Аннотация: Юноша мечется в сомнениях, выбирая между тремя женщинами, он осознает, что выбор повлияет на его жизнь.
-1-
Перед выходом Антон опрокинул в себя мензурку спирта. Мама хранила его в буфете, в бутылочке с рисками, на случай простуды. От спирта внутри головы словно бы включился крошеный вентилятор, а мысли, как фантик от конфет, сдувало прочь легким ветерком. Он пробежал по темному двору, не разбирая дороги. Длинные льняные волосы, куртка нараспашку, под ней черная рубашка, на шее - крестик на серебряной цепочке. Сердце его замерло в радостном предвкушении. Тонкий лед на лужах трещал под подошвами ботинок. Пахло талым снегом, воздух был по-весеннему теплый и сырой. Впереди был дом, мрачный, старой постройки, не для простых людей.
Антон вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, постоял минуту у двери, нажал на кнопку звонка. Дверь распахнулась сразу, как будто его ждали. Но он ощутил разочарование: встречала его не Людмила Георгиевна, а незнакомая женщина в сером платье. Квартира была полна чужих людей, видимо, здесь отмечали чей-то день рождения. В гостиной за праздничным столом уже почти никто не сидел, только какой-то лысый дядька в цветастой рубашке уплетал селедку под шубой. Дамы курили и сплетничали на кухне. Мужчины увлеченно играли в карты в кабинете. В спальне на кровати расположилась влюбленная пара, они смотрели фильм, записанный на видеомагнитофон.
Антон присел за стол, налил себе водки, выпил. Дядька, увлеченный салатом, не обращал на него никакого внимания. Людмила Георгиевна заметила его через застекленную дверь, выбежала из кухни. На ней было шерстяное черное платье. Импортное, наверняка безумно дорогое, изящное и простое, как и все что она носила. В этом платье она казалась подростком, его ровесницей, только морщинки на шее выдавали возраст. Женщина была под хмельком и в истерическом настроении. Серые глаза ее были влажными, блестели сильнее обычного. Юноша, как обычно, смутился от ее долгого пристального взгляда. Взгляд этот казался ему странным и будоражил его фантазию. В нем читались несовместимые вещи: материнская забота и какое-то бесстыдное кокетство.
- Тебя Оленька моя сейчас разве не ждет? - спросила она.
- Ждет, но и вы же сами просили приехать...
- Тебе виднее... Ты подожди здесь, я докурю и приду.
-2-
Людмила Георгиевна была мамой его одноклассницы Оленьки. Собственно, он и познакомился с ней, когда Оленька, вместо свидания с ним, ушла с другим мальчиком. Антону было ужасно стыдно в тот вечер, но ему пришлось задержаться. Его сразу привлек взгляд Людмилы Георгиевны: свободный, раскованный, даже развязный, пронизывающий насквозь как рентген. По профессии она была психиатром, и это только добавляло ей загадочности. Ее манера вести себя с самого начала обескураживала юношу. Она наслаждалась своей властью, превосходством зрелой опытной женщины, уверенной в своих чарах. Она небрежно заигрывала с ним, но маскировала свои намерения наигранной материнской заботой. Такое обращение злило Антона, нервировало его, но и привлекало тоже.
Антон стыдился, но все же во все глаза рассматривал хозяйку. В квартире царил полумрак, уютный торшер отбрасывал нежный свет теплых тонов. На Людмиле Георгиевне был шелковый, слишком уж небрежно запахнутый халат без пуговиц. Когда она села в кресло, открылись безупречные линии ее ног, словно выточенных их алебастра. Это зрелище ошеломляло Антона как хороший удар в челюсть. Он отвечал на ее вопросы сиплым от волнения голосом, и под конец вечера мысленно убедил сам себя, что влюблен. Наверное, думал он, это сегодняшнее ощущение стыда и возбуждения и есть та самая, воспетая поэтами, 'высокая' любовь. Высокая, словно музыка Бетховена, до которой никогда не дотянешься, сколько ни расти. Особенно в его нелепой роли бледного юноши, брошенного ухажера милой доченьки.
