Аннотация: Небольшой рассказ о части большого мира.
Девять жизней кошки, душевая и переменная реальность.
Что хорошего в туалете или, например, душевой?
Это место размышлений. Место, где и когда мы можем поставить мир на паузу.
Вот и я тоже так думала.
В жизни случается разное. И теплая ванна, и посидеть с хорошей книжкой для меня стало способом перезапустить реальность.
Всё так и было.
Пока однажды мир не рухнул на меня сверху и я, воспользовавшись пеной для ванны одного лузера, не решила принять душ.
Немного про меня.
Раз уж вы это читаете и мы с вами общаемся, то это разумно.
Меня зовут Ларисса, я родилась в 78 году. 1978 году, естественно.
Две буквы в имени - это трабл в свидетельстве о рождении, который никто не стал исправлять. Мне оно даже и нравится, так как его интересно писать.
Я миниатюрная, рыжая, с широкими бёдрами и весьма большой грудью. При росте 162 у меня полноценный шестой размер. И, наверное, я бы пользовалась успехом у мужчин. Впрочем, внимание я привлекаю, если бы не одна небольшая особенность.
Я немая. От рождения я не могу говорить. Тяжёлая травма во время родов.
Это бывает неудобно и усложняет общение. Хотя развивает некоторые скиллы до удивительных уровней.
Писать я могу. Со слухом, правда, всё стало не так просто и к 40 я начала глохнуть. Со зрением у меня всё нормально, в наше время -6 это не такая проблема, а вот со слухом всё как-то не очень.
Я социальный антрополог по диплому и копирайтер по своему основному занятию. Пишу рекламные и продающие тексты.
Получается разно. Не сказать, что совсем хорошо, но на жизнь хватает. Скромную, если местами не бедную, но хватает.
Антропологией я тоже занимаюсь, но я не могу читать лекции, не могу преподавать, что стало большой проблемой и почему после аспирантуры я не осталась на кафедре. Что не есть хорошо.
Ванна подействовала очень хорошо, окружающий мир исчез, я оказалась в другой реальности, потеряв звуки снаружи.
Живу я одна, поэтому вышла, завернувшись в полотенце.
То, что мир поменялся и квартира другая, я осознала не сразу.
Удивительнее был ребёнок лет пяти, что въехал в мою ногу на игрушечном трёхколёсном велике.
Квартира была та - увиденная мной планировка совпадала. Но вот отделка и этот ребёнок.
У меня не было детей, я их и не хотела. Не видела смысла плодить нищету и страдание, приумножая скорбь и боль этого мира.
Кроме того, для детей нужен или мужчина, или деньги. С деньгами у меня было туго, а с мужчинами ещё хуже.
Я лесбиянка - это вполне нормально и не вызывает вопросов. Мне неприятен секс с мужчиной, физиологически и психологически если угодно. Есть в этом нечто неприятное и тошнотворное для меня.
А когда я посмотрела на ребёнка, то нечто бородатое с рёвом: "Я следующий", заскочило в ванну.
- Мам, извини, больно?
Я инстинктивно стала искать, где написать. Больно не было. Странно, нелепо, глупо, но точно не больно.
И мне точно нужна была пауза, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.
- Мама, почему ты молчишь?
Что сказать? И почему не больно?
Я посмотрела вниз, на свои ноги и тут мне захотелось кричать.
Ног не было. Бёдер и ниже не было. Вместо них, все мои ноги были сплошным, технологичным протезом. И таким, каких я раньше не видела, слишком футуристично.
- Нет, сынок, всё нормально. Только осторожнее, ты мог что-то сломать.
- Точно не больно? А то ты так замолчала.
В жопу ноги! Я могу говорить! Это было круто.
Я прошла вместе с ребенком на кухню.
Надо было понять, где я, что за место и как я в этом всём оказалась.
Квартира была моей и даже вид из окна практически полностью знакомый с детства. Это была квартира мамы. Она должна была достаться сестре, но сестра уехала в Израиль почти сразу после мамы и поэтому я эту квартиру у сестры снимаю.
Не было тополя у окна и школа казалась более старой. Но магазин был на месте. Деревья, что мы высаживали всем двором, стали выше.
Телевизора на кухне не было, а мне не были нужны очки.
Кто я, какой сейчас год?
Ванну занимал мужчина, а ребенок дёргал конфеты из вазы.
