Аннотация: В этом произведении пересекаются две жизни двух девушек - Вероники и Мальвины. Их жизненные пути и мытарства, несчастные истории их любви и ... неожиданная концовка.
Данная история - fiction.
Многие события и герои этого романа вымышлены.
Любое сходство с существующими людьми случайно.
Автор
Я очень хочу задохнуться,
Но я всё равно дышу.
Я в море хочу утопиться,
Но всё ж, как назло, плыву.
Я страстно мечтаю разбиться,
Но, боги! - Зачем-то лечу!..
Я, не желая молиться,
Молитвы губами шепчу.
Погибла твоя Вероника,
Решив умереть у Коэльо.
Но в боли, пронизаной криком,
Родится новая Вера.
За горькие слёзы девчоночьи
Ты будешь гореть на костре.
За избиенье детёнышей
Ты станешь вариться в котле.
Мне жалко тебя, - ты не понял
И тысячной доли беды.
Слезу не одну проронишь,
Мои разрушив мечты.
Мне жалко тебя, - ты никчёмен,
Ты - слабый, трусливый самец.
Заплачет другая девчонка,
Моим же страданьям - конец.
И я никому не желаю
Моей горькой доли испить.
Сегодня я вновь умираю,
Чтоб вночь научиться любить.
Я стану еще королевой,
Пройдя миллионы дорог.
А ты, слабый, жалкий, неверный,
У ног будешь ползать. У ног!
- Спишь? Я по тебе соскучилась. Надо бы встретиться...
- Я далеко.
- А когда вернёшься?
- Недельку еще...
- А где и с кем ты, если не секрет?
- На Лазурном берегу. С любовником.
- Уууу!.. А как его зовут?
На последнее смс ответа не последовало. Вероника так и подумала: Мальвина с ним. Вот почему она не ответила. Ей есть, что скрывать. Она знает, они все: Вероника, Мальвина и Эгорас повязаны. Эгорас, как пить дать, рассказал всё Мальвине, выставив Веронику в чёрном свете, и теперь они были там вдвоём, Мальвина и Эгорас, и занимались страстным сексом на Лазурном берегу, во Франции. А Вероника была здесь, в Литве, одна. И оставалась при этом для всех плохой...
Как-то в июле Вероника зашла в один магазин, что в торговом центре 'Акрополис', и хотела заказать там себе футболку с надписью 'Mariana, Alisa, Egoras, as myliu jus!' Да-да, совсем как в том молодёжном фильме: 'Заказала себе футболку 'Я - сердечко - Аарон. Под одеждой каждый день носит!''.
Магазин тот тогда уже закрывался, и футболку делать отказались. И Вероника, не солоно хлебавши, уехала домой спать. Потом её закружили совсем другие дела, и она позабыла о футболке.
Теперь ей думалось, что слава Богу, она так и не заказала тогда эту футболку. Потому что сейчас ей, Веронике, ничего не оставалось бы, как только если бы мыть ею полы. И сейчас, будь у неё эта футболка, Вероника взяла бы ножницы с красной рукоядкой 'Два конца - два кольца. Посередине - гвоздик.' и вырезала бы имена Марианны и Алисы. И приклеила бы их куда-нибудь на видное место в своей комнате. А вот имя 'Эгорас' осталось бы на футболке, и именно им она бы с удовольствием помыла полы...
Эгорас написал ей в первый раз в 'Фейсбуке':
'Привет! А я тоже пишу стихи! Вернее, в молодости писал. В твоих стихах везде сквозит какой-то трагизм. Неужели такая красивая и талантливая девушка несчастна?'
'Привет!' - Ответила ему тогда Вероника. - 'Очень приятно, что мне пишут такие строчки. А ты лётчик? А я раньше была стюардессой. Можно как-нибудь встретиться и поболтать. Мне кажется, у нас много общих тем...'
Потом они обменялись номерами. Он обещался позвонить, как выдастся свободная минутка.
Сначала ей было всё равно. Мужчины вообще не вызывали никакого интереса. Она вяло просмотрела фотографии Эгораса, и единственной мыслью, скользнувшей тогда в её голове, было, пожалуй, лишь замечание о том, что этот человек может оказаться интересным собеседником, поскольку исходя из их короткой переписки с Вероникой, их связывали общие темы.
Прошло около месяца. В один из обыкновенных вечеров Вероника вернулась домой после очередной прогулки с подружкой и стала раздеваться, как мобильник вдруг запел голосами группы Sokoledas: 'Mergaaaite liudnom akim...skambina ir kuzda naktim...'.
