Опубликовано в журнале "Полдень XXI век", N 1-2005

ЦЕПИЦЕНТР

Не скажу, что моя армия хуже других была. Всякое случалось. Ну, жить не давали, ну, в морду били. Ну, я бил. А как же без этого?

У древних римлянов децимация была. Я читал. То есть драпанет легион с поля боя - всё, выходи строиться, негодяи. Подходи, ребята, по одному, доставай из вазы камешки. На девять белых один черный. Вынул черный - получи по кумполу, брат мой лихой. Вынул белый - живи. По жребию, без обиды. И чтоб другим неповадно было.

Армия для того и существует, чтоб солдаты умирали. На сто человек всегда родится один, два, три таких, что мать родная только перекрестится, если их куда-нибудь заберут. Если не забрать, они ж бузить станут. А которые смирные - девок брюхатить, нищету плодить. А так они все за колючкой. И в Америке армия. Им ведь тоже свой брак девать куда-то надо. Всех-то посадить не за что.

В моей армии всякое было, и всего понемножку. Кто б ты ни был, хоть конем шахматным ходи, хоть шелковым стань, хоть картинкой со стенда по строевой подготовке - все равно достанется, хотя бы за компанию. Хоть чуть-чуть, да каждого придушат. Ну, а кого-то - до конца. Потому что главное дело военных - убивать. Без этого армия не может. Без этого она, как дрочила прыщавый, сама себе пальцы до крови грызть начинает.

Один у нас в машину греться полез - завел, заснул, а она в боксе стояла. Одного Казанин удавил, полотенцем - тот долг не отдавал, что ли. Мы тогда в ленкомнате сидели, по телевизору Пугачева пела. Входит Казанин, красный такой, и тоже садится, смотрит. Ну, потом его раскололи. А один сам удавился.

У нас на взводе тридцать шесть рыл было. Каждый по два года родине отдал. Умножь на тридцать шесть - аккурат жизнь получится. Даже больше - мой батя и полтинник не разменял, от силикоза загнулся. Ну а те, выходит, догнали и перегнали. Перевыполнили. Природа не дремлет, свое всегда отнимет.

Замполит там всё про чувство локтя вкручивал, про тесные ряды, про дружбу, про другую всякую херню. А я так скажу: лиши людей свободы, и они сами по себе стадом будут. Они от такой жизни не думают уже, за них начальство думает. И не так ведь, чтоб насилие было: ты, мол, не думай, а то заморю, жить не позволю. Нет, сами уже думать не могут. Не могут, и все.

Будь ты семи пядей во лбу, а когда жрать все время хочешь, только о жратве и думаешь, больше ни о чем. А лопатой машешь - только и думаешь: когда ж яме конец? Там может показаться, что все о воле думают, потому что только о воле говорят. А на воле ты ел, когда хотел, и курил, когда хотел. Поэтому о воле и думают будто бы. А на самом деле - о жратве. Ну, к дембелю поближе, когда противостоин тебя уже не берет - о бабах. А так - о жратве, да покимарить бы. В это время за тебя другие и думают. И там все такие. От этого все и становятся дружным таким с виду коллективом. Единомышленники, мать нашу. А думают за всех умные. В армии других и не бывает. Там все либо самые умные, либо самые глупые, сколько их ни есть по стране.

У них там и специальные заморочки делают. Взять, к примеру, кино. Я только на воле знаешь, что сообразил? Я раньше не понимал, зачем у нас фильмов много, и все они такие безмозглые. Аллка под конец уже без меня в кино ходить стала - знает, что я через десять минут встану и уйду. Ну, разве что портвейна за пазуху возьму, чтоб хлорку туда сунуть и через хлорочку соснуть.

Ну, вот, а в армии от этого не уйдешь. Если тебя перед экраном посадили, то крутись, не крутись, а смотреть будешь. Будешь - никуда не денешься.

