Ковалёв Максим Владимирович : другие произведения.

Бродяга

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всё, что есть у бродяги, он носит с собой. В том числе и свои тайны.

Бродяга

Оксане

Всё, что есть у бродяги, он носит с собой.

В том числе и свои тайны

   Солнце уже должно было показаться над кромкой леса, что угрюмой стеной высился за недавно убранным полем, когда бродяга подошёл к городу. Только нынче, глядя на небо, понять который час, удалось бы навряд ли. С ночи моросил дождь. И прошлые дни выдались ничем не лучше. В мире царили неуютные, едва просветлевшие сумерки. Земля расхлябала, деревья роняли мокрую листву. Осень пребывала в своём начале, и полагалось бы стоять золотистым денькам, благоухающим грибами и сжатыми стогами, вырастающими на полях, как те же грибы. Но погода испортилась.
   Бородатый мужик в тулупе погонял кобылу, тащившую телегу с репой. Предложил подвезти. Путник поблагодарил, но сказал, что почти добрался, куда шёл. Затем ему повстречались трое пилигримов в чёрных рясах и с посохами в руках. С ними он раскланялся, пожелав доброго пути. Монахи осенили его святым знамением, не проронив в ответ ни слова, - не иначе, хранили обет молчания.
   Бродяга, прихрамывая, брёл по обочине дороги, где грязи было чуть поменьше. Стоптанные сапоги хлюпали при каждом шаге, намокший плащ обтягивал сутулые плечи. За спиной болтался тощий мешок. Он шёл, мурлыча под нос приставучий мотивчик, услышанный где-то и когда-то. Дождь падал шелестящей завесой, укрывшей весь мир, сбегал ручьями с полей широкополой шляпы и стремился забраться за ворот, дабы вымочить то немногое, что ещё оставалось сухим.
   И тут дождь прекратился.
   Небесные хляби иссякли. Надорвался полог туч, и в прореху глянуло всё же проснувшееся солнце. Его лучи разогнали тоскливую серость, заискрились пригоршней самоцветов на влажной траве. Разом сделалось тепло и умиротворённо. Что в мире, что на душе. От луж потянуло курево. Первые пичуги вспорхнули в наливающийся лазурью простор, щебеча и славя жизнь.
   Бродяга остановился, отбросил шляпу на шнурке за спину, вдохнул поглубже поднявшегося ветерка, несущего те самые осенние запахи. Приложив ладонь козырьком ко лбу, сощурил ясный, как проясняющиеся небо над его головой, взор на разгорающийся восток.
   - Помокли, теперь хорошо бы погреться.
   Подтверждая истину этих слов, послышались тихие писки. У бродяги за пазухой кто-то завозился. Он улыбнулся, от чего морщинки в уголках глаз сделались заметнее. Как и старый шрам, пролёгший от левого виска до края рта, и ещё один, идущий поперёк него, образуя крест. Бродяга распахнул ворот куртки, и к нему на плечо из внутреннего кармана выбрался мышь. Цепляясь коготками, вскарабкался по сырому плащу. Наморщил нос, но всё же устроился, подставив солнцу белоснежный бок. Красные бусины глаз удовлетворённо сомкнулись. Зверёк намеревался ещё подремать, теперь на свежем воздухе.
   Бродяга погладил мыша пальцем. Вновь улыбнулся в короткую бороду. Стараясь слишком не раскачиваться при ходьбе, зашагал дальше.
   Так они и вступили на окраину города. Небольшого, но и не то, чтобы маленького, название которого бродяга не знал. Слева и справа потянулись ряды избёнок: изъеденные дождями брёвна стен, приземистые соломенные крыши, вётлы под окнами. Коровы в хлевах мычали и просили кормёжки.
   Все подобные селения строились по одному лекалу. Если продолжить идти по дороге, становящейся главной городской улицей, попадёшь на центральную площадь. Там коров сменяли ремесленные мастерские, двухэтажные дома более состоятельных горожан и торговые ряды. А ещё дальше, на оплывшем от времени холме высилась обитель местного лорда - угрюмый каменный замок с квадратными башнями по углам, обнесённый стеной из неподъёмных замшелых валунов. Бродягу туда не тянуло, ему бы отыскать местечко попроще да подешевле. Нехитрая снедь, глоток родниковой воды и соломенный тюк вместо постели, - вот и все его запросы. А ещё лучше были бы поджаренные на костре грибы или выловленный в лесной речушке карась. На чёрном бархате неба россыпь таинственно мерцающих звёзд - ты лежишь на прогретой за день земле, а кругом течёт тихая ночная жизнь. Она не знает ни спешки, ни пустых забот тех, кто загнал себя в тесные зловонные муравейники. Так бродяга жил уже многие годы, без труда находя всё потребное, где бы ни оказывался, следуя своему извечному пути. Куда заведёт дорога, он никогда не загадывал наперёд. Просто шёл. Его сапоги отмеряли версту за верстой, окружающий пейзаж сменялся, дорога стлалась всё дальше за поворот и за новый поворот - оно и славно.
   Но последние два дня непогоды вымотали его, и сегодня он решил выспаться под крышей. Иначе бы обошёл и этот городишко. Бродяга спешил. Он преследовал одного человека, а тот бежал от него. Вернее не от него, а от кары, ожидавшей преступника за его прегрешения, и в каком она предстанет обличье, не имело определяющего значения.
   Таверну он нашёл там, где и рассчитывал. Чуть в стороне от дороги, на широком пустыре. Двухэтажное обшарпанное строение на городской выселке - приют для тех, кто не мог позволить себе заведение поприличнее, но кому требовался отдых и кров.
   Возле таверны рос могучий вековой дуб. Крона его нависала над крышей, ветви скребли в окна. Дерево стояло полусухое. Когда-то в него ударила молния, и половина великанского тела отмерла. Но тот был крепок, зеленея уцелевшей частью, по осенней поре увешанной жёлудями, из которых на будущий год могла появиться молодая поросль. Потомки. Уже несколько их тянулось ввысь вблизи патриарха-прародителя. За таверной в окружении ивняка поблескивала гладь пруда.
   Хорошее место.
   Люди, конечно, постарались загадить и его. Помои в сточной канаве, тут же сломанная, уже наполовину вросшая в землю телега. Не беда. Природа безропотна и необидчива, всё приберёт со временем.
   Бродяга свернул с тракта на боковой съезд, перешагивая воду в глубоких колеях.
   На утоптанной площадке перед таверной не росло травы, зато разлилась озером огромная лужа. У её берега стояла распряжённая телега, под которой копошились куры, выискивая червей в размякшей земле. Из конюшни на заднем дворе донеслось ржание лошадей, чьи хозяева либо ещё дрыхли, либо только вставали и садились за завтрак. Печные трубы над черепичной крышей курились дымком; кухарки суетились у плит, обжаривая, отваривая и запекая. Бродяга сомневался, что лошадей здесь кормили столь же хорошо, как и людей. Если только за дополнительную плату.
   Конюшня примыкала к сараям и птичнику, за ними помещался небольшой огород. Во дворе, что с дороги был почти не виден, слышался треск раскалываемых поленьев. Кто-то с утра пораньше решил поразмяться. Скорее всего, наёмный работник, спросонья выгнанный хозяином, выполнять положенную работу.
   Пока бродяга осматривался, к нему приковылял вперевалку и ткнулся носом в ладонь старый лохматый пёс. Некогда белая, а теперь пегая шерсть свалялась и была вся в соломе - постели, на которой её владелец спал этой ночью. Бродяга потрепал животину по лобастой голове.
   - Хромаем потихоньку? Это ничего - заживёт. Какие наши годы.
   Пёс беззлобно гавкнул. Мотнул хвостом и поплёлся дальше по своим собачьим делам.
   В кармане у бродяги лежало несколько медяков, которых, может, и хватило б на луковую похлёбку и кусок хлеба. На то, чтобы снять комнату, их недоставало уж точно. Потому он направился не ко входу в таверну, а вглубь двора, надеясь переговорить с кольщиком о возможности самому подзаработать у местных хозяев, пусть за одну лишь кормёжку и угол на сеновале.
   Двор был захламлён, кругом стояли пустые бочонки и ряды поломанных ящиков. В углу под навесом нашлась куча чурбаков, а также худосочный паренёк, махающий тяжёлым колуном. Было видно, что фигура его ещё только складывается - кости вытянулись, а мяса на них нарасти не успело. Парень подошёл к порогу, за которым его начнут называть мужчиной. Перед ним помещалась огромная колода, на которую он водружал чурбаки. Кольщик запыхался, рубаха на нём взмокла от пота, хотя гора наколотых дров, едва поднялась выше колен.
   Чуть в стороне бродяга заметил цветочную клумбу, устланную стеблями прибитых дождём ромашек. Клумба была устроена под окнами дома, в котором, очевидно, проживала семья хозяина таверны. Одно из окон со вставными стёклами было приоткрыто, из-за него выглядывало детское личико, закутанное как в платок в шерстяное одеяло.
   Он смотрел на ребёнка, вернее, уже отрока лет двенадцати, но хилого на вид, и потому выглядящего младше своего возраста. Взгляд ясных голубых глаз, которым малец в свою очередь рассматривал чужака, полнила печаль. Бродяга подмигнул ему и подошёл к кольщику.
   - Я погляжу, утро сегодня уж больно мокрое. В такое утро сидеть бы у растопленного камина и уплетать яичницу, а не дрова колоть.
   Работник вздрогнул. Обернулся, не без испуга воззрившись на незнакомца. Рука затекла от тяжести, и он прислонил колун к колоде.
   - А тебе какое дело? Ступай своей дорогой, куда шёл, человек прохожий. - Спутанные волосы цвета меди были отброшены с глаз заученным движением.
   - Может и есть дело. Ты откуда знаешь, если ещё не выслушал меня?
   - Ну, говори, чего надо, - снизошёл парень, чувствуя себя в более привилегированном положении - он может и пыхтит тут, зато при деле и на нём не надеты вымазанные в грязи обноски.
   - Я бы помог тебе, друг. Дров наколол, ещё какую работу сделал. А ты бы договорился со здешним хозяином, - бродяга кивнул на возносящуюся перед ними глухую стену таверны, - об обеде для меня. Если дела найдутся, так я могу и до ужина задержаться, а может и на пару деньков. Как думаешь?
   Бродягу одарили прищуренным взглядом, отмечая шрамы на лице и тронутые сединой волосы, сцепленные сзади в короткий хвост. Кольщик почесал начавшую зарастать первой щетиной щёку, вроде как размышляя над его словами.
   - Дел хватает. Тем более здесь, на отшибе. Посетителей мало, и те одна шваль. От того и доходы не чета заведениям в центре, что держит лорд. Нам работников нанимать не на что, самим приходится батрачить. Хотя, если ты готов поработать... за еду, - парень улыбнулся, - я поговорю с матерью. Но получить какие-то деньги и не мечтай! Самим бы кто дал.
   Парень оказался разговорчив. Языком чесать, оно не колуном махать.
   - Твоя семья содержит эту таверну? - Бродяга тоже улыбнулся, демонстрируя дырку на месте переднего зуба.
   - Ага. Мать тут всем заправляет. Отца уж восемь лет как схоронили, но она и одна неплохо справляется.
   Судя по наваленному вокруг хламу, бродяга бы того не сказал. По крайней мере, вслух.
   - Значит, ты договоришься обо мне, добрый господин?
   - Да, да. Только, это... у тебя на плече крыса.
   Бродяга скосился на более не спящего альбиноса, севшего "столбиком" на задние лапы и взирающего на нового для себя человека.
   - Это мой друг. Мы вместе путешествуем.
   - Понятно... Ладно, жди тут. Я щас.
   Сняв со столба вытертую кожаную безрукавку, сын хозяйки ещё раз обозрел незнакомца (а также его "друга"), не иначе опасаясь, как бы тот чего не спёр, стоит лишь его оставить одного. Затем скрылся за неприметной дверкой в стене таверны, где, очевидно, имелся проход в основное здания.
   Бродяга погладил мыша. И направился к цветочной клумбе и раскрытому окну.
   Малец пребывал на прежнем месте.
   - Твоя клумба устроена в тени, здесь цветам расти плохо.
   Закутанный в одеяло вытаращился на него. И отдалился вглубь дома.
   - Ты немой что ли? - спросил бродяга.
   Малец остановился. Помотал головой. Затем выдавил:
   - Нет... А вы?
   - Тоже, вроде, нет. Что киснешь в четырёх стенах? На улице совсем тепло.
   Солнце действительно припекало, так что можно было скинуть намокший плащ, равно как и потерявшую всякую форму шляпу. Что бродяга не преминул сделать. С плеч сразу словно гору сняли.
   - У вас крыса? - Конечно, и этот увидел зверька, но, в отличие от кольщика, в его голосе звучало любопытство. Ребёнок.
   - Это мышь-альбинос. Мы с ним неразлучная парочка.
   - Он ваш друг. Я слышал, как вы говорили с братом.
   - Значит, это был твой брат, - кивнул бродяга. О том можно было догадаться по волосам, в данном случае остриженным под "горшок". А вот глаза у старшего оказались не столь примечательны - обычные серые. - Ваша мама - хозяйка таверны.
   - Да. И это она не велит мне выходить, - добавил юнец. - Я часто болею. А теперь совсем сильно. Я уже целый месяц сижу дома, только окно можно открыть ненадолго, когда дождя нет и если тепло закутаюсь. Потому я и не люблю дождь... А ещё я слышал, как лекарь сказал, что у меня воспаление лёгких, и если молоко с пареным ячменём не поможет, я могу даже умереть.
   Словно в подтверждение своих слов, малец закашлялся. Глухо и натужно, как столетний старик. Лицо его покрылось потом, взгляд сразу погас.
   Бродяга усмехнулся щербатым ртом:
   - Лекарь ошибся - ты всего лишь простыл. С каждым бывает. А сидя взаперти, здоровье точно не поправишь. Так что бросай своё одеяло и выходи на свежей воздух. Нет лучшего лекарства от любой хвори. Все болезни от затхлости и злобы. А дождя бояться чего? Дождь - это чудесная вода, что посылают нам Небеса.
   Мальчик не нашёлся, что ответить. Он смотрел на мыша и уже думать забыл о своём недуге. До следующего приступа кашля.
   Бродяга отошёл от окна. Пора бы его нанимателю уже возвратиться.
   Парень появился из той же двери. Обрадовался, что незнакомец ещё здесь. Но сразу убрал с лица ухмылку, оправил свою безрукавку и напустил важности.
   - Я договорился с матерью. Ты нанят. На сегодняшний день точно. Обед и ужин тебе будут. Можешь приступать к работе - сначала займёшься дровами, дальше я покажу чего делать.
   Бродяга благодарно кивнул, спросив:
   - Звать-то тебя как, добрый человек?
   - Зови Тритором, не обижусь.
   - А я Георг.
   - Пусть так. Давай, принимайся за дело, обед ещё надо заработать.
   Вот и славно, подумал бродяга. Одной заботой меньше. Одной меньше, одной больше. Так всегда и бывает.
   Он сложил плащ, шляпу и свой заплечный мешок под навес на сухой чурбак. Туда же отправился недовольно пискнувший мышь. Глотнув воды из бурдюка, что крепился к поясу, он убрал его в мешок. Поплевал на ладони и поднял колун. От первого же удара необхватный сосновый пень, отложенный прежним кольщиком напоследок, развалился на две половины, с треском отскочившие в стороны. Парень постоял некоторое время, надзирая. Убедившись, что работник справляется, а скорее замёрзнув во влажной одежде, он оставил его без присмотра. Бродяга слышал, как, уходя, Тритор велел брату закрыть окно, а то у того сопли и так не просыхают. Колун поднялся и развалил следующий чурбак. Предстояло потрудиться.
  