- Алло!
- Привет! Это Эгорас, с фейсбука. Помнишь меня?..
Она долго думала, что одеть на простую дружескую встречу с человеком, 'плавающим в твоей акватории'. Сначала хотела надеть джинсовую юбку и полосатую майку, которую когда-то вместе с последней любовью Вероники, Алисой, они покупали на Крите.
Сверху на майку Вероника надела короткую джинсовую жилетку без рукавов, - специально чтобы хорошо была видна татуировка на плече: литовский флаг с надписью 'As myliu Lietuva!'. - Вероника и Эгорас оба были патриотами своей родины, и поэтому Вероника подумала, что ему должна понравиться 'татушка'.
Но потом Вероника передумала. Вместо джинсовых юбки и жилетки она надела короткое фиолетовое платье. Татушка всё равно была видна, и Вероника удовлетворённой вышла из дома.
Пока ждала его, закурила.
По закону подлости, на автобусных остановках и вообще в местах, где ты кого-то или чего-то ждёшь, курить нельзя. - Ожидаемое сразу появится, и тебе придётся перевести, может быть, последнюю сигарету.
Так получилось и сейчас. - Едва Ника закурила, как к дому, неслышно шурша шинами, подкатила серебристая 'Митсубиси', и открылось окно, из которого высунулась на редкость самовлюблённая, но до ужаса симпатичная мужская физиономия: 'Это я!'.
Оказалось, что в машине не только можно курить, но и сам её хозяин курит.
Куря и весел болтая, вдвоём, Вероника и Эгорас отправились в ресторан на 'Три креста'.
В ресторане разговорились. Он рассказывал о своих полётах, она - о своих случаях на борту. Они философствовали на жизненные темы, обсуждали проблемы межполовых отношений и бытовые нюансы.
У Ники сильно разболелась голова.
Эгорас тутже, не спрашивая Нику, любит ли она коньяк, заказал рюмку:
- Это поможет от головной боли.
Официантка принесла коньяк, два новых кофе и два флизовых пледа. - Вероника слегка подмёрзла. День неумолимо катился к закату, холодало, - а они всё сидели вот так вдвоём за столиком в кафе под уличными зонтиками, курили одну за одной и болтали обо всём на свете.
- Извините, но мы закрываемся. Можно я принесу вам счёт? - Извиняющимся тоном сказала по-литовски официантка, неслышно подкравшаяся сзади.
- Конечно.
Они решили продолжить вечер в другом ресторане. Он находился в центре Вильнюса, неподалёку от дома, в котором жил Эгорас.
Но у них не получилось. - Никина голова никак не проходила. Коньяк, вопреки самоуверенным словам Эгораса, так и не помог.
Сначала они хотели поставить машину в гараж и дойти до ресторана пешком. Потом всё-таки поднялись к Эгорасу в квартиру. - Он хотел сменить рубашку, а заодно и показать Нике своё 'холостяцкое' жилище.
Он переоделся. Они присели на диван покурить.
- Сейчас... я еще немножко полежу, и мы пойдём, - слабо сказала Ника, лёжа на диване в своём фиолетовом платье, - голова никак не проходит... Сегодня, дура, выпила две банки 'Фицца' с подружкой. Никогда больше не стану пить эту гадость!..
Эгорас молча сел и положил её голову на свои колени. Он гладил её по волосам.
Ника думала о коньяке. Она ненавидела этот напиток...
...Когда-то давно один самовлюблённый парень с сайта знакомств заключил с Никой пари: если она выпьет с ним бутылку коньяка на двоих, то он за просто так даст ей 900 литов.
Деньги нужны были неумолимо. Хозяйка попросила съехать с квартиры. Нужно было искать новую. Не было работы и не было ни копейки денег. Ника в очередной раз оказалась в хитроумной и безжалостной жизненной ловушке. А тут на сайте знакомств попался этот Гинтарас и предложил такое вот пари.
'Избалованный сынок богатенького папочки' - решила Ника. Но деньги были нужны, и она решилась на эту авантюру.
Гинтарас приехал тогда за ней на шикарном 'Мерседесе' последней марки и повёз Нику в Жверинас, - там была какая-то корпоративная квартира в новом доме. Где он работает, он так и не сказал, да и Нике не очень-то было нужно это знать. -
Они просто открыли бутылку коньяка и огоромную шоколадку с орехами и завели непринуждённую беседу.
