Все люди делятся на два типа. На тех, кто встает с рассветом и тех, кто ложится заполночь. На любителей чая и обожателей кофе. На работающих, чтобы жить, и живущих во имя работы. На мужчин и женщин. На высоких и низких. На тех, кто всегда оставляет последний кусочек вкуснейшей пиццы кому-то другому, и тех, кто тянется к нему без зазрения совести.

Виверна тоже делила людей на два типа. Она уяснила эту истину очень давно, еще в те времена, когда кожа на хребте не огрубела до каменной твердости. В ее классификации не было полумер: ни среднего роста, ни заспавшихся после вечеринки жаворонков, ни любителей латте с двойным сиропом. Все это наносное, изменчивое, не отражающее суть человеческого существа. Виверна, даже не подозревая о глубоких корнях своих философских рассуждений, пришла к единственно верному делению интуитивно.

Люди первого типа бросались прочь сразу. С ними было скучно, зато не возникает проблем. Милые, шумные создания с мягкой шкуркой и волнующим запахом страха.

Вторые кричали меньше, пахли не только страхом, но и злостью, а кроме того, их шкура ужасно хрустела на зубах. Они тыкали в виверну железом и, бывало, вызывали запор. Отсюда и имена: мякиши и запорыши.

Вот так просто все было до сегодняшнего дня.

- Это не по-настоящему.

Голос человека потонул в гневном рыке.

Виверна отступила на пару шагов, задрала голову, с усилием выпрямив передние лапы. Слишком высоко! И одновременно так близко. Пара тоненьких, быстрых ног топталась на самом узком участке стены. По правде, это и стеной назвать нельзя, скорее уж каменным забором. Хороший порыв ветра - и человечек шлепнется вниз. Нужно только подождать. Мир принадлежит терпеливым.

Она ждала человека с раннего утра. Подождет и еще.

Человек был осторожен, долго бродил у замковых стен, осматривался прежде чем вступить на ее территорию. Виверна слышала каждый шаг, ощущала передвижения тонкой кожей давно пустовавшего брюха. Она еле сдерживалась, чтобы не елозить им по камням. Не-е-ет, она не так глупа, чтобы спугнуть его до срока.

Она лежала неподвижно, то радостно принюхиваясь к знакомому запаху, то расстраиваясь, что человек, судя по звуку, невелик. По хребту ползли сладкие судороги. Мякиш или запорыш? Запорыш или мякиш?

Надо сказать, странности начались еще тогда. Временами виверна почти переставала слышать шаги. Потом, также внезапно, ощущала их чересчур отчетливо. Она рассчитывала, что сомнения оставят ее, как только человек возникнет в поле зрения. Но получилось ровно наоборот. С одной стороны, на нем не было ненавистного панциря. С другой - он не орал дурным голосом и, более того, не спешил убраться подальше. Это злило.

Человек должен, обязан ее бояться. Он должен бежать, перебирая по земле лишенными когтей ступнями. Или должен драться, бессмысленно тыча железной палкой в защищенную костяными наростами голову.

Но человек не бежал. Вернее, бежал, но не так, как полагалось. Не туда, куда полагалось.

Виверна едва успела заметить, как оттолкнулись от земли тощие ножки, как вцепились в кладку еще более тощие ручки. Просто невероятно, что это мелкое чучелко может вспорхнуть на стену с легкостью ее годовалого детеныша.

- Ты - не настоящая! - кричал он со своей стены-забора, - Ты можешь выглядеть настоящей, можешь пахнуть, как настоящая, но все же ты - только иллюзия.

Виверна не понимала ни слова, но чувствовала, что ей читают нотации. Ей. Читают. Нотации.

В том, что это именно нотации, виверна не сомневалась. Она и сама была способна на менторский рык, если кто-то из подросших детей покушался на ее любимое лежбище.

- Есть такая теория, - пришелец присел на корточки, дразня близостью круглой, белой и до смешного плоской морды. - Ну, ладно, пусть не теория, пусть это будет гипотезой... Главное - мне должно быть страшно до визга, чтобы она сработала. Страх - реален. Ты - нет. Ты - всего лишь нули и единицы. Электрические сигналы в мозгу и порожденные ими химические реакции.

Виверна поступила так, как обычно поступали ее недостаточно проворные, но при этом неглупые детеныши. Она склонила голову, виновато припала на передние лапы. Шипастый хвост тихонько шуршал по мостовой. Поза принятия. И подчинения. Именно на такую позу когда-то купилась ее ненасытная, непобедимая мать. Она хотела сожрать ее также, как сожрала остальных. Но для начала ей хотелось видеть повиновение. Виверна делала это много раз. Она научилась слушаться на опережение. И ей доставались объедки: когти на лапах братьев и сестер, набитые говном и камушками кишки. Она была самой слабой из кладки. И глупая, самодовольная мать оставила ее напоследок.