   Брин впервые за месяц покинул опостылевшую комнату. Перед этим он натянул на себя шерстяные штаны, а сверху надел куртку.
   На улице всё вокруг было мокрым: земля, стены таверны, деревья и трава. Тепло же было как летом. Он сразу упрел, но снимать одежду или даже расстёгивать ворот не стал. Чувствовал себя Брин хорошо, однако страх вновь свалиться с жаром тяготел над ним строже самого строго наказа. Дышать полной грудью (сегодня с утра он закашлялся всего пару раз, ну может четыре) и смотреть на то, что происходит в мире не из окна, а снаружи, особенно, когда дождь наконец закончился, было ни с чем несравнимым удовольствием. Брин едва не подпрыгивал от охватившей его воздушной лёгкости.
   Заговоривший с ним бродяга, у кого в друзьях была настоящая белая мышка - вернее мышь, поправил он себя, - колол дрова, махая тяжёлым колуном как невесомой тростинкой, и мальчик не решился подойти к нему. Незнакомый человек весьма страшной наружности, что уж скрывать. Да и вернувшийся аппетит требовал своего. Но, если получится, он с ним ещё поговорит и расспросит, где тот бывал и что видел. Брин страсть как любил послушать интересные истории.
   Пока же он побежал на кухню.
   Кухарки, посудомойки и разносчицы, покончив с завтраком, отдыхали от дел. На плите что-то булькало в большом чане, а от разлетающихся запахов живот подвело ещё сильнее. Одна из кухарок помешивала варево половником. Другие женщины сидели за столом, уставленным вымытой посудой и досками с нарезанными овощами, ожидавшими своего часа, болтая и обмениваясь сплетнями.
   - Брин! - увидев его, всплеснула руками старая, круглая как бочонок Мами, стоящая у плиты. У этой плиты она стояла, сколько мальчик себя помнил. Всегда в необъятном, обсыпанном мукой переднике и белоснежном колпаке на голове. - Ты ли это, малыш? И на ногах!
   - Я. - Брин уселся на свободное место за стол. - И я голоден как волк!
   На него тут же посыпались расспросы: как он себя чувствует и зачем так рано поднялся. Над ним захлопотали и накормили до отвала, а он уминал за обе щёки и рассказывал о бродяге, что работал во дворе. Кухарки о нём, оказывается, уже знали.
   Потом на кухню зашла мать.
   Мария крайне удивилась, обнаружив здесь своего младшего. Уже немолодая женщина с грубоватым лицом и стянутыми в толстую косу рыжими волосами, в которые всё заметнее вкрапливалась седина. Брину пришлось долго доказывать, что он уже совсем здоров. И лежать в кровати, сил его больше нет. И он не хочет! Мальчик сидел перед ней и чувствовал себя, вроде бы, хорошо. Поверить в это было трудно, но как не верить собственным глазам? Ладонь женщины гладила голову сына. Тот доедал завтрак, Мария как завороженная смотрела за ним.
   "Увижу этого лекаришку, все денежки назад выбью! - подумала она. - Болезнь пустила слишком глубокие корни... у-у-у, сволочуга!"
   - Я тепло оделся, - заверил её младший. - Можно я немного погуляю, мам? Совсем чуть-чуть.
   Она разрешила, продолжая с удивлением коситься на него. Брин убежал, он очень куда-то спешил. Марию ждали дела, прохлаждаться времени не было. Вся таверна держалась на ней одной, и тянуть такую ношу с годами не становилось легче. Сначала, отругать этих клуш, рассевшихся как на насесте. А потом сходить глянуть, что за работничка нашёл ей старший, готового трудиться за еду. Только такого она и могла себе позволить нанять. Этот бродяга, или кто он там, удачно подвернулся. И ещё чудесное выздоровление младшего. Всё это было весьма странно...
   Поев и от того почувствовав себя ещё лучше, Брин выбежал во двор, лишь на минуту заглянув в общий зал. Немногие постояльцы, находящиеся сейчас в таверне, расходились после завтрака, помятые после вчерашних гуляний, но сытые и чуть повеселевшие. Задвигались лавки, воздух полнился запахом жареных колбасок - запахом, что уже впитался в сами стены и являлся их неотъемлемой частью. Большой покрытый сажей камин в центре не была зажжён - мать экономила на дровах и до первых заморозков тот не получит ни палена. Прежде Брин постоянно околачивался в общем зале, смотрел на разных людей и слушал их не всегда понятные, но неизменно увлекательные разговоры. Вот только пьяная ругань, с которой на него порой обрушивались, если он слишком мешался под ногами, несколько огорчала.
   Но сегодня подобное занятие не прельщало. Он направился обратно во двор.
   Их повторное знакомство с бродягой прошло легко. Георг складывал наколотые дрова в поленницу, когда мальчик и пёс, встали в стороне. Не оборачиваясь, тот понял, что за ним следят, разогнул спину и спросил:
   - Это твоя собака?
   Брин вздрогнул. Потом тихо сказал:
   - Да. Его звать Дик. Он старый, почти ничего уже не слышит, и зубы все сточились. Мать говорит, что пользы от него никакой, а ест как телёнок. Но он мне всё равно нравится.
   - А что ж он у тебя хромает?
   - Это... - Голос мальчика помрачнел. Он погладил подставленную голову. - Это его в прошлом году один дурак пнул. Я пока болел, не видел его, а сегодня смотрю, он вроде стал поменьше хромать. Может, как и я, выздоравливает?
   - Тебе лучше знать. - Бродяга уложил ещё охапку поленьев. Мальчик продолжал держаться чуть на отдалении. - Что сторонишься? Вреда не причиню, не бойся.
   Брин помялся, но всё же подошёл и сел на колоду, на которой кололись дрова. Пёс побрёл в другой угол двора, где плюхнулся, высунув язык.
   Белого мыша нигде не было видно.
   Солнце, словно стремясь наверстать упущенное, грело всё сильнее, земля быстро просыхала, так что дождь, шедший до того три дня без перерыва, уже казался чем-то очень далёким.
   - Помог бы. Наверное, руки бы не отвалились.
   Мальчик вновь вздрогнул, когда к нему обратились. Помочь? Прежде он почти ничего не делал по хозяйству, то был слишком мал, то слишком болен и ни на что не годен. Но предложение показалась занятным, особенно после месяца безделья. И Брин откликнулся на него с усердием.
   Они вместе собирали наколотые дрова. Брин заметил, что у Георга нет мизинца на левой руке, спросить о том не осмелился. Он носил по два-три полена, старался складывать их ровно, чтобы не рассыпались. Работать в молчании оказалось не очень-то увлекательно и подобное "развлечение" быстро наскучило. Но когда бродяга заговорил с ним, все прочие мысли мигом вылетели из его головы.
   - Что интересного происходит в ваших краях?
   Для Брина вопрос был в новинку. Обычно это он всех расспрашивал, а тут кому-то понадобились его рассказы. А они у него имелись, пусть немного, но имелись. Только все вдруг забылись.
   - Да... ничего. Скучно у нас.
   - Как так? В таверну должно приходить множество людей. Тут разве до скуки?
   Брин оживился. Бродяга натолкнул его на правильные мысли.
   - Да, народу приходит много. Они о разном говорят. Но почти всегда невесело. Они пьют и жалуются друг другу на жизнь и на то, что дела идут плохо.
   - В этом ты прав, - согласился Георг. - Самое печальное, что у людей в головах сплошь невесёлые мысли.
   - Тритор говорит - жизнь паскудная, потому все и пьют. - Брин чуть испуганно скосился на чужака: не отругает ли за бранное слово. Однако тот или не обратил внимания, или не посчитал сказанное таким уж бранным.
   Вместо этого бродяга сам стал рассказывать:
   - Жизнь такая, какой ты её видишь. Вот в одном городе, где я когда-то бывал, жил человек, который тоже считал, что жилось ему невыносимо тяжело. От этого он очень страдал. А был он главным богачом того города - правителем целой страны. И всё у него имелось: и деньги, и тысячи рабов, и роскошный дворец с фонтанами, по которому гуляли птицы с разноцветным оперением. Но, ни горы золота, ни готовые исполнить малейшую прихоть слуги не могли снять тоски с сердца несчастного правителя. И когда терпеть стало совсем невмоготу, он перерезал себе вены, надеясь, что в том месте, куда попадёт после смерти, участь его будет не столь беспросветна.
   Брин замер с поленом в руках, не донеся его до сажени.
   - Вот как бывает. А ещё в том дворце на кухне состоял мальчик-сирота, который выносил мусор и выполнял прочие мелкие поручения. Жил он в хлеву, спал вместе с коровами. Когда за проделанную работу ему давали сладкий пирог, он чувствовал себя самый счастливый человек на свете. И счастлив он бывал каждый день, потому что на той же кухне работала добрая кухарка, никогда не забывавшая угостить его.
   Брин задумался, потом сказал:
   - У нас тоже жил бездомный мальчик-бродяжка. И спал он тоже в хлеву. Делал разную работу. Мы с ним даже дружили, хотя мать запрещала. А потом она как-то отругала его за то, что он задержался и не прибежал по первому её зову, а Тритор его ударил. Тогда ночью бродяжка украл у нас курицу и сбежал. Он ещё хотел поджечь таверну, но его увидел постоялец, вышедший по нужде, и прогнал.
   Георг дособирал дрова, отряхнул ладони.
   - Так, здесь вроде бы закончили. Где у вас можно умыться?
   За сараем в огороде, где Мами выращивает овощи, имелась бочка с водой. Брин вызвался проводить.
   Бродяга взял свои немногочисленные пожитки. Видя, что тот хромает, мальчик хотел помочь нести мешок, но Георг сказал, что носит его полжизни и дальше уж как-нибудь сам справится. Брин украдкой глянул в бородатое лицо - что тот вдруг посуровел? На плече бродяги сидел белый мышь, похожий на комок пуха.
   - Мышь вернулся!
   - Он всегда рядом. - Бродяга одним пальцем погладил зверька.
   Пёс остался дремать у стены сарая и про него все забыли.
   Бочка нашлась точно там, где сказал Брин.
   Георг развесил свой плащ для просушки на заборе, шляпу водрузил на верхушку столба. Скинул рубаху и, довольно фыркая, принялся плескать на себя холодную дождевую воду. Мальчик видел на его жилистом теле многие шрамы. Большие и малые. Старые и, кажется, только успевшие затянуться. Длинные полосы разрезов, веер тонких лучей на спине, тёмные следы ожогов и один особо ужасный бугристый рубец с рваными краями на правом боку. Чем тот был нанесён, Брин не мог себе даже представить, и не хотел. И в добавление к этому скрещенная отметина на лице. Но спросить о происхождении ран мальчик тоже не осмелился. Как и о красивом медальоне, что висел у бродяги на шее. На нём изображалось солнце, что одновременно являлось и чьим-то лицом.
   Пригладив пятернёй ниспадающие до плеч волосы, бродяга прислонился к бочке, предоставив солнцу, что уже высоко поднялось в полностью расчистившемся небе, обсушить себя. Брин подумал, что стоять вот так, без рубахи, и ощущать, как ветер овевает тебя своим прохладным языком, сам он не сможет ещё долго.
   Пока хозяин мылся, мышь обследовал грядки, засаженные пожухлой, прибитой дождями зеленью. Брин наблюдал за ним, всё удивляясь, почему тот не убегает. Может, чуть позже он и спросит о том.
   Бродяга грелся на солнце, сощурив глаза.
   - Почему светит солнце? А когда наступает ночь, его сменяют луна и звёзды? - проговорил он. - Отчего в мире всё устроено именно так? И хорошо ли устроено?
   - А разве может быть по-другому? - Мальчик застыл в ожидании, возможно, ещё одной странной истории.
   - В нашем мире уже ничего не изменится, но, говорят, есть и другие миры.
   Про другие миры и магов, которые ходят туда, а ещё про жутких чудовищ, обитающих там, Брин, конечно, был наслышан. Но кроме этих сказок, в которые даже он не очень-то верил, сказать ему было нечего.
   - А кто такой Бог? - продолжил Георг. - Зачем он сделал этот мир? И тоже - хороший ли он "человек"?
   Тут Брину нашлось, что вставить:
   - Мы ходим в церковь у реки. Там говорят, что Творец создал наш мир, чтобы мы в нём обитали, радовались жизни и почитали Бога. А Бог - хороший... наверное.
   - Почему же ты болеешь? Ты так хорошо о нём отзываешься, а он это допускает. Знает ли он вообще, что ты существуешь, такой маленький и незаметный?
   Брин смутился.
   - Я не знаю. Бог мне ничего плохого не делал. А то, что болею - сам виноват. Я слишком слабый, вот и простужаюсь... Мне нравится слушать, как старичок в церкви рассказывает о том, как Творец создавал наш мир и населял его разными растениями, животными, людьми и всеми остальными.
   Георг улыбнулся, глядя на мальчика.
   - Да, не стоит уповать на то, что кто-то избавит тебя от всех твоих бед, стоит лишь хорошенько его об этом попросить. Исправляй их сам, тогда и будет толк.
   - Ты говоришь, прям как храмовик.
   - Значит, он говорит правду. Но хватит бездельничать - дела ждут! Как сказал уже твой брат: на похлёбку ещё надо заработать. И это тоже правда.
   Бродяге стал собирать свою одежду. Истёртую, поблекшую, но Брин не заметил, чтобы та была рваной или грязной. Только сбитые сапоги покрывал слой засохшей глины. Это всё из-за дождя, дождь приносит одни неудобства. Георг поправил плащ на заборе, тот был ещё мокр - ничего, за день высохнет. Мышь вернулся и теперь крутился у его ног.
   - Проголодался? - Бродяга взял его в ладонь и пояснил мальчику: - Есть хочет.
   Посадив мыша на голое плечо, он склонился над мешком. Развязал стягивающие тесёмки. Мальчик подумал, что без пальца на руке, делать это было не так удобно. Бродяга долго перебирал содержимое мешка. Брин слышал металлическое звяканье, но ничего из того, что лежало внутри, рассмотреть не сумел. Затем Георг выпрямился и преподнёс своему хвостатому другу кусок сухого сыра, в который зверёк вцепился, удерживая его двумя передними лапками.
   - Что ты носишь в мешке? - спросил мальчик.
   Тут Георг действительно удивил его.
   - Никогда не спрашивай меня о том, что находится в этом мешке, - нахмурив брови, проговорил он, - всё равно не отвечу. О чём угодно спрашивай, но не об этом.
   Брин невольно отступил на шаг.
   - Там лежит самое ценное, что у меня есть, - видя, как он насторожился, пояснил Георг. - Тебе это всё равно будет неинтересно, а мне не хотелось бы, чтобы кто-то посторонний узнал о том.
   - А то могут украсть, - догадался мальчик.
   - Например, - кивнул бродяга, ссаживая мыша и расправляя рубаху, чтобы натянуть её через голову. - Ладно, пойдём. Надо найти твоего брата и спросить, какие ещё будут поручения.
   - Нечего его искать. Вон он идёт, - Брин кивнул за спину Георгу.
   Бродяга сам уже расслышал шаги позади себя и обернулся.
   - А с ним твоя мама, как я понимаю. Хорошо.
   Мария была в некогда ярко-красном, а ныне затёртом фартуке, делающем её более похожей на кухарку с собственной кухни, чем на хозяйку таверны. Тритор лохматой оглоблей маячил за её спиной. Женщина строго взглянула на своего младшего. Брин втянул голову в плечи. Следом подозрительный взгляд достался Георгу. От Марии не укрылся и хвостатый проныра, что сидел в ладонях бродяги, взирая на вновь прибывших с неподдельной заинтересованностью. Взгляд хозяйки скользнул по обилию шрамов на теле незнакомца.
   - Так значит, это ты нанялся ко мне работать за еду? - спросила она. Ответ здесь не требовался, Тритор уже в точности описал ей странного чужака.
   - Всё верно, - подтвердил Георг, спешно натягивая рубаху. - Надеюсь, кормят у вас сытно, потому что работаю я проворно и ем так же.
   - Это мы ещё поглядим, - чуть поубавила напускной суровости Мария. Шутка позабавила её. - Пока я лишь вижу, как ты прохлаждаешься в моём огороде. За такую работу, можешь доесть этот переросший укроп... И ты не похож на бродягу.
   - Я брожу по велению души, а не потому, что меня вынудила к тому жизнь.
   - Вон оно что... Значит, сейчас Тритор проводит тебя в конюшню, покажет, что делать. Как управишься, получишь обед. Только следи, чтоб твоя крыса не напугала лошадей. Фу, мерзость!
   Георг слегка поклонился.
   - Ступай домой, - было велено между тем Брину, - нечего здесь околачиваться.
   - Ну, мам, - протянул он жалобно. - Тепло же! И так целый месяц сидел. Я пойду с Тритом, можно? Я только посмотрю.
   Мария хмыкнула, пожала плечами и отправилась по своим делам, коих у неё, как известно, имелось нескончаемое множество.
   Дождавшись, когда мать скроется из виду, Тритор взял бразды правления:
   - Шагай за мной, - велел он бродяге. - Будешь чистить стойла, а то мне некогда ими заняться. Да и не охота. А тебе чего от него надо? - шикнул он на брата.
   Брин не остался в долгу:
   - Чего хочу, то и делаю. Ты мне не указчик.
   - Да ну?
   - Ну да!
   Георг спокойно наблюдал за братской перепалкой. Но когда Тритор попытался отвесить мальцу подзатыльник, шагнул вперёд. Перехватив ладонь парня в воздухе, он сжал её так, что послышался отчётливый хруст.
   - Обижать слабого - признавать свою слабость. Так говорят мудрые.
   Старший яростно рванулся. Мышь заверещал, едва не бросаясь в назревающую бучу. Однако бродяга уже отпустил запястье драчуна, когда тот вновь дёрнулся. Увлёкшись силой своего негодования, Тритор грохнулся бы наземь, и лишь бочка с водой спасла его от подобного позора.
   - Висельник-хренов, ты чего удумал!
   - Ничего я не удумал, - Георг отвернулся, поднимая свой мешок. - Показывай, что делать надо. Не к чему лясы попусту точить. Есть охота.
   Парень ещё посверкал глазами, прежде чем кулаки его разжались.
   - Пошли! Покажу, откуда говно выгребать будешь.
   Оправив безрукавку, не оглядываясь, он направился к калитке во двор и дальше к конюшне, где постояльцы оставляли своих лошадей. Бродяга подмигнул стоящему с открытым ртом Брину. На ходу собрав волосы в косицу, он перевязал их бечёвкой. Успокоившийся мышь восседал на его плече.
   Опомнившись, Брин побежал догонять их.
   Конюшня при здешней таверне - "Сивый мерин", таково было её название, как великодушно сообщил Тритор на вопрос Георга, - оказалась захудала и грязна. Ничего иного, впрочем, ждать и не приходилось. Из дюжины стойл заняты были только три, но загажены оказались все подчистую. Прежний чистильщик более чем прохладно относился к своим обязанностям. Зато появление дешёвого работника было воспринято им с воодушевлением.
   - Мать велела выскрести тут всё, чтоб блестело, - известил он.
   Мария, очевидно, просто не знала, в каком состояние находилась конюшня, а сынок тем и воспользовался.
   - Всё, так всё, - не стал спорить бродяга.
   - Да тут и за целый день не убраться! - Брин в отличие от своего нового знакомого, не собирался безропотно сносить командование брата.
   - Тебе какое дело! - рыкнул Тритор. - Только и можешь под ногами мешаться.
   Завязался спор. Старший, может, вновь не преминул бы прибегнуть к тем доводам, что повесомее простых слов, но близость чужака, вздумавшего заступаться за малолетнего всезнайку, остужала его порывы. Бродяга же взял вилы и принялся выгребать из стойл навоз, в который успела превратиться слежавшаяся солома.
   Мышь отправился обследовать незнакомое место. Чтобы поживиться чем-то съестным, ему, возможно, придётся схватиться с собственными собратьями, что заправляли здесь по праву рождения. Впрочем, за здоровье своего друга Георг не переживал - при необходимости тот всегда сумеет постоять за себя.
   Бродяга работал молча. Брин пошёл посмотреть лошадей. Его брат слонялся тут же из угла в угол. Помогать даже в малости он не собирался, но и не уходил из конюшни. Георг, если бы его спросили, предположил бы, что тот не желал попадаться на глаза матери, которая могла нагрузить его другой работой.
   Тихо появился Дик. Подошёл к каждому, обнюхал. После чего с чувством выполненного долга улёгся в солому, положив голову на лапы.
   - А вдруг он мыша съест? - побеспокоился Брин.
   - Не съест, - сказал бродяга.
   Мальчик подумал, что да, не съест. Ведь для этого ему пришлось бы сначала поймать шустрого зверька, а времена охоты для его престарелой собаки остались в прошлом. Ничего интересного не происходило, и вскоре пёс задремал.
   - Откуда же ты такой явился? - Тритор привалился плечом к бревенчатой стене, положил ладони на пояс и засунул большие пальцы за край ремня.
   Георг ждал подобного вопроса. В молчании тошно даже изнывать от безделья.
   - Я пришёл издалека, - ответил он, выпрямляя спину.
   Услышав разговоры, к ним вернулся Брин. Бродяга улыбнулся в бороду.
   - Оттуда, где почти круглый год светит солнце и жара стоит такая, что на деревьях вместо листьев растут колючки, а люди черны как сажа.
   - Из пустынь что ли? - знающе откликнулся Тритор. - Далековато до нашего захолустья. Особо пешком топать.
   Бродяга не собирался ничего доказывать. Кое-что ещё рассказать - пожалуйста. Если только его захотят слушать.
   - Как же люди бывают чёрными? - Брин, конечно, хотел. - И снега у них совсем нет? Всегда одно лето?.. Вот бы и у нас так было!
   Тритор хмыкнул, выразив тем всё, что он думает о наивности простецов, верящих россказням разных проходимцев.
   - Люди ко всему могут приспособиться. И к жаре, и к холоду. Но попади ты туда, - кивнул Георг Брину, - через пару дней запросился бы обратно. И своя зима показалась бы тебе стократ милее тамошнего бесконечного лета. Лета, от которого почва обращается в раскалённый песок, всякая вода уходит вглубь земли, а деревья растут лишь у крохотных озёр, называемых оазисами. Только у этих оазисов и кипит жизнь. В других же местах - смерть и выбеленные солнцем кости, перекатываемые ветром. Но и если тамошнего обитателя переселить в вашу местность, он здесь навряд ли приживётся. Потянет его на родину, к ласковому солнышку, подальше от свирепых морозов и дремучих лесов. Каждому на свете определён свой дом.
   Слова у бродяги лились легко, как вода.
   - Судьба заносила меня в разные края - на север и на юг, на восток и на запад. И в дальние, и в ближние страны. Всюду. Хожу я много, смотрю, как мир устроен, какая в нём есть красота и разнообразие. Как в других местах живётся: лучше или хуже. Но сколь ни ходил я, где ни бывал, для себя вынес одно: везде живут не лучше и не хуже, чем здесь у вас, к примеру.
   Брин слушал, не перебивая, а вот Тритор, как мог, выражал пренебрежение на подобные рассудительные речи.
   - И что ты делал на юге? Тоже побирался?
   Георг ответил с усмешкой:
   - Я воевал.
   И этот короткий ответ разом заставил Тритора отстраниться от стены.
   - Воевал? Ты?! Как же тебя угораздило?
   Бродяга вновь улыбнулся, постаравшись пониже склонить голову. Выдержав паузу, словно вспоминая, он возобновил рассказ, а с ним и свою работу:
   - Война застигла меня в одном селении у подножия великой горы, где я жил уже некоторое время. Тамошний народ был добр ко мне. Я многому у них научился и услышал многие их песни вечерами у горящих костров... Но в ту ночь костры не горели. В деревне все спали, когда на них напали воины из соседнего племени. Стали грабить, жечь, вязать пленников. Вот и пришлось мне кх... вмешаться.
   Брин округлил глаза. Мужские истории, тем более про войну, он любил больше всех прочих. Только рассказывали их в таверне нечасто. Стражники лорда - единственные настоящие воины в их городе - предпочитали обсуждать баб и кто кому набил морду, а не боевые походы, в которых они ни разу и не участвовали.
   - И что, ты всех победил? - по дурной привычке съязвил Тритор.
   - Победить не победил, но шуму наделал изрядно, так что лиходеи предпочли поскорее унести ноги. Я же до того заходил к гномам и купил у них особого порошка, что, соприкасаясь с огнём, вспыхивает не хуже небесной молнии. А если его набить в бочонок, протянуть верёвочку и поджечь её (не забыв при этом укрыться подальше), грохоту будет, точно раскалываются сами горы. БАБАХ! Дым, шум, гарь! Все бегут и кричат, тут уж не до грабежей - штаны бы не потерять от страха.
   Брин улыбался. Тритор морщил лоб, припоминая, ведь и он что-то слышал о гномьем грохочущем порошке, но вот что именно, напрочь вылетело из головы. Мотнув взлохмаченной шевелюрой, он признался:
   - Я вот тоже думаю на будущий год к лорду податься.
   - Мать тебя не пустит.
   Этот ответ был не первым, который младший давал старшему по данному вопросу. А то, отчего бы тот так взбрыкнул:
   - Не пустит - сам уйду! А будет кричать... - Тритор замялся. - Сила есть (теперь уже хмыкнул Брин), остальному научат. Лордам всегда воины требуются - нашему или кому-то из соседних. Вербовщики каждый праздник на площади горланят.
   Брин не разделил уверенности брата.
   - Это потому, что они постоянно воюют. Но теперь наш лорд помирился с другими, так в таверне говорили, а значит, и воины им больше не нужны.
   - Дурак, ничего не смыслишь, так молчал бы. Сегодня помирились - завтра разругались. Или Лесовики опять на границе набеги устроят... Война никогда не заканчивается. Потому и солдаты нужны всегда.
   Младшему не нашлось, что возразить. Тритор наслушался немало речей тех же вербовщиков.
   - А жизнь солдата проста, - продолжал излагать "верные" доводы старший. - Особо когда повоюешь, воинского умения наберёшься, там тебя и в личную стражу взять могут. Стражники же вообще живут припеваючи: дел, считай, никаких, кормёжка бесплатная, а жалование такое, что только мечтай.
   - Вот ты и размечтался.
   Тритор пропустил укол мимо ушей.
   - Воины ходят в уважении... Лорд и его люди живут, а мы здесь выживаем.
   Может, и это было в многообещающих речах вербовщиков, подумал бродяга.
   - Ну, а когда деньжат скоплю, подыму нашу таверну. - Тритор решил довести цепочку своих планов на будущее до логичного и, несомненно, счастливого завершения. Он выстраивал её немалое время. Лёжа в кровати перед сном или вычищая ту же конюшню (и это была ещё одна причина, отчего последняя пребывала в столь неприглядном состоянии). - Сделаю всё на высшем уровне, чтоб приличным людям не зазорно остановиться было. А не только всякому сброду с большой дороги.
   Взгляд, брошенный им на бродягу, говорил сам за себя.
   - А мать так и отдаст тебе таверну? - спросил Брин.
   - Отдаст, никуда не денется. Хозяйство совсем захиреет, если дела и дальше пойдут как сейчас. Её с тобой я, так уж и быть, приму на содержание. Старикам да юродивыми, говорят, помогать надо. А в жёны себе возьму Милку - дочь Вартага.
   На этом радужном завершении мечтатель совсем по-детски улыбнулся.
   - Слышала бы мать, что ты говоришь, задала бы тебе такую взбучку, что ты мигом бы сам всю конюшню вычистил.
   - Ща я тебе задам...
   Георг высунулся из стойла, одарив вошедших в привычное столкновение братьев тяжёлым взглядом. Брин потупился. Тритор вновь привалился к стене, возвращаясь к своим заманчивым грёзам. А какие они ещё бывают в шестнадцать лет?
   Чуть погодя "будущая опора достопочтимого лорда" изрёк, словно подводя черту под всеми предшествующими рассуждениями:
   - Пока молод, надо дело делать. Деньги зарабатывать. Сидя на одном месте маменькиным сынком, ничего не получишь.
   - Делать дело - это правильно, - согласился Георг. - Дело - во-первых, деньги - во-вторых. Не стану спорить, может, в личной страже лорда и получится нажить состояние, но вот в действующей армии - навряд ли.
   - Это почему же? Где война, там и пожива. Военачальники всегда отдают завоёванный город, ну или там село, солдатам на день - таков неписаный закон.
   - Говорят, что так... - Бродяга опустил вилы, опёрся ладонями на верх рукояти. - Но те, кто грабит, и те, кого грабят, говорят об одном и том же по-разному. И тут уж с какой стороны окажешься... Я это на себе испытал в том селении на краю пустыни, где песок переходит в большую траву, что совсем не похожа на здешнюю.
   Братья разом умолкли, поняв, что чужак собирается поведать продолжение своих странствий.
   - Я войну, пусть это и была лишь стычка двух соседних племён, вкусил изнутри. И она совсем не походила на то, как ты её расписываешь, - обратился он к Тритору. - Не было там ни доблестных солдат, ни отважных поступков. Только дикие рожи, выныривающие из зарослей в ночном мраке, и заострённые копья, пронзающие всех без разбору, будь ты поднятым спросонья мужчиной или женщиной, стремящейся оборонить своих детей. Убийцы переступали через истекающие кровью тела, врывались в дома, вытаскивая всё то немногое, что там имелось, а потом бросали горящие факелы на крыши, крытые сухими листьями. Они намеревались спалить ту деревню дотла, убить всех мужчин, а женщин, скот и детей забрать себе... Но, если кого из грабителей удавалось зажать в угол, их растерзывали голыми руками за учинённые зверства. Треск пламени превратил тихую ночь, когда положено отдыхать и любить, в пляску смерти... Пока устроенный мною грохот не разогнал это опьянённое кровью и смертью людское стадо, успела выгореть половина деревни.
   - И что? Убийства на войне - обычное дело, - пожал плечами Тритор. - Мог бы что-то поинтереснее выдумать.
   - Я ещё не договорил, - оборвал его Георг. - Убийства - да, но мы ведь говорим о награде за совершённые деяния.
   - Ну и что ты получил в награду? - спросил Брин.
   - Пинок под зад, - процедил его братец.
   - О том, что получил я, расскажу чуть позже. Сначала о том, что получили ночные грабители. А они получили, как говорится, сполна.
   Той же ночью, когда ещё тлели их дома, а женщины рыдали над телами мужей, уцелевшие воины, ведомые сыном убитого вождя, обратились за помощью к старейшинам ещё одного племени, что обитало неподалёку, - носящим в волосах синие перья хищных птиц, гнездящихся высоко в горах. Сын вождя предложил за помощь в отмщении убийцам отдать свой народ им в повиновение. Понеся страшные потери всего за одну, ещё не успевшую закончиться ночь, его люди не могли более вести независимую жизнь. Такова была суровая явь того сурового края. Синепёрым же объединение сулило расширение владений и прибавку численности.
   Посовещавшись, старейшины прислушались к просьбам соседей.
   Следующей ночью объединённый отряд обрушился на деревню несостоявшихся завоевателей. Битва была долгой и кровавой. И закончилась, когда солнце поднялось высоко в небо. К тому времени племя захватчиков перестало существовать - все его мужчины, способные носить оружие, были убиты, равно как и бесполезные старики, дома их сожжены, а женщины, малолетние дети, скотина и скарб, перешли во владение Синепёрых, что в одночасье сделались сильнейшим племенем тех земель.
   Прекратило своё существование и приютившее меня племя.
   Тритор с показным равнодушием рассматривал свои обломанные ногти. Он мог уйти и не слушать, но не уходил. Как бы то ни было, конец истории его не впечатлил.
   - И там ты получил свои раны? Ну, на лице, и нога... и палец, которого нет, - заговорил и сразу смутился Брин.
   Бродяга покачал головой.
   - Нет, шрам на лице и хромоту я получил в другом месте. А так взволновавший тебя палец мне пришлось скормить мышу, когда мы с ним дрейфовали много дней на маленькой лодке посреди огромного моря совершенно без всяких съестных припасов. Я-то ещё мог потерпеть, а вот этот обжора...
   Брин с радостью усмехнулся шутке. Наверное, шутке.
   - Ты стал воевать в той пустыне?
   - Мне предлагали отправиться карать "преступивших кровь и союзы предков", но я отказался. Чужие козы мне были без надобности, да и ощутить копьё в собственных кишках как-то не хотелось. Пока воины решали свои дела, со мной заговорил шаман племени, или как там его называли - Проводник Душ. Сгорбленный старик с седыми космами до пояса и лицом, похожим на дубовую доску. Он жил не в деревне, а в пещере у гор, и пришёл после взрыва, когда всё уже было кончено.
   Шаман рассказал, что, поняв, какое горе обрушилось на его народ, он долго взывал к Духам-Хранителям, прося о помощи, даже принёс им в жертву свою кровь - старик показал запястье, кое-как обвязанное грязной тряпкой, но Духи более не откликались на его мольбы. А теперь шаман узнал, что сын вождя намерен "продать" свой народ за возможность отмщения. Он не попытался отговорить его, да и не стал бы никто уже случившегося слушать старика. Когда уцелевшие воины ушли, шаман увлёк меня в свою пещеру, как он сказал: отблагодарить за их спасение. Я ответил, что не за что меня благодарить, деревня-то была разгромлена. На это Проводник Душ ответил, что помогающий бескорыстно достоин вознаграждения вдвойне.
   Я жил у них достаточно долго, так что научился многим их словам, и понимал, что тот говорит от чистого сердца.
   Старик привёл меня в тёмную берлогу, захламлённую всяческим барахлом: сшитыми из цветастых лоскутьев амулетами, тотемными деревянными фигурами, а также вываренными черепами поверженных в прежние годы врагов, что теперь служили оберегами победителям (не очень-то действенными, как выяснилось). Раз его "добро" всё равно должно было перейти во владение шамана Синепёрых, то он не испытывал сожаления, если прежде что-то из этого досталось бы пусть и стороннему, но достойному человеку. Я отнекивался как мог, но меня, тем не менее, одарили. Заметьте, не за убийства, которых я и не совершал, а за спасение.
   Когда мы вышли из пещерного сумрака обратно под свет солнца, старик сказал, что мне лучше их покинуть - неизвестно, как изменится отношение к чужаку после Красной ночи. Я счёл его совет разумным и сразу ушёл из тех краёв.
   На прощание шаман признался, что ему тоже скоро предстоит отправиться в путь. Гораздо более дальний, нежели мой, хотя сам он не очень-то спешил туда. В племени мог быть только один Проводник Душ и у Синепёрых он уже имелся. Молодой и гордый. Старому же шаману предстояла встреча с предками их народа.
   На том моё путешествие по землям темнокожих людей, обитающих на границе песчаного моря, закончилось.
   Слова отзвучали, в конюшне повисла странная тишина, словно каждый из них ещё прислушивался к последним отголоскам рассказа. Рядом фыркали лошади, переступая в тесных стойлах. Пахло их потом и от соломенной пыли першило в носу.
   - Чем же тебя одарили? - поинтересовался Тритор. - Покажи нам. Докажи, что твои слова не простая выдумка.
   Брин, судя по всему, придерживался того же мнения. Георг не хотел расстраивать юнца, но сейчас показывать ему было нечего.
   - С радостью бы, только давно это случилось. С тех пор всё, что мне подарили, я распродал, чтобы прокормиться в дороге. Да и невелико было богатство - блестящие камушки да резные статуэтки животных. Чем ещё могло владеть полудикое племя?
   - Угу, - "понимающе" промычал Тритор.
   Брин всё равно улыбался - рассказ бродяги ему понравился.
   - Посмотреть мир - хорошее стремление, сам ему следую, - добавил Георг. - Сидя же в замке никакого умения не получишь и опытным воином не станешь.
   - Уж лучше сидеть в тепле, чем шляться неприкаянно. - Тритор остался при своём, и бредовые истории чужака, что работал за еду, его ни в чём не переубедили.
   - Каждому своё, - кивнул бродяга, возобновляя махать вилами.
   Брин вернулся к лошадям. Вскоре к нему подошёл брат.
   - Странный тип, этот твой новый приятель, - сказал он полушёпотом.
   Мальчик гладил протянутую морду чей-то смирной кобылы. Тёплую, словно бы бархатистую. Он подозрительно посмотрел на старшего. Но тот со скучающим видом ковырял носком сапога лежалую солому.
   - Ну и что? Он хороший человек.
   - И кто он такой на самом деле? Откуда пришёл? И эта его крыса... Кажется-то он безобидным, а всё же чужак. Хошь, не хошь, а надо держать ухо востро.
   - Это не крыса, а мышь, - поправил Брин. Он и сам хотел бы узнать побольше про бродягу. - У него шрамы по всему телу, я видел. Но ничего кроме этой истории он мне не рассказывал. Даже что в мешке лежит посмотреть не дал.
   - Что там может лежать? Жалкие пожитки.
   - Он его очень бережёт. У него там...
   Брин понял, что едва не сболтнул лишнего. А ведь его просили.
   - Что у него там? - Тритор уловил заминку.
   - Ничего. - Брин протянул руку над невысокой дверкой, вновь погладив подставляемую морду. Брат ещё подождал, но ничего нового ему здесь было не вызнать. Сплюнув, Тритор направился к выходу из конюшни.
   - Пойду, подышу свежим воздухом, а то тут слишком воняет, - сообщил он.
   Чистку стойл Георг продолжал до самого обеда. Брин всё время околачивался рядом, но кроме кратких шуток ничего не услышал. Мышь куда-то запропастился. Мальчик не сумел отыскать его, хоть и переворошил солому во всех углах. Он гладил лошадей постояльцев и заглядывал в их огромные влажные глаза. Ему казалось, что лошади хотят его о чём-то спросить, о чём-то очень важном. Только не могут. Потому в их глазах и застыл этот невысказанный вопрос.
   - Ты умеешь ладить с животными, - сказал бродяга.
   - Лошади - они самые красивые в мире.
   - Да. Но и в коровах, если присмотреться, можно найти свою прелесть. И в остальных тоже. Вот только кошек я не люблю.
   - Это потому, что у тебя мышь, - предположил Брин.
   - Наверное.
   Несмотря на раскрытые ворота, в конюшне становилось душно. Мальчик вышел на улицу и стал смотреть на дорогу, часть которой виднелась за дубом. По ней шёл непрерывный поток людей - в город и из города. Ехали поскрипывающие телеги, доносились голоса, собачий лай и происходило много чего ещё.
   - Пока хватит. - Брин вздрогнул, когда Георг неслышно подошёл сзади. - После доделаю. Так и скажем твоей матери. Давай, веди на кухню или куда там. Но сперва, надо ещё разок умыться.
   Мышь сидел на плече бродяги, на своём прежнем месте, оправляя усы. Не иначе, ему уже удалось разжиться чем-то съестным.
   Они сходили к бочке, где Георг снова шумно плескался в холодной воде, а потом долго отмывал сапоги. У него в мешке нашлась на смену вторая рубаха - вполне опрятная, пусть и застиранная сильнее прежней. Собирая волосы в косицу, он глянул на Брина сверху вниз и сказал, что теперь готов к сытному обеду. Мальчик повёл его на кухню. Мать должна была распорядиться, чтобы там накормили работника.
   Их посадили за стол у стены. Мимо бегали кухарки и разносчицы. От печи шёл жаркий ток, а воздух полнили клубы пара и разномастные запахи, по большей части весьма аппетитные. Мами сама налила бродяге чашку куриного супа, положив туда целую ножку. Были ещё варёные бобы с подливой, кусок хлеба, луковица и кружка молока. Брин попросил себе всё то же самое. Георг поблагодарил кухарку. Он и мальчик сидели с набитыми ртами и довольно перемигивались.
   Когда с бобами было покончено, бродяге подали вторую порцию - хозяйки на кухне не было, так что Мами и другие могли позволить себе некоторую вольность.
   Слухи о новом работнике стали сегодня центром обсуждения. А уж когда тот оказался весёлым и общительным - вовсе не грязным оборванцем, - интерес к нему только возрос. Бродяга всех и каждого благодарил за проявленную заботу.
   Мышь вновь исчез. Брин украдкой заглядывал под стол, пытаясь высмотреть его и опасаясь, что Мами, увидят хвостатого проныру, забравшегося в её владения, недолго думая, прихлопнет того.
   Наевшись, Георг откинулся на скамье, попивая молоко. От предложенного пива он отказался, сказав, что не любитель его. Слово за слово и он уже рассказывал кухаркам, как однажды ему довелось спасаться от стада диких кабанов, что загнали его на высокое дерево, где он просидел без малого два дня. А в дупле на том дереве жила очень запасливая белка, с которой он вёл отчаянную борьбу за её ореховые припасы. Мами и остальные посмеялись от души.
   Потом пришла Мария, и веселье пришлось прекратить.
   Хозяйка таверны, как полагается, была сердита. Брин подумал, что сейчас последует взбучка. И ошибся. Георг поднялся и предложил ей присесть к ним, немного отдохнуть от дневных забот. Как ни странно, Мария согласилась.
   - Определённо, что-то с тобой неладно, бродяга, - протянула она, уперев локти в столешницу и пристально рассматривая своего работника.
   Брин старался сидеть как можно тише, лишь бы не прогнали.
   - Будешь хорошо работать, может найму тебя подольше, чем на один день, - сказала Мария, продолжая сверлить его хитрым прищуром. - Даже заплачу звонкой монетой. Вечером посмотрим, какой ты трудяга. Там, глядишь, и о цене сговоримся.
   Брин уловил странные нотки в голосе матери. Он не понял, что за ними крылось, но словно бы ничего приятного. И то, что бродяге выпадала возможность подзаработать, этого не меняло.
   - Пара лишних монет никогда не бывает лишней, - только и сказал Георг.
   - Вот-вот, - подтвердила Мария. - Пара, а лучше десяток. Всё зависит от того, как будешь работать.
   Улыбнувшись его замешательству, хозяйка поднялась из-за стола. Прикрикнув на кухарок, чтобы меньше болтали и поскорее разносили обед, она покинула кухню.
   Мальчик и бродяга остались одни. Обед был съеден, пора возвращаться в конюшню. Георг убрал оставшийся кусок хлеба в карман - для друга, как он сказал.
   - Опять этот будет доставать, - проворчал Брин, идущий следом за ним.
   Улыбка вернулась в короткую бороду бродяги. День был замечателен, солнце ясно светило в небе и разве это не повод радоваться жизни?
   Двор таверны заполнился гомонящими людьми. Кто-то уходил, костеря на чём свет стоит эту "дыру", клянясь, что ноги его здесь впредь не будет. Кто-то напротив, подъезжал на телеге и орал, чтоб ему освободили дорогу. У коновязи ржали лошади, топчущие грязь в подсыхающих лужах, кудахтали расшуганные куры. На бродягу и его спутника никто не обращал внимания.
   В конюшне Тритора не оказалось. Брин вздохнул с облегчением. Георг помог какому-то купчику завести лошадь в вычищенное стойло и сразу взялся закладывать солому в другие.
   - Брин, - окрикнул он мальчика. - Сходи, если не трудно, принеси мой мешок. Я его оставил в огороде возле бочки. Только прошу, не заглядывай внутрь. Хорошо?
   Брин пообещал, что не станет, и выбежал наружу. Вернулся он нескоро. Встревоженный, с отпечатком злобы на лице.
   - Мешка нет... Его украли. И я знаю, кто.
   Георг выслушал весть спокойно, лишь меж бровей залегла глубокая складка.
   - Это Тритор взял! Он спрашивал меня про твой мешок, и я... я не сказал ему, что ты хранишь там что-то ценное. Но он всё равно понял! Это я виноват.
   - В общем-то, как я и говорил, там нет ничего ценного. - Бродяга делал вид, что не расстроен, но мальчик видел правду. - Так, всякие безделицы. Не переживай.
   Брин стоял в воротах конюшни и глядел, как бродяга растаскивает солому. Кулаки его были сжаты. Он думал о том, где мог укрыться братец с чужими вещами. Мальчик знал несколько укромных уголков, как в самой таверне, так и за её пределами - их-то и следовало проверить в первую очередь.
   - Я найду Тритора и заставлю его вернуть украденное! Дик, со мной!
   Более не теряя ни минуты, Брин убежал на поиски. Сонный пёс поднялся со своего лежбища, на котором продрых все последние часы, почесал за ухом, зевнул, лишь после чего вперевалку, но вполне бодро посеменил за мальчиком. Бродяга отметил, что если тот и припадал на заднюю лапу, то совсем немного.
   - Зря стараешься, - Георг посмотрел вослед Брину, потом продолжил работу. - Но, может, всё ещё и образумится само собой.
   ...Брин оббежал все дворовые постройки, даже залез на чердак. Он устал и запыхался. А все старания ушли в пустоту. Ворюга затаился в неведомом укрытии.
  