Уже через полчаса Ника не помнила, как её зовут. Он всё подливал, а она всё пила. Пила, чтобы забыть ад всей своей прошлой жизни, и чтобы хоть немного утихомирить боль настоящего. Пила, чтобы забыть всех тех людей, кого она безответно любила, но кто сделал ей больно: растоптал, унизил, или, в лучшем случае просто тихо и незаметно ушёл из её жизни...
...Сначала, как все нормальные девочки, Ника влюблялась в парней. В 13 лет был первый. Ему был 21 год - она была малолеткой. Андрюс поигрался с девочкой-ромашкой и удачно уехал в Москву в поисках новой жизни. - Вильнюс всегда казался ему слишком маленьким и тесным.
В 18 лет Ника влюбилась повторно. В приезжего белоруса Валерку. Он был строителем, обновлял фасад дома, в котором находилась контора, где Ника работала секретарём, проходя одновременно институтскую практику.
Потом был латыш Валдис. И если с Валерой у Ники был хоть какой-то роман длиной в его смешной, короткий контракт, то Валдис вообще не обращал на Нику никакого внимания. Все свои 40 лет прожив в Литве, он обажал свою жену-литовку, имел троих детей и был вполне доволен имеющимся. Вскоре Ника поняла, что расчитывать ей не на что, но сердцу попробуй-ка прикажи, - и Ника продолжала безответно любить чужого мужа, пока...пока не встретила Божену...
Сначала она думала, что Божена ей просто нравится, как коллега (они вместе с Никой сидели в конторе и продавали авиабилеты), потом Божена казалась самой интересной подругой. - Нике никогда не было интересно в кругу сверстников.
Вскоре стало ясно, что чувства, испытываемые Никой по отношению к Божене, были отнюдь не простыми. Ника поняла, что влюбилась. Влюбилась в женщину.
И на этом моменте жизнь её круто поменялась.
Буквально сразу, как Ника поняла, что она - не такая, как все, Божена, как почувствовав, забеременнела вторым ребёнком от второго мужа-литовца и благополучно отбыла в декретный отпуск. А Нике предложили летать.
Божена, не подозревая о чувствах своей мимолётной молоденькой коллеги, через девять месяцев родила дочь. Ника и Божена изредка перекидывались скупыми смс, типа 'Как здоровье? Как дочка?' Или 'Как новая работа?', но потом их пути уже окончательно разошлись.
С течением времени возлюбленных Вероники становилось всё больше и больше: Снежана, начальница отдела бортпроводников, Гядеминас, друг Вероникиного отца, Катерина, Никина пассажирка с рейса Вильнюс-Москва, с которой они потом стали близкими, хорошими подругами, но ничего больше.
Все они, все эти люди были обычными, простыми-смертными, гетеросексуальными и жаждущими простого мирского счастья. Им было чуждо понятие 'Любовь', им было непонятно, как можно любить кого-то, кто вдвое старше тебя 'ни за что' - да еще и своего же пола. Они не верили Никиным простым и искренним чувствам, не требующим больше ничего взамен, как лишь просто позволять себя любить, - и как ни старалась, Ника не могла убедить их в том, что не ждёт от них абслютно ничего.
Все они, Андрюс, Валерий, Валдис, Божена, Снежана, Гядеминас и Катерина - каждый в своё время - ушли с Никиной сцены под стук собственных каблуков и сугубо по своему желанию, зевнув и уныло выдавив из себя усталое 'Пока'...
А потом появились они... Они были коллеги. Две женщины с разницей в возрасте в 4 года. Маленькая и большая. Такие разные, но обе столь полюбившиеся. Марианна и Алиса. Вместе с их приходом, в жизнь Вероники пришла и каменно-твёрдая уверенность в том, что Вероника больше никогда не сможет полюбить мужчину...
Потом была безработица, дикое безденежье и абсолютное, волчье одиночество.
Родители Вероники жили в Висагинасе. Жили бедно и ничем не могли помочь дочери. - Вероника не обижалась. Она знала, что в её возрасте она уже сама должна была бы помогать родителям. Но ей в жизни почему-то катострофически не везло. Всюду она была изгоем. Люди не понимали её. Коллеги пытались находить любые смешные и глупые причины, чтобы выжить её из коллектива, а друзья просто пользовались Вероникой по мере своей надобности.
Но надо было как-то жить, где-то спать, на что-то кормиться. А тут еще хозяйка заявила, что её дочь выходит замуж, и нужно немедленно освободить жилплощадь...
...В тот день Ника безвольно залила глаза коньяком, щедро поставленным сомнительным знакомым Гинтарасом, а дальше всё происходило, как во сне...
