Аннотация: Молодой человек считает, что предал родину из-за прекрасной незнакомки. Так ли это? Ирония времен восьмидесятых.
Отдельное раскаленное место в аду уготовано тем, кто остался равнодушным в
час страшных невзгод.
Мартин Лютер Кинг
-1-
Алла по прозвищу Метелка обожала мороженое. И что тут такого? У всех свои слабости. Она поедала любимое лакомство в любое время года: и летом, и зимой, даже в трескучий мороз. Поедала в устрашающих количествах, самозабвенно, словно под гипнозом, с бьющимся от радости сердцем и с легким головокружением. При этом она ценила лишь один сорт: пломбиры в вафельных стаканчиках, ни в коем случае не в картонных. Впрочем, сами вафельные стаканчики не интересовали Аллу. Она выковыривала из них содержимое деревянной ложечкой, а потом выбрасывала их в урну. А иногда отдавала кому-то, кто их мог за ней доесть. Многие в классе считали ее капризной.
Колька по прозвищу Полубот влюбился в Аллу еще в девятом классе. Может, и не влюбился, а лишь возомнил себя влюбленным. В их средней школе редко встречалось хоть сколько-нибудь привлекательное существо женского пола. Вместо фигур - мешки с луком, вместо лица - недопеченные блины. А у Аллы имелось все, что положено иметь женщине: ноги, талия, грудь, пусть не идеальных пропорций, но все же имелось. При виде Аллы Колька испытывал то же самое, что та при виде мороженого: сердцебиение и головокружение. С некоторых пор эта парочка ходила неразлучно. Алла поедала пломбиры, а Колька с удовольствием доедал вафельные стаканчики. Гармония мира не знает границ, как сказал один поэт.
Всем известно, что в прозвищах часто скрыта вся суть человека. Поэтому следует сказать пару слов о прозвищах наших героев. Аллу звали Метелкой из-за прически - длинных русых волос, которые, повинуясь глупой моде восьмидесятых, она вечно взбивала кверху с помощью лака и фена, подражая одной иностранной певице. Колька, в свою очередь, был назван Полуботом из-за обуви - финских красивых туфель (полуботинок) на высокой платформе, которые достались ему от отца инженера, погибшего при строительстве метро. Туфли эти Колька носил, не снимая, с шестого класса по десятый.
Пришла весна, заканчивались школьные каникулы. Детишки бегали в резиновых сапогах и запускали самодельные кораблики в бурных ручьях, пробивавших себе дорогу среди грязных московских сугробов. Алла и Колька шли под ручку к палатке 'мороженое'. Оба одетые по моде, в модные трущиеся джинсы, купленные их мамами за чеки в знаменитой 'Березке'. Кроме джинсов, на них были почти одинаковые венгерские светлые куртки. Алла быстро убедилась в наличии своего любимого продукта и принялась отсчитывать мелочь.
А Колька уставился на палатку таким одурманенным взглядом, словно увидел перед собой летающую тарелку. Что так его удивило, он сам еще не понимал, да и Алле пока не стал ничего говорить.
- Как тебе сегодня мороженное? - лишь спросил он у подруги.
- Слушай, в этой палатке оно сладенькое! Прелесть прямо! - ответила Алла, не переставая жевать.
Спустя час или два, когда уже стемнело, Колька проводил Аллу до дома. Они постояли у подъезда, неловко поцеловались, что позволило Кольке самому оценить вкус мороженого. Затем девушка скрылась в темном подъезде, пропахшем кошками и мокрыми половиками. А Колька постоял еще минут пять, увидел, как зажегся свет в окне на пятом этаже. Затем развернулся и пошел назад, к палатке, чтобы еще раз посмотреть на нее повнимательнее.
-2-
Первым делом Колька достал из кармана гаечный ключ и приложил его шляпке одного из крепежных болтов, торчавших из обшивки.
- Так я и думал, - прошептал он себе под нос.
Крепежный болт не подходил под стандартные размеры ключа. От отца Колька слышал, что кое-где на импортном оборудовании встречаются подобные болты иной системы: не метрические, а дюймовые. Но на этом странности злополучной палатки не заканчивались.
