Город Слобожанск, упоминающийся в этой трилогии, все события и действующие в них лица - вымышленные.
Автор
ПРОЛОГ
Ветер, в бессильной ярости пытаясь сбросить с горного перевала чужих среди вечного царства снега, льда и скал людей, неистово рвал палатку, швыряя все новые и новые заряды снежной крупы в застывшие лица альпинистов. Алексей Давыдов и Роман Голощапов наблюдали за восхождением команды Слобожанского политехнического института на пик Безымянный, и минуту назад на их глазах вся команда была сброшена с предвершинного плато внезапно сошедшей лавиной.
Оторвавшийся пласт снега вначале показался припавшему к биноклю Алексею безобидным. Памирский исполин будто вздрогнул и проснулся, намереваясь скинуть со своих гранитных плеч снежное покрывало, и тут же пять альпинистов, казавшиеся на ослепительно белом склоне разноцветными точками, беспомощно устремились вниз, увлекаемые неотвратимо набирающей силу лавиной. Ударяясь о выступы почти отвесной стены, они, рожденные покорять вершины, летели теперь в бездну. Оставшиеся секунды до встречи с вечностью измерялись для них лишь временем свободного падения...
Что они чувствовали в эти последние мгновения? Боль? Ужас? Говорят, в такие моменты проносится перед глазами вся жизнь. Может быть. Только спросить об этом было уже некого. Снежный вал с растерзанными телами восходителей достиг ледника и, взорвавшись от удара, понесся в долину, чудовищно разрастаясь в объеме.
Новый порыв ветра вывел Алексея из оцепенения, но его воспаленный высотой мозг отказывался поверить в случившееся. Отгрохотав, растревоженная гора погрузилась в привычное безмолвие, и мрачное облако, медленно наползая, укрыло ее белым саваном. Вот и все. Команда альпинистов, заявившая в высотном классе стену пика Безымянный на первенство СССР 1983 года, была вычеркнута строптивой вершиной из списка живых...
Роман надрывно кричал, пытаясь вызвать по радиостанции базовый лагерь, Алексей, потрясенный происшедшим, молча отвернулся, едва сдерживая себя. Ему невольно вспомнились лица провожавших их памирскую экспедицию родственников и друзей. У многих жен и матерей в глазах поблескивали слезы, вызывая у рвущихся к горным вершинам смешанные чувства. Как ни уверены они были в себе, все же трудно было отогнать коварно вползающую в подсознание мысль, что видишься с близкими тебе людьми, возможно, в последний раз. Алексей этих тягостных минут расставания не любил и, чтобы не устраивать из отъезда в горы трагедию, жену с собой в аэропорт никогда не брал. Виктория провожала его лишь до порога, и это уже стало для них своего рода традицией. Она захлопывала за ним дверь, будто он ушел на работу и вечером обязательно вернется, и старалась чем-то сразу занять себя, чтобы изгнать подтачивающую сердце тревогу. Она свято верила в его звезду, и Алексей всегда возвращался целым и невредимым, сколь бы сложными и опасными ни были совершаемые им восхождения. Вика, замирая от счастья, бросалась ему на шею прямо у трапа самолета, и радость этих встреч была для них незабываемой. Вернется он и сейчас, но на этот раз его возвращение с заоблачных вершин не будет триумфальным...
* * *
Лишь только раздались первые звуки змеиного шипения набирающей силу лавины, Керим, успев сбросить с плеч громоздкий рюкзак, всем телом навалился на ледоруб, поглубже загнав его в снег, и в тот же момент ощутил несильный рывок за прикрепленную к страховочному поясу веревку. Лавина прошелестела над головой, залепила глаза, уши, снег засыпался за шиворот. Оказавшись по грудь в снежном месиве, он еле выкарабкался из него. Отплевался, вытряхнул снег из-за ворота и ошалело огляделся: склон был девственно чист. Набрав в легкие разряженный морозный воздух, он истерично закричал. В ответ - молчание. Он подергал уходящую за перегиб веревку. Она подозрительно легко поддалась, и Керим стал энергично ее выбирать. Вскоре он с изумлением обнаружил, что вся она у его ног. Конец сорокапятиметровой веревки был оплавлен и маркирован.