Они еще не раз встречались. Она обычно вызывала его по телефону, как бы даже требовала, каждый раз под благовидным предлогом. Он водил Людмилу Георгиевну под ручку в театр, провожал в гости к неизвестным людям, потом встречал после гостей и сопровождал домой. Изредка он навещал ее дома, вовлекался в отвлеченные беседы, приносил послушать модную психоделическую музыку. Все эти встречи были облечены покровом благонамеренности, который конечно же трещал по швам каждый раз, стоило Людмиле Георгиевне пустить в ход свой мистический взгляд. Так долго продолжаться не могло. Да и Оленька, что называется, путалась под ногами.
-3-
Оленька условно считалась красавицей. Записная школьная милашка - это же не конкурс красоты, а всего лишь мнение погруженных в деменцию училок. Длинные кудрявые волосы, голубые глаза с невидимой слезинкой, пухлые губы, застывшие в наивной кукольной улыбке. Полногрудая, с налетом изумительной трогательной невинности. Немного полновата для своих лет. Серьезно относиться к ней было невозможно - не блистала бедняжка умом. Жизнерадостная, непосредственная, добрая, смешливая. На захватывающую игру любовной драмы она была непригодна, напоминала нежное тропическое растение.
Однако Антон отводил ей в своих мыслях роль 'предмета вожделения'. С долей сарказма, конечно. Ведь на практике никакого вожделения он не испытывал, даже летом, когда они купались на загородном пляже. Они часто гуляли в парке, обнимались в кино, изредка чмокались по-детски в губы. Хихикали и сплетничали. Почему-то все считали, что он влюблен в Оленьку. Он так к этому привык, что и сам был убежден в этом. Но можно ли любить одновременно двоих, маму и дочку? Такой вопрос не мучил Антона, потому что он любил не двоих, а скорее троих... Третей была близкая подруга Оленьки Жанна.
Вот с Жанной все было серьезно и даже 'безумно'. Так он обычно рассуждал про себя. Да, Жанна, эта ведьма, не признающая никаких границ, умела втянуть мужчину в мутный водоворот страсти. От нее Антону иногда было плохо, как от сальмонеллы в школьном завтраке. Но обычно его тянуло вернуться. Бесконечные ссоры, примирения, обиды и взаимный гнев - такой вот мрак отношений. Но привлекательный, манящий мрак со слащавым привкусом орехового ликера в грязных подворотнях и темных подъездах, с ощущением какой-то невероятной свободы и оторванности от примитивного советского быта. И маленькие запретные подачки страсти. Когда можно запустить руки куда-то глубоко под джинсы, в неизведанную мягкую влажную теплоту, под блузку в область не оформившейся груди с острыми набухшими сосками... Все это манило Антона до поры. Но Жанна умела и помучить мальчика ревностью. Хотя в таком возрасте эта болезнь еще не держится долго. Он даже дрался за нее пару раз, получая радужные синяки под глазами. Стоило ей позвонить, он мчался черт знает куда, через весь город. А если прикинуть, зачем? Жанна была на пять лет старше его. Такая маленькая, сильная, крепкая, жесткая, а главное совершенно равнодушная ко всем своим партнерам.
-4-
Итак, Антон любил сразу троих, или считал, что любил. Нормально ли это? Он вообще не был ни послушным, ни правильным. Прогулы, драки, психоделический рок, спирт в мензурках и женщины. А еще чуждая социализму философия. На нормы и правила ему было наплевать. В минуты прозрения он понимал, что эта тройная любовь расплывается и охватывает чуть ли не половину планеты. В его годы и в его состоянии ума, он любил не конкретную особь, а лишь смутный образ женщины в собственном сознании. Мы же вольны вкладывать в слово 'любовь' все что угодно - от комплексов и рабского преклонения до ненависти и чувства собственника. Ему в общем было все равно, кто окажется к нему ближе в нужную минуту. Кто-то из этих трех или случайная незнакомка из вагона метро. Все это было делом фортуны и настроения... Но игрой с этими тремя женщинами он безусловно слишком увлекся, а межу тем ничего серьезного пока еще и не выклевывалось. До нынешнего вечера...
