Аннотация: Полуфинал БД-16 Фанфик на рассказ Генри Каттнера "Профессор накрылся"
- Сонк! Если ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил мальчишка. - Спускайтесь в подвал.
Он включил свет. Всё пространство занимала железнодорожная цистерна, маркированная красной продольной полосой.
- Однако! - крякнул я. - Мне туда? - и указал на лесенку, карабкающуюся к крышке люка.
- Ещё чего. Там у нас крошка Сэм. Полезайте в бутылку, мистер.
Через неделю, когда в городке успокоились, я вернулся в Нью-Йорк. Не сказать, чтобы мне не снились люди, завёрнутые в простыни, с палками и дробовиками, но всё поменялось. Причём кардинально. Я сдал дела и начал другую жизнь. Биогенетика отпала как фиговый листок. Этот мелкий пакостник Сонк засветил мне в голову астронавтику! Подкрутил что-то в том ружье - линзы-проволочки.
В результате, не прошло и двух лет: в нужное время, на нужном стуле, я госсекретарь при Трумэне, потом Эйзенхаур - при мне. Ограниченность первых бюрократов страны удручала. Всё, чего я добился - это суборбитальные полёты "Меркурия" и "Джемини"? Как брачные лягушачьи прыжки на болоте. Поэтому поменял Дуайта на Джона Фицжеральда. Его семья аплодировала стоя. Тогда я сообщил, что мы летим на Луну. Но тут некстати замаячили кубинские ракеты, стратегические бомбардировщики, подлодки с "Поларисами". Пришлось звать на помощь Рокфеллера и рулить вместе - кукурузу в обмен на демократию. Публика неистовствовала.
Но время было упущено. "Иваны" с их проклятым "бип-бипом" и Гагариным уже успели полетать над головами доверчивых домохозяек. Кто бы мог подумать, что русские так быстро очухаются? После нашей победоносной войны! А Джон был хорош. И Жаклин... О, она меня боготворила! Жаль их авто свернуло не на ту улицу. Да и Мэрилин не повезло. Сначала отравили её, потом застрелили его. Три раза. Нет, четыре. Полагаю, из зависти. Янки, что с них взять.
От космической программы меня отстранили. От Жаклин, что примечательно, тоже. Но потом справедливость восторжествовала. Вспомнили, пригласили, извинились. Представили этого гунна, фон Брауна, с инженерной командой таких же эсэсовцев. Нюрнберг в обмен на Космос. Что ж, немецкая философия и педантичность решили исход дела. Я на коленках набросал им рабочую документацию, они доработали остальное. И вот теперь "Сатурн-5", красавец, стоит на стартовом столе, а я в белоснежном скафандре, без пяти минут национальный герой Соединённых Штатов, покоюсь в ложементе командного отсека. Слева Базз, справа Майкл. Или... наоборот? А, не важно, главное, что сегодня шестнадцатое июля шестьдесят девятого года. Над всей Америкой безоблачное небо.
Кончилось бормотание ЦУПа, завершился нудный отсчёт, корпус содрогнулся - заработали пять кислородно-керосиновых маршевых двигателя F-1. Ракета начала подыматься. Всё выше и выше. Сто футов, двести, кажется, уже и триста.
- Базз, - вспомнил я, - прилунимся, ты главное не забудь, когда будешь выходить следом, не захлопни люк - ручки снаружи не предусмотрено.
Внезапно сверху ударило. Будто посреди ночи гирю уронили на будильник, который вы поместили в ведро, стоящее на прикроватной тумбочке. Зубы клацнули, в глазах потемнело. Нос обтекателя проскрежетал по чему-то твёрдому и всё замерло в стоп-кадре.
- Прохфессор, - раздалось слева.
Это оказался не Базз - Сонк, собственной персоной. Такой же наглый и молодой.
- Неужели вы и вправду верите, что она круглая? Как мяч? Нет, правда?
- Ты что здесь делаешь? Где Олдрин?
Теперь шумно завозились справа.
- Нету никакого Олдрина. И Коллинза нету, - вцепившись руками в подлокотники кресла-качалки, в позе насупившейся гремучей змеи, на меня уставилась мамаша Сонка. На голове бигуди, махровый халат перетянут вокруг талии не хуже корсета, на босых ногах шлёпки. Сама рыжая, конопатая, долговязая - как в прошлый раз. Типичная ирландка. Правда, она лично помнила Кромвеля и не только Оливера, а Томаса, и даже оловянную чуму. Ну ладно, согласен, ирландка, но не совсем типичная. И потом...
Кресло-качалка? Бигуди!!!
- Мэм?..
- Мы долго терпели ваши заумные проделки, Томас Гэлбрейт, - процедила мамаша, и было похоже, она готова влепить мне подзатыльник, а то и два. - Все эти интрижки, прожекты. Но всему есть предел. Ладно ракеты, спутники. Запулили повыше, что там дальше никто не видит. Но объявить камнем Луну! Захотеть слетать на неё, высадиться и пройтись! Мистер, вы в небо вообще смотрите?