Ведь какие обычно встречаются советские палатки, ларьки и павильоны? Какое вообще все вокруг? Изношенное, затертое временем, грязное, задрипанное. А запах? В норме должно пахнуть мокрыми половыми тряпками и гнилой квашенной капустой. Запах - это тоже своего рода стандарт, который редко когда нарушался.
Но с этой палаткой дела обстояли ровно наоборот: ни царапинки, ни ржавчинки, идеально гладкие пластиковые панели, сверкающий алюминий на скобах, оцинкованные болты. Покрытый золотой эмалью замок. И главное - синтетический или даже медицинский запах. Чудеса!
- Эй, парень, ты чего на палатку уставился? - вдруг услышал Колька строгий окрик.
Он оглянулся и увидел странного субъекта в зеленом плаще и шляпе пирожком. Неприятного такого субъекта, низкорослого, с короткими черными усиками и коричневыми кругами вокруг глаз. Прямо маньяк какой-то. У Кольки даже мурашки пробежали по спине.
- Да я так, ничего, - пробормотал Колька и пошел в сторону ближайшего дома.
- Знаем мы вас, хулиганье! - крикнул тип в зеленом плаще. - Шкоду замыслил!
Колька ускорил шаг. Дойдя до угла дома, он оглянулся и ноги его онемели от страха: мерзкий маньяк шел за ним по пятам. Причем на лице преследователя читалась такая злоба, что хотелось броситься со всех ног. И Колька бросился, как только отпустил первый испуг. Бегал Колька отлично, имел первый взрослый разряд. За свою приличную хулиганскую карьеру он ни разу не сталкивался с ситуацией, когда взрослый дядька мог с ним соперничать. Особенно в условиях городской застройки, где полно заборов, деревьев, гаражей и прочих препятствий. Однако этот маньяк в зеленом плаще почти не отставал.
Колька пробежал по прямой улочке вдоль двух домов. Затем свернул за угол и, пользуясь временным преимуществом, решил скрыться в одном из подъездов. Кажется, он успел вбежать за дверь, пока его преследователь еще не появился из-за угла. Колька поднялся на третий этаж, встал ногами на ковш мусоропровода и выглянул в грязное окно. Там, у подъезда, в тусклом свете фонаря, он увидел маньяка в зеленом плаще. Тот осматривал окна, потом достал папиросы и закурил. И что совсем добило Кольку - к человеку в зеленом плаще вскоре присоединился напарник, не менее противного вида, тоже смахивавший на маньяка, но уже в коричневом плаще. Вскоре оба преследователя зашли внутрь подъезда.
Что делать в такой ситуации? Колька быстро сообразил, что выход на крышу, скорее всего, заперт на замок. Может, начать звонить в квартиры пока не поздно? Страх сковывал движения, делал его тело неуклюжим, словно он не спортсмен разрядник, а деревянный мальчик Буратино. К счастью, неизвестные хулиганы выбили в подъезде все лампочки.
В полусогнутом виде Колька, прыгая через три ступеньки, помчался наверх. Но вскоре уткнулся головой во что-то мягкое... Он поднял глаза и различил во мраке кань плаща и пуговицы. Вместо крика из горла Кольки вырвался придушенный мышиный писк. Он резко развернулся и бросился вниз, но вскоре замер: впереди появился еще один плащ. Впервые в жизни Колька ощутил, что падает в обморок.
-3-
- Парень, эй, очнись давай! - человек в зеленом плаще наклонился над Колькой и хлестал его перчатками по лицу.
Колька сел на пол, ошарашенно уставился на нападавшего, потом начал отползать назад по грязному линолеуму, пока не уперся спиной в стену.
- Ну что, в штаны, наверное, наложил, боец? - спросил человек. В черных глазах его заиграли весёлые искорки.
- Что вам надо? Кто вы? - выдавил из себя Колька, стуча зубами от страха.
Перед глазами его появилась красная книжица с надписью золотыми буквами: 'Удостоверение'. На несколько секунд книжица раскрылась, но Колька, в его состоянии, не успел рассмотреть ее содержание. Все же ему пришла мысль, что перед ним сотрудник органов. Сейчас было не важно, каких именно, лишь бы выбраться из этого подъезда живым.
- Не бойся, не съем я тебя, - успокаивал его тем временем новоявленный сотрудник.
- А где ваш напарник? - спросил Колька.