   Тритор не без основания полагал себя весьма предусмотрительным, и возможные поиски со стороны брата были им предвидены. Он ушёл подальше, на противоположный берег пруда за таверной, где в густом ивняке хранил лодку. Если малец не наврал, то, авось, и впрямь удастся разжиться чем-то стоящим. Хотя, верилось в такое слабо. Гнева бродяги он не опасался. Подобного проходимца никто не станет слушать, а уж о том, что у него украли какие-то ценности, и подавно. Уже завтра тот уберётся из их города. Как говорится, скатертью дорожка.
   Забравшись в лодку, Тритор принялся за осмотр добычи. Он положил тяжёлую ношу себе в ноги и распустил стягивающие тесёмки. Это не было первым воровство в его жизни. Парень склонился над распахнутой горловиной, заглядывая в тёмные недра. Там определённо лежало что-то большое и округлое. Что-то отсвечивающее жёлтым в пятнах солнца, пробивающихся сквозь ветви ивняка.
   Шлем - первым пришло на ум. Золотой шлем. Не может быть!
   Тритор протянул ладонь, намереваясь извлечь находку на свет.
   И с воплем отдёрнул руку.
   На его пальце, впившись острыми зубами, висело мохнатое тельце с непомерно длинным болтающимся хвостом.
   КРЫСА! Его поганая крыса! Забралась в мешок, словно только и ждала, чтобы он сунулся туда!
   Не прекращая кричать, Тритор замахал рукой, сбрасывая тварь. Но та вцепилась крепко. Парень взвыл от боли, чувствуя, как из него выдирают кусок мяса. Вся ладонь была в крови. Он уже хотел ударить ею о борт лодки - пусть он сломает себе кости, но и этой гадине не поздоровится!
   Крыса сама опустила его.
   Тварь спрыгнула на мешок, в котором устроила засаду. Морда вымазана алым. Алым же сверкают бусины глаз. Встопорщив дыбом шерсть, мышь зашипел на Тритора, давая понять, что так просто завладеть чужим добром ему не позволят.
   Парень отполз на противоположный конец лодки, зажимая прокушенную ладонь. Боль и страх смешались в нём, заставляя рычать от желания размозжить зубастую гадину в кровавое месиво, но и удерживая на безопасном расстоянии.
   Эта бестия покусала его! Да он её... да он...
   Мышь восседал на мешке, глядя прямо на него. Не нападая, но и уж точно не собираясь никуда сбегать. Тритор чувствовал, как его рассматривают, ждут, на что он решится дальше, готовясь при необходимости повторно пустить в ход игольчатые зубки. Мышцы зверька были напряжены как пружина.
   Весло в сарае, чтоб не спёрли... А, Бездна с этим мешком!
   Лучше смотаться от греха подальше и хорошенько промыть рану. Он вернётся, когда эта тварь уберётся отсюда. Не останется же она сидеть здесь.
   Мышь словно прочёл его мысли. Парень только приподнялся с поперечины, когда хвостатый охранник, тонко заверещав, бросился к нему. Тритор прикрыл лицо ладонями. Мышь прыгнул. Вцепился коготками в его безрукавку, вскарабкался по ней на плечо и там замер. Весь сжавшись, Тритор тоже замер. Всё произошло так быстро... ненормальность!.. что им овладела полнейшая растерянность. Он едва сдержался, чтобы не обмочиться.
   Не сразу он осмелился опустить ладони и скосить глаза вбок.
   Мохнатое создание восседало на плече. Внимательно гладя на него. Глядя на него. Держась коготками, что пропороли ткань, и покалывание от которых Тритор ощущал кожей. Тварь дожидалась, когда он перестанет трястись. Двух мнений тут быть не могло.
   Взирая вытатащенными глазами, он медленно сжал окровавленный кулак. Мышь оскалил сахарные зубки в "улыбке"... Тритор столь же медленно опустил руку.
   Мышь дёрнул мордой. Потом ещё раз. Тритор подумал, что сходит с ума. Хвостатая бестия придвинулась ближе к его уху. Слабенькое дыхание коснулось вывернутой, жутко напряжённой шеи. Мышь вновь дёрнул мордой. Будто чего-то добиваясь, на что-то указывая.
   Тритор проследил за кивком. Зверёк указывал на мешок бродяги.
   Он вернулся взглядом к своему плечу. Мышь "ухмылялся". Слазить и отдалять зубы от человеческого уха он был не намерен. Кивок на мешок повторился.
   Страшась малейшего неуклюжего движения в раскачивающейся лодке, Тритор приблизился к мешку. Осторожно стянул обратно тесёмки, так и не узнав, что лежит внутри. Мышь оставался спокоен. Значит, всё делалось правильно.
   Парень слабо хихикнул, скорее пискнул. Если намёк был понят верно, то избавиться от своего спутника он мог лишь при одном условии. И Тритор собирался его выполнить. Лишиться уха, а тем более глаза, никого не прельщало.
  
   Когда Брин возвратился в конюшню, Георг закончил вычищать стойла, в том числе и те, что были заняты, переведя из них лошадей в свободные. Он снёс старую солому в кучу за конюшней и теперь догребал мусор из прохода.
   - Я не-не нашёл его, - признался мальчик. В глазах, как и в горле у него стояли слёзы. - У-убежал куда-то... ворюга!
   Бродяга подошёл и потрепал его по волосам.
   - Всё образумится, - пообещал он. - Твой брат одумается и вернёт взятое.
   Брин в этом сомневался, но спорить сил у него не было.
   - Помоги лучше мне заложить в ясли сено, - сказал Георг.
   Мальчик утёр нос. За работой в самом деле было проще. Нет, не забыть, но как-то смериться с ужасной несправедливостью, случившейся по его вине.
   Ничего! Когда Тритор придёт домой, он заставит его вернуть украденное. Пока Брин не знал как именно, но заставит. Он поклялся себе в том.
   Нынче лошади в конюшне при таверне "Сивый мерин", что на городской выселке, пребывали в чистоте и даже сытости, чего здесь не случалось давненько. Таская вилами охапки сена с сеновала, Георг неизменно гладил спутанные гривы, получая в ответ благодарственные тычки сопящими носами, глубокие влажные глаза лошадей лучились теплом. Такие же знаки признательности доставались и мальчику.
   Время проходило незаметно. Брин не смог бы сказать, сколько уже минуло с обеда. Почти никакой слабости после болезни и безрезультатных поисков брата он не испытывал. А в то, что они познакомились с Георгом только этим утром, не верилось вовсе. Казалось, они знают друг друга уже многие годы. Сейчас бродяга почти не разговаривал с ним, но установившаяся в конюшне тишина, полная молчаливого покоя, была приятна.
   Появление плюгавого мужичка в телогрейке и сбитой на затылок шапке, пришедшего за кобылой в серых яблоках, немного оживило их.
   А затем мирный покой был нарушен окончательно и бесповоротно.
   Причиной тому послужили донёсшиеся со двора возгласы. Вначале Брин подумал, что возвращается брат, и злоба колыхнулась в нём с новой силой. Но Тритору незачем было так орать, да и не его это голос. Хриплые вопли приблизились, стали разборчивее.
   - Кто это так голосит? - спросил Георг.
   - Сейчас увидишь. - Брин уже понял, кто являлся источником криков. Была б его воля, он пожелал бы никогда в жизни не слышать этого противного голоса.
   Бродяга отряхнул рубаху от повисшей на ней соломы и посмотрел на ворота. Горлопан явно направлялся в конюшню. Брин встал рядом, с угрюмым выражением.
   Ждать им пришлось недолго. Полуприкрытые створки распахнулись во всю ширь от резкого рывка. В них прошёл невысокий крепко сбитый, но уже подоплывший от годов и в большей степени от выпитого пива "сеньор". Непокрытую голову его украшали залысины, а кожаную куртку нашитые на неё железные бляхи. Он тянул за уздцы оседланного жеребца, одновременно грозя кому-то во дворе свободной рукой и продолжая при этом надрывать горло:
   - ...чтоб я тебя здесь больше не видел! В следующий раз получишь уже в рыло! ЧТО?! НУ, ПОВТОРИ!.. Пошёл отсюда, я сказал!
   Конь упирался, мужик шлёпнул его ладонью. Не прекращая сыпать проклятьями, поволок в стойло. В ворота мимо них протиснулся Дик, нагулявшийся на свежем воздухе и теперь возвращавшийся на своё обычное место лёжки.
   - Шелудивая псина! - попытался пнуть его горлопан. Пёс отпрянул.
   - ЭЙ! - Брин кинулся к воротам, готовый немедленно наброситься на обидчика.
   Только сейчас тот обратил внимание, что в конюшне находится ещё кто-то.
   Мальчик поманил к себе Дика и стал гладить его, волчонком косясь на мужика. Бродяга переместился поближе к ним. Внешне его поза оставалась непринуждённой, лишь губы сжались в прямую линию.
   Буян узнал Брина. На небритом лице растянулась усмешка.
   - Ба! Кто тут - мальчик-Брин и не один. Никак меня встречаете? Одобряю... Эй, косматый, возьми коня. И накорми, как следует. Я... пла... проверю потом. Смотри!
   Мужик был навеселе. Оттого, очевидно, и проистекала его громогласность. Но Брин сказал бы, что это не так. Арбас вёл себя ничуть не лучше, будучи и трезв. Что случалось нечасто, ведь, в глотке у него постоянно горело, и этот огонь требовал, чтобы его заливали отнюдь не простой водой.
   Георг не двинулся с места. Чуть скособочившись на больную ногу, он сложил руки на груди, показывая тем, что разговоры в таком тоне его не касаются. Брин шумно сопел рядом. Арбасу подобное к себе невнимание пришлось не по душе.
   - Ты что, глухой?! - рявкнул он. - Я велел взять мою лошадь!
   Бродяга не шелохнулся. Зато Брин уже не мог сдерживаться:
   - Арбас, замолчал бы ты! Сам заведи свою конягу, мы тебе не прислуга.
   Мужик аж поперхнулся. Бросив поводья, он сплюнул себе под ноги и двинулся к ним. Куртка и засаленная от долгого бессменного ношения рубаха закатаны на волосатых ручищах до локтей. Так, чтобы были видны мышцы предплечий. Равно как и сбитые костяшки пальцев.
   Дик, чей загривок сжимал Брин, зарычал. Уголок слюнявых губ обнажил жёлтые сточенные клыки. Арбаса это не остановило - его сапоги при необходимости быстро покажут псине, с кем той лучше не связываться. И не ей одной!
   - Ща чья-то рожа сделается ещё покоцаннее.
   Он не сбавлял хода, пока до бродяги и укрывшегося за ним Брина не осталось всего несколько шагов. Сопляк был ему не нужен, а вот для его молчаливого дружка Арбас имел пару ласковых. Он рассчитывал, что незнакомец сдрейфит и бросится извиняться, или попросту сбежит. И то и то годилось.
   Брин с Диком действительно попятились. Их приятель и бровью не повёл, всё так же стоя со сложенными на груди руками.
   Арбас сделал ещё шаг. И остановился.
   - Я... - В горле совсем пересохло. - Я...
   "Сейчас бы выпить. - Мелькнула неуместная мысль. - Где-нибудь подальше отсюда".
   Стоящий перед ним малый был вовсе не малый, как виделось поначалу. Вблизи незнакомец оказался выше ростом, и телом крепок, как заправский кузнец. Влажная от пота рубаха облепила могучие мышцы груди, а эти плечи могли запросто поднять гружёную телегу. Да он просто громила, каких свет не видывал! И его рост, не иначе как, увеличивался тем больше, чем дольше на него глядеть. Арбасу даже пришлось задрать подбородок, чтобы видеть неподвижные льдистые глаза и непроницаемое, словно выточенное из куска гранита лицо. Это лицо было сурово.
   - Я...
   Мальчишка что-то спросил. Бродяга ответил, не оборачиваясь и едва разжимая губы. Арбас не разобрал слов, хотя был совсем рядом. Громила между тем сам подошёл к нему. Медленно протянул руку, взял его, пребывающего в каком-то оглушённом ступоре, за шкирку. Развернул вокруг. И пинком колена под зад, отправил по направлению к выходу. Арбас не брыкался, даже не подумал сопротивляться, отчётливо понимая, что сейчас это выйдет стократ дороже.
   С невнятным звуком, похожим на овечье блеяние, полусогнувшись, он прорысил с дюжину шагов, аккурат до ворот, где споткнулся и растянулся в полный рост, вылетая уже во двор. Вослед ему неслось глухое гавканье.
   Треснувшись о влажную после дождя землю, Арбас принялся фыркаться и материться. Грязь залепила глаза, набилась в рот, но она же разом прояснила сознание. Оцепенение спало, речь вернулась к нему. Не говоря уж о ярости!
   Кровь ударила в голову. Арбас вскочил и рванулся обратно в конюшню... Для того, чтобы вновь замереть в воротах. На улице слышались голоса толпящегося у таверны народа, женский смех (может и на его счёт), скрип подъезжающих телег. Здесь же, внутри, висела гробовая тишина: не фыркали лошади и псина заткнулась. Ни единого звука не доносилось снаружи, лишь кружились пылинки в солнечных столбах и эти двое безмолвно глядели на него.
   Что за наваждение?
   Ему сделалось плохо: тошнило, в ушах давило, ноги стали как ватные.
   "Лучше бы убраться отсюда подобру-поздорову. И как можно скорее".
   Мысль была стойкой, неоспоримой. Никогда ещё в жизни Арбас не был ни в чём так уверен, как в этом.
   Он схватил бесхозно топчущегося коня под уздцы. Он не сводил взора с огромной, подпирающего стропила каменной башки. Он сбегал, сбегал как слабак, как получивший оплеуху щенок. Но с этим не поспоришь. Желудок крутило. Голова трещала, она была необъяснимо пустой и одновременно, словно набитой шерстью. Мысли вязли в ней, не находя выхода. Ноги сами волокли его из конюшни.
   Арбас помотал головой. Горячий пот стекал ручьями по щекам.
   Что с ним? Он заболел? ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА!
   - Уйди.
   Голос бесцветный. Как если бы заговорил не человек, а тот же камень. И он приказывал. Неповиноваться ему - смерти подобно.
   Арбас выбрался спиной вперёд на улицу. Давление немного спало.
   Он в явном проигрыше и потому уйдёт (от чего? почему? нет ответа). Но он вернётся! Последняя мысль зажгла толику уверенности:
   - У меня связи... с лордом Бруксом!
   Взгромоздившись в седло, он заорал благим матом на перекрывших дорогу зевак и помчался в сторону города. Про намерение пропустить пару стаканчиков забылось напрочь. В его прояснившейся, но по-прежнему ненормально пустой голове билась единственная мысль, за которую Арбас цеплялся, как утопающий за обломок мачты.
   "Я вернусь... И тогда мы поговорим уже по-другому!"
  
