Аннотация: Кто ты, мешающий мне жить в моем пустом доме, кто ты, будящий меня по ночам, кто ты, заставляющий бродить по пустым этажам в поисках себя...
Храп разносился по всему дому, поднимаясь под своды высоченных потолков, ныряя в глубину подземелий, стелясь по каменному полу бесконечных коридоров и проникая во все незаметные глазу уголки. Он был настолько привычным и родным, что совершенно не пугал и не раздражал. Но, не смотря на то, что он повторялся каждую ночь, привыкнуть к нему и не замечать, не было никакой возможности. Я давно забросила все попытки отыскать этого загадочного храпца, столько ночей заставляющего меня вставать и покорять неисчислимые винтовые лестницы, спиралями уходящие в многочисленные башни, бестолково бродить по километрам коридоров. И куда бы не пошёл, как бы высоко не поднимался и как бы низко не спускался, храп не становился ни тише, ни громче, потому и направление оставалось загадкой, самой большой тайной дома. Уже многие годы, как я забросила ночные похождения. Храпец проявлял себя только по ночам, всё остальное время он не напоминал о себе, и, по правде говоря, перестал меня интересовать. Я была ему благодарна хотя бы за то, что благодаря его громкому сну, открыла для себя тайные комнаты и потайные двери, о факте присутствия которых не имела ни малейшей догадки. Что странно, храп этот не только не раздражал, но и приносил с собой гармонию и спокойствие, а также доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие. И смысл поиска состоял не в том, чтобы попросить загадочного храпца спать тише, а скорей, чтобы увидеть его, прикоснуться, обнять. Храп стал частью меня и при этом он не был во мне, и мне хотелось вернуть недостающую часть. Возможно, чтобы стать полноценной. Сегодня, после стольких лет ничегонеделанья, я не смогла совладать с собой, поднялась с постели и отправилась на поиски. Мягкий бархатный храп пролетал сквозь меня, как будто я была бестелесной, а он, наоборот, обладал небывалой плотностью. Шагая по коридору, я вся была слухом. Неожиданно яркая волна ворвалась в мои мысли, на неописуемо короткое мгновенье перекрыв собой даже храп.
...Одетая в свет и узорчато-переливчатую паутину, я стояла в главном холле, как никогда сером, неосвещённом и запущенном. По ступеням спускался он, в тёмном камзоле и высоких сапогах, сжимая в длинных пальцах шляпу-котелок...
Лишь короткое мгновенье, яркая вспышка. И снова коридор, освещённым слабым электрическим светом настенных канделябров. Я резко остановилась, возвращая себя в воспоминания. Но картинка не возвращалась. Вернувшись к действительности, я поняла, что храп прекратился. Волна невообразимого животного страха и тоски накатила на меня. Я стала крутиться на месте, прислушиваться, всматриваться, как будто звук можно увидеть, осязать. Я бы сошла с ума, если бы звук не вернулся. Но прошло всего несколько секунд и родной, согревающий душу храп возобновился. Моему облегчению не было предела. Я продолжила свой путь, бессмысленно преодолевая метр за метром, открывая и закрывая двери, заходя в комнаты, спускаясь по лестницам. Следующая вспышка настигла меня в одной из десятков спален. Она была продолжительней и детальней.
...Я стояла в центре холла, за моей спиной с заунывным протяжным стоном захлопнулись входные двери, паутинки взметнулись вверх, укутывая меня вихрем пыли. Он остановился на середине верхнего пролёта лестницы и, сузив глаза, рассматривал меня. Губы его блуждали в немного ехидной улыбке. Он переложил шляпу в другую руку, освободившейся рукой взялся за перила и продолжил спуск...
Тишина. Ни с чем не сравнимая тишина, и тающая картинка холла. Как я не пыталась задержать воспоминание, оно вновь ускользнуло от меня. А вместо храпа давящая пустота. Мгновенья проходили, сменяли друг друга, но ничего не происходило. Я выбежала из комнаты, но выход в коридор ничего не изменил. Я бежала по коридору, но даже не слышала звука своих шагов, как будто их не было вовсе. Чтобы хоть чем-то заполнить тишину я хлопала дверьми, открывая их, и, со всей силы, отправляла обратно. Они скрипели, громыхали, но, точно на зло, подозрительно тихо и коротко.
И вдруг с глубоким вздохом по холодному полу заскользил храп. Нежный, родной, присущий только ему, больше похожий на глубокое дыхание. Его, сжимающего свой извечный котелок, сужавшего глаза и улыбающегося одной половинкой рта. Понимание пришло вместе с храпом, резко и отчаянно. Не представляю, как я раньше не могла его вспомнить! Сейчас я прекрасно помнила его, величественного, надменного, но только не со мной. Со мной он всегда был нежным и чутким. Таким как я хотела его видеть.
Дыхание его изменилось, храп почти прекратился. Теперь это дыхание стало сродни дыханию спокойно спящего человека, но иногда оно надрывалось.
Но вместе с этим пониманием вернулись и прежние мысли. Мысли о том, что от него мне осталось всего лишь дыхание и эти стены, радовавшие меня все эти годы и навивающие тоску.
Из ниоткуда явились безответные вопросы. Кто я? Откуда пришла к нему? Почему, почему мои руки легко проходят сквозь стены, хотя я раньше никогда не замечала этого? Что я так сильно хотела забыть и почти добилась своей цели? Я хотела забыть его или себя? И что значит "Лишь один хозяин. Один дух. По-другому не бывает."? К чему эти слова?
Я сбежала вниз по лестнице в ярко освещенный зал холла. Следующее воспоминание так сильно встряхнуло меня, что я не удержалась на ногах и упала на колени.