- Какой еще напарник? Привиделся он тебе. - Собеседник лукаво улыбнулся, так что коричневые круги вокруг его глаз покрылись морщинками. - Ты лучше скажи, что ты там в той палатке необычного усмотрел?
- А вам то что?
- Тебя как зовут, боец?
- Коля.
- А меня зови дядей Федором, понял? Поверь, Коля, мне важно это знать, иначе я не бегал бы за тобой, словно кенгуру, через весь район.
- Там болты дюймовые...
- Ну да... А ты как это узнал?
- У меня ключ гаечный с собой на десять и на двенадцать... Я проверил.
- Молодец, бдительный! А еще что углядел?
- Новая она слишком и химией пахнет... Таких у нас в районе сроду не водилось.
- Правильно! А на продавщицу обратил внимание?
- Нет, а что с ней?
- Видел, как она ящики таскает?
- Нет, а как?
- Легко слишком... Дело даже не в этом... Они, эти продавщицы, все у нас обычно крепкие и к ящикам привычные, но у этой движения уж больно спортивные...
- И что это значит?
- Ты правда хочешь узнать?
- Да!
- Ладно, парень ты, я вижу, подходящий... Подгребай в следующий понедельник к районному штабу народной дружины... Знаешь, где он?
- У книжного магазина?
- Да, часиков в семь вечера... Но о нашем разговоре никому! Особенно своей Алле!
- Вы и про Аллу знаете?
- А ты как думал? Мы всех на учет берем, кто у этой палатки часто ошивается...
-4-
В понедельник ровно в семь вечера Колька сидел в штабе народной дружины. Там собралось десятка два мальчишек, его ровесников, в основном из других школ. Некоторых он знал, ребята подобрались по большей спортивного сложения, крепкие. Вскоре на такси подъехал дядя Федор. Плащ на нем в этот раз был серый, черные усы бесследно исчезли, зато неприятные коричневые круги вокруг глаз даже разрослись. Все расселись на скрипучих рассохшихся деревянных стульях в небольшом зале, увешанном наглядной агитацией. В том же зале, где обычно дружинники пропесочивали разгулявшихся алкоголиков.
- Ну что ж, давайте начнем нашу беседу, - сказал дядя Федор, оглядев присутствующих строго. - Все вы знаете примерно, зачем мы здесь собрались. Считаю своим долгом вам все разъяснить... Начну издалека. Что вы знаете, ребята, о курсе нашего советского рубля по отношению к валютам капиталистических стран?
Колька оглянулся по сторонам. Собравшиеся сидели молча с вытянутыми от удивления лицами. Видимо, как и он сам, никто ничего про курс рубля не знал.
- Не знаете? А я вам скажу. Ходят слухи, распускаемые западными радиостанциями, что якобы рубль наш неконвертируем. Это наглое вранье! Конвертируем, да еще как! У рубля есть самый настоящий рыночный биржевой курс. Устанавливается этот курс, конечно, никакой не биржей и не рынком, как при загнивающем капитализме, а спецотделом Госбанка. И равен этот курс ровно шестидесяти трем копейкам за один американский доллар. И это справедливая цена, потому что их доллар сейчас золотом уже не обеспечен, а наш рубль укреплен всей силой нашей идеологии. Вот так, ребята! Только есть одна закавыка: купить наш советский рубль на рынке практически невозможно. Почему? Потому что мы внимательно следим за его распространением и капиталистам не продаем. А они душу бы заложили, чтобы заполучить рубль в свои мохнатые лапы.
- Зачем? - спросил коренастый паренек с честным открытым лицом, сидевший в первом ряду.
- Ну как, зачем? Сами разве не понимаете? Рубль наш везде котируется высоко, а доллар, извиняюсь, вечно в заднице. Например, в Африке доллар даром никому не нужен, им там печки топят. А если бананов захочется капиталистам? И потом, у нас в стране наши товары, самые качественные в мире, между прочим, за доллар фиг купишь.
- А причем тут мороженое? - загудели ребята с последних рядов.
- Дойдем и до мороженого... Так вот, ребята, вы, наверное, по кинофильмам хорошо знаете, как много всяких шпионов наводнило Москву после олимпиады. 'ТАСС уполномочен заявить', надеюсь, все смотрели?
- Все! - прокатился дружный ответ по рядам.
