А завтра будет сильный гололёд.
Могучий «Вольво» «Москвича» собьёт,
Из чрева дома выпадет старушка,
А на крыльце, у входа в магазин,
Солидный элегантный господин,
Ступеньки сосчитав — где сыр, где плюшка! —
Держась за чью-то ногу, как за стек,
Исполнит преизящно фуэте.
Но это будет завтра. А сейчас —
Снег, мокрядь. В тень зимы ступила осень.
И если где сквозь тьму сияет просинь,
То это лишь случайно — так, на раз.
Сижу и жду случайного звонка
И жажду неслучайной несвободы —
Мне хочется укрыть от непогоды
Любимую... Ну, хоть её щенка!
На финише буйного века
Быстрее всего забывают добро.
И это нормально, наверно:
Мир должен быть добрым и верным
Средь речек нешумных и вечных дубров.
А что относительно выспренних слов
Касаемо широкошумных дубров —
То мало ли мы позабыли
Того, что вчера отлюбили
Средь речек небыстрых и старых дубров.
И мало ли было наломано дров
Во имя того, чтобы строить добро
В масштабе всей нашей планеты...
А может, в пределах и дальних миров
Добра понесём эстафету
Среди нам неведомых рек и дубров?
И вот мы — с фонтанами выспренних слов —
Средь высохших речек и голых дубров,
Что тоже нормально, наверно:
Мир станет и добрым, и верным... —
Во времени безразмерном
Средь речек нешумных и вечных дубров.
....................................
* * *
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный...
А. Пушкин
Уже в твоей долине вечер,
Едва мерцает слабый взор,
И возжигать Эроту свечи —
Срам и пред внуками позор.
Но — мочи нет сопротивляться,
Но — зреет в сердце сладкий стон,
И крутит жилы Купидон —
И свыше сил уже не сдаться!
Пока не рассвело
— Алло! — в милицию звонят, —
Пришлите в дом за мной наряд,
И — хоть бы в камеру, хоть в клетку,
Ну только пусть на эту ночь,
Хотя бы стоя пол толочь —
Свезите ближе к человеку!
— Эй, — режет крик стекло окна, —
Вы, неумытая шпана,
Вы, милые, родные детки, —
Ко мне, в квартиру сорок шесть!
И половинка торта есть,
И — хоть варенье, хоть конфетки...
Соседка, вызови «ноль-три»,
Что хочешь, им наговори:
Соври, что дверь не открываю,
Что в окнах месяц нет огня, —
Но пусть потрогают меня
И скажут мне, что я — живая.
Алло!.. Алло!.. Алло!.. Алло!..
И так, пока не рассвело.
А днём — то солнышко посветит,
То ошибётся почтальон,
То двери оживит трезвон —
Балуются чужие дети...
— Алло!..
Жизнь с начала
Конечно, и утро прохладно,
И только в намёке — трава,
И грач произносит нескладно,
Не вовсе по-русски слова.
Ещё непролазны дороги,
Но рада почуять нога
И берег упруго-пологий,
Спровадивший в речку снега,
И эти прозрачные лужи,
И эту непрочную твердь...
Но словно и не было стужи —
И не обязательна смерть.
Но между остатних сугробов
Ликует картаво ручей,
И ветер притворно-сурово
Напутствует в небо грачей.
Но дали пронизаны синью,
Но солнце стекает с весла...
И это такая Россия,
И это такая весна!
Рассветная песня
Темно — значит, скоро рассвет:
Ведь именно перед рассветом —
Заметьте, особенно летом —
Бывает, и звёздочки нет.
Темно — значит, близок рассвет.
Так на сердце часом темно,
Что кажется, жить просто нечем.
Но это лишь значит, что встреча
Уже суждена вам давно —
Пусть на сердце нынче темно.
Щемит ваше сердце в ночи?
И пусть поболит на здоровье:
Оно заболело любовью,
Не плачет оно без причин:
Ему одиноко в ночи.
Горит сердце в стужу и в зной,
Болит — значит, живы и любим...
Пусть вечно счастливые люди
Болеют любовью одной —
Желательно, вместе со мной.
И грех отпрянет
Там, за чертою языка, —
Уже на уровне прозренья —
Так опаляет озаренье,
Что в миг вмещаются века.
Уже вне слов и языка —
За гранью просто пониманья —
Такое обжигает знанье,
Какого ты и не искал.
И, благо, существует Тот,
Кто не умеет быть не мудрым:
Он, посылая солнце утром,
Опять слова тебе вернёт —
И по-отечески внушит
Не перешагивать границу...
И добрый сон тебе приснится —
И грех отпрянет от души.
На том берегу Леты
Предтечи мои, аэды!
В путь собираясь дальний,
Что никому не ведом,
Вопросом я маюсь давним:
А как же там — на незримом,
На том берегу Леты:
Случаются там зимы?