Чем он был занят в тот день? Прогулял школу, слонялся по улицам среди весенних ручьев. Смотрел отрешенно на несимпатичные разводы грязи на подтаявшем снегу, в котором обнажились погребённые зимой, выброшенные из окон, предметы - от пустых сигаретных пачек до сломанных детских игрушек. Днем его уже охватило неясное волнение. Позже позвонила Оленька. Это был первый ее звонок после затяжной ссоры, в которой Антон героически выдерживал характер. В голосе Оленьки проглянула внезапная нежность с оттенком стыдливой капитуляции. Она бормотала что-то бессвязное, невразумительное: 'Если бы я могла стать для тебя единственной...' Она даже всхлипывала в трубку. Антон прочитал ситуацию легко, с поправкой на женские противоречия. Ему предлагалось явиться в ночи к Оленьке домой, благо мамочка в гостях, а папочка в командировке. Предлагалось на этот раз без всяких ультиматумов, условий и условностей. Просто и беззащитно, так что сарказмы как-то сами угасли в уме.
Самое смешное, что вслед за Оленькой сразу проявилась и ее подгулявшая маменька. Вот тут уже был настоящий сюрприз. Что-то необычное появилось в голосе Людмилы Георгиевны - неожиданный оттенок напряжения. Толковать ее звонок можно было по-разному. Но практическая суть разговора была проста - она тоже сбивчиво звала его куда-то в чужой дом, где очутилась случайно. И тут же выскакивала маленькая пикантная подробность: и мать, и дочь безусловно знали о звонках друг друга. Нет, конечно, о ревности и соперничестве тут и речи быть не могло. Разве что зависть к возрасту со стороны матери и к опыту - у дочери. Но факт оставался фактом - образовалась странная конкуренция.
Наконец, не оставив юноше время на раздумья, позвонила Жанна, как бы учуяв звериным чутьем нездоровую обстановку. Она как раз была верна себе: заманивала и шантажировала, обещала многое и давила на 'слабо'. Ничего нового... Но, видимо, в этот вечер он понадобился этой девушке позарез, чем бы это ему ни грозило. Такая вот возникла к вечеру диспозиция.
-5-
Эту задачу Антон решал недолго, только пока ехал в метро до центра. Точка бифуркации - где-то Антон слышал такое заумное выражение. Это когда бог играет в кости с природой, а страдают души смертных. Развилка судьбы, когда может случиться и так, и эдак, и черт знает как. И вот они - все три его странные любви, как сговорившись, одновременно, призывали Антона к себе. Женщины - существа капризные и обожают привлекать внимание к собственной персоне. Но сегодня, он прямо и явно это ощущал, незримо развивалась какая-то драма, от которой попахивало долгосрочными последствиями.
Выбирать Антону не хотелось. Хотелось всего и сразу. Ведь он любил их всех как умел, а искусству правильно любить не обучали в советской школе. Даже психологии на уроках не было. Интуиция четко ему говорила: кого бы он ни выбрал сейчас, две другие женщины будут утеряны надолго. И посоветоваться не с кем. В то же время совершенно ясно: кого бы он ни выбрал сейчас, это будет незабываемая ночь. Что же он предпочтет? Темную необузданную страсть Жанны, светлую первую любовь Оленьки или урок жизни от опытной Людмилы Георгиевны? По телефону, конечно же, он обещал быть всем трем.
А может, ему удастся скомбинировать? Но кто же из них, с их истерическими характерами, захочет долго ждать? К тому же все три дамы, как назло, находились в разных концах города. Он рассеяно посмотрел на пассажиров вагона, какой-то пьяный работяга подмигнул ему в ответ, уловив его шальные мысли. Оленька, скорее всего, потерпит, никуда не денется, бедняжка. На роду нее написано быть обманутой и отодвинутой в сторону. Оленьку он решил отложить и бросил монетку. Жанну он загадал на 'орла', и выпал именно 'орел'. Антон облегченно вдохнул и вышел из вагона на пересадку. Теперь он точно знал, что едет к Людмиле Георгиевне. Так он и оказался сегодня в этой квартире за праздничным столом...
-6-
Людмила Георгиевна подошла к нему лишь через час. Она никуда не торопилась или делала вид, что не торопится. У нее-то не было никакой любовной горячки, уж точно не было никаких чувств к нему. Или были? А может, она соблюдала приличия, болтая с подругами? Или, наоборот, нарушала приличия, вызвав его - бледного мальчика с горящими глазами для демонстрации своей власти. Она невзначай провела рукой по его плечу, но слишком уж фривольно, и произнесла как ни в чем ни бывало:
- Слушай, а пойдем видик посмотрим. Там, говорят, и Феллини есть.