Она не помнила, что было с ней в той квартирке в Жверинасе. Она ненадолго пришла в себя только тогда, когда на такси (видимо, заботливо оплаченном Гинтарасом) добралась до своей Панельной 14-этажки в Науниинкэй, и её тутже вырвало фонтаном на травку под домом.
На шатающихся ногах она кое-как вошла в подъезд своего дома и тутже замертво свалилась на холодный кафельный пол под лифтами.
В подъезде почему-то было много народу. Наверное, было собрание квартирного товарищества. Люди безучастно посмотрели на свиду бездыханное тело молодой женщины и тихо разощлись по своим квартирам.
Лёжа на кафельном полу подъезда без движения, Ника всё же выглядела вполне прилично: тёмно-синие брюки и шёлковая блузка в тон, красивая, миниатюрная сумочка, купленная с первой зарплаты стюардессы... И когда все равнодушно разошлись, лишь какая-то сердобольная бабуля с пустым мусорным ведром склонилась над Никой и тихонько проговорила:
- Что ж ты, девчоночка... Тебе, наверное, на дозу не хватило?..
Ника не помнила, как очутилась в своей квартире. Очнулась она лишь на следующее утро. По комнате были разбросаны вещи, - кто-то поспешно раздел Веронику, чтобы уложить её в постель. Под кроватью красовался кем-то заботливо оставленный красный тазик, найденный у Ники в ванной - на случай, если будет совсем плохо.
Никого не было. В собственной сумочке Ника нашла 900 литов наличными.
'И всё-таки сынок богатенького папочки не подвёл' - с циничной благодарностью подумала Ника. Она не хотела гадать о том, что же всё-таки произошло с ней вчера в Жверинасе. Главным для неё сейчас было другое. - Завтра она сможет снять себе новую квартиру, и даже еще немножко денег останется на еду.
Назавтра Ника уже переезжала в Фабийонишкес. Перевезти из района в район немудрённые Никины пожитки помог бывший одноклассник, Арунас, который, закончив школу в Висагинасе, также как Вероника, перебрался в поисках лучшей жизни в столицу Литвы. Где были все они? - Андрюсы и Валерии, Валдисы и Божены, Гядеминасы, Катерины, Алисы и Марианны? Каким бы грустным ни был ответ, Ника знала его наверняка: она была им не нужна. Не такая, как все, с другой планеты, с диагнозом 'Горе от ума' налицо, переросшая в духовном плане всех своих сверстников, 26-летняя Ника не имела ни малейшего места в жизнях людей, которых она обажала и без которых не смыслила своего существования. Даже через все их непонимания и осуждения, отталкивания и слова: 'Вероника, я тебя не понимаю! Оставь меня в покое!', она всё равно продолжала безответно любить их, идя по жизни с всё еще высоко поднятой головой - в силу молодости - и даже гордилась тем, что умеет любить ни за что, да так, как этого не умел никто из всех, кого она знала...
...И теперь, лёжа на коленях у пока еще малознакомого Эгораса, Ника ругала себя последними словами за то, что опять пила коньяк. С тех самых пор, как она переехала в Фабийонишкес, она возненавидела этот напиток. За дурман, вселявший в голову полное отсутствие определения действительности, - и за тошноту. Тошноту Ника ненавидела больше всего на свете.
'Не опозориться бы перед дядей-лётчиком', - думала теперь Ника, лёжа на коленях у Эгораса и чувствуя, как к горлу подкатывает ненавистная тошнота. Голова всё не проходила.
К счастью, выпила Ника в этот раз немного, и через какое-то время, пока Эгорас и Ника, ожидая отступления Никиных головных болей, отвлечённо смотрели в экран телевизора, по которому крутили - один за одним - современные хиты литовской и зарубежной эстрады, тошнота благополучно прошла.
Эгорас зашевелился под Вероникиной головой в поисках пачки сигарет, валявшейся на столе. Ника стала переворачиваться и привстала с колен Эгораса, одёргивая предательски подскочившее платье.
Оба вдруг поняли, что ни в какой ресторан они уже не пойдут. - Ника вдруг просто впилась губами в губы Эгораса, и оба повалились на диван, словно в дикой волчьей схватке. Имя той схватке было 'Стасть', - и это было Никина первая ошибка...
А потом всё завертелось-закружилось, как на детской карусели с разноцветными лошадками, морды которых пугают жуткими гримасами.