Я открыла холодильник. Тоже не мой: я предпочитаю минимализм, поэтому у меня мелкий японец. А это был высокий швед.
Казалось, я выше ростом.
Срок годности йогурта был до 12 ноября 2029 года.
20 лет вперёд. Интересная машина времени в джакузи.
С другой стороны, я могу говорить.
На столике я увидела половину ноутбука.
Нечто тонкое с металлической задней стенкой и экраном без рамок.
Экран загорелся и это оказался именно компьютер. И на удивление Мак.
У меня всю жизнь Маки, я так и не освоила этот бред Виндовых компьютеров.
Да, дизайн поменялся, опыт был другим, но это было окно в другой мир. И окно понятное.
С датой стало ясно. С местом тоже.
20 лет спустя и та же самая квартира.
И внешне это была не я. Что сняло одну из версий. Это не я в будущем, на время потерявшая память.
Это перенос сознания в другое тело. Но как с этим жить, что именно произошло? Вопрос весьма неизученный. Как не ясно и сколько мне находится в этом мире.
Планшет (или это всё же компьютер?) был на иврите, что не мешало.
Иврит я знала: при маме и сестре, живущих в Израиле, это вполне логично.
Но вот религиозной меня назвать было сложно. Хотя муж моей сестры раввин. Немая лесбиянка и религия - не самое разумное сочетание. Понятно, что всё возможно.
- Дорогая, ты ещё не оделась? У Арье сегодня процедура. Будет плохо, если мы опоздаем.
Одежда была странной. Домашне-неряшливой, но довольно закрытой.
Больше меня интересовали документы.
Даркон. Значит я не только еврейка, но и гражданка. Мне 34 года. Я медик и службу проходила, как медик.
Вот это уже печаль и трабл. Как я буду работать-то?
В голове было удивительно пусто. Как я оказалась в этой квартире, непонятно. Но зовут меня Двора и родилась я в Ираке.
Как я в России то оказалась? Полная ерунда.
Моего "мужа" звали Цви, он работал инженером в метро. Что специфично и странно. У нас метро-то было из пяти станций. Зачем инженер из Израиля?
Я работала консультантом в медицинском центре. Помогала врачам, которые приехали из Израиля. Скорее гид, а не доктор. Это было проще. Но тоже не сахар. Будем жить.
Город изменился: стал более европейским, а вот люди нет. Такое ощущение, что я попала в Иран, Египет или в Арабские Эмираты. Это пояснило, что за ерунда с одеждой.
Нужно было разобраться с историей. За десять лет они чего-то много поменяли. И было сомнение, мой ли это мир.
Ну, по крайней мере, одно неизменно. Путин по-прежнему президент России. Хорошо, что, даже переместившись в будущее или прошлое на 10 лет, ты можешь быть уверен в том, кто у власти. Собчак - министр образования. Кадыров - министр внутренних дел. Если мир сошел с ума и остаётся безумным, это внушает спокойствие.
Процедуру делали в медицинском центре, нечто урологическое: что именно, я так и не поняла. Должна была понять, будь я на самом деле доктором, но я ничего не поняла, а искать в интернете было не совсем правильно.
Но я выяснила, что со мной.
Я была военным медиком. Уже была беременна, когда попала под обстрел в Секторе Газа. Ребёнка спасли. А вот ноги, увы, нет.
Детей у меня было двое. Старшему было уже 8, младшему 4.
Мы могли бы жить в Израиле, но в России оказались, так как в 26-ом году были ограничены права религиозных.
Цви не был религиозным, но он соблюдал шаббат, ходил в синагогу. Светский Израиль ему не был интересен. А тут эта работа в России.
Со мной всё понятно. Я до 26-го года ходила в миллум. Когда мне исполнилось 35, сказали, что уже не надо. Лишнее. И лучше Вам, мадам Пантелят, заняться детьми.
Я спорила, но не долго.
Двора была другой. Мы с ней были разными, но я изучала её жизнь и мир вокруг.
Уже обвыклась. Каждый раз, когда принимала ванну или закрывала дверь туалета, я боялась, но ничего не происходило.
Самое сложное - это муж. Но Цви оказался очень хорошим и добрым человеком. И очень нежным.
Я просто закрывала глаза и старалась не думать. Несколько раз меня тошнило после близости, но я старалась не усугублять.
Зато с ним можно было петь: он знал миллион песен и у него был хороший голос.
