У сэра Уйльяма Солдена было четыре отпрыска. Терона, старшего из сыновей, он держал при себе, Дармиана, сына среднего, что сызмальства выделялся среди братьев изворотливым умом и буйным нравом, выгнал из дома прежде других за непослушание и скверный характер. Дармиан недолюбливал отца и считал, что сэр Уильям поступил с ним не справедливо. Братьев он попросту ненавидел, впрочем, как и братья ненавидели его и терпеть не могли друг друга. Уолдер и Доран, как и Дармиан, выросли сами собой, будто сорная трава в диком поле и всячески противились ласке матери. Отслужив сквайрами при великих домах Сторма, они вернулись на Переправу и в ожидании наследства, окапались в ее предместьях. Солдены держались врозь, посещая отчий дом изредка и без всякой охоты, по настойчивому требованию главы семейства, в случае больших праздников, королевских турниров или связанных с правом наследования похорон. Тем удивительнее было видеть их вместе, связанных куском сапожной дратвы за грязные патлы, под лукой высокого седла на роскошной попоне, вышитой геральдикой Сторма и черными козлами Солденов с переправы.
О том, что замок покинула стража, Дармиану поведал голубем придворный писарь, который за серебро и сладкие посулы богатства и власти давно уже стал ему добрым другом. В длинных и утомительных, как рыцарский роман посланиях тот расписывал жизнь замка со всем тщанием старой канцелярской крысы и в усердии своем нередко доходил до абсурда и мельчайших подробностей, упоминая, порой, даже о том, где гадила дворовая челядь и чем потчевали при встрече чванливых светских особ.
Время для нападения было выбрано крайне удачно. Стервятники пришли глубокой ночью и спалили околоток Переправы. Гарнизон, охранявший барбакан на другом берегу Уинтерволл отступил за стену - караул из пятнадцати солдат, девять из которых мучались с животом и ходили по большой нужде водой, в открытом бою не мог одолеть две сотни отборных головорезов. Дармиан знал, что в замке нет никого, кроме старого лорда-отца и матери, графини Франсианы, урожденной Билль - Вилье. Родителей оберегали два десятка обосранных солдат, несколько сквайров и дворня, и все потому, что страшась прогневить монарха малым размером копья, Терон направил под стены Летнего Замка все свои силы, в числе коих была личная стража отца и гарнизон замка, а сам отправился в родные края, где гонял из угла в угол вассалов, согласных идти на войну только из - под палки. Держать оборону на парапете замка было некому. Дармиан шел на Переправу нагло. Он был ее новым хозяином. Тем сильнее было удивление Стервятников, когда втиснувшись в барбакан, они оказались облиты гзарканским огнем с перекрытия галереи. Пламя поглотило два десятка бойцов, восемь из которых погибли сразу, еще двое в давке, а четверо на столах лазарета. Взять замок в лоб не удалось. Лестниц у Дармиана не было, осадных орудий и башен тоже, а для других способов взятия крепости требовалось достаточное количество терпения и навыков, а главное времени, которого у него оставалось в обрез. Через земли Переправы каждый божий день шли колонны легкой и тяжелой пехоты, конные разъезды и повозки снабжения. Рано или поздно, соскучившись по теплу камина, от безделья или желания поживиться хозяйским харчем, под ворота замка могли подойти соседи. И тогда жди беды.
На утро следующего дня, распорядившись начать подкоп в роще у юго-восточной стены, Дармиан проводил на штурм бойцов со сколоченным за ночь тараном и выехал на поиски братьев, возвращения которых опасался, а смерти так страстно желал.
Дармиан пришпорил гнедого и тот пошел иноходью, сваренные в смоле головы подпрыгивали на дратве, крутились и стукались лбами. В последние месяцы Дармиан много думал о родне. Отец был немощен и стар, господские обязанности тяготили его и когда в земли Сторма с огнем и мечом пришел воскресший Примархиат, он переложил свои хлопоты на плечи Терона. Терон, наследник и любимец отца попался Стервятникам на границе с Руаром, в небольшой деревушке, где по дороге на войну пьянствовал и предавался распутству вассал короля, ранее клятвенно присягавший Переправе на верность и обязанный явиться под стяг господина во главе Копья. Ловкий бретер и турнирный забияка, Терон поплатился жизнью за гордость, когда один пошел на четверых.
