Что такое деньги?
Это мера человеческого рабства.

  - Смотри: солнышко.
  Любава наклонилась и рукав платья приподнялся, показав белую, серпиком, полоску, не тронутой медью кожи. Осторожно, не дыша, сорвала одуванчик.
  - Зачем? - спросил Иван, улыбаясь.
  - А вот затем, - приподнявшись на цыпочках, ткнула пушистый цветок в его курносый, задиристый нос. Юноша отшатнулся, скосил глаза на кончик носа, но было поздно.
  Она захлопала в ладоши, веселясь и прыгая вокруг:
  - Жёлтый! Как у цыплёнка. Ой, не могу.
  Иван вопросительно поднял бровь, наклонил голову набок.
  - Значит, цыплёнок? - переспросил он.
  - Ага, - сказала девушка и попятилась.
  - А вот сейчас проверим.
  - Не догонишь, - выскользнула из-под рук, метнулась ланью к деревьям.
 
  - Может они забыли? Возвращаться... ради двоих.
  - Люди своих не бросают.
  Держась за руки, они стояли на пригорке. Трава ласкала ноги, ветер играл в волосах. За спиной шепталась листвою дубрава, среди ветвей перекликались птичьи голоса. Вот застучал где-то красноголовый пёстрый дятел. А вон, мелькнул тенью и взвился ввысь сокол-сапсан, расправил узкие длинные крылья, воспарил над лесом.
  Под холмом журчала, билась о камни безымянная река. Извилистая, петляла под склонившимися ивами. Брызгала игриво капли на лакированные стволы, пускала солнечные зайчики. А за рекой, до дымки окоёма, раскинулась вольная степь. Ветер играл зелёной пшеницей, гулял волнами, клонил влево и вправо молодые колосья. Придёт срок, нальются они соком, зазолотятся солнечной силой.
  - Вот они, - девушка вскинула руку. Серые глаза озорно глянули на лицо спутника.
  Он раскинул сильные руки. Растрепал, взъерошил свои русые волосы и сцепил пальцы на затылке:
  - Видишь - сны сбываются.
  Словно крапинки ни синеве, возникшие рябью на небосводе, они стали расти, приближаться, увеличиваясь, обретая ясную форму и размеры. На поле, величавые, неспешно опускались белые и словно невесомые, как облака, веретена. Уже первые из них зависли над зелёным безбрежьем, остановили вмиг движение. А следом и остальные - достигнув известного им предела.
  В полной тишине и покое. Лишь ветер вздохнул в разгорячённые лица.
  Тысячи рукотворных коконов, выстроившись рядами, протянулись до горизонта.

  - Звёздные корабли.
  Тонкий серебряный гонг разбудил воздух. От ближайшего колосса отделилась белая точка, устремилась к людям.
  - Ванюша, мы полетим? От звезды к звезде?
  - Да, Любава, - он повернулся к девушке, взглянул в любимое лицо. Белые ресницы затрепетали, и небо дважды отразилось в его глазах. - Как в сказке. Но мы вернёмся. Мы обязательно вернёмся. И дети, рождённые на небесах, увидят нашу прекрасную Землю.

  Скрестив руки на увенчанной пентаграммой груди, Великий инквизитор в белоснежных одеждах возвышался на вершине лестницы, что поднималась к главным воротам Храма. Сегодня наступил особый день.
  Чёрная пыль колыхалась в низинах и вдоль улиц покинутых городов. Стылое небо по случаю очистилось от копоти облаков, и в прореху глянул алый зрачок солнца. Позади инквизитора, в длинной тени Стены Плача, камень за камнем перенесённым из святого города, выстроились первосвященники, кивая бородатыми лицами под длиннополыми шляпами. Не смея взглянуть на свет, они шептали заклинания проклятий.
  Наклонив выбритую голову, Торквемада разглядывал молодого мужчину и девушку, почти ребёнка, в прозрачных саркофагах у его ног. Внешне бесстрастный, инквизитор прятал торжество в глубине глаз; скрывал злорадство и ненависть за тяжёлыми, хищными складками лица.
  Это были последние: он и она. Представители проклятого племени. Не раз, кажется, уничтоженного, и всякий раз восстающего из праха. Два последних драгоценных сосуда, кои увенчают вершину Древа познания, что поднялось и будет стоять до скончания века посреди сада Эдемского, как напоминание о грехе - циклопическую трубу Вавилонской башни, что извергает сажу людских нечистот к стопам взывающего об отмщении Бога.
  Впервые, за последние девять лет движение Дороги остановилось. Её серпантин опоясал Землю, все пять континентов. Перебросил мосты через реки и ущелья. Протянулся связующей нитью через Берингов пролив и соединил Северную и Южную Америку.
  Все долгие годы, что Дорога собирала жатву с городов и селений, Древо росло. С каждым человеческим существом, что оно пожирало: мужчиной и женщиной, стариком и ребёнком. Всё ближе к небесам, принимая жизни, как кирпичики мироздания. И каждый такой кирпич ложился на уготованное ему место, взлелеянный мечтой о совершенстве.
  Саркофаги, устилающие полотно, двигались как конвейер - днём и ночью, сквозь дожди и ветра, невзирая на непогоду, от дома к дому, от двери к двери. Люди выходили навстречу и ложились в хрустальную вечность, поверив в приближении конца времён и доверившись обещаниям в новую жизнь. История переписывающая свои уроки ничему не учила: скот безропотно следовал за вожаком и каждый раз он рядился в овечью шкуру...