Вероника уехала от Эгораса на такси в свой Фабийонишкес лишь в четыре часа утра. Она не любила спать вне дома. Чужая постель никак не давала уснуть, а храп очередного любовника казался притворным. Было страшно лишний раз пошевельнуться, встать попить воды или выйти в туалет.
Поэтому вдоволь насладившись любовными играми с человеком, который тогда еще был совсем не интересен Веронике, самоотверженно поставившей на себе клеймо пожизненной лесбиянки, Вероника вызвала дешёвенький 'Экипажас' и уехала от новоиспечённого, похрапывающего любовника в летнюю ночь.
На заправке, попросив таксиста остановиться, Ника купила себе пачку ментоловых сигарет 'Kent', Потом такси продолжало путь в Фабийонишкес вдоль спящих многоэтажек, а в Вероникиной голове опять же, шальной каруселью кружились мысли:
'Я всё еще лесбиянка, и останусь верна сама себе. Он вовсе не вскружил мне голову. Я просто такое же дитя природы, как и все, и сегодня мне просто захотелось зрелого, мужского мяска...'.
Она приехала домой, открыла ключом двери, скинула с себя своё фиолетовое платье и забралась в свою большую, холодную и одинокую розовую постель. Она не жалела, что постель оставалась розовой и одинокой, но руки сами по себе почему-то потянулись к баночке мыльных пузырей. Их Ника покупала в целях медитаций. Она верила поучениям из книг Натальи Правдиной 'Я привлекаю любовь, деньги, удачу', и пуская мыльные пузыри, следуя советам из книги, Ника обычно загадывала желанное, мысленно врисовывая его в очередной мыльный пузырь. Улетая и лопаясь в пузыре, желания непременно должны были сбыться. Вот только ни одно из них пока не сбылось...
Сейчас Ника подумала, что хочет за Эгораса замуж, и что назовёт дочек, которые родятся от него, Марианной и Алисой. Послав загаданный пузырь в 'космос', Ника истерично расхохоталась сама себе в лицо, закрыла баночку с мыльными пузырями и погрузилась в сон. И это была её вторая ошибка.
Назавтра Эгорас позвонил, как и обещал.
С двеннадцати до двух Вероника занималась в секции любительским баскетболом, после чего Эгорас заехал за ней на своей серебристой 'японке', и они вдвоём поехали в очередной новомодный ресторанчик. Эгорас был большим любителем вкусно поесть.
Именно тогда, когда они вдвоём шли из машины по направлению к входу в ресторан, и Эгорас, как и положено ухаживающему мужчине, слегка приобнял Нику за талию, Ника поняла, что в очередной раз глупо и по-идиотски влюбилась...
Они пили 'эспрессо', ели домашние пельмени, курили возле входа в ресторан. Потом ехали в 'Митсубе' Эгораса почему-то через лес. Потом почему-то остановились. А уже через полчаса поле, в которое бецеремонно влетела серебристая 'Митсуба', могло безропотно любоваться картиной 'Пионеры на сборе металлолома', - на заднем сидении автомобиля сидел абсолютно нагой Эгорас, а на нём лежала абсолютно нагая Вероника - ноги на Эгорасе, - голова на имровизированной подушке из Верониких рук, которые она облокотила на подлокотник задней дверцы джипа. Одна рука, как уже было упомянуто, служила Веронике подушкой, другой она сжимала тонкую сигаретку и курила, глядя в голубое летнее небо.
'Марианна, Алиса... Где вы сейчас? И что я тут делаю?'
А потом он пропал. Пообещал позвонить и не позвонил.
У Ники тогда была подружка - единственная, с кем Ника могла узнать, что это всё-таки значит - женская однополая любовь, - Ингрида.
Сидя у Ингриды в уютной кухне на девятом этаже неизменной панельки Жирмунэй, Вероника мыслями летала где-то в литовских небесах вместе с Эгорасом.
- С тобой что-то не так? - На русском с литовским акцентом спросила Ингрида. Ингриде было сорок лет. Она до ужаса любила свою маленькую девочку Нику и всегда говорила с ней по-русски, как бы выражая уважение к национальности Вероники, которая, свободно говоря на государственном языке, всё-таки оставалась русской.
- Нет, нет, всё в порядке...то есть, да.. Я влюбилась, Ингрида... Я влюбилась в мужика... Это ужасно, но это так... - Ника вдруг по-детски надсадно разрыдалась и уткнулась лицом в колени любовнице. Эгорас не звонил уже целых два дня. На последнее сообщение: 'Mano saule, kur tu esi? As pasiilgau taves!' он не ответил.