- Случается.
- Не заметно. Луна, как известно, сегодня в первой четверти.
- И?
- Да вы бы и шагу не ступили. Серпик же. Сорвались с его кончика и свернули шею. А нам это надо? Отвечай потом. Нет, мы на это пойтить не могём.
- Господи, спаси-помилуй, - вырвалось из меня, как стон Иова из чрева кита.
- Нечего поминать имя его всуе, - ещё больше рассердилась мамаша. - Дедуля у нас атеист. Лучше выгляните наружу. Сонк...
Мальчишка протянул руку, опустил шпингалет и отворил зарешеченное оконце. Из отверстия пахнуло затхлостью и... перегаром.
- What is it? - вытаращился я.
- Папуля с Лемуэлем маисовую пьют. Аккурат в тот день, когда Пауэрса сбили над Свердловском, решили взгрустнуть вместе с друзьями, ферментами, да уснули. Сколько мы их не расталкивали...
- В вакууме?! - я в бешенстве ударил кулаком. В самый что ни на есть деревянный подлокотник. Кажется, на нём ещё и что-то выцарапано, не совсем приличное. Кажется, у меня истерика. Кажется, галлюцинация? Фрейд спаси и помилуй.
- Согласен, мистер. Восемь лет дуть маисовую... Меня бы стошнило.
- Да вы тут все!..
- Гэлбрейт, Дедуля не любит, когда кричат, - на руках у мамаши Сонка свёрток, не чемоданчик системы жизнеобеспечения, подключённый через шланг к комбинезону с сублимационным холодильником, а тряпица, подозрительно похожая на коврик для ног.
Краешек ткани отогнулся и оттуда, пошевеливая ноздрями, высунулся идеальных очертаний нос, как в греческом зале:
- Чё прохфессор, мозги кипят?
- Дедуля, - прокомментировал Сонк, потупившись.
- А ты выгляни, учёная голова. Зацени реальность.
В груди у меня пискнуло и, думаю, навсегда оборвалось. Я послушно привстал, высунулся по пояс. Над головой иссиня-чёрный купол. Словно в цирке, только больше, значительно больше - от одного скрытого туманной дымкой края до другого. Туша цистерны протаранила его и свисала теперь, как сопливая козявка над бездной. По поверхности купола разбежались трещины. Сквозь них, с обратной стороны, просачивался свет.
Что примечательно, колёсные пары продолжали вращаться. То замедляясь, то ускоряясь. Порой они останавливались, чтобы передохнуть, и начинали заново.
"Крошка Сэм, - вспомнил я. - Он так спит? Или кататонизирует? Или просто нарушает основные законы термодинамики?"
Поднятая ударом пыль висела в воздухе и щекотала нос. Я разглядывал следы вселенской катастрофы, пока не обратил внимание, что всё усеяно светящимися лампочками. И узор-то у них больно знакомый. Потянулся к ближайшей, сковырнул птичий помёт и нащупал пальцами отверстие. Так это ещё и дыры, отверстия! И сквозь них изливается... Я чихнул.
- Мировой свет, - пояснил Сонк откуда-то из подмышки. - Каждой звезде на небосводе уготовано особенное место. Разве не так, мистер Гэлбрейт?
Я рухнул обратно. Скафандра я своего лишился, как и привычно-тесной кабины. Бельевые верёвки, развешанные на крюках, чьи-то штопаные панталоны со штрипками над чугунной плитой, розовый абажур на витом проводе, собачий треух на колченогом стуле у входной двери. В противоположном углу, куда свет падал не так охотно, две скрюченные фигуры уткнулись лицами в шкурку енота, расстеленную на столешнице. Пламя свечи, что стояла меж головами, горело ровно, не трепыхаясь от порывов дыхания. И я грешным делом подумал: уж не покойники ли? Рассказывают, некоторые дикари своих умерших родичей дома подле себя держат. Зачем? Но мысль не задержалась. Больше всего расстроило, что я не увижу бортовой компьютер для расчета траектории полета с оперативной памятью на восемь килобайт - вещь.
- Что происходит?
- Не что, а где, прохфессор? - хихикнул свёрток на коленях ирландки.
- Без "х", пожалуйста.
- Он ещё и дерзит, бесстыжий. На вашем птичьем языке - в квантовом мире случайностей.
- Мы уменьшены до атомных величин. Зачем?
- Странный вопрос, - проворчал свёрток с явным раздражением. - Тебя нужно было спрятать. Помнишь толпу рассерженных горожан, с факелами?
- Разумеется, - кивнул я. - Вы оставили их без одежды.
- Но зубная боль-то у них прошла, - встрял Сонк. - Мы Хогбены держим слово. - И потише. - Зря вы так. Не бесите его.