   Брин дождался, когда Арбас исчезнет, после чего повторил свой вопрос:
   - Что это с ним?
   В ходе недолгой стычки удивление незаметно вытеснило страх, что овладел им поначалу. Оно же не отпускало и теперь. Крикун Арбас, всегда только и ищущий, с кем бы подраться, был сам не свой. Брину на миг показалась, что и Георг словно бы стал другим. Странным. Нет... страшным. Мальчик моргнул, и когда вновь взглянул на него, бродяга улыбнулся ему. Значит, показалось. С ним, но не с Арбасом.
   - Что...
   - Я не знаю, - ответил Георг.
   Отвернувшись, он подхватил вилы и продолжил закладывать сено в ясли. По его голосу было ясно, что он не станет ничего объяснять.
   Брин не настаивал, но он не мог не заметить:
   - Арбас сказал, что вернётся. Тебе надо скорее уходить отсюда. Я попрошу мать заплатить хотя бы за полдня... А то будет хуже.
   Хмурое лицо Георга немного просветлело:
   - Обо мне не беспокойся.
   Не беспокоиться у Брина как раз не получалось. Даже он был наслышан о том, кто такой Арбас. И что его угрозы не стоило списывать лишь на пустую браваду.
   - Раньше Арбас служил стражником у лорда. Но потом его выгнали, застав как-то на службе пьяным вдрызг. Так говорят. С тех пор он и озлобился... Он плохой человек, с ним никто не связывается.
   Бродяга не отрывался от работы.
   - Он к матери клеился, - сам не зная зачем, добавил Брин, - но получил от ворот поворот. И всё равно продолжает ходить к нам.
   - Всё будет хорошо. Не думай об этом. Не хватало ещё всякого сброда бояться.
   Снова этот ледяной взгляд, где за улыбкой и внешней сдержанностью крылось... то, чему мальчик не находил подходящего слова. Вероятно, в силу малого возраста и столь же малого жизненного опыта. Но ему, по крайней мере, "это" не угрожало. Брин постарался приглушить в себе тревогу. Он потом ещё поговорит с бродягой и постарается убедить его уйти... Георг отвернулся, и мальчик против воли облегчённо выдохнул. Было в этом человеке что-то, что и его заставляло поджимать пальцы на ногах, если тот смотрел в упор. А уж на Арбаса бродяга смотрел, и ещё как.
   Тишина вернулась в конюшню ненадолго. Стоило одному крикуну оставить их, как объявился другой. Его приход удивился Брина даже больше. Но тут страхом и не пахло - тут пахло ненавистью!
   - Ты!
   Вошедший, вернее вбежавший, Тритор не обратил на попытавшегося заступить ему дорогу мальца никакого внимания, устремившись прямо к Георгу. В руках он нёс вещи бродяги. Брин заметил мешок - вор, он так и знал! - но странное поведение брата не дало ему немедленно обрушиться на похитителя с кулаками.
   Тритор двигался спешно, но как-то неуклюже, ссутулившись, и голова повёрнута набок, будто он всё пытался что-то разглядеть у себя на плече. Мальчик молча следил за тем, что брат собирался делать дальше. Не просто же так он сюда пришёл, тем более с ворованным.
   - Убери, ради бога! - взвизгнул Тритор, едва не хватая Георга за руки.
   - Это всего лишь маленькая мышка, - сказал бродяга. - Ты боишься мышей?
   - Убери от меня свою тварь! - Тритор всё выворачивал шею набок, но даже не пытался смахнуть то, что ему там мешало.
   Только тут Брин разглядел мыша.
   Альбинос восседал на плече брата, щеря мелкие зубки. Крики и почти что слёзы ворюги его нисколько не заботили.
   - Снимиии... - взмолился Тритор. - Я всё принёс обратно!
   Георг медлил, желая его ещё "помучить". Затем протянул ладонь. Мышь сразу перебрался на неё, и, цепляясь коготками, заполз на плечо.
   Тритор мигом отскочил подальше. Остановился, сообразив, что чужое имущество всё ещё у него. Поджав губы, приблизился и положил мешок у сапог бродяги. Тот по этому поводу и бровью не повёл в отличие от Брина, который смотрел на брата во все глаза. Георг оказался прав! Но как у ворюги очутился мышь?
   Тритор хотел сказать что-то ещё. Все слова в данной ситуации звучали бы никчёмно, но он выдавил из себя:
   - Извини.
   И направился обратно на улицу.
   Георг окликнул его, когда тот был уже у ворот.
   - Подожди, парень. Вернись. Я бы хотел тебе кое-что дать... на память. Чтоб сгладить эту маленькую неприятность. Если ты не против, конечно?
   Тритор замешкался. Потом всё же подошёл. Лицо напряжено. Он ждал подвоха. Кто знает этого шрамника? Ещё с кулаками набросится... Георг ссадил мыша на перегородку стойла. Сам склонился к мешку, отстранил морду подошедшего обнюхать незнакомый предмет пса, развязал тесёмки и стал что-то искать внутри.
   Проверяет, всё ли на месте, - мелькнуло у Тритора. Но он предпочёл придержать свои мысли при себе. Не справился с какой-то мышью, пусть и... белой, что теперь языком трепать.
   Пересчитывал ли бродяга свои вещи - неизвестно. Но вот он нашёл, что хотел. Выпрямился и протянул глядящему на него исподлобья парню старые и высохшие от долгого ношения на солнце кожаные ножны.
   В ножнах лежал широкий слегка выгнутый нож, рукоять которого заканчивалась крупным тёмно-зелёным камнем.
   - Что это? - Тритор не спешил принимать протягиваемый ему предмет.
   - Подарок. Мой тебе. От чистого сердца. Чтобы от нашей встречи сохранились хорошие воспоминания. И как напоминания о некоторых жизненных уроках... Но в основном - просто подарок. Мне он без надобности, а тебе, глядишь, пригодится. Ты ведь собираешься попутешествовать. Бери. Металл превосходный. Ножны, правда, поистрепались, захочешь новые - подберёшь сам.
   Тритор медлил. Казалось абсурдным, что после всего бродяга разговаривает с ним, как старый приятель, да ещё вздумал подарки дарить. С чего бы такая щедрость? Совсем даже не с чего.
   Камень, заменявший набалдашник, тускло поблескивал - лучик света падал на него из дыры в крыше. В изумрудной глубине плавала искра, будто внутри камень заполняла вода. Стальную перекладину рукояти украшали причудливые завитки.
   Георг держал нож в вытянутой руке. Взгляд Тритора становился всё более отстранённым. Наконец парень протянул ладонь. Сжал показавшуюся ему шершавой и тёплой кожу ножен. Ещё раз посмотрел на бродягу. И нож перешёл в его владение.
   - Почему? - Раскаявшийся не по своей воле вор осторожно вертел подарок. На ножнах имелась застёжка, позволявшая крепить их к ремню на поясе. - Я... тебе, вроде как, не за что быть со мной столь щедрым и любезным.
   - Может и так, - не спорил бродяга. - Все мы порой совершаем совсем не то, что следовало бы. А порой наоборот. Тут главное вовремя разобраться, что к чему.
   Тритор не знал, что ответить.
   Георг, видимо, решил, что в данном вопросе они разобрались. Отнеся свой мешок в угол, бродяга вернулся к вилам.
   - Достань. Чего тянуть-то? - сказал он парню.
   Тиртор всё пытался понять доводы этого странного человека. Получалось плохо... Но не возвращать же подарок. Да и чувствовалось, что назад его не примут.
   - Ну, - подошедший Брин, разом утративший свою боевитость, не обременял себя столь долгими раздумьями. - Давай, покажи!
   Аккуратно, словно величайшую ценность, Тритор отстегнул ремешок, крепящий нож в ножнах, и потянул его наружу. Лезвие вышло с чуть слышным шелестом. Ребристая деревянная рукоять тоже была потёрта, и именно от того очень удобно легла в ладонь. Матово блестящая сталь с желобком посередине - первосортная, даже неопытный в подобных вопросах взгляд сразу понимал это. Закалка, прошедшая испытание временем. Остроту заточки лучше было не проверять, если не желаешь порезаться. Вдоль желоба тянулась надпись из причудливых витиеватых символов. Или это переплетались ростков какого-то растения?
   Подобный клинок сделал бы честь и лорду.
   Тритор крепко сжал нож в ладони и вновь вопросительно покосился на Георга, занятого делом и вроде как не обращавшего на них внимания.
   - Он твой, - почувствовал его взгляд бродяга. - Славный, правда?
   - Да...
   Водивший кончиком пальца по желобку с выбитыми возле него завитками Брин был более красноречив:
   - Красотища! Это не просто какой-то ножик, это - королевский нож!
   В словах мальца звучало не только восхищение, но и обида. Укравшему чужие вещи брату, пусть потом он и вернул их, - что мало его оправдывало! - досталось такое богатство. Тритору, а не ему! Как тут не обидеться? Брин старался не показать этих чувств. Очень старался.
   - Заметили? - Георг привалился к перегородке, оглядев стоящих плечом к плечу братьев. Старший не выпускал из рук подарка, хотя младший тоже хотел подержать его. - Этот нож особый. И я имею в виду не внешнюю отделку и то, что, будучи раз заточен, он более почти не требует правки. Он особый внутри.
   Братья подняли на него взгляды.
   Бродяга взял в рот соломинку. Словно очередную свою историю он поведал им:
   - Я рассказал, что со мной случилось в том далёком краю, и как старый шаман одарил меня некоторыми из сокровищ своего племени. Этот нож был среди них.
   - Но ты же всё истратил! - Брин всегда мог похвастаться отменной памятью.
   Бродяга пожал плечами:
   - Скажем так, кое-что ещё осталось. Буквально пара вещиц.
   - И тебе не жалко?
   - Ничуть. Любая вещь жива, пока она кому-то нужна и находит применение, а не лежит мёртвым грузом.
   - Что же в нём особенного? - в свою очередь спросил Тритор.
   - Хм... не сказал бы, что это столь уж полезное свойство, - усмехнулся Георг в бороду. - Но, если тебя терзает неуверенность в чём-либо, если имеется сразу несколько возможных решений одного и того же сложного вопроса, и ты колеблешься, не в силах выбрать верного, этот нож поможет тебе.
   В глазах Тритора проступила тень былой издёвки:
   - Как поможет? Заговорит что ли?
   - Всё гораздо проще. Если выбрано тобой решение верное, то бросив нож, например, в какое-нибудь дерево или лучше бревно, ты непременно попадёшь в цель. Если решение ошибочно - нож никогда не вонзится лезвием. Будет бить плашмя или ты вовсе промахнёшься... Да, даже с самого близкого расстояния.
   Уже открывший рот Брин вновь закрыл его.
   А вот у Тритора нашлось, что спросить. И по существу.
   - Кто определяет, какое решение действительно верно? Сама эта штукень из дерева и металла? - Он повертел в руках острую сталь. Та никак не отреагировала на обращение к себе.
   - Может и сам нож. А может и кто другой. - Георг поднял взор к потолку. Или ещё повыше. - Как бы то ни было, потом всегда выясняется, что "нож" был прав.
   Брин возможно и поверил, но Тритор был почти уже взрослым мужчиной, а мужчине не престало верить в сказки. Тем более, столь сомнительные. Скорее всего, выдуманные прямо на ходу.
   - Проверим? - предложил он с самой располагающей улыбкой.
   - Отчего ж не проверить, - согласился Георг.
   - Ну, ладно. - Тритор облизал губы. Повертел в руках рукоять ножа, подыскивая себе мишень. - Ладно...
   Столб в углу конюшни, на котором висели части старой сбруи, вполне годился на эту роль.
   - Я тут кое-что задумал, - сказал парень. - Например, как следует заехать кое-кому в ухо, чтоб впредь уважительнее относился к старшим. Решение-то верное, с какой стороны ни взгляни, но можно и проверить.
   Брин немедленно взбрыкнул, гневный ответ уже лежал у него на языке. Только испытание... он хотел увидеть результат.
   - Бросай, - подбодрил Георг, поглаживая взобравшегося на руку мыша.
   Тритор примерился, отвёл руку с ножом вбок - бродяга отметил, что бросать ножи тот совсем не умел - и резко швырнул. Нож мелькнул в воздухе размытым росчерком, жалобно звякнул и отскочил от столба в кучу соломы.
   - Ха! - воскликнул Брин. На всякий случай он держал Дика за шею, чтобы тот оставался на безопасном отдалении.
   - Да-да, - протянул Тритор. - А если ещё разок.
   Он сходил и подобрал нож. Отошёл не прежнее место. Теперь приметился получше. Серебряный промельк, звон и прежний результат.
   - И ещё разок, чуть ближе. - Парень, похоже, собрался бросать, пока не добьётся своего. Самый наглядный способ доказать чью-то брехню.
   - Хватит, - велел Георг.
   Тритор воззрился на него с показным удивлением:
   - Ты сам отдал мне нож. Так почему я не могу с ним немного потренироваться?
   - Забыл предупредить. Не стоит зря испытывать судьбу. Особые вещи они такие - не терпят к себе пренебрежительного обращения.
   - Конееееечно! - Тритор во второй раз сходил за ножом. Обтёр его соломой. И не стал больше бросать.
   Он не верил в волшебные свойства этой вещицы. Очень славной вещицы. Но и расставаться с ней не желал, равно как и портить впустую. Нож был ценен сам по себе, без всяких надуманных применений.
   - А что у тебя ещё есть в мешке? Можно, я посмотрю - одним глазком?! - Брин был уже у мешка. Более того, развязывал стягивающие его тесёмки.
   - НЕТ! - рявкнул бродяга.
   Мышь тоже взвизгнул. Спрыгнув с руки хозяина (высота была немалой для его размеров), он устремился к мальцу. Дик заскулил и попятился. Вскрикнул и Брин. И не столько от боли, сколько от испуга. Но и от боли тоже - тесёмки мешка вдруг сами собой стянули ему запястье, да так, что он не сразу сумел его освободить.
   Ничего не понимая, Брин уставился на свою руку с красным рубцом на коже. Потом на Георга. Перевёл округлившиеся глаза на брата и снова на бродягу.
   - Я же просил не заглядывать туда, - сказал Георг. - Мы ведь договорились.
   Брин продолжал смотреть на бродягу с нарастающим страхом. Нижняя губа его задрожала. Взгляд подёрнулся мокрой пеленой.
   Мышь между тем вскарабкался по одежде Брина. Тот инстинктивно дёрнулся и хотел отшвырнуть его, но зверёк уже добрался до его плеча и... щекотал своими усами шею. На уме у альбиноса не было ничего плохого. Мальчик тяжёло дышал, не понимая, что только что произошло.
   Ему показалось?.. Рубец на руке горел огнём, не оставляя никаких сомнений.
   - Что это было? - Тритор тоже ничего не понял. - Брин, отойди от его вещей! С этим типом лучше не связываться.
   Младший послушно отступил. Восседающий на нём мышь тихо пискнул.
   - Не выдумывай глупостей, - сказал бродяга. - Если я напугал тебя, Брин, извини - я не хотел.
   - Ты колдун? - почти беззвучно прошептал мальчик, переместившись ближе к брату. Глаза его были как две монеты.
   - Не выдумывайте, повторяю вам. Просто не трогайте мой мешок и всё. - Георг отвернулся, давая понять, что на этом их разговор закончен.
   Братья больше ни о чём не спрашивали. Но и из конюшни не ушли. Мешок лежал в углу, Брин не приближался к нему и на пять шагов. Дик задремал, сопя во сне. А спустя время тяготившего всех молчания, вновь возникли разговоры. Бродяга рассказал о том, в каких городах ему доводилось бывать раньше, и что интересного там видел. Когда-то он даже выступал в странствующем цирке, где дрессированный мышь пользовался особым успехом. Постепенно напряжение спало, пусть и не до конца. На Георга братья теперь смотрели другими взглядами.
   ...Погожий осенний день между тем клонился к закату.
   Новый работник успел не только вычистить конюшню, но и кое-что в ней подремонтировать. Двое его помощников также усердно пилили и стучали молотками. Младшему доставалось что попроще, он только оправлялся после хвори и ему не следовало потеть, хотя, по заверениям Брина, никакой слабости он не чувствовал. Вместе же дело ладилось быстрее.
   Шум и столпотворение у таверны нарастали с тем, как солнце опускалось всё ниже, а трудовой день сменялся вечером и возможностью пропустить стаканчик перед сном. В конюшню завели ещё нескольких лошадей. Брин заложил им сена.
   Посетители у Марии не отличались изысканностью, состояв по большей части из мастеровых, мелких служащих и прочей разношёрстной компании, проживавшей в ближайшей округе. Над общим гвалтом, втекающим в двери таверны, раздавался высокий женский смех - местные гулёны сходились на "вечернюю смену". Можно было быть уверенным, что Мария взимала с них приличную плату за право подбирать клиентов в своём заведении. Ведь удобно - для ухажёров всегда имелась свободная комната наверху. Сплошная выгода для того, кто умеет её не упустить.
   ...Когда проникающий через маленькие оконца свет совсем потускнел, Георг решил, что на сегодня работы хватит. Они ополоснулись в огородной бочке, после чего Тритор сходил за масляной лампой, которую повесил у ворот конюшни. Брин тоже отлучился, но уже на кухню, вернувшись с кувшином прохладного кваса. Втроём они сидели на лавочке, привалившись к брёвнам нагретой за день стены. У их ног лежал пёс. Над ним вилась муха, и он лениво отгонял её, взбрыкивая головой. Небо темнело, его голубизну застилала серая вуаль. Дела были сделаны. Они отдыхали, смотрели на людей, заполняющих двор, входящих и выходящих из таверны. Ждали ужина.
   - Скоро гульба начнётся. - Тритор достал нож и теперь вертел его в руках. - Да, пивка выпить бы неплохо.
   Брин тоже глазел на подарок Георга. Когда брат обмолвился о близящейся гульбе, он поморщился.
   Бродяга потягивал квас из кувшина и любовался на то, как алое небесное колесо закатывается за лес по другую сторону двора и дороги. Верхушки сосен обрисовало чётко, как по трафарету. Мышь вновь куда-то подевался, но к тому уже привыкли. Вернётся, когда захочет. Бродячие кошки ему были не страшны.
   От солнца остался крохотный кусочек, в вышине готовились проклюнуться первые звёзды. Ветер посвежел. Георг настоял, чтобы Брин застегнул куртку до последней пуговицы. Сделав это, мальчик глянул на скопище у дверей в таверну и ткнул локтём брата, который всё никак не мог налюбоваться на свой подарок.
   - Вон твой друг идёт.
   Тритор равнодушно поднял взгляд. Пригляделся сперва к толпе, потом перевёл его на подъездную дорогу. Скривился.
   По самому краю двора, держась подальше от разгульной компании, не к входу, а прямо к ним плёлся сгорбленный старик. В грязных лохмотьях, с всклокоченной седой бородой и нетвёрдой походкой, от которой шарахались ещё не спящие куры. Большая плешивая голова его болталась, низко склонившись на грудь.
   Все, не исключая пса, уставились на нищего.
   Старик остановился, не доходя до них пары шагов. Беззубый рот сполз на сторону, что, видимо, означало улыбку.
   - Тииит, дуууук, шо сиишь тут... а?
   Порыв ветра обдал отдыхающую троицу духом прелой кислятины.
   - Подзаборник, шёл бы ты куда подальше. Не до тебя, право слово.
   Тритор отвернулся. Старика это ничуть не смутило. Остальных он словно вовсе не замечал. Может, так оно и было.
   - Дааай стаааму алеке медашку... а? Гоооло гаит... сил нет.
   - Сказал же - иди отсюда! - уже резче бросил парень. - Нет у меня денег! И были б, не дал.
   - Ааалка стаааму алеке... а? - прошепелявил старик. Пошатнулся. Его повело в сторону, он с трудом выровнял положение. Хотя в его состоянии грохнуться наземь было бы не худшим исходом.
   - Иди, поищи богачей в другом месте. Здесь таких отродясь не водилось.
   Старик взирал на Тритора, покачиваясь камышом на ветру. Куда-либо уходить он не собирался. Некие сложные процессы происходили в его выжженном алкоголем разуме, и для их завершения требовалось время.
   - Это Подзаборник, - шепнул Брин Георгу. - Он... ну, мать говорит, что он просто пьянь, а другие говорят, что он юродивый. Ты знаешь, кто такой юродивый?
   Бродяга утвердительно кивнул.
   - Он спит, где попало, и постоянно пьёт, а сам еле ходит, - продолжил быстро тараторить мальчик, довольный, что ему нашлось, что рассказать. - Никого у него нет, и никто не знает, откуда он тут взялся. Говорят, он всегда был попрошайкой. Трит как-то пожалел его и дал медяк на опохмел. Так он запомнил и теперь, когда увидит, просит ещё. Уж мы его и гоняли, и... А он всё равно является.
   - Бе-нова алеку не ааалка, - очнулся старик. - Умёт беееный алека, нико не вспооомит... а? Умёёёт...
   - Скорей бы, - процедил Тритор.
   Брин разглядывал старика и думал: неужели и он когда-нибудь станет таким же морщинистым, беззубым и горбатым? Таким же вонючим. Отвратительным. Нет - такого не могло быть.
   А вот Георг зачем-то поднялся с лавки. Пошарил в карманах и извлёк горсть медяков, словно того и дожидавшихся, чтобы их отдали какому-то забулдыге.
   - Возьми, бедный человек, - он протянул деньги Подзаборнику. - Поешь, как следует. И выпей, если без этого тебе никак.
   Нищий уставился на Георга, будто бродяга только что возник перед ним, словно из-под земли. Медленно протянулись трясущиеся ладони, сложившись лодочкой. Бродяга пересыпал в них мелочь. Старик сжал деньги в кулаках. Должно быть, он уже и не помнил, когда ещё был настолько богат.
   - Зачем тебе это? - подивился Тритор. - Он всё равно пропьёт их. А потом будет влачиться за тобой целый год и просить ещё.
   Бродяга вернулся на своё место.
   - Дооообый аспо-ин.
   Подзаборник принялся кланяться, кое-как сохраняя устойчивое положение. Подступил ближе, собираясь то ли пожать бродяге руку - что само по себе было сомнительным удовольствием, то ли поклониться ему прямо в ноги. Брина замутило от усилившейся вони, и он отстранился.
   Старик долго, почти в упор рассматривал бродягу. У мальчика даже мелькнула мысль, не уснул ли тот стоя. Тритор же понадеялся, что у "вонючки" прихватило сердце, и он сейчас отдаст концы. Но тогда придётся возиться с телом - опять заботы.
   Подзаборник заговорил. Каким-то иным голосом. Тягучим. Проникновенным. Пьяных мычаний в нём и тех почти перестало слышаться.
   - Это ты... я узнааал тя. Той шааам... Ты венуся! Ты... ты спас меа... тода... давно... Ты пишёл за мооой, доообый аспо-ин?
   Братья переглянулись. Это что за новые бредни? А старик говорил с жаром, задыхаясь, но не останавливаясь. Он даже пустил слезу.
   - Моя семья... я был ааа-астлив... Потом все умёёёли... я один... Но ты пишёл. Я здааал теба... так долго... доообый аспо-ин. Ты венёшь их, как тода?.. Умояю!
   - Ты меня с кем-то путаешь, бедный человек, - покачал головой бродяга.
   - Нееет... Умояю! - Старик утирал глаза кулаками с зажатыми в них монетами.
   - Пойдём, я тебя провожу. Думаю, сегодня в этом заведении ты будешь желанным гостем. - Георг вновь поднялся, без всякой брезгливости взял нищего под локоть. Тот не сопротивлялся и позволил увести себя.
   На ходу Подзаборник всё пытался что-то сказать бродяге, проникновенно заглядывая ему в глаза. Седая борода тряслась. Георг кивал в ответ, но со спины выражение его лица было не узнать.
   - Он точно колдун, - заключил Тритор. - Причём какой-то ненормальный.
   - Если боишься его, зачем взял нож?
   - Слишком умный? Давно по шее не получал? Так я быстро...
   Попрепираться братьям не дали. Бродяга возвращался. Присев на корточки, он поднял мыша, который появился неведомо откуда, хотя его белый мех хорошо выделялся на тёмной земле. Брин, уже зная, что не получит никаких объяснений, всё же хотел начать расспросы.
   - Мать зовёт, - опередил его Тритор. - Пошли ужинать.
   Действительно, Мария махала им с крыльца, умудряясь одновременно с этим зажигать висящий над входом фонарь и распекать толпящихся здесь же зевак, что сами не шли в таверну и другим проход загораживали.
   В животе после дневных трудов урчало, подкрепиться было самое время. Встрепенувшийся Дик придерживался того же мнения, о чём хрипло гавкнул. Брин обещал заглянуть на кухню и сказать Мами, чтобы не забыла покормить его. Георг заикнулся о том, чтобы поесть в конюшне, где поспокойнее и никто не пихается, но Брин после долгой болезни хотел послушать, что нового обсуждается в таверне.
   - Сборище пьяных мужчин и гулящих женщин - не лучшая компания для мальца как ты, - сказал бродяга.
   - Ну, пойдём! Пойдём, пойдём! - упрашивал Брин.
   - Пошли, в зале поприличнее будет, чем с лошадьми сидеть, - поддержал его брат.
   Солнце скрылось за кромкой леса, теперь о нём напоминало лишь быстро угасающее зарево. Ветер всё настойчивее срывал жёлтую листву с деревьев. Показались звёзды. Небольшой городок отходил ко сну.
   Что никак не касалось таверны на его окраине.
   В общем зале "Сивого мерина" горели масленые лампы, подвешенные под балками потолка на тележном колесе, что не давали достаточного освещения, а лишь разгоняли полумрак по углам. В воздухе густой дух из смеси чадного дыма, перегара, пара и жирных запахов с кухни. На полу солома, пока ещё свежая. Грубые надёжные столы и лавки выстроены в тесные шеренги. Народу полно. Отовсюду доносится неразборчивый многолюдный гомон, смех, ругань, треск соприкасающихся кружек. И посреди бедлама ловко снуют разносчицы в кружевных передниках с подносами полными снеди и выпивки.
   Склоняются над исцарапанными столешницами игроки в кости. Глаза блестят - игра идёт на деньги, невесть какие, но всё же. В том никто не препятствует, лишь бы заказы шли непрерывно. То тут, то там азартные выкрики - радости (у шулеров, что давно прикормили себе здесь рыбное место) и разочарования ("рыбам" мало веселья быть пойманными на крючок). Собравшееся провести вечерок в тёплой компании людское множество шумело как море, вздымаясь волнами и рокоча прибоями.
   Георг и братья погрузились в него с головой.
   Они выбрали место в углу, подальше от особо громогласных столов. Мария распорядилась, и им подали ужин. Скромный, но вполне сытный: суп из свежих грибов, солянка да по куску яблочного пирога. На сыновей, целый день не отходящих от случайного работника, она глянула с осуждением. А вот Георгу подмигнула.
   - Тритор говорит, ты сегодня хорошо потрудился, бродяга, - сама подавая им хлеб, сказала хозяйка. - Свой ужин с пинтой пива заслужил. Как поешь, окликни меня, подымимся наверх и обсудим, не найдётся ли для тебя занятья ещё на пару деньков. Уже за деньги.
   - Премного благодарен. - Георг кивнул то ли хозяйке, то ли востроносой разносчице, принёсшей им кружки - две с пивом и одну с клюквенным морсом.
   Вновь подмигнув ему, Мария ушла. Её цветастый фартук, под которым угадывались пышные формы, и копна стянутых в косу рыжих волос растворились в толпе. Тритор, сопя, принялся есть. При этом он коротко покосился на Георга, потом на брата и ничего не сказал. Брин сделался вдруг непривычно молчалив, даже по сторонам почти не смотрел. Заработанный ужин ел и бродяга. Недовольно пищащий мышь был посажен за пазуху, дабы не смущать своим видом окружающих. Перед этим он получил кусок хлеба, и это немного задобрило его.
   Когда голод был утолён, и они сытно отложили ложки, взявшись вместо них за кружки, возникшее напряжение начало спадать.
   Зал уже забит под завязку, а посетителей всё прибывало, что не удивительно - завтра выходной день, а значит, можно было позволить себе расслабиться. Мария распекала недостаточно расторопных по её мнению разносчиц. Сильный голос хозяйки то и дело прорезал общий гвалт. В ответ доносились советы хорошенько выпороть лентяек или отдать на воспитание самим крикунам. Мария отвечала, что пусть те лучше своих жён воспитывают, а здесь уж она сама управится. Народ ржал над бойким ответом и заказывал ещё пива.
   Характер у этой женщины был под стать иному мужику. С ней если и шутили, то лишь на словах, а то и в зубы получить недолго. Недаром в таверне не было наёмного вышибалы. Мария вполне обходилась своими силами, экономя тем кучу денег.
   Уже нет мест. Стоят в проходах или со злостью в сердце уходят, так и не найдя уголка присесть, - вечер упущен впустую. Уже кто-то кому-то заехал в морду и получил сдачи. Драчунов совместными усилиями под надзором хозяйки выпроводи взашей. Вот и славно, лишняя лавка освободилась!
   Бродяга скучающе взирал по сторонам. Ужин был съеден, мышь всё упрямее возился за пазухой, просясь наружу. Но мальчишкам не захотелось уходить так рано. Тритор принёс им ещё по кружке - себе и Георгу пива, брату - кваса. Теперь задумчивый он сидел, теребя в ладонях ножны с ножом и отбрасывая за висок спадающую на глаза прядь. Некая мысль настойчиво крутилась у него в голове. Бродяга хотел бы знать, какая именно, но спросить, и тем сбить ход раздумий (он надеялся, правильных раздумий)... нет, не стоит.
   Брин же вертел головой, и его глаза цвета весеннего неба жадно всматривались в лица окружающих. Он пытался прислушиваться, но если беседу за ближним столом ещё как-то удавалось разобрать, то чуть дальше - бесполезно. Малец соскучился по обществу за время своего вынужденного заточения в четырёх стенах. Бродяга понимал его - ему, хоть он об этом и не любил распространяться, самому не раз доводилось сидеть взаперти, где потолки столь низки, что не дают выпрямиться в полный рост, а замшелые стены сложены из огромных валунов, меж которых нет даже крохотной щёлки, чтобы узнать: солнце снаружи или ночь, льёт дождь или уже выпал снег. И пребывал он там не дни и не месяцы - годы. Кажущиеся бесконечными, высасывающие саму душу и умертвляющие тело годы. В одном из таких мест он и повстречал своего хвостатого друга...
   - Георг, Подзаборник тоже здесь. Сегодня его не прогнали, как ты и говорил. - Бродяга проследил за указывающим пальцем Брина.
   Старик занял самый тёмный угол. Его лысина низко склонилась над кружкой то ли в глубокой задумчивости, то ли, что вероятнее, просто в дрёме, отяжелевшая от духоты и выпивки. Близко подсаживаться к нему никто не желал.
   Тут нищий вскинул голову и воззрился прямо на них, словно почувствовал на себе чужие взгляды. Несколько мгновений старик присматривался - зрение у него давно уже оставляло желать лучшего. Потом поднялся и, натыкаясь на других посетителей, отдавливая ноги и получая в ответ пожелания скорее сдохнуть, направился к столу своих новых знакомых.
   - Я же говорил, теперь год не отвяжется, - поморщился Тритор, одним залпом осушая кружку.
   Нищий приблизился. Окинул их осоловевшим взглядом. В карманах у него вновь было пусто, зато желудок полон под завязку и отнюдь не луковой похлёбкой. Подзаборник улыбнулся. Беззубой добродушной улыбкой, от которой пакли бороды смешно разошлись в стороны.
   Брин без радости потеснился, и старик плюхнулся рядом, прижав его к стене. Георга и братьев обдало кислым духом прелости, дополненным свежим перегаром. Тритор уже собрался выпроводить нищеброда до дверей - и лучше пинками, но бродяга положил ему руку на плечо.
   - Как поживаешь, бедный человек? - спросил он. - Вкусно ли готовят в этом уютном заведении?
   - В-усно, - выдавил старик. Язык у него заплетался, голова стремилась безвольно упасть на грудь, и он её каждый раз вскидывал, чтобы спустя мгновение та вновь начала клониться, как тяжёлая шляпка подсолнуха на закате.
   - Да он кроме пойла, должно быть, и куска хлеба себе не взял. - Если бродяге охота, пусть возится с этим ничтожеством. Сам Тритор вернулся к ножу, аккуратно извлёк лезвие и принялся острым концом выскребывать на столешнице рисунок, добавляя его к уже имеющейся на ней "живописи".
   Брин прекратил глазеть по сторонам и, чуть кривясь от близости лохмотьев старика, более похожих на драные тряпки, всю зиму провалявшиеся под снегом, а с весной оттаявшие и надетые, ждал, о чём с ним будет говорить Георг. Впрочем, ничего занятного услышать не довелось. Старик вновь принялся плакать. Он путано рассказывал о том, что много лет назад случилось с его семьёй - надо ж, Брин подумать не мог, что у Подзаборника когда-то была семья, - и всё молил бродягу возвратить ему жену и детей. Мальчика веселило, как искренне он верит, что Георгу такое по силам, совсем головой тронулся. Бродяга, очевидно, думал так же, потому спокойно слушал его лепет и иногда кивал.
   Скоро Брин вновь обозревал зал. Тритор ушёл в себя, вырезая ножом что-то отдалённое напоминающее рогатого оленя.
   - Он колдун, - как бы между делом просветил старика старший из братьев.
   Георг улыбнулся. Подзаборник его слов не понял вовсе.
   - Спа-ибо дууук... я пооомю, шо ты о-мог ме... дааа, - заверил нищий парня.
   - Да-да, всегда рады, - хмыкнул Тритор.
   Когда на них совсем перестали обращать внимание, бродяга накрыл своей ладонью дрожащие пальцы старика, посмотрел ему в лицо:
