холодная, как лед. улыбается одними губами носит черные строгие пиджаки, держит спину очень прямо говорят, очень богатая никто не мог сказать, как ее перевели на эту должность она, кажется, тоже не знала но работала на совесть
ее уважали, недолюбливали, шептались за спиной вроде замужем, а мужа не видно мялись и запинались, когда она смотрела и слушала постукивала зонтом-тростью по старому паркету
а он был обычным ментом, только глаза чересчур серые любил грызть ручки и носить свитера с высоким воротником говорил: наслушались, хватит наши компьютерщицы - понятные девки, а это что такое но в глубине души робел она засела в нем, как в мизинце заноза думал о ней часто
а дома жена красит волосы в рыжий цвет и готовит борщи борщи получались отменнейшие и он любил ее или так ему думалось и только черные волосы этой нарушали мещанскую гармонию черные, блестящие, всегда в хвосте и вся она строгая, недоступная
он матерился сквозь зубы и шел в бар там он цедил что-то о проклятых бабах видел ее не в снах хотя жаль
по выходным - теща он прибивал полки в ванной клеил кафель жена курила на кухне оливье, помидоры, водка после голова раскалывалась, и он хотел на работу
потом настала зима, и стало совсем невыносимо ее присоединили к группе присовокупили, как выразился начальник теперь она не слушала, а говорила и каждое слово царапало сердце и он матерился снова глупо, кому расскажешь - не поверят
оставалось только смириться и терпеть и он терпел находил мазохистское удовольствие любовь его была терпкой, как аргентинское вино которое он никогда не пробовал
но чувство осталось в нем переплелось ожиданием сказки с запахом старой мебели отделение небогатое даже печка в углу осталась от прошлых хозяев иногда он видел, как здесь, в семнадцатом году, врывались эти, в кожаных куртках и красных косынках потом думал, что ей бы тоже пошла косынка
пошел и купил ее запаковал в прозрачный пакет, положил под дверью она, конечно, ничего не сказала и косынку не носила это бесило и притягивало одновременно и к горлу медленно подтягивалось отчаяние
он ведь уже тогда понимал, что - никогда целовал на ночь жену, и на губах оставался едкий вкус вины она поворачивалась на бок а он смотрел на темно-рыжее небо и думал: Питер, Питер, ты город греха
а что взять с него, он же обычный опер ну и пускай глаза серые не любовные же романы ему писать, в самом деле но иногда он закрывал свои папки
противный снег, ранняя темнота, грязная рама и это чувство, ноющее и скверное, как заноза ее голос слушать было все невозможней словно ломались льдинки на толстом стекле впору уши заткнуть, но он смотрел и смотрел
да, чувство было прескверное прошито белыми нитками нечистое, как паркет после мастики прилипчивое, как снег в конце зимы
а потом друг оказался кротом он смотрел то ли несчастно, то ли не понимая тогда подумал, что однажды - система его сожрет и с горя, с дурных своих мозгов ввалился к ней в кабинет она долго смотрела, ничего не говоря потом сказала: я уезжаю, Роман Игоревич и тут жизни бы и кончиться, как в старых плохих романах но он пожал плечами то ли проходить начало, то ли привык к боли
но перед отъездом она подъехала на фиолетовом форде открыла дверцу, попросила сесть рядом сказала: я дура, наверное пожалуйста, поцелуйте меня это невыносимо он прикоснулся губами осторожно, как к монастырю она ведь и была святыней а потом покатилось земная, душная, теплая и дыхание свежее звонкое и прозрачное, как апрельская капель она что-то шептала потом он вспомнил только "ты красивый" отворила дверцу выкинула вышвырнула
все это время она писала ему стихи, клала в стол улыбалась одними губами потом послала их в одном конверте, уехав в Америку он долго пил в баре, перечитывал жалел, что разучился плакать водой разбавлял виски, морщился от мерзкого вкуса она говорила, что скотч надо пить чистым и он расчесывал запястья вспоминал и снова перечитывал
через 2 года его убили а она больше никогда не была в Питере этот город помнил слишком много и лишь иногда она доставала красную косынку и плакала как говорят, инцидент исперчен и ни к чему это все
===== Страшно хочется, чтоб она тебя обожала, Баловала и берегла. И напомни мне, чтоб я больше не приезжала. Чтобы я действительно не смогла.*