Ковалёв Максим Александрович : другие произведения.

Самоубийство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История о свершившейся - ни много, ни мало, - гибели Вселенной, причиной которой становится гениальный, одержимый озарениями, молодой учёный, по воле таинственной псевдорелигиозной организации конструирующий для целого мира источник даровой энергии... Но что это за устройство, на самом деле,а главное во имя каких целей сооружается - об этом читайте в рассказе...

   Самоубийство.
  
   ...Помню небритого олигарха с голубыми глазами, кроткой улыбкой, и выражением детского удивления на загорелом лице.
   ...Помню, доктор физико-математических наук Карельский Миша сказал мне, что вся, в отношении проекта, финансовая щедрость этого щетиной поросшего господина, с залысинами, и подкупающей очарованием мнимой непосредственности физиономией, - объясняется тем, что он хочет увидеть шоу. Научная сторона интересует его постольку, поскольку она связана с вращением четырёх тысяч так называемых струн, световых эффектов ими производимых и самого зрелищного - зыбкости, искажении пространства. Уж очень хочется увидеть ему, как холмистая кубанская степь начнёт сначала расплываться. Затем заворачиваться в вихрь, наматывая на невидимый штопор - насыщенное фиолетовой густотой небо, выгоревшие травы и изломанную линию горизонта с чернеющей вдали давно уже нежилой станицей.
   ...Помню, на горизонте, в синеве, горящей по краям свинцом, вспыхивали золотые молнии, и дилетанты не из мира науки высказывали беспокойство. Мучили меня, Сафронова и Карельского - прежде всего, вопросами, мол, не случиться ли чего. Мы успокаивали коротко и ясно: никакого вреда молнии эффекту Трансформации не причинят. Карельский же, каждый раз пускался в долгие, и непонятные абсолютно никому, даже ему, объяснения. Представьте, только, - мы ведь толком не знали, что строим...
   Оно - для "Хасбро корп.", самодовольного олигарха - прожигателя жизни, энергетики страны и остального мира, было неиссякаемым источником энергии. Но для него... Алексея Невзлина, - четыре тысячи струн из орония - один только синтез, которого потребовал двух лет почти беспрерывной работы; столько же мембран моделирующих одиннадцать скрытых измерений в нашем трёхмерном мире, в момент, когда струны, каждая, достигнув скорости света, вращались вокруг мембран - сверхтонких, невидимых, в атом толщиной пластин; гигантская сфера в две сотни метров диаметром, в коей заключено в линейном порядке это нагромождение; - было, если б только я мог сказать, чем оно было для человека, которого я знал полжизни...
   Зато, я, наверное, знаю, чем оно было для Бога...
  
   Один известный немецкий писатель лет шестьдесят назад сказал, - "безумие - понятие зыбкое, и люди мещанского (читай - материалистического) склада произвольно орудуют им, руководствуясь сомнительными критериями. Границу же разумного они проводят наспех и очень близко от себя и своих пошлых убеждений, а всё, что находится за нею, объявляют сумасшествием".
   ...Если бы десять лет назад кто-нибудь сказал мне, что бледный, прыщеватый, с засаленными волосами мышиного цвета, очках в роговой оправе, носить которые он считал приоритетом математиков и астрофизиков, хотя сам всегда страдал от насмешек окружающих; что этот молодой человек станет учёным - величайшим со времён Да Винчи и Теслы - я бы ухохотался до смерти.
   Длиннорукий, тощий, угловатый - не было ничего гармоничного во внешности Алексея. Казалось он, намеренно ухудшал внешний вид. Растянутый, блёклый свитер, носил месяцами, похоже, стирая только по большим праздникам, брюки занашивал до серебряного блеска на заднице, - ботинки, пока подошва не становилась почти гладкой, без намёка на былой протектор. И роговые, пластмассовые очки... Верх мазохизма над собой.
   На факультете его прозвали - Тухлый. Правда - Тухлый - был самым одарённым студентом. Рассказывали, что спит он два-три часа (по опухшему лицу, мешкам под глазами можно было подумать - Тухлый не спит вообще), каждый вечер просиживает в библиотеке - Интернета не признавая, а под кроватью у него в беспорядке свалены тетради, исписанные мелким-мелким почерком, напоминающим показания осциллографа. Иные, утверждали даже, что написанное - зашифрованный текст не для чужих глаз. Им возражали, что, мол, скрывать Тухлому? От кого и для чего? Только самые прозорливые, - не принимая в счёт меня - человека, который, один из немногих, в ранние годы студенчества смог подобрать ключ к Алексею, - видели - Тухлый, всем ещё покажёт.
   И он показал достаточно скоро.
   Нервно заламывая пальцы до костяного хруста, неистово срывая заусенцы до крови, однажды он заговорил со мной - прерывистым, хриплым голосом (очередная простуда - результат ослабленного иммунитета от частого сидения в полумраке четырёх стен), что было не очень характерно для Алексея. Обычно он говорил чётко и громко, как диктор. Когда он зачитывал реферат, его можно было заслушаться. Он становился прекрасным в те редкие моменты общения с аудиторией, которая, в общем, уважала его... по-своему.
   - Я почти... сделал это. Я убедил... их. Понимаешь?.. - сказал он, не поднимая красных, воспалённых глаз от квадратной плитки устилающей пол.
   - Кого и в чём ты убедил? - спросил я не слишком охотно, выпуская клубы пара изо рта.
   Было очень холодно. Мы стояли на крыльце главного корпуса университета, лил дождь, и я не знал, куда деть красные, продрогшие руки. Даже в карманах они не согревались, хотя мороза не было. Не могу уже вспомнить, почему мы не заходили внутрь, вроде бы ждали кого-то.
   - Я доказал... им и себе, что не паршивый студент. Они... приняли меня... Дали шанс, гарантировали успех... если я буду работать... Они думают я тот кто нужен..., - тут Алексей запинается. Смотрит сквозь меня, в тот момент, я делаю, то что, наверное, сделал бы каждый - оборачиваюсь, чтобы проследить за направлением взгляда. Вижу только ряды автомобилей на стоянке отгороженной заборчиком. За ней стройплощадка нового университетского корпуса - там не заложен даже фундамент. Поворачиваюсь обратно и замечаю...
   Не уверен теперь, видел ли я это, в самом деле, или мне могло показаться.
   Зрачки его в ту секунду расширились, заполнив роговицу почти целиком. Глаза стали абсолютно чёрными, а лицо неподвижным - он даже не дышал. Затем случилось следующее...
   Выйдя из кратковременного, но пугающе странного ступора Алексей засуетился. Со стороны это напоминало метание тигра в клетке, которого дразнят снаружи, но зверь ничего не может сделать, а только ревёт и бросается на железные прутья. Он хватался за голову, часто дышал, давил пальцами на виски, вроде даже постанывал. Пять шагов от меня и обратно. Припадок, или начало припадка, - решил я.
   - Бумага и ручка! - наконец выпалил он, глядя прямо в глаза, чего никогда себе не позволял, - Срочно!... Чёрт-чёрт! Плотность... плотность... выше алмаза, легче алюминия!... дай... дай... тогда свой ноутбук!...
   Ноутбук я держал в специальной папке вечно зажатой в правой подмышке. Помню, мне здорово пришлось потрудиться грузчиком, чтобы заработать те сорок тысяч на чудо техники с экраном толщиной два миллиметра. А тут вдруг дрожащее, словно с большого бодуна несуразное чудовище, которому я бы в тот момент и дешевый гранённый стакан не доверил - выхватывает мою папку и пытается длинными паучьими, какими-то синюшными пальцами, прерывисто дыша и потея, расстегнуть молнию, чтобы извлечь, то ради чего трудился я в двенадцатичасовые смены днями и ночами...
  -- Стой ты!.. Что делаешь...
   Я крепко тогда выругался, но Алексей, приобретя вдруг возможность стремительно передвигаться, влетел через парадную дверь в холл физико-математического факультета. Пару раз, ошарашено моргнув, я, поспешил за ним.
   Пальцы стучали по клавиатуре, припухшие красные губы что-то шептали. Алексей работал в графической программе в сумраке пустого холла, и на его лице отражалось зеленое свечение экрана - что-то объёмное окрашённое в едкие кислотные тона мерцало с дисплея, придавая его обычно бледной физиономии плесневый оттенок. Деревянная скамья надрывно скрипела под ним, пока удерживая на костлявых коленях ноутбук, он со скоростью пулемёта бил по клавишам. Уж не знаю, как могло такое случиться, но я не набросился на него, и уверен, Алексей потом был благодарен мне. У безумца рождалась идея.
   С того далёкого дня я уже не сомневался - он далеко пойдёт, и остановить этого человека сможет только смерть...
   Или я... если бы десять лет назад вырвал ноутбук из хрупких рук, кости которых всегда, казались мне полыми внутри, а когда я при встрече пожимал его всегда потную, липкую ладонь - они хрустели в суставах...
  