Я там специально опыты ставил. Пригонят нас в клуб: садись и смотри. Свет погасят, а я - глаза вниз и о своем думаю. Книжки вспоминаю: "Три мушкетера" там, "Королеву Марго", "Похождения Васи Кочерыжкина" и так далее. Из "Родной речи", к примеру. Думаю, думаю... Вдруг все смеются и я смеюсь. Хотя и не смешно. Но все смеются, а я со всеми. Потому что давно уже не мушкетеров вспоминаю, а на экран смотрю. Пробую снова - через минуту та же картина. Будто кто насильно меня смотреть заставляет. Или гипнотизирует. Мушкетеров-то про себя вспоминаешь. А кино-то вслух орет! Просто растворяешься в этом кино. Какое б оно безмозглое ни было, жить в нем, а не тут начинаешь. В детстве, помню, про войну фильм глядя, жуть брала - один к одному. Один к одному!

Ладно, про это и так все знают. Я вот о чем. Пацан-то, что у нас повесился - он всех удивил. Я понимаю, если б он чмо был. Если б его по ночам на полах гноили или, скажем, в сушилку - калориями кормить. Не, ты чего! Кто ж он был, дай вспомнить... Завскладом, что ли? Из хозвзвода он - это точно, там у них одни литовцы были. Лейдерис его звали, Ромас.

С этими литовцами осечка вышла - с гражданки пригнали, а после наехала комиссия и шерстить всех стала. И у многих литовцев родня в Америке оказалась, или у немцев служила, или братья лесные были, точно не знаю. В общем, каких-то на хозвзвод перевели. Там почти все литовцы стали, потому что нашего к хлебу пусти - он в момент все пропьет да раздаст, да еще воровать будет. Случалось уже. Вот наших на объект вернули, а литовцев - на хозяйство. На объекте потом бардак полгода был, без них справиться не могли, потому что ребята всё грамотные ушли, все специалисты уже. Наши, помню, перед отбоем в карты режутся или тормозуху пьют, или чмо какое-нибудь чморят. А литовцы в учебном классе Р-110 тихонько врубят и по-своему что-то слушают - небось, тоже из Америки. А Ромас лежит на верхнем ярусе, книжку читает с картинками такими... Ну, как у врачей - микробы там увеличенные или глисты, хрен его разберет. Врачом, наверное, стать хотел.

Ну вот. Они, кстати, все сельские были. Мы просто балдели: из села, а по-русски свободно, вот как мы с тобой говорят. Это ж значит, они два языка уже знали. Из села, называется - прикинь, да? С ними, бывало, один стоишь - все из вежливости по-русски говорят, а ты меж них как в кино, к немцам засланный. Тем более, что форма-то наша, кроме шапок да пилоток с той, немецкой слизана. А уж если фуражки наденут, да которые в очках - всё, хенде хох.

И Лейдерис этот тоже из села был. Не, с хутора. У них, говорят, хутора, а не села. А в хозвзводе хорошо - у всех жизнь личная, в строю их не шмонают, копать да грузить, да в караулы не гоняют. В кино, кстати, тоже - всегда дела находили. У всех каптерки - а то, думаешь, где б он книжки держал? Да из тумбочки их бы в момент на подтирку унесли.

Так вот, случай с ним был. Деды тогда на дембель собрались - всё, уже портфели сложили, команды ждут. Прибегает шнырь со штаба: сдавай военные билеты, дембельские штампы ставить будут. Все от радости орут, а Миша Эгенмырадов - туда, сюда - нет билета. Как сквозь землю провалился. Миша всю казарму перевернул - нету. У меня, если по правде, все тогда и опустилось - я за этого Мишу больше всех радовался, что рожу его больше не увижу. Первый гад по всей химзащите был. А тут он без билета - это значит, когда ж его теперь домой-то отпустят? Всем дембелям - "Славянку", и с плаца - на КПП, к вездеходу. А Миша - в конце строя, в столовую, пайку хавать. Он, веришь, аж поседел - здесь вот чубчик у него седой стал. За ночь!