Ингрида заботливо унесла Нику в спальню, раздела и завернула в одеяло, покрывая поцелуями: 'Сейчас ты поспи, деточка, и всё забудется...Утро вечера мудреннее.' Потом отпаивала малиновым чаем с 'сиротским' печеньем по два лита за пачку.
А потом опять появился он, по-хозяйски прогнав Ингриду из Вероникиной жизни, - и Никино овечье молчание стало её третьей ошибкой.
Она плакала по нём в общественном транспорте, плакала по нём, читая таланливые произведения российских писателей, плакала по нём под грустные песни Geltona, Sokoledas, Vaidas, Mia и прочих, плакала по нём днём и ночью.
Он появлялся и снова исчезал. Ссылался на слишком плотный график полётов, на недосыпы и бесконечные командировки и офисные дела. Включал в машине свою любимую песенку группки 'Несчастный случай', в которой пелось: 'Но график! У меня есть график!.. Идите на фиг.' Потом опять ссылался, обнимал Нику - и она снова таяла в его сильных объятиях, словно была не женщиной, а копеечным стаканчиком мороженного. Лёжа на его руках, она смотрела снизу вверх на его длинные ресницы и прощала ему всё. И снова ждала.
Он появлялся раз в неделю-две. Забирал её с баскетбола или из дома, где она целыми днями только и могла, что занимать себя переводами с литовского на русский, английский и польский, с английского - на литовский, польский и русский и опять наоборот.
Они ехали в универсам 'Iki', 'Rimi' или 'Norfa', - Эгорас терпеть не мог 'Maxima', - покупали красной икры и корзиночек для пирожных, винограду и вишен, сливового соку и разных сортов сыру и ветчины, в довершение ко всему, брали пару бутылок украинской водки и ехали к нему домой.
Всё начиналось с водки и красной икры, сдабривалось лёгким, молодёжным фильмом и заканчивалось Никиными чёрными чулками в сеточку, небрежно разбросанными по ламинатному полу. Довершалось всё сигаретой, - и протрезвев за пару часов, Эгорас вёз Нику в Фабийонишкес, чтобы назавтра в очередной раз исчезнуть в неизвестном направлении.
Понимая, что она в очередной раз окончательно и бесповоротно влюбилась, Ника в то же время ловила себя на мысли о том, что злится на Эгораса.
'Какого чёрта он пудрит мне мозги?' - В муках от неизвестности своего настоящего и будущего думала Ника, - 'Кем он меня считает? Как он ко мне относится?'. - Но эти вопросы так и оставались риторическими, и одиноко продолжая зарабатывать себе на кусок хлеба редкими переводами, Нике ничего не оставалось, как сделать два умозаключения: или Эгорас проверяет её на предмет возможности серьёзных отношений в будущем, - или же он использует её по назначению, как женщину, и на этом кончается вся его 'любовь'.
Любвеобильная Ника всё еще продолжала любить платонической любовью и своих милых, самой себе придуманых подруг, Марианну и Алису. Она писала им электронные письма, потому что они всегда были заняты, и живя с Никой в одном городе, никогда не находили и получаса для дружеской встречи с влюблённой в них по уши девушкой. Наверное, они просто боялись её, не такую как все. Она спрашивала у них совета, но они отвечали нехотя и раз в несколько месяцев, как будто у них в доме не было интернета, или как если бы они работали не покладая рук денно и ночно, не имея ни одной свободной минутки.
Они молчали, а Ника всё равно их любила. Она знала, как бы они к ней ни относились и какими бы ни были в своих устаревших, старой закваски взглядах на жизнь, они всё равно были в миллион раз достойнее того, чтобы Ника их любила, - просто потому, что они были женщинами.
И Ника ненавидела себя втихую за то, что она в очередной раз имела неосторожность влюбиться в самца, жадного до острых ощущений и заботящегося только о своей грешной плоти. Да-да, все Никины друзья и знакомые радовались за неё, были довольны тем, что она, белая ворона среди мазутно-чёрной стаи, наконец вернула свой чёрный окрас, - а она - тихо ненавидела себя и продолжала плыть по течению своей беспредметной жизни.
А потом ей надоело ждать, и поняв, что Эгорас её просто-напросто использует, она поклялась себе в том, что если он еще раз 'озарит своим лучезарным появлением её никчемную, беспредметную жизнь', она примет его, да, - но станет тоже использовать его теперь уже в своих целях.