С Уолдером было проще. Отдавая должное сражениям и походной романтике, тот заблаговременно обзавелся мануфактурой и не зависел от родительского кошелька. Домом ему было обширное поместье, выбитое угрозами у крупного дорбонского ростовщика. Там он жил в полном довольстве и благоденствии, изредка выезжая на большую дорогу или охоту при своре борзых, подаренных пылкой замужней любовницей, пил вино и самозабвенно тискал служанок, обеспечивая двум окрестным деревням неплохой ежегодный приплод. Добравшись в Дорбон, Дармиан отправил к брату гонца. Тот рассказал Уолдеру, что Дармиан в двух днях пути, на другом берегу Уотерволл, ищет провизию и скоро пойдет на переправу, потому как спешит рассказать брату некую черную весть, передать которую устами глупца из черни добрый господин счел неуважительным. Дармиан нагрянул на третий день. Стража узнала его и не стала останавливать отряд. Стервятники вихрем пронеслись сквозь главные ворота и ворвались в особняк. Уолдер пыхтел над рыжей крестьянкой, когда Дармиан влетел в занавешенные покои, верхом на белом рысаке и загнав коня на край крытой балдахином кровати, пригвоздил брата копьем к перепуганной бабе. Тело Уолдера он отдал на псарню и приказал ловчему скормить его кусками борзым, а голову, отрубленную, как на плахе, поверх еще сучившей ногами крестьянки, выварил в смоле на глазах капитана стражи.
Доран был последним. Младший брат не отличался умом. Он окреп в своей ненависти к братьям еще с малолетства и во всем желал превзойти старшего. Дармиан перехватил его на лесопилке под Переправой. Боги, тот был горд собой и высокомерен, словно королевская особа в окружении льстецов и прихлебателей и принял вызов, гарцуя по избитому колеей и копытами полю на прекрасном вороном жеребце, в полном доспехе, покрытом голубой эмалью с тарчем и длинным копьем. Дармиан вышел на поединок под улюлюканье Стервятников пешим, в коже, прикрывая тело до подбородка огромной дубовой повезой обитой клепками, кожей и шипами. Доран не был опытным воином, однако знал из уроков оружейника - мастера, что с повезами в бой идут арбалетчики или пикинеры. Пики при Дармиане не было. И все же Доран не смог удержать рвавшую с места дестриер при виде пешего брата. Стальной наконечник пробил тарч с гербами переправы, а за ним и полный руарский доспех, покрытый голубой, как небо галлоплессии эмалью левее продольного ребра жесткости. Дармиан отделил голову Дорана вместе с богато украшенным серебряной чеканкой шлемом и добавил к тем, что уже висели на перевязи под лукой седла, но выварить в смоле не успел. Голова начала попахивать вечером того же дня, а к полудню дня следующего уже смердела, как полевой госпиталь после штурма крепостного вала. Поначалу Уолдер пытался следить за ней и привел в порядок. Выскоблил ножом опарышей из глаз и зашил рот, но мухи роились тучей, досаждая скакуну, спутникам и наезднику. В конце концов пришлось оставить сомнительную идею притащить папеньке коллекцию братских голов и ограничиться парой, вместо трех, а голову младшего оставить на потеху ребятишек в луже свиного дерьма под плетенью.
С тех пор минуло восемь дней. Дармиан разрешил семейные споры и оставшись единственным наследником Переправы, готов был восстановиться в законных правах, однако отсутствие вестей настораживало. Дорогой встречались перепуганные, оголодавшие и битые крестьяне. Они бежали или прятались среди горелых развалин, и ничего толком не могли объяснить, поскольку и сами знали очень мало и старались не попадаться на глаза осаждавшим.
Он приехал к Переправе со стороны южного моста и нагнал груженую падалью подвозу. На подвозе сидело пятеро бойцов. Увидев Дармиана, возница потянул поводья и осадил кобылку, возок заскрипел и на землю из - под полога пошлепались свиные туши. Пока бойцы, уныло бранясь и отплевываясь, поднимали на подвозу падаль, возница, он же Дервиан, сотник Стервятников, как и многие среди них выходец из простонародья, воспитанный улицей отменный рубака, шутник и палач, отвесил господину изящный поклон, достойный королевского камергера и смачно высморкавшись из - под пальцев, расплылся в добродушной улыбке.
- Доброго здоровья, господин!
Дармиан оглядел его со всей строгостью.
- И тебе не хворать.
- Приветствую Вас под стенами законной вотчины. Есть вести с побережья? Ветер принес недобрые слухи об одном из ваших бедных родственников. Пусть слухи остануться слухами, я никому не желаю зла, однако заранее приношу свои искренние соболезнования и от чистого сердца скорблю вместе с Вами.
Дервиан подал руку Дармиану. Тот сошел на землю, по отечески встряхнув воина за плечо.
- Ничто не вечно в этом мире, одно лишь солнце и ветер, да и солнцу и ветру в свой срок богами уготована неминуемая участь. Так что не будем скорбеть, а лучше выпьем доброго вина и захмелеем. Кое - кто из родни хотел повидать родные земли, - добавил он махнув на головы братьев, - я не смог отказать им.
Дервиан ухмыльнулся и косой шрам, бледным рубцом пересекавший его строгие губы, пополз в стороны.
- Доран?
- Он не захотел ехать с братьями. Я оставил его голову детишкам. Пусть поиграют. Что с замком?
- Под осадой. Без лестниц взять в лоб не удастся.
- Таран?
