Тоже Саше, потому что все самое шизофреническое хочется посвящать ей
Когда муж сказал Катеньке, что уходит, она совсем не удивилась, даже плечами не дернула. Муж уже давно вел себя странно. Приходил домой поздно, с лицом каким-то рассеянным, от его пальто пахло запахами, которых у Катеньки в квартире никогда не было: то океаном, то жасмином, то ванилью. Катенька ни о чем не спрашивала. Ей нравились эти запахи. Дождавшись, когда муж наестся супа и отвернется к стене, Катенька на цыпочках кралась в прихожую, бросалась лицом в пальто, закрывала глаза и вдыхала океаны, апельсины и ваниль.
Потом муж повел себя еще более чудно: вдруг стал нахваливать куриный суп с вермишелью и макароны с тефтельками, а однажды и вовсе пришел с розой, завернутой в бумагу. Катенька удивилась, но спрашивать ни о чем не стала. Розу поставила в вазу и принялась размачивать булку для котлет. Муж терпел три дня, потом сам пришел. И потому, когда он сказал, блуждая глазами по всей комнате: "Извини, я полюбил другую", Катенька даже не переспросила, только кивнула покладисто. Когда он сказал, что оставит себе машину и дачу, а ей пусть остается квартира, Катенька тоже не расстроилась: водила она плохо, всего пугалась, автомобилисты сигналили ей, опускали стекла и кричали громко: "Курица!". Дачу Катенька тоже не любила: там было то жарко, то холодно и кусали комары, потом зудела и чесалась кожа. Но когда муж сказал, что хочет оставить себе картину из гостиной, Катенька, наконец, удивилась. "Завтра заберу" -- пообещал муж, надел пальто и ушел к кому-то, от кого пахло океанами, апельсинами и ванилью.
Катенька сидела на стуле в гостиной и смотрела на картину.
Картина висела над диваном, сколько Катенька помнила их совместную с мужем жизнь. Представляла она собой не бог весть что: какой-то унылый деревенский пейзаж. Под грозовым серо-сизым небом ютилась избушка, рядом лепились какие-то снопы, и все было очень мрачно. Как картина попала к ним в дом, Катенька не помнила: то ли муж нашел ее на каком-то развале и зачем-то приволок домой, то ли ее подарил мужнин дальний родственник-алкоголик -- десятая вода на киселе, то ли и вовсе досталась от предыдущих жильцов.
"И зачем она ему?" -- размышляла Катенька, глядя на сырой насквозь пейзаж.
Утром Катенька проснулась, встала, привела себя в порядок, накрасила губы, отыскала большой черный чемодан, который они с мужем использовали только однажды, когда после свадьбы полетели навестить родственников, живущих у моря. Катенька подставила табуретку, сняла со стены картину, аккуратно обернула ее в несколько слоев бумаги для выкроек и положила в чемодан. Взяла его в одну руку, на другую перекинула бежевый плащ, повесила сумочку на плечо и щелкнула замком.
Она шла по улице, разглядывая дома и автомобили. Картина оказалась совсем не тяжелой и ничуть не тяготила. Рядом с Катенькой притормозила белая машина.
-- Подвезти? -- спросили оттуда.
Катенька села, особенно не раздумывая и не разглядывая водителя, кое-как пристроив чемодан между коленей.
-- Куда едем?
-- В аэропорт, -- скомандовала Катенька, хотя лететь никуда не собиралась. Она даже паспорт с собой не взяла.
-- Куда летите?
-- В Женеву, -- зачем-то сказала Катенька. Женеву она видела только один раз на картинках в журнале в рубрике "Путешествия". В Женеве были кафе под тентами, фонтан из воды и круглые шоколадные конфеты. Ей нравилось слово "Женева" -- оно звучало волнующе и зовуще, как название духов, от которых пахнет ванилью и свежей травой.
-- Приехали, -- оповестил водитель. Катенька повернула голову и наконец немножко его рассмотрела. Он был маленький, пухлый, в серенькой кепке, с усами, напоминавшими маникюрную щеточку, и глазами, спрятанными в кармашки черных очков.
Аэропорт был похож на большую стеклянную коробку. Катенька немного побродила внутри, потом села на жесткую скамейку и стала читать электронные табло. Люди летели в Лондон, Милан, Новосибирск, Екатеринбург, Стамбул. Все пассажиры были оживленные и много смеялись. Катенька разглядывала их, пытаясь угадать, кто куда собирается. Она постояла в разных очередях, прислушиваясь к себе, пробуя понять, куда хотелось бы улететь ей самой и есть ли разница между теми, кто летит в Томск и теми, кто отправляется в Хургаду.
В аэропорту было шумно, и шум утомил Катеньку. Когда на стеклянной стене вместо взлетных полос и взволнованных людей она стала видеть себя и вереницы очередей из лампочек в потолке, Катенька поднялась, взяла чемодан и вышла на улицу.
Здесь тянулся нескончаемый караван такси и машин. Все спешили и толкались, держали в руках таблички, букеты и сумки и выкрикивали разные имена. Катеньку никто не звал. Ей было все равно куда идти, и она пошла направо. И тут среди желтых пятен такси она заметила знакомые усы и тут же услышала знакомый голос.
-- Садитесь! -- пригласил он.
Ничего не отвечая, Катенька привычно влезла в машину и застегнула ремень.
-- Ну что? -- спросил водитель, когда они выбрались из толпы такси и помчались по ночному шоссе. -- Как Женева?