Ей надо было забыть тогда о нём навсегда, вытереть к чёрту его поганый телефонный номер из своей телефонной книжки, поменять свой номер телефона, выкинуть этого Эгораса из списка друзей на пресловутом 'Фейсбуке', выкинуть его из своей больной головы.
Но она этого не сделала, а осталась жить также, как жила. И это была её чётвертая ошибка.
Из-за него из жизни Вероники навсегда исчезла Ингрида. Она поняла, что 'девочка еще не определилась в жизни' и очевидно, 'решила, что ей всё-таки нужен мужик, как и всем нормальным мирским бабам'.
Ингрида была тихой и смиренной, и не став мешать Никиному возможному счастью, ушла из её жизни навсегда.
Из-за него, Эгораса, из жизни Ники исчезла радужная перспектива работы за границей, где Ника могла бы всего за пару месяцев заработать столько, чтобы раздать все свои долги и жить припеваючи еще как минимум год, не работая.
Она отказалась, потому что не могла оставить его здесь, в Литве, одного. Она бы не смогла без него жить где-то там, под ярко-кобальтовым американским небом, поедать гамбургеры и смеяться идиотским американским шуткам. Она не смогла бы. И следом за Ингридой, из Никиной жизни ушла перспектива заграничной работы, - совсем так же, как с купола небес уходит радуга после ухода ласкающего солнца.
...Он появился лишь через месяц после того, как она последний раз имела счастье созерцать его величественный облик в синем лётном костюме с золотыми полосками на рукавах.
Он позвонил, когда Вероника сидела в очереди на бирже труда. К великому, опять же, ироничному наблюдению Ники, сказал, что 'жутко соскучился, и ему не терпится поскорей обнять свою стюардеску' - так он её называл.
Эгорас забрал её тогда с биржи и отвёз домой на полчаса приводить себя в порядок. Уговор был однозначен: пока Ника будет пудрить дома носик, Эгорас закончит свои лётно-офисные дела на работе, снимет номер в гостиннице 'Конгресс' и заедет за Никой.
В тот месяц у Эгораса гостила родня из Шауляя: мама, папа и 12-летняя дочь Эгораса, Живиля, с мамой которой, Эгорас, якобы, разошёлся несколько лет назад.
...Тогда опять было две бутылки водки, - только икру в качестве закуски заменяли теперь чипсы, какие-то пивные колбаски, сухарики и укропный соус (к чипсам).
В 12 часов ночи, когда пакетик чипсов был выпотрошен, одна бутылка водки, опустевшая, валялась на полу шикарного люкса, а другая была выпита наполовину, Эгорас засобирался домой.
- Не могу заночевать тут с тобой, ты уж извини. Мать не поймёт, дочь лезть с распросами будет.
- Ага, мама заругает, в угол поставит, сгущенки больше не купит. - Зло ухмыльнулась голая Вероника, закуривая прямо в постели.
Но он не заметил её иронично-злой ухмылки. Он ушёл домой к 'маме, папе и дочке', забыв на полу номера сумку от ноутбука.
'Он улетел, не обещал вернуться' - как всегда правдивая песенка Евы Польны из российской группы 'Гости из будущего' крутилась теперь у Вероники на языке. - Эгорас пообещал разбудить её утром поцелуями, вырвавшись из дома под предлогом того, что ему, якобы, надо в головную контору авиакомпании по 'служебным делам'. - Но подсознание Ники знало, что он не придёт.
Она курила забытые им сигареты, сидя голышом на подоконнике и любуясь на ночной Вильнюс. Потом пошла в душ и обнаружила по дороге на полу забытую им сумку для ноутбука, а в сумке - и сам переносной компьютер...
Ноут включился без пароля. Порывшись в памяти компьютера, Ника обнаружила в нём документы и письма Эгорасу Щербитскису от имени госпожи Дайвы Щербитскене, а также обратную переписку. Переписка ясно давала понять о том, что брак Щербитскисов всё еще в силе и даже переживает лучшие свои времена.
Самым ужасным ударом было для Ники то, что в том же пресловутом 'Фейсбуке' она обнаружила слащаво-мармеладные послания Эгораса - Мальвине, Вероникиной давней знакомой, и можно сказать, подруге. От имени Мальвины Эгорасу были посланы не менее конфетно-мармеладные послания в стиле 'Я по тебе скучаю, мой котик! Когда мы наконец увидимся?'.
Вероника,забыв о горячем душе, стремительно оделась и, подхватив свою сумочку, выбежала вон из номера в коридор, - с коридора прыгнула в лифт, - с лифта выбежала в холл, - с холла - на улицу...