- Пустили за портикулу. Думали, караульные не успели стравить лебедку, а когда стали бить створ на выходе из коридора, она опустилась за спинами у парней. Их до ночи варили кипятком, смолой и маслом. Мы пытались поднять решетку, но сталь кованная, прочная и очень тяжелая.
- Потери?
- Пятнадцать трупов.
- Где Мальбьорн?
- Лагерь напротив подкопа, со стороны реки, перед рощей, за отвалом рва.
- Я хочу его видеть. Сейчас же.
Насыпь рва обнесло сорной травой, гребень осыпался, а склоны сползли. Лучники прятались за отвалом рва и обстреливали замок по анфиладе, не давая защитникам сунуть носа за мерлоны балюстрады. Когда отряд миновал мост, Дарвиан отправил солдат на подвозе в ореховую рощу, а сам передал поводья, прыгнул наземь и взял под уздцы коня Дармиана. Лагерь начинался у опор моста, где вдоль берега, на илистом плесе рыбачили в закатанных до колен бриджах босоногие Стервятники. Жизнь здесь по-деревенски наладилась и текла, будто река в берегах, упрямым руслом, направление которому задавали порядки осады и незначительные бытовые мелочи. На кострах кипели закопченные котелки с фасолью и овощами, снятые с караула бойцы резались в кости и плескались в реке, те, что дожидались очередь в караул правили броню и оружие, с хохотом подзуживая последних, перебегали среди коновязей и палаток разомлевшие от похоти и хмеля маркитантки, квохтали и рылись в отбросах куры, блеяли бараны, мычали, расчесывая бока о борта и тележные дышла чубатые быки и коровы.
- Вы я гляжу засeделись тут, - нахмурился Дармиан, - привычка убивает всякое желание продвигаться дальше. Мальбьорн пытался идти на штурм?
- Дважды. Оба раза без особого успеха.
- Двадцать человек против двух сотен и более недели осады.
- Мальбьорн все объяснит Вам, господин.
- Да уж, придется постараться.
Увидев Дармиана, Стервятники поднимались с мест и кланялись. Лица их смурнели и преисполнялись строгости, растревоженные взгляды скатывались под ноги. Похвастать Стервятникам было нечем. Белый купол походного шатра Дармиана заметно возвышался над серой массой палаток остального войска. Отсюда последнюю неделю заправлял осадой Мальбьорн, оставленный при Стервятниках за коннетабля. Место для ставки было выбрано неудачно - шатер разбили в низине, далеко от воды и ко всему прочему в густой тени кленовой рощи, выросшей полукругом так часто и плотно, что кроны деревьев укрывали небо сплошной непроглядной стеной. Дармиан почувствовал раздражение. Кровь заклокотала в жилах, придавила грудь и виски, застила глаза черным туманом. Его выводил из себя тон Дервиана, то, как он к нему обращался и отпускал неуместные шутки, его бесила одна только мысль о том, что сейчас он войдет в этот вымаранный и провонявший потом шатер, разбитый среди солдатских испражнений и грязи, и будет вынужден слушать оправдания своего ставленника, который отсрочил штурм и продолжил осаду.
Лоло выскочил из - за палатки и едва не сшиб Дервиана с ног. Он шел косолапо, низко склонив широкую, тыквой повисшую голову в лоснящихся от жира, копоти и пота волосах, свивавшихся и льнущих грязными колтунами ко лбу, скулам и вискам и не смотрел по сторонам. Мятый поварской колпак лихо сполз на затылок и здорово походил на растоптанную подошвой сапога поганку, отклячив повисшее над кожаным ремнем пузо, собранное, как в мешок, некогда белым передником, заляпанном ныне кровью, пивом и горячим жиром, Лоло пыхтел не хуже котелка с фасолью, который тащил в руках. Воткнувшись в Дервиана, он попятился, округлил глаза и раздавил в ужасной гримасе жирные губы, после чего исторг утробный негодующий визг.
- Куда прешь, нежить? - его большое и живое лицо размером с хороший блин, оно нездорового цвета и усыпано дырками от оспин, прыщей, фурункулов и шрамов. Возмущение, удивление и злость собирают это лицо морщинами, среди складок мутно поблескивают водянистые, почти прозрачные голубые глаза, - хозяйской фасоли захотел? - второй подбородок колыхнулся, словно зоб голодного пеликана, - так я тебе добавки кину. Половником по хребту.
- Сгинь, жирный, - Дервиан пихнул толстяка в грудь и тот сдобно вздрогнул, - повылазило, что ли совсем. Не видишь кто перед тобой?
В крохотных и хитрых глазках толстяка прошмыгнул страх. Он отступил, сползая, как тесто, лезущее через кадку, в скромном поклоне:
- Доброго дня, сир.
- Что там у тебя? - Дермиан скривился, глядя на жирного. Тот и впрямь походил на тесто. Огромный, пыхтящий кусок липкой массы, в которую замесили пучки грязных рыжих волос.
- Фасоль на смальце и немного говядины.