- А чем эти шпионы занимаются, по-вашему?
- Жвачки на улицах разбрасывают отравленные! - крикнул белобрысый паренек в красной куртке.
- Правильно! А еще чем? Знаете?
- Мелочь по карманам у школьников тырят! - пошутил кто-то, и все рассмеялись.
- Пластинки распространяют с рок-музыкой, - казал крепыш с честным лицом.
- Молодец! Только вряд ли кто эти пластинки возьмет у них, даже даром! Вы же, например, не взяли бы?
- Мы другую музыку слушаем! - с серьезным видом заявил крепыш с первого ряда. Кобзона, Лещенко, Зыкину...
- Молодцы! Но теперь о главном... Учтите, это строжайший секрет. Государственная тайна. Если кто из вас проболтается, я вам гарантирую десять лет в лагерях. Понятно?
- Понятно! - разлилось по рядам.
- Так вот, в последнее время шпионам удалось создать в Москве целую сеть подставных ларьков 'мороженое'.
- Зачем? - прокатился по залу возмущенный шепот.
- Шпионы преследуют три цели. Во-первых, заполучить в свои мохнатые лапы наши кровные советские рубли, чтобы потом устраивать экономические диверсии. Во-вторых, растлить нашего неизбалованного потребителя, продавая ему под видом советского мороженого свое, американское.
- Вот гады! - не удержался паренек в красной куртке.
- Да, это, я вам скажу, с их стороны мощный удар нам в спину. Ведь сначала они что планировали? Хотели тайно делать мороженое по советским рецептам. Для этого направили своих шпионов толкаться у фабрик, чтобы соблазнять любым путем работниц... Но ничего у них не вышло. Работницам-то нашим кто нужен? Свой советский мужик, ну пусть даже алкоголик, забулдыга пропащий, зато свой, родной. А эти... одним словом, голимый Голливуд: зубы белоснежные, загар. Смехота! Короче, план им пришлось переиграть. Рецепт наш они не узнали, делают по-своему. Даже машины американские забросили с парашютами... и производят продукт... внешне не отличишь от нашего. Вот многие граждане, особенно морально незрелые, и попадаются.
- Я сам видел, берут, даже очередь стоит, - сказал белобрысый.
- Правильно! И это мы с вами, ребята, обязаны пресечь.
- А что, и пресечем! - раздался дружный ответ.
- А третья цель какая? - преодолев стеснение, спросил Колька.
- Третья цель, ребята, вы не поверите... Мы сами, опытные сотрудники органов, когда узнали, у нас челюсти отвалились. Кроме своей подлой шпионской деятельности, они на нашем же горбу еще и заработать хотят. Вот истинный цинизм и двуличие! На часть выручки они скупают наши дешевые товары, скажем, телевизоры, а потом загоняют их в три дорога в Японию.
- Почему в Японию-то? - удивился белобрысый.
- А в Японии наши телевизоры очень высоко ценятся. Особенно качеством внешней отделки из ценных пород дерева. В самой Японии леса-то давно вырубили... И потом еще, - но это я вам уже совсем подноготную раскрываю, - в нашей электронике столько золота содержится, что... Словом, имеются у нас еще кое-где элементы бесхозяйственности... Но, ребята, это мы отвлеклись... А теперь, когда вы в курсе всего, предлагаю обсудить план нашей операции 'Штопор'.
-5-
Третий день подряд Колька, на пару с тем самым активным белобрысым пареньком из первого ряда, дежурил у палатки 'мороженое'. Той самой палатки, куда, бывало, ходили они с Аллой. А палатка располагалась у спортивного магазина, в закутке. Паренька звали Сережа, и, если бы не он, Колька давно бы завалил задание - лишь на первый взгляд простое. Под видом обычных дружинников требовалось отгонять от палатки доверчивых покупателей. Причем апеллируя исключительно к сознательности, но не раскрывая страшной тайны палатки.
Особенно тяжело приходилось с ребятишками, жадными до лакомства, но и с девчонками приходилось туго. Например, с Аллой Колька вдрызг разругался в первый день дежурства. Не хотела эта капризуля ничего понимать, никаких намеков и объяснений... Пришлось оттеснять ее от палатки силой. Вот со взрослым населением работа проходила легче. Стоило показать красную повязку дружинника, сделать строгое лицо и подмигнуть, после чего обыватели с понурым видом отваливали. Скандальных теток обычно осаживали дежурной фразой: 'Не положено, гражданка!'
