- Почему ты никогда не покупаешь карту города, в который приехала?
Я смутилась. Я не знала причины такой экзотической привычки, однако я прекрасно понимала ее - но это только для меня. Для всех остальных у меня была вечная отговорка:
- Потому что я заблужусь даже с картой.
Отчасти это было правдой, но это понимала тоже только я. Все остальные же знали, что я отлично ориентируюсь по карте, и видели мою ложь, но молчали про нее. Однако задавали этот вопрос снова и снова, вроде бы и в шутку, а вроде бы и всерьез, может, бессмысленно ожидая, что однажды я скажу им правду, или просто оговорюсь, словом, выдам себя тем или иным способом.
Я никогда не сделаю этого. Потому что сама не знаю, почему я так поступаю раз за разом.
Зато понимаю это: потому что мне подсознательно хочется снять все барьеры на пути моего разума и впустить в него всю информацию, которая только есть. Я люблю все знать. И я бесконечно много оправдываю себя, залезая кому-нибудь в голову за пустячной, бессмысленной информацией. И я чувствую себя богиней, и человек у меня на ладони, и весь мир у меня на ладони, и мне смертельно не хочется отпускать его.
А потому каждый раз думаю - ну это же последний, правда?
И потом снова ищу поводы для ощущения блаженства от власти. Некроманты - вообще очень властолюбивые люди, причем эта их любовь выражается не в тяге покомандовать, а в желании все контролировать - до мелочей, до абсурда. Малейшее неповиновение выводит его из равновесия, пропуск мельчайшей детали доводит их до бешенства. Желание все знать, любовь к своему знанию, любовь к человеку - вот что отличает некроманта.
Но заглядывать кому-либо в головы - бесчеловечно, и потому на некроманте всегда висит океан запретов, который он регулярно нарушает.
Не потому что хочет. Нет, и хочет тоже.
Но больше потому, что он некромант.
Он был маленький, толстенький, слегка похожий на шарик, лысый и какой-то очень незаметный. Про него хотелось сказать: господин, весь состоящий из своего отлично сшитого сюртучка. Этот сюртучок - по-другому и не скажешь - сидел на нем в обтяжку, так, что, казалось, пуговицы от него вот-вот отлетят, был темно-зеленым с золотыми швами и белыми вставками и затмевал его всего. И ярко блестевшая лысина, и красные одуловатые щеки, и пухлые руки с пальцами-сардельками - все оставалось незамеченным из-за этого сюртука. Об этом человеке нельзя было сказать ничего определённого, скажем, кем работает и какое имя ему подходит больше всего.
Ничего же не будет, если я на миг загляну в его сознание, правда? Это же только узнать дорогу - не думаю, что чем-нибудь наврежу.
И я сняла щит.
И в меня будто хлынули змеи. Они ползли по моим рукам, шипя и извиваясь, обвивали мои ноги, утягивая меня под землю, путались в моих волосах, будто я внезапно стала наследницей Медузы Горгоны. И кто-то внутри меня - но не я! - хотел целовать этих змей в их ядовитые клыки.
Я вздрогнула, будто вынырнула из воды. Сюртучок смотрел на меня и улыбался, и, казалось, я видела змей у него за зрачками.