   Алексей "Тухлый" - в течение трёх лет после окончания университета не давал о себе знать.
   Помню, неторопливый вечер выходного дня. Первого за три недели. Во дворе-колодце истошным лаем заливалась собака, ей подпевала сигнализация и вопли подростков. В голове сидели нанотехнологии и предстоящий совет по ним. Перед глазами на столе покоился мобильник.
   Я уже начал зевать, а комната заливаться янтарным закатным светом, когда сотовый завопил сварливым голосом, чтобы его взяли. Не глядя, кто звонит, в полудрёме я схватил мобилу и нажал:
  -- Узнаёшь? - коротко произнёс незнакомец.
  -- Нет... - только теперь я сообразил, что даже не взглянул на дисплей.
  -- Алексей. Он же, печально известный, закомплексованный "ботан" - Тухлый.
   Уж теперь-то вспомнишь.
  -- О! - вырвалось у меня, и дальше я не знал, что говорить.
  -- Надо увидеться. Может в каком-нибудь ресторане?..
   Голос, словно не принадлежал, тому человеку, которого я знал. Тон - категоричный, даже если б я очень захотел, то не смог бы ему отказать.
  -- На заработки учёного?.. В ресторан?.. - выдал я.
  -- Меня протежируют влиятельные люди, да и сам я далеко продвинулся. Давай в
   "Индиго" на Садовом. Когда угодно?
   Любопытство распирало.
  -- Хоть сейчас.
  -- Хорошо.
  
   Передо мной сидел молодой человек в чёрном пиджаке из высококачественной кожи. Волосы аккуратно уложены на пробор, открывают высокий чистый лоб и залысины с боков, характерные для человека, которому суждено рано облысеть. Лицо без изъяна, - ни синяков под глазами, ни прыщей, ни угрей, хотя если приглядеться, можно, например, увидеть пару другую рубцов на подбородке и в пазухах носа от выдавленных в юности чирьёв. Ровный, в меру, загар. Щегольски вздёрнутый воротник рубашки, прямая осанка. Ясный взгляд, кажущийся умиротворённым, но в глазах (впрочем, по-прежнему красных, усталых) вечная искра. И это, чёрт возьми, ни отблеск горящей галогеном витрины бутика с другой стороны улицы, ни свет уличного фонаря или автомобильных фар - это бесконечное Знание, явившееся только ему одному...
   Он уже никакой не Тухлый. От него веет свежестью. О безумных вещах он говорит чётко и размеренно, лишь иногда не совсем владея эмоциями вскидывая, то одну, то другую руку в волнении. Голос - тот же - диктора, вздрагивает почти незаметно.
   Второй час он уже вещает об необъяснимых вещах, а я неотрывно слежу. И вижу, что из черноты волос выбивается, слева, поближе к затылку седая прядь...
   - ...Когда это случилось впервые, Лера, ну моя жена, - она решила, что у меня эпилепсия. Только я не бился в конвульсиях, не испускал пену. Я - просто сидел на коленях и видел, какой-то совершенно невообразимый вихрь...
  -- То же самое ты видел, и тогда, когда студентом отнял у меня ноутбук?..
   - Да. Это приступ. Пусть он и ни угроза для жизни сам по себе, но если застанет тебя за рулём, то первый же столб - твой.
  -- То есть ты не можешь предугадать...
  -- Нет.
  -- А что происходит потом?
   Алексей, складывает руки на груди и слегка откидывается на спинку стула в стиле хай-тек. Стул скрипит, и я вдруг испытываю сильнейшее дежа вю. Так скрипела скамья в холле физико-математического факультета, когда, увидев свой "вихрь", - тот другой Алексей - неопрятный, затюканный, некрасивый - испытал что-то, похожее на самый настоящий "приход".
   ...А следом промелькнула мысль, вроде той, почему в таком дорогом ресторане стулья скрипучие.
   ...И лишь затем сознание вновь переключилось на самую суть дела. Я вдруг понял, что самого главного так и не выяснил - как выглядит вихрь?
   - В современной психологии есть одно понятие, - начинает Алексей, - Оно называется - инсайт. Это особое состояние, которое на литературном языке зовётся, попросту - озарение. Или вдохновение - у писателей, художников и всех творческих людей. То, что переживаю я, или то, что открывается мне во время этого самого приступа - лучшего названия я не придумал, - в сущности, тот же инсайт. Но...
  -- Намного сильнее, - подсказываю я, видя его замешательство.
   - Да... - он отпивает из бокала своё белое вино, - Можно сказать и так. Но я бы сказал по-другому. В меня как бы вклинивается нечто такое, что работает намного быстрее моего сознания. Идея рождается не во мне, а вне меня и она... уже закончена. Мне её демонстрируют... - Алексей слегка впадает в горячку, щёки краснеют, а голос становится громче, - ... Как на чёртовом плазменном экране в зале пресс-конференций в Академии Наук! За буквально сотую, тысячную - уж не знаю, - долю секунды я вижу, словно со стороны - реализацию Идеи на практике. Я вижу сначала теоретическое обоснование, схемы, ход строительства и принцип работы. Вижу будущее, если хочешь... Своего изобретения... или не своего...
   - А вихрь?.. - наконец, разрываю я установившуюся тишину, - Как он выглядит?
   - Вращение против часовой стрелки. Спиралевидные рукава затуманены. Обращаются вокруг бесформенного пульсирующего залитого ослепительным белым светом образования в центре. По краям - тьма, - выдаёт Алексей монотонным голосом, словно читает описание внешности преступника.
   Я бы сказал ему, чтобы он обратился к психиатру. Я бы поставил диагноз - шизофрения, - вслух, потому что другого не знал. Я смотрел на него и видел (хотел видеть) все признаки безумия. Я стучал пальцами по гладкой, цвета сливок, поверхности стола переполняемый противоречиями. Я различал на краю органов слуха вой сирены. Скорая? Милиция? Пожарная? Мысль-паразит. Иногда замечаю в себе черту - начинаю думать о пустяках в самые важные мгновения.
   Безумный гений, - думал я, - одно другому не мешает, прекрасно уживается вместе, а может быть, эти два понятия давно напрашиваются на то, чтобы господа филологи объявили их синонимами.
   И - да, я бы так и сказал. Не сейчас - с глазу на глаз, а потом, беспокоясь за его душевное здоровье, позвонил бы и поговорил. С кем? С женой? С ним самим?
   Я думал об этом, пока вторая часть разговора не убедила в обратном - если Алексей безумен, тогда почему его Идеи (а точнее одна - та самая) привлекают государственных и частных инвесторов? Мало того - уже субсидируются и находятся не так далеко от практической реализации...
  
   - Что это?.. - спрашиваю я, не отрывая взгляда от безволосого запястья его правой руки. Левой он придерживает манжету, показывая мне татуировку. Простенький знак - серый, но чёткий, глубокий, навсегда въевшийся в кожу. Лежащая на боку восьмёрка - известный, математический символ бесконечности. Сначала я не совсём понимаю, что тревожит меня, что в нём не так. Потом вижу. Бесконечность в левой вытянутой петле рассекает прямая зубчатая линия, разделяя символ на две половины - большую и меньшую. Меньшая заметно бледнее и как бы незавершённей...
   - Символ тех, кто меня протежирует. Без них я бы не сумел реализовать Проект.
   - Кто они?
   - Боюсь, если скажу, стану в твоих глазах последним психопатом.
   Уже стал, - думаю я. Проектом он называет - некое колоссальное устройство ("По крайней мере, оно меньше Днепрогэс", - поясняет он), генерирующее источник неиссякаемой энергии посредством выделения из трёхмерного пространства Вселенной одиннадцати скрытых измерений. Они - эти измерения, вступив в конфронтацию с основными, трансформируют ("Хотя я и не люблю это слово - трансформация, - отдаёт эзотерикой, но оно лучше всего передаёт сам процесс", - говорит он) вихрь мощнейшей энергии, а наше дело использовать её по назначению.
   - Ты не станешь в моих глазах психопатом, - успокаиваю я, - Если твоя работа вызывает такой интерес - значит, всё в порядке.
   По правде, говоря, я был не совсем уверен.
   Алексей вздыхает.
  -- Я до сих пор не знаю, кто кого искал. Они - меня, или я - их.
   - Да кто - они?!.. - нетерпение становится слишком явным. Алексей не поднимая глаз, тихо произносит. На этот раз в голосе никакой уверенности. Я ещё долго потом мучаюсь вопросом, - а собственно почему? Зато, теперь, могу сказать точно...
  -- Они называют себя - "Ангелы Апокалипсиса"...
  -- Ах ты, чёрт... - отшатываюсь я.
  