Утром, значит, стоим на разводе, Малышев разоряется: я тебя на губу, а на тебя дело заведу, а твоей матери письмо напишу, чтоб у нее сердце болело. Потому что ночью в автопарке с какого-то ЗИЛа коробку передач свинтили, а кто - неизвестно. Тут заходит этот Лейдерис - и к нему: товарищ капитан, разрешите обратиться. По хозяйству его что-то спрашивает. Ну, побазарили, он идет к выходу. Смотрит так мельком на нас, и вдруг оборачивается, будто ударил его кто! Зырк - опять на нас! Зырк! Поглядел и ушел.

А у нас два азера были, Насыров и Абдуллаев. Насырова этого все другие азеры презирали, потому что он был чмо. Ух, как они его не любили! Он и правда пацан был червивый. У него как-то на полигоне противогаз порвался, так он с салаги срывать стал. И этот, Абдулка маленький больше всех его доставал - как оса рядом вертится, что-то по-ихнему скажет и смеется, а Насыров прямо с лица чернеет, шипит: "С-с-ским азн!"

И вот Лейдерис после развода приходит, Абдулке что-то говорит. Тот не понимает, потому что месяц как с гор спустился. Ну, Лейдерис ему машет: пошли. Идут вдвоем к Абдулкиной койке, поднимает Лейдерис подушку, простыню - а там военный билет лежит. Мишин, чей же еще? Абдулка его хватает, бежит, орет: "Мища! Мища! Насыров!"

Ну, всё сразу ясно стало. Мишу этого от Насырова вчетвером отрывали и оторвали, слава богу, а то застрял бы Миша в наших рядах еще хрен знает на сколько. Насырова на губу тут же закрыли, потому что со всего полка другие азеры сбегаться стали - Насырова метелить. Они б его почище Миши изваляли, бывало уже. И только потом уже все догнали: а Лейдерис-то как узнал?

Ну, не знаю, как узнал. Понимаешь, нам, салагам, такие вещи знать не положено было, то есть спрашивать, и вообще говорить громко. Не принято было.

Так вот: в тот день Лейдерис с утра, говорят, не в себе был. То, сё у себя сделал, кухонному наряду харч отпустил, и на объект пошел. Его пускать не хотели, потому что допуска не было, но он уговорил - и в ЛАЦ. А с этого ЛАЦа хоть во взвод, хоть в Антарктиду позвонить можно. Он и давай звонить. Дозвонился и спрашивает: "Ниёля, ты вчера вечером в каком платье была? В зеленом?" Там друг его сидел, Воробьевас, ага, такая у него фамилия была. Так он потом рассказывал: прямо неудобно слушать стало, так хорошо мужик в бабских тряпках разбирается. Одно слово: немцы.

Ну вот, кладет, значит, трубку - и на выход. Я его, кстати, в этот момент, за полчаса до вечерней проверки видел. Стоял, с Пашуконисом о чем-то базарили. Вроде, спокойный был.

Стоим, значит, на проверке. Чувствую, что-то долго стоим, досчитаться не могут. Вдруг с КПП Валька Валова бежит, жена начальника санчасти. Сам Валов, потом узнали, бухой лежал. Бежит Валька прямо через плац, сиськи вверх-вниз на бегу так и ходят - и в подвал, где каптерки. Потом вылезает из подвала Пяткунас - хозвзводу рукой машет, а потом рукой от своей шеи вверх так провел, как по длинной трубке. Ну, и все ясно стало. На ремешке от штанов удавился. Брезентовый такой ремешок, тонкий.

Ну вот. Шухер поднялся - дело обычное.