И опять на него посмотрели эти серые глаза с выражением абсолютного превосходства. Меньше всего ему хотелось сейчас смотреть фильмы Феллини, будь этот режиссер трижды неладен. Хотя, если подумать, там, в спальне, царил такой приятный сумрак...
Молодая парочка при их появлении присмирела. Вероятно, они целовались в темноте, но засмущались при их появлении. Людмила Георгиевна беззастенчиво прилегла на свободную сторону широкой кровати. Она попросила Антона поставить что-нибудь из Феллини. Он выбрал 'Город женщин' - подходящее название к сегодняшнему вечеру. Воткнул кассету и застыл в нерешительности у магнитофона. Ему показалось в темноте, что женщина жестом позвала его присесть рядом с ней. Он неловко опустился на кровать, напрягая мышцы. Ноги и руки его одеревенели и плохо слушались. Он с удивлением заметил, как рука Людмилы Георгиевны потянулась к нему и лениво обняла его за талию...
На экране мелькали какие-то полуголые обезумившие феминистки и улыбающийся маэстро Мастроянни победоносно шнырял между ними. В фильме была лишь толика эротики, но зато в комнате эротика царила полновластно. Антон, уже не понимая, как он осмеливается такое делать, тоже лег и обнял свою даму. Рука его машинально потянулась к ее ногам. Ситуацию спасал непроницаемый мрак комнаты... Парочка на другой стороне кровати была увлечена друг другом - они о чем-то шептались и в какой-то момент, о чудо, встали и ушли. Как это было чертовски деликатно с их стороны! Все еще пытаясь перебороть робость, и глядя широко распахнутыми глазами в ее лицо, Антон потянул вверх край ее шерстяного платья. С ее стороны это не вызвало никакого протеста...
-7-
Несмотря на только что происшедшее, Антон был недоволен собой, скорее тяготился обстановкой. Они лежали, обнявшись, на этой застеленной жесткой и холодной кровати, все еще наполовину одетые. Она - в задранном вверх смятом платье, он - в своей черной рубашке, без брюк. Фильм Феллини еще не кончился, на экране что-то мелькало. Он присел и попытался заглянуть ей в глаза, чтобы поймать тот самый будоражащий его взгляд, чтобы вернуть прежние острые ощущения. Но она стыдливо отвернулась.
Только сейчас Антон осознал, насколько Людмила Георгиевна была пьяна и расстроена. Будь она в себе, наверняка бы позаботилась, чтобы закрыть дверь. Ведь он все время чувствовал, как по коридору мимо проходили люди. Наверное, они заглядывали в спальню и видели их, эти незнакомые ему подвыпившие развеселые гости. Впрочем, у них хватило такта не вмешиваться. Антона охватило чувство какой-то неправильности происшедшего. И дело было даже не в ужасающей неловкости его недавних действий - нет! Причина крылась не в пошлой сумбурности всей прошедшей сцены. Полбеды еще, что Людмила Георгиевна была мамой его подруги. Неважно, что на них смотрели гости: любопытные хихикающие дамы и пропахшие коньяком мужики. Главное было то, о чем он подумал еще в гостиной - она не испытывала к нему вообще никаких чувств.
При этой мысли Антон как-то сразу сник и впал одно из самых мрачных своих состояний. Людмила Георгиевна мгновенно заметила изменение его настроения и нашла в себе силы встать. Она медленно натянула колготки, разгладила ладонями платье, поправила наскоро прическу. Затем встала на колени перед ним, прямо как мамочка, завязывающая шнурки ребёнку. Изгибаясь в неудобной позе, заглянула ему в лицо с той самой оскорбительной и столь возбуждающей материнской заботой.
- Ну, что с тобой, мальчик? Почему ты расстроился?
- Зачем вы меня сюда позвали? - спросил Антон, едва сдерживая слезы, все еще не осмеливаясь говорить с ней на ты.
- А ты не догадался еще? Ты же такой умненький у меня...
- Видимо, еще не настолько, - выдохнул он.
- Ну, во-первых, я тоже человек, - как-то горько ухмыльнулась она, и по щеке ее побежала слеза, - и у меня могут быть личные мотивы, - тут она совсем раскисла и стала стирать пальцем потекшую тушь...
