздух кирпичного цвета, худые, словно недоразвитые, деревья. Мне скучно, зуб продолжает ныть. В гостиной что-то громко рассказывает Слон, слышен хохот. По дороге вдоль дома медленно ползёт автомобильный поток. Через какое-то время на лоджию выходит Маша. "Ну, как вы вообще?". Она раскуривает сигарету, выдыхает дым: "Нормально. Как всегда. А ты как?". "Да тоже ничего. Живу" - морщусь в улыбке. Как-то слишком уж высокопарно прозвучало это многозначительное "живу", и Машу это смешит; я улыбаюсь вместе с нею. Вообще, мы с нею - старые друзья.
"Что это за картина то?". "Эта? Да мазала тут, травы накурившись" - Маша усмехается, - "Ерунда, в общем; просто материала перевод. Но у меня к ней какое-то чувство странное". Умолкает, стоим, курим. "Какое?". "Ну, такое, как будто бы что-то в ней есть. Что-то странное, что выбросить мешает или сверху что-то написать. Что-то есть в ней такое, что закончить её требует". Объясняет, глядя на дорогу. Очень серьёзно. Маша красивая - щёки детские, большой чувственный рот. Когда она улыбается, то лицо её становится беззащитным, а на щеках образуются серпообразные ямочки. Я курю и думаю, чем же можно закончить эту её картину. "Дорисуй самолёт" - шучу. "Угу, Боинг" - щелчком отправляет сигарету во тьму. В лоджии появляется Глеб, пытается пьяно обнять Машу за плечи. Она отстраняет его и уходит в комнату. "Ты что скучный такой?". "Всё в порядке, просто зуб болит". "Выпей водки". "Спасибо, обязательно".
Странное всё же у меня отношение сложилось к Глебу: я знаю, кто он, что он чувствует; и даже знаю, почему он чувствует именно это. Я могу прогнозировать его поступки; но за рамками всех этих бессмысленных знаний находится нежелание признавать его, глебовское, право на существование таким, какой он, Глеб, есть: беспричинно довольный, беспочвенно спокойный, неподвижный и фундаментальный, словно труп. У Глеба уже новая работа; теперь он - специалист по логистике. "Это ерунда такая, связанная с перевозками грузов" - объясняет мне он - "Транспорт, страховки, форс-мажоры". "А как же физика, Глеб" - зуб ноет уже невыносимо. Возможно, я завидую ему, или, как иногда говорят, нас отталкивает друг от друга то, что можно назвать общей полярностью. "Да это та ж самая физика" - он смеётся. "Я тебя ненавижу, Глеб" - думаю, ощупывая зуб языком. "Мы с Машкой теперь почти буддисты" - Глеб не унимается, - "Мясо почти не едим". "Карму улучшаете?" - рот мой окончательно скривила боль. "Да. Реинкарнация - это ж такая вещь...ну, ты ж знаешь". "Не знаю". Он смеётся. "Понимаешь, человек может умереть, а потом в новом теле родиться. И те, кому нужно, могут его найти. И снова быть с ним". Плохо, что нельзя выпить обезболивающего; когда я водку накладываю на лекарства, то потом очень сильно, до одури, болит голова. "Может быть, действительно стоит так искать умерших близких среди живых?" - Глеб не на шутку увлечён. "Глеб, у тебя анальгин или парацетамол есть?" - я не выдерживаю. "Есть, поищи на кухне, в шкафу. Там коробка с лекарствами, увидишь" - Глеб, буддист - логистик, физик по образованию, курит и смотрит на проезжающие мимо автомобили. А я отправляюсь на кухню искать лекарства.
После кухни вхожу в гостиную, застаю окончание длинного тоста Резо; сажусь на пустой стул между Машей и Ростиком. Ростик пьяно клюёт вилкой остатки салата, Маша сидит с бокалом вина в руке и, кажется, смотрит сквозь стену. Я беру Машу за руку; она словно включается и смотрит на меня: "Как твой зуб?". "Да нормально, выпил таблеток. С тобой то что?". Улыбается. "Надоело всё" - говорит. "Почему?". Маша молчит, улыбается, не отнимая руки. В какой-то момент она склоняет голову и, губами, прямо в моё ухо, шепчет:
- Жизнь коротка, и смысла в ней нет.
Я смотрю на часы. Уже восемь; скоро уходить.
Ровно через семнадцать минут (позже я высчитал время с точностью до минуты) Маша выйдет на лоджию вместе с Резо. Она попросит Резо дать ей посмотреть пистолет. И, как только глупый Резо, забыв вытащить из оружия обойму, передаст ей "макаров", она, Маша, милая девушка с красивым детским лицом, молча, без лишних движений и слов, вложит ствол пистолета в свой тёплый рот и вдавит до упора спусковой крючок. Она закончит, наконец, эту странную картину, где небо на всё полотно, а посредине неба - иссиня-чёрная туча, закончит её безжалостным мазком из крови, кусочков мозга и осколков черепной кости. Через семнадцать минут Маша исчезнет раз и навсегда, не оставив следов, как взорвавшийся вулканом остров. Но сейчас её узкая ладонь лежит в моей ладони, её волосы щекочут мне губы, когда я отвечаю ей, так же: губами - прямо в ухо: "Да, жизнь коротка, и смысла в ней - нет".