- Мальбьорн подождет. Накорми-ка ребят. Шуруйте с ним, - обратился Дермиан к телохранителям, - пекарь попотчует вас пирожками с котятами.
Вход в шатер был открыт. Черная от нагара ткань хлопала и вздыхала под порывами ветра. Обложенный коврами столик красного дерева был завален огрызками и костями, пахло кислым вином, табаком и яблоками, где - то в темноте, на другой стороне стола, тяжело гудела оса. Зарики загремели по дну деревянной плашки, прокатились круг и плашка опрокинулась на стол.
- Две пары!
Кости лежали в лужице вина, капли, описывая дугу, скатывались краем поднятой плашки, наливались тяжестью и срывались вниз. Плашка балансировала в руке Мальбьорна на границе света и тени, почерневшее от старости серебро кольца собирало свет, почти не отражая его. Кольцо это, выполненное в виде гадюки, кусающей палец, гордость и отрада Мальбьорна. Он повсюду выдает его за фамильную ценность и требует признать свое знатное происхождение. Но Дермиана на мякине не провести. Все, что есть у Мальбьорна ценного, отнято, своровано или вырвано из стиснутых в агонии рук убиенных. И мать его шлюха, а отец командир роты почетного караула.
- Я не ждал тебя так скоро, - Мальбьорн улыбнулся, выбивая пепел и остаток табака из резной костяной трубки прямо в разлитое по столу вино, в котором, кроме зариков, Дермиан увидел ползущую с помятыми крыльями осу, сбитую ловким ударом плашки.
- Думаю, ты вообще меня не ждал.
- Даже так?
- Ты можешь убедить меня в обратном?
- Твой старший брат опасный противник. Даже очень. Скажем, так, вероятность твоего возвращения была крайне мала, а я никогда не заигрываю с удачей. Никогда. Но я рад, что вернулся. Честно.
Дармиан был склонен к насилию. Он терял голову при виде крови и блаженствовал, причиняя боль или от боли страдая. Мальбьорн походил на него, но не во всем. Он был садистом, жестоким и расчетливым, а потому вымуштровывал солдат до такой кротости и послушания, что те могли без раздумий ударить ножом по горлу собственной матери. Это Дармиана в нем восхищало. Сам он был вспыльчив и не умел управлять приступами гнева, в которых и совершал самые скверные поступки и злодеяния. Ножы, стилеты, пики, копья, эспантоны - Мальбьорн владел любым оружием, которое требовало от бойца ловкости и точного расчета, разбирался в ядах и горючих смесях, был знаком с инженерным делом и мог изготовить хитроумную ловушку. Зная своего сподвижника, Дармиан не верил, что тот побоялся идти на штурм. Не захотел. И причины тому были самые разные. Главное - Мальбьорн изначально противился идти на Переправу. Понимая, какие потери понесут Стервятники, штурмуя стены, он решил переждать. А что если Дармиан не вернется? Тогда ему решать, куда вести этих людей и когда посылать их на смерть.
Дармиан сел напротив Мальбьорна и попробовал виноград, Дервиан расположился рядом, сложив ноги на восточный манер.
- Я думал будет проще, - сказал Мальбьорна, набивая в трубку табак, - но нет. Ты многого не учел. Того, например, что в замке идет реставрация. На его защиту встала артель каменщиков, плотники, даже стеклодув с подмастерьем и расписывавший стены собора художник. Это простые люди, ремесленники, женщины, дети, они не владеют оружием, но могут бросать камни, копья и опрокидывать котелки с кипящим маслом. Семьдесят или восемьдесят человек. Их вдвое, почти втрое меньше, но мы не встретим их в чистом поле, лицом к лицу, а будем ползти на стену, с которой они льют масло, смолу и бросают камни.
Мальбьорн чиркнул кресалом, искры порезали воздух и табак начал тлеть синеватым дымком, заморгал пламенем. Он подвинул мундштук в уголок тонких губ, причмокнул и потянул.
- Конечно я ждал. Ты мог и не вернуться. Обрати внимание, не ушел на второй или третий день твоего отсутствия, а ждал. И дождался.
- Что с миной?
- Продвигается.
- Я хочу посмотреть.
Подо рвом, у самой воды, завал из звериного трупья и бочек с маслом и смолой, чуть поодаль две жестяные, наглухо заклепанные бочки с гзарканским огнем. Все это добро Стервятники собирали по всей округе и складировали в ожидании закладки мины. Рядом двенадцать стрелков, отборные парни, стормийцы, вооруженные длинными луками и арбалетами. Подкоп начинался в зарослях орешника. Ночью, под прикрытием темноты, Стервятникам удалось пробраться под самую стену и прорыть лаз, позволявший согнувшись работать рослому человеку. Осажденные ожидали яростного штурма и были сбиты с толку бездействием нападавших. Мальбьорн не позволял им расслабиться и делал небольшие вылазки, обстреливая стену из луков и арбалетов из - за насыпи рва и стены барбакана. Саперы водили за нос защитников крепости довольно долго. Те поняли, что к чему, когда осаждавшие засыпали ров и пошли в открытую, среди белого дня, с кирками, лопатами и деревянными опорами для полости мины.