   Через полтора месяца с одним из представителей Ордена "Ангелов Апокалипсиса", меня знакомит Алексей.
   На самом деле я не хотел знакомиться. Я не желал иметь ничего общего с религиозными мракобесами, и он отлично об этом зная, загорелся целью опровергнуть моё убеждение. У нас состоялся разговор, из которого я вынес кое-какие интересные подробности, отдающие к тому же душком сенсации. Ну и, конечно, разговор меня немного успокоил, хотя ощущение смутной тревоги никуда не исчезло ...
   Прежде всего - и это самое главное, - Алексей заверил, что никаких чёрных месс члены Ордена не служат. Сам Орден достаточно аморфен по структуре. В него входят миллионы представителей рода человеческого, причём основное условие членства - сохранение полной тайны приверженности к "Ангелам". Все члены - богатые, успешные, надёжные люди, среди которых политики, бизнесмены, известные киноактёры, учёные... Ничего предосудительного и порочащего. Никаких чёрных ряс надетых на голое тело, человеческих жертвоприношений, убитых младенцев, половых актов с невинными девами совершаемых каменными фаллосами, распятий висящих верх ногами и надругательств над святынями...
  -- В чём тогда суть? - спрашиваю я, - Чему или кому они служат?..
  -- Апокалипсису... Интрига в названии. Уже тысячу лет они служат ему.
  -- Как именно?!.. Мне отчего-то кажется, кадилом там не машут...
   Алексей нервно облизывает губы. Как сейчас я вижу - светлая гостиная, задёрнутые шторы, солнце, просвечивая насквозь, погружает комнату в мягкое, розовое сияние. Алексей не сидит - начинает заводиться, и тут вновь проглядывают черты его раннего юношества. Правая рука вцепилась в бедро, откинув пиджак далеко назад, левая трёт гладко выбритый подбородок. Он не смотрит на меня...
   - Дима, Дима... - повторяет он, - Как бы тебе сказать... Я ведь понимаю - ты смотришь на меня, как на жертву какой-то секты...
   Я качаю головой.
  -- Вовсе нет...
   Он резко отмахивается.
   - Всё! Ничего не говори! Не важно... Главное, ты осуждаешь. Я вижу. Действительно, учёному с докторской степенью впутаться в такое!.. - думаешь ты. Только пойми одну вещь - если бы они творили непотребные вещи, занимались бы средневековыми бесчинствами, восхваляли дьявола я бы...
   - Откуда ты знаешь, что они этого не делают?!.. - перебиваю я.
   - Тысячи членов, Дима, тысячи... Как им в мессах участвовать? Да и другие, совсем другие, у них цели!
   - Какие?!.. - Тут я понял ужасную вещь, - Ты, чёрт возьми, и сам не знаешь!
   - Да мне плевать, какие! Пусть они поклоняются кому угодно! Главное для меня - это получение средств на реализацию проекта. Я получаю эти средства благодаря, тому, что состою в Ордене!
  -- Тогда другой вопрос: зачем им твоя работа?
   - Это мне тоже неинтересно... Кстати, если желаешь, спросишь сам через пару дней у фон Дорхельма.
  -- Не горю желанием, - отрезал я.
  -- Как хочешь...
   Но я всё же встречаюсь и спрашиваю. Крайне нездоровый пофигизм Алексея я отношу к его одержимости этим самым Проектом. Средства - любой ценой! Ему действительно наплевать, но, честно говоря, я не верю, что он не спрашивал...
   Просто, ему не сказали...
  
   Альфред фон Дорхельм - длинный, как жердь, с руками плетьми, горбатым, сплюснутым с боков носом, резко выдающимися скулами, глубокими впадинами глазниц и невыразительным, словно парализованным лицом. Под сощуренными острыми глазками - залегли тени, а на шишковатой голове не осталось почти ни одного волоса. Причём лысел этот Дорхельм, по виду - вылитый инквизитор, пусть и уверял меня Алексей, что средневековыми нравами здесь не пахнет, - как-то странно. На затылке сохранился седой пучок, а вокруг, на красной, будто воспалённой коже - ни следа растительности. Сплошь неровная поверхность, выступающие кости черепа...
   - Приветствую, - осторожно произнёс он с небольшим немецким акцентом, повернувшись ко мне сразу, как только захлопнулась дверь, - Вы друг Алексея?
   - Думаю, можно считать и так, - произнёс я, сбитый с толку прямым вопросом, в котором сквозило явное высокомерие и даже... презрение. С чего вдруг? - спросил я себя, и тут же в мыслях ответил: - С того, что ты всего лишь "друг Алексея", а не наоборот - он - "друг Дмитрия".
   - Что ж... - просипел фон Дорхельм. Он стоял у окна - показательно, театрально заложив руки за спину. Словно киношный злодей. Сгорбившись, в мешковатом чёрном, похоронном костюме. Сбежавший из концлагеря. Иссушенный голодом. Настоящий скелет. Я почувствовал, как в груди заворочалась тревога, когда он мягко покачиваясь, бесшумно подошёл ко мне и протянул руку.
   - Друг Алексея - мой друг, - оскалено улыбаясь, сказал он, сжимая мою ладонь. Его - оказалась шершавой и сухой. На запястье - тот же символ прерванной бесконечности, - Полагаю, вы здесь не просто так?
  -- Вы знаете, что Алексей, желает, чтобы я участвовал в проекте?
  -- Конечно, знаю. Я наделил его этим правом - желать чьего-то участия...
   Я уловил неприятный запах изо рта фон Дорхельма. Запах протухшей воды - мутной, склизкой подёрнутой загустевшей плёнкой. Так "благоухает" из вазы с застоявшимися цветами - слащаво-приторно и горько одновременно.
   - Но вы надеюсь, осознаете, что я не буду работать, если не получу достоверных ответов на некоторые свои вопросы?..
   Фон Дорхельм стиснул губы в тончайшую линию, выжав из них последние капли крови - побелев, они слились с мертвенно-бледным лицом, исчезли совсем. Рта будто и не было никогда. Потом он отвернулся. Солнце ушло из комнаты с тяжёлой мебелью и скульптурой слепого Геракла справа от окна (похоже, кто-то намеренно выковырял из каменной головы целые куски, лишив статую органов зрения), надвинулась тень, и хрипотца в голосе ненормально высокого человека прозвучала слишком зловеще:
   - Вы думаете, что нужны нам?
   - Вовсе я так не думаю. Я получил свои ответы, глядя на вас, господин Дорхельм и они меня не удовлетворили. Всего хорошего...
   Когда я, собираясь уходить, схватился за ручку двери, стоя к Дорхельму спиной, осязаемое движение воздуха, холодок, скользнувший по левой щеке, заставил вздрогнуть.
   - Нет, пожалуйста, не уходите...
   Голос прозвучал у самого уха. Запах застоявшихся цветов окутал на миг и тут же исчез.
  -- Присядьте... - более настойчиво сказал он, - Я отвечу.
  -- Только сначала отойдите от меня.
   Фон Дорхельм чуть улыбнулся уже начавшими пунцоветь губами. Бесшумно направился к дубовому столу. Походка - широкая, лёгкая, осторожная.
   - Чай? Кофе?.. - примирительно предложил он, опускаясь в кресло, оббитое красным бархатом.
  -- Нет, спасибо... давайте уж сразу к делу.
   - Хорошо, - глаза-щёлки незаметно скользнув по мне, устремились куда-то поверх затылка. Лысая голова горела багряным, и честно говоря, всё время до конца разговора я ловил себя на поистине инфернальной мысли-вопросе - горит ли кожа сама по себе, или Солнце, окрасившее, накрытое пеленой московского смога небо в янтарный цвет заката, - бросает луч на эту, гладкую, бугристую лысину?
   - Что вас интересует?..
   - Кто такие - "Ангелы Апокалипсиса"? - был мой первый вопрос.
  