Переход случился неожиданно.
Когда я вернулась из ванной, в постели лежала женщина. Была ночь. Странно. Но я уже не боялась.
Утро было неожиданным и непонятным. Спиленный тополь был молодым деревцем. За окном было лето и машины были старыми. Да и мебель в квартире. Я помнила такую только по кино. Девушка оказалась африканкой. Судя по коже и росту, из центральной Африки, англоговорящей, что опять же повезло.
Не повезло мне. И сразу по многим пунктам.
Она действительно приехала из центральной Африки учиться на медицинском. Её отец был местным коммунистическим диктатором. В 70-е годы и не такое было.
Нбдани, а так её звали, была девушкой крупной, фигуристой, даже немного лишнего, по-своему доброй, образованной и в то же время ограниченно умной. Никакое образование не могло выбить из неё идей, воспринятых в детстве. Она, как и её отец, были сторонниками идеи чёрного превосходства, порядка.
А вот девочка, чьё тело мне досталось, была относительно миниатюрной блондинкой. Белой, естественно. И родом из ЮАР. Чем-то в своё время её отец насолил отцу Нбдани. Практически и юридически по местным законам та, в чьём теле я оказалась, была рабыней. Да, белой. Да, в Советском Союзе. Но кого это ограничивало и кому мешало?
Другой трабл, не менее тяжёлый, заключался в том, что по приказу отца Нбдани её сделали глухой. Без ног лучше.
Жизнь у меня началась крайне невесёлая и неприятная.
Помогало то, что в любой момент меня могло выдернуть и я оказалась бы в другом теле.
1972 год был, конечно, интересным, но не с моего места. На коленях-то и у сапога -какой интерес? Отношение к мужчинам у меня, надо сказать, поменялось, особенно к темнокожим.
Выдернуло меня опять неожиданно.
То, что это произошло, стало понятно сразу.
Ночь сменилась днём.
И рост изменился. И весьма заметно. Головой за косяк двери, а это о чём то, да говорит.
Слух, зрение на месте. Руки-ноги тоже, но тут и засада.
Я мужик, чёрный и очень здоровый. Тот, кто меня так кидает, явно не страдает отсутствием цинизма. И не лишён, маму его, юмора.
Квартира была другой, вообще не Россия. И, зайдя в комнату, я увидела себя.
Не настоящую себя и не Пантелят, а Хелен, тело которой я покинула секунд 5 назад.
И уперлась взглядом в ствол дробовика.
- Мать, мать, мать...
- Ты не Морис. Кто ты?
- Долго говорить.
- Куда делся Морис?
- Не знаю, я здесь секунд 40.
- У тебя тоже провалы в памяти? У меня так. Откуда ты? У тебя совершенно другие глаза. Я их знаю.
- Из России. Даже какой год не знаю.
- 1992 год. Извини, дробовик не отдам, вдруг Морис вернётся.
- Что здесь происходит? Где мы?
- Мы в Йоханнесбурге, я сбежала. Морис - наёмник. Всего их семеро. Старший Эбикелла. Дежурите по двое, каждые 8 часов. Твой напарник ушёл за продуктами и выпивкой. Морис - настоящее животное. Его напарник Чака, добрее, но алкоголик.
- Надо бежать.
- Ясно.
Я не военная. Вот из разряда совсем. У меня знакомых военных-то, только лузер, который Николай, да и то не уверена, чем он там служил и было это 7 лет назад и в другом теле.
Вошедшего Чаку я даже не услышала и повернулась, реагируя на разбитые бутылки. Здоровый шкаф, такой же брутал у меня за спиной и дробовик передо мной.
Если она выстрелит, это конец.
Вниз, подсекая ноги Чаке, и на карман.
На кармане Мориса, а теперь моём, висел нож. Широкий кинжал с пластиковой рукояткой.
Как он оказался в сердце Чаки, я и не поняла.
Николай мало что объяснил, но шесть лет медицинского - хороший опыт. Да и тело Мориса оказалось достаточно тренированным.
Выстрела не последовало. Дробовик не был заряжен.
- Круто. У нас часов 5-6, до прибытия смены.
Негр и белая девушка в ЮАР в 1992 году. И сколько у нас шансов остаться незамеченными?
- И что мы будем делать?
- Звонить дяде. Он был капитаном у скаутов Саулса, сейчас честный бизнесмен.