Усатый водитель надавил на газ. Катенька смотрела, как стрелка дрожит между единицей и восьмеркой, пытаясь дотянуться до нуля.
Они повернули направо, дорога завиляла, автомобиль запрыгал, они зачем-то карабкались вверх, окна царапали кусты, и ничего было в них не видать.
Катенька сидела, глядя прямо перед собой и не задавая лишних вопросов.
Они взобрались на вершину холма, откуда был виден весь город. Водитель заглушил мотор. В темноте через лобовое стекло Катенька смотрела на россыпь огней внизу.
-- Покажете? -- спросил мужчина.
Катенька вздохнула, выбралась из машины. На холме было холодно, дул ветер. Она надела плащ, положила чемодан на капот, открыла его и достала картину, прислонив к стеклу. В темноте сырого поля в стене дома ярко светилось окно с крестообразной рамой. Катенька видела, как внутри окна, за той его стороной двигаются тени. В доме кто-то ходил.
-- Здорово сделано, -- заметил водитель.
Он наконец снял очки, чтобы получше приглядеться, посмотрел на картину, потом на Катеньку. Глаза у него были, как две болотистые лужицы.
Они немного постояли, ежась на ночном ветру.
-- Ну, поехали что ли, -- сказал усатый, насмотревшись, и пошел в машину.
Катенька аккуратно завернула картину в бумагу, защелкнула замки на чемодане.
Он вел уверенно и быстро, не спрашивая адреса. Катенька молчала. Она устала и разговаривать не хотела.
Они припарковались в маленьком сквере у трехэтажного дома. Двор в этот час был тих. Чуть шелестели пыльными листьями высокие тополя, простуженно мигали фонари.
В подъезде тускло светили лампы, освещая путь наверх. Они поднялись на третий этаж, остановились перед деревянной дверью, выкрашенной в красный. Водитель зазвенел ключами, впуская Катеньку внутрь.
В квартире воздух был пыльный, и отчетливо пахло супом.
-- Я сварил, пока вы были в Женеве, -- пояснил хозяин, помогая Катеньке раздеться.
-- Суп полезен для желудка. Будете?
Катенька кивнула, всунула ноги в тапочки, подхватила чемодан и заскользила, как на лыжах, к кухне.
Водитель стоял у плиты и грел суп на конфорке, а на другой -- чайник. Катенька смотрела на синие газовые цветы и резала хлеб.
Усатый деловито разлил суп по тарелкам, достал из ящика две ложки.
-- Приятного аппетита, -- пожелал он.
-- Взаимно, -- ответила Катенька.
Она поняла, что страшно проголодалась. Суп был вкусный и быстро согрел ее.
-- Очень вкусно, -- честно похвалила Катенька. -- Спасибо!
-- На здоровье, -- было видно, что водителю приятна ее похвала.
Он был маленький и круглый, Катенька смотрела на его маленькие круглые пальцы, крепко обхватывающие ложку. Они напоминали детские сосисочки.
Поели. Водитель принялся мыть посуду. Катенька попросилась в ванну, выдавила на палец немного пасты и повозила по зубам. Намылила лицо и руки, потом совсем разделась и влезла под душ. Потом надевать свою одежду было не очень приятно, но Катенька не знала, как иначе выходить к усатому водителю.
Он ждал в темном полумраке комнаты.
-- Вы на кровать ложитесь, а я на диване посплю.
Водитель отвернулся, стянул через голову футболку и, не оборачиваясь, лег на диван.
-- Спокойной ночи, -- пробормотал он, вздыхая.
-- Сладких снов, -- пожелала Катенька.
Кровать была большая, железная и скрипела пружинами.
Каиенька влезла в нее и укрылась одеялом, ощущая щекой жесткую белизну наволочки. "Кто это так крахмалит ему белье?" -- подумала Катенька, укутываясь поплотнее. Она смотрела в темноту окна, оттуда на пол падал мертвый электрический свет уличных фонарей. Водитель сопел.
Катеньке не спалось. Она встала, на цыпочках подошла к чемодану, открыла его. Стараясь не шуметь, развернула картину, поставила ее на стул и вернулась в постель.
Она подложила ладонь под щеку и стала смотреть на желтый квадратик окна. Это успокаивало. Кто-то ходил там, в темной избе на сыром поле, там шла какая-то жизнь, которая не имела ни малейшего представления о Катеньке и Женеве, и мысли об этом странным образом умиротворяли.
Катенька задремала, уткнувшись носом в уголок одеяла. Из окна тянуло влажной росой, сеном, свежим утренним ветром. Во сне ей виделся какой-то мужчина, от него пахло апельсинами, он был очень сердит и все время кричал.
-- Дура! -- ругался он. -- Ты зачем взяла картину -- пропадешь ведь! Отдай назад!
Лицо его казалось Катеньке смутно знакомым, но мало ли лиц в жизни проплывают мимо, и она только отмахивалась от него.
Под утро сердитый мужчина исчез, и Катеньке удалось немного поспать, прежде, чем она по привычке проснулась за несколько минут до рассвета. Она поднялась, потянулась, повела плечами, разминая кости, прошлепала к окну, ощущая сквозняк босыми ногами.
Утро обещало быть мрачным. Небо все затянуло тучами, с поля тянуло промозглой сыростью.
Катенька вздохнула. Муж сопел на диване, отвернувшись к стенке. Катеньке было жалко его будить, и она еще немного постояла, глядя как ветер разбрасывает влажное сено.