   Минориты, ветвь Францисканского ордена, отделившаяся от него в тринадцатом веке нашей эры, дала начало тем, кто именует себя "Ангелами Апокалипсиса".
   Если минориты, исповедовали крайний аскетизм в быту, подражая тем самым Христу, жившему в бедности, и несли в мир апостольское миссионерство в соответствии с религиозными канонами, - то "Ангелы Апокалипсиса" пошли дальше - идею смиренного служения Господу преобразовав в то же, по сути, служение ему, но со знаком... прерванного бытия бесконечной Вселенной на запястье...
   По словам фон Дорхельма, однажды, - история ордена, не уточняет когда, у миноритов появился пророк - Михаил Фалесский, говоривший от имени Бога, и впадающий в транс, каждый шестой день "после вечернего крика петухов", а после вещавший свои откровения. Пророк видел "много света, окружённого адовой тьмой шевелящейся подобно червям в могиле нечестивца"; слышал слова "несомые ветром"; вращался в вихре "божественного света" и "принимая в свою душу тихий голос, звучавший, подобно шелесту листьев масличного дерева в ветреные дни" - внимал каждому слову. А Бог говорил, ни много, ни мало - воля его должна быть исполнена в срок "тысячу лет" монахами нового ордена, который Михаил должен создать. Цель Ордена - по пророчеству, данному в момент самого сильного транса, который, закончившись эпилептическим припадком, чуть было не стал последним для Фалесского, - неизбежно оформиться сама в душах приверженцев Воли Господней, через несколько веков, когда - "повозки поедут без лошадей; человек научиться ковать гигантских птиц, чтобы летать на них, а с небес станет, виден свет тысяч и тысяч ярчайших факелов, коими заполыхают необъятные города"...
   Дорхельм выдавал откровения больного средневекового монаха-фанатика за подлинные, а я слушал, стараясь контролировать выражение лица, так чтобы не расплыться в гримасе откровенного скепсиса. Мне история, казалась от начала до конца неубедительной, хотя совпадающей в пунктах о вихре и свете в видениях монаха и Алексея, а транс Михаила Фалесского был схож с аналогичным у моего близкого друга. Неубедительна была также и мотивировка действий. Как следовало, - Бог не сказал прямо, что ему нужно, а только указал - сами поймёте, через много веков, когда человек с "воистину божественным умом соорудит машину в угоду Воли Господней, коя возложена на Орден". Тут тоже совпадало, но настолько туманно, как все глупейшие, бредовые библейские откровения, что я бы не поверил, что сам Дорхельм никогда не задумывался об их бредовости...
   Впрочем, тут я передаю свои первые выводы. Сейчас я знаю намного больше, да и случилось уже, то ради чего затевалось всё в тринадцатом веке...
   На вопрос, как вы узнали, что Алексей именно тот с "божественным умом", который нужен, - фон Дорхельм ответил: "А разве сие не очевидно?". Потом, правда, он пустился в банальные разглагольствования о судьбе. Мол, никто его не искал, просто он - Дорхельм и другие "адепты веры" уверены - Алексей именно, тот, с "божественным умом". Несколько лет назад волею Бога (ага, кого ж ещё?!..) в стенах университета случайно оказался человек из Ордена, который прислушался к разговорам о "странном студенте - Тухлом, одержимом идеями, припадками, и ещё чёрт знает чем, прости Господи". Студента нашли, подвергли вежливому допросу, тем более что он сам был не против, и не меньше самих допрашивающих убеждён в собственной избранности. А часть древних, канонических текстов "Ангелов Апокалипсиса", где говорилось о видениях и откровениях Михаила Фалесского, поселили уверенность - похоже, тот, кто "...соорудит машину в угоду Воли Господней..." наконец-то обнаружен...
   - Но теперь-то вы знаете, чего от вашего ордена требовал Бог?.. - спросил я, чувствуя прилив какого-то нездорового возбуждения. Сердце бухало в груди, а лоб похолодел.
   Фон Дорхельм рассмеялся, раззявив красный рот и обнажив жёлтые зубы-лопаты.
   - Как?!.. Как мы можем знать о Воле Господней?.. - вскинув руки изображая крайнее изумление, воскликнул он, - Сразу видно человека науки!
  -- Но... где тогда логика?!..
   - Нам - неразумным - не дано этого понять... нам велено только выполнять... - подытожил он.
   Положение "Ангелов" в современном мире - тайное. То есть это означает, что нигде, ни в одной стране, Орден официально, ни имеет регистрации и как бы не существует, а его члены, кроме татуировки, въевшейся в кожу, ничем не доказывают принадлежности к нему. Факт - собственно уже известный мне на тот момент.
   Члены Ордена... Ситуация занимательная. Их фон Дорхельм разделил на три группы. Первая - та, для которых членство, как игра. Они принимают посвящение в сводах Нотр-Дам-Де-Пари (да-да именно там) с улыбкой на устах. Для них - это всё равно, что участие в дорогом африканском сафари. Требование - лишь хранить тайну участия и выплачивать взносы.
   Вторая группа - богатые и фанатеющие. Повсеместно, как сказал Дорхельм, напоминают американского актёра Тома Круза одержимого идеями "еретического учения" - сайентологии, и затеявшего даже строительство бункера, чтобы спастись там от космического властелина Ксену, который согласно учению Хаббарда, явиться на Землю, чтобы поработить её. Люди эти истово верят в пророчества Фаллеского и толку от них больше.
   Третьи, такие, как я. Интеллектуальные скептики, которые нужны Ордену единственно для осуществления дела.
   - Какого дела?!.. - недоумевал я, - Если даже вашему пророку не было явлено, конкретно, то, что от вас требуется...
   Фон Дорхельм изменился в одно мгновение. Откинулся в кресле и, потупив взгляд - минуту, целую долгую минуту, смотрел на поверхность стола невидящим взором.
   - Хорошо, - начал он, с шумом выпустив воздух, - Конечно, мы не знаем точно, ибо, как я уже говорил Воля Гос...
   - Стоп! Не надо про волю! Заткнитесь про это... - взмолился я, смахивая пот со лба.
   - Успокойтесь. Не скатывайтесь до грубостей... Ответ в названии. Мы полагаем - имея на то основания, что Бог хочет от нас... Апокалипсиса.
  -- Безумие... - прошептал я, - Но при чём тут Алексей?
   На самом деле мне был известен ответ.
   - Изобретение, Дмитрий... Можно мне так вас называть? - Я кивнул, едва ли расслышав вопрос, - Энергия, искажение пространства, измерения... Я думаю, мне вам, как учёному, не стоит объяснять, что любая, абсолютно любая технология заведомо несёт в себе окаянное данайство, то есть зло, по сути. В сороковые-пятидесятые годы адепты нашей веры полагали, что господин Оппенгеймер - отец атомной бомбы, тот самый и есть - с "божественным умом". Видимо ошибались. Размах не тот, да и сам Оппенгеймер не был так уж похож на совершенного гения... да и атомная бомба, признаться... - он неопределенно махнул длинной, желтоватой ладонью усеянной пигментными пятнами.
   - Значит, вы уверены - если Алексей осуществит задуманное, манипуляции с пространством приведут, к Апокалипсису?..
   Ответ - недвусмысленное молчание, стиснутые зубы и натянутые желваки на впалых посеревших щеках.
  