- Вы кому-то мстите, что ли?
- Скорее ставлю на место некоторых, - сказала она. - Но я еще не готова вываливать тебе всю подноготную. Мы, знаешь ли, не настолько еще близки, - тут она горько усмехнулась.
- А во-вторых?
- Что, во-вторых? Ах, да... Пообещай мне сейчас кое-что. Ты в некотором роде просто обязан теперь...
- Что?
- Поклянись чем-то для тебя святым, что выполнишь!
- Что?
- Клянись! - говоря это, она все еще стояла на коленях перед ним.
- Ну ладно, клянусь, если...
- Никаких 'если'! Прямо сейчас ты пообещаешь мне с этого дня ни ногой к ней!
- К кому? К вашей дочери?
- Это само собой... Это я даже как-то упустила из виду. К ней тоже... Впрочем, если хочешь, потом позже как-нибудь зайдешь на чай, но не сразу. Главное, к той своей твари больше никогда! Клянись!
- К Жанне? Зачем это вам?
- Тебе не понять, дуралей. Они же подруги! Между ними давно такое творится, что тебе лучше не знать. Она моя дочь! У нее невроз, а тут ты с этой стервой поперек лезешь! Ей же в институт поступать летом... Ведь по виду Оленьки никто не скажет, какой она восприимчивый и ранимый ребенок! Ведь ты же к Жанне бы поехал, если бы я не вмешалась? Да? Ну признайся! Тебе же не надо простых вариантов. Тебя тянет к этой извращенной стерве! Я чувствовала, что только я и могу перебить ее влияние. Только я... Клянись, что ни ногой!
- Да наплевать мне на нее... теперь. А как же с вами? Вам я совсем не нужен?
- Это мы еще посмотрим... Ты красивый мальчик, я бы сказала, шустрый. Из тебя можно было бы вылепить что-то дельное и полезное... в хозяйстве, - она снова заулыбалась. - Но я замужем, я старше тебя на кучу лет, я тебе в матери гожусь, дуралей...
- Я вас больше не увижу? - спросил он с такой сильной тоской в голосе, что женщина вздрогнула.
Людмила Георгиевна вдруг посмотрела на его уже совсем другим взглядом. Куда-то испарилось ее зрелое женское превосходство, погас пронизывающий рентген в глазах, и даже материнская забота как-то замаскировалась. На него огромными сияющими глазами посмотрела девчонка с размазанной по щекам тушью, растертой вокруг губ помадой и всклокоченными волосами. Эта девчонка улыбалась застенчиво и нежно. Но продлилась эта улыбка совсем недолго...
-8-
Антон не нарушил свою клятву и больше никогда не видел Жанну. От приятелей он слышал, что девушка ведет прежний образ жизни и доводит до безумия встреченных ей мужчин. Говорят, она злоупотребляла алкоголем и сильно раздалась в талии. Последнее обстоятельство никак не уменьшало поток желающих заиметь с ней отношения. С Оленькой он тоже не встречался, за исключением одного парадного семейного чаепития. Все случилось так, как и было оговорено межу ним и Людмилой Георгиевной. Антон даже цветы принес для приличия. Оленька, кстати, все же провалила экзамены в институт и вскоре выскочила замуж за иностранца. Молодая пара улетела в Канаду, где у них родилось двое детей: мальчик и девочка.
Антон поступил в университет, на экономический факультет, и в новой обстановке, уже после распада Союза, его профессия стала пользоваться огромным спросом. Он стал неплохо зарабатывать, купил квартиру и машину, стал часто летать в Испанию, особенно на остров Тенерифе, известный своим потухшим вулканом необыкновенной красоты. Одна молодая сослуживица Антона, имевшая на него виды, но потерпевшая на этом поле полную неудачу, рассказывала коллегам необычную историю. Якобы она видела Антона на Тенерифе в обществе неизвестной импозантной дамы, иностранки, которая была намного старше его. Во всяком случае, Антон так и не женился. Что же касается Людмилы Георгиевны и ее мужа - они в один прекрасный они улетели заграницу и больше не вернулись в Москву.
![Бифуркация [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/bifurkatsiya/bifurkation1810_fotor.jpg)