- Я видела фильм об этом. Старый, хоть и цветной. С дурацким математическим названием, - продолжал человечек, - Не то интеграл, не то что-то похожее. Жаль, я не помню деталей, только зеленые цифры на черном фоне. Наверное, они должны были что-то означать. Или символизировать... Я не помню, так что не буду выдумывать.

Человек склонился ниже, изогнув восхитительно тонкую спинку. Даже с земли было видно, что наружная кожица скрывает нежирную, плотную тушку. Зря она расстраивалась, что человек мал, на ее долю вполне хватит. Густая слюна заливала камни.

- Нужно сделать первый шаг, отрешиться от происходящего. Ты - не настоящая. И ты подчинишься мне, отойдешь от стены.

Человечек простер к ней руку, как бы отсылая ее прочь. Виверна посмотрела на него, тяжко вздохнула и действительно отошла. Ей было нужно пространство для маневра.

- Хорошо, - прошептал пришелец, ликуя, - Оч-чень хорошо.

Бросок получился стремительным, но неточным. Зубы клацнули совсем близко, виверна почувствовала, как по носу скользит длинная шерсть, покрывавшая голову человечка. Не хватило сущей малости!

Пусть!.. Пусть сжать челюсти она не успела. Резкий рывок разогнал кровь, придал ей настойчивости. Виверна развернулась волчком, с грохотом закинула на стену тяжеленную заднюю часть. Передние ноги, принявшие весь ее вес, подогнулись, выворачивая когти.

Шипастый хвост взметнулся разгневанной коброй. Грохот был жутким. На землю полетело каменное крошево, в воздух выплеснулось облако пыли. Ни одно двуногое не перенесет такого удара. А если и перенесет, то непременно убьется при падении. Кончик ее хвоста давно потерял чувствительность, и все же виверна не сомневалась, что зацепила человечка.

Сомнений быть не могло - стена опустела.

Она замерла, прислушиваясь к шелесту прошлогодних листьев. Присмотрелась к темным разводам под передними лапами. Слюна капала из открытой пасти не переставая. Этот навязчивый, отвлекающий звук мешал разобрать стоны с той стороны.

Где-то далеко, у самых восточных ворот топтался и нервничал конь. Стук его копыт проносился над замком, пробирал нутро сладким холодком. Конь был гораздо вкуснее, больше. Но он был далеко. А его хозяин - близко.

Виверна спускалась осторожно, стараясь не перегружать вздыбленный, готовый переломиться хребет. Она долго топтала стену, выбирая за что зацепиться. Передние ноги онемели и не желали слушаться. Ей чудился скрип переломанных костей. Виверна знала, слышала, что ее добыча все еще дышит. Ей то и дело казалось, что там есть кто-то еще. Она не могла отделаться от мысли, что кто-то из более молодых, юрких сородичей украдет добычу, быстренько втащит ее на такую же стену и будет жрать, давясь от страха и презрения.

И она решилась - толкнула каменную кладку мощным хвостом. Уж лучше шлепнуться на спину, чем...

- Глупая идея.

Она едва успела удивиться тому, что голос исходит сверху. На мгновение замерла, с трудом балансируя на согнутых лапах. Человечек по-прежнему стоял на стене.

В груди сам собой зарождался рык, но исторгнуть его виверна уже не смогла. Она и не заметила, как рухнула на бок, как забила лапами, точно пытаясь убежать. Точно за ней снова гналась ее огромная, ненасытная мать. Ей чудилось будто туда, где сплетаются ребра, вгрызлись ее длинные зубы.

Но зуб был только один. Крошечный и хрупкий с виду, он впился в какую-то важную точку. Каждое движение выплескивало волну густой, черной крови. Как же жутко, как страшно пахла эта кровь!

- Ну ничего, - голос послышался совсем близко. Человечек обходил ее по широкой дуге. - Этот сказочник свое еще получит.

Виверна захрипела, задыхаясь от страха и злости. Последним рывком взметнула вялую ленту хвоста. Она не знала, чего хочет больше: жить или убивать. Наверное, и то и другое.

Она почти сразу поняла, что промахивается - в решительный миг тело прошило судорогой от сдвинувшегося 'зуба'. Боль в груди усилилась, расползлась вглубь. Перед глазами мелькнула сверкающая полоса.