Ласкается там лето?
На том берегу Леты,
Где нам уготован роздых, —
В иное земля одета?
Под сводом — иной воздух?
В обычае там слёзы?
Пугает волна страха?
Даруют ли там лозы
Священный нектар Вакха?
А символ его главный —
По-прежнему чтим в жёнах?
Или покой хладный
Там леденит влюблённых?..
...Из подземелий Аида
Лирников нет ответа:
Всё навсегда забыто
Испившими воду Леты...
А наш ледяной берег
Сквозными продут ветрами.
И друг не всегда верен,
И я — то в славе, то в сраме.
Но сквозь ледяные узоры
Зреют грозой рассветы.
Взмывают по реям шторы.
Любовь мне сулит ответы.
А я ещё всласть не отведал
Мёд поцелуйного лета.
Мне рано балдеть, аэды,
На том берегу Леты!
Еврейские мотивы
...Ибо нет ни эллина, ни иудея.
Библия
...И свободно постигалась
Сладость чуждого наречья.
Д. Самойлов
Когда звучат еврейские мотивы
(Откуда, Боже, — из предбытия?),
Вдруг обмирает и поёт счастливо
Душа великорусская моя.
Грешно родному изменить наречью
И поступаться верою отцов.
Но могут разве чуждыми быть плечи
В одном кругу танцоров и певцов?
И разве не туда моя дорога,
Где все сойдёмся под один порог?
Наверно, суть не в том, как имя бога,
А только — просиял ли в сердце Бог.
Нам душу оглушают рёвом танки
И вопли смертоносного свинца.
Но в русской пляске, фрейлэхсе, сиртаки
Мы — как в семье единого отца.
...Звучат, звучат еврейские мотивы
Откуда-то с границы бытия —
И замирает сердце, и счастливо
Им вторит песня русская моя.
Из цикла «Реанимация»
1. Снова жить
И только отдышавшись на краю
Порою проклинаемой мной жизни,
Я понял всю напрасность укоризны
За долю неприютную мою.
Жить! — пусть и снова предаёт мечта
И обольщает попусту надежда...
Подзадержусь ещё, пожалуй, между
Мечтой и неизбежностью креста.
2. Ночное
Вот ведь приобрёл привычку — жить.
А теперь как от неё отвыкнуть?
Знаешь, что тончает жизни нить,
И придётся неизбежно сникнуть.
Но судьбе противится душа —
Тёплая, уютная, живая...
Ах, тоска, — ночная, ножевая:
Был бы рядом кто, к себе прижал,
По бедовой голове погладил —
И ещё бы на день всё уладил.
7. Алексей Иваныч
Белой болью потолок
Светит, глядя на ночь.
Час рассветный так далёк,
Алексей Иваныч.
Тихой тенью медсестра
Собрала халаты:
Ей поспать бы до утра
За дверьми палаты.
Только разве же дадут
Ей полуживые
Ощутить ночной уют:
Вот — уже заныли!
Этот — в буйстве на пол слез —
Поднимай-ка с полу;
Тот — уснуть не может без
Сонного укола.
Алексей Иваныч взял
Ниже на полтона:
«Эх, уходит сила вся
В укрощенье стона.
А луна глядит в окно
С материнской жалью:
Нет, не сладкое вино —
Чтоб вот так лежали.
Ни укрыться самому,
Ни испить водицы...»
Алексей Иваныч, ну
Пусть тебе поспится!
Обещает новый день
Чудную погоду.
Что ж, тебе лежать не лень
Скоро уж полгода?
...Сон не сон, не разобрать —
Всё смешалось за ночь...
Погодите умирать,
Алексей Иваныч!
9. Покидая больницу
Ах, чёрт возьми, ну как же хорошо,
Почти уже и непереносимо:
Ходить, где ты не раз уже прошёл, —
И снова ты не мимо жизни, мимо
Простейших знаков: ты опять живой,
А пуще — что кому-то ведь и нужен,
И без тоски проснуться ножевой,
И, как по облакам, ступать по лужам.
Что слава, что прибытки, что успех,
Когда лицо ласкает вольный ветер,
И знаешь: день пройдёт — но будет вечер,
И ты успел на волю! Ты — успел.
Я слышал музыку
Кто я — без кошки, без собаки
И даже вовсе без жены?..
Давайте помолчим о Бахе,
И что Бетховена мне сны!
И впрямь, кому какое дело,
Чем жил я, с кем я тосковал,
И чьё изнеживал я тело,
И чьи уста я целовал?
Я слушал музыку к «Эгмонту» —
И, Боже, как я был высок!
И Гёте, не жалея ног,
Кружил, кружил во вьюжном рондо.
И словно глохнущий Бетховен,
Мне вьюга отбивала такт...