   - Ты пойдёшь на закат, бедный человек. Прямо, всё время прямо. Ты выйдешь к скальному мысу, что впадает далеко в море. На нём стоит монастырь из красного камня. Красивое и умиротворённое место. Там ты сможешь попытаться излечить свою заблудшую в потёмках душу. Тебя не прогонят, не бойся. Более я ничем не могу тебе помочь. Бедный... бедный человек.
   Старик разрыдался, размазывая слёзы по заросшим щекам. Уткнулся лбом в сложенные на столешнице руки. Бродяга оставил его в покое.
   - Г-георг, - не своим голосом произнёс Брин. Рот мальчика широко раскрылся, глаза раскрылись ещё шире. - Они явились! Ты не ушёл, и теперь они тебя схватят... Я забыл тебе напомнить!
   Тритор встрепенулся, посмотрел на брата, потом на входную дверь. Бродяга кивнул мальцу: дескать, всё понял и благодарен за заботу.
   В слух же он сказал:
   - Я сам с ними поговорю. Если понадобится. Вы сидите и не лезьте не в своё дело. Всё будет хорошо. - Георг подмигнул Брину. - Теперь-то ты мне веришь?
   И развернулся к вновь вошедшим.
   Только что вошедшие в таверну шестеро мужчин остановились у входа, осматривая набившийся в общий зал народ. Впереди остальных стояли двое: Арбас и некто кряжистый с квадратным подбородком и взглядом, упрятанным под нависшими бровями. Весьма быстро этот высмотрел бродягу. Указал на него. Арбаз со своим спутником, а за ними и четверо других - все как родные братья на одно лицо, не обременённое работой внутренней мысли, и в одинаковых же кожаных куртках, что носили стражники здешнего лорда, - расталкивая встречных, прошествовали в угол к Георгу и братьям. Хватило пары слов, чтобы компания мастеровых, самозабвенно режущихся в кости на мелочь за соседним столом, освободила место и убралась "к чёртовой матери" без сторонней помощи.
   Разговоры в зале постепенно стихали. За Арбасом и еже с ним следили настороженные взгляды. В подобных заведениях народу редко когда доводилось наблюдать что-либо, помимо опостылевших физиономий своих извечных собутыльников. И вдруг предстоящий вечер, если повезёт, пообещал нечто занятное. Посетители таверны почувствовали это и приготовились ждать.
   Прибывшие расселись. Арбас крикнул, чтобы им несли пива. И мяса. Нормального мяса, а не ту парашу, что здесь обычно подают! Оказавшаяся тут как тут Мария с мрачным выражением выслушала заказ и поторопила разносчиц. На нелестные отзывы о своей кухне она предпочла никак не отреагировать.
   Пока выполнялся заказ, Арбас отклонился на лавке к столу, за которым сидел Георг, и шепнул ему:
   - И ты тут, шрамник, как погляжу. Не сбежал... Ну-ну. - Откинувшись обратно, он заорал на весь зал: - Где наше пиво?! У нас уж глотки пересохли. Собачья дыра!
   Возвратившиеся разносчицы засуетились, расставляя плошки и кружки. На пару шлепков пониже спины они ответили наигранными смешками и быстренько убежали обратно на кухню. Мария, наблюдавшая за этим со стороны, одобрительно кивнула. Затем она кивнула Брину с Тритором (о чём-то оживлённо шепчущимся), чтобы те уходили из зала. Братья сделали вид, что не поняли посылаемых ею знаков.
   Прочие посетители продолжили есть и пить. Разговоры набирали прежнюю громкость. Однако пелена настороженного ожидания, что до того повисла в воздухе, никуда не делась. Лишь стала не столь тягостной, как в первые мгновения. Может, ничего примечательного сегодня и не случится? Жаль, если так...
   К столу серьёзных парней в надежде заработка сунулась пара весёлых девок (у стражников должны были водиться деньжата, если не у них, то у кого?). Но их быстро отшили. При всём желании нынче ребята пришли сюда не для того. Мятые юбки, под которыми мелькали худые белые ноги, прошуршали обратно в зал в поисках более сговорчивых дружков.
   Компания пила и громко ржала. Бывший стражник тоже прикладывался к кружке, не забывая при этом поглядывать через плечо на Георга. Бродяга оставался на прежнем месте, не думая уходить. Иначе они вышли бы следом и поговорили с ним на свежем воздухе да под звёздами. Так, собственно, и задумывалось. Но тот сидел, как ни в чём не бывало. И ещё эти двое сосунков с ним.
   Конечно, у всех на виду не хотелось бы... Пока Арбас думал, как лучше поступить со своим обидчиком, его приятели лакали заказанное им пиво. Спешить было некуда.
   Зал тоже ждал. Косые взгляды Арбаса себе за спину не остались без внимания. А значит, что-то всё же намечалось... Разговоры за столами сменялись приглушёнными шёпотами, и всё об одном и том же. Теперь уже и Мария не скрывала волнения. Теребила край фартука, закусив губу, - она, как и прочие, не знала подробностей случившейся днём стычки, но ничего хорошего от визита своего прежнего "ухажёра" не ждала. Некоторые благоразумные всё же предпочли покинуть зал. Нашлись и такие, кто встал у самых дверей, не выходя наружу, но готовый, если вдруг что, мигом выскочить. И не подпирали косяк у входа крепкие амбалы, способные выпроводить нежеланных посетителей. Такие сами кого хочешь выпроводят.
   Подзаборник, про которого все забыли, вздрогнул.
   Старик грешным делом задремал, улёгшись на столешницу. Ему снилось что-то приятное, давно у него не было таких снов. Во сне же он понял одну важную вещь. И вот, проснувшись, решил выбираться на улицу. Освежиться, да и до ветру сходить требовалось. К тому же его ждала дальняя дорога, в которую он отправится, едва займётся рассвет. Он не знал, хватит ли ему сил достичь её конца, но он попробует.
   Старик встал из-за стола. Бродяга поддержал его под локоть. Подзаборник хотел поклониться, но Георг не дал.
   - Иди с миром, - сказал бродяга.
   Нищий что-то промычал в ответ и двинулся к выходу.
   Путь старика лежал мимо стола, за которым устроился Арбас с компанией. И надо такому случиться, что Подзаборника качнуло именно в тот момент, когда он проходил возле него. Бывший стражник как раз подносил выпивку ко рту. Старик задел его локоть. Арбас стукнулся зубами о край кружки и захлебнулся. Большая часть пива оказалась не в его горле, а на его куртке с нашитыми на неё бляхами.
   Подзаборник того и не заметил, продолжив свой нетвёрдый ход к дверям.
   Арбас не мог снести подобного неуважения. Да и случай отвести душу пришёлся, как нельзя кстати.
   Прокашлявшись, он с рёвом вскочил со скамьи:
   - СМОТРИ КУДА ПРЁШЬ, СТАРЫЙ ХЕР!
   Разговоры в зале стихли, как отрезало. Упал и разбился оброненный кем-то кувшин - тут же поднялся густой пивной запах. Мария до крови прикусила губу. Брин вжал голову в плечи и прильнул к самой стене. Бродяга тяжко вздохнул.
   Тишина была столь резкой и полной, что стало слышно, как во дворе таверны зовут некоего Мишлака, чтобы тот вернулся, паскуда, и проводил до дому, а то у него (у зовущего) ноги обмякли, и сам он идти не может. В этой тишине отзвук обращённого к нему возгласа дошёл даже до замутнённого сознания Подзаборника.
   Старик остановился. Большая голова его приподнялась с груди. Отрешённый взгляд уставился на Арбаса. Все в таверне, считая и самого заводилу, показным движением стряхивающего с лица капли пива, ждали, что за этим последует.
   - Бе-нова алеку обид-т кааадый монет, - громко прогнусавил нищий. Или так показалось в сгустившемся напряжении. После паузы старик добавил, совершенно чётко и теперь уже точно повысив голос: - Сам ты вонючий хер.
   Он даже плюнул в Арбаса. Вернее попытался, но всё, что выдавил из себя, повисло на его же всклокоченной бороде.
   Дзыннннннннннннннннннь.
   Находящиеся в таверне буквально услышали, как лопнула простёршаяся через весь зал незримая струна, что до того всё натягивалась и натягивалась, тонко звеня, и наконец не выдержала.
   - Ты покойник старик!
   В миг налившись кровью, Арбас двинулся на замершего пьянчугу.
   Зал жадно глазел.
   Во взгляде Подзаборника отразился страх - похоже, он начал осознавать, что совершил. Цепляясь за столы и спотыкаясь, старик попятился от надвигающейся на него красномордой смерти.
   Может, Арбас и дал бы ему сбежать, а потом вместе с дружками посмеялся над этим ничтожеством, но какой-то добряк захотел посмотреть на более увлекательное развитие событий. Подзаборник запнулся об выставленную ногу и грохнулся на пол.
   Арбас подошёл и навис над сжавшимся стариком. Не придумав ничего лучше, он двинул его под рёбра носком сапога, так что нищий взвыл от боли.
   - Я ведь предупреждал тебя, урод, чтоб не попадался мне на глаза?!
   Буян занёс ногу для повторного пинка.
   Его дружки орали: "Задай горяченького!", "Пропиши вшивому козлу!". В зале также раздалось несколько задорных выкриков. Арбас собирался последовать им, но тут со своего места поднялся Георг.
   - Ты для этого пришёл сюда, бывший стражник? Поизмываешься над калекой, которому другой, столь же великодушный господин, поставил детскую подножку.
   "Великодушный господин" выпятил челюсть, без страха, даже с вызовом глядя на бродягу. Этот не чувствовал для себя опасности - большинство в таверне было на его стороне. Вернее, не пожелало бы пойти против Арбаса и пришедших с ним, поддержав незнакомца, что, в общем-то, одно и тоже.
   Бывший стражник медленно повернулся к бродяге с довольной ухмылкой на лице. Ну, теперь ты мой, - читалось в ней. Теперь пойдёт потеха.
   В зале вновь повисло молчание. И эти двое находились в его центре.
   - Ты тоже покойник, проходимец. Ты только что подписал свой приговор.
   Бродягу его слова не впечатлили. Он запустил руку за пазуху и достал пищащего мыша. Передал зверька Брину, вернее вложил в его безвольную ладонь. Во взгляде мальчишка читалась обречённость. Он, похоже, не поставил бы на своего знакомого, начнись между ним и стражниками более тесное выяснение отношений. К чему всё и шло. Но мыша Брин принял и тоже убрал под рубаху - самое безопасное место для альбиноса в нынешних обстоятельствах.
   От показного пренебрежения чужака новая порция крови прильнула к щекам и бычьей шее Арбас, окрасив их в тёмно-бордовый. Перед мысленным взором мелькнула картина недавнего унижения в паршивой конюшне. Впрочем, когда рядом встали приятели, причём столь резво, что пороняли лавки, он задышал ровнее.
   - Арбас, - сказал Карл, тот мрачный человек с квадратным подбородком, служивший десятником у лорда, под начальством которого не так давно ходил сам Арбас, - этот проходимец прилюдно оскорбил тебя. Думаю, нам, как стражам порядка, следует задержать его до выяснения, кто он такой и откуда явился в наш славный город. Что-то мне подсказывает, что больно он смахивает на беглого каторжанина. А я привык доверять своему чутью.
   Карл знал, как надавить на человека и разом сбить с него спесь. Для того Арбас и пригласил его сюда по старой дружбе, пропустить по кружечке пивка.
   - Он буйный, - предупредил Арбас. - Может сопротивление оказать.
   - Ничего. Ребята помогут, если что.
   Ребята помочь были готовы. У них нашлись короткие тяжёлые дубинки, до срока спрятанные под куртками и теперь появившиеся на свет. Лорд Брукс кого попало к себе на службу не брал.
   Подзаборник между тем отполз подальше в угол, чтобы его не затоптали в сутолоке.
   Завсегдатаи таверны, почувствовав, что время пришло и, желая помочь бравым парням, хранящим их покой от всяких пришлых смутьянов, быстренько подобрались. Поднялись со своих мест и взялись со скрежетом сдвигать столы к стенам, расчищая пространство, дабы стражникам было, где развернуться, если чужак вздумает брыкаться. На что все искренне надеялись.
   Но тут уж терпение лопнуло у хозяйки заведения.
   - Да что вы затеяли, черти! А ну, идите на улицу и делайте там, что хотите! Арбас! Карл! Я не позволю в моей...
   - Заткнись, дура! - прорычал Арбас. - В следующий раз будешь думать, за кем держаться, а кого и на порог пускать не следует.
   Мария оборвалась на полуслове. Но нашёлся тот, кто продолжил за неё:
   - Заткнись-ка ты, Арбас, а то из твоей пасти вонь идёт, аж глаза режет.
   Тритор встал возле бродяги. Подаренный нож был крепко зажат в его ладони. Брин тоже вознамерился присоединиться к ним. Что он сидеть будет, когда другие... Георг, не глядя, толкнул мальца в грудь, и тот плюхнулся обратно на лавку. Мышь за пазухой негодующе запищал, вырываясь наружу. Брин прижал его рукой, чувствуя, как острые коготки царапают ему живот.
   Свободный пяточёк был расчищен, и зрители, толкаясь и пихаясь, заняли места по его краю. Лица их лучились предвкушением. Вот это вечерок! Вот так свезло, что они заглянули сюда сегодня!
   - Арбас! - вновь попыталась воззвать к благоразумию Мария. - Я тебя прошу...
   Её не слушали. Женщина затравлено огляделась по сторонам - помощи ждать не приходилось. После краткого колебания, она бросилась к младшему, схватила его за руку и поволокла из зала. Брин сопротивлялся всеми силами, но здесь мать была непреклонна. Она хотела увести и Тритора. Но тот так глянул на неё, что Мария решила вернуться за ним отдельно. Сперва следовало уберечь от опасности хотя бы одного сына, а потом уж вправлять мозги второму. И ведь она как чувствовала - не к добру явился этот странный бродяга, ох, не к добру.
   Женщина с ребёнком выбежала из таверны, растолкав столпившихся у дверей зевак. Их проводили насмешливыми взглядами, впрочем, быстро про них забыв.
   - Боишься? - шепнул Георг Тритору.
   В это время Арбас с приятелем немного пошушукались, а потом тот, кого звали Карлом, кивнул, и мордовороты с дубинками шагнули вперёд. Сами эти двое предпочли остаться в стороне. Один не привык марать руки, когда за него это могли сделать другие, потому и занимал свой пост уже два десятка лет. Арбас же, честно говоря, побаивался чужака. Никому он в этом не признался бы, но и лезть на рожон не собирался. Да тут того и не требовалось... Он привалился к опорному столбу, державшему балки крыши, наблюдая, как свершается его мщение. Никто и никогда не смеет бить Арбаса Бульва под зад!
   - Н-нет. То есть, да, - сглотнул Тритор. - Блин, сейчас мы огребём.
   - Ты ещё можешь уйти, - как нечто само собой разумеющееся предложил Георг. - Тебя отпустят, ты им без надобности.
   Парень следил за подступающими стражниками, за плавным покачиванием дубинок в крепких руках, за их непроницаемыми лицами.
   - Пусть лучше эти сволочи мне шею свернут, чем я позволю оскорблять мать.
   - Хорошо.
   То ли бродяга сказал последнее вслух, то ли он сказал что-то совсем другое, и Тритор его не понял, но близость этого человека, который сам даже не помышлял о побеге, вселяла уверенность, что всё у них образумится. Как-нибудь.
   - Эй, пацан, - услышал он голос Карла, - убрал бы ты свой ножичек, пока не порезался. А то я могу и тебя повязать как пособника этого меченого каторжника, а так же за угрозу жизни людям лорда, находящимся при исполнении.
   - Вот и не лезли бы вы к нам, тогда никто не порежется, - усмехнулся Тритор.
   Действительно усмехнулся и понял, что он ничего не боится. Ещё секунду назад боялся до одурения, но теперь страх ушёл. Осталась лишь разудалая весёлость. И желание, чтобы заваруха поскорее уж началась!
   - Как знаешь, - пожал плечами Карл. - Свидетели слышали, что ты отказался повиноваться страже. Он обвёл вопросительным взглядом жмущийся к стенам народ. Тот утвердительно закивал. - Дальше пеняй на себя.
   Георг стоял впереди, словно желая прикрыть его собой. Тритор нащупал край столешницы, за ней была стена - при случае отступать им было некуда.
   Арбас, пусть и сохранял свою расслабленную позу, почувствовал, как в нутре возник гадкий холодок. Словно он проглотил скользкую льдинку. И этот холодок потихоньку смораживал его кишки. Опять на него что ли накатывало?
   Бывший стражник шумно засопел.
   Что за дурь? Чтоб четверо мужиков не справились с одним бродягой и пацаном? Да быть того не может!.. Но он-то не справился и сбежал. Впервые, сколь себя помнил, с ним такое случилось. Правда, тогда он был один и малость растерялся...
   Стражники зажали двух дураков, вздумавших прилюдно бросить им вызов, в углу, отрезав путь к выходу. Уж эти ни в чём не сомневались. Дело плёвое - поразмяться чуток и вернуться допивать пиво. Главное навалиться всем разом, чтоб те даже пискнуть не успели.
   - Да, чё тянете! - раздался из толпы пьяный голос. - Надавали по мордасам и вся недолга!
   Прочие отозвались одобрительным гулом.
   Стражники переглянулись, перехватили поудобнее дубинки. В самом деле, чего они тянут? Но уж больно спокойно смотрит этот чужак, чьи сверкающие, словно сапфиры, глаза наводят невольную оторопь. Пацан-то в штаны наложил, его они в расчёт не брали.
   - Не нужно шума, - сказал бродяга, демонстрируя пустые ладони. - Попробуем решить дело миром.
   В ответ молчаливые прищуренные взгляды.
   Ждать надоело и Карлу:
   - Взять и-их... экх... эээкхеее...
   В его речи также послышалась неуверенность, о которой он сам, может, не подозревал. Не от того ли десятник поперхнулся, согнулся в поясе и закашлялся.
   Голос командира разом согнал онемение. Слова значения не имели, главное голос. Стражники в четыре глотки рявкнули нечто бессвязное, подбадривая друг друга. И бросились на Георга.
   Где-то в толпе завизжали разносчицы, выглянувшие с кухни узнать причину столпотворения. Но ещё громче был вопль Марии. Мать заперла Брина в доме и вернулась, чтобы увидеть, что самое ужасное всё же случилось. Прорваться ко второму сыну ей не дали, затолкав в толпе, вдруг разом пришедшей в возбуждение и закачавшейся взад-вперёд. Каждый стремился лицезреть начавшуюся-таки бучу во всех подробностях, но и опасался самому получить по башке.
   Короткие, утяжелённые на концах дубинки взлетели, ища человеческую плоть. Следом устремились кулаки - довершить и скрутить уже обмякающие тела. Всё по заученному, по привычному.
   Отчего же дубинки не встретились с целью, да и кулаки просвистели впустую?
   Трое стражников занялись Георгом, в то время как четвёртый их товарищ двинулся на Тритора. Навалились... и отпрянули. Бродяга как-то сумел извернуться и уйти в сторону, причём столь ловко, что ни один из ударов не догнал его.
   Толпа у стен ахнула единым существом.
   Несколько удивившись, но не более того, стражники вновь замахнулись, метя бродяге в голову и плечи.
   На этот раз Георг не стал отступать, а сам шагнул навстречу нападавшим. Шагнул, перетекая. Глаз едва ли смог бы уловить всю последовательность его движений. Для окружающих это заняло не дольше мгновения. Но если бы удалось замедлить само время, то сделалось бы различимо, как сначала он отклонился чуть вправо и вперёд, пропуская над головой дубинку стражника, что опередил остальных и нанося ему короткий удар под рёбра. Потом отпрянул вбок - хромота никак не сказалась на его сверхъестественной быстроте, - разминувшись с орудием усмирения второго. Одновременно он схватил его под локоть и рывком увлёк за собой, так что дубинка третьего пришлась по предплечью подставившегося под удар собрата.
   Хлоп! И время вернуло себе привычный бег.
   Только что смирно стоящий перед стражниками бродяга был уже за их спинами. Двое подчинённых Карла, один из которых клонился набок, с растерянным выражением лиц поворачивались к нему. Третий лежал на полу, скуля и зажимая то ли сильно ушибленную, то ли вовсе сломанную руку.
   Новый слаженный вздох толпы. Но теперь вместе с восхищением в него закрался и невольный испуг.
   Георг с безучастным спокойствием взирал на своих противников.
   - Как это? - подивился один из мордоворотов, переводя взгляд с бродяги на корчащегося у его ног товарища: - Я не нарочно...
   - Если не успокоитесь, только друг друга покалечите. - Басовитый голос Георга прозвучал отдалённым раскатом грома. Вроде и приглушённо, но до того грозно, что пробирал до костей.
   Здоровяк не шутил. Может, и опрометчиво они решили, что заломают его в два счёта. Такого великана свалить не проще, чем дуб выкорчевать, да и в драке тот оказался не дурак. И что теперь? Стражники переглянулись.
   В это время у Тритора происходила своя маленькая, но от того не менее жестокая схватка.
   Ринувшийся на него бугай был белобрыс и имел на щеке внушительного вида бородавку. Почему-то именно она бросилась в глаза, а вовсе не раскрытый в глухом рычании рот и не летящая на него дубинка. Повинуясь неосознанному порыву, как если бы кто-то толкнул его, парень отпрыгнул. Дубинка пронеслась возле самого уха, врезавшись в край столешницы, с треском обломав доски и опрокинув стоящие на столе кружки. Тритор увидел это, уже лёжа на устилавшей пол соломе, снизу вверх глядя на своего противника.
   А тому стало не до изворотливого паршивца. Неудачно пришедшийся удар выбил дубинку из руки стражника, саму же руку пронзила до того резкая боль, словно в ней по всей длине треснула кость. Белобрысый разразился матерным воем.
   Это был его шанс.
   Вскочив на ноги, ни о чём не думая, Тритор сам кинулся на бугая.
   Если бы он не вывернул ладонь, лезвие ножа вошло бы стражнику в шею по самую перекладину рукояти, открыв путь фонтану крови. Но он вывернул и вместо смертельной раны урод получил лишь сокрушительный удар в скулу камнем набалдашника. Кровь всё же брызнула, пусть и в меньшем количестве. Оглушённого молодчика повело в сторону. Кое-как тот сумел ухватиться за стол и лишь благодаря тому не упасть.
   "С этим он покончил. Сам! В общем-то, это оказалось не так уж и сложно..."
   Вместо того чтобы убраться подобру-поздорову счастливым, что ему сохранили жизнь, стражник вознамерился поквитаться со своим обидчиком. К этому был не готов уже Тритор. Бугай очумело тряс головой, сплёвывая натекающую в рот кровь. Он мало что различал, но выброшенный вслепую кулак сам нашёл челюсть парня.
   В глазах у Трита вспыхнул красочный фейерверк, быстро, правда, сменившихся полумраком. Он падал, не в силах ни устоять, ни даже вздохнуть поглубже. Только рухнув на то же самое место, что и минутой ранее, парень понял свою ошибку.
   Он честно попытался подняться. Руки дрожали, голова безвольно моталась, точно у него вырвали позвоночник. Привстав на колени, Тритор снова упал. Мир плыл - во тьме мелькали смазанные пятна, в ушах рокотало море. Руки запутались в какой-то тряпке. Лицо горело, и сами собой подступали горячие слезы. Он застонал, продолжая брыкаться на полу. Нож лежал под ним, впившись рукоятью в рёбра, но эту боль он почти не ощущал.
   Его хватило всего на один удар, и ему хватило одного. Побитый стражник мог брать его "тёпленьким", ведь, даже получив увечье, тот уже приходил в себя. Георг этого то ли не видел, то ли - что вероятнее, - у него сейчас хватало своих забот.
   Толпа вопила и потрясала кулаками. Большинство поддерживало вояк лорда, но некоторые, напротив, чужака и сына хозяйки, бросивших им вызов и своей отчаянной дерзостью заслуживших расположение части наблюдателей.
   Стражник с рассечённой скулой, из которой хлестала кровь, и которую он зажимал ладонью, подобрал оброненную дубинку. После чего шагнул к ублюдку, едва не выбившему ему глаз. Оскал бешеного волка - око за око!
   - Я тебя...
   Ничего больше он сказать не успел.
   Тяжёлая пивная кружка, что обрушилась ему на затылок, оборвала всякую речь. Громила с закатившимися белками ещё только валился мешком навзничь, а Мария уже склонялась над сыном, тряся за плечи и пытаясь привести в чувство.
   Тритор мотал гудящей головой, сквозь завесу своих волос пытаясь разглядеть лицо того, кто ему помогал.
   Что происходит? Где враги? Их же была целая прорва - десяток или больше!
   Марии кое-как подняла его с пола. Утирая бегущий из разбитого носа липкий ручей, Тритор силился удержать вертикальное положение. Вспомнив про нож, он наклонился. Пошатнулся. Отшвырнул когда-то слетевшую безрукавку, обнаружил под ней что искал и облегчённо выдохнул. Теперь можно было оглядеться.
   Его противник покоился без движения под столом, за которым они только что ужинали и на котором среди опрокинутой посуды остались лежать пустые ножны. Он всё же разделался с ним!.. Только теперь он заметил, что заполняющая общий зал толпа, ещё мгновением ранее неистовствовавшая в боевом угаре, теперь молчала. Лишь слышались несмелые перешёптывания. И в этой вдруг установившейся, кажущейся после шума и криков какой-то неуместной тишине все смотрели - нет, не на Тритора и не на поверженного им стражника.
   Все смотрели на бродягу.
   Против него же были оставшиеся холуи Карла!.. Сжав крепче нож, Тритор поискал Георга рассеянным взглядом. Помочь... Но помощь тому не требовалась.
   Бродяга спокойно стоял рядом, сложив руки на груди. Волосы растрёпаны, ворот рубахи распахнут - да и только. Он и дыхание-то не сбил! Ближайший из противников скособочившись медленно отступал от него спиною вперёд, двое других, один из которых волочил баюкающего руку собрата, тоже пятились. Их дубинки были брошены в знак того, что никто более не намерен ими махать, не говоря уж о чём-то большем. Эта сцена и заставила толпу примолкнуть.
   Один заборол троих! Да кто он такой, этот чужак? Страшный человек...
   - Куда? - Карл с трудом подавил кашель, лицо его пестрело алыми пятнами. - Вы что сдрейфили?!
   Стражники не слушали командира и продолжали отступать к выходу. Карл быстро сообразил, что от них он уже ничего не добьётся. Потом шкуры спустит, а то и вовсе со службы турнёт, но сейчас он оставался один. Арбаса десятник не считал достойным помощником ни в этом, ни в любом другом деле. Однако и самому сбегать было ниже его достоинства. Кроме того ещё имелась возможность поставить незнакомца на место.
   - Эй, сукины дети! - обратился он к зевакам. - Чего рты разинули? Наших парней калечит какой-то пришлый висельник, а вы и рады!
   Толпа воззрилась на него с удивлением. Никто по-прежнему не произносил ни звука, только смотрели и жались к стенам.
   - Кто поможет скрутить ублюдка, - Карл ткнул пальцем в бродягу, - получит вознаграждение. Золотой! Даже два! Два золотых за поимку беглого каторжника! Полновесное золото и личная благодарность лорда Брукса! Я гарантирую!
   Вот это, в отличие от пустых призывов, на полупьяных разгорячённых дракой подмастерьев, пекарей, гончаров и прочий люд подействовало. Толпа расступилась, провожая сочувственными взглядами троицу "безвинно обиженных", а затем вновь сомкнулась. И все смотрели на бродягу.
   Два золотых... Видеть такие деньги, не говоря уж о том, чтобы подержать в руках, никому из присутствующих не доводилось ни разу в жизни. И навряд ли доведётся. А значит, дело приобретало по-настоящему серьёзный оборот.
   Миг неуверенности. Толпа качнулась на шаг вперёд. Сумбурное движение - в многочисленных торчащих из неё руках разом возникли глиняные бутылки, кружки, просто чашки, с ещё стекающими с них остатками супа, и даже лавки. От сутолоки и разлитого кругом крепкого пивного духа сделалось жарко как в бане. На рубахах в подмышках расползались мокрые пятна. Встопорщенные бороды и напряжённые спины. Десятки блестящих взглядов в тусклом свете подвешенных у потолка ламп. В них помесь страха и алчности, и они устремлены на бродягу. Тесня друг друга, сбив плотнее ряды, люди неслаженно, но наступали. Мрачные, уверенные в своей численной силе и от того обрётшие какую ни есть решимость.
   Чужак - уже не важно, кто он. Как и то, в чём он повинен или же нет. Прости, как говорится, ты оказался не в том месте не в то время. Согласись сам: два золотых на дороге не валяются...
   Мария тщилась кричать. Слёзы душили воззвания хозяйки. Тритор обнял мать, оттаскивая подальше в сторону.
   Карл снова был на коне:
   - Против кучи никто не устоит! Смелее, бездари!
   Возле него Арбас поигрывал кинжалом с вычурной, украшенной серебряными вставками рукоятью. Тоже вооружённый, хотя до последнего не собиравшийся этого демонстрировать.
   - Бей висельника! - подал голос и он. - Покажем, как соваться, куда не просят! Разгромим эту дыру, раз тут привечают подобную мразь!
   С кинжалом или без, сам Арбас в первые ряды не спешил.
   - Кто тут истинная мразь - так это ты! - не осталась в долгу Мария. Её не радовало в одночасье лишиться своего пусть захудалого, но приносящего стабильный доход заведения. - Арбас, всю жизнь ты прикрывался другими и сейчас стоишь позади всех. Слизняк паршивый! Люди, да что вы его слушаете?!
   - Заткнёт эту бабу кто-нибудь или нет? - вопросил обиженный. Кулаки сжаты, желваки вздулись на перекошенной роже. Но с места он не двинулся, ведь между ним и горластой стервой стоял здоровяк со шрамами на щеке. Стоял и смотрел прямо на него... Ничего, сейчас ему зенки повышибают! - Дави их! Чего ждём!
   - Ах ты, свинья! - Тритор отпихнул мать и замахнулся подаренным ножом на урода, маячившего за наступающей, вооружённой чем попало толпой.
   Народ почувствовал, что запахло жареным, и поумерил пыл. Кто был на линии между парнем и бывшим стражником живо раздвинулись, так что образовался свободный коридор.
   - Ты что удумал? - голос подвёл Арбаса. Он вскинул руку, прикрываясь ею. Подался назад и упёрся задом в опорный столб, поддерживающий балки крыши. - Убить меня хочешь? А кишка ни тонка?.. Смотри, сгниёшь на каторге. Знаешь, как там таких сосунков в оборот пускают!
   - Опусти нож парень, - приказал Карл весь мокрый и раскрасневшийся. Дёрнул его нечистый ввязаться в это дело. Двоих ребят уже покалечило, а если ещё до убийства дойдёт, непросто ему будет отмазаться. Послушал дурака... - Дошутишься у меня - мигом в кандалы!
   Для Тритора его угрозы опоздали. Он отвёл руку с ножом для броска.
   Толпа расступилась ещё дальше. Арбас дёрнулся было бежать, но сообразил, что тогда точно словит острую сталь меж лопаток. Дабы не искушать судьбу, крепче вжался в опору. Он так и прикрывал лицо одной рукой, вторая сжимала ничем не способный помочь ему сейчас кинжал.
   - Чёртов сосунок... чёртова семейка...
   Мария попыталась выхватить у сына нож, тот не позволил.
   - Нет, Трит! Не надо!
   - Покажу ему. Получит своё! - Парень сверлил Арбаса ненавидящим взглядом. Вязкая капля свесилась с его распухшего багрового носа и упала на без того вымазанную рубаху.
   К ним подошёл Георг. Этот не стал хватать за руки:
   - Не глупи. Не ломай из-за него свою жизнь.
   - Уж позволь мне самому решать! - огрызнулся парень.
   Широко улыбнувшись окровавленными зубами, Тритор выбросил вперёд кисть. Нож блеснул в воздухе смазанным росчерком.
   - Ааайййй... - выдавил Арбас, медленно сползая вдоль столба.
   Нож дрожал над самой его макушкой, глубоко уйдя в толщу дерева.
   - Я не собираюсь марать солому в нашей таверне кровью этой сволочи, - сказал парень. - Больно надо.
   Под напускным спокойствием его сердце колотилось бешено, как никогда. Но само сердце полнила твёрдость. Тритор знал, что нож вонзится в столб точно в то место, куда он метил. Ни на полпальца выше или ниже.
   Рыдающая Мария принялась целовать сына в щёки, тот вяло отстранялся. Были бы у него силы, он запинал бы это ничтожество ногами как собаку.
   - Смотрите! Смотрите! Ах!!! - раздались рядом возгласы.
   Упивающаяся бесплатным зрелищем толпа всколыхнулась.
   Арбас поднимался после своего унижения. Пыхтящий, с выпученными от ярости бельмами. На его штанах расплывалось мокрое пятно - все это видели, и он знал, что все видят. Арбас схватился за рукоять торчащего в столбе ножа. Им он и вспорет брюхо гадёнышу. Дальше будь что будет, но он никому не позволит... никому... Мышцы на подзаплывшей жиром, но до сих пор гнувшей подковы руке вздулись буграми. Пальцы на рукояти с набалдашником из блестящего камня побелели от натуги. Арбас закряхтел и дёрнул. Ладонь соскользнула пустой, лишь ободрав кожу.
   Нож как был, так и остался торчать в столбе. Он не сумел его даже пошевелить. И повторно пытаться сделать это было бесполезно. Очередной позор.
   Арбас зарычал.
   Карл, в какой уже раз, пришёл на помощь незадачливому приятелю.