- Мы побежим, как только лучники сделают залп, - сказал Мальбьорн, прячась за горбом рва, - сначала к тому валуну, дальше к самому подкопу.
Мальбьорн пригнулся, выбирая момент. Отмашка. Дали залп. В разнобой, из - за насыпи, вдоль барбакана, с моста и они побежали. К валуну, из - за валуна в заросли, через ветки, ко входу в нору, сырому и рыжему от глиняной насыпи. Пригнувшись, Дармиан влетел в темноту и остановился, потеряв из вида Мальбьорна. Мальбьорн потянул его за руку дальше. Замерли и прислушались к приглушенным земляной толщей звукам, доносившимся снаружи. Что - то холодное прыгнуло и задело его руку. Дармиан вздрогнул и это что - то пропало.
- Что это тут? - спросил он у темноты.
- Чего?
- Живое. Холодное.
- Жабы. Ребята уже несколько гнезд разорили. А они все прут и прут.
Пообвыкшись в темноте, Дермиан увидел свет, немного погодя и его источник. Лампады стояли на земле в окружении лопат, кирок и железных волокуш. Саперов было шестеро. Двое старики, Уголек и Каракатица, седые, выцветшие и худые, еще трое - мужчины среднего возраста, мускульная сила отряда - Гром, Нил и Рурк, последний Пиман - мальчишка, грязный и раздетый до пояса, бритый наголо и с большими, как лопухи ушами.
- Стреляют? - Каракатица почти ослеп, веки вздрагивали, косые глаза щурились вразбег, выжимая из пространства капельки света, - кто здесь?
Каракатица замер, выпятив чахоточную грудь и раскрыл впалый рот, влажный и осклизлый, точно распотрошенное рыбье нутро. Пальцы старика, костистые, почерневшие от земли и разбитые грубой работой чутко перебирали гладко тесаный черенок лопаты.
- Спокойно, дядя, - вмешался Гром, коротышка с огромными, как паровые молоты кулаками и уродливой головой, - свои.
- Доброго здоровья сир! - склонился Нил, пряча за спиной кирку, - когда - то он был шахтером, на рудном предприятии "Чосер и Таун" и потеряв семью во время обвала, пришел на поклон к Стервятникам. Нил не привык говорить. Он все больше отмалчивается и слушает других.
- Как успехи? - Дармиан видел все больше, понемногу привыкая к жухлому свету. Взгляд его заполз под отвес зевавшего в огоньках лампад полумрака, обшарил стенки и пол, - скоро рванем?
- Скоро, - устало кивнул Уголек, почесывая надутое барабаном махнатое пузо и могучую грудь, - заглубить на пару локтей и крепить створы. Еще чуток и грохнем.
Уголек по призванию кузнец, но дьявольски сведущ во всем, а потому незаменим. Убеленная сединой голова, прыткий ум и могучие руки, такие, что будут покрепче Громовых. Угольку можно верить.
- Когда?
- Почитай что завтра. Вечером.
- Не спеши, дядя, - скривился Гром.
Уголек цыкнул и Гром замолчал.
- Значит завтра, - Дармиан задумался, - как стемнеет начнем обстрел и заложим мину.
- Завтра, завтра, - Уголек нашарил в темноте свернутую из листового железа воронку, встал, отряхнул задницу и погладив стенку, со вздохом опустился на колени.
- Чего это он? - не понял Мальбьорн.
- Тише, сир, пожалуйста тише, - лопоухий мальчишка обратился в слух и даже привстал на цыпочки, - он слушает.
Уголек припал ухом к воронке, открыл рот и зажмурился.
- Колодец, - осклабил тяжелую челюсть Уголек, - я же говорил вам, колодец, - Сир, под этой башней есть колодец? - обратился он к Дармиану.
- Колодцы под тремя из пяти башен, - пожал плечами Дармиан, - тут вода соленая, ею почти не пользуются.
- Я же говорил, они спускались сюда вчера, - Уголек издал хитрый смешок и прихлопнул по стене, - они и сейчас на той стороне, слушают, но не копают. Ну что же, пускай.
- У них не хватает людей, для того чтобы сделать контрподкоп, - объяснил Мальбьорн Дармиану, - да и что толку, тоннель не отбить.
Мысль о беззащитности людей в крепости развеселила саперов.
- За работу, говнюки! - глаза Уголька заблестели азартом, - подадим этих засранцев нашим ребятам на блюдечке к завтрашнему вечеру.
Дервиан прокрался в шатер и затемно разбудил Дармиана.
- Пора, Сир, - сказал он, тронув его за плечо и скрылся под пологом.