- Ты в нём уверена?
- Я в тебе и себе не уверена.
Она позвонила, а я закинул труп Чаки на кухню. В комнате он мне явно мешал.
Чтобы не рисковать, я перерезала ему горло, положив на кухонный стол так, что кровь стекала в раковину.
Не самый простой цирковой номер, но в ванну я заходить не хотела.
Я обыскала труп. Ножей у нас оказалось шесть. По три на каждого, всё одинаковое. Дробовик и автомат (пистолет-пулемет, но тогда мне было всё едино).
Были ещё два бронежилета. Только вот в жилете Чаки Хелен Грандье просто бы утонула.
Люди Жана Грандье прибыли через 40 минут.
Здоровые буры: широкие, плотные, бородатые ребята, увешанные оружием, как новогодние ёлки. На их фоне, сухой, поджарый и чуть ниже среднего роста, Жан смотрелся ребёнком.
Только это было обманчивое ощущение. Его выдавали глаза: чайные глаза тигра с зрачками, как жерла пушек главного калибра.
- Кого я вижу! Капитан Бишоп. Морис Анри Бишоп собственной персоной.
Стволы сразу уставились на меня и один из бойцов передвинул палец ближе к спуску.
- Тише! Не хочу, чтобы у ваших людей сдали нервы.
- Тише, парни! Я сам лично сожгу Инквизитора. Берём его с собой.
Тяжело ехать за город в багажнике. Хорошо, хоть не в разных сумках.
В бубен мне, понятно, слегка настучали и ехала я именно в багажнике. Я вспомнила, кто я.
Было это у Лузера, слушали мы музыку. Назгул "Вместе весело шагать по болотам".
Всем понравилось, все пели, а Лузер в своей ворчливой манере откомментил:
- Деревни поджигать? Ну-ну. Скауты в Родезии так и делали, оч им весело было, пока не столкнулись с Инквизитором.
- А это кто?
- Морис Бишоп, он же Инквизитор. Выпускник военного факультета университета Дружбы народов, сам родом с Гаити. 30 лет воевал в Африке. Наёмник, военный инструктор. Убийца и насильник - подонок ещё тот.
Его фирменная фишка - это пытки и сожжение военнопленных и мирных жителей. Он изгонял из них бесов и смирял гордыню. Сейчас живёт на Гаити. Богатый человек. Написал две автобиографические книги "Мы идём по Африке" и "Бремя Чёрного человека".
- Его так и не убили? При такой репутации.
- Он работал на очень серьёзных людей. Как на Гаити, так и в Африке. В автобиографии он этого не пишет, но, скорее всего, на кого-то из старых нацистов.
- Выпускник Лумумбы. Странно.
- Он Карлоса лично знал и, в отличие от Ильича, учился на военном факультете. Та ещё кузница КВН-щиков была в 60-70е.
Да, если я Морис Бишоп, то поездка в багажнике - это ерунда. Даже просто пуля в голову - это мелочь. Будет хуже.
Но как мне свалить и куда? И что происходит? Теперь я оказалась в другой ванной, но тоже явно не случайно.
Что связывает меня, Пантелят, Хелен Грандье и Мориса Бишопа? Это не квартира и не еврейство. Ванна, как способ перехода - это инструмент. Не случайный, но что-то ещё есть.
Промежутки тоже разные. И выбор персонажей далёк от зоны комфорта. Но логика и сознательный автор этих приключений есть.
Я не могла играть медика и вот у меня есть медицинские знания. Теперь я могла бы стать Дворой легко.
Из общения с Хелен я знаю, что с 19 лет она помнит себя всего 3 года. Остальное провал в памяти. Если причина провалов я, то меня ждут ещё 11 лет в её шкуре. Что пугает. Госпожа может быть строга и с возрастом вряд ли воспылала кротостью и отреклась от расистских взглядов.
Хотя не факт, что вернусь именно я. Пока я ни разу не возвращалась в то же тело.
Другое тело, память. Сомневаюсь, что мне поверят. Мне нужны или знания, или военные навыки. А лучше и то и другое. Конечно, Чаку я сделала, но это случайность.
И помыть руки в ванной мне вряд ли дадут.
После машины меня сгрузили в вертолёт, затем в самолёт.
Казалось, прошли сутки. Есть и пить хотелось жутко.