   Роман Гомбрович - самый богатый олигарх, транснациональная корпорация "Хасбро корп." - ведущий производитель в области наносхем для квантовых компьютеров, и не одна тысяча миллионеров - членов Ордена постаралась, чтобы наши совместные теории стали реальностью. Я говорю - наши, ибо стоит признать, что без ряда моих разработок, разработок Карельского, доктора Сафронова и Джорджа Гэллахера - первый и... последний запуск Сидерального Энергетического Ускорителя не состоялся бы или состоялся очень не скоро.
   Чтобы заполучить часть миллионов Гомбровича пришлось специально для него устроить вечер презентации в Академии. Установить новейшие голографические проекторы и даже смонтировать получасовой ролик, демонстрирующий возможности Ускорителя и блёклые фрагменты Зрелища преобразования материи, которое предстанет искушённому взору олигарха.
   Гомбрович уже слегка окабанел, к тому моменту своей пресыщенной жизни полной излишеств и погони за "самым-самым". Самыми дорогими яхтами, самыми большими особняками, самыми известными футбольными клубами...
   На лице покрытом "модной" трёхдневной щетиной, - жёсткой, как зубная щётка, с плохо смытой пастой, которая уже засохла и склеила намертво пучки биопластика, - застыло выражение человека, в чьей личной гавани не хватает только трёхсотметрового крейсера и не одного, а двух-трех, по меньшей мере...
   Вряд ли он интересовался наукой, но когда прозвучало заветное; - "источник неиссякаемой энергии", - Гомбрович оживлённо заморгал, отчего-то неопрятными ресницами, и после сеанса визуальной презентации попросил ещё раз объяснить суть изобретения в двух словах. Ролик, оказывается, прошёл для него - навылет, вытряхнув только микроскопические остатки серы из чистых ушей. Гомбрович нещадно и неблагодарно зевал во время просмотра, заставляя нас хвататься за головы. А достаточно-то было всего лишь упомянуть, магическое - "неиссякаемая энергия", и не париться с голографией...
   - Это будет эффектно?.. - спросил олигарх, и замер с полуоткрытым ртом.
   - Это будет неописуемое зрелище. Я уверяю вас, Роман, благодаря вам, если вы согласитесь, конечно, - человечество вступит в новую эпоху - Сотворения Миров. Мы сможем изменять самые основы физических законов, уподобимся, если угодно - Богу, вполне вероятно даже время подчиним себе...
   Пафос сработал. Хотя я сомневался, что его волновал сам процесс - Сотворения Миров и Уподобления Богу. Он просто был уверен, что Сотворение и Уподобление само по себе принесёт прибыль. Спустя две секунды в полутьме Кинозала при Академии, немедленно прозвучал и этот закономерный вопрос:
  -- А прибыль?..
  -- Бесконечная энергия, фактически из ничего...
   - У вас будут средства. Я гарантирую, - он расплылся в своей знаменитой обворожительной улыбке, которая делала его похожим на ребёнка. Пожал руку Алексею и мне стоящему подле, а затем, махнув стае телохранителей клином выстроившихся у высоких створчатых дверей, - под треск статических шумов и утробных голосов, исходящих из раций, - покинул зал в окружении широких, чёрных спин...
  
   Через пару недель в восьмидесяти километрах от Ставрополя началось грандиозное строительство. Темпы возведения главного лабораторного корпуса поражали. Очередная засуха, вызванная конвульсиями агонизирующей атмосферы, дрожащей в лихорадке под длинным названием - Увеличение Парниковых Газов, почти превратила нетронутую пашней степь в пустыню, перемежающуюся отдельными островками иссушенной растительности - мышиного горошка, полыни, каких-то диких трав, которые крошились в руках, словно папиросная бумага, - с участками белой, опалённой солнцем покрытой трещинами земли. Десятки бульдозеров одновременно, поднимая тучи пыли в белёсое небо, творя рукотворную пылевую бурю, разравнивали пространство, которое насколько помнилось - за исключением нескольких оврагов - было достаточно ровным. Но, наверное, так было положено - разравнивать ровное...
   Помню, по дороге в Светлоградский район к месту начавшегося строительства - мы - я и Карельский (Алексей ещё работал в лаборатории при Академии Наук) остановились рядом с каменным колодцем, вблизи двух полуразрушенных хат, в надежде набрать холодной воды и освежиться. Наша-то в пластиковых бутылках, как мы её ни прятали, - в багажник, укрывая сумками, под сидение, придавив собственным весом, - давно превратилась в тёплый, мерзкий суп. Мы решили прицепить к крюку на ржавой цепи соединённой с валиком, ведро - в нём Миша вёз алычу, набранную по дороге в чьём-то брошенном саду. Алыча давно уже перебродила на жаре, и от части её пришлось избавиться. Мне уже показалось странным, что вода в колодце не отсвечивает, но это я объяснял двумя причинами - низким уровнем, либо мутностью, правда, тогда бы её нельзя было пить. Воды, впрочем, не оказалось совсем.
   В какой-то момент Миша - по неопытности (всё же мы никогда не жили в сельской местности) выпустил ручку скрипучего трухлявого валика и цепь с пластиковым ведром на конце, перейдя в свободное падение, мгновенно достигла не водной поверхности, как надеялись мы, а твёрдого дна - не сырого даже, чавкающего грязью, а именно сухого. Ведро глухо ударилось, цепь соскочила, мы - матерясь с досады, возвратились к машине и продолжили путь...
   Оставшиеся полтора часа мы молча ехали до стройки, вошедшей пока в первую фазу развития - подготовку площади и возведению жилых и лабораторных корпусов. Карельский не из тех, кто предпочитает молчание - несмолкаемому говору на любые темы, начиная от эффективности нового усовершенствованного силикона для женских грудей, и заканчивая последними опытами над тахионами - элементарной частицей-призраком - в ЦЕРНе. Вцепившись в руль, он мучительно потел, впрочем, как и я. Волосы прилипли ко лбу, пот капал на ресницы. Только свернув на ухабистую дорогу, ведущую к стройплощадке, обогнав кортеж грузовиков с бетонными балками, окутанный коричневыми клубами пыли он, зычно выругавшись выразительным словом из пяти букв, первая "б" - начал:
   - Если ты скажешь, что мы продались не сумасшедшим, и командует нами не сумасшедший - я остановлюсь, вытряхну тебя из машины, дам в морду и уваляю в пыли!
   Я открыл, было, рот - больше от изумления, чем от желания что-либо сказать - Миша же расценил это как попытку ответить:
  -- Хорошо подумай, прежде чем дать ответ!
  -- Я не знаю... Ты видел, хоть один его припадок?..
   - Вот именно - припадок! Ты сам это так назвал! - он резко крутанул руль влево, пропахав несколько метров по степи, - У парня заболевание психосоматической системы, сопровождающееся ненормальной мозговой активностью...
  -- Тогда почему ты с ним?
  -- Я?!..
  -- Да - ты...
   - Его безумие или что это такое - мне не ведомо, - оно рождает кое-что... Если бы я не был уверен, что оно не заработает, я бы не ехал сейчас с тобой. Но - он всё равно сумасшедший. И Дорхельм... Чёртов монах. Ещё один вопрос, который меня волнует, но его я предпочитаю адресовать самому себе в бессонные ночи, глядя в хренов потолок, - это, какого черта всё-таки надо на Руси - этим поганым иезуитам, вонючим казуистам, потомкам инквизиторов?!.. Зачем им наука? Чего они хотят от научного знания, которое всегда отрицали?! А?! Ты - можешь ответить?!..
   Я мог ответить, но не ответил, лишь потому, что сам не верил. Получалось, что мы прислуживали Идее Бреда...
   - Одно успокаивает - господдержка. Всё же - там - если бы от идеи, и от её создателя, в первую очередь, несло откровенным тленом безумия - субсидий бы не дали! Хотя... Ты видел, как он с женой обращается? Все признаки раздвоения личности на лицо!.. И не говори, что не видел!..
  