Дермиан умылся, одел чистое белье, бриджи, камизу и позавтракал холодной свининой. Съел немного, потому как терепеть не мог пристывшего к мясу и сковороде белого жира и не хотел дожидаться пока его разогреют. Потом был расстегай, кувшинчик подогретого вина и орехи в меду. Дермиан согрелся и повеселел, притащил мешок с головами и допивая вино, развязал шнуровку, чтобы последний раз поглазеть на братьев. Смола застыла и гремела, как пустой глиняный кувшин, когда он стучал по ней костяшками пальцев. Под этой толстой глазурью нельзя уже было распознать знакомые с детства черты. Боги, да и как понять, кто есть кто, когда лица искажены мукой смерти, а кожу покрывает толстый слой древесной смолы? И отец. Как их узнает отец? Эта мысль надолго повергла его в глубокое уныние.
- Дервиан! Дервиан! - позвал он выходя из себя и срывая голос, - Девриан! Теодор, мать вашу, вы что там, сдохли все что ли!
Теодор ворвался в шатер, запутался в пологе, споткнулся, выругался и поправил полушлем, выискивая глазами Дармиана. На левом нижнем веке у него висел отвратного вида жировик, отчего глядел он дико и как-то по-кабаньи злобно и ошарашено.
- Кто это? - спросил его Дармиан голосом отчаявшимся и задавленным, поднимая за волосы покрытую смолой голову.
- Ваш брат, - потупился Теодор.
- Я не хуже тебя понимаю, что это мой брат, - Дермиан потерял терпение и до боли стиснул зубы, слезы кипели, обливая ресницы и скулы, руки и ноги вздрагивали, - ты знал их обоих. Кто это?
- Терон? - в голосе Теодора не было уверенности.
- А может быть Уолдер?
- Я не знаю...
- А кто должен знать?
Дармиан захрипел и метнул в Теодора блюдом с орехами.
- Пошел прочь, скотина!
Сквозь тонкую ткань шатра доносились звуки пробудившегося ото сна лагеря. Дармиан плакал, пузырил слюну через зубы, стискивал кулаки, кусал губы и морщился, содрагаясь от злобы, обиды, боли и возмущения.
- Должен, должен узнать! - уговаривал он сам себя, поднимая за волосы братские головы и всматривался в их незнакомые черты, - должен.
Разболелась голова и помутилось в глазах, хотелось ухватиться за меч и рубить, рубить, кромсать без устали и пощады сверху вниз, слева, справа, колоть, выворачивая кишки и обливаться чужой кровью. Густой, вонючей. Парящей. Покончить со всеми. Разом. Но он не мог подняться на ноги. Так и сидел, поджав ноги, хныкал и в пол голоса жаловался сам себе. Даже обделался, но, счастью по малому. Когда в к шатер украдкой заглянул Теодор, он лежал на боку с широко открытым ртом и пускал слюну. Увидев просвет в пологе шатра и человеческую тень, он хотел было потянуться к стоявшим у стола ножнам, но скукожился от боли.
- Прочь! - зашипел он гадюкой, напрягая глотку так, что глаза полезли из черепа и почувствовал, как последние теплые капли стекают по ляжкам.
Теодор был к этому привычен. Он приготовил ванну, раздел и уложил его в горячую воду. Вскоре Дармиану полегчало. Он отмылся и нагишом улегся в постель. Теодор пришел через четверть часа и принес смену белья, свежую камизу и поношенные бриджи.
- Все готово, - сказал он, - мы ждем тебя.
Солнце стояло в три пальца над овидью, когда они собрались за барбаканом. Дервиан шутил и насвистывал под нос похабную трактирную песенку, Теодор был хмур и украдкой поглядывал на Дермиана, Мальбьорн держался в стороне и ступив за угол, высматривал за мерлонами лучников.
У Бэтси Бун прелестный зад
О том без устали твердят
В порту, на верфи и в цехах
Потерян всякий стыд и страх.
Румяных булок сладкий мед
Всех одинаково влечет
Священник, паж, хоть брадобрей
Целуй, кусай и будь нежней.
Пускай в прыщах ее лицо,
Что нам лицо, в конце концов?
У Бэтси Бун прелестный зад,
Его потискать всякий рад.
Пусть королевы жопа грех,
Пускай на ощупь как орех,
Но короля потерян сон,
В ногах у Бэтси хнычет он.
Лоточник, шут, бретер, портной,
За эту жопу все горой
В парчу одета и шелка
И греет короля рука.
У Бэтси бун прелестный зад,
В него потыкать всякий рад.
Но пусть ты герцог, хоть король,
За жопу заплатить изволь.
Я мужеложец и актер,
Продал в бордель своих сестер,
А Бэтси Бун моя жена,
Душой и сердцем мне верна.
Взошла луна и солнца нет,
Гори огнем весь белый свет,
Наш мир бордель, мой добрый друг,
Мы пьем вино, всех женщин в круг!
Дервиан пел, вычищая кинжалом синюю грязь из - под ногтей, красный, с длинной пелериной капюшон укрывал тенью полные лукавства глаза.