На улице шёл литовский летний дождь. Вероника остановила первое попавшееся такси, решив навсегда изчезнуть из жизни самовлюблённого самца Эгораса, ведущего, как оказалось, двойную игру на чужом поле. - Несчастный самовлюблённый шауляец!
Если хочешь рассмешить Господа Бога - расскажи ему о своих планах на завтра. Не тут-то было. Стюардеска решила забыть своего лётчика навсегда, но небесам было угодно другое. Почему по отношению к Нике предательски поступали даже небеса, стихия, полюбившаяся ей больше всего другого в жизни?..
Вероника ехала в дико дорогущем такси 'Мартонас' и молча, невидящим взглядом созерцала пролетавше мимо окон такси, залитые дождём улицы любимого и ставшего за годы взрослой жизни родным города. В голове надоедливо играла песенка из Никиного детства:
'Такси-такси, вези-вези вдоль ночных домов, мимо чьих-то снов...'
'Никогда-никогда больше не позвоню ему! И не возьму от него трубку! Пусть звонит хоть сто раз! Хоть тысячу! Пусть сам обо всё догадается!' - сейчас, одинокая и унылая, растоптанная и в который раз использованная, она опять была Леной Бессольцевой из злого и жестокого 6-го 'Б'. Маленькими своими, холодными детскими ручками она полоскала в тазике бельё и ненавидела того, кого любила, - а именно, беззаветно предавшего её Диму Сомова...
И это была Вероникина пятая ошибка.
Мальвине было 27. Её мама была одним из самых преуспевающих хирургов Вильнюса. О родном отце Мальвина не знала ничего. Вместо отца был отчим, мамин многолетний ухажёр, теперь уже её гражданский муж. Вместе с ним Мальвинина мама всё больше жила в Калининграде, наведываясь в Вильнюс лишь по особо важным рабочим делам.
Мальвина жила одна. За её маленьким пакетным окошком в простой панельной пятиэтажке Шешкине скрывалась Мальвинина жизненная драма.
...Всё началось с подруги. Подругу звали Юстиной. Еще маленькими девочками, Мальвина с Юстиной вместе ходили в школу, заходя друг за другом холодными зимними утрами перед походом на занятия. Летом они вместе ездили в тогда еще пионерские лагеря, вместе летом гостили друг у друга на дачах, вместе взрослели, вместе влюблялись в мальчиков.
Именно тогда, в ту ночь, когда обе девочки распрощались со своей девственностью с двумя, знакомыми со школы мальчиками, у Мальвины дома, девочки стали близки и между собой еще более, чем были.
Мамы дома как всегда не было. Когда за мальчишками захлопнулась дверь квартиры, оставшейся неубраной после неумелой, агрессивно-спонтанной подростковой пьянки, снабжённой разбросанными по квартире банками из-под рыбных консерв, пакетами из-под чипсов, сигаретными хабцами, несколькими бутылками разных алкогольных напитков сомнительного происхождения и оглушительным роком, всё еще вырывающимся из колонок, Мальвина тихонько вышла из комнаты, предназначавшейся ей и её мальчику, равнодушно оглядела беспорядок в зале и направилась в комнату, что была отведена Юстининой парочке.
Юстина сидела на разостланой постели, как-то не по-детски трагично опустив голову и зачем-то старалась руками оттереть кровь с простыни.
Мальвина тихо подошла к подруге и взяла её ладони в свои. Юстина опёрлась о подругину, еще неразвитую грудь лбом, и обе подруги сидели так молча вместе еще какое-то время.
Через полчаса они уже сидели вместе в одной ванне, полной горячей воды и покрытой пушистой шапкой пены, и смеялись. Им больше не нужны были мальчики...
Мальвина и Юстина прожили бок о бок вместе в Мальвининой квартире много лет. Мать не возражала, - её и так никогда не бывало в Вильнюсе. Мальвина и Юстина продолжали оставаться подругами не разлей вода, но теперь их союз скрепляли еще и плотские отношения.
Они спали в одной постели, вместе готовили завтраки, обеды и ужины, вместе проводили своё свободное время, вместе путешествовали по Европе. И всё это продолжалось бы и дальше, если бы не пришёл чёрный майский день, когда Юстина, что вовсе неудивительно, как и подобало молодой девушке, в один прекрасный момент влюбилась в залётного француза и укатила с ним в Париж.
Мальвина осталась одна. Не такая, как все. Забытая, брошеная. Непрочитанная и непонятая.