  Засыпая, они видели сны.

  - Возьмите их, - разлепил губы Торквемада, делая шаг в сторону.
  Мимо прошмыгнули серые фигуры. Мелькнули жёлтые кисти рук из-под свисающих шёлковых рукавов, щёлкнули замки, и прозрачные крышки распахнулись в стороны, опали на землю, впуская воздух. Юноша шевельнулся во сне, возможно пытаясь очнуться, но присоски жизнеобеспечения, впившиеся по всей длине рук и ног, набухшие кровью на висках, не позволили сдвинуться с места.
  Великий Инквизитор поднял глаза на фронтон храма, к надписи, горящей огненными буквами, и отвернулся, пряча усмешку, высматривая в наступающих сумерках белеющие одежды габаев, что были посланы от народа и теперь толпились по периметру площади, среди деревьев гофер.
  Он поднял руки, призывая к вниманию и тяжёлая тишина взгромоздилась на ступенях.
  - Дети Адама, к вам взываю. Возрадуйтесь. Ибо грядут перемены. День термидора пришёл, чтобы искупить грехи бездушных перед нами. Избранный народ заслужил благоволения Бога.
  Голос Торквемады окреп и поднялся над площадью:
  - Вот вы зрите, перед вами двое. Мужчина и женщина от рода их. Как и остальные твари земные, не познавшие Духа Божьего. Когда-то такие же как они, в зависти, ненавидели нас. Изгоняли от мест и от глаз своих. Сжигали на кострах, глумясь над верой. Чтобы посмеяться над нами, они даже возвеличили сына блудницы Марии и беглого римского солдата, и поставили себе крест в услужение. Они едва не взяли верх. Едва не загнали в угол, когда лучшие из них открыли истинную тайну власти, прознали как мы исподволь движем миром. Но мы всегда шли на шаг впереди и обращали их же идеи против своих хозяев. Сегодня пришёл час расплаты. Сегодня Холокост завершится. Я, Торквемада, Великий инквизитор, кровь от крови колена Давидова, говорю вам: Бог истинный улыбнётся нам и Освенцим искупляющий, Храм Отца нашего, навсегда сожжёт их тела. А мы развеем пепел. Так повторим же высшую мудрость, что заповедал Господь, начертав на скрижали Храма.
  - Каждому своё! - прошелестело над кронами сада Эдема.
  Врата Слёз распахнулись, саркофаги поплыли по магнитным направляющим в пылающее огнём чрево храма. Ухмылка самоуверенно раздвинула губы инквизитора, он уже не прятал её - ни к чему удерживать змею в заточении, когда она желает насытиться. Глаза Торквемады привычно отсчитывали пройденное расстояние: восемь метров, семь, шесть...
  Но что это? Фигура Великого инквизитора покачнулась. Стон разочарования истёк ненавистью из тысяч ртов: тела исчезли, растворились в воздухе у всех на глазах. Не желая видеть, рука Торквемады опустила край покрывала на лицо. Саркофаги въезжали в топку опустошёнными, обворованными, ничтожными, про́клятыми.

  - Мы вернёмся, - раздался в воздухе шёпот. - Мы всегда возвращаемся.