Значит, отметил он, обрыва нет. Мало того что чуть не сорвали меня, так еще, оказывается, и не страховали, возмутился он и крепко выругался в адрес отвязавшихся от веревки товарищей. Перворазрядник Керим Бахтеяров не раз подмечал, как шедшие с ним в связке мастера спорта по альпинизму, среди которых был один заслуженный, открыто пренебрегают страховкой на относительно безопасных участках, но сделать им замечание не решался. Он был самым молодым участником в команде и опасался, что его разумную осторожность мастера расценят как проявление трусости. Сейчас он намеревался им высказать все, что думал об их отношении к взаимной страховке на маршруте.
Но прошла минута, пять, десять, а из-за перегиба никто так и не появился. "Заснули они там, что ли?" - начал заводить себя Керим. Мало надеясь на то, что его услышат, он прокричал: "Давайте там пошевеливайтесь!", но на высоте в горле у него постоянно першило, и громко крикнуть не получилось. Тогда, закрепив на ледорубе конец веревки, он, придерживаясь за нее, стал осторожно спускаться по склону. Он не очень удивился, никого не обнаружив за перегибом. След от недавно сошедшей лавины вел к скальному сбросу. Ни на что уже не надеясь, Керим подошел к самому краю обрыва. Глянул вниз - никого. Ни звука, ни движения. Мела пурга, и рассмотреть что-либо было невозможно. Внезапно в спину ударил тугой порыв ветра, и Керим, пошатнувшись, едва удержался на ватных от холода ногах. Неутихающий ветер нагнал на вершину молочно-кисельное облако, и без того почти нулевая видимость сократилась теперь до расстояния вытянутой руки.
"Меня даже не будут искать", - отрешенно подумал он. Наблюдатели вряд ли могли рассмотреть, сколько человек было сбито лавиной, тем более что его ярко-красный рюкзак вполне можно было принять за падающее тело.
Высота притупляет чувства, все кажется далеким и нереальным. Керим даже не заметил, что разговаривает сам с собой. Куда идти? Неизвестно. Растерянность полная. Путь спуска, понадеявшись на более опытных участников восхождения, он не изучил. Думал, пройти бы стену, взойти на вершину, а как спускаться - расскажут. Не мог же он предположить, что окажется в такой ситуации.
Осознав, что он абсолютно один на этом каменно-ледовом пике, он впал в тоскливое состояние. На такой высоте, где рядом нет ни одного живого организма, подумалось о том, что творца, который бы управлял несовершенным миром и заботился о каждом из нас в отдельности, не существует, и Керим не мог убедить себя в том, что он не одинок на белом свете, не брошен. Прогнать гнетущее чувство одиночества можно было только активными действиями. Нужно было куда-то двигаться. Что-то предпринимать для своего спасения. Спуститься по маршруту подъема было невозможно, и он обреченно полез вверх. Десять-пятнадцать шагов - остановка. Перевел дыхание, немного восстановил силы и опять упорный набор высоты. Эти тяжело дающиеся шаги стали для него мерилом времени. Отсутствие надежды на чью-то помощь заставило до предела мобилизовать собственные силы. Подъемы, остановки, вдохи-выдохи целиком захватили его, стали его бытием. Он продвигался все выше и выше, не оценивая, сколько пройдено, сколько осталось. Пропало и ощущение времени. Движения стали автоматическими. Ноги погружались в снег с особенным звуком, и порой ему казалось, что кто-то идет за ним, при этом он полностью отдавал себе отчет, что это его собственная фантазия раздувает страх перед одиночеством до галлюцинаций. Как же все-таки трудно идти одному, когда никого нет рядом с тобой, кто мог бы морально поддержать тебя...
Занятый этими мыслями, он дошел почти до вершины. Бросив взгляд на подпиравшую небо скальную башню, подумал: "А зачем мне эта вершина?" И словно в ответ на его немой вопрос из-под ног неторопливо стала уходить снежная доска. Вогнав в снег клюв ледоруба, он сумел удержаться на склоне. В голове стала упрямо вертеться одна мысль: "Лучше бы той доске уйти вместе со мной. Чтоб не мучиться". Но одновременно это и отрезвило.
Порывы ветра усилились, и только сейчас до него стало доходить, какое жестокое испытание уготовила ему судьба. Вместе с командой лавина унесла и все снаряжение: радиостанцию, продукты, палатки, примус, его рюкзак, в котором в пропасть улетела и пуховая куртка. Выжить в одном свитере, спортивных шерстяных брюках, поверх которых был лишь тонкий ветрозащитный костюм, в тридцатиградусный мороз на шеститысячной высоте удавалось немногим.