Такие же боевые группы, как у них с Сережей, дежурили по всему району. Как пояснил дядя Федор, обстановка сложилась чертовски сложная. Еще две или три палатки в районе оккупировали иностранцы. И где они набрали такую уйму продавщиц? Кстати, продавщицы действительно вызывали подозрение: такие все спортивные, бойкие, разбитные. И, видимо, это Колька понял уже много позднее, задним числом, проклятые продавщицы, заметив отсутствие покупателей, тоже сложа руки не сидели.
В ночь после того самого третьего дня дежурства Сережа, не спавший двое суток сряду, отпросился на часок-другой домой прикорнуть на диване и перекусить. После его возвращения то же самое должен был сделать и Колька, но с таким расчетом, чтобы прибыть к палатке до рассвета. Ночью, понятное дело, палатка не работала, но оставить ее совсем без присмотра было бы преступлением.
И вот, где-то в три часа ночи, словно по волшебству, из ночной тьмы нарисовалась она. И Кольку сразу пронзило ощущение беды. Перед ним стояла высокая, очень легкомысленно одетая молодая женщина. Сапоги на шпильках, короткая юбка, чулки в сеточку, заграничное кожаное пальто с меховой оторочкой нараспашку, синяя с переливами блузка под пальто. А пуговки на блузке расстёгнуты буквально до пупка.
Осмотрев женщину внимательно, Колька осознал сразу две вещи. Во-первых, по сравнению с ночной гостьей, Алла, по большому счету, тоже не далеко ушла от мешка с луком. Лишь на фоне редкостного женского безрыбья их школы она казалась сексуальной. А во-вторых, ему, Кольке, пока не придет Сережа, видимо, придется очень туго в эту ночь. Колька тяжело вздохнул, перекрестился и зачем-то подтянул вечно спадавшие с него джинсы...
- Какой красивый мальчик стоит среди ночи... - сказала женщина. - А я уж вбила себе в голову, что наша вселенная пуста, как моя душа.
В голосе ее чувствовалась тоска, а в манерах ее сквозила врожденная грация. Немудрено, что Колька только широко раскрыл глаза и пожирал взглядом женщину.
- Мальчик, у тебя случайно штопора нет? - вдруг спросила женщина.
'Вот тебе и операция 'Штопор', - пронеслось в голове Кольки. Впрочем, штопор-то как раз у него имелся: в складном ноже. Он протянул его женщине.
- Помоги коньяк открыть, пожалуйста, - сказала она и, не теряя времени даром, достала из кармана пальто плоскую импортную бутылку.
- Давайте, - согласился Колька.
Он выдернул пробку, и они стали по очереди пить прямо из горла. Как Колька сам себе потом объяснял, он пил, чтобы унять страх. А на самом деле просто от неожиданности и стеснения. Женщина достала из кармана шоколадку, откусила от нее кусочек и протянула остальное Кольке. Сама же она тем временем закурила сигарету и рассматривала Кольку так беззастенчиво, как рассматривают домашнее животное. Колька под ее взглядом бледнел и чувствовал, как коньяк с непривычки быстро кружит ему голову.
- Что это у тебя, крестик? - Она вдруг наклонилась к нему, залезла тонкими пальцами за воротник рубашки и вытащила наружу серебряную цепочку, на которой действительно висел крестик.
- Да, - со стыдом признал Колька.
Крестики для комсомольцев - дело запретное и даже наказуемое. Хорошо, что дядя Федор о нем не знал...
- У меня вот тоже есть. Хочешь посмотреть? Золотой...
Женщина раздвинула края своей блузки немного в стороны, чтобы продемонстрировать свое красивое золотое украшение. Но Колька, понятное дело, смотрел затуманенным взором не столько на это украшение, сколько чуть ниже.
- Ты куда смотришь? - горько улыбнулась женщина. - Все вы мужики одинаковые. Я же ему реликвию показываю, а он... - она вроде бы собралась заплакать, утерла слезу, потом улыбнулась и добавила: - На, смотри!
Она еще больше распахнула блузку и сделала шаг к нему, оказавшись при этом так близко, что Колька ощутил тепло ее разгоряченного тела...