   - Что опять встали? - обратился он к толпе, разглядывающей ухаря в обмоченных штанах. - Ждёте, когда висельник и его дружёк дадут дёру? Три золотых за их поимку! Кто первый - тот и получит всё золото! Остальные останутся ни с чем!
   Толпа встрепенулась, как после короткой дрёмы. Поднялись опущенные до того лавки, бутылки, а кое у кого и короткие ножики, что предпочитали носить с собой на всякий случай. В глаза вернулся хищный блеск. В самом деле, чего это они?
   Наступление возобновилось.
   - Что вы, озверели? - вопрошала Мария серую, потерявшую человеческий облик массу. - Вы же все столько лет сидели в этой таверне и теперь стали...
   - Стадом. - Бродяга положил руку на плечо в отчаяние озирающейся женщине. - Стадом овец. Посмотрим, не убоитесь ли вы волка.
   Окружение сжималось. Чужак и еже с ним у стены, бежать некуда. Самые охочие до поживы, работая локтями, проталкивались вперёд. Но и прочие наседали, веря, что и им перепадёт от щедрот лорда. Даже трусы, что держались поближе к дверям, пихали в спины впереди стоящих. Нечленораздельный гул. Сдавленный, душный. Перегарное дыхание прямо в рожу. Хриплые бормотания, различимы лишь обрывки: "Давай!", "Навались, навались!", "Посторонись, ничего не видать!".
   Пока ещё никто не осмелился нанести удара или хотя бы бросить что потяжелее - висельник играючи расправился с тремя здоровяками, и об этом помнили. Но чем ближе они подступали, тем сильнее напрягались потные руки, сжимающие, кому что досталось. Чужак не двигался с места. Боялся! Ещё пара шажков и...
   - Крыса!
   Одна из молодых кухарок, что вылезла вперёд (деньги нужны всем!) и теперь рьяно отбивалась от загребущих лап, стремящихся утянуть её назад, завизжала так, что у находившихся поблизости зазвенело в ушах.
   - КРЫЫЫЫЫСА!
   Дурёха сама взялась расталкивать народ и отдавливать ноги. Остановить её было невозможно. Двое или трое упали, сбитые подобным напором. Девку выпустили, и та стремглав кинулась к выходу. Её удаляющийся визг ещё долго доносился с улицы. Другое дело, что до того никому не было заботы.
   Передние ряды людского скопления охнули. Послышались воззвания к Творцу.
   - Спаси и сохрани!
   - Нечистая сила! Ей богу, нечистая сила!
   Некоторые по примеру молодки решили податься назад. Идущие за ними не видели, что там ещё вдруг стряслось. Зато желали увидеть. И потому напротив настойчивее напирали, толкая общую кучу вперёд.
   - АААААААААА, пустите меня! Пустите!
   Какой-то плюгавый мужичок заголосил не хуже девчонки. Но силёнок у него оказалось не в пример меньше. Оттолкнуть со своего пути он никого не сумел, сам споткнулся и грохнулся на пол. На него наступили.
   - Убивают!
   - Адское отродье! - вторило ему сразу множество голосов.
   Тут уж народ сообразил, что случилось нречто неладное (Убивают! Убивают!), и раздался в стороны. Тогда все прочие смогли увидеть, отчего так шарахнулись впереди стоящие. Послышались новые визги и не только женские.
   У ног бродяги, подобравшись и ощетинившись, сидела крыса.
   Вернее, это существо только внешне напоминало крысу. В остальном же...
   Огромная, с кошку, скорее даже с дворовую собаку, "крыса" скалила на них зубы. Очень много жёлтых и острых зубов, сверкающих за оттопыренными влажными складками губ. Налитые кровью глаза озирали толпу. Шерсть на выгнутом дугою хребте торчала дыбом. Голый розовый хвост змеёю извивался под её задом. И ещё - эта тварь была белой. Не серой и не чёрной. Отвратительно, невообразимо белой! Оно-то и страшило сильнее всего.
   - Это сам Дьявол! - выискался доморощенный провидец.
   Единая сущность толпы, сперва польстившаяся призрачным звоном денег, а вместо того огорошенная, как поленом, волною непостижимого страха, и мыслила как единая сущность. Такое объяснение показалось ей более чем правдоподобным.
   - Люди, он пришёл забрать себе наши души! - сыпал внезапными откровениями "провидец" - мужик в разорванной на груди рубахе и тощим лицом, из которого выпирал бардовый нос завсегдатая питейных заведений. Чертей ему доводилось видать и прежде, а вот самого "Дьявола" впервые. - Бегите, спасайтесь!
   "Провидец" первым же поверил в свои слова. И рванул прочь. После кухарки входная дверь в общий зал ещё оставалась приоткрытой. При этом мужик едва влачил ноги и то и дело оглядывался, не иначе, ожидая погони.
   - Что вы мнётесь, тупицы?! - рвал горло Карл. Он да Арбас, так потерянно и стоящий всё у того же столба, за спинами других единственные ещё не видели причины нового переполоха. - Приведите его мне со связанными руками и золото ваше! Учтите, ждать до ночи я не намерен!
   Ужасная белая крыса тонко взвизгнула и прыгнула вперёд. Немного, на каких-то полшага, но и того хватило.
   - ВАЛИМ!
   Крик раздался одновременно с разных сторон. Он-то и сорвал лавину общего напряжения. До этого всё качалось туда-обратно, как внутри у народа, так и снаружи. Требуя выплеска и не находя его. И вот лопнуло. Не понадобилось ни смертоубийств, ни иных крайностей. Один резкий выкрик, удушающая духота и испуганные взгляды стоящих с тобою рядом... Тут уж понеслось.
   "Валим!". Возглас был противоречив сам по себе, да ещё и исходил от людей, подразумевавших совершенно разлиное. Потому и воспринят оказался по-разному. Часть народа ломанулась к выходу. Нахер и подальше от всей этой бредовой страхомути!.. Но нашлись также те, кто расценил его, как команду к действию. Всем скопом навалиться на чужака - тут уж будь ты хоть сам Дьявол, сомнём и повяжем. И этот Белый Ужас нипочём - растоптать его в кровавое месиво!
   Ринулись, мешая друг другу и пихая друг друга. Задерживая друг друга. Увлекая совсем не туда, куда каждый стремился, и тем нарываясь на ожесточённый отпор... Спасайся!.. Вперёд!.. Единая сущность толпы распалась на скопище отдельных индивидов, прокладывающих путь в тесном переплетении чужих рук, ног и тел, вынужденных преодолевать сопротивление и от того в прямом смысле озверевших.
   Вновь заголосила женщина (Господи, что же творится... не трогайте меня!), не иначе, подружка сбежавшей девахи. Из пыхтящей кучи вывалился толстяк, растянулся на соломе. По нему бежали к дверям. Наступали, даже не пытаясь обойти.
   - Помо-омоги-ите!
   Его не слушали и не слышали. Взгляд толстяка упёрся в оказавшуюся совсем рядом чудовищную зубастую пасть. Несчастного подбросило в воздух так, что уже он сбил и подмял под себя кого-то.
   - Пустите! - огласил зал медвежий рёв взамен жалкого писка.
   И подобных сцен вспыхнуло разом десяток.
   Двое мужичков, вооружённых взятыми из камина кочергой и поленом, задумали на пару совладать с хвостатым альбиносом, а после добраться и до держащегося позади него чужака. Чужак отстранённо взирал на происходящее столпотворение.
   Сжимающий кочергу смельчак замахнулся на мыша. Будь ты хоть сто раз адское отродье, с перебитым хребтом много не напрыгаешься!
   Георг дёрнулся, но посчитал своё вмешательство излишним.
   Альбинос легко увернулся от нацеленной в него железки. Та ударилась об пол и погнулась. Удалец потерял равновесие, сам едва не упав на бестию. Удержался. К этому времени мыш был уже у его ноги. Хватанул за голень, разодрав штанину, и тут же отскочил. Приятель укушенного попытался пнуть его сапогом в брюхо, за что лишь чудом не лишился этого самого сапога.
   Зверь с вымазанной кровью мордой вернулся на прежнюю позицию. Любители лёгкой наживы отступали от него, хватаясь друг за друга. Видя, чем обернулся первый наскок, прочие оставались на безопасном отдалении, выискивая шанса самим испытать удачу... Три золотых!
   Куча мала кое-как рассосалась. Кто хотел, сбежал. Десяток зевак сгрудился у выхода, готовый в любой момент сделать ноги. Но жажда узнать, чем кончится дело, была сильна и держала их у порога. Ещё часть укрылась за опрокинутыми столами или в кухонном коридоре, а ещё на лестнице, ведущей на второй этаж, где сдавались комнаты постояльцам. Один чудак залез в широкий альков камина, откуда глазел вокруг, трясясь от страха, вымазанный по уши в саже.
   Двое неудачников убрались на улицу, но ещё пара их сотоварищей, что не кинулись по углам, продолжили стоять посреди расчистившегося от лишней толкотни зала - плечистые, мрачно-сосредоточенные. Каждый с ножом в руке. Этих не смутила ни общая паника, ни вид разросшейся до неимоверных размеров крысы. В жизни им довелось повидать всякого. Один успел послужить в армии, второй посидеть тёмной ночкой в кустах у дороги, поджидая припозднившегося путника. Этих было так сразу не спугнуть. А в деньжатах они нуждались не меньше остальных и твёрдо намеревались получить своё. Да и заиметь расположение лорда никто бы не отказался - лишним оно не будет уж точно.
   - Убили! Мужа моего убили. - Плакала разносчица с лошадиным лицом, которое слёзы и искривлённый рот портили ещё сильнее. Женщина сидела на полу, держа на своём переднике окровавленную голову мужчины, затоптанного в давке. - Убииили!
   Мужик был жив - стонал, и нога его дёргалась, но досталось ему сильно.
   - Чужак! Это чужак проклятый! - надрывалась плакальщица, заламывая руки. - Как пришёл к нам, так все беды и начались!
   Крики затихли. Краткое помешательство накатило и схлынуло. И никто уже не ответил бы, отчего оно случилось. Оставшийся в таверне народ осторожно загомонил. Впрочем, помочь покалеченному никто не спешил.
   - Что ты говоришь? - слабым голосом произнесла Мария. Лицо хозяйки опухло от рыданий. Кровь и едва ли ни убийства в её заведении... Нет, это было невозможно. Но и возможно.
   - Она, она привечала чужака! - Разносчица ткнула пальцем в Марию и поддерживающего её Тритора. - Люди добрые...
   - Силия, зачем ты? Не было же того! - Мами вперевалку выбралась из толпы. - Что тут устроили?! - возопила старшая кухарка, обведя злобным взглядом зал. - Что, говорю, устроили?!
   Повторный вопрос обращался лично к Карлу. Ситуация вышла из-под всякого контроля - единственная мысль билась в голове притихшего десятника, в то время как ноги желали убраться куда подальше.
   - И эта с ними! Я сама видала, как они шушукались, обсуждая свои делишки!
   Плакальщица не унималась. Вскочив, отчего голова её мужа ударилась об пол, она что было сил толкнула Мами под колени. Полнотелая старуха всплеснула руками и опрокинулась. Силия подползла к ней, схватила за копну выбившихся из-под кухонного колпака седых волос. Мами, не давая спуску, сопротивлялась.
   На них смотрели с изумление. Выпивохи, Мария, Тритор. Даже мыша захватила неуклюжая возня женщин возле бесчувственного мужчины. И сейчас, глядя на зверька, никто бы не сказал, что он такой уж огромный. Да, может с кошку, но уж точно не с собаку. Нищие, что ютятся по городским подвалам, побожились бы, что крысы вырастают и поболее, гораздо поболее!
   Силия, которой Мами сумела выкрутить руку, заверещала на нестерпимой ноте, выпятив лошадиные зубы. Их борьба приковала все взгляды. Этим воспользовались обступившие бродягу лиходеи. Безмолвно переглянувшись, они дружно...
   Георг развернулся столь стремительно, что взвился порыв ветра. Или это была...
   - ХВАТИТ!
   Пыль осыпалась с потолочных балок. Народ в таверне явственно окатила горячая волна, трепля волосы даже у тех, кто жался к самому порогу. Дрогнуло пламя ламп. Шипящий мышь прильнул к полу. Головы всех без исключения вжались в плечи. Любые звуки умолкли. Замолчала и страдалица Силия.
   В зале сделалось совсем тихо.
   Георг стоял словно бы один. Конечно, рядом за сдвинутыми столами затаились десятки людей, но он стоял словно бы посреди совершенно пустого пространства и будто на возвышении, которого здесь не имелось. Или это он был настолько высок, что возвышался над всеми, так что любой мог его хорошо видеть? Так казалось.
   Он стоял, широко разведя руки в стороны. Его ладони светились. Тёплым золотистым свечением, исходящим из их глубины.
   Народ, щурился, ощущая на своих лицах касание солнечных лучей.
   Смотрели. Не то чтобы в страхе, скорее ошарашено. Будто завсегдатаев таверны ударило по голове чем-то тяжёлым, но мягким. Сама хозяйка с сыном, как и все, таращилась на чужака. И гудела тишина. Гнетущая после недавнего ора. Густая, почти осязаемая.
   Георг был суров. Брови сошлись на переносице. Прозрачно-голубые глаза сияют двумя холодными северными звёздами в ночном небе. Именно сияют, а не отражают блики масляных ламп. Их сияние подавляло свет, льющийся из его ладоней.
   Люди смотрели и инстинктивно пятились. Даже дюжие лиходеи.
   - К-колду... - возглас слабый и неуверенный.
   Народ отступал к выходу. Спиною вперёд. Страшась, что стоит отвернуться, и колдун немедленно запустит огнешаром или чем похуже. С этих станется... У дверей очередная давка: кто-то замешкался, некстати преградив путь.
   - ОСТАНОВИТЕСЬ. - Голос спокойный и властный.
   Повелевающий Глас с небес посреди безмолвной пустоши.
   Они замерли. Подчинились. Не могло быть иначе. Жмущаяся друг к другу глазастая масса. Тяжело дышащая, потеющая, да что там - исходящая потом. Боящаяся моргнуть и тем навлечь на себя внимание. Овечье стадо в тесном загоне.
   - Остановитесь, - повторил Георг. - Подойдите ближе.
   Он взирает на них, сжимающихся всё сильнее. Опускаются взгляды и снова жадно вскидываются. Сердца сдавливает холодная длань, они пропускают удар. Сбежать! И не сбежать. Их тянет к нему, как к пропасти, в которую нельзя не заглянуть, оказавшись у края. А то и переступить за край... Ничтожность песчинки перед величием мирового колосса. Непреодолимая сила притяжения.
   - Посмотрите на себя.
   Это не было повелением, но многие обернулись на стоящих рядом - всё ещё сжимающих в руках бутылки и прочее, убрать которые не доходило до их разума.
   - Вы словно скот. - Георг взмахнул рукой, и сияние прошлось по толпе.
   Никто не спорил. Только слушали. Колосс вещал, овцы замерли у его стоп. Не осталось затюканных жизнью мастеровых, мелких служак и отчаянных лиходеев, равно как и глуповатых разносчиц. Был лишь Колосс и внемлющие овцы.
   - Бездумный, свирепый скот. Вот кого я вижу. Вы сидите здесь, в затхлости и грязи, как дикие звери в пещере. - Он дополнял слова скупыми жестами. Каждое его движение заставляло шарахаться. - Пьёте и жрёте, и не желаете видеть того, что совершается за пределами этой норы. А там - простор и жизнь! Но вы не хотите их.
   Георг опустил сияющие глаза. Люди вздохнули с облегчением, растерянно заозирались по сторонам, точно вспоминая, где находятся.
   - Что вы ищите здесь, в полутьме, чего нет там, в свете?
   Он вновь обрушил взгляд на толпу. Огромное лицо, каждая черта его словно высечена из мрамора. Их собственные лица бледны и печальны. Некоторые, не в силах более выдерживать, потупляются в пол. О чём они думают? Неужели слова чужака так тронули их? Или это лишь его вид подавляет, а лучащийся взгляд слепит?.. Нечто, надевшее человеческую личину. Нечто жуткое, мучающее их по какой-то своей прихоти и против их воли.
   - Может, вы ищете деньги? Презренный метал?.. Нет. Напротив, вы проигрываете и пропиваете здесь заработанные крохи. Сетуя на бедность... Если хотите, я дам вам деньги. Сколько угодно.
   Георг склонился и извлёк из-под стола, за которым недавно сидел и под которым дрых оглушённый стражник, свой старый дорожный мешок. Поставил его на лавку, распустил тесёмки и, не глядя, запустил внутрь ладонь.
   - Берите!
   Он взмахнул рукой и на жмущихся людей полетел золотой дождь. Тяжёлые кругляши били их по головам, с приглушённым дробным стуком сыпались на застланный соломой пол. Георг снова и снова погружал ладонь в мешок, одаривая толпу монетами. Золотыми, все как одна, можно было не проверять на зуб.
   - Богатейте!.. Это настоящее золото, то, что грезится вам во снах. Вам обещали всего три монеты, я же даю десяток. Каждому. Что же вы?
   Толпа не брала монеты. Сторонились, боялись наступать на них. А если те запутывались в волосах или одежде, судорожно стряхивали с себя, будто ядовитых змей. Россыпь устлавших пол кругляшей... Колдовское золото добра не принесёт, зато в могилу сведёт раньше срока. То все знали ещё по бабкиным сказкам, что слушали в детстве... Столько золота может быть тоже лишь в сказке. В выдумке или во сне, а не в обыденной жизни.
   - Значит, золота вы жаждете не столь уж и сильно... Тогда, может, вы ищите пагубных удовольствий? Курево, хмелящие напитки. Я дам вам их!
   Теперь обе ладони ныряют в мешок и появляются обратно, сжимая туго набитые матерчатые кисеты, а с ними пузатую стеклянную бутыль, в которой плещется тёмное содержимое. Георг бросил кисеты - в них лежал табак, отменный табак, это чувствовалось по одному уже запаху, - как до того бросал монеты. Тяжёлую бутыль покатил по полу к ногам толпы.
   - Берите! Всё даром!
   Люди прянули врассыпную от катящейся к ним бутыли, как если бы это была бешеная собака, чья пасть исходила пеной. Табак также никто не принял.
   - И этого вам не нужно? Но это лучшее вино и лучший табак в мире. Я дам вам их сколько пожелаете.
   Здесь имелось немало заядлых курильщиков, не говоря уж о пьяницах, готовых за кружку дешёвого пойла свести родную дочь в публичный дом, но и они не осмеливались прикоснуться к "дарам". Поджилки тряслись сильнее.
   - Что же остаётся? - вопросил Георг.
   Пустые и одновременно полные животного страха глаза. Ни единого слова, даже звука или хрипа. Только множество обращённых на бродягу взглядов. И никто не уходил. Уходить не позволялось.
   - Еда? Вряд ли. Вы всё-таки разумные существа, а не звери, чтобы грызться за кость. Разврат? Но его и так предостаточно кругом. Каждый может купить, если хватит денег в карманах. Заработанных потом и кровью или одним только высоким положением. Значения не имеет - они примут всякую плату.
   Лиц женщин с яркими щеками не видно за спинами впереди стоящих, но они здесь, слушают вместе со всеми.
   - Молчите? - вновь вопрошает Георг. - Тогда чего же вы хотите? Чего вам недостаёт для счастливой жизни?
   Молчат.
   - А может, вы ищите нечто более ценное? То, что не получить ни даром, ни за деньги... Этого я вам дать не могу. Этого у меня нет.
   Толпа переглядывается. Настороженно. Наваждение медленно отпускает. Никто не выказывает агрессии, только продолжают смотреть.
   - Вы не приняли моих даров. - Золото, кисеты и бутыль всё так же лежат на полу, никем не подобранные. - Значит, это место манит вас чем-то иным. - Георг вглядывается в них. Всё больше глаз упирается в пол. Так и должно быть. Слабый - слабый не телом, но духом - опускает взгляд перед сильным. - Вы сами не ответите "чем". Чтобы ни случилось в жизни - радость или горе - вы приходите сюда. Это место поработило вас. Вы сами себя заточили в темницу, добровольно приковались цепями... Ваши души ищут забвения. Только его вы себе и оставили.
   Георг вздохнул. Сияние его глаз и ладоней тускнело, тускнело, а затем ушло. Но порождаемое им тепло осталось. Не могло не остаться.
   Перешёптывания разносятся по общему залу, приглушённые звуки от возвращаемых на место лавок и откладываемых на столы бутылок и ножей. Тихо. Даже как-то грустно. Мгновения истекают. Ещё оставшиеся в таверне переминаются. Георг стоит, уронив подбородок на грудь. Растрёпанные, тронутые сединой волосы свешиваются на лицо. Все ждут, что он ещё скажет.
   А если сказано уже всё, что должно? Что тогда?
   Рассесться обратно за столы, продолжить есть и пить, казалось кощунством. Едва ли не святотатством. Просто уйти? Тоже как-то странно.
   Но именно это бродяга полагал лучшим завершением беспокойного вечера.
   - Идите, - сказал он. - Возвращайтесь в свои дома. Там ваше место. Вы устали, вы уже давно, как следует, не отдыхали. Прежде чем о чём-то думать, вам следует выспаться. Завтра большинство из вас не вспомнит о произошедшем - не захочет вспомнить. Но кто-то всё же вспомнит.
   Народ потянулся к дверям. Друг за другом, не толкаясь. Не так много оказалось в зале посетителей, чтобы ломиться по головам, без того все легко выйдут. Нужно лишь немного подождать своей очереди.
   Вояки лорда давно убрались прочь. В том числе и их начальник Карл, что исчез под шумок, да так, что никто этого не заметил. Должно быть, выскочил через кухню и заднюю дверь. Арбаса тоже нигде не было видно. Никто их и не искал.
   Оглушённого Марией парня подняли вчетвером. Он принялся что-то несвязно бормотать. Кроме здоровой шишки на макушке и разбитой рожи, иных повреждений у него не нашли. К утру оклемается - голова, конечно, поболит, но то будет меньшим из возможных наказаний. Тащившие его посмеивались, как этот кабан влачил ноги, не способный стоять на них твёрдо.
   Мами и Силия потирали ушибленные бока и переплетали волосы - друг друга они будто не замечали. Муж кухарки уже вполне пришёл в чувство, Силия увела его.
   На Георга с Тритором поглядывали искоса и лишь мимоходом.
   Таверна быстро пустела.
   Мария с оставшимися кухарками начали прибираться. Хозяйка была безмолвна. Но не стоило расспрашивать её о том, о чём она думала в этот момент, ведь то были только её сокровенные мысли. И оставим их ей.
   Мами вдруг сдавленно вскрикнула, все обернулись.
   Ни денег, ни других "даров" на полу более не лежало. Всё исчезло. Исчез и зубастый белый зверь, про которого все отчего-то и думать забыли.
   - Вам они не нужны, - сказал Георг, поняв, что вновь встревожило женщин.
   Продолжили уборку. Ни о чём между собой не говоря. Завтра, если захотят, они смогут обсуждать случившееся сколько угодно. Завтра, не сегодня.
   Маленький мышь - незаметный и безобидный - свободно рыскал под ногами в поисках крошек. Никто не мешал ему заниматься любимым делом. Тритор подошёл к столбу, к которому до того жался Арбас. Протянул руку и почти без усилий извлёк свой нож из дерева. Удивлённо посмотрел на бродягу.
   Тот кивнул. И Тритор хмыкнул разбитым ртом.
   - Трит! Я видел, как ты его бросил. Здорово! - От входа меж последними уходящими просочился неугомонный Брин.
   - Ты как... - вскинулась на него мать.
   - Мышь сбежал от меня, - тараторил мальчик. - А я за ним! Мне показалось, он сделался таким огромным. Я даже... Трит, сзади!
   Из-за опрокинутого стола у стены, где он прятался всё это время, словно хищник из засады, выпрыгнул Арбас. В руке бывший стражник сжимал кинжал - с локоть отличной стали, которой так удобно колоть свиней!.. Его распирала ярость. Ярость, что не испытывал ещё никто в этом мире. Слова бродяги растревожили и его, что скрывать. Но ярость быстро отрезвила... Он поквитается с опозорившим его сучёнком. Проучит! Если не самого чужака со шрамом, то хотя бы его дружка.
   Один удар в грудь. Кинжал по самую перекладину - уж у него рука не дрогнет! Тогда и посмотрим, кто будет смеяться. И будет ли.
   Предупреждающий крик мальца ещё висел в воздухе, а Арбас уже замахнулся. Тритор стоял от него вполоборота. Спастись сучёнок не мог.
   Взвизгнул мышь. Ещё раньше ахнула Мария. Взгляд бродяги полыхнул с новой силой. Георг вскинул перед собой раскрытую ладонь...
   Тритор всё же что-то почувствовал или уловил стороннее движение краем глаза. Заслониться он не успевал, но сумел отклониться. Лезвие вспороло рубаху на боку. Кожи коснулся холодный металл, легко рассёк её, и лишь твёрдость кости остановила его бег. Парень застонал.
   Бывший стражник не совладал с разгоном, налетел на гада, опрокинул его и повалился с ним вместе. Забарахтался на полу. Он промахнулся! Ударить ещё раз!
   - БРОСЬ!
   Рука Арбаса тянулась к Тритору, что скорчился рядом. На половине движения она остановилась. Задрожала. Ладонь сама собой разжалась, и кинжал выпал из неё.
   Брин подбежал помочь брату отползти подальше от несостоявшегося убийцы. Тритор зажимал пылающий бок. К ним спешила Мария. Белый мышь семенил следом, скаля зубы. Мами голосила и призывала проклятья.
   Арбас не обращал на них никакого внимания. Продолжая сидеть на карачках в соломе, выгнув шею под неестественным углом, он снизу вверх смотрел на Георга. А Георг смотрел на него. Глаза в глаза.
   По помятому лицу бузотёра ручьями стекал пот. Арбас издал натужный вздох. Попытался отвернуться. Подбородок его дёрнулся, глаза скосились в сторону и вернулись обратно. Рот бывшего стражника раскрылся и уже не закрывался - из него исходил глухой мучительный стон.
   Бродяга не сводил с него лучащегося ледяной синевой взгляда.
   Арбаса сотрясла судорога. Стон перешёл в хрип.
   - Нет... нет... нет... - выдавил он.
   Что "нет"? Георг не двигался и не говорил ни слова, только смотрел. Мария, сжимая в охапке детей, тоже только смотрела, и все остальные лишь смотрели.
   Арбас закричал так, словно пред ним разверзлась земля, и он увидел на дне образовавшейся тёмной пропасти все ужасы Преисподней - кипящие котлы с маслом и варящихся в них заживо грешников. Хвостатых чертей, беснующихся в чаду и пламени. И саму смерть, ползущую наверх, дабы утащить его в Бездну. Кровь отлила от лица бывшего стражника, сделав его белым как снег. Раскрытый в немом вопле рот не издавал более ни звука, только сгустки пены стекали с посиневших губ. Глаза закатились. Арбас забился в судорогах, молотя руками и ногами по полу. Потом затих без движения. Никто не рисковал приблизиться к нему.
   Прихрамывая сильнее обычного, Георг подошёл узнать, что с Тритом. Мария и Мами уже обхаживали раненого. Парень стонал, рубаха намокла от крови. Кровь сочилась меж зажимающих рану пальцев, словно под ними бил красный родник.
   Мария рыдала, прикрыв рот рукой. Мами тщилась оторвать лоскут от своей юбки. Потрясённый Брин замер в стороне.
   Георг склонился над побледневшим парнем. Посмотрел во влажно блестящие, мало что соображающие глаза. Отстранил его ладонь. Одним движением разорвал рубаху, что не сгодилась бы теперь и на половые тряпки.
   Разрез тянулся черев весь левый бок. Ровный, чуть изогнутый. Из него вытекал безостановочный поток.
   - Ничего страшного, - сказал бродяга. - Удар пришёлся вскользь по рёбрам. Промойте и завяжите рану. Вызовите лекаря, чтобы зашил её.
   - А вы...
   - Я не могу помочь, - не дал развиться надеждам Марии Георг. - Здесь нужен лекарь, он справится. Поторопитесь. И всё образумится.
   Женщина сразу поверила. Не стала спорить или упрашивать, вместо этого кинулась на улицу, закричав на двух впавших в ступор разносчиц, чтобы несли скорее воду. Мами в это время из добытого лоскута юбки делала временную перевязку остановить кровотечение.
   - Первая боевая рана. - Бродяга присел возле Тритора, пока вокруг них набирала обороты суета. - Не бойся. Это не самое страшно, что случится в твоей жизни.
   Кадык на худой шее судорожно дёрнулся, дёрнулась и опухшая, вымазанная в крови щека с прилипшей прядью волос. Одна ладонь парня вновь прикрывала рану, вторая держала нож, который он не желал выпускать ни на мгновение. Георг потрепал его по плечу и отошёл, предоставив раненого заботам женщин.
   Убедившись, что брат в надёжных руках, Брин поднял с пола мыша и направился за бродягой.
   - Ты настоящий колдун, - прошептал он. Они сели за их прежний стол с отбитым краем. - Ты всех одурманил, да? Я видел.
   - Я не колдун. Но, если хочешь, думай так. Я не против.
   Мальчик опустил зверька на столешницу. Отсюда они и оглядывали устроенный разгром.
   Остаток вечера прошёл в беготне. Благо лекарь сыскался быстро. Совместными усилиями перенесли Тритора в дом, где ему должны были зашить рану. Мария не отходила от сына ни на шаг. Позднее в общем зале посреди так и не расставленных столов остались вдвоём Георг и Брин. Часть ламп потухла. Полумрак сгустился. Мальчик принёс им с кухни по кружке молока, они пили его мелкими глотками. Почти не говорили, просто ждали, когда лекарь закончит штопать Тритора, и все, наконец, успокоятся. Дик прокрался через раскрытую дверь и теперь невозбранно бродил по залу, подбирая с пола что-то съестное.
   Пёс подошёл к старику по прозвищу Подзаборник, что едва слышно плакал, забившись за объёмистый бочонок в самом дальнем и тёмном углу. Там, никем незамеченный, он укрывался остаток вечера, и даже когда стало тихо и безлюдно, боялся выйти. Пёс понюхал его и отошёл.
   Недалеко от Подзаборника у камина, уронив голову на поджатые колени, сидел Арбас. От него не доносилось ни звука. Бывший стражник не спал - в такой-то неудобной позе. Временами он принимался раскачиваться, а потом снова замирал. Мами хотела было наброситься на изверга с погнутой кочергой. Георг остановил её, сказав, что он больше не причинит никому не малейшего вреда. Кухарка поджала губы, уж она бы с радостью проломила эту дурную башку. Но тут Мария привела лекаря, и стало не до всякой дряни.
   - Было так страшно, - признался Брин в большей степени самому себе.
   Он налил в блюдце молока и для альбиноса, что с радостью принял угощение.
   - Да, - согласился бродяга. - Я тоже чуток струхнул.
   Так они и сидели в тишине, нарушаемой лишь всхлипами старика да поскрипыванием ставен на окнах, когда в них задувал ветер. Пёс и мыш, похоже, сдружились. Альбинос даже взобрался Дику на загривок, и тот некоторое время выступал для него ездовой лошадью, возя по залу. Брин на это сонно улыбался.
   Пришла Мария. Рану лекарь зашил и напоил Тритора сонным отваром, чтобы снять боль. А синяк на лице и разбитый нос - это мелочи. Ей обещали, что уже через неделю сын сможет ходить, как ни в чём не бывало.
   Георг кивнул, допил молоко и поднялся:
   - Уже поздно, мне пора.
   - Ты разве уходишь?! - встрепенулся Брин. Время позднее, и столько всего случилось... Глаза у него слипались. Но тут распахнулись во всю ширь.
   - А ты как хочешь?
   - Останься! - взмолился Брин. - Мам, пусть он останется! Ему найдётся, чем ещё заняться. Дел у нас много, ведь правда?
   Мария встала возле сына, поглаживая его по спутанным волосам. В отличие от мальчика, она не выказывала столь же рьяного желания, чтобы чужак задержался у них даже на ближайшую ночь. Георг не винил её в том.
   - Да, дел хватает, - всё же произнесла женщина. - Я заплачу. Если деньги...
   - Деньги - дело наживное. Но готовят у вас отменно, так что я, пожалуй, переночую и дождусь завтрака. А там видно будет, что да как.
   - Я постелю наверху. Комнаты пусты... все постояльцы разбежались.
   - Завтра они вернутся, - пообещал Георг. - Не надо комнат. Я лягу в конюшне, там соломы хватит и для меня.
   - Я тоже, - встрял Брин.
   Никто ему этого не позволил. Он только оправлялся после болезни, а ночи теперь далеко не такие же тёплые как летом.
   - А что с ними? - Мария имела в виду старика и Арбаса. Ни того, ни другого она не желала видеть у себя в таверне.
   - Они пойдут со мной - не беспокойтесь о них. И, - Георг оглядел так до конца не убранный кавардак, - ни о чём не беспокойтесь. Карл и его дружки впредь будут обходить вас стороной. Если сами не станете их привечать.
   Мария заверила, что не станет. Хотя выражение её лица говорило, что она уже мало что понимает и мечтает только, как можно скорее отгородиться от прочего мира за надёжной дверью. По крайней мере, до утра. Там, может, будет легче. И, конечно, чтобы дети были вместе с ней.
   Бродяга и Брин помогли Подзаборнику подняться с пола. Встал и Арбас, когда ему велели сделать это. Всё ещё ужасающе бледный, с отёчным лицом, на котором сами по себе блуждали бездумные глаза. На Марию он посмотрел, как на пустое место, словно вовсе не замечая ничего вокруг. Женщина проводила его сгорбленную спину ненавидящим взглядом.
   - Я буду спать один этой ночью, - сказал бродяга уже у двери. Брин увёл старика под руку. Мами возилась на кухне, прочие кухарки были отпущены по домам, в общем зале никого больше не осталось. - У тебя дети. Живи ради них.
   Глаза бродяги отразили прежний блеск. Глаз Марии в полумраке не различить. Подошёл Дик, потёрся о ноги хозяйки. Та рассеянно погладила лобастую голову.
   - Я завидую тебе, смертная.
   Георг и пёс ушли. Женщина же ещё долго стояла без движения.
  