- Не ходи туда, - Теодор не выдержал молчания, обратившись к Дармиану безо всякой надежды, - они убьют тебя. Я бы убил.
Дармиан махнул на него рукой.
- Папенька человек чести и слишком обеспокоен своим образом в человеческих сердцах. Он не позволит убить меня.
- Как знаешь.
Теодор подвязал кусок серой холстины к древку копья, затянул узлы и подняв копье над головой, помахал им из стороны в сторону.
- Сгодиться?
- Серовато, на мой вкус, - прищурился Дервиан, - ну так и наша честь не отличается белизной.
- Умолкни, -Дермиан толкнул его в грудь и забрал копье из рук Теодора, - лучников на изготовку.
Высоко подняв серый стяг и зажав в кулаке обвязанный дратвой мешок, Дармиан ступил за барбакан. Барбакан и подход к воротам были как на ладони и отлично простреливались лучниками с парапета стены и угловых башен. Переправа пережила два десятка войн и четыре осады. Эти стены никогда не брали приступом и только предательство открыло осаждавшим ворота и дорогу в сердце замка. Река служила естественным препятствием на пути наглеца, желавшего посягнуть огнем и мечом на род Солденов, мост с обоих берегов наглухо запирали четыре башни и десяток баллист, но преодолев его, захватчики встречали хитро уводивший под боковую стену барбакан, а за ним глубокий ров с кольями и звериными ямами, выбравшись за который, они должны были обогнуть угол стены и только так могли оказаться у главных ворот. Ров стервятники засыпали и Дармиан шел по кочковатой ложбине, усыпанной комками захрясшей земли, булыжниками и стрелами. Приметив осторожное движение за мерлонами башен, Дармиан замедлил шаг. Лекарь отца, мастер Гриссар, юность и отрочество провел на его-востоке и отлично разбирался в ядах. Достаточно одной стрелы, пореза, легкого касания и он будет умирать в дерьме и соплях, корчась на земле, как блаженный. Защитники следили за ним, но стрелять не решались. Дармиан обогнул угловую башню и остановился подле ворот. Мешок раскачивался и крутился в руке.
- Я пришел говорить! - проорал он, закинув голову и темное зево зарешеченного портикулой коридора отозвалось на его слова звучным эхом.
В крытой башенной галерее над воротами загремела кольчуга и латы, над стеной высунулась голова. Одна, потом другая.
- О чем нам с тобой говорить? - прокричали ему ответ. Лица Дармиан не распознал, но признал хлипковатый голос капитана стражи, сира Джонатана Марвея, Рыцаря Переправы, человека крупного и отчаянного, но в последние годы ослабевшего грудью и давно уже ставшего не тем, кем он был раньше.
- Сир Джонатан! - осклабился Дармиан, - не скажу, что рад встрече, но, тем не менее приветствую Вас. Спускайтесь, у меня послание для нашего отца.
- Сир Уильям давно уже не отец тебя, падаль. Ты продал его, а теперь еще и посягаешь
на родовой замок. Одумайся и покайся, щенок, боги такого не прощают.
- Не вам мне кается, сир.
- Покаешься перед братом.
- Как раз о братьях я и хотел поговорить с вами!
Дармиан задрал мешок над головой и рассмеялся.
- Не хотите спускаться, так хотя бы заберите это.
Мгновение замешательства красноречиво выразило терзавшие сира Джонатана сомнения. Плетеная корзина выскользнула из показавшихся за мерлонами рук, ударилась о камни, прыгнула, разболталась на веревке и стала опускаться. Когда край корзины оказался на уровне глаз, Дармиан отбросил копье, схватил за ручку и притянув к себе, запихнул в нее мешок с головами.
- Тяни! - закричал он, попробовав веревку на прочность, - Джонатан, передавай привет папаше!
Дармиан возвращался с чувством исполненного долга. Он был триумфатором, подобно правителям древнего мира, приходившим с победой из далеких и диких стран под одобрительные крики и рукоплескание восторженных горожан. Отец недооценивал его, но он доказал им всем, доказал на деле кто есть кто. Он жив, а братья кормят червей. Этим все сказано.
Сир Уильям Солден, Хранитель Уотерволл, лорд переправы, показался между зубцов башни в одном исподнем, крича проклятия и гневно потрясая тощими кулаками. Тонкую сорочку старика трепало ветром, сам он заметно пошатывался от хвори и слабости, но готов был как есть прыгнуть с башни и голыми руками придушить отрекшегося от семьи сына.
- Будь ты проклят, жалкий падальщик, - кричал он задыхаясь, - мне жаль той мутной капли, что я потратил на тебя, исторгнув из своих чресл. Ты должен был остаться мокрым пятном на жопе мамаши, я жалею, что не удавил тебя пуповиной!
Дармиан не расслышал и половины слов.
- Лучники, - потребовал он.
Мальбьорн качнул головой:
- Нет, они не тронули тебя.