Прости! — я счастлив и спокоен.
Я просто так. Я просто так.
Нездравье, дождь и жар
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет...
А. Ахматова
Никто не заходил. Не понаведал.
Пришёл, уже под вечер, правда, дождь —
Но мне его стенаньям и наветам
Не верилось. Меня трепала дрожь
Привычного осеннего нездравья —
И слушать записного болтуна,
Всклокоченного, словно с бодуна,
Не стоило... А может, и не прав я:
Ему тоскливо, мне не в жилу жить —
И всё же легче, если с кем дружить.
Потом пришёл высокий, мощный жар
И возносил к открытой в небо фортке —
А дождь по-братски плечи остужал
И отвращал от помыслов о водке.
Мир за окном, ликуя и скорбя,
Оскальзываясь, преодолевая —
Мчал, рвался через осень — снова к маю.
...И не было, и не было тебя:
Тебя твоей сносило нелюбовью
К непамяти моей и незлословью.
Преодоление
Свалился, как берег в реку —
Обрушился, грохнул...
Подбила любовь на бегу —
Не охнул.
И только когда понесло,
Корёжа, калеча,
А чье-то слепое весло
Крушило мне плечи,
А злой торжествующий смех
Глушил мои уши,
Я понял, чей это грех —
Кто берег обрушил.
Стремнину любви одолев,
Опять я на суше;
И тело моё, отболев,
Глядит оскорблённо на душу.
Свалился, как берег в реку,
Течением смятый...
Но вал этот мой — на веку
Ещё не девятый!
Так, а не наоборот
Пожевать кусочек хлеба,
Поглядеть немножко в небо
(Да, в таком порядке вот) —
Вот и всё, что нам потребно:
Хлебно чтобы, чтобы небно,
Человечно — день и год...
Только не наоборот.
Жить, глядеть в святое небо
И не есть чужого хлеба
(Так, а не наоборот) —
Так хотелось бы, мой Боже!
Но душа — внутри, а кожа
Всё же ласки женской ждёт...
Так вот — не наоборот.
И стою под небом молча...
Сытно. Стыдно. Полуночно.
А душа вопит бессрочно:
— Боже, что ты за народ! —
Так, а не наоборот?
Даже в юной траве
Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный...
А. С. Пушкин
Спал на правом боку,
Спал на левом боку,
А теперь вот не спится совсем старику.
Только думаешь всё:
Скоро спать на спине —
Не на свежем ветру, не на нежной волне.
Спал на всяком боку,
Стоя спал, на бегу,
Подстелив колкий лапник — на белом снегу.
А теперь — не хочу,
А теперь — не могу
Даже в юной траве на июньском лугу.
Ну да что там! — не нам повернуть время вспять.
Ладно, хватит о смерти — попробуем спать.
...Когда — свеча
Ах, как же нужно бережно со светом,
Когда — свеча!
И пылкого сиянья, вроде, нету —
А горяча.
И потому погаснет, встрепенувшись,
Едва дохнёшь, —
Без нежности она приходит в ужас,
В мерцанье, в дрожь.
Но проникает в душу лучше Книга
При том огне —
И Вифлеемская звезда не сникла
В твоём окне.
И достигают сердца в полной меры
В такой вот миг
Слова: «Святой завет», и «Светоч веры»,
И «Божий мир».
А жизнь длинна
Как мало жизни! Я о том — как мало
Взаправду-то живёшь в сумбуре дней:
То за тебя Госплан решал, то — мама,
То Гней Помпей, то Пупкин Евстигней.
Несёт тебя поток необоримо —
И ты гребёшь, гребёшь наискосок...
И всё-таки проскочишь снова мимо
Причальных тёплых выцветших досок.
А там — зеленоглазое сиянье
И ждущая касания рука...
Но — пустота меж вами. Но — зиянье.
Лишь воздух. И вода. И облака.
Не прячусь за лирическим героем...
Ну сколько же третировать его?
Я стал недосягнувшим, я — изгоем
Из глаз твоих, из сердца твоего.
Лишь помню, что не всё напрасно было,
Что лишь надеждой и держался пульс...
Как долго сердце то тепло хранило —
Зелёных глаз и недоступных уст!
Как жизнь длинна, как счастье скоротечно,
Как сердце юное божественно беспечно!
Почти что встреча
Проходя, ты чуть не обернулась...
Но ведь эта чуточка была?
Молодость лишь краешком коснулась,
Ветерком полётного крыла,
Мимолётным поцелуем вздоха,
Сожаленьем, что меж нами — жизнь:
Между нами не года — эпоха...
Юность, хватит! Юность, отвяжись!
Я и так едва не всяким утром
Здешнего себя не узнаю...
Ты прошла — и кажется мне, будто
Жизнь я прожил вовсе не свою.