Сначала братья Лейдериса приехали. Ну, им показали все, что надо, что не чморили его, масть ему не клеили, что сам удавился. Сами же литовцы их водили. Погрузили им Лейдериса на вездеход - и к пристани, а там спецгрузом отправили. А через неделю приезжают они снова. И старуху какую-то с собой привезли. Старая, ведут под руки.

"Где крест?" - спрашивают. А литовцам этим, которые хотели, разрешалось кресты носить - я в бане у многих видел, и у Лейдериса тоже. Литовцам - кресты, азерам - усы, Насырову, правда, свои же не давали. Ну вот, где крест, спрашивают. Крест потерялся. Опять шмон по полной форме. Нет креста. Тогда выстроили весь полк на плацу и стали старуху перед строем водить. К нам однажды генерал из Москвы приезжал - идет вдоль строя и пальцем тычет: этот, этот. Онанистов выявлял, по глазам.

Ну вот, и старуха так же ходит, ходит... Вдруг остановилась перед Насыровым, и в грудь его пальцем - тык! И выяснилось, значит, что крестик этот Насыров у Лейдериса скрысил, а из крестика себе подкладку сделал. Ну, под комсомольский значок подкладку: взлетает ракета - дым столбом, а уж к дыму значок приделан. Для красоты. Там многие так делали, только из банок всяких. Ну, Насырова на губу, крест, что остался, старухе отдали. Хрен знает, как она его вычислила! Он ведь этот крест наждаком так обшоркал, что снаружи не узнать было.

Еще пара дней прошла - выходные были, кино показывали. А в понедельник приезжает комиссия. Мы сначала думали - по Лейдерису. Да нет, там штатских больше генералов было.

А штатские - ребята в массе молодые, и девки с ними - мы все балдели. Фигуристые такие, жаль только, в накомарниках, как в парандже. Утром на разводе полковой так прямо и сказал: чтоб где попало не ссали, а то издалека видать. Приборы какие-то носили, вертолет над частью три дня летал, восьмерки делал туда-сюда, его ребята уже сбить хотели, спящей смене кимарить не давал.

И знаешь, чего они приезжали? На объекте часы вперед ушли. Там часы такие были: точка, а за ней цифр двадцать горят - доли секунды. И вот эти часы сбой дали. Сперва думали, из-за подстанции. Туда Волынин, электрик, накануне полез. Вдруг грохот, дым! Выскакивает Волынин - хэбэ на нем дымится, и морда тоже дымится. Замкнул там что-то не по форме. И над объектом сразу трубы задымили - там под землей дизельные станции, аварийка. Автоматически переключились. Так думали сначала, это из-за Волынина. Да нет...

Дело в том, что по всей части сдвиг прошел. А потом дальше, на урман. Эти, штатские, его и мерили. С нашей части, говорят, сдвиг и начался. То есть у нас одно время, а отъедешь немного - уже чуть поменьше. Немного, но меньше. На эти самые доли. Еще чуть отъедешь - обратно нормальное, но и там вскорости меняется, прямо как волна догоняет, и как у нас становится. И так по всей Земле прошло.

Тогда же по всему миру часы на секунду вперед перевели, не помнишь, что ли? И объяснить никто не смог, почему, и замяли это дело. Земля, что ли, сама вдруг крутанулась. Вот как знаешь, спичка горит ровным пламенем, а дойдет огонь до конца - и как вдруг полыхнет! И здесь вроде как то же самое. По "Очевидному - невероятному" об этом начали было рассказывать, а тут команда "тихий отбой, суки!" и дежурный телек вырубил.

Ну вот, а как стали цепицентр искать, нашли у нас. Провели там какие-то линии, скрестили - сперва думали, на объекте. Да нет, оказался центр аккурат над каптеркой, где Лейдерис удавился.

Ладно... Подумаешь, секунда! Если б оно сразу до дембеля рвануло - а то секунда!

Тогда-то всем этот Лейдерис до фени был. Лейдерисом больше, Лейдерисом меньше... А сейчас жаль парня. Свои растут...