Собрав остатки мужества, Керим порылся в карманах. Обнаружив горсть сухофруктов, он с жадностью проглотил скудный сухпаек, зажевав его снегом. Оставаться на продуваемой всеми ветрами вершине было нельзя: быстро темнело, и нужно было срочно как-то устраиваться на ночлег. Керим спустился метров на тридцать и начал рыть, вернее, топтать яму в снегу, поскольку руки совершенно окоченели. Сжимая и разжимая ладони, чтобы вернуть им чувствительность, он вытоптал себе убежище почти по грудь. Уложив на дно снежной ямы бухту веревки, он сел на нее, подобрав под себя мерзнувшие колени. Укрывшись в яме от ледяного ветра, Керим отметил, что стало немного теплее. Чтобы не окоченеть до утра, он всю ночь не позволял себе уснуть. Вставал, разминался, растирал руки, шевелил пальцами ног, обутым, по счастью, в двойные высокогорные ботинки, и, мысленно прощаясь с этим миром, думал о том, как он неправильно жил и как будет жить, если ему все же удастся спастись. Вдруг вспомнилось, что он должен Роману Голощапову двадцать пять рублей. "Плакали, Роман, твои денежки", - горестно усмехнулся Керим, но когда наконец начало светать, мысли о смерти отступили.
Солнца еще не было видно, но уже можно было начинать спуск. Выбравшись из едва не ставшей ему могилой ямы, Керим заметил тянущийся от вершины длинный гребень. На него он и решил держать курс.
Перед выходом на гребень он задержался у возвышающегося среди серой гряды скал отполированного ветром каменного столба. "Нужно, пожалуй, оставить о себе записку", - подумал он. Найдя в кармане огрызок карандаша и клочок бумаги, он кратко изложил, что с ним стряслось, после чего проставил дату, время и подписался: "Керим Бахтеяров". Завернув записку в целлофан из-под сухофруктов, он положил ее на каменный столб и привалил сверху камнями. Получился контрольный тур, который должны были заметить последующие восходители.
Поднявшись на гребень, Керим, не зная, в какую сторону идти, понадеявшись на интуицию, повернул навстречу восходящему солнцу. Траверсируя гребень, он вышел к крутому снежному кулуару, по которому возможно было спуститься в показавшуюся в разрывах облаков долину. Чтобы обеспечить себе хотя бы видимость страховки, он прищелкнул конец веревки к грудной обвязке и сбросил ее вниз, в надежде на то, что в случае срыва, она может где-то захлестнуться на камне, зацепиться в трещине и удержать его. Так он спустился метров на сто пятьдесят и перестал контролировать веревку. Ее заклинило где-то наверху, и, для того чтобы освободить ее, нужно было опять подниматься. Сил на это у Керима не было. Он посмотрел вниз - казалось, что до конца снежного желоба осталось не так уж и много. Он отщелкнул веревку, пожевал в раздумье сосульку и продолжил головокружительный спуск.
Дойдя до относительно пологого снежного конуса, он решил съехать по нему на пятой точке, но не проехал и пяти метров, как верхняя часть конуса сорвалась и стала уходить вниз, затягивая его внутрь снежного потока. Он попытался удержаться на поверхности, делая плавательные движения, как советуют попавшим в лавину учебники по альпинизму, но не тут-то было. Его скрутило и ломало так, что, если бы он не сгруппировался и не прижал голову к коленям, ее, наверное, оторвало бы. Сколько метров он так пролетел, определить было невозможно, но через несколько секунд лавина вдруг остановилась. Керим открыл глаза. Свет вроде бы слева, значит, он лежит на правом боку. Он покрутил головой, "нашел себя", но не решался пошевелить ни рукой ни ногой - если что-то сломано, может быть шок. Тогда точно навсегда тут останусь, подумал он. И вдруг мелькнула мысль: если сойдет повторная лавина - он будет похоронен заживо. Керим сразу забыл об опасности шока и выбрался на поверхность лавинного выноса. Солнце уже пригревало вовсю. У него пересохло в горле, но живительных сосулек поблизости не было. Тогда он набил полный рот снега, но жажду им не утолил. Он знал, что находится в зоне смерти и единственная для него возможность выжить - это не останавливаясь идти вниз.