Место, куда я попала, напоминало тюрьму. Может, и было какой тюрьмой. Меня раздели и стали поливать из шланга. Давление жуткое: от удара струи в грудь перехватило дыхание.
Я открыла глаза. Чёрт, получилось. Меня переместило.
Кафель на стенах был другой.
- Вам плохо?
Судя по тому, что вопрос был задан на иврите и на говорившей была израильская форма, я была в Израиле.
Вокруг была армейская душевая. А я была чёрной, и теперь девушкой.
Новый образ. Интересно, сколько их?
- Нормально, просто поскользнулась.
Дату я узнала почти сразу. Я оказалась военнослужащей. Еврейкой по матери и не еврейкой по отцу. Сюрпризом оказалось имя. Рисса Бишоп. Хотя тут меня все звали Ри.
WTF? Дочь Хелен и Мориса. Каким образом? И нет ли в этом секрета? Притом, что в 1992 году дочь у них уже была.
Похоже, о том, что произошло в Йоханнесбурге, я не всё знаю.
На дворе был 2016 год. Президент России Путин, Премьер Израиля Нетаньяху, снова стабильность.
Удивительно, но в моих вещах обнаружился Коран. Танах тоже был, но читала я его явно реже.
Интересно. Я и не знала, но вот что значит информация.
Основатель династии Грандье, тоже Жан, после поражения буров в Англо-бурской войне уехал в Палестину, где встретил Нехаму Брюге, ставшую его женой. В годы Первой мировой войны воевал против англичан, был посажен в тюрьму и отправлен отбывать срок в Северной Родезии. Его сын, Гаврош Грандье, окончил Сорбонну, но был сионистом и антибританцем. Сменил имя на Гирш.
Поэтому к 21 веку Грандье были богаты и, сохранив имя, оставались евреями.
Впрочем, были несколько парадоксальны в своих взглядах. В целом, Израиль, как государство, их не устраивал и службу внучки и дочки в ЦАХАЛ они не поддержали.
Я читала электронную почту.
При этом почта у четы Бишоп была одна на двоих.
Весьма странно.
Служба между тем шла своим чередом. И навыки, которых мне не хватало, я получила.
Тайны постепенно стали раскрываться после моей первой увольнительной.
Дани Вмбаса оказалась очень похожа на свою мать Нбдани. На самом деле её звали, как и мать, но так было проще.
Она была чуть старше, но это не помешало нашей любви.
Отношения у нас были ровные, без всех этих историй с рабством и прочим.
Две молодые, сексуальные и любящие друг друга женщины.
Но это должно было раскрыть некоторые тайны.
Моё появление в ЦАХАЛ не было случайно и у побега Хелен были свои цели.
Скандалы, интриги, расследования, предательства и убийства.
Морис Бишоп и Нбдани Вмбаса поженились в 1994 году. Что было весьма специфично. Получается, они обе были женами Мориса. Мир всё страньше и страньше. Мы, помимо всего, оказывается, ещё и сёстры по отцу.
О, сколько нам открытий чудных!
А Хелен Грандье, точнее доктор Хелен Грандье, добровольно работает на семейство Бишоп. Морис руководит при этом совместной компанией Грандье и Мбваса.
Или это был не побег, а рейдерский захват?
И чего-таки мне в этом всём делать? Могу ли я это изменить и как?
Утром, лёжа в постели с Дани, я об этом думала. Как и о том, хочу ли я что-то менять. Мне на 7 лет больше и в то же время я не постарела, а даже стала моложе.
Кто я, чего я хочу? Когда и где я была счастлива? Почему я здесь? И какое отношение имею ко всему этому?
Мне явно рассказывают историю одной семьи. Но минимум двое к этой семье не имеют отношения. Я сама и Двора. Или имеют?
Дворе в 2029 году было 34 года. Родилась она в 1995 году. Сейчас Двора должна была учиться в медицинском. И не так далеко от меня.
Внезапно я задумалась и нервно дёрнулась, разбудив Дани.
Мне нужно было найти Двору и узнать, не приёмная ли она дочь.
В 1995 у меня родился ребенок. Детская глупость. Не самые приятные воспоминания, хотя по сравнению с тем, что я вынесла будучи Хелен, это ерунда. И если Двора моя дочь, что конечно жуткое совпадение, но возможно, то история становится понятнее.
Знать бы ещё, родная ли я дочь своей матери. Тогда вообще интересно. Воображение разыгралось.