Что случилось потом, Колька вспоминал со стыдом. Точнее, только одна часть его сознания стыдилась произошедшего, а другая скорее гордилась. И Колька потом еще не раз, словно невзначай акцентируя некоторые детали, рассказывал историю ночной встречи друзьям. Но это уже произошло через месяц после окончания всей эпопеи с дежурствами. А до этого момента он переживал свои ощущения в одиночку, со смешанным ощущением победы поражения. Как мужчина он безусловно победил, а вот как народный дружинник проиграл. Причем проиграл вчистую, почти без сопротивления...
Они выбрались из магазинного закутка, заваленного картонными ящиками, когда уже светало. Сережа, к счастью, еще не появился.
- Слушай, что-то мне мороженого захотелось! - сказала его спутница.
Кольку охватило ощущение обреченности.
- Так я и знал! - крикнул он.
- Что ты знал, дурачок? Что я мороженого захочу? - искренне удивилась она.
- Да! - сказал Колька.
- Ну и что тут такого? Тоже мне новость! Я обожаю мороженое...
- Так палатка закрыта!
- А у меня подруга здесь работает! Она мне ключ дала.
- Подруга? Какая еще подруга? - в голосе Кольки появилась злость и тоска.
- Какая? Валька Антонова. Слушай, а чего ты так окрысился на меня? Я что-то не так сделала? - она подошла к нему и впилась в его губы.
- Я тебе что, не нравлюсь разве? - спросила она после долгого поцелуя.
- Нравишься! Дело не в этом, а в мороженом! - выпалил Колька.
- А что с мороженым?
- Не ешь его!
- Почему?
- Не ешь и все! Нельзя!
- Ты что, идиот? Какой загадочный мальчик мне попался... А если я хочу мороженое?
Колька молчал. Он не знал, что ей сказать. И почему-то ему не хотелось вот так сразу ее потерять, эту пьяню шальную незнакомку, с настоящей женской фигурой, которую он никогда не видел до этого в своей жизни. Такой фигурой, которую вообще трудно увидеть в условиях вечной непримиримой борьбы социализма против капитализма...
На глазах Кольки даже появились слезы. А женщина их не заметила. Она уже открывала навесной замок на двери. Взяла себе из коробки пломбир в вафельном стаканчике. А после этого, - у Кольки аж помутилось в глазах, - положила на прилавок монету, двадцать копеек... Колька прикусил губу до крови. Но потом, угрюмо и молча, пошел провожать ее до стоянки такси...
-6-
На четвертый день дежурства они стояли с Сережей у палатки грустные и не выспавшиеся. Колька никому ничего не рассказал о своем ночном предательстве. Да, именно предательстве, иначе он свой поступок назвать не мог. Рассказывать было стыдно. Он изменил себе, изменил родине, изменил Алле. Но вместо раскаяния он ощущал жгучее желание позвонить той женщине прямо сейчас. А она оставила ему свой телефон, записав его губной помадой на картонке, вырванной из пачки сигарет. А сверху цифр она написала свое имя: Марина. И это имя стало для него теперь важнее всего в жизни. Важнее родины и курса рубля. И он презирал себя за это. Но так ли страшен его грех? Всего двадцать копеек для американских шпионов. Пусть они подавятся, сволочи!
Нет, все же и двадцать копеек - это тоже важно. Если дело касается родины, важна любая мелочь, любой штрих. От служения до предательства только один маленький шаг и любой может его сделать. Вот Алла ела их западное мороженое - это плохо и стыдно. А сам Антон как-то раз пукнул
на торжественном утреннике, когда вносили знамя - это еще хуже. Каждая мысль, каждая прочитанная фраза в книге, если они не служат родине, это яд, и он оставит свой отравленный след в голове.
А потом что? Потом захочется покупать американские джинсы в 'Березке', вести сладкую жизнь... Вместо того чтобы готовить себя к подвигу, чтобы бросится без раздумий в пламя пожара на нефтебазе или войти без маски в инфекционную палату - не ради награды и не ради пользы, а во имя высокой идеи. А между подвигом и джинсами нет золотой середины. Середина - это обман. И в сердце равнодушного обывателя всегда зреет заговор. Так думал Колька, стоя на своем посту.