- Не бесить? Да я агнец божий.
- Попросил же!
- А что я сказал? Выходит, я не нокаутировал Кассиуса Клея? Не был женат на Бриджит Бардо?
- Ты не в её вкусе, - мрачно сообщил Дедуля. - И забудь про Феллини, про "Сто лет одиночества". Про две Нобелевки.
- Вы обокрали меня.
- Сынок, кто мешал осчастливить всё человечество?
- Растащили бы. Проели, пропили, проспали.
- Мистер, - вспыхнула веснушками мамаша, - Прожить остаток дней как Иа-Иа. Один-одинёшенек в заросшем чертополохом углу. Безрадостно, грустно, как бы ни расставляли ноги и ни вертели хвостом. Мы решили войти в ваше положение - составить компанию.
- Как мило - войти. А постучаться? Боже, я даже не долетел.
- А вот я тебе сейчас долечу, паскудник божий, закручу петлю Нестерова, - свёрток заворочался и начал сам собою разворачиваться. Внутри заскрипело, заскрежетало, затикало. В воздух вырвался едкий клуб пара, пахнуло нашатырём. - О нём заботишься, философский камень ради него трансгрессируешь. А у него в джазе только девушки.
- Вы что же, впрямь засунули меня в бутылку?
- Догадливый, - мальчишка, нахмурясь, следил за трансформацией. - Там вас никто не искал.
- Сонк! - его мамаша выскочила из кресла, не иначе насекомое куснуло её в ягодицу, оставив кусок ткани шевелиться как ему вздумается. - У нас есть ещё посуда? Поменьше?
- Кончилась.
- А бутылёк? С лекарством? Который выписал докторишка. Как бишь его?
- Альберт Хофман, мамуля. На средней полке.
- Лови. Будем перезапихивать.
- Кого?
- Не трать моё время попусту! Не успеем.
Хр-рясь... Кресло развалилось на части. Тра-ах. Дедуля тяжело спрыгнул на пол, от чего доски заметно прогнулись.
- Вот и не успели. - Он выпрямился во весь рост, заслонив макушкой слуховое окно, и повернув ко мне классический профиль, начал накручивать на указательный каштановй локон. - Предупреждал я вас, олухи чресел моих, не злите.
Один из "покойников" при этих словах-таки проснулся, вскинулся, сбросив со стола шкурку енота и свечу так, что его товарищ едва не последовал за ними следом:
- Значит так, - начал он неожиданно хорошо поставленным голосом и начал загибать себе пальцы. - При Ашшурбанипале-Рыжем я плечо подставлял. При Александре Двурогом, миродержце, держал. И при Гае с Юлием, и Брутом его. Хронический тендинит. Папаня, может не надо?
- Надо, Лес, надо. Помнится, знатная из тебя, племянник, кариатида вышла. Ты в те годы больше на пивко налегал. Так что картинка была ещё та.
- Это Дедуля?! - промямлил я. Рельефная, перекатывающаяся буграми, голиафовская мускулатура производила неизгладимое впечатление.
- А то, - мальчишка отвинтил у бутылька крышку, заглянул внутрь и принюхался. - Про Атлантиду, небось, слыхали? Как местных звали, сами догадаетесь?
- Э-э...
- Три кита, три слона. Земля плоская, круглая, в середине пуп. На пальцах объясняю. И небесный свод.
- Всё, хватит трындеть, тунеядцы, - оборвал Дедуля, со скрипом потягиваясь. - С сегодняшнего дня переходим на тренировки. Бег, подъём тяжестей, отжимание. Сэму отгул, он у нас ихтиандр, в цистерне тяжёлую воду нарабатывает. Будите Лема, этого прохвоста, жалкого гипнотизёра енотов. Третью ногу за спину прячет, мешает ему. Тот ещё инвалид. Лишней ноги не бывает! Прохфессор, тебя это тоже касается.
- Учёный я. Не штангист.
- А небо кто будет держать, Пушкин?
- Мистер, - Сонк воровато указал глазами на бутылёк, - так вы решайтесь: туда или как?
Неожиданно Дедуля развернулся к двери, побагровел, разинул рот и заорал, любая иерихонская труба бы обзавидовалась:
- Лем! Стоя-я-ять!!! Я сказал: горбатый!
Через неделю я съездил в Вашингтон. На радостях, от аэропорта до Белого дома, донесли на руках. Помяли изрядно, да. По дороге пришлось менять не только одежду и туфли, но и меня на меня - здоровье не то, что вы хотите. Преимущество в том, что теперь меня много. Весь земной шар. Никто уже не вставит палку в колёса, не обвинит в бесчеловечности, не заорёт над ухом...
- О, Гэлбрейт! Как поживаете, мистер президент?
- Прекрасно, Том, замечательно! Не желаешь ли познакомиться с моей женой?