Сбросив за восемь часов непрерывного движения приличную высоту, он вымотался до предела. Каждый шаг отдавался теперь нестерпимо пульсирующей болью в висках. Керим все чаще спотыкался, борясь с желанием упасть на промерзшие камни и заснуть, но, собрав остатки сил и преодолев коварную слабость, он упрямо шел к намеченной цели, имя которой было "жизнь". В каждом земном существе заложен инстинкт самосохранения, и благодаря этому инстинкту Керим, идя на "автопилоте", не сорвался в пропасть.
Когда он вышел на ледник, над горами уже раскинула свои крылья черная азиатская ночь. На небосклоне отчетливо проступили мириады мерцающих звезд, но долгожданной луны не было. Передвигаться ночью по испещренному трещинами закрытому леднику было равносильно самоубийству, но Керим отчетливо понимал, что остановка для него означает верную смерть. Стоит ему прекратить движение, и исходящий от ледника могильный холод скует суставы, заморозит текущую в жилах кровь и он прямиком отправится в царство мертвых. Сдаваться после всего, что ему уже пришлось вынести, Керим не собирался. Интуитивно он чувствовал, где можно безопасно пройти. Бесконечно далекие звезды немного подсвечивали ему путь: открытые трещины зияли черными провалами, там, где их забило снегом, они отличались подозрительной синевой.
Он шел как заведенный всю ночь. Неудержимое стремление к жизни гнало и гнало его вниз. Когда бесконечный ледник наконец-то сменился каменной осыпью, горы только начали осторожно просыпаться. Невидимый из-за сплошной горной гряды рассвет позолотил вершины, но Кериму было не до красот природы: едва его обессиленное тело коснулось осыпи, он тут же погрузился в объятья Морфея...
Очнулся он на земляном полу в каком-то грязном сарае, связанный по рукам и ногам. Мысли ураганом пронеслись в надсадно раскалывающейся голове, но как Керим ни напрягался, вспомнить, как он здесь очутился, не смог. Бесполезными оказались и его попытки избавиться от пут: затянутые веревки только сильнее врезались в плоть. Он взвыл от отчаяния и предпринял еще одну попытку освободить связанные за спиной руки, но тут двери со скрипом отворились и в глаза ему ударил яркий солнечный свет. В сарай, беспрестанно гомоня, ввалились вооруженные автоматами Калашникова бородатые горцы в засаленных ватных халатах и чалмах.
Активно жестикулируя, вошедшие о чем-то оживленно спорили. Изумлению Керима не было предела, когда один из горцев бесцеремонно разодрал ему рот и продемонстрировал остальным его зубы. Бородачи одобрительно закивали головами. Договорившись о цене, один горец передал другому тугую пачку денег, после чего Керима схватили за ноги и волоком потащили к выходу. Он начал отчаянно брыкаться, но тут же получил кованым ботинком по ребрам. Сопротивляться в его положении было бесполезно, и он сделал вид, что смирился со своей участью. Убедившись, что пленник перестал дергаться, дикие обитатели гор освободили ему ноги от пут и, держа под прицелом, пинками погнали к стоящему напротив сарая грузовику. Открыв борт, его, словно баранью тушу, забросили в грязный кузов. Двое бородачей устроились рядом охранять его, а двое полезли в кабину. Автомобиль, пару раз чихнув, натужно взревел и пополз по узкой горной дороге.
"Что ж это происходит? - лихорадочно соображал Керим. - На пастухов эти подозрительные горцы явно не похожи! Откуда, черт возьми, у мирных советских чабанов могут быть автоматы Калашникова?"
Грузовик основательно подпрыгнул и отчаянно завизжал тормозами, едва вписавшись в очередной крутой поворот. Дикая тряска на дороге привела Керима в чувство. Как ни странно, головная боль утихла, и мозг лихорадочно анализировал ситуацию. Район Памира, в котором его команда совершала восхождение, граничил с Афганистаном, и, заблудившись в тумане, он вполне мог оказаться по ту сторону Ваханского горного хребта.
Собираясь в горы, он готовил себя к любым экстремальным испытаниям, но никак не к плену. О средневековых зверствах афганских душманов над советскими военнопленными он был наслышан.