- Кто здесь командует, мать твою!
- Сколько раз тебе говорить, не поминай мою мать!
- Лучники!
- Нет. Это перебор. Даже для стервятников.
- Ненавижу...
Дармиан вынул клинок и полосонул. Мальбьорн успел отскочить, но острие задело грудь. Лязгнуло, расползаясь, кольчужное плетение, полетел еще один удар, который едва не развалил голову Мальбьорна надвое, однако Мальбьорн успел извернуться в полупируэте, вытащил меч и отпарировал третий удар в высокой стойке и ударил в ответ. Дармиан увернулся и бросился вперед.
Теодор поднял красное с золотом знамя и лучники дали залп. Стрелы осыпали стену, сир Уильям вскрикнул и скрылся за мерлонами. Дармиан замер в нерешительности.
- К чему все это? - Дервиан умиротворяюще опустил руку на гарду меча Мальбьорна, - довольно, побаловались и хватит.
- Он убьет тебя, - сказал Теодор, когда они возвращались к шатру, - люди боятся тебя, а должны уважать. Большая часть стервятников уже на его стороне.
Перед лазаретом стоял крик и толчея, за открытым пологом на окровавленном столе ревел, требуя вернуть ногу и брыкался безногий омпутант, позади грязного шатра скулили и грызлись собаки.
- Что тут? - спросил он вымазанного кровью молодого лекаря в маске, одного из помощников Джошуа, грозившего солдатам зубатой пилой.
- Подпустили собак к шатру. Огромного кобеля. Я просил следить за сворой, а эти суки нажрались.
- Сюда! - позвал Теодор, выглянув за угол, - скорее!
- Солдата ранило стрелой, - на бегу объяснялся лекарь, - кольчуга попала в рану, пошло заражение. Я отнял у него ногу и зашивал рану, когда в шатер ворвалась эта псина и утащила ногу.
Лекарь сбился с шага и ахнул.
Брызгая кровью из горла, борзая стервятников скулила и кувыркался по земле. Огромная, бурая псина рвала голову второй борзой, подмяв ее спину могучими лапами. Теодор взялся за лук, подступая к собакам.
- Не троньте! - потребовал вырвавшись из-за спин Мальбьорн, - пускай добивает.
Он обошел Теодора и замер улыбаясь.
- Нет, нет, смилуйтесь сир, вы меня знаете, - двое солдат в бригантинах тащили под руки из кустов невысокого щуплого мужичка в тряпичном чепце и косо запахнутом жакете. Его перепуганные глаза и без того были жутко выпучены и не моргали.
- Лазутчик, - пояснил один из солдат, сбивая пойманного на колени, - следил за лагерем, подбирался к вам.
Дармиан признал беднягу, однако запамятовал, где повстречался с ним. У него вновь разболелась голова и путались мысли.
- Псарня твоего брата. Вспомни сержанта, - напомнил ему Мальбьорн, не оборачиваясь и присел на корточки, глядя как бурая псина сдирает вместе с ухом окровавленный скальп с притихшей борзой.
- Ты ловчий моего брата? - обратился Дармиан к пучеглазому.
- Да, ваша милость. Когда сержант спалил и обобрал поместье, мне стало нечем кормить собак. Я отпустил их на волю, но Фенрир и Гракс не захотели покидать меня. Они ловили уток и каплунов и согревали меня своим теплом долгими ночами. Я не хотел потревожить вас, прошу извинить меня. Не троньте собак!
- Ты можешь позвать его? - этот кобель взволновал Мальбьорна до мелкой дрожи в коленях.
- Фен! - позвал пучеглазый.
Адаво пламя, плясавшее в разноцветных глазах пса, погасло, он поднял голову и сглотнул кровь.
- Фен, иди ко мне, мальчик!
Пес неспешно поднялся, зевнул и подтянул к трупу борзой, взяв зубами за голую кость, обрубок ноги в разорванных бриджах и кожаном сапоге. Облизнув штанину, он тронул борзую лапой и пошел, позвякивая толстой заржавленной цепью, мимо протянувшего к нему руку Мальбьорна, роняя с белых клыков и черных, как ночь брылей красные от крови хлопья густой пены.
- Не троньте его! - остерег пучеглазый, когда Мальбьорн вытянулся вздыбленной холке пса.
Пес оглянулся, оскалил пасть и зарычал.
- Вы недобрый человек, сир, - облизнул лопнувшие губы пучеглазый, - вы замыслили злое.
Мальбьорн был зол, как черт, но и в этом состоянии не смог скрыть удивления, которое вызвала дерзость стоявшего на коленях человека.
- Что ты сказал? - нахмурившись, переспросил он.
- Фен чует подлецов, о да! Вы замыслили злое. Сир, сир Дармиан, он хочет убить вас!
Над поляной повисло недоброе молчание. Солдаты переглянулись, пес чихнул, брызнув кровью и улегся в ногах у Дармиана.