   Лера - двадцатидвухлетняя девушка, в юбке короче некуда. С волосами, выкрашенными в цвет ясного осеннего неба. В майке с надписью - "Mango" - облегающей стройную, крепкую грудь формой и размером сей экзотический плод действительно напоминающую. В носу - следы пирсинга, в подтянутом пупке в окружении упругой, загорелой кожи блестит серьга. И лицо - неопределённое, - не то дерзко-стервозное в профиль, не то очаровательно-мягкое в анфас...
   Несостоявшаяся фотомодель, ибо не вышла ростом, и неудавшаяся звезда рекламы, поскольку стала жертвой жёсткой конкуренции на кастинге фруктового сока "Я".
   Но это было в прошлом, на момент первой встречи с Лерой на званом обеде у Алексея. Тогда я впервые обратил внимание на странные отношения между ними. Вернее на его отношение к ней, прежде всего...
   Алексей - я к тому времени уже работал вместе с ним три недели и успел составить мнение - был не похож на одержимого учёного. Он скорее напоминал самоуверенного бизнесмена. Придирчиво относился к внешнему виду. Накрахмаленные воротнички, модная причёска, лёгкий аромат лосьона после бритья, очки без диоптрий, начищенные до блеска ботинки...
   Иногда я видел его сидящим в кресле, закинув ногу на ногу, с пилкой, которой он усердно подравнивал ногти. На людей Алексей смотрел с безразличным спокойствием и даже во время важной работы лениво посасывал карандаш, а не трясся в горячке, выкатив глазные яблоки и умоляя всех вокруг заткнуться. Довольно часто Алексей слушал плеер даже во время проведения экспериментов и улыбался чему-то понятному только ему одному.
   А теперь вообразите...
   Он нервно массирует двумя пальцами левый висок, зажмуривается, корчит гримасу, словно на тарелке ему преподнесли собачьи фекалии. Взгромождает локти на стол, нарочно опрокидывая бокал с шампанским. Золотая, прозрачная жидкость выливается в блюдо с ломтиками тонко нарезанной красной рыбы. На шее явно пульсирует сонная артерия - мечта голодного вампира...
   - Познакомьтесь... - вращая внезапно покрасневшими глазами, вцепившись в волосы, говорит он, - Лера - моя жена. Редкая сука...
   Я перевожу взгляд и вижу хрупкую девушку в дверях гостиной. Узкие, розовые губы чуть разомкнуты, так что видна верхняя пара белых зубов, очаровательная растерянность на чистом, бархатном лице, окаймлённом голубыми прядями волос, спадающими ниже плеч, ладони спрятаны в карманы коротенькой куртки.
  -- Что?.. - короткий вопрос Карельского.
   - Ничего, - подпирая запястьем, подбородок и поглядывая исподлобья на сидящих за столом, говорит Алексей, - Я вас представил. А теперь спросите меня, почему я назвал её так, как назвал...
  -- Ну и почему же, мать твою, ты это сделал?
   Тут я впервые замечаю, что у Алексея - тик. В уголке левого глаза бьётся нерв, вибрирует, словно из подкожного плена пытается вырваться что-то живое...
   Девушка стоит, не шевелясь, и в какой-то момент начинает напоминать застывшую статую до такой степени, что я уже начинаю против воли "видеть" белое мраморное лицо вместо живого человеческого и мне приходится крепко встряхнуть головой, чтобы смахнуть мутную пелену зрительного обмана.
   - Она - будоражит мою плоть... - выдаёт Алексей, и дальше цедит сквозь зубы: - Я. Не. Могу. Работать. Когда. Она. Рядом...
   - По-стойка, дружище, - не слишком, впрочем, дружелюбно заявляет Миша. Сафронов вытирает губы салфеткой уже минуты три - его заело... - Ты... сейчас успокойся... а мы посадим Леру к столу. Я не понимаю, что тут у вас происходит, а точнее с тобой, чёрт возьми, но мне это очень не нравится.
   - Нет-нет... извините! Похоже, ещё рано...- вибрирующим голоском внезапно пропевает девушка, разворачивается на месте, царапая паркет десятисантиметровыми каблуками, и вылетает в прихожую. Карельский вскакивает со стула, с шумом роняя его на пол, и устремляется в след.
   - Это ни к чему, Миша... - побагровев и, кажется, раздувшись, словно та колючая рыба-ёж, останавливает Алексей.
  -- Пошёл ты знаешь куда?!..
   Я был ярым сторонником позиции невмешательства, зная, конечно, что Карельский на месте вряд ли усидит. Думал банальная семейная ссора. Даже не придал значения ключевым фразам. Этими - "будоражит мою плоть" и её коротким - "похоже, ещё рано". Когда мне довелось наблюдать ещё раз подобную сцену под крышей лаборатории по синтезу орония, и снова и снова - в квартире, Академии, в других научных корпусах, - я уже начал догадываться какому расстройству наш Алексей, в юношестве Тухлый, - подвержен...
   Нет, не шизофрении, и раздвоению, разтроению, раздесятерению личности, и далее по возрастающей, - как одному из следствий болезни, а банальному, на первый взгляд, сексуальному расстройству сугубо психического характера.
   Стойкое отвращение к красавице-жене, которая все выходки неизвестно почему терпела, выработалось, когда количество Откровений, по терминологии "Ангелов Апокалипсиса" вдруг двоекратно возросло.
   Алексей действительно был, одержим Идеей. Либидо - суть, плотское, инстинктивное и довлеющее над разумом - угнетало "ясность видений", как он сам неожиданно рассказал мне, осушив впервые в жизни бутылку "Немирофф" на банкете по случаю - Половины Проделанной Работы. Он также сообщил, - периодически роняя голову на грудь, ворочая, красным, сожженным от количества выпитой перцовки заплетающимся языком, - что не позволит "заглушать преёмник в своём мозгу" какой-то там "прошмандовке", прости Господи. Он уверял, что - предсексие, сам секс, и послесексие, а также один вид Леры, надо признать, чрезвычайно привлекательный "затуманивает вихрь, а голос начинает звучать тише". Короче, животное начало в его деятельности никак не уживается с разумным.
   И, наверное, Алексей был безнадёжно прав, хоть и реагировал слишком уж вызывающе, лишний раз, подтверждая, старое, как мир, утверждение, что гений и безумство неотделимы друг от друга, если вообще не суть одно и то же...
  