Но выводы делать рано. Практически каждый раз, делая выводы, я ошибалась, разве что действительно своевременно в это тело меня дёрнули.
Но странно быстро я покинула тело Мориса.
А ведь это могло дать информацию и весьма ценную. Даже за то время, пока я была Морисом, получила данных больше, чем за шесть лет до этого. И сейчас общение с Дани дало крайне много.
Я решила сделать ход конём и написать самой себе и Лузеру. Время было уже подходящее. Я не ответила.
А вот Лузер написал. Он сказал, что будет в Израиле только на следующей неделе.
Отношение с Дани были странными, точнее странно равными.
Я привыкла несколько к другому, но теперь у меня был более правильный колер. Впрочем, появилась у меня мысль, что колер не имеет такого значения.
Но, чтобы понять, мне нужна была Хелен Грандье. Понять, как она без меня.
И что произошло у них с Морисом.
И Хелен появилась на следующей неделе. И раньше Лузера.
За это время она стала совсем другой. Появилось в ней то, чего не было в 92-ом или что я не смогла увидеть тогда.
Если вынести за рамки её пусть и очень загорелую, но белую кожу, то она вполне могла сойти за африканку. Ну ладно, с учётом загара, вполне даже за квартеронку сойти могла. Особенно с учётом украшений и традиционной скарификации, которую тоже было немного видно.
Привет. И как тебе здесь?
Нормально. Дани на прошлой неделе была.
Я в курсе, я о другом. Или ты думаешь, что я не поняла.
Элементарно. Я что свою дочь не знаю? Не стала бы она со мной разговаривать на иврите. На английском - да, на голландском, так скорее всего, а вот на иврите вряд ли. Я его элементарно практически не знаю.
Я рано исчезла.
Ты почти сразу вернулась, что хорошо. Хотя кто тебя знает? Может, для тебя и 100 лет прошло. Я так и не разобралась.
Мы уже об этом говорили.
О том, что у тебя оно нелинейно, я в курсе. И, даже когда договорились, не в курсе.
Ты откуда сюда?
Из 92-го года, Морис, почти сразу после Чаки.
Раньше ты не была в Риссе.
В моей жизни нет, в её не знаю.
Именно так. Я-то помню: мы стараемся это отслеживать.
Я вот хотела спросить. Это единственная твоя дочь? Есть у меня подозрения.
Оно не подозрения, но ты раньше никогда не спрашивала. И всё было без тебя. Даже не знала, что ты в курсе.
Или знала, но было не время.
Тоже возможно.
Как Госпожа? И как Вы живёте? Я сейчас не очень понимаю ваши отношения.
Нормально. И вот в этом между нами ещё одна разница. Для меня она любимая женщина, подруга, учитель и наставник. А для тебя она Госпожа. Мы же тогда больше играли, понимая условность происходящего. Это же Советский Союз и не средние века. Кому было дело до этой фигни с рабством? Президенту Мбенге, разве что. Или вот тебе. И это странно. Зачем тебе это надо?
Не знаю. Но какие у меня шансы были в чужой стране? Меня бы вернули в посольство.
Сильно не факт, ты же не девочка была. И за столько лет, скажешь, шансов не было?
Были. Конечно, были. Можно было бы... Ты, в целом, права.
Ты даже не пыталась сбежать за всё это время и с Морисом не побежала бы, если бы я тебя не спровоцировала. Это внутри тебя и для тебя это серьезно.
Права. Но как Госпожа и как вы всё решили?
Она хорошо. Нам было не так просто понять, что не так и найти формат, который позволил нам жить, учитывая тебя. Ты очень хороший медицинский исследователь и антрополог, но в голове у тебя творится странное.
А ты? И всё же как Госпожа?
Она хорошо. Мы живём вместе. Она на Гаити. Мы: Нбдани, Морис и я руководим общиной не очень маленькой, но влиятельной. Сейчас на Гаити Вуду - одна из государственных религий. Раньше этой общиной руководил барон Ла Фер. В прошлом нацистский преступник. Но он погиб в 2012 году. И общину возглавили мы. Точнее Нбдани и Морис. Я чем-то могу руководить, пока я не ты. А ты занимаешься медициной, как и Морис, естественно. Ты извини, но ты как наша общая болезнь. Польза от тебя есть, но иногда утомляет.
Я тебя понимаю, я тоже лучше бы сидела и занималась своими делами.