И еще... посещали его дурные мысли, которых он пугался, как крыс из мусоропровода. Кто же имеет право осадить и наказать зарвавшегося обывателя? Люди у власти, им многое дано и им все прощается. Потому что всякая власть от бога. Всякая ли? Власть в Америке вряд ли, хотя и заигрывает в грязные игры с религией ради обмана рабочего класса. А Советская власть от бога, хотя и запрещает бога, и сносит церкви... Почему так? Он не знал. Ответа на эти страшные мысли он не находил.
- Ребята, а чего вы все время здесь ошиваетесь? - услышал Колька звонкий голос.
Он оглянулся и увидел дружинников. Их было пятеро - по всем признакам, настоящие дружинники. То есть, конечно, и они с Сережей тоже выглядели как настоящие, но... их секретная миссия не давала им никаких официальных прав. Ведь они ходили под легендой. Сам Колька уже запутался и не понимал собственный статус.
- Чего молчите? - спросил главный дружинник, хмурый мужик лет двадцати пяти, одетый в болгарскую дубленку и пышную меховую шапку. - На вас тут жалобы поступают. Не даете, мол, людям, мороженное покупать. Мы вас сейчас за хулиганство быстро оформим!
- Хулиганство?! - чуть не заплакал Сережа. - Вы чего, ребята, мы же здесь по поручению...
- Какому еще поручению?
- Нам нельзя говорить... гостайна... Десять лет лагерей, если проболтаемся...
- Что за бред ты несешь, парень? А ну, пошли с нами в отделение! Там вас быстро на чистую воду выведут!
-7-
В милиции быстро во всем разобрались. Ну, положим, не очень быстро и не во всем... Но главное установили. Во-первых, дядя Федор оказался... обычным городским сумасшедшим, спившимся механиком из третьего таксопарка. Впрочем, в свою теорию о подставных палатках 'мороженое' он верил твердо и крепко. Настолько крепко, что ему удалось убедить кое-кого из районного начальства, почему ему поначалу и попустительствовали.
Во-вторых, палатки оказались кооперативными, работавшими со всеми необходимыми документами и по госрасценкам. А кооперативы только начинали зарождаться в те годы. В-третьих, никакого предательства Колька не совершил, а все их дежурства, вся операция 'Штопор', все было фикцией. У настоящих дружинников все это вызывало лишь горькую усмешку. Впрочем, позже ребят включили в настоящую народную дружину. Но ненадолго: народные дружины вскоре канули в лету.
Колька продолжал встречаться с Мариной, которая, как он позже узнал от нее самой, в ту весну пережила душевный кризис. Не первый и не последний в ее молодой жизни -расставание с очередным единственным мужчиной. И кому какое дело, что единственный мужчина шел уже под номером восемнадцать в ее жизни? Ведь горечь и боль она переживала как в первый раз. А Колька со своим дурацким дежурством просто подвернулся ей под руку в минуту женской слабости... удачно подвернулся.
С Аллой Колька тоже иногда встречался, но уже по инерции, без прежнего энтузиазма. Алла все так же уплетала мороженное в диких количествах и носила пышную прическу, хотя мода быстро сменилась. Надо ли вам говорить, что после перестройки Колька стал кооператором, а потом и бизнесменом?
Дядя Федор вскоре умер, находясь на излечении в психиатрической клинике закрытого типа. Говорят, что он оставил рукопись книги, в которой предсказал, что американские спецслужбы разрушат Советский Союз, чему виной послужит сливочное мороженое.
Сережа пошел по пути дальнейшей защиты родины от внешнего и внутреннего врага. Он отслужил в армии, потом закончил секретное училище и быстро взлетел по карьерной лестнице. Ему приписывают прямо-таки манию непримиримой борьбы с кооперативами.
В этой борьбе он сначала потерпел жестокое поражение, но потом, в искупительном реванше, нанес кооперативному делу, да и всему частному бизнесу нашей страны, решительный и почти смертельный удар. Впрочем, все это лишь непроверенные слухи. А рубль по-прежнему является конвертируемой твердой валютой, курс которой устанавливается Госбанком строго в соответствии с передовыми практиками и самой справедливой в мире идеологией. А если курс этот уже не такой, как раньше, виноват вовсе не Колька.
![Мороженое [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/dvadtzat/ice1234.jpg)