   Сидеральный Ускоритель рос медленно. Но чем более разрастался, тем сильнее становился похожим на нечто не из мира людей...
   В какой-то момент я понял - смотреть на него болезненно неприятно.
   И не, потому что раскалённое почти белое солнце отражалось тысячами бликов в свинцового цвета орониевых струнах заполнявших внутреннюю сферу Ускорителя - от света нас спасали тёмные очки, а по другой причине...
   Я, каждый раз, в упор, разглядывая громаду Ускорителя, ощущал внутреннее давление в глазных яблоках, и как следствие - пульсирующую боль, перетекавшую к затылку. Мутная рябь плясала перед глазами, вызывая тошноту, когда центральная точка - на первый взгляд, хаотическое сплетение вертикально-горизонтальных струн, пока ещё без молекулярной толщины мембран, - сходящихся в центре сумасшедшим одиннадцатилепестковым цветком, - попадала в поле зрения. Одиннадцать - тут не случайное число, столько Вселенная имеет измерений, которые не способны видеть живые существа. А если хотя бы одно становится видимым - мозг начинает испытывать дискомфорт, работать с перенапряжением...
   Ускоритель - объемный шар, а внутри шара возводится сложный додекаэдр, до завершения ещё далеко, но я уже вижу, как Проект будет выглядеть по окончании. Вижу, этот косматый шар, в двести метров диаметром, отбрасывающий полудённую ненормально зыбкую тень, ибо сверхтонкие, невидимые глазу мембраны, всё равно проявляют себя дымчатыми фантомами на пыльной брусчатой площади, выложенной вокруг Ускорителя. Светом старого золота сияет сооружение на фоне голубого неба подрагивающего в душном мареве, похожем на испарения тысяч чадящих сигарет. Ещё шесть месяцев и если всё пойдёт по плану, я увижу его именно таким...
   А пока - восточная половина сферы находится в строительных лесах, если конечно отвесную стену местами ребристую, можно назвать полноценными лесами, скорее уж фасадом здания. Западная половина уже готова и только партия роботов-автоматов выполняет программу, на молекулярном уровне занимаясь изготовлением мембран бесшумно двигаясь под наблюдением инженеров по рельсовым путям, проложённым вовнутрь и вне шара.
  -- Ничего не тревожит?.. - слышу я голос.
   Подошёл Карельский и встал по левую руку от меня, уставившись на залпы сварки у бетонного основания Ускорителя. Рабочих в привычном понимании здесь почти не было. Все высококлассные специалисты из области архитектоники...
  -- Тревожит... Что мы строим, Миша?
   - Ты заметил, что на это больно смотреть, когда стоишь под углом в сто восемьдесят градусов к центру?
  -- Уже давно... А что случится, когда мы это откроем?
   - Хочется надеяться - только то, ради чего мы его строим... - он помолчал, отбивая носком ботинка пыль, - Мы пошли на поводу у него и у них - вот что я думаю. Я не знаю, что такое он видит, и знать не хочу, но в последнее время меня мучит один вопрос...
  -- Какой?..
   - Я думаю о людях создавших атомную бомбу, синтезировавших ЛСД, выпустивших СПИД на свободу и разработавших бактериологическое оружие. Я думаю о нас самих. Мы строим нечто чуждое этому миру, и не надо быть шибко умным, чтобы однажды не почувствовать это, даже не вставая под углом в сто восемьдесят градусов уперев взор в центральное сплетение. Что нас остановит? Нас - учёных? Что остановит от вступления на путь зла? Какой моральный кодекс?.. Я не верю в Бога, а если бы поверил, может быть, остановился...
  -- Между прочим, они верят. "Ангелы"... - напомнил я.
   - Это какая-то злая пародия - не иначе. Он - фон Дорхельм - был тут позавчера. Ты бы видел этого выродка. Он блуждал по лесам, лапал своими длинными, костлявыми ручищами каждую струну, до которой только мог дотянуться. Наступал на свой балахон, подскакивал, потирая ладони, читал молитвы на латыни, тряс шишковатой головой... Наши инженеры там наверху решили было, что на стройку проник сумасшедший - их кстати здесь поблизости не мало болтается и если послушать хотя бы одного, то окажется, что в своих убеждениях относительно Ускорителя они не так уж и не правы. Они думают, мы решили связаться с Адом, и строим для этого своего рода - врата... Ладно, это, впрочем, частности, - махнул он рукой, достал тёмные очки и надел их, хотя мы стояли сбоку от сооружения с той стороны, которую скрывала стена. - ...фон Дорхельм, чуть было не свалился с лесов во внутреннее пространство, его буквально ухватили за подол. Я когда услышал, как его удержали, очень расстроился. Уж лучше бы расшибся, и хрен с ними, с этими мембранами внизу!.. Хотя, понятно, что ни черта бы это не изменило. Слишком большой путь мы прошли - отступать поздно, да и мы этого не хотим. Алексей - не хочет, чего бы ему там не виделось. Не от нас и не от Дорхельма реализация Проекта зависит теперь...
   Солнце клонилось к закату. Серебристые сполохи сварки озаряли стройплощадку, отбрасывая на залитую цементом землю изогнутые тени напоминающее не то сплетённую паутину, не то творение постмодерниста - большие и малые решётки, скрученные в беспорядке. Мы стояли и просто наблюдали, не замечая янтарно-красного неба, погрузившись, каждый в свои мысли, хотя я был уверен, что одно объединяло нас. То, что уже полтора года не сходило со страниц таблоидов, было в числе обязательных сюжетов в программах мировых новостей, занимало мозги умных и глупых людей, было причиной предрассудков и ожесточённых споров в теледебатах и в Интернете, причиной позволявшей говорить о наступлении новой Эры, открывающей принципиально новые возможности перед человечеством. Мы думали о нём. О нашем общем Творении; о том, что везде и всюду позиционировалось, как "источник неиссякаемой энергии", а на деле было чем-то иным, точнее не только им...
  
   Моя короткая история подходит к концу. Её хватило бы на целый мемуарный роман, но у меня нет времени писать, да и у вас не найдётся времени прочесть. Потому что многих из вас уже нет, а я пишу скорее для себя, нежели для неизвестного читателя. Просто рядом со мной находятся в основном те, кто эту историю знают наизусть. Надо же как-то коротать время в нашем подземелье...
   Неделю назад мы засылали на поверхность гонца. Вернувшись назад, он сказал ужасающие по своей первобытной наивности, почти детские слова:
   - Неба больше нет, - сообщил он полушёпотом, сжал впалые щёки ладонями, потом прикрыл глаза и неожиданно разрыдался.
   Ни космоса, ни Вселенной, а именно так по-детски сказал он - неба больше нет...
  
   Двадцать четвёртого июля 201... года на трибуну, накрытую стеклянной крышей толщиной пятнадцать сантиметров, опустил лоснящийся зад первый зритель. Это был Роман Гомбрович.
   Несколько минут назад, он вполне впрочем, справедливо возмущался, тем, почему трибуны расположены так далеко от Ускорителя.
  -- Полтора километра, - тихо, но настойчиво сказал он, - Чего вы боитесь?!..
   "Что твоя красная, вонючая задница разлетится! По правде, говоря, мы бы этому были только рады, но против службы безопасности не попрёшь..." - так подумал я, а вслух коротко ответил, через силу безмятежно улыбнувшись:
  -- Меры безопасности, господин Гомбрович. Всего лишь формальность...
   Представители "Хасбро корп." казались равнодушными и излишне серьёзными. Целая делегация в чёрных похоронных костюмах проследовала к верхней трибуне и пока рассаживалась, Майкл Мёрли - вице-президент корпорации с напускным участием осведомился, поправляя толстыми пальцами узел на галстуке:
  -- Я вижу на горизонте вспышки молний. Это не повлияет на...
   - Нет-нет!.. Ни в коем случае! Ветер западный, мистер Мёрли. Грозовой фронт пройдёт в стороне от нас, а даже если и заденет, то это никак, уверяю вас, не повлияет на Презентацию...
   Конечно, я не догадывался тогда, как всё может обернуться с этой погодой. Но в любом случае произошедшее никак не было связано с грозой - силой неизмеримо слабой, по сравнению с той, которая была выпущена и повела себя совершенно непредсказуемо...
   Потом прибыла самая многочисленная группа - от правительства Российской Федерации. С продвижением кортежа по близлежащей к Ускорителю территории отгороженной высоким бетонным забором возникла проблема. Там тоже собрались люди. Большинство обыкновенные зрители без официального приглашения - их было десятки тысяч вооружённых цифровыми камерами, биноклями и подзорными трубами - шумящих, горланящих, разместившихся на крышах собственных авто. Но ближе к въезду на охраняемую территорию пробилось около сотни красноглазых, бледнокожих преимущественно длинноволосых парней и девушек с транспарантами. Ненавистники всевозможных машин, называемые, по-научному - неолуддиты - бич последнего десятилетия рвались к краю бетонированной дороги проложенной от самого федерального шоссе буквально за последние дни перед Презентацией. "Нет - машинам!", "Учёные без морали хотят уничтожить мир!", "Новые технологии - смертельная угроза!" - гласили надписи...
   Когда правительственный кортеж с вице-премьером в одном из автомобилей попытался, было сунуться в ворота, охрана, сдерживающая натиск толпы не смогла на мгновение удержать оцепление, и луддиты хлынули на "Мерседесы". Кортеж начал снижать скорость, лобовым машинам досталось больше всего - они оказались небронированными. Какой-то худосочный тип прыгнул на бампер и кулаком врезал по стеклу. Кулак - в кровь, стекло треснуло. Остальные раззадорившись начали бить по обшивке, царапая краску и нанося удары по корпусу ... Это был первый звонок. Кто-то в службе безопасности отдал приказ, и почти было замерший кортеж из двенадцати машин, ринулся вперёд напролом прямо в ворота. Оказаться сбитым и валяться скрюченным в пыли, никто не захотел. Толпа сдала назад...
   ...Прибывали журналисты, очень много журналистов, для них отвели все нижние трибуны. Приезжали другие спонсоры - члены ордена "Ангелов Апокалипсиса". На вид - люди, которых вроде бы нельзя заподозрить во всякой псевдорелигиозной чертовщине. На запястье одного из них - я разглядел прерванную бесконечность.
   В последнюю очередь, когда начался первый этап, который в наших околонаучных кругах мы окрестили, как - Разогрев - на трибуну, без всякого приветствия, хотя мы - Сафронов, Карельский ещё не были поглощены монотонным гудением Ускорителя, - поднялся Альфред фон Дорхельм. Он улыбался - искренне и чарующе улыбался...
   На груди его я заметил огромное распятие, висящее вверх ногами...
   Но было слишком поздно.
  