Глянув исподлобья на восседавших в кузове чумазых похитителей, Керим заворочался. Худощавый афганец, не сводивший с него черных как уголь глаз, тут же ткнул его автоматом в пах. Скорчившись от пронзившей его боли, Керим надолго затих. Где-то часа через три головокружительной езды по горным дорогам из радиатора грузовика повалил пар и его надсадно воющий двигатель заглох. Горцы, разразившись бурными проклятиями, полезли из кузова. Столпившись у открытого капота, они возбужденно затараторили, перебивая друг друга. Посовещавшись, они выволокли пленника из кузова, развязали ему занемевшие руки и дали ведро. Керим был сама покорность. Взяв ведро, он под присмотром худощавого душмана начал спускаться к ревущей на дне ущелья речке. Афганец неотступно следовал сзади и раздраженно понукал его в спину автоматом.
Горная река встретила их стремительным потоком. Керим, пытаясь зачерпнуть из нее мутную воду, чуть было не утопил ведро. Ледниковый пронзительно-холодный дух реки окончательно взбодрил его, и он, легко подхватив наполненное до краев ведро, стал резво подниматься по крутой тропе. Душман, не ожидавший от пленника такой прыти, сразу отстал и через пару минут энергичного подъема заметно выдохся. Стараясь перекрыть шум оставшейся за спиной реки, он что-то истошно завопил, и Керим послушно остановился, напряженно наблюдая за приближающимся абреком. Тот, тяжело дыша, быстро сокращал расстояние. Автомат теперь небрежно висел у него на плече. Керим, выждав, когда расстояние между ними сократится до метра, круто развернулся и окатил из ведра своего конвоира с ног до головы. Ошеломленный обрушившимся на него ледяным водопадом горец не смог противостоять бросившемуся на него пленнику. Керим сбил тщедушного азиата с ног и, отобрав у него автомат, с размаха ударил его прикладом в лицо. Удар пришелся прямо над левой бровью. Металлическое основание приклада вспороло кожу, и из открытой раны хлынула кровь, заливая поверженному врагу глаз. Афганец дернул головой, как бы пытаясь стряхнуть кровь, и в ту же секунду на него обрушился второй страшный удар, перебивший переносицу. Зажав грязными ладонями сломанный нос, он тщетно пытался увернуться от новых ударов - Керим, войдя в раж, заехал ему прикладом в зубы, превратив рот в кровавую кашу, и продолжал наносить сокрушительные удары, пока не размозжил своему недавнему мучителю череп.
Покончив с одним врагом, Керим, передернув затвор, стал подбираться к остальным.
Солнце еще палило вовсю, и развалившиеся в тени небольшой скалы моджахеды представляли теперь для него отличную групповую мишень. Его неожиданное появление застигло их врасплох, и они не успели вскинуть оружие, как автоматная очередь вспорола накаленный воздух. Сразив всех троих короткой очередью, Керим продолжал прицельно вбивать в них пулю за пулей, пока их тела не превратились в бесформенную кучу окровавленного тряпья. Убедившись, что все душманы мертвы, он проворно забрался в кабину и повернул ключ зажигания. Вода в радиаторе уже успела немного остыть, и грузовик завелся с полуоборота. Вцепившись в руль, он резко нажал педаль газа: мотор взревел на высоких оборотах, раздался визг покрышек, выбивающих гравий из дороги, но дернувшись с места, грузовик застыл как вкопанный. Керим выругался, но упрямая машина больше заводиться не желала. Стартер, пока аккумулятор не сел окончательно, лишь издавал жалобный скрежет, а потом и вовсе затих, не подавая ни малейших признаков жизни. С досады Керим чуть не сломал руль, как вдруг отчетливо услышал нарастающий рокот. Он испугано выглянул из кабины и увидел поднимающийся из ущелья вертолет. На борту темно-зеленой крылатой машины ясно виднелись красные звезды. Керим с победным воплем выскочил из кабины и принялся радостно размахивать зажатым в руке автоматом. В ответ вертолет приветливо, как ему показалось, качнул крыльями, затем круто развернулся, и в следующую секунду оглушительный взрыв потряс ущелье. Чудовищная сила швырнула Керима на острые скалы. Ослепительное солнце на его глазах рассыпалось на миллиарды звезд, которые сразу погасли, и он погрузился в непроницаемый мрак вечной ночи...