   Давно перевалило за полночь, а покой только пришёл в дешёвую таверну на городской окраине и в жилой дом позади неё. Хозяйка заведения спала мёртвым сном, не расплетая волос. Она совершенно вымоталась, хотя полагала, что навряд сомкнёт глаз этой ночью. И провалилась в небытиё, едва коснувшись подушки.
   Ей снились времена молодости, когда она впервые познакомилась со своим будущим мужем, потом была свадьба и рождение сыновей - счастливейшие годы. Минувшие годы. Будет ли ещё хоть что-то подобное им? Прежде она не думала о том. Но сегодня ей снилось, что радость ещё обязательно будет.
   В соседней комнате спал её старший сын. Его сон был тревожен. Жар мучил парня, заставляя стонать и ворочаться на мокрых простынях. Ему снилось, что он находился в чужой стране, пробирался через густые дебри, где с замшелых ветвей свисали толстые словно канаты змеи. Через сросшиеся древесные кроны над головой с трудом пробивались лучи солнца, землю под ногами оплели извилистые корни, о которые он то и дело спотыкался. А спотыкаться ему было нельзя, ведь он бежал. Спасался. Опасный хищник - тигр или кто похуже - преследовал его. Тритор был ранен, зажимал рану от когтей зверя на боку. Тот легко шёл по его кровавому следу. Тигр (или кто похуже) не торопился настигать добычу, выжидая, пока та полностью выдохнется. Свой нож Тритор потерял, и ему нечем было встретить убийцу.
   Он оказался на прогалине у небольшого пруда с прозрачной водой. Упал на колени и начал жадно пить, черпая воду свободной рукой. Напившись, ему стало легче. Возле берега под водой что-то поблескивало. Искристый камень набалдашника. Тритор погрузил руку в ледяную толщу и достал свой нож.
   Для него не всё ещё было кончено.
   Он встал в полный рост, готовый встретить зверя лицом к лицу. У хищника были когти, но и у него нашёлся коготь. Пусть теперь тот боится его - воина-охотника!
   Почуяв силу человека, зверь затаился в прибрежных зарослях. Дебри огласил негодующий рёв. Вопль по Глас упущенной добыче... Зверь ушёл. Тритор спасся и мог продолжить свой путь в неведомую страну, лежащую на дальнем юге, где обитали могучие чародеи и смелые воины с кожей чернее сажи.
   Парень перестал метаться во сне. Влажный лоб высох, мышцы расслабились.
   На соседней кровати лежал его брат. Мальчику не спалось, не смотря на то, что до того глаза буквально слипались. Но вот он в постели, а сон как рукой сняло.
   Сначала Брин слушал стоны брата, когда же тот затих, ему почудилось, что с улицы доносится тихая мелодия... Мальчик повернулся на другой бок и всё же попытался уснуть. Дыхание его начало выравниваться, и тут мелодия за окном зазвучала вновь.
   Он сел в кровати. После краткого колебания сбросил с себя одеяло и на ощупь нашёл штаны. Стараясь не шуметь, открыл окно. Этим же способом он выбрался из дома ранее, когда мать заперла его, утащив из таверны. Помедлив ещё мгновение - в доме все спали, - мальчик полез наружу, топтать свою клумбу, толку от которой всё равно не было. Он понял, откуда доносилась мелодия. А ещё, что она была ему призывом выйти прогуляться под ночным небом.
   Замочив ноги в росе, но твёрдо уверенный, что на этот раз не простынет, Брин пробежал через огород и козий выпас за таверной. Спустился в низину к пруду. И чем ближе он подходил, тем явственнее звучала мелодия.
   На ветви старой ивы, что росла вдоль земли, где Брин сам любил посидеть, бросая мелкие камушки в воду, сейчас устроился Георг. Его рубаха выделялась светлым пятном на общем тёрном фоне. Бродяга сидел и играл на губной гармошке.
   Поддавшись внезапной робости, мальчик остановился, немного не доходя.
   - Что опять застыл? Садись рядом, раз тоже не спится, - опустив гармошку, сказал Георг.
   Поблизости зашевелился ещё кто-то. Послышалось знакомое сопение. Дик! Пёс поднялся ему навстречу. Сделав шаг (пёс предостерегающе гавкнул, но поздно), мальчик наткнулся на нечто большое и мягкое. От испуга Брин отскочил назад. Потом склонился пониже. На траве лежал, похрапывая, человек - Арбас.
   - Он спит. Ему нужно набраться сил. Завтра нам предстоит дальняя дорога.
   - Ты видишь в темноте? - понял Брин. - И... ты всё-таки уходишь?
   - Да, вижу, - ответил Георг. - И ещё раз - да. Ухожу. У меня есть важное дело, которое я должен завершить. Я дал клятву. Понимаешь?
   Обойдя спящего, Брин погладил пса и взобрался на ветвь. Дик вернулся на прежнее место, растянувшись у свисающих ног - одних босых и маленьких, других в сбитых сапогах, которым давно было пора на помойку.
   Ночь укрывала их: умиротворённая, мягкая, волнительная. На небосклоне меж ползущих серых клочьев проглядывали звёзды. Ветер покачивал начавшие лохматиться свечки камышей. Рядом в ивняке раздались трели полуночной пичужки. Одинокой, но очень голосистой. Ей подпели лягушки в пруду (лягушки осенью?). Их совместный напев пришёлся мальчику по душе.
   Люди во всём городе, весь мир, все, кроме них двоих, спали.
   Брин ощущал себя так спокойно. Забыв надеть не только башмаки, но и куртку, он совсем не мёрз. Казалось ветвь, на которой они сидели, отдавала скопленное за день тепло и тем согревала их. Мальчик прижался плечом к своему странному другу. Именно другу, пусть они были знаком всего один день и уже завтра простятся.
   Было грустно. Но это была светлая грусть.
   - Сыграй ещё, как ты играл, - попросил Брин.
   Бродяга поднёс гармошку к губам. Его пальцы перемещались, закрывая и открывая определённые отверстия на металлическом боку инструмента. И нехватка одного из них совсем не мешала игре. Чуть заунывные звуки разнеслись над матовой гладью пруда, похожей на жестяное зеркало. Перекатываясь, ослабевая, а затем вновь усиливаясь, они улетали всё дальше и дальше. Будто волны, скользящие по наброшенному на весь мир бархатистому покрывалу ночи.
   Мальчик поразился, как здорово это получается. Совсем не грубо, а мелодично. Он бы тоже хотел уметь так. И ещё многое другое, что умел бродяга.
   Брин почувствовал касание чего-то щекотного к руке помимо бугристой ивовой коры. На ветви сидел мышь, тыкая носом ему в запястье. И этот вздумал пугать его! Глазки зверька поблескивали булавочными искорками. Брин погладил хвостатого проныру и подосадовал, что не взял для него угощения. Мышь скрылся в темноте.
   Георг играл, потом вернулась тишина.
   - Сейчас наступает моя любимая пора, - заговорил бродяга. - Я люблю, когда дождь и осень. Печальная краса.
   - Но дождь прекратился.
   - Он возобновится, будь уверен.
   Брин не ответил. Дождь он точно не любил, да и лето стократ лучше осени. Подбирая слова, мальчик задал вопрос, который давно вертелся на языке.
   - Старичок в церкви рассказывал, что Творец порой спускается с Небес на землю и бродит здесь, как простой человек. Смотрит, как мы живём, запоминает наши грехи и благостные дела, чтобы потом, когда мы умрём, все их сосчитать. Ты и есть Бог, что гуляет по миру?
   Брин сглотнул вязкий ком. Но он уже спросил, и отступать было поздно. Бродяга помолчал, усиливая тревогу мальчика.
   - Бог? Хм... Не верь всему, что слышишь. А поддаваться минутным впечатлениям вовсе не стоит. Да и не выдержала бы земля такую сущностью как Творец-Вседержитель, вступи он на неё во всей своей тяжести.
   Мальчик не знал, как понять его слова.
   "Если земля держит целые горы, то Бог ещё тяжелее их?"
   - Но ты веришь, что Бог создал наш мир?
   - Людям надо во что-то верить. - Георг вдохнул ночную свежесть. - Я верю в мудрость природы - нашей всеобщей матери. Да... я, пожалуй, верю в Бога-Творца. Должен же был кто-то всё это устроить, - он кивнул на окружающие их деревья и пруд, - затем запустить в вечное движение и продолжать следить, чтобы "механизм" действовал исправно. Работёнка не из лёгких. Это тебе не кучу дров наколоть.
   Брин хихикнул.
   - А куда ты отправишься? Пойдёшь в другие города? Или поплывёшь на корабле в чужеземные страны?
   - Я никогда не плавал на корабле, - сказал бродяга. - Предпочитаю ходить на своих двоих - так, знаешь ли, безопаснее. Если свалишься, дальше земли не упадёшь... Не то, что в морскую пучину. Как подумаю, что она вовсе не имеет дна и там полно русалок и гигантских морских драконов, только и ждущих, чтобы утащить тебя в зелёный сумрак, аж дрожь пробирает.
   - Драконы бывают только в сказках. - Брин смеялся. - А ты совсем заврался!
   Георг не спорил:
   - Я хочу тебе кое-что подарить.
   Бродяга повернулся к нему. Брин только теперь увидел, что глаза у него светятся, и это не был отражённый свет звёзд. Но они светились и не так, как в таверне. Перед мальчиком в воздухе словно бы парили два тусклых огонька.
   - Твоему брату я подарил нож. - По лицу Брина скользнула мимолётная горечь. - Хочу, чтобы и у тебя осталось что-то в память о нашей встрече.
   Смутившись, мальчик признался:
   - Мама не велит ничего брать у чужих... Но я бы тоже этого хотел.
   Георг поднял мешок, что висел на ветке возле него. Начал рыться внутри, что-то перекладывая и звеня то ли стеклом, то ли металлом. Затаив дыхание, Брин следил за ним. Он попривык к темноте, и всё сделалось различимо чуть лучше.
   Бродяга передал ему небольшой предмет.
   Губная гармошка, точно такая же, на которой играл он сам.
   - Держи.
   - Но я не умею. - Брин бережно взял подарок в руки.
   - Захочешь - научишься, ничего сложного в этом нет. И вот ещё.
   Георг расстегнул ворот рубахи и извлёк из-под него цепочку с медальоном. Цепочка серебряной змейкой обвисла в его ладони, он протянул её Брину.
   Даже в полутьме мальчик разглядел рифлёный круг в обрамлении извивающихся языков пламени и лицо в его центре. Да, он правильно понял, когда увидел медальон в первый раз, - это было солнце и лик. Тогда ему показалось, что это лик самого Георга, только без бороды.
   - Я не могу его взять. - Эта вещь была гораздо ценнее губной гармошки, почти такая же ценная, как нож Трита, а то и больше.
   - Бери. Подарок от чистого сердца. - Бродяга сам вложил медальон в руку мальца. - Знаешь, что это?
   Брин помотал головой, не сообразив, что этого могло быть не видно.
   - Это оберег. - Георг с хрустом потянулся. - Оберег духа-хранителя того племени, про который я вам рассказывал. Помнишь?
   Мальчик разглядывал медальон, поднеся его к самым глазам.
   - Хранитель отвернулся от племени, как сказал мне шаман. Но я думаю, он всё ещё связан с этой вещью и при необходимости поможет тебе, если ты попросишь. Только не следует им слишком злоупотреблять.
   Брин промычал что-то неопределённое в ответ.
   - Металл, из которого сделана цепочка и сам медальон, очень лёгкий. Это сейчас, когда темно, он серебрится, а днём будет выглядеть блекло, как обычная железка. Догадался, зачем это? Да, чтобы другие, увидев его у тебя, не позарились, посчитав дешёвой безделушкой. И лишь мы будем знать его настоящую ценность.
   Подобная предосторожность была бы совсем нелишней.
   - Он волшебный как нож? - спросил мальчик.
   - Пока этот оберег у тебя, ты не будешь болеть. Ни одна зараза к тебе не пристанет. Но и самому закаляться надо. Задаром ничего не даётся.
   На щеке бродяги даже ярче его глаз светился крестообразный шрам. А вернее то, что находилось под ним, под кожей. Россыпь багряных углей тлела во мраке.
   - Если вы с братом когда-нибудь соберётесь посмотреть мир и попадёте в страну, откуда эти артефакты, уверен, вас там примут, как дорогих гостей. Но будьте осторожны! Стоит один раз выйти за порог, и это может затянуть на всю жизнь.
   Брин болтал ногами над сопящим во сне Диком. В одной руке он сжимал гармошку, а в другой медальон. Свои сокровища.
   - Ты не колдун - ты добрый волшебник!
   - Ну, всё лучше, чем какой-то колдунишка.
   Ночь жила неясными шорохами, вздохами, древесными скрипами, отдалённым лаем собак, щебетанием птах в кустах и перекличкой лягушек в пруду. А ещё отражением звёзд в воде - немного, но были и звёзды. Они же сидели и сидели на ветви, и им было хорошо вдвоём посреди спящего мира.
   - Завтра ты уйдёшь... Как ты будешь жить дальше? - зевнув, спросил Брин. Глаза слипались, как он ни крепился.
   - Изо дня в день, как и все.
   - Но ты ещё вернёшься к нам?
   - Конечно. Я всегда возвращаюсь туда, где меня ждут.
   Брин тоже непременно бы вернулся туда, где его ждут.
   - Расскажи ещё что-нибудь, а?
   Георг приобнял мальчика.
   - Лучше сам расскажи. Я тоже люблю послушать истории.
   - У тебя они интересные, - смутился Брин. - А у меня совсем скучные.
   - Рассказывай, а я сам решу, скучные ли они. Или ты уже засыпаешь? Тогда нам пора прощаться.
   - Нет. Давай ещё посидим. У нас... у нас прошлой зимой случилась история, когда к нам из леса стала бегать лиса и кур таскать.
   - И как вы с ней справились?
   - Трит придумал как.
   Он рассказывал. Сначала про лису, потом, как они катались по замёрзшему пруду, и как, но это уже летом, плавали по нему на лодке. А однажды Брин поймал настоящую щуку, и она чуть не откусила ему палец!
   Бродяга слушал, даже переспрашивал - ему было интересно.
   Когда мальчик выговорился, зевки вернулись. Но уходить так не хотелось! Ведь ни завтра, ни когда-либо ещё эта ночь уже не повторится.
   Усевшись поудобнее, ощупывая свои подарки, Брину ещё спросил:
   - Но что у тебя в мешке - скажи!
   Он подумал, что бродяга снова откажет. Георг действительно ничего не сказал... зато показал. Раскрыл пошире свой мешок и достал из него котелок. Небольшой, с отломанной ручкой. В котелке лежало полным-полно всяких вещиц, неказистых на первый взгляд. Разноцветные камушки и странной формы сухие корни, сплетённые из лоскутков кожи фигурки, какие-то бусы, птичий черепок и ещё многое другое. Брин хорошо мог всё это рассмотреть в темноте. Мягкий голубоватый свет исходил из котелка, как будто в нём горел призрачный костёр. Магия. Самая настоящая.
   - Но там ещё что-то есть! - он хотел знать всё.
   Вот тут голос бродяги изменился. В него вернулась суровость, которая всегда присутствовала, только могла не ощущаться, если он того не хотел.
   - Больше нельзя. Некоторые тайны должны оставаться тайнами. А то жить станет скучно.
   Лицо Георга в магических отсветах представлялось высеченным из камня, глаза и шрам сияли. Брин подумал: "Я убегу с ним! А не возьмёт, просто пойду следом".
   - Давай я лучше ещё сыграю, - предложил бродяга, прервав молчание.
   Мальчик слушал мелодию, потирая тяжелеющие веки.
   "А куда он дел котелок? Убрал обратно в мешок? Я и не заметил..."
   Брин прикрыл глаза. Слушать так было ещё приятнее. Словно тебя качало на волнах. Вверх-вниз, вверх-вниз...
   Бродяга запел.
   Как он мог петь и играть одновременно? Может гармошка звучала сама по себе? Посмотреть так ли это, сил уже не осталось.
  