   Среди нас не было Алексея и Гэллахера. Они находились в здании инженерного корпуса - безликого куба без окон, где контролировали запуск Ускорителя.
   Помню, на мгновение я забылся. Заметался взглядом по оживлённым рядам в их поиске. Мимолётом отметив, что в тёмных очках люди, словно на одно лицо. Только Дорхельм без очков. Я вижу - его губы шевелятся, будто два червя, а глаза, эти глаза-щёлки, раскрыты насколько возможно и изучают одну точку, - голодным, алчным взором пожирая информацию, питая мозг, который кажется, даже сияет сквозь черепную коробку.
   А люди бледные и одинаковые, и в очках... Бледные, - думаю я, - С чего бы? Вибрация... Нарастает ритмичная вибрация, словно совсем рядом работает мощная акустическая система.
   И тут я вижу, что твориться с Ускорителем.
   В глубине сходящихся струн дрожит ослепительно белая вспышка, ощетинившаяся, как иглами, острыми лучами света. Постепенно вспышка отдаляется, а сферическое кольцо Ускорителя сужается, но это зрительный обман - сужается само пространство. Начальная стадия искривления - пока всё идёт по плану. Растёт воронка, прогибая материальный мир навстречу скрытым измерениям...
   До слуха докатывается мерное громыхание исходящее, хотелось надеяться, из фиолетового грозового облака протянувшего плоскую громаду с остро заточенным краем от самого горизонта, через сухую степь, почти к додекаэдру, скручивающему пространство в спираль...
   - Начинается самый щекотливый момент... - слышу я голос Карельского над самым ухом, - А Гомбрович уже скучает. Если оно не родит сейчас "чёрную дыру" в миниатюре - считай, нам не повезло...
   Я свирепо посмотрел на него. Он только усмехнулся, и стоял так ещё несколько минут. А потом усмешка начала таять. Это случилось точно в момент, когда неожиданно, непредсказуемо реальность, стала неотличимой от сна...
   Ускоритель всасывает самое себя, и чем шире становится воронка, тем более из студенистого, дрожащего пространства (хотя это опять-таки обман зрения) навстречу трибунам выдавливается темнота. Я неосознанно наморщиваю лоб, в голове со скоростью света обрывочно, панически вспыхивают расчёты, графики, диаграммы, постоянные... Вспышки, вспышки! Гремит гром - отчётливо, раскатисто, во рту появляется металлический привкус, в нос ударяет запах крови... Я понимаю - происходит катастрофа. Я начинаю ощущать себя пассажиром в машине несущейся к бетонной опоре моста на всех парах, я не в силах что-либо изменить, ибо происходящее столь стремительно и неотвратимо, что меня охватывает паралич. И я вижу, как перед самым ударом мир расплывается, и прежде чем влететь в опору возникает мысль полная изумлёния: - "Да как же такое могло произойти!?"
  -- Нет... нет... ну, пожалуйста!.. не надо...
   Бессмысленная молитва обманутого рационалиста, который понял, что, похоже, ни одним разумом мир шит.
   - Господи!!! - слышу я, хриплый баритон фон Дорхельма, сквозь одобрительные возгласы зрителей, решивших, что всё идёт по плану, - Да будет исполнена последняя воля твоя, во славу твою!..
   То, что после назовут - Мигом - было даже куда короче мига. Одна триллионная секунды, если не меньше...
   Я успел обернуться назад, прежде чем случился - Он. Гомбрович сидел с отвисшей челюстью, раззявив рот, заполненный вставными зубами и - ужас, если это было на самом деле, но он приготовился хлопать, будто экстрасенс, заряжающий воду, сводил и разводил он ладони, не соприкасаясь, похоже неуверенный до конца, когда начинать аплодисменты! Остальные гости походили на манекенов, их лица озаряло белое сияние, отчего кожа казалась искусственно восковой. И лишь самые беспокойные принимались неуверенно приподниматься, но, похоже, кто-то считающий себя экспертом уверял их полушёпотом, что так и должно быть. Среди этих "экспертов" был Сафронов...
   А потом сверкнуло, как в эпицентре ядерного взрыва, только без испепеляющего жара...
   Я помню только, что чернота, ползущая из воронки, метнулась нам навстречу, выпрыгнула и поглотила...
  
  -- Для кого ты пишешь? - слышу я.
  -- Для себя... - отвечаю.
   Два месяца мы поглощаем стратегические запасы воды и пищи в подземных этажах инженерного корпуса у подножия целого и невредимого Сидерального Ускорителя.
   Правда, в последние четыре дня его самая верхняя кромка - внешняя сфера, окаймляющая додекаэдр начала скрываться в густой тьме заполнившей Вселенную и странным образом, будто издеваясь, пощадившей на время, (мы знаем, что на время), небольшой кусок в русской степи, покрытый слоем сухого льда, ведь Солнца отныне нет...
   Нас тоже поглотит тьма, по предварительным расчётам через три-пять недель и мы канем в ничто. Сольёмся с измерениями, для которых законы нашего пространства-времени не властны. Мы не ведаем точно, что есть тьма, но знаем, догадываемся, - она несёт в себе другой мир, абсолютно невидимый и нечувствительный, который подобно паразиту выел изнутри наш, и заполнил, пустую оболочку собой...
  -- Помнишь, что стало с Дорхельмом? - спрашиваю я.
   Дорхельм первые несколько часов после Мига, ещё жил, но потом его цинично прибили - слишком долго и нудно повторял он одно и то же, маятником качаясь вперёд-назад, вперёд-назад. "Бог хотел, чтобы мы убили его! Разве вправе мы ослушаться?" - повторял он, пуская слюни, как бешеная собака, срываясь иногда на крик, хватая проходящих - тех, что выжили, и бродили сомнамбулами по коридорам, - пока телохранитель умершего от сердечного приступа Гомбровича наконечником пожарного гидранта не раскроил Дорхельму череп.
  -- Помню...
  -- То, что он говорил...
  -- Это риторический вопрос. У меня тоже есть одна теорийка...
  -- Ну?..
   Карельский присаживается на зелёный диван справа от моего стола. Теснота помещений развернуться не позволяет.
   - Скорее даже интерпретация... - голос становится бодрее, - Они - "Ангелы" около тысячелетия прислуживали странной идее, утверждая, что Бог хочет Апокалипсиса. То есть из их веры следовала простая, в общем-то, истина - в конце пятнадцатого миллиарда лет от сингулярности - точки из которой родилась Вселенная, в отдалённом уголке космоса Бог "выточил" для себя орудие самоубийства - то есть человечество. Конечный смысл человечества, таким образом, - дозреть и, ни много, ни мало убить Его, по его же божественной Воле... Самоубийство? Кто-то скажет чужими руками, но я скажу, что своими собственными, может мы - божественные придатки, как почки на деревьях, с Ним единое целое. Впрочем, у меня принципиально иная точка зрения, Дмитрий. Что такое эта тьма?
  -- Мы не знаем точно...
   - Но там что-то есть. И это что-то, похоже, другая Вселенная вытеснившая нашу. Мы открыли врата. И возникает вопрос, как это можно применить? Согласно теории Мультиверсума существует множество миров, в которых константы физических законов серьёзно различаются с нашими. И с этого момента я вхожу в спекулятивную область - я утверждаю, что мы присутствовали при войне Богов...
  -- Не знаю, что сказать...
   - А говорить ничего и не следует - мы можем только предполагать. Тьма ни о чём не свидетельствует. Откуда мы вообще знаем, чьим гласом был наш великий, ныне покойный Алексей? Что он видел? Если уместно такое выражение - чьё "задание" выполнял? Мы этого не узнаем никогда. А я говорю сейчас полный бред. Столкновение Вселенных и в каждой свой воинственный Создатель - бессмысленная спекуляция... Так ли это?..
   Потом он покинул комнату. Бесшумно прикрыл за собой дверь, и только гулкий звук шагов ещё долго отражался от серых пористых стен коридора, пока Миша незримо для меня не исчез за поворотом...
   Сегодня я вышел на поверхность и долго всматривался в глубокую черноту куполом накрывшую небольшой квадрат вокруг Ускорителя. Тьма, казалась твёрдой поверхностью, умопомрачительным потолком. Я знал - она приближается безостановочно. Я кутался в три фуфайки, но холод - неподвижный, застывший холод, без ветра и влаги быстро доконал меня...
   Чтобы там ни говорил Карельский, чтобы не пытался доказать в своё время некто бледный, как смерть - Дорхельм - теперь не имеет абсолютно никакого значения. Я присутствовал при свершившемся факте - люди, а не Боги нашими руками, - уничтожили Мир.
   Принцип "бритвы Оккама" - не стоит придумывать сверхдостаточных, отягчающих допущениями объяснений, если есть одно простое...
  
   22 января 2008
  
  
  
  
  
  
   18
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"