...Я была прекрасна, я была молода и независима. Я наслаждалась, когда приносила им удовольствие. Я пыталась всячески услужить, лишь для того, чтобы мной восхищались, любовались, любили, но никогда не воспринимали меня как должное. Я смягчала углы ступенек, когда их дети падали и метили в них головой. Я распахивала двери, когда они не могли попасть ключом в замочную скважину. Я включала свет, когда они с занятыми руками спускались в подвал. Я раздувала камин, когда они засыпали возле него, не думая о том, что могут простудиться. Я выгоняла сквозняки и не пускала холод в дом. Разгоняла пауков и снимала паутину. По ночам я прогуливалась по коридорам, съезжала по перилам, танцевала в холле. А однажды я залезла на крышу и неожиданно для себя увидела его. Странно, что прежде я никогда его не замечала. Возможно, я была слишком влюблена в себя, чтобы замечать кого-то ещё. В эту ночь я любовалась звёздами и наверно как-то по особенному открылась для мира, разрешила себе заметить что-то кроме себя.
Он стоял на холме напротив. Он был гораздо старше меня, лет на триста, не меньше. Но было в его образе что-то такое, что заставляло смотреть, нагло рассматривать, не отводя взгляд. С этого дня всё изменилось. Я каждую ночь залазила на крышу и смотрела на него. В доме раздавались крики, кто-то упал со ступенек, кто-то ударился о дверной косяк, кто-то не мог понять, откуда дует... Меня это уже не интересовало. Я искала встречи. Днём он не появлялся. Только ночью выходил в окно в самой высокой башне, прямо под часами, снимал шляпу-котелок, отвешивал мне шутовской поклон, показывал на небо и что-то кричал, но из-за большого расстояния я не слышала ни слова из того, что он говорил. Уют пропал из дома, а за уютом ушли и они. Но меня это не расстроило. Мне было уже откровенно всё равно. Я уже не уходила с крыши. Сидела день и ночь на пролёт. Ночью смотрела на него, днём ждала его появления. А потом внезапно в доме что-то очень громко треснуло. Это обвалился потолок второго этажа. За то время, на которое я забыла о доме, он состарился на добрых несколько сотен лет, хотя вряд ли успел пройти и десяток. Мой дом умирал, и тому виной была я.
В этот день я спустилась с крыши, ходила по грязным коридорам, где пыль можно было собирать лопатой, но мои шаги как всегда даже не задевали её, стёкла были выбиты, хотя я не заметила, когда это произошло. В доме несколько раз побывали воры, последние вынесли остатки мебели и мрамор с подоконников. Это было царство пауков и пыли. Я осторожно выбралась обратно на крышу, только сейчас увидев, что черепица уже на половину осыпалась. Я стала кричать ему, надеясь, что он услышит. Но до ночи он так и не появился. Ночью он вышел в окно, снял с головы шляпу, поклонился мне и указал на свой дом. Я в последний раз прошлась по прогнившему паркету, открыла входную дверь и, впервые со своего рождения, переступила порог. Едва мои ноги встали на осеннюю траву, дом за моей спиной рухнул, но я даже не обернулась. Непривычно шагая по траве, я не могла оторвать глаз от огромного средневекового замка, стоящего передо мной. Величественный, прекрасный, всегда зрелый, но не стареющий. Входные двери приветливо распахнулись, едва я подошла к ним. Я вошла в огромный холл, запущенный и не освещённый. Двери за моей спиной с заунывным протяжным стоном захлопнулись, паутинки взметнулись вверх, укутывая меня вихрем пыли. По лестнице спускался он, точно такой, каким я видела его прежде, каким представляла себе и дорисовывала образ, в тёмном камзоле и высоких сапогах, сжимая в тонких длинных пальцах шляпу-котелок. Он остановился на середине верхнего пролёта лестницы и, сузив глаза, рассматривал меня. Губы его блуждали в немного ехидной улыбке. Он переложил шляпу в другую руку, освободившейся рукой взялся за перила и продолжил спуск. Я не шевелилась, не дышала и даже, кажется, ничего не чувствовала. Только смотрела, как его ноги ступают по запылённым ступеням, поднимая маленькие облачка пыли. Он был более живым, чем я. Он подошёл ко мне, вновь опускаясь в поклоне.
- Позвольте, - проговорил он, снимая камзол, и одевая его на мои голые, одетые в одну лишь паутину, плечи, сам при этом остался в сероватой рубашке с жабо.
Я дрожала, как когда-то в детстве, когда в дом впервые приехали они. Мне хотелось столько сказать ему, но он, не переставая улыбаться, произнёс:
- Очень жаль, что нам не удастся с вами поговорить.
- Но почему же? - Я не нашлась, что ответить ему, кроме этого глупого вопроса.
- Я же не мог оставить вас на улице. Увы, но лишь один хозяин. Один дух. По-другому не бывает. Но без него тоже нельзя. Устраивайтесь! - Теперь он улыбался двумя половинками губ. Сделал несколько взмахов рукой со шляпой перед лицом и взорвался фонтаном света и пыли.
Я искала его весь остаток ночи и следующий день, но безуспешно. А на вторую ночь я впервые услышала его храп...
Я сидела под лестницей и рыдала в голос, уронив голову на колени. Не знаю, сколько это длилось, время совершенно изменило свой бег, исчисляясь уже не в секундах, минутах и часах, а в каких-то новых, не известных прежде мерах исчисления. Я встала на ноги и поднялась на несколько ступенек, поглаживая перила. В ответ дом замурчал, словно огромный кот и размеренно спокойно задышал. Я увидела тонкую паутинку, спускающуюся от перил к ступенькам, и убрала её рукой.