   Уж не тот теперь я,
   Годы сделали дело.
   Сонный ветер ночной
   Шепчет это мне смело.
   Уж не та давно удаль,
   И не та совсем сила.
   И мечты все о сущем,
   Прочье быть поглотила.
   Всё прошло, всё остыло,
   Все метания в прошлом.
   Время вызреть пробило,
   Время думать о большем.
   Но во снах бледно-тусклых,
   Что без красок и срыва,
   В виденьях неотступных
   Ты вновь меня манила.
  
   Мальчик затих, прислонившись к бродяге. Минувший день был самым длинным и чудесным в его пока ещё совсем недолгой жизни. Но и он не мог длиться вечно.
   Брин уснул посреди ночи и песни...
  
   Ты зачем мне снишься
   Дальняя дорога?
   Поостыл к тебе я,
   Поостыл немного.
   Я свой дом построил,
   Разжёг очаг я свой.
   Уж отец и муж я,
   А не раб лишь твой.
   Я остановился,
   В землю врос стопою.
   Я уж находился
   Чужою стороною...
   Но ты держишь крепко,
   Ты ведь без возврата
   Дорога от рассвета,
   Дорога до заката.
   Пролегай-ка мимо,
   Жизнь без тя не встанет.
   В мире, как известно,
   Бродяг везде хватает.
   И так я буду счастлив,
   Совсем угомонюся...
   Иль постой, быть может,
   Ещё лишь раз пройдуся.
  
   ... чтобы проснуться в своей кровати.
   В окно светило солнце. День давно пребывал в разгаре. Брин сел и потёр глаза. Ему что-то снилось. Это не был болезненный бред, что мучил его, когда поднимался жар. Ведь он уже выздоровел.
   - Ну, ты и спать, - донеслось с соседней кровати.
   Тритор полулежал на высоко взбитой подушке, вертя в руках нож с набалдашником из искрящегося камня. На лице брата среди набухших синяков расплывалась ухмылка.
   "Теперь он с ним вовсе не расстаётся", - подумал Брин.
   И тогда он вспомнил.
   - Мне приснился странный сон, - сказал Тритор.
   Он что-то рассказывал, Брин не слушал. Запустил руку под подушку и вернул её, сжимающей губную гармошку. Мальчик знал, что она лежит там, пусть и не помнил, как прятал её. Приложив другую ладонь к груди, нащупал под рубахой медальон. И облегчённо выдохнул.
   Это не было сном... А значит, он проспал!
   Бродяга, конечно, уже ушёл. Но вдруг ещё не поздно.
   Брин вскочил с кровати. Трит наблюдал за его сборами со сторонним интересом. Лишь когда Брин рванулся к выходу, надевая на ходу башмаки, он окликнул его.
   - Ты куда?
   - Георг собирался уйти на рассвете!
   - Кто собирался?
   - Георг! Забыл что ли, кто дал тебе нож?
   На лице Тритора отразилась растерянность.
   - Действительно... что-то я забыл.
   Но Брин уже выбежал из дома.
   В конюшне бродяги не нашлось. Только Дик лежал на своём обычном месте. При появлении мальчишки пёс подскочил к нему. Хвост торчком, прежней хромоты и след простыл.
   - Где он? Ушёл?
   Ответом Брину были измусляканные пальцы.
   В солнечных лучах кружились хороводы пылинок, в своих стойлах всхрапывали лошади. Должно быть, в таверне уже появлялись новые посетители, взамен разбежавшихся. Брин вышел из конюшни. Пёс семенил следом.
   В общем зале сидело всего несколько человек, доедая то ли поздний завтрак, то ли ранний обед. Одна из разносчиц мела пол, сгребая черепки от разбитой посуды. Много-много черепков. Мами появилась с подносом. Поставила перед посетителями миски с чем-то парящим и направилась обратно на кухню. Брин ухватил её за большую мягкую руку.
   - Брин! Уф, испугал, паршивец.
   - Мами, он ушёл, да?
   - Кто ушёл? - воззрилась на него кухарка.
   - Георг! Он вчера здесь... был. - Мальчик не находил слов.
   - Что-то странное ты говоришь, - не понимала, а вернее, зачем-то делала вид, что не понимает, старуха.
   Брин начинал злиться. Что они, сговорились все что ли?
   - Бродяга с белым мышеем! Как ты могла забыть?!
   - Тихо, тихо, - замахала на него кухарка, отбиваясь от града вопросов. - У тебя жар? Зачем тогда встал. - Мами приложила ладонь к его лбу. - Вроде холодный.
   Мальчик смотрел на неё во все глаза. Она действительно ничего не помнила.
   - Постой, - нахмурилась Мами. - Был бродяга... точно. Дрова колол. Потом я его покормила, и он ушёл.
   Вот и весь ответ. Какое-то время Брин стоял перед кухаркой с округлившимся ртом. Появилась мать. Он бросился к ней.
   - Мам! И ты что ли не помнишь, что было вчера?
   Мария осматривала зал, пострадавший после недавнего погрома.
   - Почему никто не хочет мне сказать, куда он ушёл?
   - О ком ты? - Мать не понимала (не делала вид, а именно, что не понимала). Тоже потянулась потрогать лоб.
   - О нём! - закричал Брин. - О бродяге!
   На них стали оглядываться. В глазах матери промелькнуло понимание. Они словно бы погрустнели.
   - А, ты о том странном человеке.
   Она помнила! Всё же помнила!
   - Он ушёл. Но не вчера, а ещё на прошлой неделе.
   - Ушёл. - Плечи мальчика поникли, и он уже безропотно позволил ощупать свой совсем негорячий лоб. - И никто не знает куда?
   - Кто ж знает, куда он подался, - он же бродяга. Смотри, не застудись снова, - сказала Мария, отпуская сына. - Ах, пьяньчуги, что натворили. Стражи на них нет!.. Ещё эта дурёха твердит, что здесь полно крыс, и не желает выходить на работу.
   И хозяйка сама взялась за метлу, помогая выметать пол.
   Отчаявшись ещё что-либо узнать, Брин поплёлся на улицу.
   - Ведь это не сон, - твердил он себе. Цепочка с медальоном висела у него на шее, а гармошка лежала в кармане. - И не мог же я проспать целую неделю...
   Он застыл в дверях.
   Волшебство! - понял Брин. Вернее, ничего он не понял, но одно это слово разом расставило всё по местам. Его друг позволил ему запомнить, как всё было на самом деле. Брин не проспал, его, как и всех, околдовали.
   Дик ждал на крыльце. Этот тоже помнил. Мальчик поманил пса за собой. Они заглянули в огород. Плащ, что висел для просушки на заборе, исчез. Но старая шляпа со шнурком всё так же была нахлобучена на верхушку столба. Брин надел её. Шляпа сползла на глаза. Он поправил и решил, что она ему в самый раз.
   Вместе с Диком они направились к пруду.
   Там мальчик уселся на ветви. Пёс полез в воду, собираясь немного поплавать. Брин наблюдал, как тот рыскает в камышах. Он не заметил, сколько прошло времени. Лишь когда набежавшие тучи скрыли солнце и поднялся ветер, мальчик вынырнул из своих раздумий. Ветви ив раскачивало всё сильнее, и сделалось мрачно как вечером. Из зарослей вылез Дик, одетый в грязевые чулки.
   - Пошли домой, - сказал ему Брин, спрыгивая на землю. Оставаться посреди этой хмурости было совсем неуютно.
   Дождь зарядил, едва он переступил порог.
   Тритор снова спал, ему следовало побольше отдыхать. Брин взобрался на скамью у окна. Это был его наблюдательный пост, с которого он в любой момент мог увидеть что-то интересное. Например, как к ним во двор заходит таинственный незнакомец... Капли барабанили в стекло. Тот, кто находился сейчас не под крышей, а шёл где-нибудь по дороге, должен был промокнуть до нитки.
   Брин тихо заплакал.
   Потом утёр слёзы. Что он, как маленький, развёл нюни. Бродяга ушёл. Но он вернётся, он же обещал. Брин будет ждать. Столько, сколько потребуется. Губная гармошка и медальон, а так же нож брата не дадут им забыть.
   Когда он снова выглянул в окно, то не сдержал вскрика и распахнул раму.
   Мир снаружи просветлел. Умытый, искрящийся. Солнечные лучи золотыми копьями пронзили завесу туч разом в дюжине мест, и меж ними перекинулся радужный мост, соединивший собой небо и землю. В окно ворвался сквозняк. Сырость и осень - ну и что. Дождь также необходим, как и солнце. Растениям вдоволь напиться. А людям, чтобы под его шёпот мечтать о дальних краях и рассказывать друг другу истории. Это чудесный дар, что посылается им свыше.
   Мальчик улыбался за стеклом, по которому сбегали волнистые струи.
  
  

Конец

  
  
  
  
  
  
  
  

65

  
  
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"